Бродяга (№2) - Повелитель книг

— Сегодня много хороших моряков погибло, — заметил Рейшо через некоторое время.

— Я знаю. — Джаг старался об этом не думать, но ничего не получалось. Прежде всего надо было лечить капитана, но его внимания ждали и другие раненые. Двеллер у не хотелось этим заниматься. Он знал, что двое из матросов скорее всего, несмотря на все его усилия, этой ночью умрут. Знания кое-какие у него, конечно, были, но главное, что Джаг знал, — это то, что их не хватает.

Я библиотекарь, не врач, с горечью подумал он.

— И все ради книги, которую ты даже не можешь прочитать, — сказал молодой матрос.

Слова друга сильно задели двеллера.

— Прости. Мне не стоило этого говорить, — заметив это, пробормотал Рейшо.

— Да ничего, — отозвался Джаг, хотя на самом деле вовсе так не думал. Но он знал, что большинство членов экипажа, занимавшихся сейчас ремонтом корабля и ухаживавших за ранеными товарищами, думали так же.

— Может, книга окажется важной, — вздохнул матрос — Ее ведь волшебник охранял.

От этих слов двеллер еще более ощутил свою беспомощность. Конечно, книга, которую Эртономус Дрон перевозил куда-то на корабле гоблинов, должна была быть очень важной, но пока он не мог ее прочитать, он не мог быть в этом уверен. Книгу следовало доставить в Рассветные Пустоши, а «Ветрогон» именно туда и направлялся. Но если бы ему, Джагу, хватило знаний, он бы ее прочитал и подготовился бы к встрече с Великим магистром Фонарщиком. Вместе они бы решили, что с ней делать.

Это если книга не окажется сборником кулинарных рецептов, с горечью подумал Джаг. Если в ней будет какая-нибудь такая ерунда или выдумки, пригодные лишь для крыла Хральбомма, двеллер знал, что не переживет позора.

Утешала его только мысль о том, что вряд ли волшебник станет охранять столь мощными заклятиями кулинарную книгу.

Разве что Эртономус Дрон сам не знал ее содержания…

— Может, в книге сказано про то, где искать сокровища, — с надеждой предположил Рейшо.

— Вряд ли. — Джаг приложил к ранам капитана траву Край лиса, чтобы избежать заражения и свести к минимуму кровотечение. Он уже попросил кока приготовить отвар Фосдика от боли и лихорадки. — В книгах про сокровища обычно бывают карты.

— А тут нету?

— Ни одной. Значит, это скорее всего не исторический труд, не биография и не научная книга. Во всех них обычно бывают иллюстрации. Она и не по математике, иначе в ней были бы формулы. Даже если бы тот, кто написал книгу, использовал символы счетных систем, неизвестных Хранилищу Всех Известных Знаний, их все равно можно было бы выделить на странице.

— Если ты не знаешь, что это, и никогда такого не видел, — заметил молодой матрос, — то Хранилище Всех Известных Знаний носит не такое уж подходящее название.

— Ты прав, — тихо согласился Джаг. — Когда Древние построили Библиотеку, то намеревались сохранить в ней все мировые знания. Но даже армии людей, эльфов и гномов не могли спасти все библиотеки, рассеянные по землям, которые осадил и разграбил лорд Харрион и предводительствуемые им гоблины. Многое навсегда оказалось утеряно. — Он взял приготовленные бинты и быстро перевязал раны капитана.

Когда наконец двеллер оказался доволен делом своих рук, он собрал инструменты и вышел из каюты капитана на палубу. Прищурившись, он посмотрел на голубое небо и сиявшее в нем яркое солнце.

«Ветрогон», оставив Потрепанные острова, легко и свободно шел в открытом море. Если бы не мертвецы на верхней палубе и раненые, многих их которых, возможно, вскоре ожидала та же участь, день можно было бы назвать прекрасным.

— Ладно, — сказал Рейшо, — раз капитана мы под лечили, я пойду посмотрю, не надо ли чем помочь Навину с ремонтом корабля — Если тебе еще что понадобится, зови. Он направился к кормовой надстройке, где на обычном месте капитана стоял теперь его первый помощник.

