— Я проходил мимо золотарей и слышал такой разговор.

— Не в выгребной ли яме ты сидел в это время?

— Если бы я там был, то наверно встретил бы тебя! — крикнул маленький грек.

— Это, должно быть, была просто свалка для дезертиров.

— Я не дезертир! — завопил маленький грек. Они уже оба кричали.

— А кто же ты?

— Если я — дезертир, то и она тоже.

— Она — сестра при инглизи. Может быть, и ты тоже?

— Перестаньте, — сказала Елена. — Будет вам. Никто из вас не дезертир. Успокойтесь на этом.

— Да что это такое в самом деле! — воскликнул Тэп по-английски. — Замолчат они когда-нибудь?

Спор продолжался, торопливый, громкий, ожесточенный, и наконец перешел в открытую перебранку.

— Все спорят, — сказала Елена.

— Скажите им, что мы их выкинем, если они не перестанут, — заявил Тэп.

— Не говорите им ничего, — неожиданно вмешался Квейль.

— Они мне осточертели, Джон, — настаивал Тэп.

— Не придирайся, Тэп. Они просто делают практические выводы из своих мировоззрений. Оставь их.

— Их мучает беспокойство, — объяснила Тэпу Елена. — Они оба боятся, что их будут обвинять в дезертирстве.

— Передайте ему, что мы не считаем его дезертиром, — сдержанно обратился Квейль к большому греку. — Мы не считаем ни одного из вас дезертиром. Вы отвоевали, вот и все.

— Мы только начинаем воевать, — спокойно ответил грек.

— Может быть, — вмешалась Елена. — Но это будет уже другая война. Скажите ему, что инглизи не считает его дезертиром.

— Скажите вы.

— Это будет не одно и то же.

— Я не могу. Прошу прощенья, инглизи.

— Вы дьявольски упрямы, — заметил Квейль.

— Это признак, что я хороший грек.

— Хороший или нет, но вы можете передать.

— Прошу прощенья, инглизи.

Теперь все были сердиты. Все говорили быстро, без пауз, с жаром. Отношения стали натянутыми. Вслед за последними словами большого грека наступило молчание, но в нем не было мира и спокойствия.

Они продолжали ехать в молчанье. Вокруг была зеленая равнина, и жара, и ряд чахлых тополей, кое-где тянувшихся по обочинам дороги, и сухие колеи, бороздившие землю, и платаны, и открытая даль. Стояла тишина, и не было никакого движения. Не было войны. Не было ничего. Они просто совершают мирную прогулку в теплом краю, и нет никакой опасности и никакой спешки, и хорошо так жить — без спешки и без напряжения.

— Это мне не нравится, — сказал Тэп.

Не так просто было разрядить напряжение, которое владело ими вот уже полчаса.

— Что?

— Дорога совершенно пуста. А тут должны бы быть греки или кто-нибудь.

— Они эвакуировались.

— Да, но кто-нибудь должен же быть. Мне это не нравится.

— Чем же ты это объясняешь?

— Слишком тихо кругом. Можно подумать, что вот-вот появятся немцы. Что тут все уже ждет их.

Их мучило беспокойство, пока они не увидели на дороге крестьянина с овцами. Они остановились и стали расспрашивать его, где весь народ и почему на дорогах пусто, и он ответил, что люди ушли в горы. Да, в горы.

Дорога была теперь прямая, сидя возле мотора, Квейль как следует прогрелся и опять почувствовал себя хорошо, а ровный отчетливый стук мотора действовал так же, как тепло. Местами дорога была попорчена, и Квейлю приходилось замедлять ход, но большую часть пути он вел машину на хорошей скорости.

— Если бы немцы были близко, они двигались бы по этой дороге, — сказал он Тэпу.

— Возможно, — ответил Тэп. — Спроси у грека, где это место.

— Где, по-вашему, Калабака? — спросил Квейль большого грека.

— Там, где среди равнины возвышаются скалы. Отсюда видно. Вон там, вдали.

