Олигархи Малого Урюпинска - Бизнес-блюз

      За спиной медсестры висел красочный плакат: «В нашем отделении установлен компьютерный томограф, приобретенный на средства из областного бюджета по личному указанию губернатора». Плакат очень походил на икону. Под ним не хватало только коврика для отбивания поклонов.
      Ко мне подошел Спарыкин.
      – Ну, что будем делать? – спросил я.
      – Надо подумать.
      Мы спустились вниз.
      – Как там дела? – чересчур взволновано спросил Дальтоник.
      – Жива, – сказал я.
      – Поехали к тебе, – обратился в мою сторону полковник. – Нужно собраться на совет.
      – У меня лечение, – попытался возразить Чебоксаров.
      – Заткнись, – перебил Спарыкин. – Один день не полечишься, небось, не сдохнешь. Позвони специалисту по пожарам, – обратился он ко мне. – Как там его?
      – Полупан.
      – Вот. А я через ребят найду того паренька, который шарит в компьютерах. Пусть тоже подъедет.
      – Федя? Он должен быть у нас в офисе. Я его нанял.
      – Хорошо. Пошли. Времени нет совсем.
      Мы расселись по машинам. Я набрал Полупана и рассказал ему о последних событиях. Он, не сопротивляясь, пообещал приехать.
      Я не стал ставить машину в гараж, мало ли, припарковался рядом с Колькиным «мерседесом» во дворе под фонарем. Спарыкин предложил подождать Полупана на улице, проветрить мозги. Чебоксаров отказался, он боялся менингита. А у меня не было шапки. По-моему, я ее потерял еще осенью. На площадке нас встретил генерал.
      – Целый отряд, – вместо приветствия сказал он. – Давайте ко мне, бойцы. Отметим победу на вьетнамском направлении.
      – Нам не до побед, – пожаловался я. – У нас проблемы.
      – Тем более, ко мне.
      Я пожал плечами, а Спаркин сказал:
      – А почему бы и нет.
      Мы расселись в зале, кто на диван, кто на стул. Мне досталось кресло. Пуля, не привыкшая к такому скоплению народа, ошалело сидела в углу и не знала, что делать. Пить спиртное мы все дружно отказались, а на счет пожрать у Макарыча было негусто. Он принес с кухни палку колбасы, хлеб и покрошил все это каким-то неимоверным кинжалом. Потом поставил чай. Еще у генерала нашлось три вида конфет в красочных коробках. Мы с полковником переглянулись.
      Пока накрывался стол, Спарыкин пояснял генералу суть ситуации. Макарыч задавал дельные вопросы.
      – Когда Ольга застала Серегу с блядями, она уже решила, что уйдет от него. На это требовалось время и силы, – делился своими соображениями полковник. – Поэтому она и отпросилась на работе. Я разговаривал с ее матерью, та клянется, что Ольга ей не звонила и ни о чем не предупреждала. Видимо, это все-таки был порыв. Она приняла решение, но для его осуществления ей нужен был толчок. Проще говоря, ей нужно было поскандалить, чтобы оправдать свой уход. А когда это произойдет, она не знала. Ты должен был проснуться сам. Поэтому она и не вызвала такси. Ребята проверяли: ни в одной из таксомоторных фирм города не было вызова к твоему дому в этот день и в это время.
      Оказывается, Спарыкин не зря проводил время.
      – Возможно, – продолжил полковник, обращаясь ко мне, – она вначале даже собиралась уехать на своей машине, но во время ссоры с тобой передумала. Преступники, однозначно, следили за твоим домом. Потому что тоже не могли знать, когда она выйдет. Скорее всего, они ждали тебя и переиграли свои действия, увидев, что Ольга с Маринкой стали ловить такси.
      – Чего они хотят? – спросил генерал.
      – Мы не знаем.
      Телевизор до этого момента тихо и мирно стоявший на тумбочке, в самом углу, неожиданно включился и выдал изображение. Полупан и Федя переминались с ноги на ногу около двери в тамбур и поочередно нажимали на кнопку моего звонка.
      – Это наши люди, – сообщил Чебоксаров генералу.
