Ричард на следующий день выехал в Лондон, чтобы пообщаться с лондонскими редакторами Катбера и подготовить почву для статьи. Мэйсон была только рада этому обстоятельству, поскольку ей требовалось время, чтобы написать работы, которые должны «доставить кораблем из Америки». И еще ей хотелось, чтобы Ричард успел по ней соскучиться. Однако как-то так вышло, что ни на следующий день после отъезда Ричарда, ни за последующие несколько дней вдохновение ее так и не посетило. Неизвестно, скучал ли по ней Ричард, но вот Мэйсон ужасно его недоставало. Все чаще она ловила себя на том, что подходила к окну и рассеянно смотрела на здание «Лё-Гранд-Отеля». Она мысленно уносилась в его номер, туда, где она познала блаженство, но лишь затем, чтобы быть отвергнутой. Да, она очень остро ощущала отсутствие Ричарда в своей жизни.
      Наконец она сама себе стала противна из-за этой тоски. Ей срочно надо было отвлечься.
      Все совпало как нельзя лучше. Цирк Фернандо как раз закончил сезон, и до начала нового оставалось несколько недель, так что Лизетта вполне могла составить ей компанию. Они могли бы выехать за город на пленэр.
      Мэйсон отправила записку Лизетте, собрала все купленные в день отъезда Ричарда в Лондон принадлежности для занятий живописью, отправилась в риелторскую компанию на бульваре Монмартр и сообщила, что желает снять на лето домик в Овер-сюр-Уаз, который ее сестра Мэйсон снимала прошлым летом. Воспользовавшись аккредитивом, выданным Фальконе, она оплатила ренту за три месяца вперед. Таким образом, у нее будет тайное убежище, где она сможет рисовать вдали от посторонних глаз.
      На следующее утро Лизетта встретила ее на вокзале Сен-Лазар со всеми своими семью псами. Лизетта была в восторге оттого, что сможет уехать из Парижа.
      – Наконец-то мне удастся скрыться от этого несносного Джуно. С тех самых пор, как он увидел те мои портреты, он мне проходу не дает. Совсем обезумел. Каждый день дарит цветы. Если я увижу еще один букет алых роз, то точно сойду с ума. Каждый день розы, коробки конфет, стихи.
      Мэйсон рассмеялась.
      – Джуно, предводитель банды апачей, пишет стихи?
      – Чушь! Он и имени своего написать не сможет. Наверное, нанял какого-то нищего поэта, чтобы писал за него.
      Мэйсон пристально посмотрела на подругу.
      – Он, похоже, очень тебе предан. Ты же заводишь любовников с легкостью, но упорно отказываешь мужчине, по которому сохнут сотни девчонок, считающих его парижским Робин Гудом наших дней. Чем он так провинился перед тобой?
      – Он сделал нечто такое, чего я не могу ему простить.
      – Наверное, что-то по-настоящему ужасное?
      – Более чем! Отвратительное. Я даже не хочу об этом говорить.
      Поезд проезжал по северным окраинам Парижа, пересек Сену у городка Аньер-сюр-Сен, который импрессионисты обессмертили в своих картинах. Успешно справившись с нелегкой задачей размещения целой стаи собак в маленьком купе, подруги уселись сами. Лизетта вытащила из сумочки пакет с виноградом и, протянув кисть Мэйсон, сообщила:
      – Я навела справки о твоем воздыхателе.
      – Ты справлялась о Ричарде?
      – Конечно. Я еще ни разу не видела, чтобы ты в кого-то так влюблялась, и потому я забеспокоилась. К тому же, как мне показалось, ты не слишком хорошо его знаешь.
      – И что ты выяснила?
      – Не слишком много. Он ездит по Европе, вращается в обществе. Живет в отелях. Приезжает в Париж несколько раз в году. У него есть деньги, но никто, похоже, не знает, откуда они у него берутся. – Лизетта бросила виноградину одному из терьеров. – Он просто загадка какая-то.
      – Как насчет женщин?
      – О, много женщин. Но ни одна надолго не задержалась.
      – И что за женщины?
      – Главным образом дамы из высшего общества. Итальянская баронесса, которая так и не смогла его завоевать. Несколько англичанок с наследством. В этом роде.
      – Надеюсь, он не женат?