Квейль нагнул голову и слегка отпустил педаль, замедлив ход машины: он увидел высокую серую скалу впереди и бегущую к ней прямую черту дороги. Он откинулся на спинку сиденья и опять крепко нажал педаль. Мотор кашлянул. Квейль чуть отпустил педаль. Мотор резко закашлял, остановился, опять начал работать и опять замер.

Наконец машина остановилась, так как мотор окончательно заглох.

— Вы уже влили запасной бензин? — спросил Квейль.

— Нет. Он здесь, — ответил Тэп.

— Достаньте его. В баке пусто.

Маленький грек и Тэп подняли стоявшие в машине бидоны. Квейль открыл бак. Потом достал из кармана отвертку и пробил отверстие в крышке бидона.

— Солнце, — сказал Тэп. — Как хорошо!

— Да. Этих двух бидонов нам хватит миль на пятьдесят. До Триккала доедем.

— Может быть, достанем немного в ближайшем городе.

— Сомневаюсь.

— А ведь забавно, Джон…

Тэп засмеялся.

— Ты что?

— Разве не смешно? Мы с тобой, словно пара подстреленных уток. Хикки покатился бы со смеху, если б увидел нас.

— Интересно, где сейчас наши?

— Летают где-нибудь. Надеюсь, что вернулись в Египет.

— Не думаю, — заметил Квейль. — А в общем какая разница?

— У Хикки теперь, наверно, куча новичков.

— Как раз то, что он любит.

Квейль тихонько засмеялся и поднял второй бидон, чтобы перелить горючее в бак.

— Что-то будет, когда он тебя увидит, — сказал Тэп.

— Надеюсь, что они получили наконец самолеты. Может быть, «Харрикейны».

— Ты не сразу сможешь летать.

— Ты не поверишь, но я совершенно здоров.

— Ты действительно хочешь жениться на ней? На Елене?

Квейль быстро взглянул на него. И наклонил бидон немного сильнее:

— А что?

У него опять возникло прежнее ощущение, которое он испытывал в госпитале. Была какая-то неясность и какое-то странное чувство — Тэп и Елена, — которого он не мог определить. Квейль вылил остатки бензина в бак и отбросил бидон. Оглянулся по сторонам и сказал Тэпу:

— Надо бы достать воды для радиатора.

Тэп подошел к придорожной канаве и сказал Квейлю, что там есть грязная вода. Квейль кинул ему бидон, и Тэп пополз по откосу, чтобы набрать воды. Он вернулся весь мокрый. Квейль взял у него бидон и наполнил радиатор. Пока Квейль возился, Тэп стоял рядом с ним.

— Как ты поступишь с Еленой, если нам придется уезжать?

— Из Греции?

— Да.

— Возьму с собой.

— На «Гладиаторе»?

— Не все ли равно, Тэп. Способ найдется. А если нет… ну, что ж, улечу с ней на «Гладиаторе».

— В Египет? Жен туда не пускают. Всю последнюю партию отправили домой.

— Там на месте увидим. Садись, не будем терять времени.

Елена ходила в рощу и теперь возвращалась обратно. Квейль смотрел, как легко она идет по дороге. Она раза два тряхнула головой, чтобы откинуть назад волосы. Она, очевидно, умылась и причесалась, потому что лицо у нее блестело. Он улыбнулся ей, сразу оживившись. Она ответила улыбкой и, подойдя к нему, взяла его под руку, и вложила свои теплые пальцы в его ладонь.

— У тебя уже не такое черное лицо, — сказала она и улыбнулась.

— Больше не болит.

— Дай я перебинтую тебе голову. У меня бинт в кармане.

— Потом, — ответил он. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Трудно поверить, что здесь где-то война.

— Тэп находит, что кругом слишком спокойно.

— Может быть. Но я надеюсь, что все пройдет благополучно.

И опять они сидели в машине и мчались по грязной дороге. Вдруг Квейлю показалось, что он слышит гул самолетов. Он поспешно остановил машину и быстро огляделся по сторонам, но никаких самолетов не было. Скалы были уже так близко, что тень их падала на обсаженную тополями белую дорогу. И тут Квейль увидел самолеты. Они летели низко. Это было крупное соединение. Он остановил машину, и все вышли.

