- Извините, но я не знал, что хозяйка будет именно сегодня сушить во дворе белье. Сегодня не могу, приходите в воскресенье.
      Ничего не оставалось делать, как возвратиться домой и в воскресенье проделать все сначала: занять костюм у господина Йовы-писаря, потратиться на парикмахерскую и опять идти в фотографию.
      И вот наконец приступили к делу. Трифун встал под полотно. Фотограф разогнал гусей, скопившихся во дворе, принес какой-то железный предмет и пристроил его так, чтобы голова Трифуна стояла прямо, потом передвинул его руку, отошел, прищурил сначала один глаз, потом другой, снова подбежал и поправил у него галстук. Опять отошел, пощурился, подбежал, поправил прическу, снова отошел, присмотрелся и повернул ему голову налево. Подумав немного, повернул направо. После этого сбегал в сад, принес гвоздику и вставил ее в петличку. Снова отошел, потом подбежал, поднял ему руку и положил ее на грудь. Опять отошел и удовлетворенно произнес:
      - Так. Теперь чуть-чуть улыбнитесь, как будто вас немного рассмешили. Подумайте о чем-нибудь приятном.
      Трифун представил себе указ о повышении по службе и улыбнулся, как кошка при виде сала.
      Фотограф убежал, принес аппарат и поставил его посреди двора. Залез головой под черную тряпку, потом вылез, подбежал и поднял голову Трифуна чуть выше. Снова залез под тряпку, опять подбежал и наклонил голову Трифуна чуть ниже. Мучил он так его еще полчаса и наконец сказал:
      - Так! Теперь прошу вас стоять спокойно. Улыбнитесь, улыбнитесь.
      Трифун снова представил себе указ и улыбнулся. Фотограф взялся рукой за колпачок и закричал.
      - Тс-с-с! Сейчас... раз, два, три, четыре... готово. Будьте здоровы.
      Несчастный Трифун прежде всего выпрямил шею, потом расправил руки и ноги и вздохнул полной грудью, так как во время счета не дышал.
      - А когда, скажите пожалуйста, можно прийти посмотреть карточку?
      - Пожалуйте через пять дней.
      Счастливый и довольный, Трифун уплатил задаток, пошел домой, возвратил костюм господину Йове и сообщил Маце Майорше, что сфотографировался.
      Через пять дней он, конечно, побежал к фотографу посмотреть на свою первую в жизни фотографию. Несчастный был страшно огорчен, когда узнал, что снимок не получился и нужно снова фотографироваться.
      - Я не виноват, - заявил фотограф, - я приложил все свои способности, вы видели, но вы шевельнулись.
      - Да я даже не дышал! - в отчаянии возразил Трифун.
      - Это ничего не значит, - ответил фотограф, - человек может не дышать, но в то же время шевелиться. Пожалуйста, я покажу вам.
      Фотограф принес негатив, положил его на черное полотно, и Трифун действительно увидел на стекле две головы и двадцать два пальца на правой руке.
      - Когда же можно теперь сняться? - с отчаянием спросил Трифун.
      - Пожалуйста, в следующее воскресенье, в следующее воскресенье.
      Что оставалось делать? В следующее воскресенье он опять занял костюм и претерпел муки, пережитые в прошлое воскресенье, снова не дышал и снова улыбался воображаемому указу о повышении.
      А через пять дней, как ему было сказано, он с великим страхом открывал двери фотографии, так как очень боялся, что и на сей раз ничего не получилось. Он больше не смог бы фотографироваться, так как господин Йова отказался еще раз дать ему костюм.
      - Вы так можете целый год фотографироваться, - заявил господин Йова. Закажите себе костюм и можете фотографироваться, пока не износите.
      Но фотограф сказал, что карточка получилась очень хорошая. Глаза Трифуна засияли от радости и счастья. С большим нетерпением он ждал, когда ее можно будет увидеть.
      - Вот, извольте. Хотел бы я посмотреть, сумеет ли так сделать хоть один белградский фотограф.
