Пес хотел есть. Он прилег на обрывок холщового мешка, валявшегося перед будкой, положил голову на передние лапы и стал тихонько выть. О нем, определенно, опять забыли.
      В последнее время такое случается довольно часто. Иногда приходится мучиться голодом целый день, пока Федорыч не пойдет с обходом и не увидит его жалобную морду.
      – Опять я забыл о тебе, кобелина вонючая, – говорит в таких случаях хозяин и, наконец, наполняет миску.
      Понятно, если напомнить о себе, или хотя бы погреметь цепью, сторож может и спохватиться, но Сфинкс – собака старая, не какой-нибудь там пустобрех, он хорошо знает правила. Шуметь без повода нельзя. Мало того, что это некрасиво, можно еще и по носу схлопотать, если хозяин поймет, что его потревожили зря.
      За спиной, около ограды, послышался шорох. Пес обернулся на звук и разочарованно вздохнул. Ворона. Их тут без счета – жирные и наглые. Брехать на каждую – себе дороже, осипнешь, а толку никакого.
      Пес по кличке Сфинкс родился в девяносто третьем году здесь на базе, в этой самой будке. Мама у него была кавказская овчарка, а про папу ничего неизвестно, но размеров он был явно не гигантских, раз смог пролезть между железными прутьями забора.
      Прилетела синица, села на край пустой миски, стукнула клювом по алюминию и исчезла. Пошел снег.
      Между тем уже совсем стемнело, работники потянулись к выходу. Пес натянул цепь и завилял хвостом. Случались дни, когда кто-нибудь из работников вытряхивал в его тарелку из полиэтиленового мешка остатки обеда.
      Только не сегодня. Мало того, из-за снега, хозяин не вышел на улицу и прощался с уходящими стоя у окна. Есть вероятность, что он не покинет свою сторожку до самого утра. Совсем худо.
      Нужен повод, чтобы залаять, иначе придется спать на голодный желудок. Самое подходящее, если кто-нибудь полезет через забор. Тут не имеет значения, знакомый или чужой. Лазить через забор не позволительно никому. Такое бывает очень редко, но если пес обнаруживает нарушителя, на его голову обрушиваются всякие блага в виде разнообразных лакомств и добрых интонаций. Поощряется лай на незнакомцев, даже если они входят через ворота. Не ругают, если потявкать на чужую собаку. Вот и все поводы. Совсем немного.
      Пару раз летом, когда про него в очередной раз забыли, и в животе сосало нестерпимо, пес использовал хитрую уловку. Он начинал лаять в лес за забором. Чтобы хитрость сработала, нужно самому поверить, что там кто-то есть. Нужно лаять самоотверженно и зло, желательно подпрыгивать на месте и пускать пену изо рта. Даже если хозяин выскочит из своего домика, нельзя останавливаться. Если прикажут заткнуться нужно все равно смотреть в лес и хищно оскаливаться. Проверено – жратва будет.
      Но это крайний случай, к тому же нужна полная темнота.
      За оградой послышался шум двигателя и в створе ворот показались два человека. Знакомые. Один держал в правой руке небольшую сумку, в которой звенело стекло, а левой придерживал товарища. Тот, которого держали, стал кричать и махать руками.
      Из сторожки вышел Федорыч. Он буркнул что-то на ходу, и, не обращая внимания на крикуна, они отправились к бумажному складу.
      Их не было очень долго. Пес даже успел уснуть. Даже снег перестал тонкой манкой сыпать с неба.
      Когда они появились, шатало уже всех. Ничего хорошего это не предвещало.
      Троица встала посреди двора и принялась тыкать пальцами в небо. Сфинкс тоже посмотрел вверх и облизнулся.
      Федорыч вернулся в свою сторожку, гости, крича как вороны, завели машину и уехали.
      Есть хотелось почти нестерпимо. Появилась женщина. Знакомая. Она тут часто бывала. Проходя мимо, что-то приветливо сказала и тоже отправилась на бумажный склад. На складе она пробыла недолго, вышла вместе с кладовщиком. Он проводил ее до калитки и вернулся.
      После этого долго никого не было. Пробегала белка, мяукала кошка. Все это не повод для лая.
      Наконец где-то вдали остановилась машина. Заскрипел снег. Сфинкс напрягся и встал. На территорию базы вошли трое. Опять облом – двое здесь уже бывали раньше. Их приводил кто-то из работников. Пришельцы вели себя по-хозяйски. Один поднялся по ступенькам в домик к сторожу, открыл дверь, заглянул внутрь и что-то сказал своим спутникам. Они прошли на бумажный склад.
      Их личности не понравились собаке, от них исходила угроза.
      Наконец Сфинксу повезло. Когда подозрительные люди пошли обратно, он заметил в руках у одного из них железный ящик. Это не по правилам. Днем с базы можно вывозить и выносить все что угодно, но ночью, когда шлагбаум опущен, руки у всех должны быть пустыми.
      Это повод. Это замечательный повод.
      Пес подпустил гостей поближе, резко вскочил, громыхнув цепью, и залился самым злобным и громким лаем, на который только был способен.
      От неожиданности люди шарахнулись в сторону, один упал, а другой поднял с земли кусок льда и запустил им в собаку. Потом они побежали.
      Сфинкс залаял еще громче, довольный произведенным эффектом.
      Хозяин так и не вышел. Когда люди скрылись и стих шум машины, лаять стало уже опасно. Федорыч может не поверить, что тут кто-то был.
      Запахло дымом. Едва пес повернул голову в сторону запаха, как раздался страшный взрыв. В куски разнесло крышу бумажного склада. Наружу вырвались языки пламени.
      Есть уже совсем не хотелось.

      Светящийся циферблат настенных часов показывал четыре часа. Утро. По пути в туалет я безуспешно пытался восстановить вчерашний вечер. Это важно, чтобы понять, где закончилась пьянка, – дома или на выезде. Если дома, то наверняка где-то что-то еще осталось.
      Мошонка и подмышки пованивали ацетоном. Такое случается со мной не впервые, я заметил, что химический запах появляется где-то на восьмой день пьянки. Сейчас этот аромат еще можно смыть под душем, но еще неделька, и никакая баня не поможет.
      Скорее всего, вчера мы употребили все запасы и тайники. Это хреново. Если я ничего не найду, мне уже не уснуть. В коридоре на тумбочке попалась пачка «Парламента» и зажигалка «Зиппо». В зале, после затяжки, качнуло, и я на минуту упал в кресло. Дорогой, для почетных гостей, коньяк из бара мы с Шамруком выжрали еще дня четыре назад, но я все же откинул крышку серванта и зажмурился от ударившей по глазам лампочки. Пусто.
      Знобило. Я взял со стола пепельницу, плеснул туда воды из графина и пошел в спальню. Лег в кровать на половину жены, на сухую простыню, под свежее одеяло, поставил пепельницу на грудь. Комочки пепла падали в воду, шипели и гасли, это доставляло мне непонятное удовольствие. Руки тряслись, и иногда пепел падал на материю. Серый тюлевый свет нагонял тоску. Можно, конечно, сходить в ночной киоск, но сама мысль о движении причиняла боль.
      Была еще слабая надежда, что я все-таки усну, а завтрашний день как-нибудь перетерплю. Нет, это вряд ли. Я уже не в том возрасте, чтобы так кардинально выходить из запоя.
      Телевизор. Из всех программ показывала только MTV. Когда началась реклама, меня неожиданно осенило. Скатился с кровати, дополз до раздвижного шкафа. За платьями жены нашел три бутылки сухого вина по ноль-семь.
      На кухне проткнул пробку вилкой. Через ту же вилку немного отлил в стакан, а когда в бутылке образовалась полость и пробка больше не мешала, сделал большой глоток из горла. Кайф. Ну, чем не пиво? И жажду утоляет, и тепло по животу.
      Ополовинив бутылеху, вернулся в спальню. Шторы были открыты. Я поставил пузырь на подоконник и посмотрел на улицу. Шел снег. Бессонница гнала по гололеду редкие машины.
      Выпил еще. Классно. Вот так живешь – живешь, бухаешь – бухаешь, потом в один прекрасный момент подходишь к окну, а слякоти как не бывало. Осени тоже.
      Споткнувшись о ботинки, я упал на постель и тихо уснул при включенном телевизоре.
      В семь утра в моей голове зазвонил телефон.
      «Убью подонка», – подумал я и снял трубку.
      – Папа, привет, – это дочь.
      – Привет.
      – Как здорово, что ты еще не ушел на работу. Какая у вас там погода?
      – Идет снег. Между прочим, у нас семь утра.
      – А мы с мамой почему-то насчитали – девять. Ошиблись. У нас тут уже скоро обед.
      – Ничего.
      – Пап, нам тут надоело. Очень жарко. У мамы постоянно голова болит. Мы, наверное, в Бомбей не поедем. Постараемся вернуться пораньше, если сможем обменять билеты.
      – Пораньше – это как?
      – Дня через три.
      – А где мама? Дай.
      – Алло.
      – Привет. Оль, что случилось?
      – Ничего. Надоело. Вчера весь вечер тебе звонили. Ни домашний, ни сотовый не отвечал.
      – Спал.
      – Пьешь?
      – Нет.
      – Пьешь. Пока.
      Я положил трубку и закрыл глаза. Полчаса мне снилась Бритни Спирс в самых разных позах, потом сон пропал. Я прошел по всем комнатам, зажег свет. Полный срач. В зале у батареи валялся разбитый горшок с алоэ, вокруг разбросана земля. На кухне я включил чайник и открыл холодильник. Полки были пустыми, пахло плесенью.
      Мне казалось, что я выспался, в животе барахталось чувство ложной бодрости, но я знал, как только кончится действие вина, опять накатит трясучка и отчаянная тоска. Я встал под душ и поднял руки вверх раскрыв ладони. По пальцам била теплая струя. Прощай, вонь.
      У ног плескалось зеленое озеро, сверху со скалы на руки и плечи падал голубой водопад, вокруг пальмы и тропики, попугаи, птицы-носороги и туканы. Мечта. Я дал себе слово, что сегодня ничего, кроме сухого вина, пить не буду. Я еще не был готов ограничивать себя по дозе, этот этап я пройду завтра, сделаю вечером капельницу, а может, обойдусь снотворным.
      Зазвонил телефон. Смыв шампунь, я отправился в спальню за трубкой, оставляя на паркете мокрые следы.
      На том конце был мой товарищ и компаньон Колька Чебоксаров по прозвищу «Дальтоник». Он на самом деле когда-то был дальтоником, не видел синий цвет, но потом в драке сильно получил по башке и вроде как прозрел. На самом деле я до сих пор не разобрался с его дальтонизмом. А он не любит говорить об этом. Но кликуха осталась.
      – Разбудил?
      – До тебя уже постарались.
      – У нас проблема. Горят склады на базе «Спорткульторга». Мне позвонил Гурылев, его охранник поднял с постели, вроде серьезный пожар.
      – А наш сторож почему не звонит?
      – Не знаю. Я набирал склад – длинные гудки. Может, что со связью.
      – Раз не звонит, значит, все в порядке. При опасности нашел бы возможность сообщить.
      – На всякий случай давай сгоняем. Ты как? Я мокрый.
      – Вытрись, как следует, в машине досохнешь. Через пятнадцать минут буду.
      Я вытерся и одел халат. В зале мне опять стало холодно. Я подошел к окну, чтобы закрыть форточку, наступил на землю, психанул, пнул горшок и ушиб палец. Убывающий месяц расхохотался над моей гримасой и бросил в меня из-за стекла пригоршню звезд.
      Отыскав фен, я подошел к зеркалу. С той стороны смотрел человек, для которого слово счастье – пустой звук.
      – Это не я, – сказал я и не стал сушиться.
      Прежде чем Колька позвонил мне из машины и сообщил, что он у подъезда, я оделся, выпил кружку чая и перелил во фляжку двести грамм вина из второй бутылки.
      Чебоксаров ездил на черном семилетнем «мерседесе». «Мерседес» был очень понтовым, со всеми прибамбасами, имел сто сороковой кузов и внешне ничем не отличался от шестисотого. Никто бы никогда не догадался, что Колян отдал за него всего восемнадцать штук бакарей.
      В машине орало радио. Вначале играла попса, а потом истеричный диктор начал рассказывать о том, как наш губернатор ездил в Москву на прием к Путину. Это преподносилось, как событие первостепенной важности, типа взятия Сталинграда или открытия лекарства от рака. Журналист говорил о нем таким тоном, что всем было ясно, уж теперь-то мы заживем! Женский голос поведал нам, что когтистые руки московских олигархов в лице миллиардера Пичугина тянутся к нашей области, для того чтобы разворовать народное богатство. Якобы осталось еще совсем немного и вся наша химическая промышленность и нефтепереработка окажутся в лапах международных аферистов и денежки вместо карманов трудящихся начнут уплывать за границу на оплату Пичугинских яхт. И только благодаря смелости и отваге нашей областной администрации и лично губернатора мы все еще не превратились в рабов проклятых капиталистов. Я выключил приемник, потому, что еще немного, и от этого шума в моей голове мог произойти атомный взрыв.
      – Жвачка есть? – спросил я.
      – Нет, – он подозрительно посмотрел на меня. – Шалишь?
      – Полторы недели не просыхаю. Как отправил своих девок в Индию, так и бухаю.
      Дальтоник хотел сказать что-то умное, потужился, но так ничего путного и не придумал.
      Вокруг было пушисто и сказочно. Мы плыли в полной тишине, на трассе никого, лишь фонари на обочине словно бакены. Около ночного киоска я попросил Кольку остановиться.
      – Сгоняй, пожалуйста, за «диролом», – попросил я. – У меня волосы мокрые.
      Чебоксаров с недовольным видом взял с заднего сиденья норковую шапку, опустил уши, обмотал шею шерстяным шарфом, раздраженно хлопнул дверцей. Вернулся, сунул мне целую упаковку.
      – У тебя здоровья не меряно, – сказал он, когда мы отъехали. – Если бы я столько пил, то давным-давно уже загнулся. Я сто грамм выпью, так у меня на следующий день печень отказывается работать и поджелудочная барахлит. Вот ты знаешь, где у тебя поджелудочная?
      – Нет, – признался я.
      – То-то, – назидательно сказал он. – А я заколебался, здоровья никакого. У меня что-то бок колет, вот уже целую неделю. Я думал – сердце, кардиограмму сделал, вроде все в порядке, сегодня записался на рентген.
      Чебоксаров жил один, мать умерла, отец бросил его еще в зародыше, кроме себя, заботиться ему было не о ком. За последние три года он прибавил в весе килограмм двадцать, приобрел третий подбородок, и все чаще жаловался на самочувствие.
      – Кроме этого чертового бока, – нудил Колян, – у меня, похоже, гайморит. Когда Ольга приедет?
      – Теперь уже скоро, дня через три.
      Моя жена исполняла роль Колькиного лечащего врача. Она сюсюкала с ним, таскала по аптекам и больницам, потакала его жалобам.
      На базу «спорткульторга» мы приехали перед самым рассветом. Огонь был уже потушен, пожарные собирали шланги. В стороне стояли две милицейские машины, «ДЭУ» и «УАЗ». Перед нашим складом мигала машина скорой помощи. Пожар был небольшим. Он не затронул ни одного склада, кроме нашего. Зато наш выгорел дотла. Даже крыша провалилась.
      К нам подошел Гурылев, сосед, торгующий бытовой химией, он открыл дверь со стороны Чебоксарова и радостно сказал:
      – Чуваки, а у вас там труп!
      – Снег то идет, то перестает. То пасмурно, то звездно, – ни к кому не обращаясь, зачем-то сказал Коля и повернул голову к Гурылеву. – Закрой дверь идиот, не в Зимбабве живем.
      Гурылев даже не обиделся, пожал плечами и хлопнул дверью.
      Дальтоник упал башкой на руль. Мне на секунду показалось, что он сейчас развернется, даст по газам и помчится обратно. Тоже выход. Не обращать внимания на проблему, наплевать на нее, спрятать голову по – страусиному, только жопа наружу. Проблема может сама рассосаться.
      – Но могут и трахнуть, – вслух сказал я.
      – Совершенно точно, – подхватил Колька. Как будто читал мои мысли. У нас так часто бывало.
      – Пошли, – сказал я.
      В туфли набился снег. Колька был в зимних ботинках. Я пропустил смену времен года, самый перелом. Меня опять тряхануло, то ли с похмелья, то ли от холода.
      Кроме пожарных, все люди на месте происшествия выглядели вялыми. Милиционеры ходили около пепелища, на первый взгляд совершенно бесцельно. В стороне у забора стоял испуганный чумазый сторож, у ног собака с жадностью грызла кость, мне даже с перепугу показалось, что человеческую.
      От земли шел пар. Воды было вылито немало. Я наступил в лужу. Напротив того места, где раньше была дверь нашего склада, у бордюра лежало тело, прикрытое брезентом. Над ним стоял человек в белом халате и курил. Колька предложил сходить посмотреть.
      – Сходи один, – отказался я. – В последнее время боюсь огня.
      – Там одни угли.
      – Углей тоже.
      Пока он ходил, ко мне подошел майор.
      – Вы кто? – спросил он.
      – Я один из арендаторов этого склада, Тихонов Сергей Леонидович.
      – А он?
      – Мой напарник, Чебоксаров Николай Александрович, директор ООО «Импульс 2».
      – Что у вас там было?
      – Бумага.
      Подошел Колька.
      – Это Виталик, – сообщил он, махнув рукой в сторону тела. – Почти не обгорел.
      – Его дед вытащил, – пояснил майор. – Похоже, отравился угарным газом. Только почему–то голова в крови, может, упал. А может – он пристально посмотрел на Кольку, – по черепу дали. Вам придется давать показания.
      – Без проблем, – сказал я.
      – Там у вас полно обгоревших компьютеров, – констатировал мент.
      – Виталик по ночам ремонтировал, – отозвался Колька. – Калымил. Он в этих делах – гений.
