Король заметил ее сразу: мистрис Дини сидела во внутреннем дворике замка прямо под окнами его кабинета. Генрих решил поторопиться и увидеться с девушкой наедине, прежде чем ему помешают вездесущий герцог Норфолк или ближайший приятель громогласный и веселый Саффолк. На этот раз компания королю не требовалась.
      Он еще разок посмотрелся в ручное зеркальце. Слуги дружно закивали головами, выражая восхищение внешностью повелителя. Впрочем, Генрих и сам знал, что выглядит неплохо – в последнее время он старался не переедать и пил весьма умеренно. Конечно, он не такой красавец, как герцог Гамильтон, но ведь королевская корона что-нибудь да значит!
      На мгновение на лоб Генриха набежала морщинка раздумья: в самом деле, где же Гамильтон? Случаи неожиданного исчезновения придворных бывали, и не раз, но Генрих обычно знал, где их искать. Чаще всего пропавших можно было обнаружить в одной из камер Тауэра. Или на дне Темзы.
      Но это был совсем другой случай. Королю нравился Гамильтон, он с удовольствием делил досуг с герцогом. Генрих был бы искренне рад видеть его при дворе в добром здравии.
      Размышляя об этом, его величество весьма пристально наблюдал за кузиной Гамильтона. Когда Кит был при дворе, эта дама мало внимания обращала на других мужчин, включая – страшно подумать! – и его собственную особу. Поэтому, уверяя себя, что желает возвращения Гамильтона ко двору, Генрих несколько лицемерил: он был бы не прочь, если бы исчезновение герцога продлилось еще несколько суток. Нет, он не желал зла герцогу, но коли само Провидение устранило соперника с его пути, значит, так тому и быть.
      Расправив могучие плечи, Генрих снова оглядел себя в зеркале. Честно говоря, в его полированной поверхности отражалось далеко не то, что король хотел бы видеть. Портные увеличили с помощью накладок спину и плечи камзола, чтобы бедра короля выглядели хоть чуточку стройнее. К тому же у его величества совсем недавно появился второй подбородок, и ему приходилось держать голову несколько набок, чтобы это было не слишком заметно. Генрих решил следовать этой методе, беседуя с мистрис Дини.
      Завершив сложный ритуал одевания, Генрих отпустил слуг и снова выглянул в окно. Она по-прежнему сидела во дворике в тени дерева и рисовала. Даже в ужасном платье германского покроя мистрис Дини выглядела чрезвычайно привлекательно. Король поймал себя на мысли, что уже почти забыл о своей нынешней жене. Впрочем, чем меньше он видел Анну, тем меньше она его раздражала.
      Генрих быстро двинулся во дворик. Перед самым выходом он замедлил шаги и внимательно оглядел свой шитый золотом колет. В самом деле, нельзя же ухаживать за дамой, если у тебя на груди, например, жирное пятно.
 
      Дини смахнула травинку с подола своего красного платья, ожидая, когда появится король. Она была уверена, что через несколько минут Генрих выйдет из-под низкой дверной арки. Ей хотелось хотя бы несколько минут побеседовать с ним наедине, без Норфолка и даже дружелюбно настроенного к ней Саффолка. Кто знает, вдруг удастся разрешить все загадки двумя-тремя удачно поставленными вопросами?
      Ясно, что ей нужно добиться освобождения Кита, примирить маленькую Елизавету с отцом и упросить Генриха быть помягче с Анной Клевской.
      К сожалению, она не знала, как себя вести. Все зависело от настроения короля, которое нужно было правильно угадать. Поэтому заранее готовить речь было бесполезно. Дини снова и снова перебирала рисунки, которые держала в руках. Вот пейзаж с деревцами, а вот кролик с влажным носом. Впрочем, прежде всего она думала о Ките.
      Неужели прошло целых три дня с того момента, как он исчез? А ведь она помнила каждую мелочь, каждую деталь – помнила, к примеру, как тяжело, но ласково легла его рука на ее плечи, помнила, с каким отрешенным выражением он смотрел в ночное небо.