      Трифун взял карточку, смотрел, смотрел, смотрел, смотрел, смотрел на нее, потом поднял глаза:
      - Но послушайте, разве это я?
      - Что такое? - спросил фотограф.
      - Тут совсем молодой, значительно моложе меня, потом усы маленькие и тонкие, и...
      - Пожалуйста, не говорите мне таких вещей. Я фотограф, и мне лучше знать, что к чему. Вы в этом не разбираетесь.
      Он убедил Трифуна, что на фотографии действительно он. Счастливый Трифун поспешил с карточкой к Маце Майорше, и она в этот же день написала письмо в Чуприю. Сообщила в письме все, что говорят свахи о женихах, вложила фотографию в конверт и побежала на почту.
      IV
      Теперь несчастный Трифун слонялся вокруг Мацы, с нетерпением ожидая ответа.
      И ответа долго ждать не пришлось. Не прошло и десяти дней, как Маца приняла Трифуна и весело сказала:
      - Беги, проси отпуск и отправляйся в Чуприю.
      - Это правда? - в восхищении спросил Трифун и чуть не прослезился.
      Обрадованный Трифун сначала обнял Майоршу, потом побежал в город и обнял фотографа, потом обнял господина Йову-писаря и, если бы встретил по дороге капитана, наверное обнял бы и его.
      Но капитан был в канцелярии. Трифун попросил отпуск и откровенно признался ему, что хочет жениться.
      Капитан отпустил его. Трифун помчался домой, быстро собрался, забежал к Майорше, расспросил, как найти дом невесты, и в тот же день на поезде отправился в Чуприю.
      V
      В Чуприи он сначала зашел в трактир умыться, почиститься и заодно расспросить, где дом госпожи Станы, матери невесты. Потом направился к ним. У него было приятное настроение, и, к своему удивлению, он не чувствовал страха, так как считал, что дело уже сделано. Госпожу Стану он застал во дворе, и она пригласила его войти в комнату, как, впрочем, пригласила бы и всякого прохожего.
      Он вошел и тотчас начал разговор.
      - Да я... сударыня, я, видите ли, пришел по тому самому делу, которое касается вашей дочери. Вы знаете об этом, вам писала тетка Маца.
      - Ах да, - припомнила госпожа Стана, - а почему с вами не пришел господин Трифун?
      - Что вы говорите? - заволновался Трифун.
      - Вы, наверное, его отец? - продолжала госпожа Стана.
      Трифун побледнел и облился потом.
      В это время в комнату вошла Дара, которую Майорша сватала за Трифуна. Госпожа Стана представила его:
      - Отец господина Трифуна...
      - Очень приятно, - ответила та и поцеловала у Трифуна руку.
      Он не смел рта раскрыть. Все это окончательно сбило его с толку, и он не знал, говорить ему или молчать. Ему вдруг захотелось вскочить и убежать без оглядки.
      Госпожа Стана прервала молчание. Взяв со стола фотокарточку Трифуна, которую ей прислала Майорша, она смотрела то на нее, то на Трифуна.
      - А он похож на вас?
      - Да... похож... - пробормотал Трифун.
      - Ну, не совсем похож, а есть что-то общее, - добавила невеста.
      - Разница и должна быть, - поддержала мать. - Этот же молодой, а господин уже в годах. Вы еще хорошо выглядите для своих лет. Иметь такого сына!
      Трифуну стало не по себе, он проклинал в душе всех фотографов и все фотоаппараты. Он бледнел, краснел, его бросало то в холод, то в жар, наконец и хозяйка заметила, что с ним творится что-то неладное.
      - Что с вами? Вам как будто нездоровится?
      - Не знаю... Что-то вдруг плохо стало. Вы извините меня, но... я должен идти... как только будет лучше, я приду.
      Он поднялся. Обеспокоенная хозяйка проводила его до ворот, а он, выйдя на улицу, как сумасшедший бросился бежать.
      В трактире он снял комнату, закрылся, разделся и бросился на кровать, У несчастного действительно началась лихорадка.