Джаг с тяжелым сердцем направился к люку, ведущему вниз. Сейчас он особенно остро ощущал свое одиночество. Двеллер не прекращал размышлять о книге и о том, что могут означать записи в ней, и злился сам на себя, потому что больше всего ему хотелось уединиться и посмотреть, не сможет ли он их расшифровать.

— Отец Океан, — произнес капитан Аттикус звучным уверенным голосом, хотя Джаг знал, что он не мог не испытывать слабости, — мы отдаем тебе тела этих храбрых моряков, которым ты оказал честь покоиться на своем дне, хоть им иногда и приходилось, выбиваясь из сил, сражаться с тобой. Прими их в свои объятия и открой им свои тайны, которых они так и не узнали при жизни.

Солнце склонялось к горизонту, и двеллер, позаботившись обо всех раненых, стоял вместе с другими моряками на палубе. Один из тех, чьи раны он по мере своих способностей перевязывал, умер, не приходя в себя. Джаг надеялся, что смерть его и правда была такой мирной, какой казалось.

Семнадцать тел были зашиты в парусину; корабельные запасы этой ткани оказались почти израсходованы. Ни одному капитану не хотелось, говоря по чести, использовать таким образом качественную ткань, и капитан Аттикус вполне мог бы просто сбросить тела за борт.

Но это были их товарищи, которые долгое время жили с ними рядом и вместе держали в тайне существование Хранилища Всех Известных Знаний в Рассветных Пустошах.

Один за одним члены экипажа пропели прощание с мертвыми, и семнадцать павших в бою моряков погрузились в морскую пучину, а «Ветрогон» поспешил дальше на запад, в Кровавое море.

Джага морское погребение ужасало. На дне океана тела поедали крабы и рыбы, пока не оставляли от них одни кости. Двеллер слегка вздрогнул от этой мысли, зная, что, если ему и удастся заснуть сегодня, сны его будут беспокойными.

Когда церемония закончилась, матросы вернулись к своим делам. Чтобы привести «Ветрогон» в порядок, требовалось еще много работы.

С двеллером никто из них не заговорил, и он знал, что все они винили его в смерти своих товарищей. Он и сам себя в этом винил.

И все из-за книги, которую он даже не мог перевести.

— Библиотекарь Джаг!

Услышав голос капитана, двеллер повернулся к кормовой надстройке. Капитан Аттикус стоял у бортика; его левую руку поддерживала перевязь.

— Слушаю, сэр? — отозвался Джаг. Наверху затрещала оснастка и хлопнули паруса. «Ветрогон» словно скаковая лошадь мчался бешеным аллюром по морским волнам.

— Подкрепиться вы могли бы и в кают-компании.

В одной руке у двеллера была тарелка, а в другой кружка чая из ягод чулоц. На тарелке горкой лежали пряники, орехи, лепешки, тушеные кусочки говядины и сыр. За пазуху он спрятал пару яблок. На самом деле для завтрака было уже поздно, а для обеда рано, но он еще не успел поесть, потому что встал сегодня несколько позднее: почти до самого утра работал при свете фонаря. Глаза у него все еще горели и болели от перенапряжения и недосыпания.

— Так тоже неплохо, сэр, — сказал Джаг. — На свежем воздухе разыгрывается аппетит. — Двеллер не поэтому поглощал свой завтрак на палубе, и они оба это прекрасно знали. Хотя со времени нападения на «Мясную муху» прошло три дня, команда все еще предпочитала Держаться от него подальше. Он стал изгоем на этом маленьком островке среди огромного океана.

Ничуть не облегчало дела и то, что его освободили от работ по ремонту корабля — в трюме дел оказалось выше головы, просмолка грозилась вот-вот разойтись, и надо было заделывать треснувшие доски корпуса. «Ветрогон» набирал воду, но не слишком быстро, и команда пока вполне с этим справлялась.

