Я посмотрел на часы и обрадовался, что уже утро. Мне было немного легче, чем вчера, не так сильно ломало, но руки все равно тряслись. Сегодня день решающий и рискованный. Можно опять сорваться в пьянку. Есть два варианта: первый – пиво по минимуму, чтоб не сдохнуть, второй – совсем ни капли. Второй вариант, конечно, лучше. Если его выдержать, то завтра будет уже легко. Что ж, попробуем. Нужна хорошая горячая еда прямо с утра и чай, много чая с молоком.
      В холодильнике кроме жаровни с пловом я нашел какой-то суп и миску с котлетами. Надо сказать, что Рита потрудилась на славу. Я щедро начерпал себе всего понемногу, в три тарелки сверх аппетита просто потому, что так было надо, и приготовился все это разогреть в микроволновке. Я совсем забыл, что печь была сломана, она стояла нараспашку, выставив наружу свое бесполезное чрево и воняла расплавленной пластмассой.
      С газом тоже дело обстояло не так просто. Едва я включил конфорку, как у меня бешено заколотило в груди, к лицу прилила кровь и глаза сами собой стали закатываться. Я выключил огонь и пошел в ванную. Зеркало показало пунцовую, полную ужаса физиономию. Я включил воду и умылся. Сердце сразу встало на место.
      Я вспомнил свои манипуляции с сигаретами и понял, что мне нужна вода. Пять минут ушло у меня на поиски двух огромных кастрюль, почти тазиков, с прозрачными крышками. Я наполнил их до краев и поставил по обе стороны от поверхности газовой плиты, осторожно повернул ручку и дождался появления синего огонька. Ничего не произошло. Уже лучше. Для обеспечения чистоты эксперимента, я выключил газ и отнес кастрюли в коридор, потом вернулся и включил конфорку. Меня опять шибануло, причем пуще прежнего. Если я чего еще понимаю в своем организме, то давление в момент появления огня поднялось у меня до двухсот двадцати, не меньше.
      Я сел и задумался. У меня явно сорвало крышу. Теперь чтобы зажечь огонь, мне необходимо было произвести какие-то странные действия, в противном случае меня ждала смерть от гипертонического криза. Я почему-то очень сильно и долго ругал себя за то, что купил хату именно в этом доме. В соседней шестнадцатиэтажке газа не было, все плиты – электрические. Это психоз. Еще я вспомнил свою вчерашнюю неудачу в постели, и мне стало совсем херово.
      После завтрака, который с горем пополам все-таки случился в моей жизни, я пошел в душ и опять стал представлять себя на тропическом острове. Мне казалось, что стоит уехать из этой зимы, и все в моей жизни наладится. Только уехать надо не по тур – путевке, а насовсем, тогда я буду своим каменным членом сшибать бананы и сколько угодно греть руки у костра.
      Я позвонил Аркашке и попросил его приехать. Вдруг я все-таки выпью пива, да и потом, садиться за руль в таком состоянии опасно.
      Пока Аркашка ехал, а волосы мои сохли, я признался себе в том, что у меня патологическая боязнь огня и импотенция. От этого вывода мне легче не стало. На выходе я, как всегда, столкнулся с генералом.
      – Привет, – сказал Макарыч.
      – Здравствуйте.
      Макарыч ждал, что я скажу что-нибудь еще. Ему нужно было услышать от меня ключевую фразу, чтобы блеснуть словесной удалью. Видя, что я молчу и опасно приближаюсь к бронированной двери, он не выдержал и спросил:
      – Как дела?
      – Сухо во рту.
      – Сухое говно к сапогам не прилипает! – радостно сказал генерал.
      – Смешно, но не в тему, – охладил я его пыл.
      – Согласен.
      Я открыл дверь тамбура и вышел. Потом вернулся.
      – Макарыч, можно к тебе на две минуты? Есть разговор.
      Генерал отодвинул ногой Пулю и пропустил меня внутрь. Мы прошли на кухню.
      – Слушай, Макарыч, у меня проблемы с членом.