      Здесь в кровати, под одеялом, он поклялся никогда в жизни больше не фотографироваться и по приезде в С. разбить голову фотографу Жике его же фотоаппаратом.
      Говорят, что он исполнил обе клятвы.
      НЕВЗГОДЫ АРКАДИЯ ЯКОВЛЕВИЧА
      Хорошо и беззаботно жил в провинции со своей женушкой Лепосавой помощник сборщика налогов Аркадий Яковлевич. Конечно, и там послевоенная дороговизна опустошала карманы чиновников, но в провинции легче купить и легче достать что-нибудь у крестьян, поэтому он был всем обеспечен и жил в довольстве. Был у него приличный дом, окрашенный в желтый цвет, и хорошенький садик, за которым он ухаживал вместе с женой. Всякий мог позавидовать их жизни.
      Но вот однажды Аркадий Яковлевич прочитал в белградской газете объявление, в котором предлагалась должность в солидном страховом обществе с жалованьем в два раза большим, чем получал он, и с выплатой процентов от сумм заключенных договоров. В объявлении, кроме того, говорилось, что предпочтение будет оказано финансовым и налоговым чиновникам, и это заинтересовало Аркадия. Он купил газету, принес ее домой и положил жене на стол.
      - Хватит, - начал он, - достаточно я был государственным служащим. Больше, чем положено, не получишь, а другие в это время загребают денежки. Вот читай: двойное жалованье да еще проценты:
      Жена с интересом прочитала объявление. Ей давно хотелось пожить в Белграде, где она провела детство. Столичный город вообще привлекателен для провинциалов, а у нее в Белграде жили мать и старшая сестра.
      - Я бы сразу же согласилась! - подзадорила она мужа.
      А так как сам Аркадий уже принял такое решение и только ожидал согласия жены, он в тот же день обратился в страховое общество с предложением своих услуг. Не прошло и двух недель, как из Белграда сообщили, что предложение Аркадия принято и ему следует явиться на работу. Тотчас же телеграммой он запросил отставку со старого места службы и немедленно начал собираться в дорогу, а госпожа Лепосава села писать письма матери и сестре, спеша сообщить им приятную новость.
      - Только, - говорит ей Аркадий, - знай заранее, ни за что не будем жить у твоей матери. На такое я никогда не соглашусь.
      - Ну, конечно! Если бы ты и захотел, все равно это было бы невозможно, - продолжая писать, ответила госпожа Лепосава.
      Теща у Аркадия Яковлевича была особенная. Он поссорился с нею еще до свадьбы, и вот уже три года они сражаются, как два лютых змея. Достаточно было получить Лепосаве самое обычное письмо от матери, Аркадий сердился и целый день не мог даже есть. Теща всего один раз приезжала к ним в гости, да и то во время ее визита Аркадий был в отъезде, и встреча их не состоялась. Под стать теще была и старшая сестра Лепосавы, здоровенная усатая девица в черном, издали похожая на послушника монастыря. Она была просто невыносима, дико ненавидела мужчин и своего зятя Аркадия не могла терпеть уже только потому, что он мужчина.
      Если принять во внимание эти обстоятельства, то ничего необычного не было в заявлении Аркадия: "Жить у твоей матери не будем". Естественно было и то, что госпожа Лепосава ответила: "Если бы ты и захотел, все равно это было бы невозможно", так как ее мать и сестра жили на окраине Белграда в комнате, где раньше помещалась ванная и которую хозяин ради прибыли переделал в жилое помещение. Всю комнату занимали кровать, столик и еще кой-какие вещи, так что в ней едва-едва могли разойтись двое.
      Приехав в Белград, Аркадий и Лепосава остановились в гостинице и стали подыскивать квартиру. Разумеется, в первую очередь они подали заявление в жилищный комитет, а потом и сами взялись за усиленные поиски, бродя по улицам Белграда с раннего утра до позднего вечера. Они и не предвидели таких затруднений, когда оставляли свой желтый домик с красивым садиком, за которым вместе ухаживали.
