Какой же она была дурой! Исключительно по собственной глупости она навлекла на себя беду. И теперь ей грозит опасность. Смертельная опасность.
Господи, неужели ей предстоит провести ближайшие десять лет в тюрьме? Вот она – ирония судьбы. Она приехала во Францию, чтобы вернуть Колдуэллам доброе имя, а выходит так, что она очернила его еще больше.
Она могла бы пуститься в бега. Попробовать выбраться из страны. Но как это сделать, если за ней следят? Следят непрерывно, днем и ночью?
И, если ей все же каким-то чудом удастся сбежать, что делать дальше? Скрываться и убегать всю оставшуюся жизнь?
Безнадежность и отчаяние накрыли Мэйсон.
Она отвернулась от окна.
«Я не должна паниковать. Надо сохранять ясность мысли».
Мэйсон опустилась на стул и приказала себе успокоиться. В этой мозаике было слишком много пробелов, чтобы понять картину в целом.
Кем именно в действительности были Хэнк и Эмма? Каково их место во всей этой истории?
И что это за тайна прошлого Гаррета, на которую намекала Эмма? Может, вооружившись знанием о его прошлом, ей, Мэйсон, будет легче выйти сухой из воды?
Мэйсон нужна была информация. Из исключительно надежных источников. И немедленно. И внезапно ей пришло в голову, кто может дать ей необходимые сведения.
Лизетта.
Вернее, отвергнутый воздыхатель Лизетты.
Джуно Даргело.
Бандитский король Бельвиля.
Глава 13
Во времена средневековья деревня Бельвиль располагалась на увитых виноградом склонах холма к востоку от Парижа. В восемнадцатом веке Бельвиль прославили кафе на открытом воздухе, куда парижане по воскресным дням отправлялись, чтобы отведать гингет, особое вино местного производства. После 1840 года местечко быстро разрослось и превратилось в один из самых крупных городов в Иль-де-Франс, а в 1860 году Париж поглотил этот город. Но в 1870-х годах сюда стала стекаться городская беднота, согнанная с насиженных мест начавшейся перестройкой города по плану Наполеона Третьего. С тех самых пор Бельвиль стал скоплением трущоб, рассадником мятежей и бандитизма. На улицах Бельвиля правили бал бандиты, которые сами себя прозвали «апачами», в честь самого воинственного племени американских индейцев.
Когда Мэйсон и Лизетта пересекли невидимую границу, проходящую по бульвару Менилмонтан, у них создалось ощущение, что они попали в другую страну. Возница кеба немедленно высадил их – как и большинство парижан, он опасался вторгаться на запретную территорию. Но здесь девушек уже ждал эскорт – группа крепких «апачей» готова была обеспечить им безопасность пребывания на вверенной им территории. То было элитное подразделение – группа охраны самого главаря Джуно Даргело, того самого, кто сумел объединить разрозненные банды под единым управлением и навести порядок в округе.
В сопровождении дюжих молодцов Мэйсон и Лизетта прошли несколько кварталов до улицы Бельвиль. Весть об их прибытии уже каким-то чудом разнеслась по окрестностям, и народ высыпал из магазинчиков и квартир, чтобы посмотреть на парижских красоток. Вернее, чтобы поглазеть на Лизетту, о страстной любви к которой самого Джуно Даргело здесь уже слышали немало. Для этих людей то был роман века, любовная история сродни истории Тристана и Изольды.
– Лизетта! Лизетта! – кричали в толпе.
Лизетта, прирожденная артистка, посылала своим почитателям и почитательницам воздушные поцелуи и чарующие улыбки.
Теплая встреча воодушевила Мэйсон. Несмотря на грозную репутацию Бельвиля, она испытала огромное облегчение, оказавшись здесь. Всю последнюю неделю в ожидании этого дня ей приходилось притворяться больной и раз за разом отклонять настойчивые предложения помощи со стороны Гаррета, как и попытки приударить за ней.
Здесь она чувствовала себя в безопасности. Телохранители Даргело наверняка позаботились о том, чтобы оставить «хвост», если таковой и был, далеко за пределами контролируемой ими территории.