— Что за самолеты? — спросил Тэп.

— Не знаю. Похожи на «Бленхеймы», но их у нас не так много.

— Летят на юг.

— Садитесь. Поедем. Они пройдут стороной. Это — первые за весь день. Хорошо бы растянуть бензин до тех пор, пока не достанем еще. Может быть, найдем в этом городе.

Впереди виднелись очертания деревянных и каменных домов Калабаки и высоко на скалах здания монастырей.

Они уселись в машину и снова тронулись в путь.

Въехав в город, они сразу увидели, что он разрушен, как Янина, и белый дым еще ползет по тлеющему дереву. Торчали обнаженные скелеты зданий. На дороге лежали черные кучи обожженного камня, деревья стояли с обломанными сучьями. Нигде не было ни души, всюду валялись длинные бахромчатые обломки расщепленных деревьев, холодный воздух был тих и неподвижен под жаркими лучами солнца.

— Здесь ничего не найдем. Все разбомбили, — сказал Квейль, когда путь им преградило лежащее поперек дороги бревно. Квейль и большой грек откинули его в сторону.

— Нам нужно еще бензину, — обратился Квейль к большому греку. — Не знаете, где бы достать?

— Можно поискать здесь.

— Спросите малыша.

Большой грек спросил маленького, и маленький грек сейчас же оживился, потому что с ним заговорили просто, без вражды, и вышел из машины улыбаясь.

— Где-нибудь здесь найдется, — сказал он. — Надо поискать.

— Ну что ж, — согласился Квейль. — Давайте поищем. Скорее всего он будет в бидонах, а не в бочках. Пять минут сроку. Больше нельзя. Надо попытать счастья. Ты побудь здесь, Елена. Скажи, чтобы они шли искать. Бидоны или бочки.

Елена передала это грекам, и мужчины пошли по разрушенной черной дороге, разошлись в разные стороны у развалин на краю городка и приступили к поискам.

В городке все вымерло, — не осталось ни души. Ни души, и великое молчание висело над ними. Маленький грек очень удивился, увидев старика, одиноко сидящего на груде развалин; глаза у него были широко раскрыты, на лице написано недоумение.

— Эй, отец, — крикнул маленький грек. — Где же народ?

Старик промолчал, потом поглядел на него ничего не выражающим взглядом.

— Ушли все в горы, — безучастно произнес он.

— А тебя оставили?

— Я стар.

— Что же ты сам не ушел?

— Я стар, — повторил он.

— Не знаешь, где бы достать бензину? — спросил маленький грек.

— Я стар, — послышался прежний бесстрастный ответ.

Маленький грек поглядел на старика, щелкнул языком и пошел прочь.

Квейль пробрался между развалинами маленького дома на задний двор, где стояли проволочные курятники и валялась на земле всякая домашняя утварь и обломки столов и стульев. Поблизости никого не было. Он поглядел вверх, на монастыри, и подумал — нет ли кого-нибудь там?

Елена стояла возле автомобиля и тоже удивлялась окружающей тишине. Ей было неприятно, что кругом так тихо, а Квейль куда-то ушел. И это был не простой женский страх. В этой тишине было что-то тревожное и безнадежное, как там, в госпитале. Какое-то ожидание. В этом разрушенном городе можно было осязать тишину, как могла она осязать ее в охваченном сумятицей госпитале. Это было то же самое. И действовало угнетающе. Самая пустынность места угнетала. Елена чувствовала, как тишина проникает в нее, — как вдруг вернулся Тэп.

— Ничего нет, — сказал он. — Даже еды.

— Насколько нам хватит бензина?

— Может быть, до ближайшего местечка. Здесь такой вид, как будто все разом сорвались с места и ушли.

Вернулся большой грек. На ходу он вытирал руки о штаны.

— Если бы мы были не так далеко от Германии и могли сделать то же самое с их городами! — сказал он Елене.

— Вы нашли горючее?

— Ни капли. Мне показалось, что я вижу бидон, но это оказался человек, совсем раздавленный.

И он опять вытер руку.