      – Он год как развелся, – пояснил я для майора. – Жить практически негде, а здесь тепло, туалет, электричество. Обставится компьютерами и что-то там высматривает. Еще и деньги за это получает. И как сторож, и как мастер. У него заказчиков много было. Его весь город знал. Его бы в любую фирму взяли, но он не хотел.
      – А нам все бесплатно ремонтировал, – мечтательно подхватил Колька. – А еще он стихи писал: «Не спи, не спи, художник! Не предавайся сну!»
      Майор посмотрел на нас, как на идиотов, кивнул и ушел.
      Со стоящих за забором сосен поднялась с ночевки огромная стая птиц, они затмили небо и прикончили тишину. Минуты три пернатые кружили над складами, а затем, хрипло каркая, улетели в сторону города. Колька получил на память белый погон на левое плечо, а у меня очень метко была затушена сигарета. Есть такая примета – птичий помет к деньгам. В нашем случае все выглядело просто издевательством.
      – Вороны, – сказал Колька, вытирая дубленку снегом.
      – И галки, – дополнил я.
      – Вороны, – буркнул он.
      Люди в штатском около пожарной машины закончили писанину и пошли в нашу сторону, с ними семенил и майор.
      Тут пришел в себя сторож, встрепенулся, окинул мутным взглядом площадку, поднял желтый от никотина указательный палец в нашу сторону и заорал:
      – Это они вчера здесь бухали!
      Собака залаяла.
      Когда он это сказал, я вспомнил Виталика, водку, сторожа, Аркашу и звездное небо. Я вчера зачем-то сюда приезжал. Мы действительно пили. Потом я стоял посреди двора, смотрел в небо, а Аркашка уговаривал меня уехать.
      Подошли менты, один из них, высокий в бобровой шапке с мужественным лицом, что-то сказал. Мы ничего не услышали из-за собачьего лая.
      – Заткни ей пасть, – проорал мент.
      Старик пнул собаку по ребрам, кобель заскулил и спрятался в конуру.
      – Дед ошибается, – обратился к менту Дальтоник. – Я здесь действительно вчера был часов в пять, но по делам, и, естественно, ничего не пил.
      – А он пил, – указал на меня сторож. – Это он водку привез, и нас всех споил, – добавил он гордо.
      – Вам придется проехать с нами, – сказал милиционер.
      – Зачем? – спросил Колька.
      – Для дачи показаний.
      – В качестве кого? – Колька начал заводиться.
      – Не морочьте нам голову, – попросил второй милиционер.
      – Давайте так, – с вызовом произнес Чебоксаров. – Вы тут свои дела заканчивайте, составляйте протоколы, снимайте отпечатки, а мы поедем к себе в офис, пригласим своих юристов, и мы в спокойной обстановке за чашкой кофе, как следует, побеседуем.
      С этими словами он вынул из внутреннего кармана удостоверение и показал его оппонентам. Как обычно ксива произвела должное впечатление, менты тут же с ним согласились, попросили номера телефонов и отпустили восвояси. Удостоверение под названием «вездеход» пробил Коле полковник в отставке Спарыкин, наша крыша, в недалеком прошлом мент номер один в городе. Они с Дальтоником очень дружили, поэтому он был удостоен лучшего, кроме «вездехода» мой напарник имел еще и полковую «недотрогу», мне же досталась всего лишь корочка «Член совета ГИБДД». Обошлась она в сто баксов. В общем, недорого, мусора берут дороже.
      Когда мы сели в машину, я повернул переключатель и направил вентилятор печки на ноги. Двигатель уже успел остыть, и стало еще холоднее. Мне хотелось выпить, но при Кольке я стеснялся браться за фляжку.
      Начался новый день, он был серым и зыбким. Даже снег, и тот был серым. От этой серости все вокруг казалось резиновым, мы углубились в липкую массу и барахтались среди машин, клаксонов и снегоуборочной техники. В голове набухали и лопались пузыри.
      – Чё молчишь? – спросил я Колю.
      – Если я начну говорить, то мы поругаемся.
      – Первый раз, что ли?
      – Давление подскочит. Гипертония – первый шаг к инсульту.
      – А в себе держать еще вреднее, все ложится на сердце, – привел я контрдовод. – Врачи говорят, что отрицательные эмоции лучше выплескивать наружу.
      – Да? – поинтересовался Колька. – Ты это точно знаешь?
      – Абсолютно.
      Он помолчал минуту, потом сделал свирепое лицо и сказал:
      – Ты меня вконец заколебал. Пропадаешь неделями, срываешь важные встречи, теперь докатился до того, что спалил склад.
      – Ничего я не палил.
      – Я на девяносто процентов уверен, что все сгорело от твоего окурка. Я сотни раз замечал, что ты куришь где попало, а в пьяном виде вообще ни фига не соображаешь.
      – Я был с Аркашкой, а он за рулем и все контролировал. Ты же знаешь Аркашку, он все замечает.
      Колька задумался.
      – Все равно, это неправильно, – сказал он уже примирительно. – Нельзя пить с подчиненными. Панибратство плохо заканчивается. Может, спалил и не ты, но ты дал толчок. Они, скорее всего, продолжили, и вот результат.
      – Вряд ли. Виталик почти не пил, в основном дед лакал, да я.
      – Факт есть факт, ты напоил сторожей и склад сгорел, мало того – есть труп. Теперь у нас куча неприятностей.
      – А много там у нас на остатке бумаги было?
      – Слава богу, почти ничего.
      – А куда делась? – удивился я.
      – Чаще на работу ходить надо, – Дальтоник постарался вложить в эти слова как можно больше презрения. – Я все продал в Тюмень Гершковичу. У него в наших краях три порожних КАМАЗа было, представляешь, халявная доставка, я ему весь склад и вдул, – его переполняла гордость. – Он каким-то образом умудрился выиграть все предвыборные тендеры, причем у всех кандидатов и партий. Говорит, что к нему на склад стояла очередь из грузовиков. Своей бумаги не хватило, нужно было срочно подвозить еще. Мы – ближайшие. Гершковичу выгодно, во-первых, в ассортименте и «Снегурочка» и «Светокопи», и «Балет», и «Ким люкс», а во-вторых, быстро. Не надо по Москве собирать и ждать вагона.
      – И сколько мы поймали? – поинтересовался я.
      – Пять процентов.
      – Не густо.
      – С двух миллионов нормально получается за три дня.
      – А деньги пришли?
      – Да, я их уже на закуп пустил.
      Неплохая сделка. Редкая. Такое случается только перед выборами. Из вредности я все-таки сделал замечание:
      – Продать-то продали, а сами теперь без бумаги сидим.
      – Ничего подобного, я все рассчитал, у нас по магазинам еще запасы оставались, а вчера вагон подошел, ладно разгрузить не успели, а то сгорело бы все на хрен. Спасибо железнодорожникам, полдня не могли с сортировочной на базу вагон подать. А когда подали, уже конец рабочего дня! Я сказал на станции, для острастки, что кроме льготных суток еще часов двадцать вагон продержу за их счет.
      – Что теперь делать будем? – спросил я.
      – По большому счету нам пофигу. У нас все застраховано, и бумага, и склад, и оборудование. Виталика только жалко.
      – А в полисе пожар есть?
      – В полисе есть все – и долбаный пожар, и наводнение, и кража.
      – Точно, – вспомнил я. – Я ведь договор подписывал, общая сумма три миллиона.
      Пузыри в голове продолжали лопаться, но где-то за ними, с боку или под, бродила какая-то мысль, до которой я никак не мог добраться из-за шума. И еще очень мешала сосредоточиться фляжка, она оттягивала карман и прикасалась к телу через рубашку. Хотелось выпить.
      До офиса оставалось два квартала. Я смотрел на резиновый мир за тонированным стеклом, на пружинящие деревья, подпрыгивающих пешеходов и снежинки, которые бились в стекло, косо отскакивая в вязкую снежень.
      – Говоришь, вагон по документам вчера со станции отправили? – спросил я Кольку, внезапно прозрев.
      – Угу.
      – И он сейчас стоит на задах груженый?
      – Да.
      – А кто об этом знает?
      – Я, Аркашка да Виталик. Знал…
      – Ну, ты понял? – спросил я.
      – Чего?
      – Сейчас заходим в офис, хватаемся за голову: мол, все, хана, только вчера разгрузили, а сегодня весь вагон бумаги сгорел! Отдашь накладные в бухгалтерию, пусть приходуют вчерашним числом. Этот приход и выставим страховой компании на возмещение. Вагон бумаги стоит миллион пятьсот – миллион шестьсот. Если будем у страховой компании просить трояк, то полторушник наверняка выклянчим. А эту бумагу спрячем, потом будем небольшими партиями впрыскивать в торговлю.
      – Как мы ее спрячем?! Все узнают – и водилы, и кладовщики, и грузчики. Кто-нибудь да проболтается.
      – Открываем «Из рук в руки», нанимаем три левых КАМАЗа, берем семерых, восьмерых алкашей с биржи, и через три часа никаких следов.
      – А куда разгружать, кому сдавать?
      – Разгрузим на мебельном, во втором ангаре, сдавать никому не будем. Там везде охрана, а проходной системы нет.
      – Кто-нибудь проболтается. Будет какое-нибудь расследование, страховые компании так просто с деньгами не расстаются. Заключение пожарной охраны должно соответствовать пунктам в полисе.
      – Мы в какой компании страховались? Московской. Москва далеко, а местных представителей на крайняк купим, пожарных тем более.
      – Думаю, на такую сумму из Москвы комиссия приедет, – возразил Колька.
      – И их купим, даже если на взятки уйдет поллимона, все равно один нам останется. Куш шикарный. Детали потом. Попробуй, назови мне хоть одну вескую причину, почему это не должно получиться в принципе.
      Мы подъехали к офису. Колька задумался. Он смотрел в пургу и барабанил пальцами по рулю.
      – В принципе, этот вариант вполне может получиться, но есть одно но. Мне халява в прок не идет, если сегодня сто рублей найду, завтра обязательно штуку потеряю.
      Я засмеялся.
      – У меня такой тенденции нет. Если хочешь, я займусь этим вопросом. А ты вроде и не при чем. Только сыграй свою роль.
      Чебоксаров повеселел, а у меня началось самое настоящее свинцовое похмелье.
      Четыре года назад мы купили двухэтажный пристрой к жилому дому, на первом этаже открыли четвертый продуктовый магазин, а на втором – офис. Вначале мы с Дальтоником сидели в одной большой комнате с общей прихожей. Потом мы так надоели друг другу, особенно он мне со своими болячками, что я отгородил угол с пожарным выходом и уменьшив приемную. В итоге у нас получилось две небольших комнаты и одна приемная на двоих. Там сидела секретарша Лариса, по совместительству выполнявшая обязанности бухгалтера. Моя комната получилась с черным входом.
      Заимев офис в центре, мы смогли централизовать бухгалтерию, транспорт и приучить директоров магазинов собираться каждый день по утрам. Вначале мы вели совещания лично, но затем назначили Аркашку генеральным директором холдинга и поручили это дело ему. Сами же постоянно общались только с бухгалтерией, плановиками и ревизионным отделом, который состоял из четверых ревизоров и находился в другом конце города.
      Можно сказать, что продуктовый бизнес был у нас поставлен. Четыре магазина, шесть киосков и один большой склад для штучной продукции. Ее вот уже года четыре мы закупали в Москве, обеспечивая свои магазины, а излишки расторговывали оптом.
      Вроде бы неплохо, но у Кольки был пунктик, навязчивая идея. Он считал, что бизнес должен быть разноплановым.
      – Продукты – это хорошо, – говорил он, – стабильная выручка и все такое. А вдруг наступит какая-нибудь херня и торговать ими станет невыгодно. Торговая наценка каждый год уменьшается, прибыль с подакцизных товаров все меньше. На каждом шагу открываются рынки. Конкуренция. Ладно, этот магазин наша собственность, здесь мы выстоим, а остальные три – там вопрос. Скоро всю прибыль будет съедать аренда.
      В его словах был здравый смысл, и мы постоянно думали, чем бы нам еще заняться.
      Идею подал полковник Спарыкин. Вращаясь в высоких кругах, он неожиданно для себя понял, как много бумаги потребляют крупные организации.
      – Смотрите, пацаны, – возбуждался он, словно ставил ловушки на хитрого карманника. – «Газтранспорт» закупает бумагу на триста тысяч в месяц, «Облэнерго» одной миллиметровки – на двести пятьдесят, «Сбербанк» – на сто восемьдесят одной ксероксной, не считая роликов! А сколько таких контор по области!».
      – Так они ее уже где-то закупают, – возражали мы.
      – Будут брать у нас! – убеждал полковник. – Пять-десять процентов отката и дело в шляпе. У меня возьмут.
      – А где взять бабки на закуп? – сопротивлялись мы.
      – Возьмем кредит, – заявлял полковник, когда-то в недалеком прошлом, самый большой противник кредитов. Тут уж мы в два голоса заорали как резаные:
      – Нет!!.
      Разговор происходил в начале девяносто девятого года, и мы чисто психологически не могли брать денег взаймы, потому что еле выбрались из говна, в которое попали в августе девяносто восьмого.
      Тогда полковник придумал хитрый ход, он отправил нас в Москву знакомиться с бумажными фирмами, а сам в это время собрал заказы со своих людей. Заявка получилась что надо, на полтора миллиона. Мы приехали, выписали счета, получили деньги и на них купили в Москве бумагу. Только после этой удачной сделки мы смогли заставить себя пойти в банк за кредитом. Теперь, спустя четыре года, мы расторговывали бумаги на пять миллионов в месяц, чиновники на наши взятки покупали машины и квартиры, ездили отдыхать и в знак благодарности подгоняли новых потребителей. Правда, наш навар становился все меньше и меньше. Ну что ж поделаешь, конкуренция – неизбежность капитализма, всех не купишь. Да еще Москва поперла в регионы, открывая представительства. Поэтому, занимаясь бумагой, мы стали возить канцтовары, барыш на которых был значительно больше, и открыли цех по производству офисной мебели. Колька занимался бумагой и канцелярией, а я – мебелью.
      Теперь любому клиенту мы могли поставить почти все, что нужно для конторы. Бумага, канцтовары и мебель. Мы арендовали целый этаж на заводе геофизического оборудования, открыли склад и магазин в одном месте. Люди шли к нам по рекламе и прибыль от клиентов, пришедших самотеком, стала, наконец, превышать прибыль, которую давали черные дилеры.
      Нашей следующей целью были компьютеры, и вот здесь мы с Николаем возлагали большие надежды на Виталика.
      Интересно, есть ли хоть доля правды в словах Дальтоника? Неужели я виноват в его нелепой смерти?
      Размышляя на эту тему, я поднимался по ступенькам к себе в кабинет и вспоминал, что всего шесть лет назад мы даже не мечтали о своем собственном офисе. Все умные мысли приходили к нам в головы, когда мы проводили совещания в единственном нашем автомобиле – ИЖ 2715 93-го года выпуска, ржавом и битом.
      Между первым и вторым этажом, на тринадцатой ступеньке я остановился, посмотрел на трещину в стене и подумал, что тогдашнее полунищее состояние нравится мне теперь гораздо больше, чем нынешнее благополучие. С чего бы это?
      В кабинете я сел в кресло и выпил почти всю фляжку. Побултыхал, на дне осталось глотка два. Позвонил Аркадий, попросил разрешения зайти. У меня железное правило: любой сотрудник, прежде чем войти, всегда звонит по внутреннему телефону. Вначале Ларисе, потом мне. В прошлом году я трахал на диване одну брюнетку, что-то нам захотелось среди бела дня, зашли со двора, вроде дверь была закрыта. Так нет, в самый интересный момент входит Петровна, главбух. Говорит, увидела в окно вашу машину и зашла. С тех пор без звонка ни-ни!
      От Аркашки Спицына у нас секретов не было. Начинал он с простого бухгалтера, потом дорос до главного и как-то незаметно превратился в незаменимого директора. Этот проныра не только великолепно разбирался в бухгалтерии, но и генерировал идеи, которые частенько приносили ощутимую прибыль. Его угодничество было до отвращения явным, но ужасно приятным на ощупь. По уровню зарплаты он, по сути, превратился в третьего акционера.
      Для приличия стукнув пару раз по косяку, Аркадий ворвался и лихо затормозил около стола. Морда у него была красная, волосы взъерошены, а ширинка расстегнута.
      – Здорово, Леонидыч!
      – Привет, застегнись, – кивнул я. – Скажи мне, дорогой, какого ляда мы вчера с тобой ездили на склад?
      Он слегка покраснел, устранил неисправность и одернул джемпер.
      – Мы с Шамруком сидели в «Застолье»…
      – Это я помню.
      – Потом, когда за ним приехала машина, ты сильно закосел, сказал, что нужно ехать на работу, давать всем пиздюлей. Я тебя кое-как отговорил, тут ведь могут всякие люди находиться.
      – Молодец.
      – Тогда ты сказал, что нужно ехать на склад делать ревизию. Я и так, и сяк, ты – ни в какую.. Взяли две бутылки и поперлись.
      – И что?
      – Ничего. Вы с Виталиком и со сторожем выпили, потом ты поспал, и мы уехали.
      – Виталик сильно керосинил?
      – Нет, он почти не пил.
      – А звезды?
      – Ты показывал мне Большую Медведицу и не хотел уходить. Потом я тебя отвез домой.
      – Ясно. Я там окурками не разбрасывался?
      – Да нет.
      – А склад сгорел.
      Я рассказал Аркаше во всех подробностях о нашем утреннем путешествии, упомянул о том, что Колька хотел свалить вину за пожар на меня. После первых же моих слов он упал в кресло, вытаращил глаза и открыл рот.
      – Блин, – взволновано сказал он, когда я закончил. – Ты не мог его поджечь, ты все бычки гасил в банке с водой. У тебя уже месяца три такая привычка. Мы немного помолчали.
