Искусство обольщения

      – Я знаю, где можно встретиться, – сказала Мэйсон. – В обсерватории. Обсерватории Людовика XIV. Она стоит на отшибе на холме Монпарнас. Туда по ночам никто не ходит.
      – Отлично. Передай это Хэнку. Мы встретимся с ним у обсерватории завтра в десять вечера.
      Мрачные сумерки опустились на город. Очертания обсерватории, построенной еще в семнадцатом веке, едва различались вдали. Ричард остановил экипаж у входа в парк. Дальше Ричард и Мэйсон пошли пешком. На верхнем этаже обсерватории горел свет. Какой-то ученый или группа ученых трудились там, разгадывая тайны Вселенной.
      В стороне от обсерватории стояли несколько мужчин, но в сумраке можно было разглядеть лишь их силуэты. Ричард остановился и внимательно посмотрел в их сторону, стараясь понять, стоит ли подходить ближе. Но те, кто ждал их на условленном месте, пошли навстречу Ричарду и Мэйсон.
      – Ну, значит, то была не ловушка, – радостно сказал Ричард. – Его походку я узнаю из тысячи.
      – Это ты, Бустер?
      – Я.
      Они подошли ближе.
      – Вот как складывается: двое приличных людей вынуждены встречаться в темноте, словно преступники.
      – У меня небольшие проблемы, – признался Ричард.
      – Ну что же, твой старый партнер готов прийти к тебе на выручку.
      Мужчины обнялись. Ричард и не думал скрывать, что рад встрече. Хэнк обнял Ричарда за плечи как отец и отвел в сторону. Мэйсон пошла следом.
      Четверо мужчин, что пришли с Хэнком, шли позади. Они переговаривались друг с другом на кокни, языке лондонской бедноты.
      Наконец Ричард и Хэнк, похоже, сошлись во мнениях по всем пунктам. Хэнк остановился и повернулся так, что Мэйсон тоже оказалась в их кругу.
      – Дело будет нелегким, но нам оно по плечу. Самое важное – сыграть на неожиданности. Возможно, они и ждут каких-то действий, но чего они точно не ожидают, так это того, что мы впрямую будем их атаковать. И как только мы окажемся в Кале, считай, дело в шляпе, потому что я зафрахтую самое быстрое судно, которое можно заполучить за деньги.
      Мэйсон, до сих пор хранившая молчание, спросила:
      – Можно мне задать вопрос?
      – Конечно, леди.
      – Почему Кале? Французский флот базируется в Гавре, и вам придется пройти прямо перед их носом, чтобы попасть в Атлантику. Не кажется ли вам более разумным отправить картины из Шербурга или даже Бреста?
      – Хороший вопрос, и у меня есть на него ответ. Потому что самый быстрый корабль, который только можно нанять за деньги, сейчас идет в Кале.
      – Вы, случайно, не о «Княжне Александре»?
      Хэнк даже вздрогнул от неожиданности.
      – Да. А вы о нем слышали?
      – Это ведь русский корабль, верно?
      – Да, русский. Он привез русские фейерверки на празднование Дня взятия Бастилии. Сейчас в Париж со всех концов земли приходят грузы, знаете ли. Так что, есть еще вопросы?
      – Нет, других вопросов нет. Зато мне есть что сказать.
      В темноте Мэйсон не могла видеть лица Ричарда, зато она чувствовала, что ему не по себе.
      – Да? – покровительственным тоном спросил Хэнк. – И что ты хочешь нам сказать, дитя мое?
      – Есть кое-что, о чем знают другие и о чем не знаете вы. Вот я и хочу вас проинформировать. По-моему, пришла пора.
      Мэйсон почувствовала, что Ричард натянулся как струна.
      – Эми, – несколько раздраженно заметил он, – возможно, тебе не стоит…
      – Не томи. Давай выкладывай свои новости.
      Мэйсон стряхнула руку Ричарда и заявила Хэнку:
      – Я не сестра Мэйсон Колдуэлл Эми. Я сама Мэйсон Колдуэлл.
      Хэнк обернулся к Ричарду:
      – Что она несет, сынок?
      – Она говорит правду, – спокойно ответил Ричард. – Я сам этого не знал, когда все началось.