      Исходили они Белград вдоль и поперек, от Соборной церкви до Смедеревского Джерма, от Малого Калемегдана до Топчидера, но так ничего и не нашли. Если и попадалась им подходящая квартира, то плата за нее в несколько раз превышала новое жалованье Аркадия вместе с процентами. Так, например, на Топличком Венце понравились им две комнатки, но хозяин дома запросил четыре тысячи динаров.
      - Боже мой, почему так дорого? - удивился Аркадий.
      - Потому что в центре города, - ответил хозяин.
      Они побывали даже в Банице и нашли там две комнатки. Хозяин потребовал две тысячи пятьсот динаров.
      - Боже мой, почему так дорого? - поразился Аркадий.
      - Потому что отсюда самый лучший вид на Белград!
      На пустыре около Дуная хозяин за две комнаты просил две тысячи динаров, "так как в будущем столица переместится к Дунаю"; выше Тркалишта 1 за две комнаты цена была тоже две тысячи, "потому что согласно новому плану реконструкции здесь будет центр столицы".
      1 Тркалиште - ипподром в Белграде.
      Блуждая по Белграду, Аркадий, разумеется, каждый день заходил в жилищный комитет, но там только обещали.
      День шел за днем, и счет в гостинице стремительно рос. Миновал месяц, и Аркадий вынужден был заплатить за этот срок свое двухмесячное жалованье, а еще надо было платить за вещи, которые лежали в камере хранения на вокзале; долг за них вырос тоже порядочный. Оплачивая гостиничный счет, бедный Аркадий застонал, и вспомнился ему желтый домик с красивым садиком, за которым он и госпожа Лепосава ухаживали с такой любовью. Но стонами делу не поможешь, приходилось думать, что делать дальше, так как жить в гостинице было не по карману.
      Самым естественным выходом было бы, конечно, поселиться у тещи, но, во-первых, у нее не было места, во-вторых, Аркадий попал бы прямо в тещину пасть и, в-третьих, усатая свояченица ни за что не согласилась бы жить в одной комнате с мужчиной. А если мужчина станет раздеваться, чтобы лечь спать! Не приведи бог, у свояченицы начнутся желудочные колики, сердечный приступ и кто знает, какие еще напасти.
      Этот вариант, следовательно, отпадал, а так как других не было, то госпожа Лепосава решительно заявила мужу:
      - Я пойду к маме. Хоть и очень тесно будет, но перебьемся. А ты как-нибудь устраивайся, пока не подыщем квартиру.
      Аркадий и сам видел, что другого выхода нет, поэтому Лепосава в тот же день отправилась в коробку с сардинами, в которой и без нее уже было тесно. А Аркадий отказался от комнаты в гостинице и побежал в жилищный комитет, где получил новую порцию обещаний.
      Бедный Аркадий, оставшись без жены и без крова, первую ночь до утра просидел с какой-то компанией в кабаке. Он не пил, не веселился, а просто сидел, положив локти на стол, и дремал. На другой день Аркадий уже не смог повторить это: он чувствовал себя разбитым и утомленным и решил попросить в гостинице комнату с одной кроватью. "Это наилучший выход, - размышлял Аркадий, - одну ночь просижу, а в другую хорошенько высплюсь: так и буду снимать номер всего пятнадцать дней в месяц - получится большая экономия".
      Но, приняв такое решение, он натолкнулся еще на одну неприятность. В гостиницах не было мест. До часу ночи ходил он из гостиницы в гостиницу и наконец, смертельно усталый, снова вернулся в кабак и продремал до утра на стуле среди веселой компании!
      Утром третьего дня Аркадий решил позаботиться о ночлеге и подыскать комнату в гостинице, но в Белграде начались какие-то съезды, какие-то торжества и партийные совещания. Мест не было. Он поделился своими невзгодами со знакомыми, и те посоветовали пойти утром в баню, взять номер и поспать на топчане. Так он и решил сделать. До полуночи ему пришлось пробыть в Калемегдане, а до утра продремать около тех, кто весело проводил время. Аркадий даже не задумывался, знакомы или незнакомы ему люди, сидящие рядом. Он ходил из кабака в кабак и, увидев компанию, которая, по его мнению, должна была кутить до зари, подсаживался к столику и, никому не мешая, дремал на стуле. Иногда его обливали вином, иногда будили и силой заставляли выпить под аккомпанемент туша, иногда сонному подносили к носу нюхательный табак, и чего только не было, но несчастный Аркадий переносил все, лишь бы где-нибудь скоротать ночь.