— Мне хотелось бы побеседовать с вами кое о чем, библиотекарь Джаг.

Двеллер неохотно поднялся на кормовую надстройку, зная, что капитан непременно примется расспрашивать о том, есть ли прогресс в переводе книги, за которую отдали жизни семнадцать человек, несколько десятков гоблинов и один волшебник. Книга вместе с дневником лежала у Джага за пазухой.

— Как продвигаются дела, библиотекарь? — спросил капитан, не отрывая взгляда от горизонта вдали. Серо-зеленая вода уже начинала приобретать красноватый оттенок, которому Кровавое море было обязано своим именем.

— Я все еще предпринимаю попытки расшифровать текст, — ответил двеллер, решив сразу перейти к делу и сберечь время.

Я в этом и не сомневался, — заметил капитан Аттикус.

— Но результата я еще не добился.

Аттикус коротко кивнул.

— Меня это не радует, библиотекарь. Я надеялся сообщить экипажу о ваших успехах в расшифровке книги в надежде, что это облегчит ребятам перенести горе от потери товарищей.

Про себя Джаг сомневался, что это возможно. Мало кому из так называемых «пиратов», бороздивших Кровавое море, приходилось платить за это жизнью. Обычно команды таких кораблей, как только в окрестностях появлялся посторонний корабль, просто поднимали флаг с черепом и скрещенными костями, и это отпугивало тех, кто мог обнаружить остров.

— Я понимаю, — вздохнул двеллер.

— Очень тяжело терять так много хороших ребят. Джаг не знал, что на это ответить.

— Вот еще что, библиотекарь. — Капитан Аттикус продолжал смотреть в море. — Если вы обнаружите, что мы спасли всего лишь кулинарную книгу, я бы предпочел, чтобы матросы об этом не узнали. Даже дома в порту. — Он сделал паузу. — Вам это понятно?

— Вполне.

— Тогда поговорим, когда у вас будут новости.

— Разумеется, сэр.

Капитан взмахом руки дал двеллеру понять, что он свободен, и тот спустился с надстройки и поплелся вдоль борта. От этого разговора он почти потерял свой обычно хороший аппетит, вполне соответствующий традициям его сородичей.

Никто не верил, что у него получится. Джаг это знал. После трех дней абсолютно никто не верил, что он сможет прочесть эту книгу. Более того, экипаж «Ветрогона» считал, что даже если он это и сделает, то книга вполне может оказаться мало что значащим пустячком.

Двеллер добрался до оснастки на носу и уселся, скрестив ноги, на бухту линей. Он положил тарелку на колени и попытался успокоиться, глядя на воду.

Приближался полдень. На Джага падала тень от фока, и он в своих свободных штанах и рубахе стал ощущать прохладу. Вдали двеллер заметил первые слабые струйки тумана, обычно укрывавшего Кровавое море.

Туман означал, что Рассветные Пустоши были всего в нескольких днях пути, и при виде его Джага охватило незнакомое ему дотоле чувство. Ему было и сладко, и горько на душе; он возвращался домой после многих недель, проведенных вдали от родного города, Библиотеки и Великого магистра, и после всех увиденных им ужасов ему хотелось вернуться туда, в знакомый мир.

Он зря уехал. Не надо было этого делать. Великий магистр Фонарщик напрасно пытался заставить его задуматься над этим перед отъездом.

Ну, зато теперь он понял.

Он только надеялся, что сможет хотя бы найти ключ к переводу, до того как «Ветрогон» бросит якорь в Дальних доках. После всего пережитого Джаг не вынес бы возвращения в Хранилище Всех Известных Знаний с загадкой, которую он не смог разрешить, несмотря на то что Великий магистр убил на него столько времени.

Матросы сегодня работали на верхней палубе. Он слышал за спиной их голоса и чувствовал, как далек от них. Джаг вспомнил рассказы Великого магистра Фонарщика о его первом плавании на борту «Одноглазой Пегги» и о том, как за несколько дней он превратился из чистильщика картошки в настоящего пирата.