      – Так иди и открой, – ответил тот.
      Когда Дальтоник вышел, генерал спросил:
      – А зачем вы взяли с собой этого мудака? Я еще в прошлый раз заметил, что он слишком много жрет и ссыт мимо унитаза.
      Какой прошлый раз он имел ввиду, я не знал.
      – Для кучности, – ответил Спарыкин.
      Когда новенькие вошли и расселись, у меня зазвонил телефон. Номер определился незнакомый, и голос тоже был незнакомый и неприятный.
      – Твоя дочь у нас, – буднично и спокойно сказал мужик на том конце радиосигнала. – Мы ее тебе вернем, если ты отдашь то, что тебе не принадлежит.
      – О чем вы говорите? – спросил я.
      Самое главное не сорваться на истерику и не наломать дров.
      – Ты сам знаешь.
      – Нет. Я ничего не знаю!
      До меня наконец-то дошел смысл происходящего. Сердце забилось, ноги стали ватными.
      – Знаешь.
      – Клянусь, нет!
      – Чем это ты клянешься?
      – Чем угодно!
      – У тебя ничего нет. Жены нет, дочь у нас, на мать тебе всегда было плевать.
      Они все про меня знают!
      – Я клянусь своей жизнью!
      Наконец, Спарыкин и все те, кто находился в комнате, поняли, что происходит что-то экстраординарное. Макарыч замахал в воздухе кулаком, призывая, чтобы все заткнулись.
      – Эта клятва вообще ничего не стоит, – подумав, сказал собеседник.
      – Я действительно ничего не знаю.
      Похоже, мне, наконец, поверили.
      – Так узнай. У тебя еще есть время.
      – Как?
      – Подумай. И, пожалуйста, без всяких там следопытов. Ты уже понял, какая участь их будет ждать?
      – Понял.
      – И без ментов. А то твоей дочери – хана.
      – Ладно.
      – Я позвоню и скажу, куда принести. Если замечу подозрительные шаги с твоей стороны, можешь с дочкой попрощаться.
      И все. Тишина.
      – Кто это был? – спросил Чебоксаров.
      «Дед Мороз», – хотел сказать я, но промолчал.
      – Чего они хотят? – спросил Макарыч.
      – Чтобы я вернул им чужую вещь.
      – Какую вещь? – опять спросил Дальтоник.
      Придурок.
      – Я не знаю.
      – Дай-ка телефон, – попросил Федя.
      Он вошел в меню и посмотрел номер, с которого был сделан звонок.
      – Нужно срочно пробить у ребят.
      – Ты что думаешь, они идиоты? – не согласился я.
      – Всякое бывает, – встрял Спарыкин. – Вероятность небольшая, но все же есть.
      В итоге мою трубку отдали Полупану, и он начал куда-то звонить.
      – Если они просят то, о чем ты не знаешь, значит, эта вещь попала к тебе случайно, – изрек Федя.
      – Я думаю, – высказал свое мнение полковник, – что тут все дело в компьютерах. Вот смотрите, сожгли компьютерщика, затем его бабу, затем вывезли все железяки со склада, потом пытались залезть в нашу сеть.
      – Сами по себе компьютеры вряд ли кого-то интересовали. Значит, все дело в информации, которая в них хранилась, – Федя разлохматил себе волосы и стал похож на непризнанного гения.
      – Бандиты уверены, что эта информация у тебя, – вставил генерал.
      – Почему?
      – Давайте думать.
      Полупан перестал разговаривать по телефону и подошел к нам.
      – Телефон, с которого звонили автомат на вокзале, – сообщил он.
      – Это нам что-то дает? – спросил Чебоксаров.
      – Пока нет, – пояснил Спарыкин. – Если еще пару раз позвонят из одного и того же района, тогда можно задуматься.
      – Вы меня сбили, – пожаловался Федя. – Ко мне в голову залетела качественная мысль, но вы ее выгнали своим телефоном. Где тут можно курить? – обратился он к Макарычу.
      – В туалете.
      Федя и Полупан встали и пошли в сторону кухни, доставая на ходу сигареты.
      – Не бросайте бычки в унитаз, они размокают и потом плохо прикуриваются, – крикнул им вслед генерал.