      На четвертый день, рано утром, он пошел в баню, взял номер, не раздеваясь лег на кушетку и сладко захрапел. Но и тут ему не повезло. Не проспал он и трех часов, как его разбудили. Банщикам показалось подозрительным долгое пребывание Аркадия в номере, и они созвали целую комиссию: жандарма, хозяина бани, уборщицу и нескольких клиентов - и вся эта толпа ворвалась в его номер. Увидев спящего клиента, хозяин, разумеется, заорал на него:
      - Это вам, господин хороший, не гостиница. Извольте убираться домой, там и спите.
      Когда хозяин бани произнес слово "домой", несчастный Аркадий глубоко вздохнул, невольно вспомнив желтый домик и садик, за которым он ухаживал вместе с женой.
      Смертельно усталый и разбитый вышел Аркадий из бани, шатаясь от недосыпа. Он побывал в жилищном комитете, обошел все гостиницы в надежде найти где-нибудь место и завалиться на кровать. Но и в этот день ему не повезло: он нигде ничего не нашел.
      Последние силы покидали Аркадия. Он уже было решился просто сесть на тротуар, прислониться к какому-нибудь дому и уснуть, как вдруг в его голове мелькнула очень простая мысль. Он пошел на Саву, купил билет до Радуеваца и обратно в каюте со спальным местом. Войдя в каюту, Аркадий бросился в постель и спал от Белграда до Радуеваца и обратно, то есть две ночи в один день.
      Почувствовав себя окрепшим после такого основательного отдыха, Аркадий сходил в первую очередь в жилищный комитет, а потом сел и написал жене, с которой не виделся уже десять дней, нежное письмо.
      Жена ответила, что встретиться с ним может разве только на улице. Если ей даже и удастся выпроводить из дома мать и сестру, принять его все равно нельзя: ее сестра (та, усатая) обязательно учует, что в доме побывал мужчина, ведь она терпеть не может мужчин.
      Аркадию снова предстояло проводить ночи за кабацкими столиками. Он отлично поспал на пароходе, но билет стоил в три раза дороже гостиничного номера, а это ему было совсем не по карману.
      Прошло еще четырнадцать злополучных ночей. За это время ему удалось одну ночь провести в гостинице в Земуне, ночь в зале ожидания на железнодорожном вокзале и ночь на скамейке в Калемегдане.
      В конце концов совершенно обессилевший и обалдевший от недосыпания Аркадий предпринял отчаянную попытку обеспечить себе ночлег. Около полуночи он подошел к ювелирному магазину и принялся возиться с железным ставнем, которым была закрыта витрина, в надежде, что его увидит жандарм и арестует. В участке он бы выспался, а утром рассказал следователю, почему так поступил. До трех ночи возился несчастный Аркадий с замком, но ему опять не повезло: жандарм не появлялся, и, потеряв всякую надежду на успех, Аркадий оставил свою затею.
      Однажды ночью, чуть не со слезами на глазах, Аркадий рассказал о своих злоключениях незнакомому человеку из пьяной компании, к которой он пристроился, чтобы немного вздремнуть. Добродушный пьяница пожалел его и пригласил к себе ночевать, но предупредил:
      - Только на сегодня, а как встанешь - иди куда хочешь. У меня нет места.
      Уже светало, когда Аркадий Яковлевич шел по улице с незнакомым пьяным человеком, выслушивая его советы:
      - Если ты нигде не можешь найти квартиру, притворись сумасшедшим. Так мы, братец мой, и сделаем. Ты прикинешься сумасшедшим, и я отведу тебя к врачу, пусть недельку подержат, а когда увидят, что здоров, выгонят. Зато на целую неделю ты будешь обеспечен жильем.