      – Виталика жалко, – сказал Спицын. Он не на шутку разволновался, морщил лоб, теребил подлокотник. – Нет, ты не виноват, – еще раз повторил он, помотав головой для пущей убедительности. Было видно, что убедить ему хочется не столько меня, сколько самого себя. – Это они без нас. Ё моё!
      – Вот именно.
      – Что делать-то будем? – истерично спросил он.
      – Пошли к Александрычу, обсудим. У нас есть кое-какие соображения.
      От кабинета Дальтоника нас отделяло всего восемь шагов, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что после глубокого поцелуя с фляжкой мне стало значительно легче. Я даже улыбнулся Ларисе.
      Колькина комната напоминала больничную палату. На книжной полке стояла «люстра Чижевского», которая собирала вокруг себя в радиусе метра пыль толщиной в палец. Наша уборщица Фая, боролась этой пылью, страшно матерясь.
      В правом верхнем углу у окна висел очиститель воздуха, благодаря которому в кабинете всегда пахло плесенью, под ним стояли больничные весы и, за каким-то лядом, измеритель роста. Видимо на каком-то жизненном этапе Дальтонику казалось, что он катастрофически растет или, наоборот, дает усадку и он периодически измерял свой рост, чтобы доказать или опровергнуть догадку. В свете окна переливалась всеми цветами радуги бутыль с очищенной водой «Святой источник». За стеклом в шифоньере рядом с автомобильной аптечкой лежало три градусника, один обыкновенный, второй в пластмассовом футляре, по всей видимости, водяной, а третий, самый большой, в алюминиевом корпусе, такими, насколько я знал, пользуются ветеринары. Сегодня ко всем этим причиндалам прибавился еще и импортный тонометр, который красовался в центре стола.
      Когда мы вошли, Чебоксаров делал дыхательную гимнастику по методу Бутейко. При вдохе он надувал свой и без того немаленький живот до невероятных размеров.
      – Слушай, – сказал он закончив. – Что-то я опять зассал на счет этой страховки. Может, ну ее на фиг?
      – Это плохая примета, – ответил я с раздражением. – Деньги сами идут в руки, не поднимем – обидятся.
      – Вы такие загадочные, – встрял Аркаша.
      От Чебоксарова пахло потом, он сел за стол и начал измерять давление. Я рассказал Аркашке об идее со страховой компанией.
      – Какая моя доля? – радостно поддержал меня наш генеральный директор. – Хочу треть.
      – Пятнадцать процентов, – оживился Коля.
      – Двадцать – поднял ставку Аркашка.
      – По рукам, – я протянул ему кисть.
      – Сто двадцать пять на восемьдесят семь, – констатировал Дальтоник.
      – Как у космонавта, – сказал я.
      – Слегка завышенное, – не согласился со мной напарник и испуганно посмотрел на тонометр.
      Мы начали обсуждать детали. Было решено, что Колька утрясет вопрос с бухгалтерией и в красках расскажет всем нашим работникам о том, как сильно мы погорели в прямом и переносном смысле. Мы с Аркашкой должны были с озабоченными лицами уехать из офиса ко мне домой, по пути купив «Из рук в руки», и уже оттуда заказать три длинномера. Пока машины едут на точку, нам предстояло посетить биржу, нанять алкашей для разгрузки, и отвезти их в два захода к вагону. За это время Чебоксаров должен был приготовить документы для гаишников.
      – Хорошо, – подытожил я. – Раз основная работа сегодня ложится на нас с Аркадием, ты, Коля, сообщишь плохую весть родителям Виталика.
      – Не согласен, – возразил Дальтоник. – Мне еще перед ментами за вас двоих отдуваться и готовить иск в страховую.
      – Без меня, – засуетился Спицын. – У меня морда наглая, скорбь на моем лице выглядит издевательством.
      – А ты по телефону, – предложил Чебоксаров.
      – По телефону нельзя, – возразил я. – Пусть о его смерти сообщат менты. Коль, сунь им пузырек. А потом, с похоронами мы и сами подтянемся.
      Аркашка посмотрел на меня с уважением, а Чебоксаров сказал:
      – Ну ты и наглец.
      На том и порешили.
      Пока Аркаша сметал снег со своей десятки и обстукивал дворники, я, сидя впереди, слегка отвернулся и вылил в себя из фляжки последние два глотка. Не то чтобы я стеснялся Спицына, он и не такое видел, просто в окно мог смотреть кто-нибудь из наших. Вино перестало доставлять удовольствие моим вкусовым рецепторам. Кислятина. Но организм требовал и начинал бить по ушам, если ему отказывали.
      Когда мы тронулись, я попробовал закурить, но не смог, мне почему-то обязательно надо было, чтобы пепел падал в воду или в снег. Просто стряхивать в пепельницу было страшно. Я отдал горящую сигарету нашему директору и начал думать об этом. Слегка пораскинув мозгами, мне удалось сделать вывод, что такая фигня творится со мной уже довольно давно, просто я не обращал внимания. Сегодня Аркашка сказал об этом, и я вроде как прозрел. Теперь, вспомнив тлеющие головешки, оставшиеся от нашего склада, я съежился от накатившего ужаса.
      На светофоре около центрального рынка баба с фиолетовым синяком под правым глазом продала нам «Из рук в руки», и мы поехали ко мне.
      Я живу в элитном доме, в самом центре. Окно спальни выходит на тихую улицу, а остальные три комнаты и кухня – в парк. С девятого этажа верхушки сосен кажутся сплошным зеленым ковром. Эту квартиру я купил еще в проекте, вступив в долевое участие. Мне повезло, дом успели сдать до дефолта, и я ни копейки не потерял, в отличие от Чебоксарова, которому, чтобы въехать, пришлось потом еще и доплачивать. Мой сосед по этажу, отставной генерал Макарыч, весьма примечательной личностью. Мы сразу поладили. Нас сблизил ремонт и желание отгородиться от остального подъезда. Мы подкинули строителям пару копеек, и они выложили из кирпича стену, в которую вставили бронированную дверь. Теперь у нас был большой тамбур на двоих, и когда гость выходил из лифта, он упирался в стену с одной единственной дверью и двумя звонками.
      Большую часть времени Макарыч жил один, его жена Нина Андреевна постоянно гостила у кого-нибудь из детей. Их у генерала было трое, две дочери и сын. Они жили в разных концах России. Пенсионер всегда и все делал по правилам и был невысокого мнения о детях. Сына за то, что тот не стал военным, Макарыч называл тюфяком, а дочерей – напрасно израсходованной спермой, просто за то, что они женщины. Понятное дело, что отпрыски не горели желанием навестить отца, да и жена, после выхода на пенсию, устала от его солдафонских придирок и большую часть жизни проводила в разъездах. Тетя Нина рассказывала мне, что любовь к порядку Макарыч хотел привить внукам, но и тут потерпел фиаско. Теперь свои педагогические способности генерал обкатывал на маленькой беспородной собачке по кличке Пуля и на студентах юридического института, в котором он преподавал теорию самозащиты.
      Своих студентов Макарыч домой не приглашал, поэтому я с ними не знаком и не могу судить о том, как отразились на них его уроки, но Пуля, надо сказать, была вышколена идеально. Мало того, что она выполняла все существующие команды, таскала тапочки и делала стойку, она еще и молчала в тряпочку, что совсем не свойственно дворняжкам ее размера. Почти всегда она тихо сидела у дверей и с наслаждением лизала себе промежность.
      На меня Макарыч влиять даже не пытался. Это хорошая солдатская привычка – воспитывать только тех, кто в твоей роте.
      Кроме порядка у Макарыча были еще две больших страсти: безопасность и пословицы, поговорки и крылатые фразы собственного сочинения. Потакая первой привязанности, он понавешал на этаже видеоглазков, каких-то мудреных, маленьких, выглядевших на стене простыми царапинами. Они были везде: над лифтом, над дверью, в общем коридоре и даже около мусоропровода. Как только открывалась дверь лифта, видеокамеры автоматически включались и выводили изображение на экран телевизора, поэтому всегда, пока я шел от лифта и открывал дверь, Макарыч успевал нарисоваться на пороге своей квартиры и встречал меня очередным литературным изыском.
      Несмотря на преклонный возраст, генерал отличался отменным здоровьем, зимой и летом ходил по квартире босиком, в белой майке и темно-синих солдатских трусах с наглаженными стрелками. Даже мусор он выбрасывал в таком виде, только надевал тапочки небывалого сорок восьмого размера.
      Лекций у генерала было мало, два раза в неделю. Еще раз в месяц за ним приезжала черная «волга», он надевал свой парадный мундир с кучей медалей и орденов и куда-то уезжал. Все остальное время Макарыч почти всегда сидел дома.
      Вот и сегодня, едва я открыл дверь в предбанник, генерал синхронно возник на пороге. Он критически окинул взглядом наши с Аркашкой физиономии и вместо приветствия помахал рукой.
      – Здравствуйте, – сказал Спицын.
      – Как спалось? – спросил у меня сосед.
      – Херово.
      – Сон алкоголика краток и тревожен, – выдал генерал истину, выстраданную поколениями.
      – Я к тебе вчера заходил? – догадался я.
      – Даже угощал, – сказал генерал, сел на корточки и стал гладить Пулю.
      Мне была неприятна прямолинейность Макарыча.
      Дома я первым делом основательно приложился к бутылке. Прямо при Аркашке. А что тут такого?
      – Слушай, купи таких штуки три, – попросил я его и протянул пустой пузырь. – Только точь-в-точь.
      – Будет сделано.
      Аркашка взял газету и сел за телефон, а я встал у окна, смотрел на сосны, замерзшее чертово колесо и ждал опьянения, потом допил бутылку и стал искать зимние вещи.
      Машины нашлись быстро, второй по порядку диспетчер за пятнадцать минут договорился сразу с тремя водителями и дал номера их сотовых. Аркашка тут же до них дозвонился и объяснил куда ехать.
      По дороге на биржу труда я думал о том, что где-то по экватору живут люди, которые вообще не знают, что такое снег. Они ходят по берегу океана босиком круглый год и не представляют себе, какое это счастье. Им не нужно таскать на себе шкуры убитых животных и ощущать тяжесть их предсмертного ужаса. В моем воображении всплывала фигура бородатого Робинзона, я страшно ему завидовал и недоумевал, за каким лядом он вернулся?
      Около биржи толпились отбросы общества – бомжи, алкоголики, неудачники и просто несчастные люди. Желающих поработать было хоть отбавляй. На восемь наших вакансий приходилось по десять претендентов. Они выскакивали вперед, ругались между собой, матерились и чуть не подрались. Аркашка выбрал восьмерых самых крепких и трезвых, я наблюдал за кастингом из машины и одновременно пытался запихнуть в бардачок початую бутылку вина, последнюю из трех.
      Спицын высадил меня с тремя грузчиками около вагона. Пока мы вскрывали пломбу, приехали первые два КАМАЗа, и тут же Аркашка доставил вторым рейсом оставшуюся пятерку работяг. Проследив за началом процесса, он уехал на поиски вина.
      – Возьми не три, а пять, – сказал я ему напоследок. – И еще, организуй, пожалуйста, бабу поприличней, пусть уберется у меня в квартире да приготовит пожрать. Дай ей денег на продукты. Я позвоню генералу, у него есть ключ, он ее пустит.
      Аркашка уехал, а я сел в один из грузовиков, смотрел в небо, отхлебывал из фляжки и делал вид, что слушаю болтовню водителя. Я почему-то был уверен, что все у нас со страховкой получится. Периодически на сотовый звонили всякие люди. Шамрук предложил пообедать вместе, я отказался, сославшись на работу. Колька сообщил, что с пожаром все прошло гладко, все поверили. Бухгалтерия в шоке. Юристы готовят документы на возмещение убытка. Приходили менты, задавали дебильные вопросы, обязательно хотят встретиться со мной и с Аркашкой.
      Закончили мы в семнадцать пятнадцать. Аркашка повесил на двери ангара два огромных навесных замка и облегченно вздохнул, как будто сам все перетаскал. Теперь все шито-крыто, попробуй найди этих грузчиков и водил. Конечно, если копнуть посильней, то концы отыскать можно, но кто будет копать? Кому это нужно?
      Мы вывезли рабочих за проходную, рассчитали и пожелали счастливого пути.
      Бутылку я уже допил и слегка окосел. По пути в контору пейзаж плыл перед глазами. Мне было тепло и весело, хотя даже внутри салона чувствовалось, что на улице мороз.
      Я поднялся в свой кабинет с черного входа и вызвал по интеркому Ларису. Она зашла с листком бумаги и перечислила всех, кто пытался найти меня по телефону. Ничего важного, всякая мелочь.
      – Там вас до сих пор ждет эта девушка, – сказала Лариса в конце доклада.
      – Какая девушка?
      – Некая Лена. Она с утра тут торчит. Уходила на обед, потом опять вернулась. Такая странная. Достала из сумки бумагу и что-то там рисует и пишет целый день. Николай Александрович, главное, ее спрашивает, может, он чем может помочь? А она говорит, нет, только Сергей Леонидович. Мы вчера с ним договаривались. Я говорю, а если он вообще сегодня не приедет? А она: завтра приду, – Лариса удивленно пожала плечами. – Вроде приличная девушка.
      – Давай ее сюда, – теперь я сгорал от любопытства.
      Лариса ушла, но вместо таинственной посетительницы в комнату влетел Аркашка. Он поставил пакет с вином около стола и спросил:
      – Шеф, тебя домой подкинуть или ты куда налево?
      – Подкинь. Позже.
      Он хлопнул дверью.
      Вошла девушка, в вельветовой юбке и трикотажной кофточке. На ней было килограмм шесть лишнего веса. Полненькая, круглолицая. Я мигом напрягся. От таких пропорций у меня всегда перехватывает дух. А если прибавить большие глаза и родинку на верхней губе, то понятно, что на моем помятом лице тут же возникла самая обольстительная, в моем понимании, улыбка.
      – Здравствуйте, меня зовут Лена, – сказала девушка и села.
      – Мы вчера с вами о чем-то договаривались?
      – Я немного обманула вашу секретаршу. Это Виталик с вами обо мне вчера договаривался. Вы обещали ему, что примете меня на работу. Виталик сказал, что если шеф что обещал, то это железно, никого не надо слушать, а тупо сидеть и ждать вас, столько сколько понадобится.
      Я опешил и машинально спросил:
      – Какой Виталик?
      – Виталик Наконечный, он у вас на складе работает, компьютерщик. Я вчера вечером была у него сразу после вас. Он сказал, что в конторе есть место менеджера, работать на компьютере, выписывать накладные, приходовать товар, мол, он за меня поручился, и вы обещали.
      Вакансия у нас действительно была, но разговора я не помнил.
      – Зачем вы приходили к нему вчера? – какой-то неумный вопрос.
      – Ну, это, – она застеснялась. – Мы дружим. И еще я помогала ему в компьютерах. Я тоже разбираюсь. – Она покраснела. – В общем, у нас было свидание. И он обещал дать ответ по работе.
      Странное место для встреч. Хотя…
      – Вы курите? – спросил я.
      – Нет.
      – Этот вопрос никак не отразится на моем решении. Считайте, что вы уже у нас работаете. Я просто хочу знать, вы вчера курили на складе?
      – Я не курю, – теперь она побледнела.
      – А сторож курил?
      – Нет. Никто не курил. Никого не было. Я пришла, Федорыч спал, ушла – тоже спал. Никто не пил, не курил, – она не понимала, к чему мои вопросы, слегка разозлилась и снова покраснела.
      – А склад сгорел.
      – Как?
      – Дотла. Ночью. Даже крыша обвалилась. Вы во сколько ушли?
      – Я не знаю, – она пожала плечами. – А что с Виталиком?
      – Он погиб.
      – Как?!
      Теперь плечами пожал я.
      Она внезапно осунулась и постарела. За ее спиной на стене в позолоченной стеклянной рамке висел диплом, выданный нашей фирме московской компанией «ПРО 100» как лучшему региональному оператору канцтоваров и бумаги. В стекле отражался свет настольной лампы, от которого ее волосы светились нимбом. Получился грустный ангел, скрестивший на коленях руки и страдающий за все человечество.
      – Не может быть, – растеряно сказала она.
      – К сожалению. Но это ничего не меняет. Раз я обещал, то вы будете у нас работать.
      Я позвонил Ларисе и попросил пригласить главбуха. Девушка молчала, уставившись в одну точку. Я тоже.
      Вошла Петровна. Я объяснил ей, что этого человека нужно будет оформить на работу. Она подойдет на днях, как все утрясется. Петровна сфотографировала Лену и ушла.
      – Вы были близки? – глупо спросил я, устав от тишины.
      – Нет. Он только один раз погладил меня по спине, – она, наконец, разрыдалась. Как-то странно завыла, противно всхлипывая, как пенопласт по стеклу. Я ни разу не слышал, чтобы человек издавал такие звуки. Было непонятно, от чего она рыдает – оттого, что Виталик умер вообще или оттого, что он так и не успел трахнуть ее перед смертью.
      Мне было радостно. Появление этой дамы реабилитировало меня перед самим собой, перед Колькой, ментами и всем миром. Я уже больше не злостный и неосторожный поджигатель, ведь она была на складе после нас.
      Лена все рыдала и рыдала и не собиралась останавливаться. Черная юбка, новые полусапожки, скорее всего из кожзама, и колготки с затяжками. Обыкновенная русская деваха, безнадежно несчастная. Интересно, через сколько она про все забудет и, стесняясь и хлопая глазищами, ляжет ко мне в койку?
      – Хотите воды? – спросил я.
      Она отрицательно помотала головой. Я позвал Ларису:
      – Сделай что-нибудь. У человека истерика.
      Лариса сбегала за валерьянкой, накапала в ложечку.
      – Ничего не надо, – неожиданно сказала Лена. Она перестала выть, только всхлипывала. – Я сейчас уйду. Извините.
      Она встала и вышла в приемную. Я пошел за ней. На диване сидели менты, которых мы видели сегодня утром на базе. Один из них сидел на ее дубленке.