Они подошли к кафе, где группа зрителей, насчитывающая человек сто, почтительно стояла у входа, дожидаясь возможности увидеть Лизетту. Несколько «апачей» оттеснили толпу, чтобы освободить проход гостьям. В кафе воздух был густым от дыма дешевых сигарет. Несколько человек пили абсент у стойки бара. Откуда-то сверху, где, вероятно, располагался танцевальный зал, доносилась музыка.
Даргело сидел за дальним столиком. Мэйсон заметила, что тут, в своем королевстве, он смотрелся совсем по-другому. Властитель, почитаемый и любимый своими подданными. Пусть обстановка была убогой, но сам Даргело был отмыт, чисто выбрит, одет с иголочки, даже с цветком ириса в петлице. Чувствовалось, что он весьма серьезно отнесся к этому рандеву.
Увидев девушек, Даргело вскочил, обошел стол и вышел навстречу подругам с распростертыми объятиями. Мэйсон протянула ему руку, и он галантно ее поцеловал. Лизетта не обращала на Даргело ровно никакого внимания.
Он обвел взглядом помещение, незаметно махнул рукой, и зал тут же опустел, как по мановению волшебной палочки. Остались только они трое и мощный гасконец с обритой наголо головой.
Не обращая внимания на надменность Лизетты, Даргело обнял ее за плечи и повел к столу. Маленький человечек в фартуке и с сигаретой во рту принес бутылку вина и три стакана. Все трое уселись за стол, а телохранитель Даргело встал за его стулом, скрестив руки на груди.
Даргело смотрел на Лизетту с нескрываемой любовью.
– Боже мой! – воскликнул он. – Возможно ли это! С каждой нашей новой встречей ты хорошеешь все больше!
Лизетта даже не соблаговолила на него посмотреть.
– Мы пришли поговорить по делу, только и всего. Даргело молча проглотил обиду.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Только я ставлю одно условие.
– Какое условие? – спросила Мэйсон.
– Хьюго. – Он пальцем ткнул себе за спину в сторону Голиафа, что стоял неподвижно все в той же величественной позе.
– И что насчет Хьюго?
– До меня дошли слухи, что слава вашей сестры привлекает особое внимание к моей милой Лизетте. Даже больше того, что заслужила она своими представлениями в цирке. Я не сплю по ночам из страха, что какой-нибудь воздыхатель может причинить ей вред. Хьюго не даст случиться беде. Как и все гасконцы, он туп, словно бревно. Но он предан мне до смерти, бесстрашен и может осилить десятерых.
Лизетта в первый раз подняла глаза на Даргело.
– Что? Ты хочешь приставить ко мне телохранителя?
– Даже богиня нуждается в охране.
Лизетта стремительно обернулась, посмотрела на Хьюго, затем снова на Даргело.
– Не делай из меня дуру, Джуно. Ты не хочешь меня защитить. Ты просто хочешь держать меня на привязи и не допускать ко мне других мужчин!
Даргело прижал ладонь к сердцу и воскликнул:
– Боже мой! Ты ранишь меня в самое сердце! Я всего лишь забочусь о твоей безопасности!
Лизетта пригрозила ему кулаком и затараторила по-французски:
– Ладно, я сделаю тебе больно! Ты слышишь меня, и слышишь меня хорошо, Джуно. Мне наплевать, что ты делаешь. Мне наплевать, сколько телохранителей ты ко мне приставишь. Мне наплевать, что ты мне говоришь. Я никогда к тебе не вернусь. Слышишь меня? Никогда!
– И, тем не менее, это мое условие. Если ты хочешь узнать, что я выяснил по тому делу, тебе придется его принять.
Даргело посмотрел на Мэйсон, и та, нежно взяв в ладони кулак Лизетты, осторожно опустила его на стол.
– Мы согласны.
Лизетта презрительно сдула с глаз прядь волос, но возражать не стала, лишь красиво надула губки.