— Ничего нет, — вернувшись, сказал Квейль.

Теперь не хватало только маленького грека.

— Может быть, он решил бросить нас, — сказал большой грек, садясь в машину.

— Он этого не сделает, — возразила Елена. — И, пожалуйста, не трогайте его. Он уже немолод, и ему больше подходит сидеть дома. Не трогайте его.

Но маленький грек явился, и Елена еще раз мысленно отметила маленькое лицо, упрямые глаза над сморщенным носом, щеки, изборожденные морщинами, жесткие черные волосы на голове и в бороде, и миниатюрную, сутулую фигурку. Он подошел, спокойно моргая глазами; не говоря ни слова, он сел в автомобиль. Квейль запустил мотор и сейчас же тронул машину. Он повел ее не очень быстро, — стараясь не расходовать слишком много бензина. Они пересекли длинную тень, отбрасываемую скалой и монастырями на ее вершине, и снова выехали на ровную дорогу, бежавшую через небольшие мосты, вокруг которых зияли бесчисленные воронки; впрочем, вдоль всей дороги виднелись теперь свежие воронки от пятидесяти— и стофунтовых бомб.

И снова была тишина. Вокруг во все стороны тянулась равнина, и зеленое пространство спокойно бежало по обе стороны машины. Они проезжали один небольшой мост за другим, и Квейль всякий раз ждал, что мост взорван, но все мосты были целы. Длинный канал, извивавшийся по одну сторону дороги, пострадал от легких бомб, но и тут серьезных повреждений не было.

Тишина водворилась и в автомобиле. Теперь они время от времени пересекали железнодорожные пути, и это уже было похоже на возвращение в населенную область. Под конец-они увидели крестьяне овцами. Тэп хотел остановиться, чтобы Елена расспросила их о немцах.

— Может быть, они знают.

— Вряд ли, Тэп, — заметил Квейль. — У нас нет времени. Мы почти израсходовали бензин.

— Будем надеяться, что его хватит до ближайшего местечка, — ответил Тэп.

— Может быть, там австралийцы.

— Мне кажется, здесь проходил греческий фронт.

— Боюсь, что все это кончится новым Дюнкерком, — спокойно произнес Квейль.

— Это просто ужасно… Но что мы могли поделать, черт возьми!

— Не знаю, — ответил Квейль. — Но что-то у нас неладно.

— Пожалуй. У нас нехватка вооружения.

— Не только это.

— И людей не хватает. И потом у нас не было фронта. Подумать только, как рухнула Франция… я до сих пор не могу опомниться.

— Не думаю, чтобы это имело значение, — заметил Квейль.

— Ну как же, — возразил Тэп. — У нас был бы фронт.

— Все равно, ничего не получилось бы.

— Почему же никто не принимает мер?

— Не знаю, — ответил Квейль. — Не знаю.

Теперь они чаще пересекали рельсовые пути, и деревья по обе стороны полотна тянулись четко очерченной линией. Они проехали по пустынной грязи разрушенной бомбами деревни. Деревня была безлюдна, и тут Квейль в первый раз увидел сломанный тополь, ветви которого хлестнули по ветровому стеклу, и это зрелище ему не понравилось. Слева горы рисовались отчетливо, справа они были в дымке — и там среди деревьев виднелась река.

Около полудня Квейль опять услыхал гул бомбардировщиков. Он остановил машину, стал на подножку и поглядел на небо. Он увидел, что самолеты летят вдоль дороги со стороны ущелья, прямо на них. Самолеты, ничего не опасаясь, шли очень низко.

— Лучше выйти из машины, — сказал Квейль Елене. — Скажи остальным.

— Неужели они собираются бомбить нас? — спросил маленький грек, когда стал явственно слышен шум моторов.

— Не знаю, — ответила Елена. — Конечно, нет. Они, наверно, даже не видят нас.

— Выходите из машины, — сказал ей Тэп.

Они перебрались через придорожную канаву и пошли по зеленой пшенице. Квейль, шагая, смотрел на самолеты. Было ясно, что они летят вдоль дороги. Их было около двадцати; они были построены четырьмя клиньями — по звеньям.