      – Упаси Бог! Если бы я обнаружила, что он женат, то сама бы его пристрелила – за тебя. – Все собаки повскакивали с мест, выпрашивая виноград, и Лизетта принялась угощать их всех, одаривая псов улыбками обожания.
      Мэйсон переваривала информацию.
      – Ты думаешь, что все это слегка смахивает на помешательство, верно?
      – Что же тут безумного? Прожить жизнь, притворяясь собственной сестрой, которой у тебя никогда не было, с человеком, который хочет положить жизнь на продвижение твоих картин, которые тебе приходится писать тайно, потому что он нe должен знать, что ты жива? Что тут безумного?
      Мэйсон не выдержала и расхохоталась. Лизетта уже не улыбалась.
      – Единственное, что не дает мне покоя во всей этой комедии, что ты ломаешь, – это прохвост Дюваль. С ним лучше шуток не шутить.
      – Мне просто следует быть осторожной, чтобы не будить в нем подозрений. Я буду заниматься живописью только в Овере и все свои краски, этюдники и прочее оставлю там, чтобы не наводить его на след.
      Через пятьдесят минут они прибыли в Овер-сюр-Уаз. То был прелестный городок со старинными каменными постройками с черепичными крышами, растянувшийся на несколько миль вдоль живописной реки Уазы. Городок поднимался уступами от берега реки до плато с пшеничными полями, уходящими в бесконечность. Свои ранние работы многие импрессионисты, такие как Сезанн, Писсарро и Берта Моризо, писали здесь, увековечивая поля, деревенские улицы и заросшие ивами берега Уазы. Жить здесь было гораздо дешевле, чем в Париже, и Мэйсон жила тут летом в течение нескольких лет, как из экономических соображений, так и ради художественного вдохновения.
      Дом, что снимала Лизетта, был расположен в миле от Овера в небольшой рощице. Девушки наняли лодочника на станции, он и доставил их прямо к дому. Перед домом раскинулась травянистая лужайка, а сам дом с закрытыми черными ставнями стоял возле громадного дуба, на ветках которого висели качели. Комнаты в доме были крохотными, как это принято у французов, но помещений хватало, чтобы и Лизетта, и Мэйсон, и даже собаки могли разместиться вполне комфортно. Как только девушки прибыли на место, небо затянуло тучами и пошел дождь.
      Дождь не прекращался три дня и три ночи. Лизетта словно впала в спячку, Мэйсон никак не могла заставить себя взять в руки кисть. Она не работала уже несколько месяцев и истосковалась по творчеству, но отвратительная погода портила настроение, а отсутствие вдохновения делало Мэйсон раздражительной и нервной. Она заставила себя закончить три холста, но не чувствовала вовлеченности в процесс. Работа не давала Мэйсон и тени того удовлетворения и восхитительного ощущения прорыва в неведомое, как то было раньше. И в довершение всех неприятностей она постоянно думала о Ричарде. Думал ли и он о ней или дела целиком поглотили его? Или, может, он старался не думать о ней? Едва ли он мог полностью выбросить из головы мысли о ней. Едва ли такое возможно после взрыва страсти, что пережили они оба. Но Мэйсон вспомнила о том, что у него были другие женщины. Например, итальянка, которая не смогла его удержать. Может, и она была убеждена в том, что Ричард в нее влюблен? Может, и ей он говорил с той же мукой на лице и в голосе, что он «не может так»? Терзаясь подобными мыслями, Мэйсон плохо спала ночами, сваливая вину за свою бессонницу на дождь, неустанно барабанивший по крыше.
      Наутро четвертого дня Мэйсон разбудило солнышко, пробившееся сквозь кружевные занавески. Мрачные тучи рассеялись. Стоял превосходный апрельский денек. Щебетали птицы, фокусы разом зацвели, и мир, залитый золотистым светом, тем самым, что привлекал во Францию художников со всего мира последние 400 лет, казался рожденным заново. Распахнув окно, Мэйсон выглянула наружу и, полной грудью вдохнув кристально свежего воздуха, почувствовала в себе знакомое беспокойство, сообщившее ей, что она, наконец, готова творить. У нее руки чесались взять кисть.
      Босиком она прибежала к кровати Лизетты и начала ее трясти. Подруга села, недовольно бормоча, светлые волосы ее спутались, рассыпались по плечам. Лизетта приложила ладонь козырьком к глазам, защищаясь от потока солнечного света.