      Кроме «Дальтоника», никто не засмеялся.
      Мне тоже хотелось пойти с ними, но нормально покурить у меня бы не получилось, а что-то кому-то объяснять желания не было.
      В комнате повисла тишина. Сосредоточиться мешало сопение и прерывистое дыхание маленькой собачки.
      Когда курильщики вернулись, к ним обратился полковник:
      – Выходит, что Виталик спер у кого-то какую-то информацию. Видимо, важную. Видимо, он решил заработать на этом денег. Хозяева об этом узнали. Его устраняют, но информацию не находят. Решают, что она перешла к Лене. Ее тоже убивают, а теперь думают, что она у тебя.
      – Получается так, – согласился я.
      – А при чем тут «Отличник»? – осведомился Чебоксаров.
      – Какой «Отличник»? – не понял Полупан.
      – Апрельцев, – пояснил полковник.
      – Апрельцев следил за моей женой, – сообщил я. – Они тоже следили за ней. Видимо они решили, что Апрельцев следит за ними, и дали мне понять по телефону, что так будет с каждым.
      – Все очень непонятно и запутано, – раздраженно проворчал Чебоксаров.
      – Возможно, что ваш парень ничего ни у кого не воровал, – Федя вертел из волос сосульки. – Скорее всего, он просто что-то попутал. Вот смотрите, ему принесли комп, он его стал чинить и что-то не туда скачал, не то заменил или вообще случайно стер. Когда много машин в работе, всякое может быть. Эта информация, скорее всего, давно утеряна, и все жертвы – зряшные.
      – Да что это за информация такая, из-за которой столько делов можно натворить? – воскликнул Полупан.
      – Мало ли, – загадочно вымолвил Федя таким тоном, как будто ему приходилось встречать и не такое. – Мы теперь уже вряд ли что узнаем. Я вообще-то почти никогда ничего не записываю. У меня все в голове. С другой стороны, больше двух-трех компов в работе у меня сроду не было. Точнее было пару-тройку раз, штук по пять одновременно. И все хозяева торопят. А денежек-то охота заработать! Я тогда вел рабочие записи, чтобы не запариться. Наверное, он тоже что-то писал, но все это давным-давно сгорело.
      У меня в голове что-то щелкнуло.
      – Записи не сгорели, – сообщил я Феде. – Их таскала с собой эта Лена. Она на другой стороне рисовала. Бумагу экономила. А рисунки забыла у нас в офисе.
      – Это про «пеньки» и «асусы»? – догадался он.
      – Угу.
      – За это ее и хлопнули. Где теперь эти рисунки?
      – Я их выбросил.
      – Зачем? – спросил Колька.
      – Откуда я знал!
      – Сам же говорил, что картинки красивые.
      – Что теперь об этом говорить.
      – Куда ты их выбросил?
      – В корзину у себя в кабинете.
      – Так они, наверное, там и лежат, – предположил полковник.
      – Это было сто лет назад. Фая уже все давно отнесла на свалку.
      – Дождешься от нее, – не поверил Спарыкин.
      – А у меня она каждый день выкидывает, – встрял Чебоксаров.
      – Вот видишь! Поехали, проверим.
      – Поехали, – согласился я.
      Макарыч тоже отправился с нами. Он сел ко мне, Спарыкин – к Кольке, остальные поехали каждый на своей.
      Дворник у подъезда сдирал с земли одежду, обнажая ее беззащитное черное тело перед лицом свирепствующей вьюги. Я посмотрел на него подозрительно. Даже остановился. Никому нельзя верить. Хотя морда вроде та же, уже года два.
      – Как ты думаешь, там они или нет, эти рисунки? – раза три спросил генерал, пока мы ехали. От возбуждения он раздувал ноздри.
      Я не отвечал на его вопросы. Откуда я мог знать?
      Рабочий день подошел к концу. Кроме охранника и уборщицы в офисе никого не было. Можно было подойти к Фае, которая мыла полы на первом этаже, и спросить, когда она опустошала мою корзину. Меня так и подмывало это сделать. Но я взял себя в руки, поздоровался и прошел наверх. Все остальные двинулись за мной. Мы как ехали по городу вереницей, так и поднялись – гуськом.