      Узнав, что Кита упрятали в Тауэр, она чуть с ума не сошла от ярости. Не на него – на себя, за то, что так глупо распорядилась последней ночью, когда они были вдвоем. В сущности, они так мало успели сказать друг другу! Ведь они даже почти не смотрели друг на друга – или стояли бок о бок, или сидели на лужайке, держась за руки.
      Только теперь она понимала, насколько чудесно все это было… В сущности, им даже не нужно было слов, чтобы выразить переполнявшие их чувства. Разговор в ту ночь казался лишним. Наверное, он и был лишним, потому что мог разрушить возникшую гармонию…
      С Китом все нормально, она уверена. Случись что-нибудь, она бы тут же почувствовала.
      – Мистрис Дини! – прокричал король, махнув в воздухе большой рукой, словно без этого его можно было не заметить. Нет, появление его величества пропустить было просто немыслимо. Уж слишком сверкали бриллиантовые подвески на его шляпе и солнцем горело на груди золотое шитье.
      Девушка улыбнулась, вскочила на ноги и тоже помахала ему рукой, прежде чем склониться в изысканном поклоне. Король, переваливаясь с ноги на ногу, неумолимо приближался. Только заметив, с каким трудом двигался Генрих, она вспомнила, что ни стула, ни скамейки поблизости нет. Сама-то она отлично устроилась на траве. Они частенько сиживали так с Китом, который мог подняться одним упругим движением да заодно помочь и ей.
      – Ваше величество, – обратилась она к королю, – быть может, нам следует войти внутрь или попросить кого-нибудь, чтобы принесли стул?
      Король обрадовался, словно пятилетний мальчик, получивший конфету. Он несколько опасался, что Дини будет искать предлог, чтобы поскорее уйти. Но когда девушка упомянула о стуле, Генрих понял что она останется. Величественным жестом он указал на траву:
      – Видите ли, мистрис Дини, если вам удобно сидеть на лужайке, то незазорно и мне. – Он взял ее за руку, и Дини поняла, что король предлагает ей присесть.
      Лишь только она опустилась на траву, рядом с ней видимым усилием расположился Генрих. Было ясно, что это дорого стоило венценосцу: у него даже губы побелели от боли. Но он на удивление быстро освоился со своим новым положением и даже вытянул в сторону больную ногу, поскольку согнуть ее не было никакой возможности.
      – Прошу извинить меня, ваше величество, – с сочувствием произнесла Дини, – мне следовало-таки послать за креслом для вас.
      – Глупости, – заявил король. Пышное перо шляпы задорно свисало над его левым глазом. – С тех пор как я в последний раз сидел на траве, прошло много лет. А вот когда я был мальчиком, я часто сиживал на лужайке и смотрел в небо.
      Король находился в исключительно доброжелательном расположении духа. Они оба это понимали, равно как и то, что хорошее настроение его величества не имело ничего общего с сидением на травке.
      – Вы изволили хорошо почивать, ваше величество? Король буквально расплылся от удовольствия, его глазки почти скрылись за тяжелыми веками.
      – Как же, как же, мистрис, мы почивали вполне прилично, вполне.
      Судя по всему, разговор стал принимать опасный для Дини оборот. Было просто необходимо сменить тему, поговорить о чем-нибудь нейтральном.
      – Скажите, ваше величество, у вас когда-нибудь была собака?
      Победительная улыбка, сиявшая на лице короля, померкла.
      – Собака? Хм? Пожалуй, что так. Когда я был мальчиком, у меня имелась парочка гончих. – Тут король снова улыбнулся, на сей раз воспоминаниям о своих детских шалостях. – Одну собаку я очень любил. Ее звали Ланселот, и она отличалась силой и храбростью. Вот почему у меня во дворце всегда много собак. Чуть ли не ежегодно я издаю указ, запрещающий содержание крупных пород в окрестностях дворца – за исключением, разумеется, левреток и болонок, которых так любят дамы. Но стоит мне снова увидеть щеночка борзой или гончей, как я тут же забываю о собственных указах.
      «Что ж, Дини Бейли, – подумала девушка, – время пришло».
