Пес хотел есть. Он прилег на обрывок холщового мешка, валявшегося перед будкой, положил голову на передние лапы и стал тихонько выть. О нем, определенно, опять забыли.
      В последнее время такое случается довольно часто. Иногда приходится мучиться голодом целый день, пока Федорыч не пойдет с обходом и не увидит его жалобную морду.
      – Опять я забыл о тебе, кобелина вонючая, – говорит в таких случаях хозяин и, наконец, наполняет миску.
      Понятно, если напомнить о себе, или хотя бы погреметь цепью, сторож может и спохватиться, но Сфинкс – собака старая, не какой-нибудь там пустобрех, он хорошо знает правила. Шуметь без повода нельзя. Мало того, что это некрасиво, можно еще и по носу схлопотать, если хозяин поймет, что его потревожили зря.
      За спиной, около ограды, послышался шорох. Пес обернулся на звук и разочарованно вздохнул. Ворона. Их тут без счета – жирные и наглые. Брехать на каждую – себе дороже, осипнешь, а толку никакого.
      Пес по кличке Сфинкс родился в девяносто третьем году здесь на базе, в этой самой будке. Мама у него была кавказская овчарка, а про папу ничего неизвестно, но размеров он был явно не гигантских, раз смог пролезть между железными прутьями забора.
      Прилетела синица, села на край пустой миски, стукнула клювом по алюминию и исчезла. Пошел снег.
      Между тем уже совсем стемнело, работники потянулись к выходу. Пес натянул цепь и завилял хвостом. Случались дни, когда кто-нибудь из работников вытряхивал в его тарелку из полиэтиленового мешка остатки обеда.
      Только не сегодня. Мало того, из-за снега, хозяин не вышел на улицу и прощался с уходящими стоя у окна. Есть вероятность, что он не покинет свою сторожку до самого утра. Совсем худо.
      Нужен повод, чтобы залаять, иначе придется спать на голодный желудок. Самое подходящее, если кто-нибудь полезет через забор. Тут не имеет значения, знакомый или чужой. Лазить через забор не позволительно никому. Такое бывает очень редко, но если пес обнаруживает нарушителя, на его голову обрушиваются всякие блага в виде разнообразных лакомств и добрых интонаций. Поощряется лай на незнакомцев, даже если они входят через ворота. Не ругают, если потявкать на чужую собаку. Вот и все поводы. Совсем немного.
      Пару раз летом, когда про него в очередной раз забыли, и в животе сосало нестерпимо, пес использовал хитрую уловку. Он начинал лаять в лес за забором. Чтобы хитрость сработала, нужно самому поверить, что там кто-то есть. Нужно лаять самоотверженно и зло, желательно подпрыгивать на месте и пускать пену изо рта. Даже если хозяин выскочит из своего домика, нельзя останавливаться. Если прикажут заткнуться нужно все равно смотреть в лес и хищно оскаливаться. Проверено – жратва будет.
      Но это крайний случай, к тому же нужна полная темнота.
      За оградой послышался шум двигателя и в створе ворот показались два человека. Знакомые. Один держал в правой руке небольшую сумку, в которой звенело стекло, а левой придерживал товарища. Тот, которого держали, стал кричать и махать руками.
      Из сторожки вышел Федорыч. Он буркнул что-то на ходу, и, не обращая внимания на крикуна, они отправились к бумажному складу.
      Их не было очень долго. Пес даже успел уснуть. Даже снег перестал тонкой манкой сыпать с неба.
      Когда они появились, шатало уже всех. Ничего хорошего это не предвещало.
      Троица встала посреди двора и принялась тыкать пальцами в небо. Сфинкс тоже посмотрел вверх и облизнулся.
      Федорыч вернулся в свою сторожку, гости, крича как вороны, завели машину и уехали.
      Есть хотелось почти нестерпимо. Появилась женщина. Знакомая. Она тут часто бывала. Проходя мимо, что-то приветливо сказала и тоже отправилась на бумажный склад. На складе она пробыла недолго, вышла вместе с кладовщиком. Он проводил ее до калитки и вернулся.