      Я открыл дверь ключом и зажег свет. Потом подошел к столу. Корзина была полной. Рисунки лежали с самого верха. Я вдохнул полные легкие воздуха и сел в кресло. Вернее опять упал. Ноги подкосились.
      – Они здесь, – сказал я и нагнулся под столешницу.
      – Йес! – сказал Федя.
      Я вытащил картинки и разложил на столе обратной стороной. Некоторые листы были исписаны очень сильно, на некоторых были нарисованы какие-то линии и цифры, другие почти не имели информации.
      Федя собрал их в кучу и стал рассматривать.
      – Это рабочие записи прогера и ремонтника компьютерной техники, – пробормотал он. – Надо разбираться. Здесь всё?
      – Вроде, – я еще раз для порядка порылся в урне.
      – Тогда я их сейчас отксерю и заберу. Мне надо с ними поработать. Поеду домой. Где у вас ксерокс?
      – Давай, я размножу, – вызвался Чебоксаров. – Тебе обе стороны?
      – Картинки не надо.
      Чебоксаров ушел в бухгалтерию. Макарыч с полковником о чем-то трепались в полголоса. Полупан и Федя читали надписи, причем Полупан – с глупым видом.
      Открылась дверь, и вошла Фая, гремя ведром и размахивая тряпкой.
      – Сергей Леонидович, можно я уберусь у вас?
      – Че, невтерпеж? Любопытство раздирает? Решила убраться в кои веки?
      – Я каждый день убираюсь.
      – Да что ты говоришь?! – заорал я. – Каждый день?! Может, и мусор из корзины каждый день выкидываешь?!
      – Нет, мусор – два раза в неделю, – не моргнув глазом, соврала уборщица.
      – А два раза в год, не хочешь?! Совсем охерела! Я месяц назад выкинул бумаги, так они до сих пор в урне лежат! Там у тебя уже скоро черви заведутся! Я тебя выгоню к чертовой матери!
      Фая бросила тряпку в ведро, подняв кучу брызг, и сделала обиженное лицо.
      – Просто у вас там редко бумаги бывают. Вот Николай Александрович, он всегда, когда работает, выкидывает очень много мусора. А у вас почти всегда пусто.
      – Это не твое дело. Ты каждый день должна корзину очищать. Ясно тебе или нет?
      – Ясно.
      – Если ясно, то иди отсюда! Еще раз корзина будет полной, выгоню в два счета!
      Уборщица покраснела и, пятясь задом, покинула комнату.
      Все присутствующие смотрели на меня, как на больного.
      – Тебе нужно было ей спасибо сказать, – возмутился генерал.
      – Ты чего разорался? – поинтересовался Спарыкин.
      Действительно.
      – Сам не знаю. Нашло что-то.
      После воплей мне легче не стало. Наоборот, затряслись руки. Показалось, что меня как-то все сразу застеснялись. И даже отодвинулись.
      Вернулся Чебоксаров. Он держал в руках две стопки бумаг.
      – Куда деть подлинники? – в воздух спросил он.
      – Давай мне, – попросил я. – Теперь-то я с ними не расстанусь.
      – Помнишь, – спросил у меня Колька. – Мы один шедевр вроде бы кому-то отдали?
      – Точно, там была нарисована Лариса. Мы ей и отдали. Представляете, – заискивающе обратился я ко всем. – Баба просто сидела, ждала меня и от нечего делать набросала портрет секретарши. Между прочим, очень похоже. Она была талантливой.
      – И где этот лист сейчас? – поинтересовался Федя.
      – Там у Ларисы на столе в рамке в прихожей. Принеси, пожалуйста, – обратился я к Чебику.
      Дальтоник ушел и почти сразу вернулся.
      – Там его нет.
      – Как нет? Вчера еще стоял. Эта дура раскрасила портрет гелиевыми ручками.
      – Ну вот, началось, – подключился к разговору полковник.
      – Да точно – нет, – заверил всех Чебоксаров. – Рамка лежит пустая, а рисунка нет.