      Не дав Хэнку отреагировать, Мэйсон продолжила:
      – Есть еще кое-что, что вам обоим следует знать. Завтра я выхожу из игры и уезжаю из Франции. Мне плевать, что будет с моими картинами, но вам не сделать из меня другого человека. Имя свое я беру назад. Я еду в Рим, где намерена написать картину для сеньора Лугини. Он с первого взгляда на мою живопись поймет, что Мэйсон Колдуэлл – это я. И ни вы, ни инспектор Дюваль, никто другой с ним спорить не смогут. Так что я желаю вам всем удачи и ухожу. Как там у вас на Диком Западе говорят? Счастливых троп?
      Мэйсон развернулась и направилась к ждущему ее экипажу.
      – Эй, подожди, сестренка, – крикнул ей вслед Хэнк.
      – Что? Вам есть, что мне сказать? – не без сарказма поинтересовалась Эми.
      – Ты никуда не поедешь, – сказал Хэнк.
      – Это почему? Неужели живая Мэйсон Колдуэлл мешает вашим планам?
      Хэнк ответил молчанием на этот вопрос.
      – Эй, вы, оба! – Ричард встал между Хэнком и Мэйсон. – Подождите, не кипятитесь. Остыньте немного.
      – Не вмешивайся, Ричард. Это наши с Хэнком счеты. Обернувшись к Ричарду, Хэнк процедил сквозь зубы:
      – Ты должен был сказать мне об этом раньше. Теперь все существенно усложнится.
      – Но почему, Хэнк? – снова перешла в наступление Мэйсон. – Если вы просто хотели передать мои картины в музей, то какая вам разница, живая я или мертвая? Или, возможно, это изначально не входило в ваши планы?
      – О чем ты? – рявкнул Хэнк.
      – Я случайно узнала, что у вас серьезные финансовые проблемы. Гораздо более серьезные, чем думает Ричард или кто другой. Фактически вас приперли к стенке.
      – Это правда, Хэнк? – спросил Ричард.
      – Откуда тебе знать о моих делах? – зло бросил ей Хэнк.
      – Джуно мне давно об этом сообщил. Несколько месяцев назад. Последнее время я стала задумываться о том, какова ваша настоящая роль во всем этом деле, и после вчерашнего благородного предложения я попросила Джуно послать в Кале телеграмму и навести кое-какие справки. И знаете, что я узнала, Хэнк? Что в маршрутном листе этого самого быстроходного судна, что вам удалось зафрахтовать, черным по белому написано: место назначения – Санкт-Петербург.
      Мэйсон почувствовала, как по телу Ричарда прокатилась дрожь, словно его ударило током.
      Хэнк, стараясь замять скандал, заговорил примирительным тоном:
      – Эй, остыньте, все вы. Не стоит сходить с ума. Мне плевать, что там написано у них в маршруте. Пишут одно, а на самом деле…
      Мэйсон его перебила:
      – Я попросила Джуно сделать еще кое-что: послать телеграмму в Санкт-Петербург с запросом о том, кто снял ближайший к месту стоянки «Княжны Александры» склад в порту. И представляете, какой это выдающийся человек – сам граф Дмитрий Орлов.
      – Это правда? – спросил Ричард.
      Пока Хэнк стоял и думал, как ему ответить, Мэйсон сама терялась в догадках. То, что Хэнк и Орлов затеяли какое-то совместное дело, она вычислила методом дедукции, и никакой телеграммы никто не отправлял и не получал. Она затаила дыхание. Что, если ее блеф сейчас раскроется?
      Хэнк подошел к Ричарду, достал пистолет у него из-за пояса и сказал:
      – Боюсь, что это правда, мой мальчик.
      – Как ты мог? – воскликнул Ричард, вне себя от боли и гнева.
      – Она сказала правду. Меня приперли к стенке. Одна катастрофа за другой, и налоговый инспектор – вот он, тут как тут. Я играл по-крупному, но карта не пошла. Такое случается. Но эта маленькая сделка поставила бы меня снова на ноги. Ты представить не можешь, сколько эти русские готовы выложить за картины. У них больше веры в будущее импрессионизма, чем у самих французов! И ты так славно продвинул имя Колдуэлл, что русские коллекционеры за ее картины готовы драться. У Орлова есть связи с царской семьей и двором. Как раз то, что мне нужно. Вот мне и пришлось войти с ним в дело.