      – Который час?
      – Какая разница? Настал новый день! Новый мир. Вставай, лежебока! Я хочу успеть поймать это утро, пока оно не убежало.
      Подруги торопливо собрали корзинку с едой, чтобы позавтракать на природе, и отправились к реке. У Мэйсон рука не поднималась писать очередную «типично колдуэлловскую» вещь. Ей просто захотелось нарисовать Лизетту на природе, поймать радостное настроение, отблески света на ее лице, колеблющиеся, как ивы, что покачивали ветвями на ветерке, отбрасывая тень на лицо подруги. В общем, радость творчества вернулась к Мэйсон.
      Они чудно провели день, словно дети босиком бегали по поляне под живительным солнышком. Они смеялись и говорили ни о чем и обо всем, как в старые добрые времена, как это было до исчезновения Мэйсон. Потом они расстелили одеяло и позавтракали на траве, наслаждаясь сыром и хлебом, потягивая вино, швыряя кусочки собакам, забавлявшим их своими играми.
      Лизетта оттягивала полную нижнюю губку и трясла белокурой головой. Она походила на шаловливого ребенка, но при ее гибком теле эффект получался неожиданным. В своих прежних работах Мэйсон отчасти удавалось передать этот спонтанно возникавший эффект, но только сейчас невинная, капризная сексуальность подруги увиделась ей во всей своей потрясающей ясности.
      – Остановись! – крикнула Лизетте Мэйсон. – Просто замри! Не смей шевелиться!
      Мэйсон принесла холст, над которым работала до этого, и принялась вносить исправления.
      Через некоторое время, когда картина начала приобретать цельный вид, Мэйсон сказала:
      – Лизетта…
      – Что там еще?
      – Ты знаешь мужчин.
      – Немного. – Лизетта пожала плечами. – Так тут уютно, я сейчас усну.
      Мэйсон отошла от мольберта и посмотрела на свою работу.
      – После многих лет постоянной практики я теперь чувствую, что начинаю кое-что понимать в искусстве. Конечный результат не всегда вполне соответствует тому образу, что был изначально мной задуман, но сближение все же происходит.
      – Угу, – сонно пробормотала Лизетта.
      – Про живопись я кое-что знаю, но я абсолютно несведуща в искусстве обольщения.
      – О чем тут знать? Покажи ему лодыжку, и он от тебя вовек не отстанет.
      – Что-то не верится, что все так просто.
      – Я не знаю. Я никогда не обольщаю мужчин. Они сами за мной бегают.
      Мэйсон попробовала новую тактику:
      – Ты же знаешь, что я чувствую к Ричарду, верно?
      – Я знаю, что ты потеряла голову.
      Продолжая рисовать, Мэйсон рассказала Лизетте о том, что произошло с ним в ту ночь.
      – Он хочет меня, но он не хочет меня хотеть. Как мне с этим справиться? Мне нужно что-то абсолютно надежное. Что-то, перед чем он не мог бы устоять.
      – Ага! Любовное зелье, не иначе!
      – Ну, что-то в этом роде.
      – Я знаю, что тебе нужно. Духи.
      – Ой, да перестань.
      – Ба! Ты считаешь, я шучу? Как ты думаешь, что придает нам, француженкам, шарм? Разве мы красивее, чем другие?
      – Ты самая красивая женщина из всех, кого я знаю.
      – Ты видела портрет мадам Помпадур? Или мадам Дюбарри? Абсолютно невзрачные особы! Но они пахли как богини. Запах – сильнейший афродизиак. Каждая француженка об этом знает.
      – Не думаю, что лично тебе потребовалась бы помощь парфюмера, чтобы свести мужчину с ума.
      – Не думаешь? Когда мне нужно быть неотразимой, я всегда иду к мадам Тулон. Она не просто отличный парфюмер, она волшебница. Она создает для меня запах, перед которым не устоит ни один мужчина.
      – Она могла бы и мне это устроить?
      – Разумеется.
      Мэйсон не чувствовала убежденности.
      – И все же мне трудно поверить, что такой сильный, такой волевой мужчина, как Ричард Гаррет, при всем его опыте общения с женщинами и при всей его уверенности в себе, может пасть под влиянием каких-то духов…
      Внезапно Лизетта подняла руку, распрямилась и уставилась вдаль.