      – Обязательно приходите, мы вас оформим, – сказал я Лене вдогонку и пригласил сотрудников правоохранительных органов к себе в кабинет.
      – Чего это она? – спросил один из них, тот у которого было мужественное лицо.
      – У нее несчастье.
      – А-а-а, – понимающе кивнул он. – Моя фамилия Полупан. Я – капитан, а это, – он указал на спутника, – лейтенант Сидоров.
      Сидоров был серым и невзрачным, как и полагается Сидорову. Он был в два раза меньше Полупана.
      – Нам бы хотелось, чтобы вы ответили на несколько вопросов, – сказал Полупан. У него был довольно добродушный вид, я бы даже сказал – простецкий. Без подозрительности и усталости в глазах, свойственной людям его героической профессии.
      – Дело в том, ребята, что я, если честно, ни хрена не помню. Был пьян.
      – А дело-то серьезное, – перебил меня Сидоров. – По предварительным данным пожарных причиной возгорания является поджог. Да и по нашему ведомству ничего хорошего. Наконечного скорее всего убили. Ждем заключения экспертов.
      – Мы должны составить протокол, – добавил капитан.
      – Как убили?! – поразился я.
      – Ударили тупым предметом по голове, – хором ответили они.
      – Вам лучше поговорить со Спицыным. Он вам все в деталях расскажет. Да и потом, оказывается, после того как мы уехали, к Виталику приходила женщина. Вы ее только что созерцали. Так что мы не последние, кто его видел.
      – Дайте нам ее данные, – попросил Полупан.
      – У нас их нет. Может спросить у родителей Виталика, вдруг они знают. А вообще-то завтра или послезавтра она придет оформляться к нам на работу, тогда я вас обязательно найду.
      Когда все было кончено, мы с Аркашкой расписались в протоколах и пожали милиционерам руки.
      – Не прощаюсь, – сказал Полупан. – Завтра буду звонить.
      – Сообщите, пожалуйста, результаты экспертизы, – попросил я.
      Скоро вошла Лариса. Она была в шубе. Рабочий день давно закончился.
      – Эта странная девушка забыла свои бумаги, – Лариса положила на стол несколько исписанных листов одиннадцатого формата. – Я подумала, что вам будет интересно посмотреть. Все-таки она у нас собирается работать. До свидания.
      Как только она ушла, я первым делом открыл бутылку вина, благо штопор у меня на полке имелся, и одним глотком увеличил концентрацию алкоголя в крови процента на два.
      – Кому и зачем понадобилось убивать Виталика? – подняв глаза к потолку, спросил Аркашка.
      – Нужно все это обсудить с Чебоксаровым, – сказал я, набирая номер Колькиного сотового. – Ты где? – спросил я, когда он взял трубку.
      – Я в медицинском центре, записался на компьютерную томографию.
      – Хотели кое-что с тобой обсудить.
      – Давай завтра с утра. У меня еще процедуры.
      Я положил трубку.
      – Лечится? – спросил Аркашка.
      – Угу.
      Мы попрощались с охранником и спустились в пургу. Я был пьян. Я понял это, как только встал со стула. Что ж, уже вечер, сегодня задачей номер один было не нажраться к обеду. Я с ней справился.
      Позвонил Шамрук и заплетающимся голосом сообщил, что соскучился и ждет меня в баре «У дедушки». Неожиданно меня осенило, что я никогда в жизни не видел Шамрука трезвым. Как впрочем, и он меня. Попытавшись осмыслить этот интересный факт, я сделал неожиданное открытие, даже целых два. Первое – Шамрук никогда не звонил мне трезвым, как и я ему. Если он звонил (естественно пьяный), а я в этот момент был трезв, то видеть мне его не хотелось, и я всячески его избегал, как, видимо, и он меня, если я был пьян и звонил ему трезвому. Второе – я абсолютно не помню, откуда Шамрук взялся в моей жизни. Очень долгое время он нигде не фигурировал, а потом вдруг возник, откуда ни возьмись. В этот раз и он был пьян и я вроде тоже, но я опять отказался от встречи, сославшись на работу, потому что находился в процессе выхода из запоя. Как-нибудь на досуге мне нужно навести порядок в отношениях с этим человеком.
      Пока прогревался двигатель, я выкурил сигарету, стряхивая пепел в сугроб.
      – Действительно, – продолжил я Аркашкину мысль. – Кому нафиг мог понадобиться наш склад и Виталик? Я думаю, что – никому. Значит, менты что-то темнят.
      – А может, сторож его по пьяни тюкнул?
      – Может, и сторож.
      Аркадий высадил меня в двух шагах от подъезда. Этих двух шагов хватило, чтобы почувствовать зиму.
      На этаже я выскочил из дверей лифта, не дав им до конца открыться, и стремглав бросился к двери тамбура с ключом на перевес. Но генерал оказался первее. Когда я открыл дверь он уже стоял на пороге в синих трусах, белой майке и, улыбаясь искусственными зубами, смотрел на меня. Между ног у него сидела Пуля, высунув язык до пола.
      В дверном проеме меня качнуло. Я схватился рукой за косяк.
      – Штормит? – спросил Макарыч.
      – Угу.
      – Молодец, – с пафосом сказал он. – Чтобы хорошо опохмелиться, нужно выпить немного больше чем вчера.
      – Смешно.
      – У тебя там дама, – генерал раскинул руки на ширину двери. – Вот с таким бампером.
      – Откуда? – удивился я.
      – Ты ведь сам прислал убираться. Она четыре раза выносила мусор и столько же ходила в магазин.
      – А, – сказал я.
      Генерал подмигнул.
      Бампер торчал посреди зала. Играла музыка. Пропорции были самые мои. Стопроцентное возбуждение. Мне даже на лицо смотреть не было необходимости.
      Женщина драила паркет. Я кашлянул. Она подняла голову. Приятное лицо, около сорока. Глаза одинокие, глубокие, полные затаенного желания, попросту говоря: блядские.
      – Здравствуйте, – улыбнулась она.
      Я кивнул.
      – Минут через двадцать закончу.
      – Ничего, – не сразу ответил я. Мне нужно было перевести дух. – Я приму ванну.
      – Я разогрею еду.
      Я включил джакузи и лег в пену. В руках я держал запотевшую бутылку. Вино теперь совсем не действовало. Хотелось водки. И еще я хотел эту женщину. Тут важно выстроить разговор. Я отхлебывал и придумывал слова, но кроме пошлостей ничего не придумывалось.
      – У вас сломалась микроволновка, – сказала она, когда я вышел. – Кто-то поставил в нее железную кастрюльку.
      – Не удивляюсь.
      – Вы будете плов?
      – А как вас зовут?
      – Рита.
      – Буду, Рита, только если вы со мной.
      – Хорошо.
      Мы ели плов и пили вино. Опять придется искать такие же бутылки.
      На мне был махровый халат, на голове – полотенце. Мы разговаривали. Она смеялась. В отличие от меня, она на самом деле знала, кто такой Кафка.
      – Знаете, сейчас такое время, что ни от какой работы нельзя отказываться, – сказала она. – Даже если у тебя высшее образование. Особенно когда живешь одна с двумя детьми.
      – Не собраго… Не соблаговолите разделить со мной постель? – с надеждой спросил я.
      Она подняла голову, посмотрела на меня и убрала с лица волосы. На лбу у нее было написано: «А почему бы и нет»?
      – Вы знаете, где гостевая ванная, – предположил я. – В шкафу висит мой второй халат и рубашки, – я не стал предлагать ей одежду жены.
      Рита налила полный стакан вина и залпом выпила.
      Я ушел в спальню, лег в постель и стал ее ждать.
      Она пришла через пятнадцать минут, выключила свет и легла рядом. Мы стали целоваться. Она была мягкая и робкая. Пока я ее ждал, все возбуждение прошло. Я ерзал на ней, пытался что-то делать, но у меня ничего не получалось. Я пробовал по всякому. Вдруг ее затрясло, прямо заколотило. Я испугался и, приподнявшись на локтях, посмотрел ей в лицо.
      – Ты чего?
      Ее затрясло сильнее, а потом прорвало. Она захохотала. Она смеялась так искренне и заразительно, что я невольно тоже стал похихикивать.
      – Ты чего??
      – О! Ты мне дышишь в шею и делаешь щекотно! О! – Она опять закатилась. – И еще, такое ощущение, что ты пытаешься засунуть в меня какую-то тряпочку! О!
      Тут уж я тоже не выдержал и расхохотался.
      – Тряпочку? – сквозь смех спрашивал я.
      – Тряпочку! – скорчившись выдавливала она.
      – О!
      – О-хо-хо!
      Мы смеялись минуты две. Потом она оделась и ушла.
      Я закрыл за ней дверь и остался стоять среди декораций своей большой квартиры. Мне представлялось, что я на сцене. Я все еще хихикал, кривлялся, хотя впору рыдать. Наверное, все это понарошку, вот-вот грянут аплодисменты, я раскланяюсь и спущусь по ступенькам в нормальную жизнь.
      Я подошел к окну. Между небом и землей дрожала луна, как будто кто-то упустил ярко-желтый воздушный шарик, он улетел вверх, обмяк и потерял форму.
      Я выпил таблетку «реланиума», дождался, пока в голове заиграла музыка и упал в кровать.

      Драки во сне я всегда проигрывал. Руки не слушались. Как бы я не напрягался, они все равно были ватными и двигались как в замедленном кино. Зато в ночных кошмарах я хорошо бегал. Прытко.
      Вот и сегодня я бежал куда-то в ужасе, непонятно от кого. Причем под конец я уже прекрасно понимал, что это – сон, но просыпаться не торопился. Мне было интересно, чем же все закончится. Я бежал со скоростью ветра, уши трепетали как флаги, упругим встречным потоком из глаз вышибало слезы, а из носа – сопли. В конце концов, я устал и открыл глаза. Лицо было мокрым, как будто я плакал. С чего бы это? Я встал и включил свет, потом опять выключил, мне казалось, что на меня кто-то смотрит с той стороны окна. Я уставился в проем – за стеклом пугающие очи черной зимней ночи, натянутые нервы электрических проводов и головная боль.
      Я посмотрел на часы и обрадовался, что уже утро. Мне было немного легче, чем вчера, не так сильно ломало, но руки все равно тряслись. Сегодня день решающий и рискованный. Можно опять сорваться в пьянку. Есть два варианта: первый – пиво по минимуму, чтоб не сдохнуть, второй – совсем ни капли. Второй вариант, конечно, лучше. Если его выдержать, то завтра будет уже легко. Что ж, попробуем. Нужна хорошая горячая еда прямо с утра и чай, много чая с молоком.
      В холодильнике кроме жаровни с пловом я нашел какой-то суп и миску с котлетами. Надо сказать, что Рита потрудилась на славу. Я щедро начерпал себе всего понемногу, в три тарелки сверх аппетита просто потому, что так было надо, и приготовился все это разогреть в микроволновке. Я совсем забыл, что печь была сломана, она стояла нараспашку, выставив наружу свое бесполезное чрево и воняла расплавленной пластмассой.
      С газом тоже дело обстояло не так просто. Едва я включил конфорку, как у меня бешено заколотило в груди, к лицу прилила кровь и глаза сами собой стали закатываться. Я выключил огонь и пошел в ванную. Зеркало показало пунцовую, полную ужаса физиономию. Я включил воду и умылся. Сердце сразу встало на место.
      Я вспомнил свои манипуляции с сигаретами и понял, что мне нужна вода. Пять минут ушло у меня на поиски двух огромных кастрюль, почти тазиков, с прозрачными крышками. Я наполнил их до краев и поставил по обе стороны от поверхности газовой плиты, осторожно повернул ручку и дождался появления синего огонька. Ничего не произошло. Уже лучше. Для обеспечения чистоты эксперимента, я выключил газ и отнес кастрюли в коридор, потом вернулся и включил конфорку. Меня опять шибануло, причем пуще прежнего. Если я чего еще понимаю в своем организме, то давление в момент появления огня поднялось у меня до двухсот двадцати, не меньше.
      Я сел и задумался. У меня явно сорвало крышу. Теперь чтобы зажечь огонь, мне необходимо было произвести какие-то странные действия, в противном случае меня ждала смерть от гипертонического криза. Я почему-то очень сильно и долго ругал себя за то, что купил хату именно в этом доме. В соседней шестнадцатиэтажке газа не было, все плиты – электрические. Это психоз. Еще я вспомнил свою вчерашнюю неудачу в постели, и мне стало совсем херово.
      После завтрака, который с горем пополам все-таки случился в моей жизни, я пошел в душ и опять стал представлять себя на тропическом острове. Мне казалось, что стоит уехать из этой зимы, и все в моей жизни наладится. Только уехать надо не по тур – путевке, а насовсем, тогда я буду своим каменным членом сшибать бананы и сколько угодно греть руки у костра.
      Я позвонил Аркашке и попросил его приехать. Вдруг я все-таки выпью пива, да и потом, садиться за руль в таком состоянии опасно.
      Пока Аркашка ехал, а волосы мои сохли, я признался себе в том, что у меня патологическая боязнь огня и импотенция. От этого вывода мне легче не стало. На выходе я, как всегда, столкнулся с генералом.
      – Привет, – сказал Макарыч.
      – Здравствуйте.
      Макарыч ждал, что я скажу что-нибудь еще. Ему нужно было услышать от меня ключевую фразу, чтобы блеснуть словесной удалью. Видя, что я молчу и опасно приближаюсь к бронированной двери, он не выдержал и спросил:
      – Как дела?
      – Сухо во рту.
      – Сухое говно к сапогам не прилипает! – радостно сказал генерал.
      – Смешно, но не в тему, – охладил я его пыл.
      – Согласен.
      Я открыл дверь тамбура и вышел. Потом вернулся.
      – Макарыч, можно к тебе на две минуты? Есть разговор.
      Генерал отодвинул ногой Пулю и пропустил меня внутрь. Мы прошли на кухню.
      – Слушай, Макарыч, у меня проблемы с членом.
      – Не слушается?
      – Да.
      – Есть такой закон: до четырнадцати лет – пиписька, с четырнадцати до шестидесяти пяти – член, потом опять – пиписька. Вселенная развивается по спирали. Этот закон…
      – Я серьезно, – перебил я генерала.
      – Тебе сколько лет?
      – Тридцать девять.
      – Рановато. Сходи к урологу. Все проблемы отпадут. Экология, нервы, курево и водка. Обязательно сходи к урологу. Очень хорошо помогает. Говорю по собственному опыту.
      – А у тебя есть хороший специалист?
      – Я лечусь в ведомственной больнице. Тебя туда не пустят.
      – Забыл. Тебе сколько лет, генерал? – спросил я напоследок.
      – Шестьдесят четыре, – ответил он и поспешно добавил мне вслед: – Но этот закон на меня не распространяется.
      – Кто бы сомневался, – отозвался я уже из лифта.
      В конторе мое появление стало неожиданностью. Так быстро и так рано меня не ждали. Я прошел к себе, сел за стол, достал чистый лист и начал писать план. Дел было дофига.
      Погрузившись в рутину, я как-то забыл о неприятностях и похмелье. В десять часов десять минут мне стало плохо. Все тело покрылось испариной, подступила тошнота. Я знал, что это только начало и попросил Ларису принести большую кружку крепкого чая. Если я сегодня выдержу, то завтра все пройдет, только руки будут трястись еще дня два и по утрам будет мучить страшный депресняк. Вместо Ларисы чай мне занес Чебоксаров.
      – Здорово, – радостно сказал он. – Сделал рентген. Все нормально. Врачи говорят – невралгия. Продуло, видимо.
      – Поздравляю, – вяло отозвался я.
      – Кто-то мне обещал, что страховкой я заниматься не буду. На деле только я и занимаюсь.
      – Я тебе обещал, что вступлю в контакт с представителями страховой компании, когда они появятся, и буду утрясать дела в случае проблем. Мы платим семь тысяч в месяц юристам из фирмы «Право» только за то, что они проверяют наши договора, текст которых не меняется уже года три. Пусть один раз в три года повкалывают.
      – Не будем же мы вводить в курс дела юристов, – промямлил Колька.
      – В курс какого дела? Нет никакого дела. У нас бумага сгорела. Сгорела! Понял? Если кто-то в этом усомнится, сразу зови меня.
      – Ты смотрел отчеты по результатам прошлого месяца? – сменил тему мой напарник.
      – Ты прекрасно знаешь, что нет, – раздраженно ответил я.
      – Там ничего хорошего. Мы стоим. Роста нет.
      – Посмотрю. Потом обсудим.
      Я попытался отхлебнуть из кружки, слишком дрожали руки. Когда Дальтоник уйдет, пригублю без рук, просто нагнусь. Колька посмотрел на меня с жалостью.
      – У тебя нет хорошего уролога? – спросил я.
      – Целых два. Что случилось? Простатит?
      – Ну, – расплывчато протянул я.
      – Тебе давно надо подумать о своем здоровье, – назидательно улыбнулся Чебоксаров. – Я дам тебе телефоны, скажешь, что от меня, все будет нормально. Я, между прочим, каждый год для профилактики хожу на массаж простаты. Мне ведь все-таки надо когда-нибудь жениться.
      Колька ушел за телефонами, а я поспешно, с горем пополам, выхлебал чай и стал рассматривать листки, которые остались от вчерашней странной посетительницы. Я машинально отметил про себя, что бумага была ксероксной, плотностью восемьдесят грамм на квадратный сантиметр, скорее всего «Снегурочка», наверняка наша. С одной стороны листки были весьма неэкономно исписаны мелким корявым почерком. Чувствовалась рука Виталика. Он щедро чертил какие-то стрелки и линии, под которыми выводил странные надписи. «Фуджик на второй пенек. Асус на третий», – прочитал я. Часто упоминались дрова и гектары. Галиматья какая-то.
      С обратной стороны на листках были рисунки. Лица, пейзажи и принцессы. Моя дочь обзавидовалась бы их сказочной красоте.