– Отлично. – Даргело опустил руку вниз, достал с пола тапку с бумагами и разложил их на столе. – Задание оказалось нелегким. Я добыл эту информацию в обмен на обещание многих услуг.
– Мы очень вам благодарны, – сказала Мэйсон. – Что вам удалось узнать?
– Та женщина была права. Ричард Гаррет на самом деле служит в сыскном агентстве Пинкертона со штаб-квартирой в Чикаго. На самом деле он считается одним из лучших агентов.
– Но агентство Пинкертона – американская компания, а он англичанин. Почему…
– Кто знает. По мне так все равно, что американцы, что англичане. Я говорю лишь то, что знаю. Он работает в агентстве последние пять лет. Он маскируется под любителя живописи, но, как я сказал, это всего лишь легенда. На его счету целая серия успешных расследований.
– Например? – спросила Мэйсон. Даргело поискал нужный документ.
– Вскоре после поступления на работу в агентство месье Гаррет выследил в Амстердаме группу мошенников, которые подделывали Рембрандта так умело, что сам автор едва ли заметил бы разницу.
Мэйсон почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок.
– Затем, три года назад, его нанял Ватикан для того, чтобы он выследил банду воров, укравших бесценный запрестольный образ из самого собора Святого Петра. Воры проникли в храм под видом доминиканцев, совершавших паломничество в Святой город. Каждый из лжемонахов получил необычно суровое наказание – пожизненное тюремное заключение без права помилования.
Лизетта пожала Мэйсон руку в знак поддержки.
– Затем, дайте-ка найти, ах вот: в прошлом году в Берлине один парень продавал поддельные египетские древности кайзеровскому музею. Подделки были настолько хороши, что даже эксперты не учуяли подвоха. Но Гаррет так здорово сумел втереться в доверие к этому копировальщику, что тот сам сознался в подделке. Гаррет так ему понравился, что копировальщик даже упомянул его в своем завещании!
Даргело одобрительно хохотнул, но для Мэйсон эти новости оказались убийственно деморализующими. То же самое Гаррет проделывал с ней. Но при всей своей подавленности Мэйсон хватило присутствия духа, чтобы спросить:
– Вы сказали, он работает на агентство пять лет. А чем он занимался до этого?
– Никаких сведений. Пусто.
– Вы пытались что-нибудь разыскать?
– Конечно. Но его имя нигде не упоминается до тех пор, пока он не поступил на работу к Пинкертону. Так, словно он явился из ниоткуда. Каким бы ни было его прошлое, он сумел стереть все следы.
– Вы считаете, что ему есть что скрывать?
– А разве у каждого из нас нет чего-то, что мы хотели бы скрыть?
Мэйсон вздохнула.
– А как насчет Хэнка Томпсона? Кто он такой?
– Он не тот, кем кажется. И не тот, за кого себя выдает. Он начал свою карьеру в качестве карточного игрока на Диком Западе. В карты он выиграл медную копь, в которой обнаружилась богатая жила вскоре после того, как Хэнк ее приобрел. Ходили слухи, что он мухлевал, но доказательств не нашлось. Доходы от медной копи он пустил на инвестиции в железные дороги. И утроил состояние. Говорят, что он не слишком разборчив в средствах, но, в конце концов, кто этим не грешит? Недавно он потерял солидную сумму в нескольких не слишком успешных предприятиях. Он все еще делает вид, будто преуспевающий бизнесмен, но, по моим сведениям, он на грани банкротства.
Мэйсон это запомнила.
– А как насчет герцогини?
– Несколько лет назад она вышла замуж за престарелого герцога. Они жили то в Лондоне, то в пригородных поместьях. Родословная этого герцога одна из самых длинных и уважаемых в Англии. Они делают все то, что положено делать знати: посещают церковь по воскресеньям, заседают в попечительских советах, занимаются благотворительностью. Репутация его, судя по тем сведениям, что я получил от своих лондонских друзей, выше всяких упреков. Герцогиня тоже происходит из богатой уважаемой семьи, но росла она в основном в Индии и в Европу приехала только уже взрослой девушкой.