      После этого долго никого не было. Пробегала белка, мяукала кошка. Все это не повод для лая.
      Наконец где-то вдали остановилась машина. Заскрипел снег. Сфинкс напрягся и встал. На территорию базы вошли трое. Опять облом – двое здесь уже бывали раньше. Их приводил кто-то из работников. Пришельцы вели себя по-хозяйски. Один поднялся по ступенькам в домик к сторожу, открыл дверь, заглянул внутрь и что-то сказал своим спутникам. Они прошли на бумажный склад.
      Их личности не понравились собаке, от них исходила угроза.
      Наконец Сфинксу повезло. Когда подозрительные люди пошли обратно, он заметил в руках у одного из них железный ящик. Это не по правилам. Днем с базы можно вывозить и выносить все что угодно, но ночью, когда шлагбаум опущен, руки у всех должны быть пустыми.
      Это повод. Это замечательный повод.
      Пес подпустил гостей поближе, резко вскочил, громыхнув цепью, и залился самым злобным и громким лаем, на который только был способен.
      От неожиданности люди шарахнулись в сторону, один упал, а другой поднял с земли кусок льда и запустил им в собаку. Потом они побежали.
      Сфинкс залаял еще громче, довольный произведенным эффектом.
      Хозяин так и не вышел. Когда люди скрылись и стих шум машины, лаять стало уже опасно. Федорыч может не поверить, что тут кто-то был.
      Запахло дымом. Едва пес повернул голову в сторону запаха, как раздался страшный взрыв. В куски разнесло крышу бумажного склада. Наружу вырвались языки пламени.
      Есть уже совсем не хотелось.

      Светящийся циферблат настенных часов показывал четыре часа. Утро. По пути в туалет я безуспешно пытался восстановить вчерашний вечер. Это важно, чтобы понять, где закончилась пьянка, – дома или на выезде. Если дома, то наверняка где-то что-то еще осталось.
      Мошонка и подмышки пованивали ацетоном. Такое случается со мной не впервые, я заметил, что химический запах появляется где-то на восьмой день пьянки. Сейчас этот аромат еще можно смыть под душем, но еще неделька, и никакая баня не поможет.
      Скорее всего, вчера мы употребили все запасы и тайники. Это хреново. Если я ничего не найду, мне уже не уснуть. В коридоре на тумбочке попалась пачка «Парламента» и зажигалка «Зиппо». В зале, после затяжки, качнуло, и я на минуту упал в кресло. Дорогой, для почетных гостей, коньяк из бара мы с Шамруком выжрали еще дня четыре назад, но я все же откинул крышку серванта и зажмурился от ударившей по глазам лампочки. Пусто.
      Знобило. Я взял со стола пепельницу, плеснул туда воды из графина и пошел в спальню. Лег в кровать на половину жены, на сухую простыню, под свежее одеяло, поставил пепельницу на грудь. Комочки пепла падали в воду, шипели и гасли, это доставляло мне непонятное удовольствие. Руки тряслись, и иногда пепел падал на материю. Серый тюлевый свет нагонял тоску. Можно, конечно, сходить в ночной киоск, но сама мысль о движении причиняла боль.
      Была еще слабая надежда, что я все-таки усну, а завтрашний день как-нибудь перетерплю. Нет, это вряд ли. Я уже не в том возрасте, чтобы так кардинально выходить из запоя.
      Телевизор. Из всех программ показывала только MTV. Когда началась реклама, меня неожиданно осенило. Скатился с кровати, дополз до раздвижного шкафа. За платьями жены нашел три бутылки сухого вина по ноль-семь.
      На кухне проткнул пробку вилкой. Через ту же вилку немного отлил в стакан, а когда в бутылке образовалась полость и пробка больше не мешала, сделал большой глоток из горла. Кайф. Ну, чем не пиво? И жажду утоляет, и тепло по животу.
      Ополовинив бутылеху, вернулся в спальню. Шторы были открыты. Я поставил пузырь на подоконник и посмотрел на улицу. Шел снег. Бессонница гнала по гололеду редкие машины.
      Выпил еще. Классно. Вот так живешь – живешь, бухаешь – бухаешь, потом в один прекрасный момент подходишь к окну, а слякоти как не бывало. Осени тоже.