      – Этот твой мужчина, он какой? Очень высокий и похож на Люцифера? Такой же брюнет?
      – Да, пожалуй. А почему ты спрашиваешь?
      – Я думаю, он здесь.
      Мэйсон стремительно обернулась и увидела идущего по направлению к дому мужчину. Несмотря на то, что он находился еще далеко от них, она его узнала. Лизетта была права – к ним шел Ричард Гаррет собственной персоной.
      Мэйсон в панике огляделась – сплошные улики: холст, краски, этюдник, блуза в пятнах краски.
      – Что будем делать?
      – Быстро все прячь, а я его задержу.
      Лизетта, не теряя ни минуты, указала на идущего к ним мужчину и крикнула своей песьей стае что-то на французском. Вся свора, до этого дремавшая в тени, с громким лаем бросилась через лужайку к Гаррету. Окружив незваного гостя, псы начали скакать вокруг него, а Мэйсон тем временем лихорадочно собрала холст, этюдник, палитру, коробку с красками и накрыла все это одеялом. Скинув блузу, Мэйсон заметила пятна краски и на платье тоже и решила сбросить и его, запихнув блузу и платье под одеяло вместе с прочими уликами. Торопливо разложив поверх одеяла еду, она обернулась, чтобы посмотреть, чем занят Ричард.
      Ричард присел на корточки, протягивая собакам руку, чтобы они могли обнюхать его. Он старался показать псам, что у него нет никаких злых намерений ни по отношению к ним лично, ни к тем, кого они так отважно охраняли. Псы отреагировали на это проявление миролюбия слишком быстро. Еще мгновение, и Ричард поднялся и в сопровождении вновь обретенных четвероногих друзей направился к женщинам.
      Мэйсон взглянула на руки и увидела на них пятна зеленой и желтой краски. Мэйсон лихорадочно огляделась в попытке зацепиться взглядом за что-то, что могло бы ей помочь. У самой кромки воды было все еще грязно после долгого дождя.
      Ричард стремительно приближался.
      – Быстрее! – крикнула Мэйсон Лизетте. – Скидывай платье – и ко мне.
      Лизетта повиновалась без вопросов, и обе девушки бегом помчались вниз, к реке. Мэйсон запустила обе руки по локоть в речной ил, а затем швырнула комком грязи в Лизетту.
      – Ты что? – рассерженно воскликнула Лизетта.
      – Притворись, что мы играем. Так я смогу спрятать руки.
      – Идет, – сказала Лизетта и швырнула в Мэйсон здоровенный комок грязи. Вскоре они уже катались по берегу и хохотали как сумасшедшие.
      – Какое прелестное зрелище, – прозвучал приятный баритон откуда-то сверху.
      Девушки как по команде подняли головы. В одних рубашках, с головы до ног вымазанные грязью. Ричард был одет с легкой небрежностью, но выглядел как стопроцентный джентльмен на загородной прогулке. Он снял шляпу, и лихая прядь черных как смоль волос упала ему на лоб. Мэйсон с трудом удержалась, чтобы не броситься к нему на шею. Но, помня о том, что должна соблюдать дистанцию, Мэйсон наклонилась, зачерпнула пригоршню грязи и, распрямившись с озорной улыбкой, сказала:
      – Присоединяйтесь, – и бросила в Ричарда ком. Гаррет успел изящно увернуться, так что костюм его остался чист.
      – Не сейчас. Но все равно спасибо за приглашение.
      Мэйсон капризно наморщила носик.
      – Ну вот, пришел и все испортил.
      – Деревенский воздух странно влияет на городских жителей.
      – Да, но вы дышите тем же воздухом, однако он, похоже, не оказал на вас особо тлетворного влияния. Вы уверены, что не передумали? – Мэйсон приблизилась к Ричарду, делая вид, что в любой момент готова швырнуть в него грязью или наскочить на него, сама вся в грязи с головы до пят. Гаррет попятился, чего, собственно, Мэйсон и добивалась. Чем дальше от нее он будет держаться, тем меньше вероятности, что он заметит пятна краски у нее на руках.
      – Кстати, как вы меня тут разыскали? – спросила Мэйсон.