      – Не слушается?
      – Да.
      – Есть такой закон: до четырнадцати лет – пиписька, с четырнадцати до шестидесяти пяти – член, потом опять – пиписька. Вселенная развивается по спирали. Этот закон…
      – Я серьезно, – перебил я генерала.
      – Тебе сколько лет?
      – Тридцать девять.
      – Рановато. Сходи к урологу. Все проблемы отпадут. Экология, нервы, курево и водка. Обязательно сходи к урологу. Очень хорошо помогает. Говорю по собственному опыту.
      – А у тебя есть хороший специалист?
      – Я лечусь в ведомственной больнице. Тебя туда не пустят.
      – Забыл. Тебе сколько лет, генерал? – спросил я напоследок.
      – Шестьдесят четыре, – ответил он и поспешно добавил мне вслед: – Но этот закон на меня не распространяется.
      – Кто бы сомневался, – отозвался я уже из лифта.
      В конторе мое появление стало неожиданностью. Так быстро и так рано меня не ждали. Я прошел к себе, сел за стол, достал чистый лист и начал писать план. Дел было дофига.
      Погрузившись в рутину, я как-то забыл о неприятностях и похмелье. В десять часов десять минут мне стало плохо. Все тело покрылось испариной, подступила тошнота. Я знал, что это только начало и попросил Ларису принести большую кружку крепкого чая. Если я сегодня выдержу, то завтра все пройдет, только руки будут трястись еще дня два и по утрам будет мучить страшный депресняк. Вместо Ларисы чай мне занес Чебоксаров.
      – Здорово, – радостно сказал он. – Сделал рентген. Все нормально. Врачи говорят – невралгия. Продуло, видимо.
      – Поздравляю, – вяло отозвался я.
      – Кто-то мне обещал, что страховкой я заниматься не буду. На деле только я и занимаюсь.
      – Я тебе обещал, что вступлю в контакт с представителями страховой компании, когда они появятся, и буду утрясать дела в случае проблем. Мы платим семь тысяч в месяц юристам из фирмы «Право» только за то, что они проверяют наши договора, текст которых не меняется уже года три. Пусть один раз в три года повкалывают.
      – Не будем же мы вводить в курс дела юристов, – промямлил Колька.
      – В курс какого дела? Нет никакого дела. У нас бумага сгорела. Сгорела! Понял? Если кто-то в этом усомнится, сразу зови меня.
      – Ты смотрел отчеты по результатам прошлого месяца? – сменил тему мой напарник.
      – Ты прекрасно знаешь, что нет, – раздраженно ответил я.
      – Там ничего хорошего. Мы стоим. Роста нет.
      – Посмотрю. Потом обсудим.
      Я попытался отхлебнуть из кружки, слишком дрожали руки. Когда Дальтоник уйдет, пригублю без рук, просто нагнусь. Колька посмотрел на меня с жалостью.
      – У тебя нет хорошего уролога? – спросил я.
      – Целых два. Что случилось? Простатит?
      – Ну, – расплывчато протянул я.
      – Тебе давно надо подумать о своем здоровье, – назидательно улыбнулся Чебоксаров. – Я дам тебе телефоны, скажешь, что от меня, все будет нормально. Я, между прочим, каждый год для профилактики хожу на массаж простаты. Мне ведь все-таки надо когда-нибудь жениться.
      Колька ушел за телефонами, а я поспешно, с горем пополам, выхлебал чай и стал рассматривать листки, которые остались от вчерашней странной посетительницы. Я машинально отметил про себя, что бумага была ксероксной, плотностью восемьдесят грамм на квадратный сантиметр, скорее всего «Снегурочка», наверняка наша. С одной стороны листки были весьма неэкономно исписаны мелким корявым почерком. Чувствовалась рука Виталика. Он щедро чертил какие-то стрелки и линии, под которыми выводил странные надписи. «Фуджик на второй пенек. Асус на третий», – прочитал я. Часто упоминались дрова и гектары. Галиматья какая-то.