      Споткнувшись о ботинки, я упал на постель и тихо уснул при включенном телевизоре.
      В семь утра в моей голове зазвонил телефон.
      «Убью подонка», – подумал я и снял трубку.
      – Папа, привет, – это дочь.
      – Привет.
      – Как здорово, что ты еще не ушел на работу. Какая у вас там погода?
      – Идет снег. Между прочим, у нас семь утра.
      – А мы с мамой почему-то насчитали – девять. Ошиблись. У нас тут уже скоро обед.
      – Ничего.
      – Пап, нам тут надоело. Очень жарко. У мамы постоянно голова болит. Мы, наверное, в Бомбей не поедем. Постараемся вернуться пораньше, если сможем обменять билеты.
      – Пораньше – это как?
      – Дня через три.
      – А где мама? Дай.
      – Алло.
      – Привет. Оль, что случилось?
      – Ничего. Надоело. Вчера весь вечер тебе звонили. Ни домашний, ни сотовый не отвечал.
      – Спал.
      – Пьешь?
      – Нет.
      – Пьешь. Пока.
      Я положил трубку и закрыл глаза. Полчаса мне снилась Бритни Спирс в самых разных позах, потом сон пропал. Я прошел по всем комнатам, зажег свет. Полный срач. В зале у батареи валялся разбитый горшок с алоэ, вокруг разбросана земля. На кухне я включил чайник и открыл холодильник. Полки были пустыми, пахло плесенью.
      Мне казалось, что я выспался, в животе барахталось чувство ложной бодрости, но я знал, как только кончится действие вина, опять накатит трясучка и отчаянная тоска. Я встал под душ и поднял руки вверх раскрыв ладони. По пальцам била теплая струя. Прощай, вонь.
      У ног плескалось зеленое озеро, сверху со скалы на руки и плечи падал голубой водопад, вокруг пальмы и тропики, попугаи, птицы-носороги и туканы. Мечта. Я дал себе слово, что сегодня ничего, кроме сухого вина, пить не буду. Я еще не был готов ограничивать себя по дозе, этот этап я пройду завтра, сделаю вечером капельницу, а может, обойдусь снотворным.
      Зазвонил телефон. Смыв шампунь, я отправился в спальню за трубкой, оставляя на паркете мокрые следы.
      На том конце был мой товарищ и компаньон Колька Чебоксаров по прозвищу «Дальтоник». Он на самом деле когда-то был дальтоником, не видел синий цвет, но потом в драке сильно получил по башке и вроде как прозрел. На самом деле я до сих пор не разобрался с его дальтонизмом. А он не любит говорить об этом. Но кликуха осталась.
      – Разбудил?
      – До тебя уже постарались.
      – У нас проблема. Горят склады на базе «Спорткульторга». Мне позвонил Гурылев, его охранник поднял с постели, вроде серьезный пожар.
      – А наш сторож почему не звонит?
      – Не знаю. Я набирал склад – длинные гудки. Может, что со связью.
      – Раз не звонит, значит, все в порядке. При опасности нашел бы возможность сообщить.
      – На всякий случай давай сгоняем. Ты как? Я мокрый.
      – Вытрись, как следует, в машине досохнешь. Через пятнадцать минут буду.
      Я вытерся и одел халат. В зале мне опять стало холодно. Я подошел к окну, чтобы закрыть форточку, наступил на землю, психанул, пнул горшок и ушиб палец. Убывающий месяц расхохотался над моей гримасой и бросил в меня из-за стекла пригоршню звезд.
      Отыскав фен, я подошел к зеркалу. С той стороны смотрел человек, для которого слово счастье – пустой звук.
      – Это не я, – сказал я и не стал сушиться.
      Прежде чем Колька позвонил мне из машины и сообщил, что он у подъезда, я оделся, выпил кружку чая и перелил во фляжку двести грамм вина из второй бутылки.
      Чебоксаров ездил на черном семилетнем «мерседесе». «Мерседес» был очень понтовым, со всеми прибамбасами, имел сто сороковой кузов и внешне ничем не отличался от шестисотого. Никто бы никогда не догадался, что Колян отдал за него всего восемнадцать штук бакарей.