— Они летят вдоль дороги, — сказал Тэп.

— И, видимо, считают себя хозяевами положения, если летят так низко, — заметил Квейль.

Маленький грек стал возле Квейля. Он чувствовал себя в безопасности рядом с ним и проникся полным спокойствием, когда Квейль оперся рукой о его плечо. Он смотрел на бомбардировщики вместе с Квейлем.

— Айропланос, — сказал он Квейлю и улыбнулся. — Инглизи?

Он знал, что это не так.

— Нет, — ответил Квейль; он улыбнулся маленькому греку. — Германос.

Маленький грек плюнул и опять поднял взгляд к небу. Самолеты были почти над ними. Равномерный гул стлался и разбегался по земле.

— Лучше ляжем, а то как бы они не скинули шальную, — сказал Квейль.

Они опустились в зеленую пшеницу и стали следить за бомбардировщиками, проходившими на высоте около тысячи футов прямо над ними. Прошла первая группа, и они ясно увидели черный крест на фюзеляже, и крылья, и тревожные, угрожающие силуэты машин.

— Дьявольски держат строй, — произнес Тэп.

— У них хорошие летчики, — ответил Квейль.

Над ними проходила вторая группа. Большой грек поднял винтовку, прицелился, сделал поправку на отклонение и выстрелил. Квейль и Тэп следили за самолетами и не видели его приготовлений; они услыхали только выстрел.

— Ради бога! — воскликнул Квейль. — Что вы делаете? Хотите, чтобы они все накинулись на нас? Уберите эту проклятую штуку.

Большой грек поглядел на него и опустил винтовку.

Квейль не отрывал глаз от бомбардировщиков. Прошла третья группа.

— Слава богу, не заметили.

— Наверно, заметили, но заняты другим. Сумасшедший дурак.

— Что они могли сделать? — спросила Елена.

— Не знаю, — ответил Тэп. — Могли сбросить фугаску.

— Что?

— Бомбу. Они не любят, когда в них стреляют из винтовок, — пояснил Квейль.

— Прошу прощения, инглизи, — сказал большой грек. — Я не мог спокойно смотреть, как они тут летают.

— Понимаю, — ответил Квейль. — Но хорошо все-таки, что они не обратили внимания.

Они пошли обратно по пшенице.

— Хорошая пшеница, — заметил большой грек по-гречески.

Маленький грек теперь чувствовал, что он не хуже других, и был настроен благодушно.

— Ей не суждено сделаться хлебом, — сказал он.

— Времени еще много, — возразил большой грек. — До жатвы еще далеко.

Он срывал длинные зеленые колосья на ходу.

— И тогда она достанется немцам.

— Да.

— Ты знаешь толк в пшенице?

— У моего отца была земля. Помню, ребенком я видел такую пшеницу.

— Мне никогда не приходилось видеть пшеницу так близко, — сказал маленький грек.

— Это хорошая пшеница. Нынешним летом пшеница хорошо уродилась.

Теперь маленький грек был счастлив; он протянул руку, чтобы помочь большому перебраться через канаву. Большой грек отказался от помощи, но маленький грек не обиделся и спокойно сел в машину.

Они продолжали свой путь под ровный, однообразный гул мотора; и в машине была жара; и была спешка и тревожные мысли о том, хватит ли бензина только до Триккала или и дальше, потому что немцы, наверно, уже подходят туда.

Цель была уже близка; всякий мог это заметить. Вот группа тополей, вот платаны, а частые рощи больше всего говорят о близости города.

— Уже Триккала, — сказал Тэп.

— И опять бомбардировщики.

Квейль увидел их сквозь ветровое стекло. Все вышли из машины и сошли с дороги. Это была новая группа самолетов.

В Триккала тоже не оказалось жителей. Проехав через город, Квейль взял направление на юг.

— Какой следующий город? — спросил Тэп.

— Лариса. Не знаю, как мы туда доберемся, — тихо ответил Квейль. Тэп сидел теперь рядом с ним, на переднем сиденье.