      Ричард задыхался от гнева и обиды:
      – Хэнк! Скажи, что ты шутишь!
      – Знаешь, сынок, я коммерсант. Я пытался научить тебя всему.
      – И эта сделка может сорваться, если Орлов и компания узнают, что я не умерла. Так? – поинтересовалась Мэйсон.
      – Да, малышка, тут ты в точку попала. Ричард не вполне понимал, что происходит.
      – Тогда… Что? Ты собираешься ее убить?
      – Пойми меня правильно. Мне этого совсем не хочется. Но разве у меня есть иной выбор?
      И в этот момент Мэйсон вытащила из сумочки пистолет, который дал ей Даргело. Она сунула его Ричарду в руку, а тот поднес его к лицу Хэнка. Четверо телохранителей немедленно вытащили оружие.
      – Подождите! – взревел Хэнк. – Давайте обойдемся без глупостей.
      Рука у Ричарда дрожала, но он не опускал ее и продолжал держать Хэнка под прицелом.
      – Ты этого не сделаешь, Хэнк.
      – Тогда тебе лучше нажать на курок сразу, сынок, и не тянуть с этим. Потому что, если эта сделка сорвется, мне все равно не жить. Но знаешь, я не думаю, что ты хочешь убить своего старого друга после всего того, через что мы прошли вместе. После всего, что я для тебя сделал. Черт побери, парень, я для тебя – почти что семья.
      Ричард держал ствол на уровне головы Хэнка, но рука его сейчас по-прежнему дрожала. Он взвел курок. Было так тихо, что щелчок прозвучал как выстрел.
      И вдруг Ричард опустил пистолет и толкнул Хэнка к его телохранителям. Все четверо столпились с оружием наизготове. Затем Ричард схватил Мэйсон, и они побежали к экипажу.
      Пуля просвистела над головой Мэйсон.
      – Не стреляйте в него! Цельтесь в девчонку! – кричал Хэнк.
      За первым выстрелом последовали еще несколько. Уже у экипажа Мэйсон резко остановилась.
      – Нет, – закричала она, – они убьют лошадей. За мной! Я знаю место, где они нас никогда не найдут.
      Слыша за собой топот ног, Мэйсон и Ричард бегом пересекли пустующую площадь, обогнули здание и помчались по аллее к закрытому люку. Мэйсон отодвинула крышку и бросила Ричарду:
      – Мы можем спрятаться там, внизу.
      – А что там? – поинтересовался Ричард.
      – Катакомбы.

Глава 31

      – Подожди. – Ричард потянул Мэйсон за руку. – Тут слишком темно.
      Закрыв за собой металлическую крышку, они спустились вниз по лестнице и пробежали по узкому и длинному проходу.
      Наконец, стало понятно, что дальше бежать нет смысла. В подземелье было холодно и совершенно темно. Воздух был затхлым и отдавал плесенью.
      – Подожди. Мы заблудимся. – Ричард потянул Мэйсон за руку. – Тут совершенно темно.
      – У меня есть спички.
      Мэйсон залезла в сумочку, достала спички и платок, зажгла спичку о стену и подожгла край ткани. Платок занялся желтым пламенем, осветившим стены туннеля, уходящего в бесконечность.
      – Давай переждем здесь. Я думаю, они нас уже потеряли.
      – Я слышу шаги, – стояла на своем Мэйсон. – Нам надо идти дальше.
      Держа платок на вытянутой руке, словно факел, Мэйсон шла впереди.
      – Примерно в полумиле отсюда есть выход. Ричард увидел впереди груду черепов.
      – Это здесь ты рисовала Лизетту?
      – Да, прямо здесь. В средние века здесь были шахты известняка.
      Они пошли вперед. И шли довольно долго, пока Ричард не остановил Мэйсон.
      – Давай подождем. Уже никаких шагов не слышно.
      – Нет, нам надо идти дальше, – сказала Мэйсон.
      Туннель перед ними внезапно подошел к развилке. Отсюда дорога шла в четырех разных направлениях. Не давая Ричарду времени сообразить, куда идти, она потащила его за руку.