      В машине орало радио. Вначале играла попса, а потом истеричный диктор начал рассказывать о том, как наш губернатор ездил в Москву на прием к Путину. Это преподносилось, как событие первостепенной важности, типа взятия Сталинграда или открытия лекарства от рака. Журналист говорил о нем таким тоном, что всем было ясно, уж теперь-то мы заживем! Женский голос поведал нам, что когтистые руки московских олигархов в лице миллиардера Пичугина тянутся к нашей области, для того чтобы разворовать народное богатство. Якобы осталось еще совсем немного и вся наша химическая промышленность и нефтепереработка окажутся в лапах международных аферистов и денежки вместо карманов трудящихся начнут уплывать за границу на оплату Пичугинских яхт. И только благодаря смелости и отваге нашей областной администрации и лично губернатора мы все еще не превратились в рабов проклятых капиталистов. Я выключил приемник, потому, что еще немного, и от этого шума в моей голове мог произойти атомный взрыв.
      – Жвачка есть? – спросил я.
      – Нет, – он подозрительно посмотрел на меня. – Шалишь?
      – Полторы недели не просыхаю. Как отправил своих девок в Индию, так и бухаю.
      Дальтоник хотел сказать что-то умное, потужился, но так ничего путного и не придумал.
      Вокруг было пушисто и сказочно. Мы плыли в полной тишине, на трассе никого, лишь фонари на обочине словно бакены. Около ночного киоска я попросил Кольку остановиться.
      – Сгоняй, пожалуйста, за «диролом», – попросил я. – У меня волосы мокрые.
      Чебоксаров с недовольным видом взял с заднего сиденья норковую шапку, опустил уши, обмотал шею шерстяным шарфом, раздраженно хлопнул дверцей. Вернулся, сунул мне целую упаковку.
      – У тебя здоровья не меряно, – сказал он, когда мы отъехали. – Если бы я столько пил, то давным-давно уже загнулся. Я сто грамм выпью, так у меня на следующий день печень отказывается работать и поджелудочная барахлит. Вот ты знаешь, где у тебя поджелудочная?
      – Нет, – признался я.
      – То-то, – назидательно сказал он. – А я заколебался, здоровья никакого. У меня что-то бок колет, вот уже целую неделю. Я думал – сердце, кардиограмму сделал, вроде все в порядке, сегодня записался на рентген.
      Чебоксаров жил один, мать умерла, отец бросил его еще в зародыше, кроме себя, заботиться ему было не о ком. За последние три года он прибавил в весе килограмм двадцать, приобрел третий подбородок, и все чаще жаловался на самочувствие.
      – Кроме этого чертового бока, – нудил Колян, – у меня, похоже, гайморит. Когда Ольга приедет?
      – Теперь уже скоро, дня через три.
      Моя жена исполняла роль Колькиного лечащего врача. Она сюсюкала с ним, таскала по аптекам и больницам, потакала его жалобам.
      На базу «спорткульторга» мы приехали перед самым рассветом. Огонь был уже потушен, пожарные собирали шланги. В стороне стояли две милицейские машины, «ДЭУ» и «УАЗ». Перед нашим складом мигала машина скорой помощи. Пожар был небольшим. Он не затронул ни одного склада, кроме нашего. Зато наш выгорел дотла. Даже крыша провалилась.
      К нам подошел Гурылев, сосед, торгующий бытовой химией, он открыл дверь со стороны Чебоксарова и радостно сказал:
      – Чуваки, а у вас там труп!
      – Снег то идет, то перестает. То пасмурно, то звездно, – ни к кому не обращаясь, зачем-то сказал Коля и повернул голову к Гурылеву. – Закрой дверь идиот, не в Зимбабве живем.
      Гурылев даже не обиделся, пожал плечами и хлопнул дверью.
      Дальтоник упал башкой на руль. Мне на секунду показалось, что он сейчас развернется, даст по газам и помчится обратно. Тоже выход. Не обращать внимания на проблему, наплевать на нее, спрятать голову по – страусиному, только жопа наружу. Проблема может сама рассосаться.