– И каким образом она связана с Ричардом?
– Вот этого я еще не знаю. У ее мужа неплохая коллекция картин, и они вращаются в тех же художественных кругах, что и Гаррет, но нет никаких сведений о том, что они поддерживают с Гарретом отношения – романтические или какие-то еще. Насколько мне известно, их пути даже ни разу не пересекались до самого последнего времени, до их встречи в Париже.
– Но так не бывает. Они оба признаются в том, что знают друг друга.
– Такое вполне возможно, просто у меня нет сведений о том, где и как они встречались.
– Одним словом, нам о них ничего не известно вплоть до того самого момента, как Гаррет всплыл в качестве детектива, а Эмма в качестве герцогини.
– Это верно. Хотя, раз уж вы об этом упомянули, есть интересное совпадение: и то и другое «всплытие» произошло примерно в одно время. Я велю своим людям продолжить поиск, если хотите. Посмотрим, удастся ли нам узнать что-нибудь еще со временем.
– Я буду вам весьма за это благодарна, – сказала Мэйсон, вставая. – Вы очень добры.
Даргело поднялся со смущенной улыбкой. Он не знал точно, зачем им потребовалась эта информация, но в его мире о некоторых вещах спрашивать было не принято. Он взглянул на Лизетту, надеясь получить от нее одобрение.
Но она лишь попросила его оставить их на пару минут одних.
– Нам с Эми надо поговорить наедине.
Даргело и Хьюго вышли из зала. Лизетта взяла Мэйсон за руку и усадила за стол.
– Послушай, дружок. Все это зашло слишком далеко. Тебе пора уезжать из страны. Ты слышала, что за человек этот Гаррет. Я хочу, чтобы ты осталась на ночь здесь. Джуно обо всем позаботится, и, как только он подготовит все документы, ты сможешь безопасно переправиться в Швейцарию, а оттуда назад – в Америку.
Но Мэйсон, похоже, ее не слышала.
– Ты знаешь, я не понимаю одного. Он столько сделал, чтобы создать мне репутацию величайшей художницы мира.
Он обхаживал репортеров, умасливал членов выставочного комитета, даже настоял на том, чтобы для меня выстроили отдельный павильон. Зачем ему это все?
– Ты слышала, что говорил Джуно? Подделки Рембрандта. Ватикан. Кайзеровский музей. Как ты думаешь, как ему удалось добиться такого успеха? Неужели ты не понимаешь: чем более знаменит автор, тем громче дело. Тем более впечатляющим выглядит его успех.
И вдруг в один миг Мэйсон стало все ясно.
– Я никуда не поеду, – заявила она.
– Дружок, ты должна уехать.
– Я не позволю ему меня добить. Я не собираюсь бегать всю жизнь.
– Но у тебя нет выбора. Ты ничего не можешь сделать.
– Нет, кое-что могу. Это прошлое, что он так тщательно оберегает. Я могу раскрыть его тайну. И возможно, я смогу найти способ использовать то, что найду, как оружие против него.
– Это опасная игра.
– Возможно, но я в нее сыграю.
Когда они с Лизеттой покидали Бельвиль, Мэйсон чувствовала себя куда лучше – она была преисполнена решимости, сосредоточенна и спокойна. К тому же теперь рядом с ними был Хьюго, следовавший за Лизеттой, словно тень. Однако Лизетте присутствие громилы не слишком нравилось. Лизетта кипятилась и злилась.
– Я мирюсь с тем, с чем должна примириться, – грозя пальцем телохранителю, говорила Лизетта. – Но позволь мне предупредить тебя: если ты хоть раз обмолвишься Джуно о том, что говорится или делается в твоем присутствии, я пойду к нему и скажу, что ты залез ко мне в постель. Он мне поверит, потому что считает, что ни один мужчина не может передо мной устоять. И тогда он порежет тебя на мелкие кусочки и скормит тебя моим собакам. Ты понял?
Хьюго покраснел как рак. Он бросил взгляд назад, на пристанище своего господина, и нервно кивнул в знак согласия.