      Аркадий сначала посмеялся над советом пьяницы, но потом задумался: может быть, действительно так и сделать?..
      Эта ночь прошла ужасно. В дверях дома, куда привел его новый знакомый, их подкараулила разгневанная хозяйка и так принялась браниться, что несчастный Аркадий не знал, как ему быть.
      - Мало тебе, что явился домой пьяный как свинья, - кричала она на мужа, - так ты привел с собой еще и этого!
      - Цыц, не гавкай! - отвечал ей муж за себя и за Аркадия. - Это мой гость!
      Но жена ничего не хотела слышать. Она визжала, пищала, ругалась, а потом стала бросать в них туфли, веники, кочергу - словом, все, что ей попадалось под руку. В своего мужа, имевшего большой опыт по части таких переделок, она, конечно, не попала, но зато хорошо огрела кочергой несчастного Аркадия.
      Наконец она кое-как утихомирилась, провела их в комнату, разбудила ребенка, взяла его с дивана. Повернувшись к незнакомому гостю, показала на мокрый диван:
      - Вот тебе, ложись и дрыхни!
      Можете себе представить положение несчастного Аркадия! Но желание поспать было сильнее, и он бросился на маленький детский диванчик, великодушно простив продолжавшей бубнить и брюзжать хозяйке столь грубое отношение.
      Этой ночью в мокрой детской постели Аркадию приснился страшный сон. Как будто он прикинулся сумасшедшим и его повели на осмотр.
      - Как тебя зовут и чем ты занимаешься? - спрашивает доктор.
      - Меня зовут Белым Пароходом, - ответил он, подделываясь под сумасшедшего, - а по занятию я - Аркадий.
      - Слушай, что я тебя спрашиваю: чем ты занимаешься?
      - Дую в божью дыру, - ответил Аркадий, продолжая изображать сумасшедшего, чтобы доктор оставил его на несколько дней для наблюдения.
      - А когда ты сошел с ума? - строго спрашивает его доктор и смотрит прямо в глаза.
      Аркадий чуть не сбился и не сказал: "С тех пор как оставил свой желтый домик с садиком и приехал в Белград", но спохватился, что этим он выдал бы себя, и, ничего не придумав, взял и укусил доктора. Доктор повернулся и приказал санитарам:
      - Он буйный! Свяжите его хорошенько веревками и посадите в карцер.
      Распоряжение доктора так перепугало Аркадия, что он сразу же проснулся. Хозяйка все еще ворчала, хозяин храпел в кровати. Аркадий наспех оделся и пошел в город. Разумеется, как и прежде, в первую очередь он отправился в жилищный комитет, размышляя по дороге о минувшей ночи и о страшном сне, который казался ему дурным предзнаменованием. Но при входе в жилищный комитет ему сразу же сообщили хорошую новость: для него найдена квартира.
      Радости Аркадия не было границ. Все еще чувствуя боль от удара кочергой, которой его угостила ночью хозяйка, ощущая на себе мокрое белье, впитавшее влагу с детской постели, он весело помчался к жене, как сумасшедший ворвался в коробку с сардинами и со слезами радости на глазах обнял госпожу Лепосаву, не обращая внимания на усатую свояченицу, у которой из-за безнравственного поступка зятя начался припадок истерии и колики в животе.
      На следующий день Аркадий и госпожа Лепосава въехали в новую квартиру, уплатив на вокзале несколько тысяч динаров за хранение багажа. С большой радостью размещали они свои вещи, с которыми были разлучены два месяца.
      - Конец моим мучениям! - воскликнул Аркадий, обнимая свою жену после месячной разлуки. Несчастный и не предполагал, что это вовсе не конец, далеко еще не конец его невзгодам.
      Новая квартира оказалась очень хорошей и удобной. У владельца дома было семь комнат, и жилищный комитет полтора года бился с ним, пока не занял две эти комнаты. Домовладелец, разумеется, был недоволен и решил во что бы то ни стало выжить Аркадия. В первый же день, как только появились постояльцы, хозяин пришел к ним и сообщил:
      - Квартира хорошая, только должен вас предупредить, что у нас водятся привидения, поэтому я и не решался сдавать эти комнаты.