      – Но могут и трахнуть, – вслух сказал я.
      – Совершенно точно, – подхватил Колька. Как будто читал мои мысли. У нас так часто бывало.
      – Пошли, – сказал я.
      В туфли набился снег. Колька был в зимних ботинках. Я пропустил смену времен года, самый перелом. Меня опять тряхануло, то ли с похмелья, то ли от холода.
      Кроме пожарных, все люди на месте происшествия выглядели вялыми. Милиционеры ходили около пепелища, на первый взгляд совершенно бесцельно. В стороне у забора стоял испуганный чумазый сторож, у ног собака с жадностью грызла кость, мне даже с перепугу показалось, что человеческую.
      От земли шел пар. Воды было вылито немало. Я наступил в лужу. Напротив того места, где раньше была дверь нашего склада, у бордюра лежало тело, прикрытое брезентом. Над ним стоял человек в белом халате и курил. Колька предложил сходить посмотреть.
      – Сходи один, – отказался я. – В последнее время боюсь огня.
      – Там одни угли.
      – Углей тоже.
      Пока он ходил, ко мне подошел майор.
      – Вы кто? – спросил он.
      – Я один из арендаторов этого склада, Тихонов Сергей Леонидович.
      – А он?
      – Мой напарник, Чебоксаров Николай Александрович, директор ООО «Импульс 2».
      – Что у вас там было?
      – Бумага.
      Подошел Колька.
      – Это Виталик, – сообщил он, махнув рукой в сторону тела. – Почти не обгорел.
      – Его дед вытащил, – пояснил майор. – Похоже, отравился угарным газом. Только почему–то голова в крови, может, упал. А может – он пристально посмотрел на Кольку, – по черепу дали. Вам придется давать показания.
      – Без проблем, – сказал я.
      – Там у вас полно обгоревших компьютеров, – констатировал мент.
      – Виталик по ночам ремонтировал, – отозвался Колька. – Калымил. Он в этих делах – гений.
      – Он год как развелся, – пояснил я для майора. – Жить практически негде, а здесь тепло, туалет, электричество. Обставится компьютерами и что-то там высматривает. Еще и деньги за это получает. И как сторож, и как мастер. У него заказчиков много было. Его весь город знал. Его бы в любую фирму взяли, но он не хотел.
      – А нам все бесплатно ремонтировал, – мечтательно подхватил Колька. – А еще он стихи писал: «Не спи, не спи, художник! Не предавайся сну!»
      Майор посмотрел на нас, как на идиотов, кивнул и ушел.
      Со стоящих за забором сосен поднялась с ночевки огромная стая птиц, они затмили небо и прикончили тишину. Минуты три пернатые кружили над складами, а затем, хрипло каркая, улетели в сторону города. Колька получил на память белый погон на левое плечо, а у меня очень метко была затушена сигарета. Есть такая примета – птичий помет к деньгам. В нашем случае все выглядело просто издевательством.
      – Вороны, – сказал Колька, вытирая дубленку снегом.
      – И галки, – дополнил я.
      – Вороны, – буркнул он.
      Люди в штатском около пожарной машины закончили писанину и пошли в нашу сторону, с ними семенил и майор.
      Тут пришел в себя сторож, встрепенулся, окинул мутным взглядом площадку, поднял желтый от никотина указательный палец в нашу сторону и заорал:
      – Это они вчера здесь бухали!
      Собака залаяла.
      Когда он это сказал, я вспомнил Виталика, водку, сторожа, Аркашу и звездное небо. Я вчера зачем-то сюда приезжал. Мы действительно пили. Потом я стоял посреди двора, смотрел в небо, а Аркашка уговаривал меня уехать.
      Подошли менты, один из них, высокий в бобровой шапке с мужественным лицом, что-то сказал. Мы ничего не услышали из-за собачьего лая.
      – Заткни ей пасть, – проорал мент.
      Старик пнул собаку по ребрам, кобель заскулил и спрятался в конуру.
      – Дед ошибается, – обратился к менту Дальтоник. – Я здесь действительно вчера был часов в пять, но по делам, и, естественно, ничего не пил.