Они переезжали какую-то реку по поврежденному бомбами маленькому мосту, когда Квейль вдруг заметил, что мотор чихает, хотя продолжает работать.

— Долго не протянет, — сказал Тэп.

— Миль тридцать от Триккала мы, наверно, проехали, — ответил Квейль.

— Что мы будем делать, если машина станет?

— Если дотянем до Ларисы, тогда не страшно.

Квейль обтер руками рулевое колесо, скользкое от пота. Он прищурил глаза, чтобы дать им отдых от солнца, испещрявшего взгорье длинными тенями деревьев. Наверно, Лариса уже недалеко. Если бензина хватит хоть не надолго, они скоро будут там. Квейль не хотел верить, что там немцы.

Дорога делала, казалось, ненужные извилины и была совершенно пустынна. Квейль принялся считать про себя от одного до десяти и обратно, что-то неясно бормоча себе под нос. Местность гладко расстилалась по обе стороны дороги, пока тянущаяся с юга возвышенность внезапно не сузила пространство. До сих пор они ехали вдоль берега реки, а теперь пересекли реку и продолжали путь по возвышенности.

— Я припоминаю эти места. Я бывала здесь. Лариса уже близко, — сказала Елена Квейлю.

Небольшой подъем вынуждал их идти на второй скорости. Дорога делала широкие повороты и во многих местах была покрыта жирным слоем грязи. Порою казалось, можно слышать, как цилиндры поглощают бензин. И вот на одном из таких поворотов мотор зашипел, потом опять застучал и наконец, совсем замер.

— Точка, — сказал Тэп.

Квейль поставил машину у края дороги.

— Что мы теперь будем делать? — спросил маленький грек у Елены.

Она ответила, что не знает. Она ждала, что сделает Квейль. Он сидел, не отнимая рук от руля и глядя вперед на дорогу; он старался припомнить карту района Ларисы, которой они пользовались, когда стояли здесь. Может быть, напрямик будет ближе. Но это рискованно, так как можно сбиться с пути и прозевать дорогу в Афины.

— В самом деле пусто, — сказал Тэп. Он раскачивал машину, прислушиваясь, не плещет ли в баке.

— Ладно, — промолвил Квейль. — Надо собираться. Пойдем пешком.

Седоки вышли из автомобиля. Квейль обшарил его — нет ли чего-нибудь, что стоило бы взять с собой. Но ни одного предмета, стоящего каких-нибудь хлопот, не оказалось.

Он вышел из машины, захлопнул дверцу и пошел вслед за остальными, уже шагавшими по дороге. Маленький грек, ожидавший Квейля, встретил его радостной улыбкой и широкими шагами пошел в ногу с ним вверх по склону. Елена обернулась, ища глазами Квейля; она увидела машину, аккуратно поставленную на краю дороги, и подумала, что это очень характерно для добросовестной обстоятельности Квейля.

Он нагнал ее, и они пошли втроем. Большой грек и Тэп шли ярдов в двадцати впереди. Они поднимались вверх по склону, не останавливаясь и почти не разговаривая. Только раз Квейль крикнул:

— Не торопись, Тэп. Идти еще долго.

— О'кэй, Джонни! — крикнул Тэп в ответ и продолжал идти прежним шагом.

За подъемом начиналась ровная извилистая дорога, прорезывавшая ту самую возвышенность, на которую они только что поднимались. Они нестройно шагали по грунтовой дороге, и их разгоряченные тела скоро дали им почувствовать, что солнечное тепло превратилось в жару.

— Осталось у нас что-нибудь съестное? — спросил Квейль у Елены.

— Нет.

— Я тоже не прочь закусить. Не отказался бы и от глотка воды, — сказал Тэп.

— Как твоя рука? — спросил Квейль.

— Как камень. А твоя голова?

— В порядке.

— Я переменю тебе повязку, — сказала Елена. Они шли по очень грязному отрезку дороги. Квейль снял куртку.

— Потом. Сперва разберемся, где мы, — ответил он.

— Мне кажется, я слышу разрывы бомб, — обернувшись, сказал большой грек. Он шагал впереди, а Тэп шел теперь сзади вместе с Квейлем, малышом и Еленой.