      Гаррет пожал плечами:
      – Немного детективной работы, вот и все. Ничего особенно трудного.
      От его слов по спине у Мэйсон пробежал холодок. Она с тревогой взглянула на Лизетту.
      – Мэйсон раньше любила сюда приезжать и рисовать тут на природе. Она мне об этом писала.
      – Приятно видеть, что вы так славно поладили. Думаю, Мэйсон была бы довольна.
      – О, Лизетта просто душка, – затараторила Мэйсон, – Я спросила у нее, как сюда добраться, и она, бросив все дела, сама меня привезла. Мы решили устроить себе маленькие каникулы. Только я, Лизетта и ее собаки.
      Несколько собак бросились за Лизеттой и сбили ее с ног. Та уселась в самую грязь, а псы принялись радостно лизать ее.
      – Прошу прощения за то, что нарушил ваше уединение, но мне надо с вами поговорить, – сказал Ричард.
      – Давайте вернемся в дом, я хочу вымыться, – сказала Мэйсон и направилась к дому, уводя Ричарда с места преступления, с сожалением думая об испорченном холсте под одеялом.
      – Как насчет ваших вещей?
      – Лизетта все заберет. О чем вы хотели поговорить? Ричард с интересом взглянул на причудливо приподнятое одеяло, но вопрос Мэйсон отвлек его, и он поспешил следом.
      – Как насчет доставки картин из Америки? Вы успели что-либо предпринять?
      – Я работаю над этим, но скоро такие дела не делаются. – Грязь начала засыхать, и Мэйсон нервничала. Она убрала руки за спину и сказала: – Однако мне удалось найти три работы, которые сестра выменяла на еду.
      Искренне обрадованный, Ричард воскликнул:
      – Отлично! Не могу дождаться, когда их увижу!
      – Вы проделали весь этот путь, чтобы спросить меня про доставку картин?
      – Не совсем. Есть еще одно дело. Важное. Очень важное. На следующей неделе в Париж приедет человек, с которым вы обязательно должны встретиться.
      Мэйсон не могла сосредоточиться, она все еще чувствовала себя очень неуютно. Подумать только, она была на волосок от разоблачения!
      – Хорошо, – рассеянно ответила она.
      – Я могу привезти его сюда?
      – Нет-нет! – испуганно воскликнула Мэйсон и тут же попробовала исправить оплошность: – Я хочу сказать, что от Парижа сюда очень неудобно добираться. И долго. Лучше мне самой вернуться в Париж.
      Они подошли к дому. Мэйсон отступила, жестом приглашая Ричарда войти.
      – Проходите в гостиную. А я умоюсь и принесу картины.
      Наверху она торопливо собрала все, чем пользовалась при работе над картинами, в пустую комнату. Она смыла грязь водой и стерла скипидаром остатки краски с рук. После этого снова вымыла руки. Потом, все еще в одной рубашке, Мэйсон посмотрелась в зеркало. Волосы рассыпались по плечам, и вообще вид у нее был в самый раз для постели. А в области лона началось характерное покалывание.
      «Если повезет, я оставлю его на ночь!»
      Изначально она собиралась переодеться в чистое платье, но, вспомнив, какими глазами он смотрел на нее в этом наряде, решила остаться в нижнем белье. Она сняла испачканную рубашку и надела новую – всю в кружевах, плотно пригнанную по фигуре. Намеренно она оставила незастегнутыми две верхние пуговицы лифа, словно слишком торопилась и позабыла завершить туалет. Вырез декольте был не слишком вызывающим, но как раз таким, чтобы он, заглянув в него, мог увидеть спрятанные там сокровища. Затем Мэйсон взбила волосы и потащила три законченные накануне работы вниз.
      Когда она вошла в гостиную, Гаррет отвернулся от окна, посмотрел на нее и замер. Взгляд его упал как раз туда, куда она хотела – на грудь. Ей показалось, что он немного побледнел. У него дернулся кадык, словно от спазма в горле.
      – Извините, что заставила вас ждать, – сказала она. – Я очень торопилась, честно.
      Гаррет переступил с ноги на ногу.
      – Может, вы слишком поторопились. Вам не кажется, что вы кое-что забыли?
      Мэйсон опустила глаза на пышное кружево и розовый бантик.