      С обратной стороны на листках были рисунки. Лица, пейзажи и принцессы. Моя дочь обзавидовалась бы их сказочной красоте.
      Дальтоник принес номера телефонов. Я показал ему художества нашей будущей работницы.
      – Профессионально, – похвалил Колька, и, указав на одну из принцесс, добавил: – А вот Лариса.
      Я присмотрелся и вправду узнал нашу секретаршу. Мы позвали Ларису и показали ей рисунок.
      – Ой, – сказала она. – А я и не заметила. Какая я здесь красивая! Можно я его заберу?
      – Не жалко.
      – Оказывается, она еще и художница, – с уважением сказала Лариса, забрала листок и ушла. Дальтоник тоже свалил. Оставшись один, я разложил перед собой рисунки и стал любоваться. Самому мне бог талантов не дал и как все это происходит у других, мне было непонятно и завидно.
      Вот взять хотя бы эту Лену, вроде бы ничего особенного, а за несколько часов ожидания она легко сотворила целую галерею. Из одиннадцати листов, на шести красовались изображения женщин в праздничных нарядах, на пяти – пейзажи и на одном – замысловатый узор. Я представил себе, как эта Лена сидит потная на диване в приемной и от нечего делать рисует принцесс, потом ей это надоедает и она начинает подыскивать натуру. Исчерпав прелести нашей секретарши, она напрягает память и рисует городские пейзажи.
      Я разложил их в одну линию и оказалось, что все они складываются в панораму. Тополь, забор, железные ворота, башенка с часами. Частный сектор. Скорее всего, это вид из окна. Каждый день она просыпается, отдергивает шторы и видит одну и ту же картину. Часы показывают восемь, на деревьях лежит снег, в ворота въезжает машина.
      Зашел Аркашка. В течение получаса он грузил меня по продуктовому бизнесу.
      – Скоро нам придет полная жопа, – горячился он. – Москва лезет в регионы. Открывают гигантские склады – магазины и торговать в розницу по оптовым ценам. Надо что-то делать, шеф. Развития нет никакого.
      – Ладно, посмотрим. Не трепли нервы раньше времени.
      Аркашка ушел. Позвонил Полупан.
      – Картина складывается неоднозначная, – сообщил он. – Наконечный умер все-таки от отравления продуктами горения. Алкоголь в крови есть, но мало. В башке дыра. Рассматривается две версии. Первая – человек споткнулся, упал, ударился головой, потерял сознание, выронил спичку или сигарету, после этого все сгорело. Вторая – ему был нанесен удар, после чего склад облили легковоспламеняющейся жидкостью и подожгли.
      – Тогда должны остаться следы этой жидкости, – с умным видом вставил я.
      – В МЧС докладывают, что есть следы бензина, дело в том, что на месте происшествия находилось как минимум две канистры, во время пожара они взорвались. Все свидетели эти взрывы слышали. Естественно, бензин разлетелся по всему периметру и смазал картину.
      – Канистры Аркашкины.
      – Экономил? Покупал ворованный бензин? – быстро спросил Полупан.
      – Это вы сами у него узнайте. А вообще-то я думаю, что вся эта история – нелепый несчастный случай. Там у нас кроме бумаги воровать было нечего. А ее нужно вывозить КАМАЗами.
      – Мы сейчас выезжаем на место, будем искать угол, об который Наконечный стукнулся. Или орудие убийства. Еще раз потреплем сторожа. Вчерашняя подруга не появилась?
      – Пока нет. Она необязательно сегодня придет. Может, завтра или позже. Как появится, сообщим, – успокоил я милиционера. – И это… Виталик иногда, когда выпивал, курил.
      – Ясно.
      Положив трубку, я пытался заставить себя не думать про мертвого Виталика, но ничего не получилось. Вспомнилась вчерашняя неудача с Ритой и тряпичный член. Я позвонил урологу. Тот был очень занят, но, услышав, что я от Чебоксарова, сильно обрадовался и назначил встречу на четверг.
      – Только, пожалуйста, хорошенько помойтесь, – мягко, но настойчиво сказал он.