      – Какое, должно быть, чудесное детство у вас было, государь, – начала Дини.
      – Да, что было, то было. Правда, мой отец слыл человеком суровым, зато мать была добрейшим существом.
      – Согласитесь, ваше величество, что для ребенка важно чувствовать заботу родителей – или родителя.
      Король промолчал, но на его лице явно читался вопрос.
      – Могли бы вы рассказать мне о своих детях? – Голос Дини затрепетал, но отступать было поздно. – Ведь у вас трое, ваше величество?
      – У меня есть сын, Эдуард. – Король старался говорить бесстрастно, но глаза выдавали возникшее вдруг волнение. По этой причине он взвешивал каждое слово. – Эдуард – прекрасный мальчик, возможно, несколько хрупкий, поэтому-то я и держу его вдали от дворца.
      – У Эдуарда есть сестры…
      – Мария – моя старшая, – коротко произнес он. – Теперь она уже совсем большая, но внешностью и характером, к моему большому сожалению, пошла в мать.
      – А где она теперь?
      – Везде и нигде, – загадочно сообщил король и перевел разговор на другую тему. – Тут у вас рисунки, мистрис Дини, вы позволите мне взглянуть?
      – Я познакомилась с вашей дочерью Елизаветой, ваше величество. Она чудесный ребенок – умный, любознательный и…
      Король медленно поднял на нее глаза, и слова застряли у Дини в горле. Никогда ей еще не приходилось видеть такой клокочущей ярости. Она поторопилась.
      Король между тем начал было подниматься, но Дини просительно коснулась рукой его вышитого рукава.
      – Умоляю, останьтесь, ваше величество, – пролепетала девушка. – Простите меня, я слишком разболталась.
      Генрих помедлил, словно раздумывая, как поступить. Может быть, ему было просто трудно вставать, а может, не хотелось портить свое настроение – кто знает? По крайней мере он снова опустился на траву, но в молчании.
      Верхняя губка Дини покрылась испариной, хотя во дворике было довольно прохладно. Ей следовало действовать осторожнее, что и говорить. Второй такой возможности могло не представиться.
      – Какая чудесная сегодня погода, ваше величество! Король безмолвствовал.
      – А что его величество обыкновенно делает в такую погоду? – спросила Дини тоном воспитательницы из детского сада. – Я, к примеру, предпочитаю долгие прогулки.
      Король по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, он даже не смотрел в ее сторону, а сосредоточил все свое внимание на корневище какого-то растения, которое пробило изумрудный травяной ковер рядом с его больной ногой. Сначала он просто-напросто попытался вырвать корень из земли, а когда это не получилось, стал своими наманикюренными пальцами сковыривать с него засохшую грязь, а потом перетирал ее в пыль.
      Дини была уже готова сдаться, когда Генрих вдруг заговорил:
      – Мне нравится охотиться.
      – Охотиться? – переспросила Дини, и ее глаза загорелись. – На кого же вам нравится охотиться?
      Король не торопился с ответом, хотя и оставил торчащий из земли корень в покое.
      – Люблю завалить вепря, – наконец сказал он. – Чем больше и опаснее зверь, с которым ты вступаешь в единоборство, тем больше славы победителю. Ваш кузен, кстати, отличный охотник.
      – Кит?
      – Он самый. – Король улыбнулся и посмотрел на Дини без прежней враждебности. – Он напоминает мне о днях моей собственной молодости. Когда я смотрю на него во время охоты, то невольно спрашиваю себя: кто же более смел и необуздан – дикий зверь или Гамильтон? – Тут Генрих рассмеялся. – Обычно я прихожу к выводу, что дикий зверь уступает Гамильтону по всем статьям.
      Дини с трудом представляла себе Кита в качестве истребителя беззащитных животных: она ведь воспринимала его как мягкого, заботливого, интеллигентного человека. Но конечно, ему приходилось как придворному и рыцарю принимать участие в жестоких забавах – охотиться, фехтовать, биться на копьях. Вполне возможно, он даже участвовал в войнах, которые вел Генрих VIII. Впрочем, ей было точно так же трудно представить Кита в роли летчика-истребителя.