      – Уперли, – предположил я.
      – Факт, – согласился Федя. – Значит, там было что-то ценное.
      – Главное, рамка на месте, а рисунка нет, – еще раз возмутился Чебоксаров.
      – Тут действует целая банда, – догадался Полупан.
      – Да подождите, вы, – перебил его Макарыч. – Нужно ей позвонить и узнать.
      Я открыл записную книжку и нашел домашний номер Ларисы.
      – Алло.
      – Привет. Помнишь, мы отдали тебе рисунок, который нарисовала подружка Виталика?
      – Да
      – Ты куда его дела?
      – А зачем вам? – игриво спросила она.
      – Я буду дрочить на него тревожными зимними вечерами.
      Я хотел, как обычно промолчать, но, все же, сказал. Зачем? Не знаю. Вырвалось. Лариса бросила трубку.
      – На, теперь ты поговори, – передал я трубку Кольке.
      Чебоксаров нажал повтор.
      – Ларис… – успел сказать он, потом долго слушал. – Да не обращай внимания… Нам нужно знать, где этот портрет. Нужно… У тебя где? Дома? Хорошо, мы сейчас приедем.
      – Она взяла его домой, – пояснил он нам после окончания разговора. – Нужно съездить забрать.
      – Не обязательно, – высказался Федя. – Пусть просто продиктует, что там написано на обороте.
      Чебоксаров опять взял в руки трубку.
      – Лариса, посмотри, пожалуйста, там, на обороте есть какие-нибудь записи?
      Последовала долгая пауза.
      – Ясно. Я сейчас передам телефон человеку, продиктуй ему, пожалуйста.
      Он перепоручил разговор Феде.
      Я подсунул под руки парня лист бумаги и карандаш. Федя начал что-то чертить и задавать вопросы.
      – Значит, я вас правильно понял? – спрашивал он. – В скобках написано: «сосед Лены»? Нет? А что в скобках? Под надписью «сосед Лены»? Так. «Винт». Так и написано, «винт»? Ясно. Да, это важно. Это – марка. Диктуйте по цифрам. Записал. На том конце стрелки такая же нумерация? Ясно. Значит, это – один и тот же винт… Это значит – процессор. На другом конце стрелки написано «контора»? Какая «контора»? Не сказано? Просто «контора». Так.
      Он разговаривал минут пять, потом резюмировал:
      – Есть зацепка. Существует какой-то сосед Лены. Он сдавал на ремонт компьютер. Что происходило дальше, я пока не знаю. Есть еще несколько фамилий и организаций. Я поеду домой, все проанализирую. По пути заскочу к Ларисе, заберу рисунок. Когда видишь записи наяву, как-то яснее мыслить. Кто знает ее адрес?
      Я сказал, где она живет. Было непонятно, зачем Федя просил ее диктовать, если все равно собрался заехать.
      Спарыкин и Полупан сообщили, что поедут в УВД и будут на связи до двенадцати ночи, потом опять с семи утра. Спарыкин сказал, что попробует поставить мой телефон на прослушку.
      – Теперь уже, конечно, время позднее, – посетовал он. – Но я подниму кое-какие связи. Если мне это удастся, я тебе сообщу. В том случае, если они позвонят до того, как мы к твоему телефону подключимся, сразу сообщи мне.
      – У меня в ФСБ есть один знакомый специалист по переговорам, – вставил Макарыч. – Если нужно, то я его сдерну с места.
      – Пусть будет наготове, – согласился Спарыкин и обратился ко мне. – Будем предпринимать какие-нибудь официальные шаги?
      – Нет! – почти крикнул я. – Никакого официоза. И у меня ко всем просьба! Ничего не предпринимать. Они ясно сказали, что если заметят какое-то движение, ментов или слежку, то моей дочери – хана. У них глаза и уши.
      – Они позвонят или сегодня поздно вечером, или завтра рано утром, – предположил Полупан. – До этого неплохо было бы выяснить, с кем мы имеем дело.
      – И что им надо, – добавил Чебоксаров.
      Менты ушли.
      – Поехали домой, – сказал генерал
      – Поехали, – согласился Колька.
      Мы спустились в зиму.