      – Сюда. – Мэйсон крепко держала Ричарда за руку, ведя по туннелю. Вскоре они подошли к еще одной развилке, и Мэйсон свернула налево. Потом к еще одной – в три стороны – и к еще одной. И тогда Мэйсон затушила дотлевающий платок.
      Казалось, темнота стала еще чернее.
      – Что ты делаешь? – воскликнул Ричард. Голос его слегка дрожал.
      – Мы на месте.
      – Где?
      – Здесь мы можем поговорить.
      – Ты не зажжешь еще одну спичку?
      – Сожалею, но у меня была только одна.
      – Тогда нам надо отсюда выбираться.
      – Мы никуда отсюда не пойдем, пока ты не скажешь мне то, что я хочу услышать.
      – Это не смешно, Мэйсон.
      – Я и не хочу, чтобы это было смешно. Я знаю выход, а ты – нет. Если ты попытаешься уйти от меня, то наверняка заблудишься. Этим коридорам нет конца. Люди быстро теряют ориентир в темноте и остаются здесь навечно. Так что у тебя два выхода: либо ты честно говоришь со мной, и я показываю тебе выход, либо останешься тут, в темноте. Выбор за тобой.
      – Ты не понимаешь, что делаешь.
      – Я очень хорошо понимаю, что делаю. Я пыталась до тебя достучаться, но упиралась в стену. Ты не оставил мне выбора.
      – Ты не понимаешь. Ты же знаешь про мои кошмары.
      – Поэтому мы и здесь. Чтобы ты мог мне о них рассказать.
      – Но ты не знаешь главного. Темнота – она и есть мой кошмар. Я не люблю темноту. И я иногда боюсь засыпать. Боюсь, что усну, и мне снова приснится это, и я не смогу дотянуться до лампы и включить свет, который один может спасти меня от кошмара. Вот, теперь ты все знаешь. Так что, пожалуйста, Мэйсон, Богом тебя прошу, выведи меня отсюда. Прямо сейчас.
      – Думаешь, мне сейчас легко? Думаешь, я бы не поступила по-другому, если бы считала, что могу заставить тебя рассказать мне то, что хочу услышать? Я не для себя сейчас это делаю. А для тебя. Так что мы отсюда и шага не ступим, пока ты не скажешь мне то, что я хочу услышать.
      Мэйсон почувствовала, как Ричард привалился спиной к стене, устало сполз по ней и сел на землю. Она села рядом. Ричард дышал глубоко и трудно.
      – Ну и вечерок ты мне устроила. Так сильно хотела, чтобы я обнажил перед тобой душу?
      – Я сожалею, что мне пришлось столкнуть тебя и Хэнка лбами. Но мне пришлось сделать это, потому что у меня не было уверенности в том, что, если я расскажу тебе все сама, ты мне поверишь.
      Ричард ничего не ответил.
      Мэйсон предприняла новую попытку:
      – Тебе не приходило в голову, что он может тебя предать?
      После недолгой паузы Ричард ответил с сарказмом:
      – Нет, Хэнк был единственным человеком, на которого я рассчитывал больше, чем на самого себя.
      – Теперь у тебя есть еще один человек, на которого ты можешь рассчитывать. Это я.
      – Ну да. Именно поэтому ты затащила меня сюда.
      – Да, на меня. Потому что только я одна готова за тебя бороться. Хэнк хотел вылепить тебя по своему образу и подобию. Я не думаю, что он когда-либо тебя любил. Он использовал тебя. Я люблю тебя, Ричард. Я люблю тебя так, что мне все равно, что со мной будет, и что ты обо мне думаешь. Я думаю только о тебе. Но если ты мне все не скажешь, все мои старания пропадут. Ты должен мне довериться, Ричард. Пожалуйста.
      – Я не могу, – простонал он.
      Мэйсон чувствовала, как мучается Ричард.
      – Если ты мне не скажешь, Хэнк может праздновать победу. Я знаю, что это трудно. Я знаю, что это больно. Но я знаю, что ты это можешь. Просто подумай, вспомни и скажи мне, что случилось. Попытайся, Ричард. Пожалуйста. Ради меня. Ради нас обоих.