– Хорошо. А теперь пойди и отыщи для нас кеб.
Глава 14
Мэйсон и Лизетта стояли на тротуаре и, задрав головы, смотрели на окно Гаррета на четвертом этаже. За руку Лизетту держал один из ее коллег-циркачей, шимпанзе по имени Бобо. Часы только что пробили десять. До тех пор, пока не кончится представление и публика не повалит из Оперы, здесь будет относительно пустынно. В запасе у них был час или около того.
Всю прошедшую неделю Мэйсон безуспешно пыталась проникнуть в номер Ричарда, полагаясь на то, что человек, живущий по большей части в отелях, вынужден возить с собой важные документы. Она пыталась подкупить горничную, но получила отказ. Однажды она позволила Ричарду затащить ее в свой номер лишь затем, чтобы прикинуться нездоровой в очередной раз. Она специально оставила дверь незапертой, но на следующее утро, попытавшись вновь проникнуть на запретную территорию, обнаружила, что дверь на замке.
Ничего у нее не получалось.
Со своей стороны Гаррет прилагал максимум усилий к тому, чтобы сделать имя Мэйсон Колдуэлл общеизвестным. В дополнение к прочим своим инициативам теперь он планировал провести на следующей неделе гала-прием в строящемся павильоне. Гаррет часами торчал на месте будущего павильонa – чтобы стройка шла без помех и у бригады было все необходимое, зачастую требовалось его личное присутствие и горячее участие. Несмотря на нехватку свободного времени, натиск на бастион по имени Мэйсон только усилился. На самом деле, чем больше она избегала Ричарда, тем сильнее разжигался его аппетит. Он был неизменно внимателен. Он преувеличенно переживал по поводу ее самочувствия, отпаивая ее бренди, чтобы убить все мыслимые микробы, которые, возможно, ей досаждали. Но, поскольку ухаживания Гаррета действовали на Мэйсон расслабляюще, она отвергала их по мере сил. Он всеми способами – жаркими взглядами, нежными прикосновениями при каждом удобном случае и под каждым благовидным предлогом, явным нежеланием покидать ее у двери номера – сообщал ей о том, что снедаем желанием.
Однажды, находясь у нее в гостиной, Ричард подошел к ней со спины и, наклонившись, поцеловал в затылок, нежно перебирая пальцами вдоль позвоночника. Мэйсон поняла, что происходит, лишь обнаружив, что застежка на спине расстегнута. Ричард принялся стаскивать с нее платье, страстно целуя плечи. Мэйсон была на грани капитуляции. Хорошо, что ей вовремя пришло в голову заявить о своем нездоровье. И это ее спасло.
В другой раз, заметив напряженность Мэйсон, Ричард принялся разминать мышцы в области затылка.
– Почему ты не позволишь сделать тебе массаж? – предложил он. То, что он делал, было настолько приятно, что Мэйсон с трудом преодолела искушение согласиться. Проводить с ним время становилось все труднее. Несмотря на все свои тайные страхи и тайную ненависть, ее тянуло к нему так, как тянет к огню мотылька.
Недельный поиск информации о прошлом Гаррета не дал результатов. Мэйсон была горько разочарована.
Она уже была на грани отчаяния, когда в дверях вдруг появилась Лизетта со своим другом приматом.
– У этого парня, – Лизетта указала на шимпанзе, – темное прошлое. Он принадлежал грабителю, который сделал из него своего помощника, причем натренировал отлично. Грабителя посадили в тюрьму, а Бобо попал к нам в цирк.
– Я его помню. Ты с ним выступала – он стоял у тебя за спиной, когда ты гарцевала на белой лошадке.
– Точно. Этот парень очень талантлив. Не его вина, что его хозяин попался. Он может ходить по канату, летать на трапеции, короче, все умеет.
По сигналу Лизетты Бобо протянул Мэйсон руку для пожатия.
– Я счастлива тем, что мне выпала честь познакомиться с таким выдающимся артистом, но, может, ты объяснишь, почему он здесь?