      Судя по его положительной реакции, нетрудно было догадаться, какое непомерное количество капусты оставил Колька в его кабинете.
      Чтобы хоть как-то успокоить нервы, я убрал в сторонку Ленины рисунки, залез в нижнюю полку стола и достал свою секретную папку. В ней хранилась моя переписка со всевозможными риэлторскими и туристическими фирмами, которые предлагали недвижимость на побережьях. Тут у меня были и Сочи, и Геленджик, и Крым, и Кипр. Одно время мне очень нравился Таиланд. Я даже всерьез задумывался о том, чтобы купить небольшой ресторанчик в Пхукете, но теперь, в связи с атипичной пневмонией, эта тема отпала. Мне нравились Бали и Каймановы острова, реально было осесть на Кубе, но больше всех меня влекла к себе Новая Зеландия. Я столько прочитал об этой земле, что мог бы без проблем устроиться экскурсоводом. Одна незадача, чтобы получить в этой стране гражданство в качестве бизнесмена, нужно внести один миллион долларов, а у меня его пока не было.
      Я давным-давно, почти наизусть знал все цены на любой вид недвижимости в районе экватора, начиная от ветхой лачуги и заканчивая шикарной виллой. В большинстве случаев то, что нравилось, было мне не по карману. Я уже вполне успокоился на эту тему. Но куда же девать мечты и картинки? В самые занудные периоды своей жизни я раскладывал перед собой красочные проспекты и любовался зелеными озерами, голубыми водопадами и заоблачными высями.
      Позвонил Шамрук.
      – Через пятнадцать минут, – сказал он, – привезу к тебе в канцелярский офис заместителя директора центрального универмага. Это мой приятель, он посмотрит твой ассортимент. Универмаг сейчас готовит договора с генеральными поставщиками на будущий год. Если вы с ним договоритесь, то они разрешат вам завалить их канцтоварами и бумагой. С деньгами у них все в порядке.
      – Спасибо, выезжаю, – знаю я его приятелей, – одни сплошные деграданты.
      По пути на завод геофизического оборудования, где мы арендовали весь второй этаж под оптовую канцелярскую фирму, я опять вспомнил вчерашний вечер и сегодняшнее утро.
      – Слушай, Аркашка, – спросил я. – Как ты относишься к огню?
      – В смысле?
      – У тебя не возникает страха перед пламенем?
      – Нет, – сказал он, потом с интересом посмотрел на меня. – Шеф, это на тебя так пожар подействовал. Попей валерьянки.
      – А это… Ну… У тебя были неудачи с женщинами?
      Аркашка опять вылупился на меня, бросив дорогу. Мы могли врезаться.
      – Один раз было, – серьезно сказал он. – Влюбился в дамочку, знаешь, такая интеллигентная, в очках. Месяц ухаживал. Дарил цветы, даже стихи читал. А когда до дела дошло, она так элегантно очки сняла и что-то умное сказала приказным тоном. У меня, хоп… И никакого ветра в парусах.
      Он усмехнулся.
      – С этой девушкой мы, естественно, расстались. А у меня начались комплексы. Знаешь, как избавился?
      – Ну?
      – Купил двух проституток и двое суток с ними кувыркался. Представляешь, не выходя на улицу. Они мне чуть все мозги через член не высосали. Зато все восстановилось.
      Я принял к сведению Аркашкин опыт.
      За стеклами опять шел снег. Крупно, целыми кусками. Между ними каким-то загадочным образом летали голуби.
      Шамрук уже уехал. По выставочному залу среди нескольких суетливых женщин бродил с деловым видом заместитель директора центрального универмага. Он был невысокий мятый и неопрятный. Фамилия у него, как потом выяснилось, была – Штейх.
      – Вы меня отвезете обратно? – в первую очередь спросил он.
      – Обязательно.
      – Нас устраивает ваш ассортимент, – продолжил он, немного помолчав. – Все зависит от условий.
      – Мы даем десять процентов, наличными.
      – А пятнадцать можно? – осведомился гость.