      Он все не отвечал.
      – Вернись к началу, – подсказала ему Мэйсон. – Самое раннее твое воспоминание.
      Долгое время Ричард не отвечал, и Мэйсон почти пала духом. Но вдруг он заговорил:
      – Я вижу маленького мальчика…
      Его слова потрясли Мэйсон. Неужели он правда это сделает?
      – Расскажи мне о нем. Какой он?
      – Он взъерошенный, неуживчивый, наглый всезнайка… Отец его умер в Англии, и мать его, шотландка, умерла от скоротечной пневмонии по дороге в Америку, оставив его сиротой.
      – Но он ведь не один, верно?
      – Нет. В его жизни присутствует чудо, которое он по недоразумению еще не в силах оценить.
      – И что это за чудо? Краткая пауза.
      – Его сестра. Старшая сестра.
      – Молли?
      – Молли. Она на восемь лет его старше. И она хорошенькая, с чистой кожей, ясными глазами и улыбкой, которой можно осветить мир. Она святая. И она заботится о мальчике… обо мне так, как никогда не заботились родители. Мы приехали в Америку совершенно нищими. Но мы выжили благодаря ее решимости и неистощимой вере в будущее. Господи… – Голос Ричарда сорвался. – Молли была настоящим чудом!
      Мэйсон положила ему ладонь на колено, чтобы поддержать.
      – Расскажи мне о ней.
      – Она была самым сильным и самым любящим человеком из всех, кого я знал. В ней была магия очарования, которая покоряла людей, и та добродетель, что побуждала других быть человечнее и гуманнее. И еще она была бесстрашной. Когда мы высадились в Нью-йоркской гавани, она взяла меня за руку и пошла, не оглядываясь. Мы шли на запад из одного города в другой. Молли работала в танцевальных залах. И. она немного пела. Мы всегда сводили концы с концами. Наконец мы осели в Виргинии как раз перед началом лихорадки в жиле Комстока. – Ричард замолчал.
      Опасаясь, что он не захочет продолжать, Мэйсон спросила:
      – И что вы там вдвоем делали?
      – Она работала в салуне. Молли отправила меня в школу. Но я ненавидел учиться. Я ходил туда только потому, что этого хотела сестра. Однако я просто терпеть не мог высиживать в классе день за днем. «Образование – самое важное в жизни, – любила повторять Молли. – Ты пойдешь в школу, и будешь ходить туда каждый день, и станешь образованным человеком». Но мне просто хотелось свободы. Так что однажды, вместо того чтобы пойти в школу, я отправился в горы.
      Ричард снова замолчал, и Мэйсон опять сжала его колено.
      – Что произошло?
      – Молли пошла меня искать, разумеется. – Внезапно в его голосе зазвучала непереносимая боль. Такого раньше никогда не было. – И, несмотря на то, что она никогда толком верхом ездить не умела, она взяла напрокат лошадь и отправилась меня искать верхом. Но она меня не нашла. – Ричард давился словами. – Ей кое-что помешало. Нечто непредвиденное. Нечто… невообразимое.
      Ричард не мог говорить дальше. Он мелко и быстро дышал. Он потянулся к руке Мэйсон, схватил ее и сжал до боли. Мэйсон подумала, что Ричард раздавит ей кости. Она поднесла его руку к губам и нежно поцеловала. И этот простой жест, кажется, открыл шлюзы.
      – Молли не дошла до меня примерно полмили. Я прятался в расщелине и видел ее, – быстро заговорил Ричард. – Ив полумиле от моего убежища она наткнулась на группу мужчин, которые проводили время на берегу мелкой речушки – пили виски. То были братья Мерфи: Клинт, Чад и Руфус и еще Гарп Чилдерс. Самая мерзкая свора божьих тварей с первого дня творения. Они стащили Молли с лошади… – Ричард больше не мог удерживать слезы, он всхлипывал: – Они насиловали ее один за другим. Потом опять… Я слышал, как она кричала, Мэйсон. Я видел все с высоты. Я не понимал, что происходит. Я не знал, что мне делать.