      Госпожа Лепосава задрожала от слов хозяина, но Аркадий, которому в прошлые ночи и кочергой перепадало, был храбрее. Однако и в новой квартире он не мог заснуть спокойно: за стеной все время что-то шуршало, кто-то щелкал замком, а госпожа Лепосава повизгивала в кровати.
      - Давай съедем отсюда! - приставала она к мужу, но Аркадий, вспоминая месяц бессонных ночей, мучений и невзгод, скорее согласился бы спать с привидениями, чем вернуться к прежней жизни.
      На другую ночь привидения вели себя еще нахальнее. Они стучали в стены, в двери; на третью ночь в коридоре гремели какие-то сковороды, звенело разбиваемое стекло. Это невозможно было выдержать. Госпожа Лепосава дрожала от страха и нервничала, а Аркадий совсем изнемог от недосыпания.
      - Разве вы не боитесь привидений? - спросил их хозяин.
      - Боимся, как не бояться, но приходится терпеть. Не можем же мы из-за привидений оставить комнаты.
      "Ага, значит, они уже привыкли и сжились с привидениями", - про себя рассудил хозяин и стал думать, что бы еще такое сделать.
      Получив приглашение на первое собрание домовладельцев, он пошел туда посоветоваться со своими коллегами о способах и приемах избавления от неугодных постояльцев. Но, разумеется, и Аркадий не сидел сложа руки. Он отправился на собрание квартиросъемщиков и там рассказал историю с привидениями. На собрании ему в один голос объяснили, что это старый трюк домовладельцев, и посоветовали никак не реагировать, а спокойно и равнодушно относиться ко всем провокациям, так как это единственный способ выстоять и одержать победу над хозяином.
      Хозяин и Аркадий, вооруженные советами, начали долгую и отчаянную борьбу. Домовладелец вкладывал много сил и энергии, а Аркадий парировал его атаки терпением.
      Однажды, когда у Аркадия ужинал гость, хозяин оборвал электропровод. Все магазины уже закрылись, и купить свечи было невозможно. В другой раз, когда прачка пришла стирать белье, водопровод оказался перекрытым. Потом хозяин заложил кирпичом дымоход, и на кухне у Аркадия стало так дымно, что госпожа Лепосава не могла готовить дома. Обедать пришлось в трактире. Наконец, хозяин снял черепицу над комнатой, в которой спал Аркадий. При первом же дожде с потолка прямо на кровать Аркадия полилась вода. Штукатурка отсырела и начала падать, так что спать стало опасно.
      Увидев, что Аркадий все это спокойно переносит, хозяин, следуя советам, полученным на собрании домовладельцев, пустил в ход более сильные меры воздействия. На несколько дней он уехал вместе с женой, а дома оставил своего слугу, разрешив ему кутить по ночам с цыганами в общем коридоре. Три ночи бил бубен, три ночи ворочался в постели и стонал Аркадий, три ночи рыдала несчастная госпожа Лепосава. Когда возвратившийся хозяин увидел, что и это не помогло, он притащил из лавки ларь и перегородил им коридор. Сам хозяин и его семья пользовались черным ходом. Аркадию же приходилось четыре раза в день перелезать через ларь. Но и эти муки он перенес стоически.
      Хозяина стало раздражать терпение Аркадия. Все способы, рекомендованные на собрании домовладельцев, были исчерпаны, и он обратился к одному из адвокатов, специализировавшихся после войны на выселении квартиросъемщиков, посулив хорошо заплатить ему, если удастся избавиться от докучливого постояльца.
      По просьбе адвоката хозяин рассказал о предпринятых им мерах.
      - И он все выдержал? - удивился адвокат.
      - Все! - ответил хозяин. - Он доведет меня до того, что я сломаю дом, только бы выгнать его.
      Адвокат попросил два-три дня для наведения нужных справок об Аркадии Яковлевиче.