      – Можно, – я был к этому внутренне готов. – Но тогда нам придется на пять процентов поднять базовые цены.
      – Годится. Ваши цены нас устраивают. Когда расчет?
      – В тот же день, как только деньги упадут на наш счет.
      – Завтра жду вас для заключения договора. Приятно говорить с деловыми людьми.
      – Взаимно.
      Вот и весь разговор. Человек берет взятки, не стесняется этого, открыто говорит об этом и точно знает, сколько ему надо. Без всяких выкрутасов, все довольны. Непонятно только куда он тратит бабки. Явно не на себя. Скорее всего большая их часть остается на дне стакана.
      Я попросил Спицына отвезти гостя, мне не хотелось сидеть с ним в одной машине. Ко мне подошла Вероника, наш офис менеджер, и взволновано сказала:
      – Сергей Леонидович, мне нужно с вами срочно поговорить наедине.
      – Заманчиво, – осклабился я. – Где уединимся?
      – Идемте на первый этаж, – Вероника не приняла моей шутки.
      Мы спустились в фойе. Через, по-советски огромные, витражи было видно улицу и нас снаружи тоже. Вероника отошла в сторонку, прислонилась к стене и порывисто сказала:
      – Сергей Леонидович, у нас появились воры.
      – В смысле?
      – У нас воруют товар.
      – Кто?
      – Я не знаю.
      – На складах недавно была ревизия. Все было чики– поки.
      – В том-то и дело, они все делают так, что никакая ревизия не найдет.
      Я заметил, что последние года три мне все труднее воспринимать плохие новости. Если раньше неприятные известия я слушал бойцовски и смело бросался в схватку навстречу трудностям, то теперь любая фигня ничего кроме паники не вызывала. Мне даже не хотелось слушать. Спрятаться, отодвинуться. Пусть кто-нибудь все это решает.
      – Рассказывай, – с трудом сказал я. – Как ты это обнаружила?
      – Две недели назад ко мне приходила двоюродная сестра, купила сыну ранец, пенал, фломастеры. Я выписала накладную, она оплатила, получила на складе. Сегодня она пришла, попросила поменять ранец на более крупный. Ну, я посмотрела, товар не испорчен, решила поменять. Я ведь ничего неправильного не сделала?
      – Нет.
      – Тем более что она берет более дорогой товар. Так ведь?
      – Так.
      – Я зашла в «ОДИН ЭС», нашла эту накладную и обомлела. Она была исправлена. В нее вписали двадцать пачек несуществующей «снегурочки», благодаря чему сумма увеличилась на две тысячи. Я отлично помню эту накладную, там никакой бумаги не было. Вы понимаете?
      – Нет.
      – Они воруют бумагу, или какую другую продукцию, потом входят с любого компьютера в базу, задним числом вписывают украденный товар в подходящую накладную, выписанную на частное лицо и все! Якобы этот товар куплен за наличку.
      – Ну и?
      – Что ну? – рассердилась она на мою тупость. – Повторяю еще раз. Мы каждый день пересчитываем наличные деньги, сверяем их с накладными, выписанными на частных лиц или на любых других фигурантов, где есть пометка «нал». Больше мы к этим накладным никогда не возвращаемся! Но, в накладные, где клиент указан, они подставить ворованное не могут, потому, что покупатель может вернуться с этой бумажкой, или, например, он может получать с отсрочкой. А частное лицо считается разовой покупкой, и их всех не упомнишь. Я ведь не одна выписываю. Просто так совпало, что они подставили именно в мою накладную.
      – Че за херня? Я ничего не понимаю. У нас бухгалтеров, как собак нерезаных, можно на выездных ревизиях колымить.
      – Бухгалтера тут как раз ни при чем. У них по документам и по товару все сходится.
      – Как же так?
      – Наличные мы считаем каждый день, а ревизию проводим раз в четыре месяца. К этому времени они делают так, что документы соответствуют остаткам на складе. У нас схема неправильная. Бухгалтерия принимает данные компьютера как факт, берет их и сверяет с реальным количеством товара на складе. А ошибка уже в компьютере.