      Дальтоник принес номера телефонов. Я показал ему художества нашей будущей работницы.
      – Профессионально, – похвалил Колька, и, указав на одну из принцесс, добавил: – А вот Лариса.
      Я присмотрелся и вправду узнал нашу секретаршу. Мы позвали Ларису и показали ей рисунок.
      – Ой, – сказала она. – А я и не заметила. Какая я здесь красивая! Можно я его заберу?
      – Не жалко.
      – Оказывается, она еще и художница, – с уважением сказала Лариса, забрала листок и ушла. Дальтоник тоже свалил. Оставшись один, я разложил перед собой рисунки и стал любоваться. Самому мне бог талантов не дал и как все это происходит у других, мне было непонятно и завидно.
      Вот взять хотя бы эту Лену, вроде бы ничего особенного, а за несколько часов ожидания она легко сотворила целую галерею. Из одиннадцати листов, на шести красовались изображения женщин в праздничных нарядах, на пяти – пейзажи и на одном – замысловатый узор. Я представил себе, как эта Лена сидит потная на диване в приемной и от нечего делать рисует принцесс, потом ей это надоедает и она начинает подыскивать натуру. Исчерпав прелести нашей секретарши, она напрягает память и рисует городские пейзажи.
      Я разложил их в одну линию и оказалось, что все они складываются в панораму. Тополь, забор, железные ворота, башенка с часами. Частный сектор. Скорее всего, это вид из окна. Каждый день она просыпается, отдергивает шторы и видит одну и ту же картину. Часы показывают восемь, на деревьях лежит снег, в ворота въезжает машина.
      Зашел Аркашка. В течение получаса он грузил меня по продуктовому бизнесу.
      – Скоро нам придет полная жопа, – горячился он. – Москва лезет в регионы. Открывают гигантские склады – магазины и торговать в розницу по оптовым ценам. Надо что-то делать, шеф. Развития нет никакого.
      – Ладно, посмотрим. Не трепли нервы раньше времени.
      Аркашка ушел. Позвонил Полупан.
      – Картина складывается неоднозначная, – сообщил он. – Наконечный умер все-таки от отравления продуктами горения. Алкоголь в крови есть, но мало. В башке дыра. Рассматривается две версии. Первая – человек споткнулся, упал, ударился головой, потерял сознание, выронил спичку или сигарету, после этого все сгорело. Вторая – ему был нанесен удар, после чего склад облили легковоспламеняющейся жидкостью и подожгли.
      – Тогда должны остаться следы этой жидкости, – с умным видом вставил я.
      – В МЧС докладывают, что есть следы бензина, дело в том, что на месте происшествия находилось как минимум две канистры, во время пожара они взорвались. Все свидетели эти взрывы слышали. Естественно, бензин разлетелся по всему периметру и смазал картину.
      – Канистры Аркашкины.
      – Экономил? Покупал ворованный бензин? – быстро спросил Полупан.
      – Это вы сами у него узнайте. А вообще-то я думаю, что вся эта история – нелепый несчастный случай. Там у нас кроме бумаги воровать было нечего. А ее нужно вывозить КАМАЗами.
      – Мы сейчас выезжаем на место, будем искать угол, об который Наконечный стукнулся. Или орудие убийства. Еще раз потреплем сторожа. Вчерашняя подруга не появилась?
      – Пока нет. Она необязательно сегодня придет. Может, завтра или позже. Как появится, сообщим, – успокоил я милиционера. – И это… Виталик иногда, когда выпивал, курил.
      – Ясно.
      Положив трубку, я пытался заставить себя не думать про мертвого Виталика, но ничего не получилось. Вспомнилась вчерашняя неудача с Ритой и тряпичный член. Я позвонил урологу. Тот был очень занят, но, услышав, что я от Чебоксарова, сильно обрадовался и назначил встречу на четверг.
      – Только, пожалуйста, хорошенько помойтесь, – мягко, но настойчиво сказал он.
      Судя по его положительной реакции, нетрудно было догадаться, какое непомерное количество капусты оставил Колька в его кабинете.
      Чтобы хоть как-то успокоить нервы, я убрал в сторонку Ленины рисунки, залез в нижнюю полку стола и достал свою секретную папку. В ней хранилась моя переписка со всевозможными риэлторскими и туристическими фирмами, которые предлагали недвижимость на побережьях. Тут у меня были и Сочи, и Геленджик, и Крым, и Кипр. Одно время мне очень нравился Таиланд. Я даже всерьез задумывался о том, чтобы купить небольшой ресторанчик в Пхукете, но теперь, в связи с атипичной пневмонией, эта тема отпала. Мне нравились Бали и Каймановы острова, реально было осесть на Кубе, но больше всех меня влекла к себе Новая Зеландия. Я столько прочитал об этой земле, что мог бы без проблем устроиться экскурсоводом. Одна незадача, чтобы получить в этой стране гражданство в качестве бизнесмена, нужно внести один миллион долларов, а у меня его пока не было.
      Я давным-давно, почти наизусть знал все цены на любой вид недвижимости в районе экватора, начиная от ветхой лачуги и заканчивая шикарной виллой. В большинстве случаев то, что нравилось, было мне не по карману. Я уже вполне успокоился на эту тему. Но куда же девать мечты и картинки? В самые занудные периоды своей жизни я раскладывал перед собой красочные проспекты и любовался зелеными озерами, голубыми водопадами и заоблачными высями.
      Позвонил Шамрук.
      – Через пятнадцать минут, – сказал он, – привезу к тебе в канцелярский офис заместителя директора центрального универмага. Это мой приятель, он посмотрит твой ассортимент. Универмаг сейчас готовит договора с генеральными поставщиками на будущий год. Если вы с ним договоритесь, то они разрешат вам завалить их канцтоварами и бумагой. С деньгами у них все в порядке.
      – Спасибо, выезжаю, – знаю я его приятелей, – одни сплошные деграданты.
      По пути на завод геофизического оборудования, где мы арендовали весь второй этаж под оптовую канцелярскую фирму, я опять вспомнил вчерашний вечер и сегодняшнее утро.
      – Слушай, Аркашка, – спросил я. – Как ты относишься к огню?
      – В смысле?
      – У тебя не возникает страха перед пламенем?
      – Нет, – сказал он, потом с интересом посмотрел на меня. – Шеф, это на тебя так пожар подействовал. Попей валерьянки.
      – А это… Ну… У тебя были неудачи с женщинами?
      Аркашка опять вылупился на меня, бросив дорогу. Мы могли врезаться.
      – Один раз было, – серьезно сказал он. – Влюбился в дамочку, знаешь, такая интеллигентная, в очках. Месяц ухаживал. Дарил цветы, даже стихи читал. А когда до дела дошло, она так элегантно очки сняла и что-то умное сказала приказным тоном. У меня, хоп… И никакого ветра в парусах.
      Он усмехнулся.
      – С этой девушкой мы, естественно, расстались. А у меня начались комплексы. Знаешь, как избавился?
      – Ну?
      – Купил двух проституток и двое суток с ними кувыркался. Представляешь, не выходя на улицу. Они мне чуть все мозги через член не высосали. Зато все восстановилось.
      Я принял к сведению Аркашкин опыт.
      За стеклами опять шел снег. Крупно, целыми кусками. Между ними каким-то загадочным образом летали голуби.
      Шамрук уже уехал. По выставочному залу среди нескольких суетливых женщин бродил с деловым видом заместитель директора центрального универмага. Он был невысокий мятый и неопрятный. Фамилия у него, как потом выяснилось, была – Штейх.
      – Вы меня отвезете обратно? – в первую очередь спросил он.
      – Обязательно.
      – Нас устраивает ваш ассортимент, – продолжил он, немного помолчав. – Все зависит от условий.
      – Мы даем десять процентов, наличными.
      – А пятнадцать можно? – осведомился гость.
      – Можно, – я был к этому внутренне готов. – Но тогда нам придется на пять процентов поднять базовые цены.
      – Годится. Ваши цены нас устраивают. Когда расчет?
      – В тот же день, как только деньги упадут на наш счет.
      – Завтра жду вас для заключения договора. Приятно говорить с деловыми людьми.
      – Взаимно.
      Вот и весь разговор. Человек берет взятки, не стесняется этого, открыто говорит об этом и точно знает, сколько ему надо. Без всяких выкрутасов, все довольны. Непонятно только куда он тратит бабки. Явно не на себя. Скорее всего большая их часть остается на дне стакана.
      Я попросил Спицына отвезти гостя, мне не хотелось сидеть с ним в одной машине. Ко мне подошла Вероника, наш офис менеджер, и взволновано сказала:
      – Сергей Леонидович, мне нужно с вами срочно поговорить наедине.
      – Заманчиво, – осклабился я. – Где уединимся?
      – Идемте на первый этаж, – Вероника не приняла моей шутки.
      Мы спустились в фойе. Через, по-советски огромные, витражи было видно улицу и нас снаружи тоже. Вероника отошла в сторонку, прислонилась к стене и порывисто сказала:
      – Сергей Леонидович, у нас появились воры.
      – В смысле?
      – У нас воруют товар.
      – Кто?
      – Я не знаю.
      – На складах недавно была ревизия. Все было чики– поки.
      – В том-то и дело, они все делают так, что никакая ревизия не найдет.
      Я заметил, что последние года три мне все труднее воспринимать плохие новости. Если раньше неприятные известия я слушал бойцовски и смело бросался в схватку навстречу трудностям, то теперь любая фигня ничего кроме паники не вызывала. Мне даже не хотелось слушать. Спрятаться, отодвинуться. Пусть кто-нибудь все это решает.
      – Рассказывай, – с трудом сказал я. – Как ты это обнаружила?
      – Две недели назад ко мне приходила двоюродная сестра, купила сыну ранец, пенал, фломастеры. Я выписала накладную, она оплатила, получила на складе. Сегодня она пришла, попросила поменять ранец на более крупный. Ну, я посмотрела, товар не испорчен, решила поменять. Я ведь ничего неправильного не сделала?
      – Нет.
      – Тем более что она берет более дорогой товар. Так ведь?
      – Так.
      – Я зашла в «ОДИН ЭС», нашла эту накладную и обомлела. Она была исправлена. В нее вписали двадцать пачек несуществующей «снегурочки», благодаря чему сумма увеличилась на две тысячи. Я отлично помню эту накладную, там никакой бумаги не было. Вы понимаете?
      – Нет.
      – Они воруют бумагу, или какую другую продукцию, потом входят с любого компьютера в базу, задним числом вписывают украденный товар в подходящую накладную, выписанную на частное лицо и все! Якобы этот товар куплен за наличку.
      – Ну и?
      – Что ну? – рассердилась она на мою тупость. – Повторяю еще раз. Мы каждый день пересчитываем наличные деньги, сверяем их с накладными, выписанными на частных лиц или на любых других фигурантов, где есть пометка «нал». Больше мы к этим накладным никогда не возвращаемся! Но, в накладные, где клиент указан, они подставить ворованное не могут, потому, что покупатель может вернуться с этой бумажкой, или, например, он может получать с отсрочкой. А частное лицо считается разовой покупкой, и их всех не упомнишь. Я ведь не одна выписываю. Просто так совпало, что они подставили именно в мою накладную.
      – Че за херня? Я ничего не понимаю. У нас бухгалтеров, как собак нерезаных, можно на выездных ревизиях колымить.
      – Бухгалтера тут как раз ни при чем. У них по документам и по товару все сходится.
      – Как же так?
      – Наличные мы считаем каждый день, а ревизию проводим раз в четыре месяца. К этому времени они делают так, что документы соответствуют остаткам на складе. У нас схема неправильная. Бухгалтерия принимает данные компьютера как факт, берет их и сверяет с реальным количеством товара на складе. А ошибка уже в компьютере.
      – Значит нужно сверять приход наличных, безналичных денег и остаток в течение всего месяца. Тогда бы все выплыло.
      – Наверное. Но, есть ведь еще товар, отпущенный с отсрочкой платежа. Его тоже нужно учитывать. Нам нужно срочно усовершенствовать или менять программу.
      – Это верно, – я почесал затылок. – А сейчас реально отличить исправленные накладные?
      – В принципе, да.
      Вероника облизнула губы и уставилась в стекло входной двери. Плечи у нее дрожали. Весь мир за окном дрожал, как мои руки. Ветер злился и хотел прорваться внутрь, чтобы погреться и скинуть с себя белых мошек. Он бился в створки и стекло дрожало под его ударами. Все вокруг превратилось в дрожь.
      – Значит, мы можем легко посчитать, сколько они украли, – сказал я.
      – В принципе, да, – после паузы радостно ответила Вероника. – Я как-то об этом не подумала, – она нахмурилась. – Правда, это будет гигантская работа, надо по новой пересчитывать каждый день.
      Моя правая рука вытащила телефон, набрала какой-то номер и поднесла к уху. Я даже не заметил. Когда на том конце сказали алло, мне было невдомек, кто это. Я смотрел на Веронику, вначале на лицо, потом на грудь. Под моим взглядом грудь увеличилась до невероятных размеров и поглотила пространство. Возможно, это была самая красивая грудь из тех, которые встречались в моей жизни. Я с размаху бросился в нее и стал барахтаться. И что самое обидное – никакого возбуждения. Абсолютно!
      – Что мне делать? – прекрасным голосом спросила Вероника.
      – Ты че молчишь, придурок? – спросила трубка голосом Дальтоника.
      – Ты никому не говорила? – это я Веронике.
      – Секунду, – это я Кольке.
      – Нет, – пропела Вероника.
      – И не надо. Будь как ни в чем небывало. Никому ничего не говори.
      – Я пошла?
      – Угу. Чебоксаров, ты где?
      – Я ем «У дедушки».
      – Жди, я мчусь, – опрометчиво сказал я и минут пятнадцать ждал Аркашку.
      Я решил, что Спицину последние известия знать пока необязательно, когда он высадил меня «У дедушки», я отослал его за вином.
      – Все-таки на днях жена приезжает, надо вернуть все на место, – сказал я.
      – Вы опять все скушали, шеф? – съехидничал Аркашка.
      – Мне помогали.
      В ресторане я сразу увидел своего компаньона. И без того жирная морда «Дальтоника» лоснилась, как будто он за минуту до моего прихода упал лицом в масло. Ел он очень энергично, как в последний раз.
      Я рассказал ему все, что мне поведала Вероника, слово в слово. Он задал мне такие же вопросы, что я задавал Веронике. Я точно так же на них ответил. Минут пять он молча продолжал набивать зоб, потом вытер тарелку куском хлеба и отправил его в рот.
      – Ну? – спросил я.
      – Нужно звонить Спарыкину, – кое-как выдавил он.
      – Ты без Спарыкина скоро в носу поковырять не сможешь, – с раздражением сказал я.
      – Он мент, хоть и бывший. Как бы нам дров без него не наломать.
      Тоже верно. Нужно не просто узнать, кто это, но и попытаться вернуть хотя бы часть денег.
      Чебоксаров позвонил полковнику. Они немного поговорили, потом Дальтоник долго слушал трубку и, наконец, сказал:
      – Давай без дешевых понтов. Ты – пенсионер, тебе уже давно делать нечего. У нас проблемы. Приезжай.
      Чтобы не сидеть без дела, он заказал себе стакан кофе, конфеты и два пирожных, я ограничился кружкой чая с лимоном.
      – Ты не находишь, что это все очень подозрительно? – спросил Чебоксаров, облизывая палец. – Вначале у нас сгорел склад, теперь обнаружилось воровство. Может, есть какая связь?
      Мне эта мысль в голову не приходила.
      – Да, очень подозрительно.
      Спарыкин приехал через двадцать пять минут. Года три назад он бросил курить и сильно помолодел. Недавно я слышал от Кольки, что они собираются вместе бегать на стадионе. Я не мог себе представить Чебоксарова бегущим, ему даже ходить трудно, а вот полковника – вполне. Если так дальше пойдет, то он может омолодиться в конец и трансформироваться в младенца. Плакала тогда наша крыша.
      Спарыкин внимательно нас выслушал и сильно обрадовался. За последние несколько лет он впервые очутился в своей стихии. Ловить, выслеживать и хватать за яйца – это то немногое, что он умел делать в совершенстве. Он сделал мудрое лицо и решительно заявил:
      – В первую очередь нужно определиться, что у вас, вернее, у нас, похищали. Деньги или материальные ценности. Это уменьшит круг подозреваемых и поможет нам до конца вникнуть в схему.
      – Ясно, понятно, что ценности, – сказал Чебоксаров.
      – А может, деньги. А бумаги подделывали, чтобы это скрыть, – не согласился полковник.
      Мы задумались.
      – Воровали бумагу, – определился я.
      – Воруют бумагу, – поправил меня Колька. – И канцтовары.
      – Во-первых, – сказал я. – Деньги украсть почти невозможно. Все пробивается через кассу и сдается по чеку. Во-вторых, Вероника сама сидит на деньгах. В-третьих, На кассе работают разные люди, чтобы что-то украсть должен быть сговор.
      – Во-первых, касса – это фигня, – передразнил меня полковник. – Во-вторых, Веронику из числа подозреваемых никто не исключал, и, в-третьих, иногда в сговоре участвуют до десяти человек. Вы, пацаны, ни черта не понимаете в жизни. Сейчас знаете, какая самая большая проблема в бизнесе? – спросил он и сам себе ответил: – Кадры! Устраивается прохиндей к деньгам, ворует тысяч пять – шесть и сваливает. И фиг его привлечешь. Вроде мелочь, никто мараться не хочет. Да и доказать трудно. Нужно всегда ловить с поличным! А то он в одном месте украл, десять метров прошел и снова устроился на работу.
      – Алексей Лукьянович, это все мы и так знаем. Но это не наш случай.
      – В любом варианте нужно ловить с поличным. Поэтому заткнитесь, ведите себя, как ни в чем не бывало, и предоставьте все мне. Я буду думать.