      Через несколько дней он сообщил хозяину, что дело на мази, но придется временно пожертвовать еще одной из пяти комнат.
      - А коридор действительно общий для всех семи комнат? - спросил адвокат. - Ну, тогда не беспокойтесь.
      И адвокат начал доверительно шептать на ухо хозяину свой план. У того глаза засияли от удовольствия. Через несколько дней план был осуществлен. Хозяин выделил еще комнату, как раз смежную с комнатой Аркадия, и в одно прекрасное утро в ней поселилась теща Аркадия с усатой свояченицей.
      Все было сделано в глубокой тайне. Какая-то женщина, доверенная адвоката, побывала у тещи и спросила, сколько она платит за бывшую ванную. Узнав, что платят триста динаров, женщина всплеснула руками:
      - Ой, господи! Я за сотню найду вам комнату, да еще какую! Два окна, изразцовая печь.
      Потом женщина сообщила, где находится комната, и попросила скорее закончить дело и ни слова не говорить зятю, "так как он может оболгать вас перед хозяином".
      - Конечно, он все испортит! - согласилась теща. - Разве придет ему что-нибудь хорошее на ум, когда дело касается меня.
      Аркадий оказался в ужасном положении. Ночи, проведенные на стульях и на калемегданских скамейках, привидения, падающая штукатурка и лазание через ларь - все было пустяком по сравнению с тещей и усатой свояченицей.
      Сломя голову помчался он в союз квартиросъемщиков и заявил о выходе из него, "так как союз не в состоянии защитить своих членов". Потом отправился в министерство финансов и подал заявление с просьбой назначить его снова помощником сборщика налогов в провинции, ибо он готов поехать даже в Пишкопею, на албанскую границу.
      ПОВЫШЕНИЕ
      Произошло это в те счастливые времена, когда мы были совсем маленькими, а железная дорога не проходила еще через наши нивы и карманы. Начальники были отцами для своих подчиненных. Адвокаты мирили поссорившихся, стараясь не доводить дело до суда, а глубокие карманы священников существовали для того, чтобы поддерживать и подкармливать нуждающихся прихожан.
      Тяжело было тогда чиновнику решиться на поездку в Белград. Путь был очень долог: два-три дня в возке по бесконечным, неоглядным дорогам. За это время тратилось двух- трехмесячное жалованье. Если человек задумывал ехать в Белград, то еще в начале года говорил своей жене и друзьям: "В нынешнем году, бог даст, отправлюсь в Белград". А потом откладывал каждый месяц по пять дукатов и заранее, за полгода, просил у начальства позволения на поездку.
      И об этом знали все в городе. Когда он шел по улице, каждый встречный спрашивал: "Правда, что вы нынче думаете поехать в Белград?", "Когда намерены отправиться?" Потом, за целый месяц до отъезда, начиналось паломничество знакомых, у которых в Белграде живут родственники: одни приносили посылки, другие письма, третьи слали приветы. А в день отъезда все друзья и знакомые выходили за город, на дорогу, и провожали.
      Так было когда-то.
      В то счастливое время господин Стоян, начальник, заявил как-то своей жене, госпоже Персе:
      - В этом году, бог даст, возьму отпуск и отправлюсь в Белград.
      Слова господина Стояна сразу стали известны соседям, потом соседям соседей, и в тот же день о них узнал весь городок. И если кто-нибудь заходил в магазин, чтобы за прилавком у своего приятеля выпить чашку кофе и обменяться несколькими словами, разговор начинался обычно так:
      - Ты слышал, что говорят?.. Господин Стоян думает нынче отправиться в Белград.
      Чиновники только и говорили, что об этой поездке.
      Господин начальник пришел в канцелярию. Подрезал ногти, почистил мундштук, свернул сигарету, заказал кофе и задумался - начинать работу или нет. В этот момент потихоньку вошел господин помощник и поздоровался.
      - Доброе утро, господин Лаза.
      - Это правда, господин начальник? Неужели это правда? - с умилением спросил помощник.