      – Если хочешь, – предложил Дальтоник. – Я поеду с тобой. Побуду рядом.
      «На кой черт ты мне нужен?», – хотел сказать я, но промолчал.
      Мое молчание Чебоксаров воспринял, как согласие.
      – Давайте, ко мне в машину, – он нажал на пульт сигнализации.
      – Нет, ко мне. Я сам поведу, тем более что я тебе должен.
      – Да брось ты.
      – Ничего не брось.
      Мы все залезли ко мне в «тойоту». Макарыч сел спереди, Колька на заднее сиденье. Всю дорогу никто не проронил ни слова.
      В тамбуре до сих пор пахло дорогими женскими духами. Или снова. Может, Макарыч уже отдал Белле ключ?
      Генерал ушел к себе. Его встречала Пуля. Нас никто не встречал. Мы прошли в зал и включили домашний кинотеатр. На первом канале наш губернатор открывал сельскую библиотеку, на втором он же раздавал инвалидам и участникам войны автомобили «Ока». На третьем – глава какого-то района с воодушевлением рассказывал о том, как губернатор помогает ему газифицировать деревню. Несколько восторженных сельчан служили подтверждением его слов. На четвертом – приглашенный из Москвы журналист рассказывал о связях Пичугина с Аль–Каидой. Короче, ничего интересного.
      Колька пошел на кухню готовить ужин. А я отправился в кабинет, разложил на полу рисунки Лены и снова стал на них смотреть. Вот ворота, в них въезжает автомобиль «ГАЗ», вот часы на стене, вот деревья. Зима. Рядом я разложил портреты принцесс.
      А если они позвонят на домашний? Нужно спросить у Спарыкина, не сможет ли он поставить на прослушку два телефона?
      Колька крикнул, что ужин готов. В дверь постучали. Это мог быть только Макарыч.
      – Мой парень в ФСБ сказал, – сообщил генерал, – что если они позвонят, то ты должен в первую очередь попросить, чтобы они доказали, что твоя дочь все еще жива.
      – А что есть вероятность… – я побоялся закончить предложение.
      – Да нет, просто такой порядок. Начало торговли. Пусть дадут ей трубку, пусть она скажет пару слов. Это самое лучшее, или видеозапись со свежей газетой. Короче, прежде чем разговаривать с ними, пусть они ее покажут. И еще, делай вид, что ты знаешь, о чем речь. Пусть они думают, что та вещь у тебя. Парень, несмотря на Новый Год, согласился все бросить и приехать по мере необходимости.
      Потом мы все вместе поужинали. Чебоксаров приготовил очень вкусное мясо. Макарыч не торопился, значит, Беллы у него не было.
      Потом они с «Дальтоником» смотрели телевизор, а я часов до трех лежал на диване с открытыми глазами.
      Никто так и не позвонил.

12.

      Если бы Колька был артистом, то, несомненно, его основным амплуа были бы роли белогвардейцев. Причем не каких-то там благородных, кичащихся своей офицерской честью, а самых что ни на есть подлых и жестоких, направо и налево расстреливающих красных комиссаров. Сегодня из него получился бы неплохой раненый поручик.
      – Чешется, падла, – сказал он, увидев меня в дверном проеме.
      Дальтоник сидел за кухонным столом и пытался засунуть ложку под гипсовую повязку. На плите что-то жарилось.
      Немудрено.
      – Давай снимем. Уже все сроки прошли, – предложил я.
      – А как? Наверное, надо ехать в больницу.
      – Зачем нам больница? У меня есть большие ножницы, разрежем – делов-то.
      – Не, – побоялся он.
      Пока я умывался, Колька набуровил мне целую тарелку жареного мяса с картошкой, но есть не хотелось.
      – Что-то не звонят, – я вяло ковырялся вилкой, выискивая поджаренные кусочки. Таковых не имелось. Колька мастерски готовил без подгоревших мест, считая поджарку страшным канцерогеном.
      – Еще только половина девятого утра, – попытался успокоить меня мой напарник.
      – Думаешь, спят?
      – А че? Тоже, небось, люди.
      – Вряд ли.