– Пойдем. Я тебе покажу.
И теперь, стоя в сгущающихся сумерках под окнами Гаррета, Лизетта наклонилась к своему другу и что-то шепнула ему на ухо. Бобо почесал голову, показал Лизетте зубы, подошел к стене и принялся карабкаться по ней вверх. На каждом этаже здания были железные балконы, так что Бобо без труда перебирался с этажа на этаж, хватаясь за решетки и взмывая вверх, словно забирался на кокосовую пальму. Добравшись до четвертого этажа, шимпанзе посмотрел на Лизетту, которая подняла руку и показала на нужное окно.
– Так уж повелось, – объясняла Лизетта своей недоумевающей подруге, – что балконы в отелях очень редко запирают изнутри. Щеколды на балконных дверях почти не ставят. Так что Бобо заберется в номер снаружи. Смотри! Он уже там.
Мэйсон подняла голову и увидела, что Бобо открыл балконную дверь и, показав Лизетте зубы, запрыгнул внутрь.
– Пошли, – сказала Лизетта.
Хьюго ждал их в фойе. Перед тем как подняться с Мэйсон на второй этаж, Лизетта сказала ему:
– Гаррет на ужине с какими-то важными особами. Он не вернется до полуночи. Но если он вдруг появится, не давай ему зайти в лифт. Останови во что бы то ни стало. Понял?
Хьюго кивнул.
Оставив телохранителя дежурить возле лифта, подруги поднялись наверх и быстро пошли по коридору к номеру Гаррета. Дверь в номер была открыта. Бобо стоял на пороге и ждал их.
– Отличная работа, Бобо, – ласково проворковала Лизетта. Она наклонилась и обняла шимпанзе. Потом Бобо взял Лизетту за руку и повел внутрь.
Дверь на балкон была открыта. На столе в гостиной горел торшер. Мэйсон вся обливалась потом от волнения. В номере чувствовался еле заметный запах Ричарда. От этого запаха волнение Мэйсон усилилось. Ей почему-то казалось, что он может появиться в любую минуту.
– С чего начать?
И, не успев принять решения, она заметила нечто интересное. На журнальном столике лежал номер «Фигаро», открытый на странице со светской хроникой. Одна из статей была обведена чернилами. В ней говорилось о том, что граф Дмитрий Орлов, известный русский собиратель картин, прибыл в Париж на открытие Всемирной выставки. Статью иллюстрировал головной портрет знаменитого знатока живописи. Однако Мэйсон не удалось понять, как выглядит русский граф, потому, что портрет был крест-накрест перечеркнут жирными чернильными линиями.
Потом она подумает над тем, что бы это значило. А пока ее ждала работа.
– Похоже, это важные бумаги, – сказала Лизетта, возившаяся возле письменного стола.
Бобо угостился яблоком из фруктовой корзины и, счастливо чавкая, носился по комнате.
– Нет, – тут же оговорилась Лизетта. – Там всего лишь счета и приглашения.
Мэйсон подошла к столу и принялась копаться в выдвижных ящиках. Ничего существенного. Наконец в нижнем ящике она наткнулась на кожаный мешочек, запрятанный под писчую бумагу. Она развязала тесемку, запустила руку внутрь и достала ферротипию, изображавшую улыбающуюся темноволосую девушку от силы лет восемнадцати.
– Красивая, – заметила Лизетта, заглянув Мэйсон через плечо. – Интересно, кто это? Любовница?
– Это же ферротипия. Таких не делают уже лет двадцать.
– Может, его мать?
Мэйсон пошарила в мешочке и достала еще одну ферротипию. На ней был изображен мужчина лет тридцати, а рядом с ним мальчик. Мужчину Мэйсон узнала сразу – Хэнк Томпсон. Насчет мальчика она не была так уверена, но, похоже, это был Ричард. Несмотря на то, что на фотогравюре ему было лет семь или восемь, не больше, взгляд у мальчика был таким холодным и жестким, что у нее по телу мурашки побежали.