      – Значит нужно сверять приход наличных, безналичных денег и остаток в течение всего месяца. Тогда бы все выплыло.
      – Наверное. Но, есть ведь еще товар, отпущенный с отсрочкой платежа. Его тоже нужно учитывать. Нам нужно срочно усовершенствовать или менять программу.
      – Это верно, – я почесал затылок. – А сейчас реально отличить исправленные накладные?
      – В принципе, да.
      Вероника облизнула губы и уставилась в стекло входной двери. Плечи у нее дрожали. Весь мир за окном дрожал, как мои руки. Ветер злился и хотел прорваться внутрь, чтобы погреться и скинуть с себя белых мошек. Он бился в створки и стекло дрожало под его ударами. Все вокруг превратилось в дрожь.
      – Значит, мы можем легко посчитать, сколько они украли, – сказал я.
      – В принципе, да, – после паузы радостно ответила Вероника. – Я как-то об этом не подумала, – она нахмурилась. – Правда, это будет гигантская работа, надо по новой пересчитывать каждый день.
      Моя правая рука вытащила телефон, набрала какой-то номер и поднесла к уху. Я даже не заметил. Когда на том конце сказали алло, мне было невдомек, кто это. Я смотрел на Веронику, вначале на лицо, потом на грудь. Под моим взглядом грудь увеличилась до невероятных размеров и поглотила пространство. Возможно, это была самая красивая грудь из тех, которые встречались в моей жизни. Я с размаху бросился в нее и стал барахтаться. И что самое обидное – никакого возбуждения. Абсолютно!
      – Что мне делать? – прекрасным голосом спросила Вероника.
      – Ты че молчишь, придурок? – спросила трубка голосом Дальтоника.
      – Ты никому не говорила? – это я Веронике.
      – Секунду, – это я Кольке.
      – Нет, – пропела Вероника.
      – И не надо. Будь как ни в чем небывало. Никому ничего не говори.
      – Я пошла?
      – Угу. Чебоксаров, ты где?
      – Я ем «У дедушки».
      – Жди, я мчусь, – опрометчиво сказал я и минут пятнадцать ждал Аркашку.
      Я решил, что Спицину последние известия знать пока необязательно, когда он высадил меня «У дедушки», я отослал его за вином.
      – Все-таки на днях жена приезжает, надо вернуть все на место, – сказал я.
      – Вы опять все скушали, шеф? – съехидничал Аркашка.
      – Мне помогали.
      В ресторане я сразу увидел своего компаньона. И без того жирная морда «Дальтоника» лоснилась, как будто он за минуту до моего прихода упал лицом в масло. Ел он очень энергично, как в последний раз.
      Я рассказал ему все, что мне поведала Вероника, слово в слово. Он задал мне такие же вопросы, что я задавал Веронике. Я точно так же на них ответил. Минут пять он молча продолжал набивать зоб, потом вытер тарелку куском хлеба и отправил его в рот.
      – Ну? – спросил я.
      – Нужно звонить Спарыкину, – кое-как выдавил он.
      – Ты без Спарыкина скоро в носу поковырять не сможешь, – с раздражением сказал я.
      – Он мент, хоть и бывший. Как бы нам дров без него не наломать.
      Тоже верно. Нужно не просто узнать, кто это, но и попытаться вернуть хотя бы часть денег.
      Чебоксаров позвонил полковнику. Они немного поговорили, потом Дальтоник долго слушал трубку и, наконец, сказал:
      – Давай без дешевых понтов. Ты – пенсионер, тебе уже давно делать нечего. У нас проблемы. Приезжай.
      Чтобы не сидеть без дела, он заказал себе стакан кофе, конфеты и два пирожных, я ограничился кружкой чая с лимоном.
      – Ты не находишь, что это все очень подозрительно? – спросил Чебоксаров, облизывая палец. – Вначале у нас сгорел склад, теперь обнаружилось воровство. Может, есть какая связь?
      Мне эта мысль в голову не приходила.