      И тогда она поняла: Киту непременно надо уходить с ней – он не сможет выжить в этом жестоком мире. Ее появление разрушило хрупкую стену равнодушия, которую он возводил целых десять лет, и теперь он беззащитен. Он стал задумываться, и она уже была тому свидетельницей. Он рефлексировал, вместо того чтобы сразу выхватить меч. Другими словами, она убила в нем зверя, которого Кит искусственно в себе культивировал, чтобы приноровиться к нравам средневековья.
      Тем временем король продолжал свое повествование, хотя Дини потребовалось известное усилие, чтобы сосредоточиться.
      – …где бы он ни был. Норфолк утверждает, что поиски идут. Не беспокойтесь, мы найдем вашего кузена. С Божьей помощью, он окажется в добром здравии, когда это случится.
      – Погодите, ваше величество. Вы хотите сказать, что не знаете, где Кит?
      – Разве я не подтвердил это только что? – Король снова занялся корнем. – Ах, женщины, женщины. Все вы одинаковы.
      Некоторое время Дини раздумывала над тем, что узнала. Итак, виновником исчезновения Кита был не король. Интересно, хорошо это или плохо? С другой стороны, Кит по-прежнему отсутствовал, а ведь он не стал бы скрываться, будь его воля.
      Дини перевела дух. Пока что расследование ни к чему не привело, хотя кое-что о Ките она выяснила.
      – Итак, ваше величество, вы остановились на том, что все женщины одинаковы, – застенчиво потупив глазки, проворковала она.
      Король отвлекся от корня, который под его мощными пальцами превратился в мочалку, и без всякого воодушевления спросил:
      – И что же?
      – А то, ваше величество, что есть женщина, преданная вам и готовая выполнить любое ваше желание. – При этом она понизила голос, так что король был вынужден пододвинуться к ней поближе.
      – Это правда? – Настроение его величества явно стало улучшаться.
      – Да. Она мягкая и добрая и целиком полагается на милость своего государя. Она проводит дни в ожидании, когда он позовет ее.
      Король начал громко сопеть от возбуждения и даже чуточку присвистнул носом. Говорить ему было трудно, поэтому он только коротко спросил:
      – Как же ее зовут?
      – Ее имя, ваше величество, Анна Клевская. Король дернулся, словно его ударило током, и тут же начал подниматься с травы.
      – Черт побери, – было единственное, что он мог сказать в этот момент. Потом, основательно утвердившись на ногах, он проворчал: – Воистину сегодня день разочарований. – А осмотревшись, добавил: – И чулки испачкались. – Казалось, он обвинял в этом и Дини, и траву, росшую на лужайке.
      – Мне очень жаль, государь, если мои правдивые слова вас обеспокоили, но…
      – Прекратите нести околесицу, мистрис! У меня голова уже гудит от ваших глупостей. Боже мой, да по сравнению с вами даже Кэтрин Говард выглядит разумной, словно Эразм Роттердамский.
      Дини встала с травы без всякой помощи со стороны короля и принялась собирать разбросанные рисунки. Она изо всех сил кусала себе губы, поскольку ею начал овладевать один из несвоевременных приступов смеха. Девушка старалась не поднимать глаз и тщательно складывала рисунки, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь себя. Могущественный король Англии, негодовавший по поводу пары испорченных чулок, представлял собою смешное и даже гротескное зрелище.
      – Ну, – произнес Генрих, утвердив руки на бедрах и возвышаясь над ней наподобие гигантского дерева, – желаете еще что-то сказать, мистрис?
      Дини, прикусив губу, молча помотала головой. Более всего на свете ей хотелось, чтобы он ушел до того, как она начнет хохотать.
      – Вы дрожите, мистрис Дини. Вы боитесь своего могучего короля?
      «Боже, – молила про себя Дини. – Уйди, пожалуйста, ну что тебе стоит? Уйди, чтобы я не видела этих дурацких мешковатых чулок, испачканных травой. А то…»