Но Великий магистр на борту пиратского корабля сумел спасти жизни моряков. Когда на оснастку судна села эмбир, крылатая огненная женщина, существо, созданное в конце Переворота лордом Харрионом, Вик Фонарщик, знавший, что ей под силу несколькими взмахами руки дотла сжечь их корабль, превозмогая страх, поднялся по вантам и поговорил с эмбир, убедив ее не причинять вреда им и кораблю.

Он спасал жизни, подумал Джаг с горечью, а я послал друзей на гибель. Ночью, когда двеллер ненадолго забывался в своем гамаке, его начинали терзать кошмарные видения бойни на палубе «Мясной мухи», и он в ужасе просыпался.

Джаг взял лепешку, замешанную на меду и шафране, и принялся жевать, стараясь возбудить у себя аппетит. Ему надо было есть, надо было поддерживать силы. Продолжая жевать, он полез за пазуху и вытащил оттуда книгу в красном переплете.

И тут же снова ощутил странное покалывание в пальцах. Книга была словно живая, хотя двеллер и знал, что такого быть не может. Единственное объяснение, которое приходило ему в голову, — что в книге оставалось некоторое количество заложенной в нее при создании магии.

Это его пугало. Сразу же вспоминались многочисленные истории, которые любил рассказывать Великий магистр Фонарщик про несчастных библиотекарей, по ошибке прочитавших предназначенные только для волшебников магические книги и погибших при этом ужасной смертью. Ныне для таких случаев готовили специалистов, которые бегло пролистывали подобные книги и прятали их до очередного визита Крафа.

Джаг открыл книгу и снова начал внимательно рассматривать первую страницу, ища ключ к разгадке того, что в ней было написано. Пока он даже не смог определить, какому народу принадлежала книга.

После Переворота, когда лорд Харрион и войска гоблинов потерпели наконец поражение, хотя при этом многие земли и стали непригодны для обитания людей и животных, победившие народы, чтобы более успешно продолжать сотрудничество между собой, сохранили в пользовании созданный за десятилетия войны общий язык. Очень многие старые языки за это время отмерли — или, по крайней мере, исчезли их устные версии. Письменные варианты хранились в уцелевших книгах Библиотеки, и двеллер мог читать на паре дюжин этих языков.

Джаг с трудом заставлял себя есть, хотя еще недавно был голоден. Он напряженно вглядывался в исписанные страницы, стараясь различить хоть что-то — схему или несколько слов, — что дало бы ему ключ к расшифровке языка, таившего секреты книги.

Двеллер проснулся от кошмара, в котором мертвые люди и гоблины вставали с палубы «Мясной мухи» и бросались на него, и со стыдом понял, что плакал. Сморгнув слезы, он поглядел в ночное небо и почувствовал, как сильно стучит его сердце.

Наверху в темном небе горел красным огнем Джурд-жан Быстрый и Дерзкий, большая из двух лун. В это время года он должен был пересекать небо еще три раза за ночь. Дальше к югу светилась светло-голубым Геза Прекрасная; она сейчас была в фазе убывания, и ее было почти не видно на фоне великолепия Джурджана.

— Да не переживай ты так, книгочей. Все перемелется.

Джаг повернулся на голос Рейшо.

Прошло еще два дня, а двеллеру так и не удалось подобраться к секрету книги. Команда тоже не изменила своего к нему отношения.

Джаг внезапно осознал, что была ночь и он висел в гамаке недалеко от темной пучины, так что человеку с ножом достаточно было перерезать крепление его пристанища и двеллер оказался бы в соленой воде без надежды на спасение. Он тревожно шевельнулся в гамаке. Рейшо всегда таскал с собой нож, да еще и не один.

— Что ты тут делаешь? — спросил двеллер. Молодой матрос пожал плечами.

— По тебе соскучился.

— Я тоже по тебе соскучился, — сказал Джаг, — но не я первый начал играть в молчанку. — Он не удержался от того, чтобы подчеркнуть вину приятеля, хотя и жалел, что ему не хватило великодушия.