      – А он пил, – указал на меня сторож. – Это он водку привез, и нас всех споил, – добавил он гордо.
      – Вам придется проехать с нами, – сказал милиционер.
      – Зачем? – спросил Колька.
      – Для дачи показаний.
      – В качестве кого? – Колька начал заводиться.
      – Не морочьте нам голову, – попросил второй милиционер.
      – Давайте так, – с вызовом произнес Чебоксаров. – Вы тут свои дела заканчивайте, составляйте протоколы, снимайте отпечатки, а мы поедем к себе в офис, пригласим своих юристов, и мы в спокойной обстановке за чашкой кофе, как следует, побеседуем.
      С этими словами он вынул из внутреннего кармана удостоверение и показал его оппонентам. Как обычно ксива произвела должное впечатление, менты тут же с ним согласились, попросили номера телефонов и отпустили восвояси. Удостоверение под названием «вездеход» пробил Коле полковник в отставке Спарыкин, наша крыша, в недалеком прошлом мент номер один в городе. Они с Дальтоником очень дружили, поэтому он был удостоен лучшего, кроме «вездехода» мой напарник имел еще и полковую «недотрогу», мне же досталась всего лишь корочка «Член совета ГИБДД». Обошлась она в сто баксов. В общем, недорого, мусора берут дороже.
      Когда мы сели в машину, я повернул переключатель и направил вентилятор печки на ноги. Двигатель уже успел остыть, и стало еще холоднее. Мне хотелось выпить, но при Кольке я стеснялся браться за фляжку.
      Начался новый день, он был серым и зыбким. Даже снег, и тот был серым. От этой серости все вокруг казалось резиновым, мы углубились в липкую массу и барахтались среди машин, клаксонов и снегоуборочной техники. В голове набухали и лопались пузыри.
      – Чё молчишь? – спросил я Колю.
      – Если я начну говорить, то мы поругаемся.
      – Первый раз, что ли?
      – Давление подскочит. Гипертония – первый шаг к инсульту.
      – А в себе держать еще вреднее, все ложится на сердце, – привел я контрдовод. – Врачи говорят, что отрицательные эмоции лучше выплескивать наружу.
      – Да? – поинтересовался Колька. – Ты это точно знаешь?
      – Абсолютно.
      Он помолчал минуту, потом сделал свирепое лицо и сказал:
      – Ты меня вконец заколебал. Пропадаешь неделями, срываешь важные встречи, теперь докатился до того, что спалил склад.
      – Ничего я не палил.
      – Я на девяносто процентов уверен, что все сгорело от твоего окурка. Я сотни раз замечал, что ты куришь где попало, а в пьяном виде вообще ни фига не соображаешь.
      – Я был с Аркашкой, а он за рулем и все контролировал. Ты же знаешь Аркашку, он все замечает.
      Колька задумался.
      – Все равно, это неправильно, – сказал он уже примирительно. – Нельзя пить с подчиненными. Панибратство плохо заканчивается. Может, спалил и не ты, но ты дал толчок. Они, скорее всего, продолжили, и вот результат.
      – Вряд ли. Виталик почти не пил, в основном дед лакал, да я.
      – Факт есть факт, ты напоил сторожей и склад сгорел, мало того – есть труп. Теперь у нас куча неприятностей.
      – А много там у нас на остатке бумаги было?
      – Слава богу, почти ничего.
      – А куда делась? – удивился я.
      – Чаще на работу ходить надо, – Дальтоник постарался вложить в эти слова как можно больше презрения. – Я все продал в Тюмень Гершковичу. У него в наших краях три порожних КАМАЗа было, представляешь, халявная доставка, я ему весь склад и вдул, – его переполняла гордость. – Он каким-то образом умудрился выиграть все предвыборные тендеры, причем у всех кандидатов и партий. Говорит, что к нему на склад стояла очередь из грузовиков. Своей бумаги не хватило, нужно было срочно подвозить еще. Мы – ближайшие. Гершковичу выгодно, во-первых, в ассортименте и «Снегурочка» и «Светокопи», и «Балет», и «Ким люкс», а во-вторых, быстро. Не надо по Москве собирать и ждать вагона.