Лизетта обшаривала комнату.
– Кстати, где Бобо?
Пока Лизетта искала Бобо, Мэйсон достала из мешочка то последнее, что в нем хранилось, – маленький бумажник. Она открыла его и увидела значок. Значок, выполненный в виде громадного глаза со знаменитым пинкертоновским лозунгом под ним: «МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ».
Она подавила нервную дрожь.
В другом отделении бумажника она обнаружила несколько сложенных документов, удостоверяющих личность его обладателя. Просмотрев их, Мэйсон узнала только одну интересную вещь: Ричард был гражданином США и в тот момент, когда он поступил на работу в агентство, жил в штате Колорадо.
Итак, он был американцем. Причем американцем с Запада.
Мэйсон не успела до конца осмыслить этот факт, когда Лизетта позвала ее из спальни:
– Мэйсон, иди сюда. Ты должна это увидеть.
Мэйсон быстро убрала содержимое кожаного мешочка на местo и засунула его в нижний ящик стола. Затем прошла в спальню. На стуле возле кровати стоял ее автопортрет. Мэйсон была потрясена, увидев свою работу здесь, возле его постели, столь бережно хранимую.
Лизетта с Бобо на руках тоже смотрела на картину.
– Как ты думаешь, почему он ее сюда поставил? Мэйсон была слишком потрясена, чтобы говорить. Она лишь покачала головой. Возможно ли, что он при всем его стремлении заманить ее в капкан все же не притворялся, будто ему нравятся ее картины?
Внезапно Бобо похлопал Лизетту по щеке и тихонько заскулил, словно предупреждал о чем-то. Через секунду они услышали, как в замке повернулся ключ.
– Он вернулся! – свистящим шепотом возвестила Лизетта.
Мэйсон погасила в спальне свет, и девушки спрятались за дверью. Ричард вошел не один. С ним был Хэнк.
– Достань бурбон, мальчик. Мне надо выпить. Мне было чертовски скучно, но…
– Возможно, тебе стоило взять на себя труд выучить французский, тогда бы ты знал, что происходит, – беззлобно подтрунил над ним Ричард.
– Именно поэтому я и отправил тебя в Оксфорд, чтобы самому не учить французский.
– В любом случае сегодняшний вечер можно назвать успешным. Я смог нашептать президенту Карно кое-что о коллекции Колдуэлл. Теперь он умирает от желания увидеть ее своими глазами.
– Что тебя грызет сегодня весь вечер, Бустер? Ты весь ощетинился, как кактус. Эта фифа не дает тебе покою?
– Орлов. Что чертов ублюдок тут забыл?
– Как и все, он приехал на выставку.
– Ни секунды в это не верил. Что он, что Эмма. Этих крыс выманили из щелей публикации о картинах.
– Ну и что с того?
– Что с того? Лично я считаю его дьяволом во плоти. Чем дальше он будет от всего этого держаться, тем лучше.
– Знаешь, парень, мне кажется, ты делаешь из мухи слона. Ты себя прямо в гроб загоняешь этой работой. Знаешь, что тебе надо? Отдохнуть. Иди поспи, и все пройдет.
– Может, ты и прав.
«Он пойдет спать?»
Мэйсон и Лизетта переглянулись. Стоять за дверью было не слишком удобно, но как им теперь выбраться из спальни?
Бобо оказался самым сообразительным. Он снова похлопал Лизетту по щеке, затем по голове. Лизетта поняла его без слов и что-то шепнула на ухо. И тогда без тени колебаний шимпанзе выпрыгнул в гостиную. Он стрелой влетел в комнату и в одну секунду повалил настольную лампу, разбил ее и погрузил гостиную во мрак.
Мэйсон с Лизеттой в темноте пробрались к входной двери. Бобо между тем стал визжать как безумный и скакать по мебели.
– Господи! – закричал Хэнк. – Тут чертов пигмей!
– Нет, тут чертова мартышка, – возразил Гаррет. – Должно быть, залез сюда через окно.
– Осторожнее. Не прикасайся к нему. Эти твари здорово кусаются.