— Нет, не ты, — признался Рейшо; вид у него был виноватый — Это я. И остальные ребята тоже, но они еще не поняли, что не правы. — Матрос вздохнул. — Погоди немного, они поймут.

Двеллер сел, обхватив руками колени.

— Они очень сурово осудили меня, Рейшо. И считают, что это я в ответе за смерть их друзей. За смерть наших друзей.

— Ну да. И я тоже поначалу так решил. — Матрос глянул в море. — Мы славных ребят потеряли. Так не должно было случиться.

На мгновение воцарилась хрупкая напряженная тишина, потом Джаг ее нарушил:

— Если бы я мог все изменить, я бы так и сделал.

— Но тогда б у тебя не было этой книжки, из-за которой мы сейчас спешим в Рассветные Пустоши.

— И этому тоже никто не радуется.

— Может, и так. Но что я точно знаю, так это что моряки всегда любят пожаловаться на судьбу. Покажи мне того, который не твердит, как ему в жизни не повезло, и я покажу тебе моряка, который не отдает себя делу целиком, — ухмыльнулся Рейшо.

Несмотря на отчаяние, тревогу и усталость, двеллер улыбнулся ему в ответ.

— Знаешь, что меня заставило вспомнить, что ты не просто библиотекарь? — спросил матрос. — Что ты еще и мой друг Джаг?

Двеллер покачал головой, не желая его обидеть. Он и правда не имел ни малейшего понятия, что Рейшо имел в виду.

— Это все Херби, — объявил тот.

— Херби?

— Точно. Я с ним сегодня разговаривал, и он мне рассказал про твою книжицу. — Молодой матрос разжал руки и показал Джагу его личный дневник.

Тому стало не по себе от того, что дневник был у Рейшо, но он тут же вспомнил, что читать его приятель не умел. Потом он почувствовал себя идиотом, потому что оставил все книги, и ту, что нашел на корабле гоблинов, и копию, которую он так старательно сделал, в заплечном мешке, в котором держал рабочие инструменты.

— Мальчишка передал мне про все те истории, которые ты ему рассказывал про погибших ребят, — сказал Рейшо. — Ты их сделал героями.

— Они и были героями, — вздохнул Джаг.

Матрос распахнул пухлый дневник, ища последние записи. Свет зажженного им фонаря окрасил пергаментные страницы в золотисто-коричневый цвет… Страницы были заполнены выполненными чернилами рисунками команды в битве с гоблинами. На других страницах погибшие матросы были нарисованы за столом в кают-компании или за работой на палубе, изображена была и картина похорон на «Ветрогоне». Некоторые зарисовки выглядели четче и подробнее других, но все были легко узнаваемы.

— Наверное, я никогда не понимал, для чего ты вечно занят своей писаниной, — признался Рейшо. — Я видел, как ты часами строчишь что-то или рисуешь, иногда смотрел на твои картинки и слушал твои истории. Знал, что ты неплохо рисуешь, но никогда не сводил все это воедино и не понимал, что ты на самом деле делаешь.

Двеллер покачал головой.

— К чему ты, собственно, клонишь?

— Ты же их спасаешь. Превращаешь в героев навечно, вот что ты делаешь. — Молодой матрос заколебался. — Понимаешь, я и остальные ребята из команды, мы про них, конечно, тоже будем рассказывать. Но каждый раз, когда историю рассказывают между собой или другим людям, она меняется. Скоро то, что мы говорим об этих ребятах, о том, что случилось на «Мясной мухе» и что мы потеряли, все будет выдуманное. Ничего не останется от того, какими они на самом деле были. Но эта книжица… — Рейшо встряхнул дневник, и лунный свет высветил слезы у него на глазах, — она навсегда останется, что в ней написано, никогда уже не изменится. Это честный и справедливый рассказ о том, какими они были. Я в этом уверен, потому что знаю тебя.

Чувства в голосе приятеля смутили Джага, и он не знал даже, что ответить.