      После завтрака я попытался смотреть телевизор, потом тупо глядел в окно, потом сел и зачем-то открыл книгу. Бесполезно, перед глазами был белый лист с черными точками. Никакой информации.
      Минут десять я ходил по квартире, потом позвонил Спарыкину. Полковник сказал, что мой телефон поставить на прослушку удалось, причем оба, пожелал, чтобы я не психовал, заверил, что все под контролем и, сославшись на занятость, отключился.
      Я взял обе трубки, пошел в кабинет и стал опять смотреть на рисунки. Машина въезжает в железные ворота, часы на здании, будка сторожа, сугробы. Где это? Что-то знакомое. Я никак не мог вспомнить.
      Потом я позвонил с домашнего на сотовый, потом – наоборот. Все жужжало и работало.
      Я набрал Федю. Он был недоступен.
      Полупан тоже находился вне зоны действия сети.
      Раздражение нарастало. Всем на меня насрать. Небось, уже празднуют.
      От нечего делать решил попробовать нарядить елку. Не получилось. Руки совсем не слушались. Расколотив два стеклянных шара, пошел в спальню и лег на кровать. Минуты через две, вскочил как ужаленный и кинулся в зал за телефонными трубками, зажав их в руках, вернулся. По потолку плыли тени.
      Чебоксаров все еще гремел на кухне посудой. Я пошел к нему.
      – Почему они не звонят? – спросил я.
      – Я не знаю. Может, у них тактика такая? Они ждут, когда клиент созреет.
      – Чего же им надо?
      – Я не знаю. Постоянно об этом думаю, – он что-то жевал.
      Теперь я поплелся в кабинет. Перевернул листы рисунками вниз и стал вчитываться в ахинею, написанную Наконечным. Потом опять обратился к пейзажу. Я безуспешно силился что-то понять.
      Дальтонику кто-то позвонил. Он поздоровался и стал говорить в трубку:
      – Да. Да. Да, – потом заглох, слушал, потом опять:
      – Да. Да. Да.
      Дальше он долго молчал. И снова обрывки:
      – Тонкие тетради берем в Архангельске, а толстые в «Эксмо». Лучшее соотношение цена качество. Тем более, что уже сто лет сотрудничаем и имеем скидки. После каникул ожидается ажиотажный спрос.
      Он закончил. Вот те на! Неужели в последний день старого года еще кому-то есть дело до работы?
      Через какое-то время Кольке позвонили снова. На этот раз он ничего не бормотал, просто слушал и что-то переспрашивал. Несколько раз он спустил с цепи эмоции и выкрикнул: «Блин»!
      Около года назад Дальтоник почерпнул в одном из журналов информацию о том, что мысли и слова – материальны и влияют на здоровье человека. Причем грубость и сквернословие его ухудшают. С тех пор он дал себе слово не материться. И я, надо отметить, ни разу не слышал, чтобы он его нарушил. Вот и теперь он бубнил детское слово «блин», а в конце произнес кому-то:
      – Идиоты.
      Это тоже слово грубое, и он употреблял его только в самых крайних случаях.
      Наверное, сегодня случай был крайнее некуда, потому что Колька пока шел ко мне, постоянно повторял:
      – Идиоты, идиоты.
      – Они все испортили, – сказал он, остановившись в дверях. – Идиоты.
      – Кто?
      – Менты: Спарыкин, Полупан и Федя.
      С меня бурлящей рекой полился пот.
      – Что случилось?
      – Звонил Спарыкин. Тебя эти деятели боятся набирать. Они там провели обыски и задержания. Естественно, никого не нашли.
      – Какие обыски?
      – Ночью больной на голову Федя сообщил всем, что он расшифровал записи Виталика. Менты подняли базу данных, разбудили участкового, взяли санкцию прокурора и со взводом спецназа поставили на уши всю пятиэтажку. Оперативно сработали.
      – Какую пятиэтажку?