– Даже не собираюсь его трогать.
Но Бобо знал, когда пора убегать. Видя, что его партнеры уже покинули сцену, он выпрыгнул через открытую дверь на балкон и был таков.
Мэйсон и Лизетта бежали вниз по лестнице.
– Я голову снесу этому чертову Хьюго! – злобно прошипела Лизетта.
Телохранитель мирно посапывал в мягком кресле в фойе. Лизетта подошла к нему и хлопнула изо всей силы по его лысой башке.
Хьюго подскочил.
– Я не сплю!
– Гаррет прошел мимо твоего носа, а ты его не заметил, дурак! Он застал нас в своей комнате.
– Я только на миг глаза закрыл, – заскулил Хьюго. Мэйсон сочла, что на этом стоит остановиться.
– Нам пора выбираться отсюда. Гаррет может спуститься, чтобы подать официальную жалобу.
Лизетта захихикала:
– Месье, в нашей комнате была обезьяна…
Мэйсон не выдержала и рассмеялась, и Хьюго тоже не удержался от смеха.
– Над чем это ты смеешься? – шикнула на него Лизетта, и он тут же закрыл рот и глуповато захлопал глазами.
Бобо ждал их снаружи. Лизетта подставила руки, и он забрался к ней на шею. Лизетта покрыла его физиономию благодарными поцелуями.
– Ты такой хороший парень, Бобо. Ты нас спас.
Исцелованный Бобо повернул голову к насупленному Хьюго и победно ему ухмыльнулся.
Глава 15
Апрель закончился, начался май. И город, словно опомнившись, поднялся на дыбы. Всего шесть дней осталось до открытия грандиозной Всемирной выставки 1889 года. В громадных выставочных залах из стекла и бетона шли последние приготовления. Все отели полнились гостями со всего мира, стекавшимися в Париж, словно паломники в Мекку. Туристы были везде: в кафе, ресторанах, танцевальных залах, на улицах, площадях, в парках и скверах. Весь город словно раздулся от важности.
Париж снова стал центром мира.
Но, пока все вокруг отсчитывали дни, оставшиеся до шестого мая, официальной даты открытия выставки, Гаррет тревожно отсчитывал часы до грандиозного приема, который был назначен на третье мая. Прием должен был состояться в павильоне Мэйсон Колдуэлл, строительство которого завершили лишь наполовину. У Мэйсон не осталось иллюзий по поводу мотивов Гаррета. Но пусть он делал все это отнюдь не ради нее, в таланте импресарио ему не откажешь. Он говорил ей о том, как важно «украсть немного грома» у более масштабных художественных экспозиций, которые вот-вот должны были открыться неподалеку от их павильона, привлечь внимание сильных мира сего к их «детищу» и перенаправить в нужную им сторону поток спонсорской помощи. В Париже всегда было рискованно проводить мероприятия на открытом воздухе весной – погода французской столицы капризна. Однако, на сей раз, погода выступила их союзником. На Париж опустился чудесный майский вечер, небо было ясное, без намека на угрозу дождя. Цветные японские фонарики были развешаны по периметру участка, отведенного под павильон. Оркестр играл Моцарта и Гайдна. Под шатром столы ломились от яств и шампанского. Официанты в красных фраках выстроились в ряд, готовые выполнить любую прихоть гостей, которые усилиями Ричарда представляли собой самые сливки парижского общества. Здесь были люди, обладавшие значительным влиянием в мире культуры, финансов и политики. Присутствовали тут и критики, и торговцы от искусства, и меценаты. Принц Уэльский и президент Карно тоже были в числе приглашенных. Но главным на этом приеме были картины. Картины расставили вдоль периметра ограждения так, чтобы любой желающий мог вдоволь налюбоваться каждой из них.
Ричард был на редкость общителен. К тому моменту как гости начали собираться, он на все сто включил свое необыкновенное обаяние. Он лично встречал каждого – сама любезность и гостеприимство, представлял гостей друг другу, представлял гостям сестру художницы.