      – Да, очень подозрительно.
      Спарыкин приехал через двадцать пять минут. Года три назад он бросил курить и сильно помолодел. Недавно я слышал от Кольки, что они собираются вместе бегать на стадионе. Я не мог себе представить Чебоксарова бегущим, ему даже ходить трудно, а вот полковника – вполне. Если так дальше пойдет, то он может омолодиться в конец и трансформироваться в младенца. Плакала тогда наша крыша.
      Спарыкин внимательно нас выслушал и сильно обрадовался. За последние несколько лет он впервые очутился в своей стихии. Ловить, выслеживать и хватать за яйца – это то немногое, что он умел делать в совершенстве. Он сделал мудрое лицо и решительно заявил:
      – В первую очередь нужно определиться, что у вас, вернее, у нас, похищали. Деньги или материальные ценности. Это уменьшит круг подозреваемых и поможет нам до конца вникнуть в схему.
      – Ясно, понятно, что ценности, – сказал Чебоксаров.
      – А может, деньги. А бумаги подделывали, чтобы это скрыть, – не согласился полковник.
      Мы задумались.
      – Воровали бумагу, – определился я.
      – Воруют бумагу, – поправил меня Колька. – И канцтовары.
      – Во-первых, – сказал я. – Деньги украсть почти невозможно. Все пробивается через кассу и сдается по чеку. Во-вторых, Вероника сама сидит на деньгах. В-третьих, На кассе работают разные люди, чтобы что-то украсть должен быть сговор.
      – Во-первых, касса – это фигня, – передразнил меня полковник. – Во-вторых, Веронику из числа подозреваемых никто не исключал, и, в-третьих, иногда в сговоре участвуют до десяти человек. Вы, пацаны, ни черта не понимаете в жизни. Сейчас знаете, какая самая большая проблема в бизнесе? – спросил он и сам себе ответил: – Кадры! Устраивается прохиндей к деньгам, ворует тысяч пять – шесть и сваливает. И фиг его привлечешь. Вроде мелочь, никто мараться не хочет. Да и доказать трудно. Нужно всегда ловить с поличным! А то он в одном месте украл, десять метров прошел и снова устроился на работу.
      – Алексей Лукьянович, это все мы и так знаем. Но это не наш случай.
      – В любом варианте нужно ловить с поличным. Поэтому заткнитесь, ведите себя, как ни в чем не бывало, и предоставьте все мне. Я буду думать.
      – И все-таки, если бы они воровали деньги, то схема бы была совсем другая, – не унимался Чебоксаров. – Тут можно сыграть на скидках, на отсрочках, да мало ли…
      Я еще раз объяснил Спарыкину, что и куда вписывали воры.
      – Хорошо, – согласился он. – Если они воруют бумагу, то это еще легче. – Потому что украсть – это пол дела. Самое главное – продать. Через сбыт мы их и хапнем. Воруют обычно то, что можно быстро продать.
      – Бумагу легче всего, – сказал Колька. – Она, как хлеб!
      – Она, как колбаса! – дополнил я. – Только дороже!
      – Отдыхайте, пацаны, – успокоил нас наш защитник. Он выглядел энергичным и счастливым. – Завтра я предоставлю вам план действий. Между прочим, это заведение в дни моей молодости называлось «Снежинка». В восемьдесят втором я работал в ОБХСС и разрабатывал местного директора за воровство сахара. Теперь он в Канаде.
      Поигрывая мускулами на бычьей шее, полковник рассказал нам два по-ментовски тупых и жестоких анекдота, выпил стакан светлого чая и отвалил.
      Как-то незаметно подкрался вечер. Ничего прекрасного и романтического в нем не было. Я прислушивался к своему телу и с отрадой замечал, что физически понемногу успокаиваюсь. Интересно, что будет с нервами?