      – В которой жила Лена. Федя доказал, что у некоего соседа Лены и нашего офисного компьютера были одинаковые винты. Виталик или перепутал их, или специально поменял. Скорее всего, информация, которая была на них, теперь утеряна, но преступники об этом не знают. Понимаешь, вроде все сходится. Он ремонтирует этому мифическому соседу комп. Тот приносит его домой, а нужной информации нет. Он возвращается, и сворачивает Наконечному голову. Потом пытает Лену и выясняет, что его железо пропало где-то у нас.
      – Ахинея какая-то.
      – Все очень логично.
      – А зачем они делали обыски?
      – Они вычислили каких-то там подозрительных личностей в количестве двух человек и решили, что дело в шляпе. Взяли их тепленькими, переворошили хаты. Теперь выяснилось, что те бедолаги совсем ни при чем, а если и при чем, то молчат, как партизаны, а дочери твоей нигде нет. Короче, натворили делов.
      – Я же им сказал, чтобы они ничего не предпринимали!
      – Ну, вот.
      Чебоксаров выглядел очень расстроенным. Я схватился руками за голову.
      – Похитители меня предупреждали: никаких ментов! Теперь понятно, почему они не звонят. Боже! Что же там с моей девочкой?
      – Подожди, не отчаивайся, – Дальтоник почесал гипс. – Если эти дураки не могут думать, давай думать сами.
      – Я всю ночь думал.
      – Я тоже. Понимаешь, там не сказано, какой сосед.
      – Естественно, если бы там было сказано, то мы бы его уже достали.
      – Понимаешь, сосед может быть не обязательно по жилью, а, например, по парте, по саду или по работе. На эту тему ни у кого не хватило ума задуматься.
      Действительно, не хватило.
      – Ну, и что нам это дает?
      – Я не знаю. И еще, эти ее рисунки. Что рисует человек, когда кого-то долго ждет? Тебе приходилось когда-нибудь что либо рисовать?
      – Да. И совсем недавно. У доктора.
      – И что ты нарисовал?
      – Негра.
      – Почему? – Колька не на шутку удивился.
      – Потому что вьетнамцы у меня плохо получаются.
      – Значит, если бы у тебя вьетнамцы получались хорошо, то ты изобразил бы именно их? – Чебоксаров присел рядом со мной на диван.
      – Да.
      – Почему?
      – Они у меня вот где! – я провел рукой по горлу.
      – Делаем вывод, что, каждый чертит, рисует или говорит только о наболевшем.
      – А при чем тут пейзаж?
      – Стало быть, она так часто его видит, что подсознательно рука сама выводит. Этот рисунок всегда у нее перед глазами. Каждый день. Он набил оскомину. При ее таланте, нарисовать эту тему, все равно, что для нас – расписаться.
      – А принцессы?
      – Принцессы нас не интересуют. Она живет или работает в таком месте, откуда виден этот пейзаж.
      – Да она нигде не работала.
      – До этого. Ну-ка покажи шедевр.
      Я опять разложил рисунки в панораму.
      – Что мы видим? – стал размышлять Колька. – В железные ворота въезжает ГАЗик с номерным знаком 534. Букв не видно.
      – Ты бубном-то своим погреми, – постукал я его по голове. – Откуда баба может разбираться в марках автомашин, да еще и смотреть на номера?
      – А она и не разбирается. Просто по памяти.
      – Я уверен, что номер – от балды.
      – Давай проверим. Я закажу Спарыкину.
      Дальтоник нажал на своей трубе две цифры.
      – Слушай, пробей нам машину, – произнес он в телефон. – Грузовой ГАЗ, бортовой. Номер – 534. Кабина темного цвета. Он помолчал секунд пять и сказал:
      – Хорошо.
      – Сейчас пробьют. Чем черт не шутит. Мне, кстати, эта местность знакома. Только не могу вспомнить.
      – И мне.
      Минут десять я стучал пальцами по коленям. Чего они там так долго?
      Колька сверлил глазами бумагу.
      – Ты прав, – сказал он. – Она, конечно, в машинах не разбирается. Тут ГАЗик сам на себя не похож. Вариации на тему. Но, это все-таки ГАЗик. Смотри, на циферблате восемь часов десять минут. Скорее всего – утра. Потому что светит солнце. Она каждый день ровно в восемь приходит на работу и видит из окна этот сюжет. Надо узнать, где она работала.