— У тебя прекрасный редкий дар, книгочей, — продолжал Рейшо. — Я сидел тут, смотрел на картинки и видел все, что рядом с ними нацарапано, понять, конечно, что написано, не мог, но все равно никогда еще не ценил так то, что ты делаешь. Я бы даже научился чтению, если бы это помогло мне прочитать про наших потерянных друзей.

— Я могу тебя научить. — Двеллер подумал, что действительно с удовольствием помог бы своему другу. Ведь научил же его читать, писать и рисовать Великий магистр Фонарщик.

— Это будет здорово, — кивнул матрос. — Когда-нибудь, может быть, и научишь. Но пока просто отдохни. Не беспокойся о ночных кошмарах и вообще ни о чем. Я здесь, и я за тобой присмотрю.

Джаг осторожно лег, все еще не в состоянии полностью довериться Рейшо. Он лежал тихо, чтобы не обидеть друга, и притворялся, что спит. Он собирался так пролежать всю ночь на случай, если это ловушка. Но спать двеллеру все-таки хотелось, и он уснул, а проснулся только тогда, когда в лицо ему засветило солнце и впередсмотрящий закричал: «Земля!»

10. РАССВЕТНЫЕ ПУСТОШИ

Джаг стоял в оснастке «Ветрогона» и смотрел на маленький портовый город, укрытый густым туманом, нависшим над Кровавым морем. Его охватило любопытное ощущение, которого он не испытывал, даже когда возвращался из путешествий с Великим магистром Фонарщиком. Он почувствовал, что прибыл домой.

— Ну, — воскликнул Рейшо, — вот ты и улыбаешься.

Двеллер расправил плечи, крепко держась за ванты и с удовольствием ощущая на коже ласковый ветерок, дующий из гавани.

Рассветные Пустоши расположились к северу от подножия гор, именуемых Костяшки, хребта, который тянулся к небу в самом высоком месте острова и получил свое название, потому что напоминал костяшки сжатого кулака. Кулак этот был огромный, и в нем скрывались обширные помещения Хранилища Всех Известных Знаний. Пониже Костяшек, почти перпендикулярно к ним, высился хребет под названием Пальцы Великана. Эти две горные цепи удивительно смахивали на руку, схватившую за запястье кулак. Видя это сходство, любой невольно представлял себе горы в виде рук двух гигантских воинов, навеки сцепившихся в битве, тела которых погрузились в скалистую почву острова.

По легенде Древние создали остров из тел двух великанов, один из которых был злодеем, а второй — героем и удерживал первого, пока те силой своей магии создавали остров. Согласно этим историям, гиганты зарылись ногами в каменистое дно океана и, обратившись в камень, стали основанием для острова.

Джаг не знал, правдивы ли эти легенды, но из книг в Хранилище Всех Известных Знаний и путешествий с Великим магистром он узнал, что в каждой легенде и даже откровенной выдумке непременно таилось зерно истины.

Прибрежный город многие столетия жил в тщательно охраняемом уединении на берегу Кровавого моря. Население его росло крайне медленно; некоторые считали, что его количество ограничивает та же магия, что создала остров, скрыла его от всего остального мира и завесила все вокруг вечным туманом.

И еще поселила в Кровавом море чудовищ, добавил Джаг, слыша далеко в море крик одного из этих монстров. Ужасные создания были не легендой, а самой настоящей реальностью, но близ острова они появлялись редко, предпочитая скрываться в морских глубинах.

Три небольших деревянных дока выдавались в море; этого вполне хватало для не слишком развитого судоходства. Мало кто приезжал на остров: как правило, только те, кто родился в Рассветных Пустошах и поклялся в верности острову и сохранении тайны Библиотеки.

В основном обитатели Рассветных Пустошей сами удовлетворяли свои потребности благодаря пахотным землям на юге и востоке, которые возделывали фермеры. Они также питались мясом оленей и кроликов из леса: за этим следили эльфийские стражники, которые заботились о нуждах острова.