      – И все-таки, если бы они воровали деньги, то схема бы была совсем другая, – не унимался Чебоксаров. – Тут можно сыграть на скидках, на отсрочках, да мало ли…
      Я еще раз объяснил Спарыкину, что и куда вписывали воры.
      – Хорошо, – согласился он. – Если они воруют бумагу, то это еще легче. – Потому что украсть – это пол дела. Самое главное – продать. Через сбыт мы их и хапнем. Воруют обычно то, что можно быстро продать.
      – Бумагу легче всего, – сказал Колька. – Она, как хлеб!
      – Она, как колбаса! – дополнил я. – Только дороже!
      – Отдыхайте, пацаны, – успокоил нас наш защитник. Он выглядел энергичным и счастливым. – Завтра я предоставлю вам план действий. Между прочим, это заведение в дни моей молодости называлось «Снежинка». В восемьдесят втором я работал в ОБХСС и разрабатывал местного директора за воровство сахара. Теперь он в Канаде.
      Поигрывая мускулами на бычьей шее, полковник рассказал нам два по-ментовски тупых и жестоких анекдота, выпил стакан светлого чая и отвалил.
      Как-то незаметно подкрался вечер. Ничего прекрасного и романтического в нем не было. Я прислушивался к своему телу и с отрадой замечал, что физически понемногу успокаиваюсь. Интересно, что будет с нервами?
      Колька все еще что-то жрал. Я прищурился и смотрел, сквозь пелену, как по ресторану снуют люди. Народу было много. Если поднять голову на стеклянный потолок, то казалось, что все они ходят вверх ногами, прилипая к «армстронгу» каким-то непостижимым образом. Как мутанты. Точно! Меня окружают мутанты! Десятки мутантов. Я стал разрабатывать план бегства. Если вскочить на стол, уцепиться за люстру и перелететь к барной стойке, то можно очень быстро перемахнув через нее оказаться на улице. А там – свобода. Свобода, которой мне так не хватает!
      Чебоксаров помахал у меня перед глазами рукой.
      – Эй, – позвал он. – Ты куда вылупился?
      – Ищу путь к свободе.
      – Мне кажется, что на сегодня мы и так свободны. Ты домой?
      – Да, поехали.
      В машине Дальтоник сказал:
      – Ты должен мне три дня.
      – Каких три дня?
      – Вместе с сегодняшним я возил тебя три дня. Теперь ты мне должен. Когда за руль сядешь?
      – Завтра.
      – Значит, завтра я машину не беру?
      – Я, между прочим, никогда не считал, сколько раз я тебя возил, – возмутился я.
      – А я считал. Ты мне должен.
      – Ладно. Созвонимся.
      В сумерках опять начинались тяжелые облака. Как будто кто-то несколько раз провел грязной пятерней по белой известке.
      Выйдя из лифта, я по очереди показал язык во все камеры генерала. Мне показалось, что со временем видеоглазки стали заметнее. Может быть, я просто знал о них, каждый раз присматривался и привык, а может – где-то что-то осыпалось, и линзы поперли наружу из-под штукатурки.
      – По-моему, – сказал я стоящему на пороге генералу. – Твоя слежка потеряла секретность.
      – Дурак не поймет, а умных нету, – и на этот раз отличился Макарыч. – Зайдешь?
      – Почему бы и нет.
      Мы прошли в зал и сели на диван.
      – С того раза кое-что осталось, – предложил сосед. – Будешь?
      – Я в стадии ремиссии, – гордо заявил я. – Только, пожалуйста, без комментариев.
      В комнатах у генерала все было по-спартански просто, мне кажется, что если бы не жена, то Макарыч установил бы в зале двухъярусную кровать, тумбочку с флагом и телевизор.
      Телевизор был включен. В местных новостях показывали, как наш губернатор перерезал ленточку перед недавно отстроенным коровником, в одном из районных центров. Вокруг правителя стояли серьезные мужики с обвислыми щеками и дружно аплодировали. Вид у губернатора был такой, как будто он построил этот коровник своими собственными руками. Какой-то колхозник подошел к микрофону и стал слезно благодарить нашего вождя.
      – Дорогой товарищ губернатор, вы так много делаете для тружеников села, – кипятился он. – Благодаря вашей неусыпной заботе мы с каждым годом живем все лучше и лучше. Спасибо вам, что вы не даете проклятым олигархам из Москвы в лице Пичугина разворовать наше народное богатство!
      Генерал прикатил с кухни сервировочный столик, нажал кнопочку на пульте, прислушался к воцарившейся тишине, налил в рюмку пятьдесят грамм водки, выпил и закусил соленым груздем. Я проглотил слюну и ограничился одним грибком.
      Кто-то мне хвастался, что может поддерживать беседу и вести задушевные разговоры на трезвую голову. Я очень сильно сомневался, что такое возможно, но решил попробовать.
      – Давно собираюсь тебя спросить, – решительно начал я. – Что это ты там преподаешь в своем институте?
      – Теорию самозащиты и безопасности.
      – И в чем она заключается?
      – В двух словах?
      – В двух словах.
      – Нужно знать опасность. Другими словами: ожидание опасности на девяносто процентов обеспечивает твою безопасность.
      Пуля уселась мне на носки. Из уважения к генералу я ее не оттолкнул.
      – Как это? – спросил я.
      – Каждое свое действие ты должен оценивать с точки зрения наличия риска и опасности. Ну, например: вышел из дома, под ногами лед, перейди на другую сторону, потому что существует опасность упасть и разбить голову. Близко к стенам дома ходить нельзя, потому что может упасть сосулька. Все просто.
      – А летом?
      – А летом – кирпич.
      – Значит нужно постоянно ждать опасность?
      – Постоянно.
      – Так и свихнуться не долго.
      – Ничего подобного. Тренированному человеку незачем все время об этом думать. Он все делает автоматически. Подсознательно. Тем более что это нужно только тем людям, чья работа связана с экстремальными ситуациями.
      – Это как раз про меня.
      – А что экстремального в твоей работе?
      – Все. То пожар, то воры, то конкуренты, то налоговая инспекция, то бандиты (теперь уже реже), то менты (они гораздо чаще), то кидалово. Доллар растет – херово, падает – еще хуже, и так далее, до бесконечности. Теперь еще это евро. Одна сплошная экстремальная ситуация. За последнее время ни одного хорошего известия.
      – Дурак ты.
      – Только не надо говорить, что я смерти не видел. Меня даже с моста кидали как Ельцина.
      – Это все пройдет. Все еще сто раз изменится.
      – Когда? – почему-то с надеждой спросил я. – После чего?
      – Может, само собой, – генерал задумался. – А может, после какого-нибудь события. У каждого в жизни бывает событие, после которого все меняется. У каждого человека и у каждого поколения.
      – А у тебя?
      – Конечно.
      – Победа?
      – Когда случилась Победа, мне было шесть лет. Мал, конечно, но все помню. Это был такой восторг, время наивысшего счастья.
      – В детстве любое событие – счастье.
      – Согласен.
      – Нам казалось, что после Победы все, все будет по-другому, – продолжил генерал. – Мы думали, что все изменится и вот теперь-то мы, наконец, заживем.
      – А на самом деле?
      – А на самом деле ничего не изменилось.
      – Моя мать мне рассказывала, – сказал я, – что когда она училась в Москве в институте, ей удалось пробиться к дороге, по которой ехал в кортеже Гагарин после своего полета. Они с девчонками испытали такой восторг, какого у нее в жизни уже никогда не было. Им тоже почему-то тогда показалось, что теперь в их жизни все изменится, не за горами всемирное счастье. Именно за этим оцеплением весь мир перевернулся.
      – А на самом деле ничего не изменилось?
      – Ничего.
      – Я лично знал Гагарина, – сказал генерал. – У него нет никаких заслуг. Только внешность и биография. Везунчик. Мало того, что этот мальчишка сам погиб, он еще разбил самолет и погубил прекрасного человека и опытного пилота.
      Некоторые высказывания генерала меня раздражали. Я не сомневался, что в его рассказах процентов пятьдесят вранья. Зачем ему это, я не понимал. Может, виноваты маразм со склерозом?
      – Вот я сейчас подумал, – продолжил Макарыч, – в моей жизни на самом деле было всего одно событие, после которого все изменилось.
      – Какое?
      – Это когда я, наконец, попал под женскую юбку. Ты помнишь, в ранней юности, как много тайн скрывал в себе этот предмет туалета? Так вот, после того, как мне удалось запустить туда руки и кхм… Все изменилось.
      – Тоже мне событие.
      – Для меня – да.
      – А сейчас никаких тайн?
      – Ну почему же? Тайны, они разные бывают, – улыбнулся генерал. – А у тебя что-нибудь подобное было?
      – События, после которого моя жизнь полностью изменилась, в моей судьбе еще не было. Все шло гладко, по нарастающей.
      – Значит будет. Вот-вот. Не кисни.
      Между моей дверью и дверью генерала всего шесть метров. Это расстояние находится внутри дома, в самом его центре, но, почему-то, проходя его, я ощутил пределы и услышал шорохи вьюги. Я физически почувствовал, как нас засыпает, весь мир, весь дом, но это не снег, а изорванные в белые клочья листы бумаги, на которых была написана моя непонятная жизнь за последние пять лет.

      Наконец-то включились звезды. Я стоял, лучась в свете небесных софитов, около своего «Лэнд Крузера» и курил «Парламент». Меня поимела депрессия, она выжимала меня, скручивала в жгут и выворачивала наизнанку. Если бы я мог вытащить свою душу, простирнуть ее в лунном свете и запихнуть обратно свежую и чистенькую, то, наверное, старая карга отвязалась бы. Но я не умел этого. Лучше всего у меня получалось самобичевание. Розги с тяжелым свистом вспенивали бесконечную ночь. Если бы не этот свист, то тишина была бы абсолютной. Аэропорт все еще не принимал самолеты.
      Из-за непогоды мне пришлось приезжать сюда второй раз за ночь. Узнав, что рейс задерживается, я выехал на трассу, выжал двести по скользкой дороге, хлебнул адреналина, облился потом и вернулся в царство чемоданов, слез и невнятных объявлений. Я прислушивался к веселому лепету пьяной северной вахты, которая, вырвавшись из цепких лап сухого нефтяного закона, застряла в нашем городе и с остервенением уничтожала запасы дешевого алкоголя. Потом я долго курил и ждал, когда закончится снег.
      Где-то на невообразимой высоте ко мне летели мои жена и дочь, которые не только не смогли прибыть пораньше, потому что им не удалось поменять билеты, но умудрились еще и задержаться на четверть суток по причине бурана.
      Через час они появились из-за стеклянных дверей накопителя в толпе людей с одинаковыми усталыми лицами. Я поцеловал обеих, и, если бы сделал это с закрытыми глазами, то не почувствовал разницы. Одинаковая кожа и запах. Опять доча втихоря воспользовалась мамашиным парфюмом. Было видно, что они обе изрядно намучались и рады оказаться, наконец, на заднем сидении нашего автомобиля. Ольга пристально вглядывалась в мою физиономию, но тщетно. Прошла неделя, как я в завязке, на роже следы исчезли.
      Несмотря на нытье по телефону, мои девки не выглядели разочарованными, Маринка непрерывно трещала про слонов, жена описывала океан, пляжи Гоа и завершила впечатления одной фразой:
      – Если Каир – помойка, то Дели – гигантская свалка.
      В общем, им было чем со мной поделиться.
      Дома я приготовил знатную жратву, конечно, не сам, привез из ресторана, но все-таки… Жена как бы невзначай заглянула во все углы и шкафы. Не на того нарвалась! Я уже трижды все проверил. Поводов для скандала нет, улыбнись, подруга, прими ванну и спать.
      Набив пузо, дочь меня похвалила, жене тоже ничего другого не оставалось. По пути в спальню она вопросительно посмотрела в мою сторону. Я отказался, сославшись на то, что перепил кофе и пока посмотрю телевизор. На самом деле я испугался, что у меня ничего не получится.
      – Отдыхай, дорогая.
      Когда они засопели, я прошел в комнату к дочери, включил ночник и долго любовался своим созданием. Мы ее, конечно, балуем. Придумали больничный, чтобы она смогла съездить с женой в Азию. Плохо конечно. Да, ладно. Она ведь отличница.
      Уснул я в зале на диване с мыслями о том, что мне очень быстро надо что-то делать со своим пенисом. Ложе трансформировалось в джонку, обои – в мангровый лес, вздохи вьюги – в мерное покачивание. Скоро утро.
      Я конечно проспал. Через окно завел с брелка двигатель машины, наспех глотнул кофе, оделся, никого не разбудив, и спустился в теплый салон. Уже одиннадцать. Утром было запланировано несколько встреч, Лариса пока не звонила, и у меня был шанс не опоздать.
      Чтобы не встретиться с посетителями в приемной, я поднялся к себе с черного хода.
      За моим столом спиной ко мне сидел мужчина, он смотрел в монитор и бойко стучал по клавиатуре.
      – Вы кто? – нарочно громко спросил я.
      Мужик от неожиданности подпрыгнул. Руки у него тоже подпрыгнули, упали всеми десятью пальцами на клавиатуру, и монитор погас.
      – Вы меня напугали, – натянуто улыбаясь, сказал незнакомец. Он повернул голову в мою сторону и заморгал глазами.
      – Вы кто? – еще раз поинтересовался я.
      – Я ваш новый работник, – еще шире растянув рот, сказал мужик. – Я ремонтирую компьютеры и устраняю сбои в программном обеспечении.
      Слова отскакивали от зубов, как будто он ждал этого вопроса и всю ночь зубрил ответ. Взгляд у него был очень добродушный. Я пожалел, что напугал его.
      – Вместо Виталика, что ли? – осведомился я.
      – Наверное, – пожал плечами мужчина. – Только я не на постоянной основе. Буду приходить один раз в неделю.
      На вид он был моего возраста. «Староват для компьютерного гения», – подумал я.
      – Мой компьютер в порядке, – твердо сказал я.
      – Я просто проверить, – не гася улыбки стал оправдываться работник. – Мне нужно со всем ознакомиться.
      – Я же говорю, мой компьютер в порядке.
      – Мне нужно проверить сеть.
      Вот настырный.
      – Мой компьютер вне сети, – разговор стал мне надоедать. – Он подключен к интернету, и чтобы не затащить вирус в базу, он вне сети. По-моему, это сразу видно.
      – То-то я смотрю, – разочарованно пробормотал мужчина.
      – До свидания, – примирительно сказал я. – Если что-нибудь случится, я вас позову.
      Мужик собрал свои манатки и ушел, помахав рукой. Очень приветливый парень. Вот так. Не успели похоронить одного, как на его место сразу пришел другой.
      Полчаса я занимался делами, встречался с людьми, звонил по телефону. Потом пришел Спарыкин. Он по-хозяйски приказал Ларисе приготовить крепкого чая и втолкнул в кабинет помятого мужика.
      – Где Дальтоник? – спросил полковник.
      Я пожал плечами.
      – Опять что-нибудь лечит, – предположил полковник.
      – Наверняка, – согласился я.
      – Начнем без него, – решил отставной мент, он кивнул в сторону своего спутника. – Познакомтесь, это – Апрельцев.
      – Тихонов, – я пожал гостю руку.
      – Отлично, – сказал Апрельцев.
      «А че больно-то отлично?» – хотел спросить я, но промолчал.
      – Апрельцев раньше работал в органах, теперь – частный детектив. «Наверное, выгнали за пьянку», – подумал я.
      – Он нам будет нужен, чтобы выявить воров, – пояснил полковник.
      – Можно закурить? – робко спросил частный сыщик.
      – Можно, – сказал я.
      – Нет, – возразил Спарыкин.
      Апрельцев засунул сигарету обратно в пачку.
      – Суть такова, – бодро начал свой доклад полковник. – Мы берем за основу версию о том, что у нас воруют все-таки бумагу, а не деньги. Правильно?
      – Правильно, – подтвердил я.
      – Значит, у воров налажен сбыт. Правильно?
      – Да.
      – Кто может беспрепятственно вывести товар со склада?
      – Надо подумать.
      – А что думать? Ты можешь?
      – Да.
      – Дальтоник может?
      – Да.
      – Но вы не воры? Правильно?
      – Абсолютно.
      – Аркашка может?
      – Может.
      – Но, ему это не выгодно. Он может украсть гораздо больше в другом месте.
      – Где? – спросил я.
      – Я тебе потом расскажу, – загадочно заявил полковник. – Кто еще?
      – Товар вывозят со склада только водители-экспедиторы.
      – Вот именно! Я на девяносто процентов уверен, что существует преступная цепочка, состоящая из водителя, кладовщика или заведующего складом и покупателя. Скорее всего, они смогли наладить устойчивый сбыт. Естественно покупателями могут быть кто-нибудь из ваших конкурентов, или крупные розничные торговцы. За полцены любой дурак купит. Но, даже если мы узнаем, кто именно, то все равно доказать не сможем. Это дохлый номер. Значит, нам нужно инициировать событие.
      – Чё, чё? – не понял я.
      – Жадность, дорогой мой. Жадность движет преступником. Если он украл один раз, считай все, поехали. Он не остановится, – Спарыкин многозначительно поднял вверх указательный палец. – Вот, посмотри на Апрельцева. Похож он на мента?
      – Нет.
      – А на прожженного прохиндея?
      – Гораздо больше, – искренне сказал я.
      – Мы не знаем, кто воры. Поэтому в операции должен участвовать совершенно незнакомый человек. Это и есть Апрельцев.
      – В какой операции? – удивился я.
      – Ты еще не понял?
      – Нет.
      – К вам в офис звонит человек и делает заказ. Ну, там, бумагу, папки какие-нибудь, ручки, карандаши. Говорит, оплачу наличными при доставке. Нормальная ситуация?
      – Вполне.
      – Что ваша фирма обычно в таких случаях делает?
      – Принимаем заказ, набиваем накладную, согласовываем с клиентом конечную сумму, затем отдаем на склад набирать, после чего отвозим по указанному адресу.
      – Кто отвозит?