      – А, вы про это? Вам это досаждает? Хочу сказать, что вы только что видели меня в рубашке на улице, поэтому я… Но я могу пойти переодеться, если мой вид заставляет вас нервничать. Я просто подумала, что вы хотите как можно скорее увидеть картины.
      – Хочу. И я нисколько не нервничаю.
      – Конечно, нет.
      Мэйсон расположила картины у противоположной стены, при этом наклоняясь так, чтобы он мог вволю полюбоваться ее тылом. Когда она развернулась к нему лицом, Ричард хмурился, и губы его были поджаты. Он небрежно махнул рукой, давая понять Мэйсон, чтобы она отошла в сторону и не заслоняла собой картины.
      – О, простите. Я не хотела вас отвлекать.
      – Черта с два вы не хотели.
      Мэйсон отошла в сторону, с трудом сдерживая улыбку. Гаррет обошел ее, подошел к картинам и уставился на них, задумчиво подперев подбородок кулаком. Он неожиданно долго смотрел на них, никак не комментируя увиденное. Одну из них, еще одну версию Лизетты в катакомбах, он взял и поднес к свету. Затем поставил холст на место все так же молча.
      Мэйсон подошла и встала у него за спиной, заглядывая ему через плечо. При этом грудь ее касалась его спины, она наслаждалась упоительным ощущением близости. Мэйсон с удовлетворением отметила, что его пробила дрожь как раз за мгновение до того, как он отступил.
      – Ну? – спросила она.
      – Неплохо, – осторожно сказал Ричард. – Но они хуже, чем те, что я видел раньше. Должно быть, эти работы были написаны ранее. До того как она вошла в полную силу.
      Мэйсон испытывала досаду. «Сколько времени я на них убила!»
      Но ей самой эти картины не нравились. Ричард был прав. Эти холсты были далеко не самыми лучшими ее творениями.
      Мэйсон завела руки за спину и сцепила ладони. Затем она встала перед Ричардом, заметив, как его взгляд словно случайно соскользнул в вырез рубашки.
      – Уже довольно поздно. Полагаю, вам придется остаться на ночь. У нас полно свободных комнат. Вам даже не придется делить вашу комнату с собаками.
      – Нет, – слишком решительно и слишком быстро ответил Гаррет. Затем, собравшись, добавил более уравновешенным голосом: – Как ни заманчиво звучит ваше предложение, с собаками или без, я вынужден вас покинуть. У меня еще остались дела в городе. Мне надо поторопиться, чтобы успеть на последний поезд. Я нанял извозчика – он ждет меня неподалеку.
      – До последнего поезда еще больше часа. Вы уверены, что не хотите вначале немного… перекусить?
      Ричард скосил глаза на ее бюст, но быстро отвел взгляд.
      – Нет, благодарю.
      С этими словами он выскочил за дверь и помчался прочь от дома так, словно за ним гнались разъяренные гарпии. Со вздохом Мэйсон прислонилась к двери. «Похоже, мне все-таки придется раздобыть волшебные духи».
      И затем с некоторым запозданием она подумала: «Как ему все-таки удалось меня выследить?»

      Они уехали из Овера на день раньше, чем было задумано. Мэйсон попыталась с головой погрузиться в работу, но ничего не вышло. Она просто не испытывала желания писать. И она не могла заставить себя не думать о Ричарде, которого столь явно к ней тянуло и который, борясь с искушением сдаться на ее милость, буквально убежал от нее. Мэйсон воодушевляли те очевидные трудности, что он испытывал при общении с ней, и она готовилась к наступлению. Но для начала она решила воспользоваться советом Лизетты и посмотреть, что может сделать для нее волшебница мадам Тулон. В тот же день Лизетта привела ее к «своей волшебнице». Ее магазин располагался на острове Сен-Луи, меньшем из двух островов на Сене в географическом центре Парижа. Крохотную парфюмерную лавку в самом конце улицы украшала пестрая реклама представления со звучным названием шоу Буффало Билла «Дикий Запад», которое планировалось к показу на Марсовом поле во время выставки. Итак, выставочная лихорадка добралась и в этот тихий анклав.
      В лавке царила почти стерильная чистота. Все стены от пола до потолка были уставлены полками с бесчисленными разноцветными стеклянными колбочками, а в самом центре стояли обитая розовым бархатом оттоманка и столик в стиле рококо.