Количество оленей и кроликов в лесу тщательно регулировалось и поддерживалось. Охотиться ради мяса разрешалось только стражникам-эльфам, которые обменивали свою добычу на немногие необходимые им и их сородичам припасы. Все стражники поклялись защищать остров, и такую же клятву приносили гномы, работавшие в двух кузнях Рассветных Пустошей, чтобы обеспечить город железными предметами, а также те, кто охранял непосредственно здание Великой Библиотеки. Торговали гномы на таких же условиях.

Большую часть населения города составляли двелле-ры, и именно из их числа набирались библиотекари. Но чем дальше, тем с меньшей охотой двеллеры шли в Библиотеку — это была самая тяжелая и ответственная служба на острове.

Домов в городке насчитывалось не так уж много. Самым высоким и заметным из них была таможня, где регистрировались грузы. На скалистой косе, выступавшей в гавань, возвышался маяк. В окнах его вращались два ярких фонаря, которые приводили в движение сооруженный гномами механизм, работающий на энергии прилива.

Почти всю западную окраину города занимал рынок, где кроме нескольких маленьких постоянных построек стояли палатки всех цветов и размеров. «Ветрогон» прибыл домой рано утром, так что на рынке уже можно было встретить торговцев, спешивших продать свой товар.

Кроме того, в городе были лавки, таверны, школа, в которой двеллерских отпрысков учили основам чтения и письма, общественная конюшня, где держали лошадей имевшие их торговцы, и загон для небольшого количества скота — в основном выращенных фермерами коров, свиней и кур, — который продавали морякам или на что-нибудь обменивали. Животных покупали и забивали тут же на месте, после чего мясо засаливали и грузили в бочках на корабли. Иногда на остров привозили новое поголовье, чтобы добавить в стада свежей крови.

Холмы, поднимавшиеся от города и берега, были усеяны домами. В основном это были лачуги двеллеров, сооруженные из всего, что их хозяевам попадалось под руку. Шли в дело и обломки кораблей, что были слишком сильно потрепаны после битв в Кровавом море и уже не поддавались ремонту, и старые ящики, и доски из разрушенных зданий, и бревна, привезенные эльфами из леса. Все дома выглядели так, будто их в любой момент мог снести сильный ветер, но зато они были веселые и яркие — двеллеры обожали яркие цвета, а гномы изготовляли краску всех цветов и оттенков. Украшали свои дома двеллеры всякими странными мелочами, которые большая часть людей сочла бы, скорее всего, обыкновенным мусором.

Дома гномов были, напротив, аккуратными и опрятными, с ровными стенами, которые сходились под безукоризненно прямыми углами. Ухоженные сады и дворики окружали белые ограды. По словам гномов, чтобы двеллеры были хорошими соседями, такая ограда была незаменима, а иначе те подбирали все, что плохо лежало, полагая, что гномам это не нужно. Эльфы обычно селились на деревьях или выше по склону Костяшек.

Людей на острове было куда меньше, да к тому же их природе всегда свойственно было бродяжничать. Жили они где хотели, но большинство из них были моряками и рыбаками и вечно сражались с морем и ветром. А иногда, будто им было слишком много их и без того короткой жизни, они собирались вместе и отправлялись охотиться на одного из огромных чудовищ, обитавших в Кровавом море. Они говорили, что иначе эти твари слишком размножались, но Джагу всегда казалось, что люди просто стремились испытать сначала, можно ли это сделать, а потом — можно ли это повторить.

В «Бочке эля», человеческой таверне, на стене висела голова одного из таких монстров. В тех редких случаях, когда охотники на чудовищ возвращались с добычей, в «Бочке эля» подавали сделанные из нее бифштексы. Джаг хоть убей не мог понять, зачем кому-то есть такую гадость, которая, скорее всего, еще и отравленной могла оказаться.

Но, несмотря на все это, Рассветные Пустоши потерянные во времени и пространстве относительно материка, и единственным безопасным местом, которое он знал.

Ветер с юга преодолел склоны Костяшек и нырнул в лесистые низины. Двеллер повернулся ему навстречу и зябко передернул плечами. С моря часто веяло прохладой, и в Рассветных Пустошах люди не забывали прихватывать с собой плащи.