      Мэйсон чувствовала слезы Ричарда на своей ладони. Она повернулась и прижала его к себе, а он плакал у нее на плече, изливая свою печаль:
      – Когда они насытились, Молли была в беспамятстве. Она попыталась встать и, пошатываясь, пошла на Гарпа, вытянув вперед руки, словно протягивала их к его ружью. Но Клинт Мерфи пристрелил ее не моргнув глазом, как пристрелил бы гремучую змею. А двое других Мерфи рассмеялись. Они смеялись!
      Мэйсон гладила Ричарда по голове, она ничего не говорила, давая ему время успокоиться.
      – Мне было всего семь лет, и я совершенно не понимал, что произошло. Я побежал к ним. Я стал кричать Клинту Мерфи: «Зачем ты ее обидел?» И Клинт Мерфи ответил мне с улыбкой, которую я никогда не забуду: «Я не стал бы тратить слезы на салунную шлюху, мальчик». Потом он пришпорил коня, и они все ускакали. Я подошел к Молли и положил руку на ее рану… Я думал, что так смогу вернуть ее к жизни, но, конечно, у меня ничего не получилось. Поэтому я просто лежал рядом с Молли, обнимал ее, плакал, молился, не зная, что мне делать. Я на самом деле был не в себе. Только через несколько часов мимо проехал всадник. Карточный игрок, который меня пожалел. Он привязал Молли к своему коню и привез назад в город. Через два дня были похороны, и этот игрок оплатил их. Но еще до похорон я ходил посмотреть на Молли. Она лежала в гробу в своем любимом синем платье. Молли вся словно светилась изнутри. Все, кто приходил посмотреть на нее, говорили, что она похожа на ангела. И она действительно была похожа на ангела. Угольно-черные волосы. Белая кожа. Синее-синее платье. Нигде и никогда не видел я такой синевы. И эта красота… она давала мне силу. Иначе я не знаю, что бы я сделал. Мир, в котором есть такая красота, не может быть безнадежно дурным.
      Ричард выпрямился и перевел дыхание.
      – Я остался тогда с Молли на всю ночь. Смотрел на нее при свете свечей и как-то обрел покой. Но на следующее утро пришли люди и заколотили гроб. Отнесли его на Голубой холм. Я пытался их остановить. Когда они положили Молли в яму и стали забрасывать землей, меня пришлось оттаскивать от могилы. Они не могли справиться со мной впятером. Ты понимаешь, я хотел сохранить этот образ. Потому что, кроме него, у меня ничего не было. Я так разошелся, что меня уже собрались связать. И тогда подошел этот добрый игрок и успокоил меня. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «У тебя нет на это времени, сынок. Нам надо заняться кое-чем поважнее».
      – Этот игрок был Хэнк?
      – Хэнк. – У Ричарда словно сдавило горло. – Если бы ты видела его тогда, до того, как сытая жизнь его изменила. Он был худым и жилистым и стрелял без единого промаха. Хэнк раздобыл мне коня, и мы вдвоем отправились на поиски убийц моей сестры… В конечном итоге мы достали каждого. Одного за другим.
      – Вы их убили?
      – Всех. А в Клинта Мерфи я выстрелил лично. Нажал на курок и… Я получил громадное удовлетворение, не испытав ни капли раскаяния. И до сих пор нисколько не жалею об этом своем поступке.
      Слезы, что так долго стояли в глазах Мэйсон, полились по щекам.
      – Как это жестоко, как отвратительно… Так поступать с маленьким мальчиком. Заставлять ребенка убивать.
      – Наверное. Но тогда я ничего отвратительного в том убийстве не увидел. Я находил в этом сладкую месть. И я боготворил Хэнка за то, что он предоставил мне возможность отомстить за мою Молли. А потом он опекал меня как мог. Находил для меня приемные семьи. Он то появлялся в моей жизни, то исчезал. Он позаботился о том, чтобы я получил образование. Когда я немного подрос, он взял меня к себе, и я стал жить при нем постоянно. Он хорошо ко мне относился, действительно хорошо, Мэйсон. Но я никогда бы не смог стать тем, кем он хотел, чтобы я стал. Потому что я так и не забыл Молли. Стержнем всей моей жизни был не Хэнк. То был образ моей сестры в гробу в синем платье. Неизгладимый, совершенный образ. Неописуемая красота. Когда мне в жизни становится по-настоящему страшно, я закрываю глаза, и ко мне приходит ее образ, и он помогает мне выйти из беды. И в определенном смысле мой сон об этом.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Во сне я всегда окружен безымянным ужасом. Из темноты ко мне тянется что-то жуткое, пытаясь вобрать меня в себя. Но впереди голубой свет, который, я знаю, меня спасет. И поэтому я стараюсь дотянуться до него. Но я не могу. Никогда. Когда я просыпаюсь, мне больше не хочется об этом думать. Но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что голубой свет – это синее платье Молли, и он исчезает так же, как Молли исчезла в земле. Чего я до сих пор не понимал, так это то, что вся моя жизнь – это поиск того голубого платья.