      – Водитель. Он отпускает товар клиенту, получает деньги, потом приезжает и сдает их в кассу. Сумма пробивается.
      – Клиентом в нашем случае будет Апрельцев. Мы уже нашли пустой офис. Когда ваш водила привезет товар по накладной, Апрельцев рассчитается с ним, заберет товар, а потом, как бы невзначай, попросит привести в следующий раз в два раза больше, но процентов на пятьдесят дешевле. Предложит провернуть сделку, минуя офис, и посулит, что рассчитается наличными без всяких документов. Понятно?
      – Он выступит инициатором кражи.
      – Совершенно точно.
      – А если попадется честный водила?
      – Сделаем новый заказ и пошлем другого. И так пока не выявим вора.
      – А если не выявим?
      – Выявим. Жадность она глаза застит.
      – Ну, хорошо. А дальше?
      – Апрельцев договаривается с вором о доставке на конкретный день и час. К этому времени, подтягиваются ребята из УВД, я уже решил вопрос с начальником ОБЭП. Устанавливаем аппаратуру, метим купюры, готовим понятых. Возьмем его тепленьким, закроем, ужасу нагоним, он всю цепочку и сдаст. Дальше дело техники.
      – Кстати, на счет техники. В этом офисе нет факса. Как отправлять заказ? – поинтересовался частный сыщик.
      – Поставим мы тебе факс, – успокоил его полковник.
      – Отлично, – сказал Апрельцев. Появился Чебоксаров.
      – Ходил на чистку печени, – гордо сказал он.
      Если он ждал, что мы начнем расспрашивать, или что советовать, то просчитался. Никто разговор о болезнях поддерживать не стал. Всем было насрать на его печень, тем более что она была абсолютно здорова и чиста, как у младенца. Уж в этом то я был совершенно уверен.
      Мы ввели Кольку в курс дела. Он отнесся к намечаемой операции с пионерским энтузиазмом, сразу вник во все детали и притащил десять тысяч для Апрельцева, чтобы тот смог рассчитаться за первый заказ.
      – Все равно ведь к нам вернутся, – подметил он.
      – А это, – подал голос Апрельцев. – Что мне у него просить? Вообще, что на вашей фирме можно украсть?
      – Да, блядь, все, что угодно! – выпалил Дальтоник.
      – Отлично, – опять сказал Апрельцев.
      Не знаю почему, но после его слов мы все начали дружно и натужно ржать, включая полковника и Апрельцева. Вот дожили!
      Заказ решено было сделать завтра. На прощание наш новый компаньон подарил нам черно-белые визитки, на которых с невероятной скромностью было написано: «Частный детектив Апрельцев – отличное качество», а чуть пониже указан номер сотового. Полковник на посошок просветил нас историей о том, что в восемьдесят пятом, когда его перевели в участковые, у этого самого жилого дома, в пристрое к которому находится наш офис, зарезали мужика, просто так, за то, что у него не было закурить, и если бы не Спарыкин, нашедший свидетеля, то это был бы очередной висяк.
      Лариса принесла чай уже после того, как гости ушли через черный ход. Индийский чай не противоречил Колькиной концепции оздоровления, поэтому он выпил две кружки.
      – Ситуация со страховкой накаляется, – сказал он, откусывая сухарик. – После того, как наши юристы предъявили иск, пришло известие, что к нам из Москвы выезжает представитель страховой компании, и вроде даже не один.
      – И ты теперь в панике? – ехидно спросил я.
      – Что-то типа того, – не стал скрывать Колька.
      – Интересно, а ты как думал? Это нормальная ситуация. Наверняка, в каждой компании существует специальный человек, который занимается такими делами. Ты вспомни сумму. Просто так с такими деньгами не расстаются. Я считаю, что все идет по плану. Просто, если человек один, то он нам обойдется дешевле, а когда несколько, всегда лишние расходы.
      – Чур, с москвичами общаться будешь ты, – сказал Дальтоник.
      – Я же обещал.
      Кольку мой ответ устроил. Он ушел успокоенный. Мне пора было собираться к урологу.
      Обряд омовения я решил совместить с обедом. Дома еще осталась ресторанная еда.
      Мои дамы уже проснулись, но все еще валялись в своих постелях, переживая смену часовых поясов. Я скушал холодный шашлычок из семги, хлебнул чая и заперся в ванной. В этот раз тропики почему-то на ум не приходили. Я был всецело поглощен предстоящим визитом к врачу и своим пошатнувшимся либидо.
      – Ты чего это моешься посреди белого дня, – спросила растрепанная жена, подозрительно принюхиваясь к исходившим от меня ароматам, когда я вышел.
      Я, конечно, не мог рассказать ей правду про уролога и его просьбу, а о приемлемой версии заблаговременно не позаботился. Пришлось бормотать всякую чушь, типа того, что очень вспотел и со вчерашнего дня воняю.
      – Ну, ну, – не поверила она. Червь сомнения забрался к ней в душу.
      В ее понимании, я мог мыться днем ни с того ни с сего, только если вечером собрался налево. За нашу долгую совместную жизнь мне приходилось несколько раз переживать весьма неприятные моменты, связанные с моими похождениями. Но, каждый раз, действуя по принципу, никогда ни в чем не признаваться, я усыплял ее ревность. Кто хочет быть обманутым, будет обманут. Сегодня же совесть моя была абсолютно чиста, потому что шалить я не собирался, а если бы и собирался, то наверняка не смог.
      Отделение урологии, в которое я попал, было платным и разительно отличалось от остальной поликлиники идеальной чистотой и пластиковыми окнами. Ждать не пришлось. Меня сразу провели в кабинет к доктору, который оказался пухлым розовощеким молодым человеком. Он усадил меня на стул, влюблено посмотрел мне в глаза и попросил поделиться проблемами. Я рассказал ему все подробно и честно, как на исповеди.
      – Вообще-то я не вижу ничего страшного, – сказал доктор. – Это с вами первый раз?
      – Да.
      – В вашем возрасте такое случается. Не думаю, что нужно паниковать, но раз уж вы пришли, то мы поработаем.
      Он велел мне раздеться и позвал двух медсестер, которые без тени смущения занялись моими гениталиями. Они взяли у меня кучу мазков и удалились приветливо улыбаясь. Я думал, что это все, но ошибся. С каким-то непонятным вожделением во взгляде доктор натянул на правую руку резиновую перчатку и велел мне нагнуться. Я встал раком, а он, прижавшись правым бедром к моей левой ягодице, засунул мне в задницу палец. У меня из глаз брызнули слезы.
      – О! – в экстазе воскликнул он. – Какая эластичная простата! – пошевелил пальцем и повторил: – Какая эластичная простата!
      Наверное, это была похвала. Он говорил что-то еще, но в ушах у меня звенело, а глаза ничего не видели из-за соленой жидкости. Целую минуту я не мог прийти в себя. Наконец действительность начала проявляться, я смахнул с глаз слезы и получил возможность видеть и слышать.
      – Я почти уверен, что по моей части у вас все в порядке, – серьезно сказал доктор. Ему нравилась его профессия, он был от нее просто без ума.
      Мне предложили пять минут отдохнуть, так и сказали: «Отдохните». Я сидел в кресле, смотрел на медицинские плакаты и прислушивался к своему организму. Мне казалось, что из задницы у меня течет кровь.
      – К вам голубые ходят? – зачем-то спросил я.
      Доктор изучающе посмотрел на меня. Может, он ждал подвоха, но мой взгляд был чист и наивен.
      – Нет, – сказал он. – Это не мои клиенты. У них другая проблема – слабый сфинктер.
      – Что это?
      – Крайняя мышца, она ничего не держит. А массажа у них и так в избытке.
      – Ясно.
      – В общем, все у вас в порядке, – сказал врач, намыливая руки. – Я советую вам обратиться к психиатру или психотерапевту. Результаты анализов я вам сообщу вечером.
      Он потрепал полотенце и положил передо мной счет на четыре тысячи. Не слабо. За четыре штукаря я, пожалуй, сам у кого хочешь в жопе поковыряюсь. Я заплатил и попытался выйти. В дверях он меня окликнул:
      – Знаете что?
      – ?
      – Вам нужно бросить пить.
      Проходя мимо регистратуры, я остановился у зеркала и придирчиво осмотрел свой портрет. Интересно, как он догадался? А может это каждому видно?
      Задница нестерпимо болела. Я сел в машину, включил телефон, завел двигатель, но поехал не сразу, а минут пять размышлял о нелегкой судьбе геев.
      От земли до небес хозяйничал сумасшедший ветер, голые липы истерично размахивали руками и гнулись. Даже бетонные столбы гнулись, некоторые из них падали в белое тесто. А может, это мне только казалось, может, это были всего лишь тени, получавшиеся в свете фар, которые пришлось включить из-за внезапно опустившихся сумерек. Марля поземки была настолько плотной, что я не видел обочины. Какие-то оторвы, мчались по ней, обгоняя мои мысли, и ничего не боялись.
      Угольный порошок пошевелил мембрану в моей «Нокии» и сказал голосом Ларисы:
      – Сергей Леонидович, я вам все звоню и звоню, а вы все недоступны и недоступны.
      – Я отключал трубу.
      – Вас тут дожидается некто Полупан.
      – Полу-пан, полу-пропал?
      – Это один из тех милиционеров, которые приходили в прошлый раз, – не поняла Лариса.
      – Буду через десять минут.
      Полупан сегодня выглядел еще мужественнее, чем обычно. Он прошел в кабинет вслед за мной и сел на тот же самый стул, на котором сидел в день пожара. Он отказался от кофе и сразу наметил тему:
      – Я хочу, чтобы вы кое на что взглянули, – он протянул мне фотографию с паспорта. На снимке была женщина. Очень знакомая, очень молодая.
      – Хоть убейте, не помню.
      – А не мог ли я встретить ее в вашем кабинете?
      Меня осенило.
      – Точно, это Лена, подруга Виталика. Она была на складе после нас. Между прочим – неплохая художница. Только она здесь гораздо моложе. Гораздо.
      – Вы точно уверены?
      Я присмотрелся повнимательнее и вынес вердикт:
      – Без сомнения. Это точно она.
      – Я тоже ее узнал. Когда увидел фото, долго не мог вспомнить. Чувствую, что-то знакомое, а что – ни-ни. Только сегодня что-то включилось, – Полупан удовлетворенно почесал в затылке. – Она не приходила?
      – К сожалению – нет. Я после похорон Виталика специально интересовался в нашей бухгалтерии. Нет, не показывалась. Между прочим, и на похоронах ее не было. Если бы я знал, то обязательно бы взял адрес.
      – Понятно, – пробормотал капитан.
      – Вы не переживайте, – попытался успокоить его я. – Может она еще появится.
      – Вряд ли, – сказал Полупан. – Она сгорела, в тот же вечер, в своей квартире после того, как пришла от вас. И вся квартира тоже сгорела.
      Иногда бывает, что смысл услышанного доходит не сразу. Ты слышишь слова, понимаешь, каждое в отдельности, а смысла не получается. Звуки крутятся, но не складываются. Звучит, звучит впустую, а потом – бух, колоколом. Из фразы Полупана я понял, что где-то что-то сгорело, что Лена не придет, а совместить очередной пожар с Лениным отсутствием не смог.
      – Не понял, – признался я.
      – А что тут больно-то понимать? – осведомился мент. – Ее уже похоронили. Я выезжал на пожар, осматривал место происшествия, составлял протокол. Сгорела баба. От лица осталась одна клякса. Мать ее опознала по каким-то там приметам. Обычная история. Меня вообще начальство на все пожары посылает. Специализация такая. Так вот, потом в деле увидел фото из паспортного стола. Показалась знакомой. Отложил в сторону. Сегодня вспомнил. Решил проверить, пошел к вам.
      – Ясно, – сказал я.
      – А мне нет, – насупился капитан. – Странное совпадение.
      – А какова причина пожара?
      – Вот как раз с причиной все предельно ясно. Утечка газа. Кастрюлька с пельменями на плите, залитая конфорка. Все очень обычно. Ничего подозрительного. Я несколько раз перечитал отчеты.
      – А дырка в голове?
      – Никаких дырок. Отравление продуктами горения.
      – Ясно, – опять сказал я.
      – Нет, не ясно. Так не бывает, – возмутился Полупан.
      – Согласен. Я никак не могу прийти в себя. До конца еще не осознал.
      – Вы давайте, побыстрее приходите. Нужно думать.
      Я вспомнил Лену, очень отчетливо и подробно. Морщины на лбу, заплаканные глаза и скрещенные на коленях руки. Пожар – благодатная тема для художника, если смотреть со стороны. Завораживающее зрелище и вместе с тем – страшное. Я только представил себе языки пламени, только подумал об адской температуре, а у меня уже подскочило давление. По идее мне следовало бы показать капитану ее рисунки, но я еще не был готов с ними расстаться.
      – У вас на работе в последнее время ничего подозрительного не происходит? – спросил Полупан. – Может конкуренты какие, или выручка упала, или воровство?
      – Нет, – поспешно сказал я.
      – Вы подумайте. Присмотритесь.
      – Хорошо.
      – Сами-то где провели тот вечер? – неожиданно спросил мент.
      – Дома.
      – Один?
      Я вспомнил генерала и Риту.
      – Нет.
      – Люди местные? С адресами?
      – Да.
      – Дадите, если понадобятся.
      – Ладно. А где она жила?
      – Социалистическая, тринадцать, – подумав, сказал капитан. – Двухкомнатная «хрущевка» на третьем этаже.
      Он ушел.
      Впервые со смертью мне пришлось столкнуться лет в семь. Соседский мальчишка выскочил на дорогу перед «копейкой» и погиб. Мы всем двором ходили к нему домой прощаться. Он лежал в маленьком гробике, как живой и не вызывал никакого страха. Мы стояли, понурив головы, и скорбели, как могли, потом убегали во двор и, как ни в чем не бывало, бесились. Лично я ходил прощаться два раза, потому что мама мальчика давала всем по конфетке. Не думаю, что я был каким-то особенно черствым ребенком, чувство сострадания появляется с возрастом, да и мальчишка тот не был мне таким уж близким другом, просто в детстве мы чересчур самоуверенны, нам кажется, что такое может произойти с кем угодно, но уж всяко не с нами. С тех пор мне пришлось повидать немало трупов, и с каждым разом я все отчетливей понимал, что костлявая размахивает своей косой где-то рядом, причем беспорядочно и хаотично и встречу с ней может обеспечить какая-нибудь нелепая случайность.
      Известие, которое принес Полупан, очень сильно меня зацепило, я так расстроился, словно эта Лена была мне родственницей или подругой. Я вспомнил о ее рисунках и теперь по-другому смотрел на ее творения. Человека уже нет, а кусочек его души лежит передо мной и вопиет. Что ж с тобой случилось, деваха? Что вообще вокруг меня происходит?
      Я почему-то чувствовал себя виноватым.
      Второй пожар за две недели – это уже слишком, с моими закидонами я теперь и прикурить-то, наверное, не смогу, не то, что руки у костра погреть. Что за напасть такая? Вообще-то если рассуждать трезво, то ничего не стоит доказать самому себе, что все страхи эти напрасны. Человек на восемьдесят процентов состоит из воды и если сравнивать сухие дрова, в которых воды – ноль, и дождевое облако в которых жидкость составляет девяносто девять процентов, то человек – скорее облако, чем дрова и в принципе сгореть никак не может. Весь вопрос в том, как в этом себя убедить.
      Дверь в мой кабинет открылась, и в проем вплыло большое, рыжее дождевое облако. Оно не пролилось дождем на синий линолеум, не громыхнуло молнией, но зашуметь – зашумело.
      – У нас проблемы, шеф, – сказало оно Аркашкиным голосом.
      – У нас всегда проблемы, – резонно заметил я. – Между прочим, Аркашка, ты знаешь, что твоими молекулами можно тушить пожар?
      – Какими молекулами?
      – Твое тело состоит из движущихся молекул.
      – В настоящий момент мое тело состоит из проблем, – с пафосом сказал Спицын.
      – Что, еще один пожар?
      – Почти. Переезд. Нас, похоже, выгоняют с завода геофизоборудования.
      – Ты помнишь девчонку, подружку Виталика, которая была на складе после нас перед самым пожаром?
      – Нет, – отмахнулся Аркашка.
      – Вот ее рисунки, – я показал на стол.
      – Ну и?
      – Удивительно, но она тоже сгорела. На следующий день после Виталика. Странно да?
      – Да, очень, – Спицын не разделял моей озабоченности. – Секретарша внешнего управляющего завода геофизоборудования – моя подружка, – Она сегодня готовила письма. Там есть уведомление, что на следующий год наш договор аренды продлен не будет.
      – Ее звали Лена, она сидела на этом самом стуле, на котором сидишь ты.
      – Шеф, – прошипел Аркашка. – Она ваша родственница?
      – Нет.
      – Подруга?
      – Нет.
      – Тогда, хрен с ней. Ты пойми, нас выгоняют с места, на рекламу которого мы вбухали триста тысяч русских денег! Через три недели нам нужно будет освобождать помещение и вывозить два вагона товара в неизвестном направлении. Мы на двести тысяч сделали ремонт, который не сможем с собой забрать. И эти бабки нам никто не вернет. Итого только прямых убытков на полмиллиона.
      Слово «деньги» и конкретные цифры, наконец, вернули меня к действительности. Я отвлекся от Лены и попытался вникнуть в смысл Аркашкиных фраз.
      – Кроме прямых убытков существуют еще и косвенные, такие как потеря клиентуры при смене адреса и номеров телефонов. Да нам просто некуда ехать!
      Аркашка был близок к истерике.
      – А что, мы не платим аренду? – спросил я.
      – Мы все платим. Фишка в том, что мы пропустили смену управляющих. Мы не подмазали новенького. Завод полностью разворован и управляющему, кроме как с арендаторов косить капусту негде. К нам он, естественно, прийти и попросить не может, из-за боязни загреметь за решетку. Мы сами инициативу не проявили. Поэтому арендаторов нужно сменить.