      Мадам Тулон, маленькая женщина неопределенного возраста с огромными зелеными глазами, весело блеснувшими при виде Лизетты, любимой клиентки, радостно расцеловала ее в обе щеки.
      – Сегодня день прошел не зря, раз ты здесь, дружок, – сказала старушка.
      – У меня для вас совершенно особенное предложение. Это моя подруга Мэй… – Лизетта поспешила исправить оплошность: – Эми Колдуэлл. Она приехала из Америки и отчаянно нуждается в вашей магии.
      – Но она очень даже привлекательная, – заметила мадам, окинув Мэйсон натренированным взглядом.
      – И все же есть мужчина, который намеренно ее избегает.
      – Нет, это никуда не годится. – Мадам засучила рукава. – Пойдемте, дитя мое.
      Все трое уселись на оттоманку, и мадам еще раз внимательно оглядела Мэйсон.
      Лизетта придвинула стул поближе и приготовилась получать удовольствие.
      – Скажите мне, малышка, какой сейчас на вас запах?
      – Никакого.
      – Никакого?! – Мадам повернулась к Лизетте. – Никакого?
      Лизетта, словно сама не верила в то, что такое возможно, покачала головой.
      – Но это же просто кошмар! Неудивительно, что у вас проблемы. Ну что же, тогда начнем сначала. – Мадам взяла Мэйсон за руку, развернула запястьем к себе и деликатно нюхнула. – Расскажите мне о мужчине, который настолько наивен, что надеется избежать ваших чар.
      – Ну, он англичанин…
      – Кошмар! Дело принимает все более неприятный оборот. Ну да ладно. Что ему нравится? Чем он занимается?
      – Он ценитель искусства.
      – Ну что же, хотя бы это говорит в его пользу. И какое искусство он ценит?
      – Я думаю, любое. Но больше всего ему нравятся импрессионисты.
      – Ах! Мне начинает нравиться этот мужчина. Мы наймем как раз то, что может довести до безумия ценителя искусства.
      Мадам захлопала в ладоши. В лавке появилась молоденькая помощница хозяйки. Старушка рыскала по полкам, ее юная помощница стояла у хозяйки за спиной.
      – Ничего традиционного нам не подойдет. Запах должен быть нежным, едва различимым. Самое ужасное – если запах будет его подавлять. Запах должен дразнить, завлекать, обольщать. И запах должен быть именно ваш. Так что мы станем пробовать, пока не найдем тот, который, смешиваясь с вашим естественным ароматом, создаст аромат такой тонкий, такой чувственно-нежный, что сама Афродита зарыдала бы от зависти.
      На следующий день, вооружившись своим секретным оружием, Мэйсон вошла в вестибюль «Лё-Гранд-Отеля» и увидела Ричарда, который уже ждал ее там. Выглядел он просто замечательно. Мэйсон заметила, что при виде ее он заморгал и глаза его зажглись явным одобрением. Выходит, труды ее были не напрасны. Он выглядел так, как мог выглядеть мужчина, который всю неделю пытался убедить себя в том, что переоценивает то воздействие, что она на него оказывает, но который, увидев ее вновь, осознал, насколько сильно ошибался. Мэйсон почувствовала радостный трепет предвкушения.
      Ричард удивил Мэйсон тем, что взял обе ее руки в свои.
      – У меня есть новости, – возбужденно сообщил он. – Давайте пройдем сюда. – Он подвел ее к креслам и усадил на одно из них. – Комитет согласился с тем, что один из павильонов выставки будет целиком посвящен Мэйсон Колдуэлл. Я уже нанял архитектора, и он представил проект, который, как мне кажется, понравится и вам тоже. И еще мы собрали достаточно денег, чтобы начать строительство хоть завтра. Я даже успел договориться о месте, где будет стоять наш павильон. Как раз под башней возле павильона Монако.
      Он сделал это. У Мэйсон перед глазами всплыло ее заявление в выставочный комитет со штампами «ОТКАЗАТЬ» по всему полю письма. И вот свершилось! И картины ее будут не просто представлены на выставке заодно с произведениями сотни других художников – для нее будет выстроен отдельный павильон!
      Мэйсон даже представить не могла, какие слова нашел Ричард для убеждения мэтров. Он был просто волшебник.