      – Ты имеешь в виду свою любовь к искусству?
      – Да. Первая по-настоящему великая картина, которую я увидел, – это картина Делакруа в Денвере. Она потрясла меня до глубины души. Когда я увидел это величественное произведение искусства, с его богатыми цветами и платьем женщины, выписанным синим кобальтом, было так, словно я снова увидел Молли. Словно я снова увидел ее в гробу, в том синем платье… Увидел ее – этот образ вечной красоты. Я не могу описать, что со мной творилось при виде этой работы. Она изменила всю мою жизнь в одно мгновение. Изменила все в моей жизни. С этого момента, кроме искусства, меня больше ничто не занимало.
      – А когда ты увидел мои работы?
      – Когда я увидел твои работы, потрясение оказалось еще более сильным. Не только потому, что техника была оригинальной, но и потому, что они отражали мое видение мира. Контраст между неописуемым ужасом и ангельской чистотой. Было так, словно ты заглянула ко мне в душу и написала то, что увидела там. Все твои работы, но особенно автопортрет – женская фигура с совершенной грацией, сильная и уверенная в своей привлекательности, в своей сексуальности… Женщина в синем платье.
      Мэйсон все теперь понимала.
      – Насчет картин все ясно. Но когда ты узнал, что я жива, зачем ты стремился превратить меня в то, чем я не являюсь?
      Ричард немного подумал и ответил:
      – Ты знаешь, когда этот Клинт Мерфи сказал мне, чтобы я не тратил слез на салунную шлюху… Ну, когда я подрос и стал понимать, что значат его слова, я просто поставил на них табу. Я не мог принять того, что Молли, очевидно, приходилось продавать себя, чтобы мы смогли выжить. Поэтому я заменил реальную Молли ее образом, образом чистоты и невинности. В каком-то смысле по отношению к ней это было несправедливо. Я должен был еще выше вознести ее за ту жертву, что она принесла ради меня. Пожалуй, я только сейчас понял, что сотворил с Молли. Я ее канонизировал.
      – И то же самое ты пытался сделать со мной?
      – Наверное, да. Я, конечно, этого не понимал. То, как я пытался изменить твою биографию, писал те письма, создавая несуществующую Мэйсон… Теперь мне все это кажется сумасшествием. Но в то время все это мне было необходимо. Я пытался создать женщину из легенды, но она не была тобой. Никогда не была. То была Молли. Все время она. Теперь я это вижу. Я полагаю, что во мне все еще живет желание ее воскресить. Потому что внутри себя… Я знал… Я не только виноват в ее смерти, я видел, как ее убивали, и я ничего не сделал, чтобы остановить убийц.
      – Ты был маленьким мальчиком! – Мэйсон прижала Ричарда к себе. – Ты ни в чем не виноват. И ты ничего не мог сделать, чтобы предотвратить неизбежное.
      Потом они долго молчали. Мэйсон переполняла нежность к Ричарду. Наконец-то он поделился с ней самыми сокровенными тайнами своей души. Мэйсон нисколько не сомневалась в том, что он ей все сказал и ничего не утаил.
      – Я горжусь тобой, – сказала она ему.
      Ричард обнял Мэйсон, позволяя целительной энергии ее любви войти к нему в сердце. Она чувствовала его благодарность, чувствовала, как Ричард расслабляется в ее объятиях, словно с него сняли чудовищный груз.
      – Как ты? – спросила она у него некоторое время спустя.
      Ричард подумал немного и сказал:
      – Я успокоился.