      – И сколько мы поймали? – поинтересовался я.
      – Пять процентов.
      – Не густо.
      – С двух миллионов нормально получается за три дня.
      – А деньги пришли?
      – Да, я их уже на закуп пустил.
      Неплохая сделка. Редкая. Такое случается только перед выборами. Из вредности я все-таки сделал замечание:
      – Продать-то продали, а сами теперь без бумаги сидим.
      – Ничего подобного, я все рассчитал, у нас по магазинам еще запасы оставались, а вчера вагон подошел, ладно разгрузить не успели, а то сгорело бы все на хрен. Спасибо железнодорожникам, полдня не могли с сортировочной на базу вагон подать. А когда подали, уже конец рабочего дня! Я сказал на станции, для острастки, что кроме льготных суток еще часов двадцать вагон продержу за их счет.
      – Что теперь делать будем? – спросил я.
      – По большому счету нам пофигу. У нас все застраховано, и бумага, и склад, и оборудование. Виталика только жалко.
      – А в полисе пожар есть?
      – В полисе есть все – и долбаный пожар, и наводнение, и кража.
      – Точно, – вспомнил я. – Я ведь договор подписывал, общая сумма три миллиона.
      Пузыри в голове продолжали лопаться, но где-то за ними, с боку или под, бродила какая-то мысль, до которой я никак не мог добраться из-за шума. И еще очень мешала сосредоточиться фляжка, она оттягивала карман и прикасалась к телу через рубашку. Хотелось выпить.
      До офиса оставалось два квартала. Я смотрел на резиновый мир за тонированным стеклом, на пружинящие деревья, подпрыгивающих пешеходов и снежинки, которые бились в стекло, косо отскакивая в вязкую снежень.
      – Говоришь, вагон по документам вчера со станции отправили? – спросил я Кольку, внезапно прозрев.
      – Угу.
      – И он сейчас стоит на задах груженый?
      – Да.
      – А кто об этом знает?
      – Я, Аркашка да Виталик. Знал…
      – Ну, ты понял? – спросил я.
      – Чего?
      – Сейчас заходим в офис, хватаемся за голову: мол, все, хана, только вчера разгрузили, а сегодня весь вагон бумаги сгорел! Отдашь накладные в бухгалтерию, пусть приходуют вчерашним числом. Этот приход и выставим страховой компании на возмещение. Вагон бумаги стоит миллион пятьсот – миллион шестьсот. Если будем у страховой компании просить трояк, то полторушник наверняка выклянчим. А эту бумагу спрячем, потом будем небольшими партиями впрыскивать в торговлю.
      – Как мы ее спрячем?! Все узнают – и водилы, и кладовщики, и грузчики. Кто-нибудь да проболтается.
      – Открываем «Из рук в руки», нанимаем три левых КАМАЗа, берем семерых, восьмерых алкашей с биржи, и через три часа никаких следов.
      – А куда разгружать, кому сдавать?
      – Разгрузим на мебельном, во втором ангаре, сдавать никому не будем. Там везде охрана, а проходной системы нет.
      – Кто-нибудь проболтается. Будет какое-нибудь расследование, страховые компании так просто с деньгами не расстаются. Заключение пожарной охраны должно соответствовать пунктам в полисе.
      – Мы в какой компании страховались? Московской. Москва далеко, а местных представителей на крайняк купим, пожарных тем более.
      – Думаю, на такую сумму из Москвы комиссия приедет, – возразил Колька.
      – И их купим, даже если на взятки уйдет поллимона, все равно один нам останется. Куш шикарный. Детали потом. Попробуй, назови мне хоть одну вескую причину, почему это не должно получиться в принципе.
      Мы подъехали к офису. Колька задумался. Он смотрел в пургу и барабанил пальцами по рулю.
      – В принципе, этот вариант вполне может получиться, но есть одно но. Мне халява в прок не идет, если сегодня сто рублей найду, завтра обязательно штуку потеряю.
      Я засмеялся.
      – У меня такой тенденции нет. Если хочешь, я займусь этим вопросом. А ты вроде и не при чем. Только сыграй свою роль.