Квейль, не останавливаясь, прислушался. До него донесся гул разрывов, но для бомб в этом звуке было слишком мало грохота. Звук был тупой и без отзвуков, и потом это были отдельные разрывы, а не слитный глухой гул бомбежки.

Квейль понял, что это артиллерия. Они достигли теперь вершины подъема, и скоро должен был начаться спуск. Когда они прошли широкий поворот, перед их глазами открылись ровная местность, тянущаяся вплоть до Ларисы, и очертания города, широко раскинувшегося по обе стороны реки, и группы высоких деревьев вокруг города и в самом городе, и отчетливо выделяющиеся белые дома.

— Добрались все-таки, — воскликнул Тэп. Он опять шагал впереди.

— Я еще слышу бомбежку, — заметила Елена.

— Я говорил, что уже близко, — сказал маленький грек.

Он ускорил шаг, чтобы догнать Тэпа и большого грека.

— Не видно, чтобы город бомбили, — крикнул Тэп.

— Это артиллерия, — ответил Квейль.

— Вон грузовик на дороге.

Елена показала на северо-восток. Они увидели грузовик, спешивший в сторону Ларисы, и столб белой пыли, который следовал за ним, крутясь и утопая в насыщенном парами воздухе.

— Что это может быть за артиллерия? Где она?

— Где-то слева.

То есть на севере, подумал Квейль. И, по-видимому, в горах. И тут он вспомнил вид этой местности, открывавшийся перед ним во время полетов. Самые близкие к Ларисе горы — те, через которые они сейчас пробираются. А на севере ближайшие — милях в пяти отсюда.

— Должно быть, где-то поблизости идет бой, — сказал он Тэпу.

— Поспешим тогда.

Они шли все вместе по дороге и смотрели, как поднимающийся над горами дым низко стелется по залитой солнцем земле. Подъем остался позади, они шли по ровной местности. Им казалось, что до города теперь дальше, чем раньше. Когда они дошли до первого дома, Квейль ждал, что вот-вот выскочит немецкий патруль. Но они без помех продолжали свой путь среди редких домов предместья, и была слышна только артиллерийская пальба с далеко разносящимися долгими раскатами. Был еще черный дым, но не густой, и они видели бесчисленные воронки вдоль дороги. А потом Квейль разглядел на большом мосту, к которому они подходили, человеческую фигуру.

— Ты видишь? — спросил его Тэп.

— Да.

— Ну?

— Ну?

— Черт возьми, неужели немец!

Они направились прямо к мосту. Бородатый грек шел с Квейлем впереди. Тэп неуверенно шагал по обочине. Елена и маленький грек следовали за ним. Все старались всмотреться в человека на противоположном конце моста. Тэп понял первый.

— Посмотри на шляпу, — сказал он Квейлю.

Они были уже у самого моста. Человек направился к ним. На нем была широкополая шляпа австралийских войск.

— Кто такие? — спросил австралиец.

Квейль увидел у него на рукаве буквы «МП» — знак военной полиции.

— Ну и повезло нам! — воскликнул с радостным смехом Тэп.

— Я чуть не умерла от страха, — призналась Елена.

— Нам очень повезло. Это аустралос, — объяснил большой грек маленькому.

Маленький грек сохранял спокойствие.

— Кто такие? — повторил австралиец. Он рассматривал их. Он увидел грязные бинты на голове Квейля, и его черное лицо, его драную куртку, и не имевшие никакого отношения к его синей форме брюки цвета хаки, грязные стоптанные сапоги, и изорванную теплую куртку на руке. Он увидел девушку, Елену, загорелую и улыбающуюся, с теплыми щеками и высокой грудью, в светло-коричневом пальто и стоптанных ботинках, без чулок, глядящую на него в упор радостным взглядом. Увидел большого грека с острой бородой, глазами с поволокой и винтовкой за плечами и другого грека, маленького, стоящего за чернобородым, и Тэпа в застегнутой на все пуговицы синей форме, у которого одна рука безжизненно висела, а другая была, по-видимому, на перевязи, и обе были в грязи после возни с греческим грузовиком. На шее у него был воротничок, но не было галстука.