      – Ты готов отправиться в путь?
      – Готов.
      Мэйсон достала маленькую свечку из сумки и зажгла ее. Свет показался слишком резким после уютной темноты в объятиях друг друга. Когда глаза ее привыкли к свету, она заметила, что Ричард смотрит на нее как-то странно, словно впервые понял что-то важное о ней.
      – Должно быть, ты сильно меня любишь, если решилась на такое.
      Мэйсон прикоснулась к его лицу.
      – Ричард, я люблю тебя так, как невозможно любить ничего и никого. Ты сделал мне бесценный подарок. Твоя любовь меня вылечила. Я хотела отплатить тебе услугой за услугу. Я мечтала о том, что мне это удастся.
      Ричард нежно и благодарно поцеловал ее. Мэйсон чувствовала себя такой счастливой, такой окрыленной. Теперь она верила, что все кончится хорошо.
      Они пошли обратно по лабиринту и поднялись по железной лестнице к люку. Ричард приподнял его, выглянул наружу, проверил, нет ли кого на улице. И вдруг замер.
      – Мне сейчас в голову пришла одна мысль. Ведь катакомбы идут под всем Парижем, верно?
      – Говорят, что так.
      – Значит, и под Марсовым полем они проходят. Как ты думаешь?
      – Наверное, да.
      – Я знаю, как нам спасти картины! Мы сделаем подкоп!
      Мэйсон чувствовала его возбуждение, но сама она пала духом. Выходит, она рано радовалась. Ей так и не удалось помочь Ричарду. Он все еще хотел заполучить ее картины.
      – Но они нам больше не нужны, – возразила Мэйсон.
      – Мы же не можем просто взять и бросить их на произвол судьбы!
      – Почему же на произвол судьбы? О них есть кому позаботиться. Пусть они достанутся французам.
      – А как же мы? Ты предлагаешь нам забыть о них?
      – Ну да. Пусть себе картины живут своей жизнью, а мы будем жить своей. У них своя судьба, у нас – своя.
      Ричард провел рукой по волосам.
      – Не думаю, что смогу так поступить.
      – Если ты их выкрадешь, что ты станешь с ними делать?
      – Не знаю. Спрячу в безопасное место. Буду о них заботиться. Ты столько труда в них вложила. Я не могу допустить, чтобы они попали в руки людей, которые хотят тебя убить.
      Мэйсон разочарованно вздохнула:
      – Почему мы не можем оставить картины в покое?
      – Нет, я не могу махнуть рукой на картины. Это абсолютно исключено. Они часть тебя. Отвернуться от них для меня все равно, что отвернуться от тебя.
      Ричард все еще не был свободен. Да, он понял, какие силы движут, но понимания, похоже, было недостаточно.

Глава 32

      Инспектор Оноре Дюваль все утро провел перед отгороженным канатами павильоном, в котором на следующее утро должна была открыться выставка картин Мэйсон Колдуэлл.
      Критики и учители искусства со всего света съехались в Париж ради этого события. Интерес был еще сильнее подогрет сенсационной новостью об убийстве художницы и грядущим судом над Лизеттой Ладо.
      – Какие последние новости о Томпсоне? – спросил Дюваль у своего помощника.
      Дювалю было хорошо известно, что американский делец приходился Гаррету лучшим другом. Знал Дюваль и о том, что Томпсон собрал банду головорезов, очевидно, для того, чтобы они помогли ему захватить картины и контрабандой вывезти из страны.
      – Он в Кале со своими людьми, – сказал помощник Дюваля. – Его корабль в полной готовности, но он пока не предпринял никаких действий по переправке своих людей в Париж. Струсил, очевидно.
      Дюваль полагал, что американец попробует объединить силы с бельвильскими союзниками Гаррета и Колдуэлл, но до сих пор никаких свидетельств тому не обнаружил. Если бы Томпсон выбрал такую стратегию, то начал бы действовать раньше, ибо открытие выставки узаконит нового собственника коллекции – французское правительство. А это существенно осложнит перепродажу картин.
      Но если бы попытка захвата и была предпринята, то она была бы обречена на неудачу. Дюваль убедил министра обороны выделить на охрану павильона побольше людей.