Джаг вырос на юге материка, где обитало много гоблинов, и скучал по памятному ему теплому климату. Пусть холод был не такой уж сильный, он постоянно напоминал двеллеру, что он не отсюда родом.

Даже прожив двадцать лет в Рассветных Пустошах, он все еще чувствовал себя здесь чужаком. Казалось, горожане впитывают в себя страх чужих вместе с материнским молоком; все эльфийские, гномьи, человеческие и двеллерские дети, выросшие на острове, знали ужасные истории о лорде Харрионе и предводительствуемых им гоблинах, которым почти удалось уничтожить мир.

Капитанов и экипажи приходивших сюда кораблей островитяне знали, и почти все они были родом из этих мест. Мало кого из чужаков принимали в команды кораблей, а не известных никому торговцев в Рассветные Пустоши и вовсе не пускали.

Чужие в городе означали опасность. Если неподходящий человек, нанявшись матросом на судно, приплывет в Рассветные Пустоши, а потом вернется на материк и расскажет о существовании острова и Хранилища Всех Известных Знаний, то все труды воинов, выстоявших против лорда Харриона и гоблинов, пойдут прахом. Гоблины преодолеют страх, мешавший им отходить далеко от берега, пересекут Кровавое море и найдут остров.

Патруль в гавани ходил на четырех быстроходных судах с экипажами из людей, эльфов и гномов. Корабли эти были небольшие, но с хорошей парусной оснасткой, чтобы быстро скользить по воде, и с прочными корпусами, что позволяло разместить на них, при необходимости, арбалеты или баллисты.

Над гаванью проплыл звук колокола, и, повинуясь ему, подле «Ветрогона» появились патрульные корабли. На их верхних палубах стояли лучники с оружием наизготовку.

Капитан Аттикус ожидал их приближения.

— Эй, на судне, — крикнул офицер с ближайшего патрульного судна. — Назовитесь!

— Мы «Ветрогон», — проревел Аттикус сквозь струйки тумана, плававшие в воздухе между кораблями. — Это наши родные воды. Я тебя знаю, первый помощник Фаг-гул, и ты меня тоже.

Коренастый гном, стоящий на баке лидера, дал команду опустить луки. Он ухмыльнулся и вскинул на плечо огромный боевой топор.

— Это верно, капитан Аттикус. Но вам, помнится, еще рановато возвращаться.

— У нас возникли проблемы, — сказал капитан.

Ухмылка на лице гнома стала еще шире.

— Ну что ж, швартуйтесь, и мы с ними быстро разберемся.

— Экое унылое возвращение, — проворчал Рейшо.

Глядя на толпу, которая собралась в порту, пока «Ветрогон» подходил к пристани, Джаг не мог с ним не согласиться. У встречающих, как и полагалось по обычаю, в руках были фонари, заправленные бездымным, сладко пахнущим светлячковым соком, который можно было найти только в Рассветных Пустошах, но настроение большинства было мрачным, а не таким, как обычно бывает при встрече моряков.

Повелось, что, когда корабль возвращался в гавань после долгого похода, семьи встречали родных угощением и подарками. Иногда пиры устраивали прямо на рынке, и веселье шло часами, а моряки забавляли или пугали слушателей историями о внешнем мире, который мало кто из жителей Рассветных Пустошей видел. Конечно, в пересказе все их подвиги казались куда опаснее и страшнее, чем на самом деле, и мужество моряков перед лицом препятствий, соответственно, тоже многократно возрастало.

Остроумие моряки, рассказывавшие эти истории, проявляли недюжинное. Удачные реплики, подробные описания мифических тварей и загадки, которые якобы помешали им завладеть невероятными сокровищами, не уступали тому, что сочиняли эльфийские драматурги на водопадах Делкарриан. Эти авторы сочиняли истории специально для ветвей дерева, на котором выступали, используя расположение ветвей, как стратег-полководец использовал бы рельеф территории.