      Колька все еще что-то жрал. Я прищурился и смотрел, сквозь пелену, как по ресторану снуют люди. Народу было много. Если поднять голову на стеклянный потолок, то казалось, что все они ходят вверх ногами, прилипая к «армстронгу» каким-то непостижимым образом. Как мутанты. Точно! Меня окружают мутанты! Десятки мутантов. Я стал разрабатывать план бегства. Если вскочить на стол, уцепиться за люстру и перелететь к барной стойке, то можно очень быстро перемахнув через нее оказаться на улице. А там – свобода. Свобода, которой мне так не хватает!
      Чебоксаров помахал у меня перед глазами рукой.
      – Эй, – позвал он. – Ты куда вылупился?
      – Ищу путь к свободе.
      – Мне кажется, что на сегодня мы и так свободны. Ты домой?
      – Да, поехали.
      В машине Дальтоник сказал:
      – Ты должен мне три дня.
      – Каких три дня?
      – Вместе с сегодняшним я возил тебя три дня. Теперь ты мне должен. Когда за руль сядешь?
      – Завтра.
      – Значит, завтра я машину не беру?
      – Я, между прочим, никогда не считал, сколько раз я тебя возил, – возмутился я.
      – А я считал. Ты мне должен.
      – Ладно. Созвонимся.
      В сумерках опять начинались тяжелые облака. Как будто кто-то несколько раз провел грязной пятерней по белой известке.
      Выйдя из лифта, я по очереди показал язык во все камеры генерала. Мне показалось, что со временем видеоглазки стали заметнее. Может быть, я просто знал о них, каждый раз присматривался и привык, а может – где-то что-то осыпалось, и линзы поперли наружу из-под штукатурки.
      – По-моему, – сказал я стоящему на пороге генералу. – Твоя слежка потеряла секретность.
      – Дурак не поймет, а умных нету, – и на этот раз отличился Макарыч. – Зайдешь?
      – Почему бы и нет.
      Мы прошли в зал и сели на диван.
      – С того раза кое-что осталось, – предложил сосед. – Будешь?
      – Я в стадии ремиссии, – гордо заявил я. – Только, пожалуйста, без комментариев.
      В комнатах у генерала все было по-спартански просто, мне кажется, что если бы не жена, то Макарыч установил бы в зале двухъярусную кровать, тумбочку с флагом и телевизор.
      Телевизор был включен. В местных новостях показывали, как наш губернатор перерезал ленточку перед недавно отстроенным коровником, в одном из районных центров. Вокруг правителя стояли серьезные мужики с обвислыми щеками и дружно аплодировали. Вид у губернатора был такой, как будто он построил этот коровник своими собственными руками. Какой-то колхозник подошел к микрофону и стал слезно благодарить нашего вождя.
      – Дорогой товарищ губернатор, вы так много делаете для тружеников села, – кипятился он. – Благодаря вашей неусыпной заботе мы с каждым годом живем все лучше и лучше. Спасибо вам, что вы не даете проклятым олигархам из Москвы в лице Пичугина разворовать наше народное богатство!
      Генерал прикатил с кухни сервировочный столик, нажал кнопочку на пульте, прислушался к воцарившейся тишине, налил в рюмку пятьдесят грамм водки, выпил и закусил соленым груздем. Я проглотил слюну и ограничился одним грибком.
      Кто-то мне хвастался, что может поддерживать беседу и вести задушевные разговоры на трезвую голову. Я очень сильно сомневался, что такое возможно, но решил попробовать.
      – Давно собираюсь тебя спросить, – решительно начал я. – Что это ты там преподаешь в своем институте?
      – Теорию самозащиты и безопасности.
      – И в чем она заключается?
      – В двух словах?
      – В двух словах.
      – Нужно знать опасность. Другими словами: ожидание опасности на девяносто процентов обеспечивает твою безопасность.
      Пуля уселась мне на носки. Из уважения к генералу я ее не оттолкнул.
      – Как это? – спросил я.
      – Каждое свое действие ты должен оценивать с точки зрения наличия риска и опасности. Ну, например: вышел из дома, под ногами лед, перейди на другую сторону, потому что существует опасность упасть и разбить голову. Близко к стенам дома ходить нельзя, потому что может упасть сосулька. Все просто.