— Мы страшно рады, что встретили вас, — обратился к нему Тэп.

— Мы из Янины, — прибавил Квейль.

Австралиец смотрел на них, загораживая дорогу. Он держался настороженно.

— Мы англичане, — сказал Квейль и показал на вышитые у него на нагрудном кармане крылья.

— А остальные?

— Греки. Я за них ручаюсь. Девушка — сестра, поехала с нами.

— Покажите ваши документы, — потребовал австралиец.

Он говорил с австралийским акцентом, и Квейль вспомнил Вэйна. Он вынул отсыревшие документы и желтый пропуск, выданный штабом британских вооруженных сил в Греции. Тэп тоже вынул свой пропуск. Елена протянула листок бумаги, на котором было написано что-то по-гречески. Греки предъявили свои солдатские книжки.

— Можете не беспокоиться, все в порядке, — сказал Квейль. — Мы из Янины, из восьмидесятой эскадрильи. Я был сбит, а он находился в госпитале. Нам удалось достать автомобиль, но вон там, на горе, у нас вышел бензин. А что там, дальше?

— По-видимому, у вас все в порядке, — сказал австралиец. Он поглядел на черное, покрытое ссадинами лицо Квейля и окончательно удостоверился в этом. Он протянул документы обратно. — Тут у нас становится жарко, — прибавил он.

— Попадем мы в Афины?

— Иногда туда ходит грузовик связистов. Это все, что осталось.

— А как дела? — спросил Квейль.

— Чертовски скверно. Нас бомбят каждый день.

— Да, но что делается? Мы ведь ничего не знаем.

— Дела плохие. Вы совсем ничего не знаете?

— Ничего.

— Мы оставили Флорину. Потом Элассон. Там было черт знает что. У них слишком много самолетов и танков. Они зверски бомбили нас. Мы ничего не могли поделать. У нас в воздухе ничего не было. Ребята сдерживали их, но сила солому ломит.

— Что же теперь будет?

— Думаю, отойдем к следующему проходу в горах. Я получил приказ вернуться в Фарсалу. Саперы взорвут этот мост, как только пройдет связной грузовик. Немцы всего в нескольких милях. Вы слышите пальбу?

— А когда пройдет грузовик?

— Может показаться каждую минуту. Слышите? Эти опять тут, — сказал австралиец.

Издали донесся протяжный гул многочисленных самолетов.

— Они летают тут весь день. Лучше сойдите с моста.

Австралиец снял широкополую шляпу и надел стальной шлем. Потом поглядел на Елену и предложил шлем ей, но она улыбнулась, отрицательно покачала головой, сказала: «Нет, спасибо», — и пошла рядом с ним по травянистому лугу в сторону от моста.

Квейль шел сзади. Прямо впереди виднелись очертания Ларисы. Сейчас они уже расплывались, так как наступали сумерки — солнце зашло за гору. Он видел силуэты тополей и белых платанов в освещенной последними лучами солнца светло-розовой пыли, наполнявшей воздух. Он взглянул на небо, ища самолеты. Они шли с севера из-за горной гряды.

— Надеюсь, мы успеем вовремя выбраться отсюда, — сказал Квейлю Тэп.

Они подошли к месту, где уселась Елена, оба грека и австралиец.

— Времени у нас немного, — сказал австралиец. — Если связной грузовик не вернется, значит, немцы скоро придут сюда по этой дороге. Поэтому они и бомбят Ларису, надо думать.

Теперь самолеты были хорошо видны. Они летели четырьмя группами в неровном строю в сопровождении небольшого числа истребителей над ними и под ними. Когда они приблизились к городу, первая группа повернула к Ларисе, и солнце осветило падающие с самолетов серии бомб. Когда первая группа набрала высоту и стала развертываться для второго захода, ее место заняла вторая группа. Раздались новые взрывы, и черный дым поднялся столбом; он расходился веером, как дым от паровоза, и просачивался между тополями в покой, тишину и тепло багрового неба.