      Чебоксаров повеселел, а у меня началось самое настоящее свинцовое похмелье.
      Четыре года назад мы купили двухэтажный пристрой к жилому дому, на первом этаже открыли четвертый продуктовый магазин, а на втором – офис. Вначале мы с Дальтоником сидели в одной большой комнате с общей прихожей. Потом мы так надоели друг другу, особенно он мне со своими болячками, что я отгородил угол с пожарным выходом и уменьшив приемную. В итоге у нас получилось две небольших комнаты и одна приемная на двоих. Там сидела секретарша Лариса, по совместительству выполнявшая обязанности бухгалтера. Моя комната получилась с черным входом.
      Заимев офис в центре, мы смогли централизовать бухгалтерию, транспорт и приучить директоров магазинов собираться каждый день по утрам. Вначале мы вели совещания лично, но затем назначили Аркашку генеральным директором холдинга и поручили это дело ему. Сами же постоянно общались только с бухгалтерией, плановиками и ревизионным отделом, который состоял из четверых ревизоров и находился в другом конце города.
      Можно сказать, что продуктовый бизнес был у нас поставлен. Четыре магазина, шесть киосков и один большой склад для штучной продукции. Ее вот уже года четыре мы закупали в Москве, обеспечивая свои магазины, а излишки расторговывали оптом.
      Вроде бы неплохо, но у Кольки был пунктик, навязчивая идея. Он считал, что бизнес должен быть разноплановым.
      – Продукты – это хорошо, – говорил он, – стабильная выручка и все такое. А вдруг наступит какая-нибудь херня и торговать ими станет невыгодно. Торговая наценка каждый год уменьшается, прибыль с подакцизных товаров все меньше. На каждом шагу открываются рынки. Конкуренция. Ладно, этот магазин наша собственность, здесь мы выстоим, а остальные три – там вопрос. Скоро всю прибыль будет съедать аренда.
      В его словах был здравый смысл, и мы постоянно думали, чем бы нам еще заняться.
      Идею подал полковник Спарыкин. Вращаясь в высоких кругах, он неожиданно для себя понял, как много бумаги потребляют крупные организации.
      – Смотрите, пацаны, – возбуждался он, словно ставил ловушки на хитрого карманника. – «Газтранспорт» закупает бумагу на триста тысяч в месяц, «Облэнерго» одной миллиметровки – на двести пятьдесят, «Сбербанк» – на сто восемьдесят одной ксероксной, не считая роликов! А сколько таких контор по области!».
      – Так они ее уже где-то закупают, – возражали мы.
      – Будут брать у нас! – убеждал полковник. – Пять-десять процентов отката и дело в шляпе. У меня возьмут.
      – А где взять бабки на закуп? – сопротивлялись мы.
      – Возьмем кредит, – заявлял полковник, когда-то в недалеком прошлом, самый большой противник кредитов. Тут уж мы в два голоса заорали как резаные:
      – Нет!!.
      Разговор происходил в начале девяносто девятого года, и мы чисто психологически не могли брать денег взаймы, потому что еле выбрались из говна, в которое попали в августе девяносто восьмого.
      Тогда полковник придумал хитрый ход, он отправил нас в Москву знакомиться с бумажными фирмами, а сам в это время собрал заказы со своих людей. Заявка получилась что надо, на полтора миллиона. Мы приехали, выписали счета, получили деньги и на них купили в Москве бумагу. Только после этой удачной сделки мы смогли заставить себя пойти в банк за кредитом. Теперь, спустя четыре года, мы расторговывали бумаги на пять миллионов в месяц, чиновники на наши взятки покупали машины и квартиры, ездили отдыхать и в знак благодарности подгоняли новых потребителей. Правда, наш навар становился все меньше и меньше. Ну что ж поделаешь, конкуренция – неизбежность капитализма, всех не купишь. Да еще Москва поперла в регионы, открывая представительства. Поэтому, занимаясь бумагой, мы стали возить канцтовары, барыш на которых был значительно больше, и открыли цех по производству офисной мебели. Колька занимался бумагой и канцелярией, а я – мебелью.