      – А почему именно мы?
      – Не именно. Он выселяет всех. Пять фирм с трех этажей.
      – Я думаю, что впятером мы его опять перекупим.
      – Вряд ли. Похоже, что на новый год у него договора уже подписаны. Ему, наверное, уже сунули. И он будет биться с нами до последнего.
      – Умный человек от лишних денег никогда не откажется.
      – Умом там и не пахло. Все дело в том, что этот Урожаев клинический идиот.
      – Разве клинических идиотов назначают внешними управляющими?
      – Не смеши меня, – всплеснул руками Аркашка. – В России клинические идиоты прекрасно чувствуют себя и на самой верхушке пирамиды.
      – А кому он отдает помещение известно? Сынишке небось или племяшу с зятем?
      – В том-то и дело, что нет. Он отдает его вьетнамцам.
      – Кому, кому? – мне показалось, что я ослышался.
      – Гражданам Социалистической республики Вьетнам, – ехидно повторил Спицын.
      – Он точно клинический идиот, – уверенно сказал я. – Да мы его в порошок сотрем. Каждому дураку известно, что там, где вьетнамцы, там – взятки. Да мы его под компанию по борьбе с атипичной пневмонией подведем. Не переживай, Аркашка, ничего у него не получится. У нас есть люди в правительстве. Где это видано, чтобы своих родных, русских коммерсантов выгоняли ради каких-то вьетнамцев!? – Я нисколько не сомневался в правоте своих слов. – В крайнем случае, мы на него всех ментов города натравим. Найдем какой-нибудь компромат и прижмем. Спарыкин уже не раз нас выручал из таких передряг.
      – До нового года осталось три недели, – перебил меня Аркашка. – Если мы будем щелкать, то нас выставят к чертовой матери. Надо что-то делать, шеф.
      – Завтра и начнем. Давай звякнем Александрычу, пусть наутро отменяет все свои процедуры, а ты, раз у тебя в подружках секретарша этого идиота, обеспечь нам запись на прием. Вначале надо поговорить с человеком, согласен?
      – Согласен. Но, даже если этот тип пообещает вам золотые горы, не верьте. Нужно подстраховаться и давить со всех фронтов.
      Мы набрали Николая и ввели его в курс дела. Чебоксаров отнесся к этой новости спокойно. Он согласился отменить все дела на завтрашнее утро. При разговоре Дальтоник кряхтел, видимо ему делали массаж.
      – Вьетнамцы – козлы, – резюмировал он перед тем, как положить трубку.
      Аркадий собрался уходить.
      – А кому в правительстве этот Урожаев подчиняется? – спросил я его вдогон.
      – В том то и дело, что никому. Он внешний управляющий. Его назначает арбитражный суд с подачи Госкомимущества, и снять его в состоянии только совет кредиторов. Можно, конечно, выйти на самого крупного кредитора, в нашем случае это, по-моему, «Облэнерго», дать взятку и его отзовут на совете, как не справившегося, но на это у нас нет времени. Полный цейтнот.
      – Ясно, – заверил его я и повторил вслед за Колькой: – Вьетнамцы – козлы.
      Спицын уже почти закрыл за собой дверь, но, услышав эту фразу, вернулся.
      – Это мы – козлы, – в сердцах сказал он. – Урожаевы и им подобные. Это мы придумали такие правила, а вьетнамцы просто очень хорошо их усвоили. В плане взяток они безопасны. У азиатов это в крови. Среди них стукачей нет. Да и с милицией им связываться лишний раз не резон. Там больше половины незаконные иммигранты. Эти подонки – Урожаевы, когда берут у них деньги, сами об себя ноги вытирают.
      – Ясно, – сказал я.
      Как только за Аркашкой закрылась дверь, на трубу позвонил Шамрук.
      – Я купил мерс, – радостно сказал он.
      – Шестисотый?
      – Откуда? Двухсотый. Трехлетка.
      – Поздравляю, – облегченно сказал я.
      Интересно устроен человек. Когда Шамрук сказал про покупку, я подумал про дорогую машину и чуть не задохнулся от зависти. В принципе он – мой друг, делить нам с ним нечего, по идее я должен порадоваться да и все, так нет, откуда ни возьмись является зависть. И ничего с этим не поделаешь. Я где-то слышал, что на самом деле двигателем прогресса является лень. Лень стало человеку таскать на себе тяжести, он придумал колесо, лень бегать за зверем – лук и стрелы, лень стирать в проруби – получай стиральную машину. Наверное, это верно. На самом деле, ну какое изобретение можно придумать от трудолюбия. Стучи и стучи по дереву камнем, нафиг тебе железо, если ты такой трудолюбивый. На втором месте по влиянию на скорость эволюции, я считаю, стоит зависть. Как много полезных вещей придумали люди от зависти. От зависти даже лень проходит. А на третьем месте – безусловно ненависть. Самые гениальные изобретения человечество сделало готовясь к войнам. Вот вам и десять заповедей! Соблюдай мы их – до сих пор ходили бы в обезьянах.
      Шамрук пригласил обмыть машину. Я отказался, опять сославшись на работу.
      А работа тем временем подошла к концу. Наступил вечер. Лариса попрощалась, одевая шапку. Убежал Аркашка. Офис пустел на глазах. Зашла уборщица Фая, посмотрела на меня, погремела ведрами и вышла. Я домой не торопился. И причина этой неторопливости была ясна для меня как пень. Я ждал, когда уснет жена. Ну, не уснет, так угомонится или, по крайней мере, ляжет. Я боялся секса. Мне казалось, что у меня ничего не получится.
      Моя вторая половина оказалась легкой на помине. Она позвонила вначале на сотовый, затем в офис. Задала пару бессмысленных вопросов. Мое наличие на месте, судя по недовольному голосу, ее не слишком успокоило.
      – Приду поздно, – сказал я.
      – Ладно, – произнесла она таким тоном, каким говорят: «Знаю я твою работу».
      Мне почему-то вспомнились слова Макарыча о том, что в жизни любого человека рано или поздно происходит событие, после которого все меняется. Я зачем-то стал перебирать свою жизнь и пытаться найти такое событие. Я разделил свое существование на отрезки и скрупулезно пытался выяснить, что же резкого случилось в тот период. Получалось, что никаких скачков в моей жизни не было. Все происходило плавно, по плану, так как положено.
      Потом, осознав глупость и бессмысленность данного занятия, я прекратил это дело и снова разложил перед собой Ленины рисунки. Теперь панорама, которая складывалась из них, показалась мне знакомой. Это точно вид из окна.
      Интересно, почему Полупан спросил про воровство, выручку и конкурентов? Разве смерть Лены и дела в нашей фирме могут быть как-то связаны? Минут тридцать я пытался найти общие точки соприкосновения между двумя этими событиями, но у меня ничего не получилось.
      Позвонил уролог. Он сказал, что у меня абсолютно нормальные анализы, что никакого воспалительного процесса в этой области нет, что мне надо подумать про свои нервы.
      – А вы не ошибаетесь, доктор? – спросил я. – Может еще какой-нибудь анализ сдать?
      – Не переживайте, мы провели все, что надо, и даже больше. Только на вкус не пробовали.
      – Ясно, – сказал я.
      Мне было душно, я открыл форточку. За стеклом роились белые пчелы. Они стали влетать в створ, жалили меня и таяли, некоторые путались в волосах.
      Вернувшись за стол, я опять достал фотки своих сказочных островов и серебристых пляжей. Если бы у меня был миллион долларов, то я бы бросил к чертям собачьим эту работу, купил яхту и путешествовал по миру. Хотя, конечно, миллиона бы не хватило, чтобы получать нормальные проценты и жить на них без всяких проблем, нужно как минимум миллиона три. Первым делом я бы поплыл в Новую Зеландию, а потом, пожалуй, в Тринидад и Тобаго. Там, за окном, за декабрем, где-то под облаками лежит прекрасная земля, огромная и зовущая, а я сижу в этой жалкой коморке и боюсь идти домой, потому что опасаюсь, что не смогу трахнуть свою собственную жену.
      Все, хватит. Я оделся, выключил свет и вышел из комнаты. Внизу под лестницей, в кабинете бухгалтерии горел свет. Я открыл дверь и полюбопытствовал.
      За столом, уставившись в монитор сидел утренний мастер по ремонту компьютеров. Он стучал по клавишам и шевелил губами. Я кашлянул, он опять подпрыгнул и вылупился на меня. Он явно опять испугался. Трус какой-то.
      – Ты чего здесь делаешь? – поинтересовался я.
      – Я, это… Чтобы никому не мешать, – промямлил он.
      Его наивная физиономия меня почему-то раздражала. Вот люди, ради пары копеек готовы вкалывать по ночам.
      – Давай иди отсюда, – сказал я. – Не люблю, когда кто-то шарахается по офису во внерабочее время.
      – Я сейчас закончу, – попробовал он возразить.
      – Не, не, – сказал я. – Давай проваливай, пока я здесь.
      Компьютерщик с недовольным видом стал собирать свои манатки. На секунду мне померещилась злоба в глубине его зрачков. Вот крысеныш. Я дождался, пока он оделся и, выйдя из тепла в белую ночь, ссутулившись, побрел в темноту.
      – Кто распорядился его впустить? – спросил я у охранника.
      – Это компьютерщик вместо Виталика.
      – Кто распорядился его впустить?
      – Вроде бы Петровна. Он утром пришел и сказал, что вместо Виталика.
      – Так прямо и сказал? Вместо Виталика?
      – Нет, по-моему, просто сказал, что новенький. А потом они долго беседовали с Петровной. Ну, я и подумал. Он недавно пришел, говорит, чтобы никому не мешать ночью пошвыряется.
      – Больше его не пускать, ни днем, ни ночью. Пока я не выясню, кто его нанял.
      – Ладно, – пожал плечами охранник.
      Я сел в свою «Тойоту» и завел дизель. Я очень ошибся, что не прогрел машину. Холод стоял жуткий. Моя бренная оболочка мгновенно заледенела. По пути домой я хотел о чем-то подумать, но все мои мысли тоже замерзли и валялись в голове бесполезным хламом. До самого дома ни одна не оттаяла. Дом уже спал, спал гараж. Окна почти не горели. И даже Макарыч спал и не вышел меня встречать.

      На завтрак я выпил чашку крепкого кофе и проглотил пять таблеток валерьянки по ноль два грамма. Жена со мной почти не разговаривала, она бормотала что-то под нос и гремела посудой. Может, она вела себя так из-за того, что ей что-то казалось, а может, просто от недоеба. Когда Ольга начинала выкрутасничать, то становилась совершенно чужим человеком, как будто не было этих долгих десяти лет.
      Дочка собиралась в школу. Она катастрофически походила на жену и тоже фыркала. В такие минуты мне казалось, что я перенесся в студенческие годы в общагу, когда комендант, будь он не ладен, подселял ко мне в комнату неприятных типов, которые доставляли кучу неудобств и неловкостей.
      Вот и сейчас все как в молодости, только мрачнее и без легкости в движениях. Не удастся мне сегодня проковырять дырочку в инее, намерзшем на стекло троллейбуса, по пути на лекции.
      Я оделся строго – в черный костюм, белую рубашку и серый галстук. С утра нам предстояла встреча с директором завода, по слухам человеком недалеким, а такие уважают официоз.
      На лестничной площадке меня окликнул генерал. Трусы на нем были неожиданно ярко-синего цвета, а майка с двойной строчкой. Можно сказать – вырядился. Он был приветлив, а Пуля отнеслась ко мне без интереса.
      – Как спалось? – традиционно спросил Макарыч.
      – Хреново.
      – Чем больше бабок, тем хуже сон, – сообщил сосед и откашлялся.
      – У меня к тебе просьба, – стушевался он. – Подгони мне кого-нибудь.
      – В плане? – удивился я.
      – В плане потеребулькаться.
      – Потрахаться что ли?
      – Ну.
      «Вот старый хрен», – хотел сказать я, но промолчал.
      – Ты меня своими разговорами раззадорил что-то. Вообще спать не могу, – заявил дед в свое оправдание.
      – У меня есть одна знакомая, Белла Тейтельбаум, – припомнил я. – Она западает на стариков, а от военных пенсионеров вообще тащится.
      – Молодая?
      – Лет тридцать.
      – Молодая, – разочаровался генерал. – На молодых нужно слишком много денег.
      «Вот жмот», – опять промолчал я.
      – Между прочим, она хоть и страшненькая, но из очень имущей семьи, да и сама весьма неплохо зарабатывает.
      – Не родись красивой, а родись евреем, – успокоился Макарыч. – Познакомь. Моя старуха до рождества останется у дочери, так что на Новый год мне бы даму.
      Я пообещал Макарычу, что обязательно ей позвоню.
      – Как бизнес? – спросил генерал.
      Я вкратце рассказал ему про историю с вьетнамцами.
      – Я был во Вьетнаме, – заверил меня Макарыч. – Мы обучали красных работать с новейшим зенитным комплексом. Правда, они обучались херово, поэтому поначалу пришлось стрелять самим. Один наш взвод за день сбил шесть американских самолетов. На этом война и кончилась.
      Он раскрыл было рот, чтобы выдать еще какую-нибудь небылицу, но я поспешно перебил его прощанием и ушел, сославшись на то, что уже опаздываю, и это было истинной правдой.
      Выезжая из гаража, я протянул дворнику, который чистил снег у ворот, десятку. Тот взял, но спасибо не сказал. Я вначале обиделся, но потом стал размышлять на тему, зачем я дал ему деньги? За то, что он хорошо и вовремя убирает снег, или для того чтобы услышать спасибо? Если за дело, то, как бы и обижаться не на что, а если по второму варианту, то он правильно сделал, что промолчал, нефиг тут боярам потакать. Хотя, конечно, спасибо никому не помешает.
      Небо светлело все разом безо всякого восхода. Тут при всем желании по сторонам света в предрассветных сумерках не сориентируешься. Это из-за туч. Опять будет метель.
      Перед офисом я вышел из машины, собрался духом и попробовал закурить, но испугался зажигалки и плюнул. Так ведь и бросить не долго. Хоть какая-то польза от невроза.
      Дальтоник ждал меня у проходной завода. Мы поднялись с ним в приемную к Урожаеву и полчаса слушали, как секретарша стучит по клавишам допотопной печатной машинки. Завод разворовали до последнего предела. Панели потерлись, обои отваливались. Наконец, из-за дубовых дверей кабинета выбежал посетитель – шаловливый юркий мужичонка – и нам позволили войти.
      Урожаев встал нам на встречу, как дорогим гостям. Он вышел из-за стола и крепко пожал нам руки. Высокий стройный седой мужик с правильными чертами лица, только глаза глупые.
      Мы представились.
      – Рад вас видеть, парни, – весело сказал он. – Вы по какому вопросу?
      – Мы по поводу аренды, – сказал Колька.
      – А что случилось? – с участием спросил Урожаев.
      – Вроде вы собрались нас выселять после Нового года, – осторожно сказал я.
      Этот производственный деятель представлялся мне совсем по другому, поэтому я не был готов к тому спектаклю, который он разыграл перед нами в следующую минуту.
      – Ребята, – озабоченно сказал он. – Я такими пустяками, как аренда, не занимаюсь. Мне некогда. Я завод вытаскиваю из ямы, – он так и не сел, а продолжал ходить по кабинету, размахивая руками. – Этими мелочами занимаются мои замы. Знаете, какая проблема с кадрами! Кругом одни идиоты! Я практически не сплю.
      В это время у него на столе зазвонил телефон. Вначале послышался треск устаревшего советского аппарата, а потом сработал определитель. Урожаев подошел к столу и посмотрел на дисплей. С первого раза он, видимо, не понял что за номер, со второго разглядел не до конца. Только надев очки, он разобрал цифры. Номер принадлежал незначительной персоне. Урожаев махнул рукой, затем наклонился и свирепо крикнул аппарату:
      – Пошел на хуй! – как будто звонивший мог его услышать, а может, именно потому, что не мог. – Невозможно работать, – он снова обратил свой взор в нашу сторону. – Я недавно был в Японии, делал доклад, так вот, там все директора компаний мне стоя аплодировали!
      «Сказочник», – подумал я. «Ганс Христиан», – прочитал я в глазах у Кольки.
      Телефон продолжал звонить.
      – Через месяц еду в Бразилию, потом в Мексику, – перекричал его трели Урожаев. – Наша продукция пользуется гигантским спросом, нужно только все восстановить.
      Он поднял трубку внутренней связи и сказал секретарю:
      – Забери у меня звонок, и это, если будет звонить мэр, скажи ему, что сегодня я подъехать не смогу, у меня совещание в правительстве.
      Урожаев опять встал и как бы вспомнил про нас:
      – Я тут с одной иностранной фирмой заключил договор о реализации нашей продукции, я пускаю их к себе на территорию, а они продают мои приборы и ширпотреб. Может быть, поэтому вас выселяют?
      – Это вьетнамцы что ли иностранная фирма? – ехидно спросил Колька.
      – Я, между прочим – интернационалист, – зачем-то сказал Урожаев. – У моей дочери муж – башкир!
      «Не повезло башкиру», – проморгал Чебоксаров.
      «Да уж», – кивнул я ему в ответ.
      – А может, мы тоже начнем продавать вашу продукцию? – робко вставил я.
      – Договора уже подписаны. Я своих решений не меняю, – перебил меня директор.
      – А если наши условия окажутся более выгодными? – не успокоился я.
      – Поздно, – отрезал гениальный докладчик. – Да вы не беспокойтесь, у нас площадей полно! Мы обязательно вам что-нибудь подберем. Идите к моему заму. Я дам команду.
      – А можно мы останемся на старом месте, а вьетнамцы пойдут на площади, которых полно? – предложил Дальтоник.
      Эта фраза разозлила внешнего управляющего. Он переменился в лице и хотел что-то сказать, но у него в кармане зазвонил сотовый. Он приложил его к уху, послушал минуту, а потом начал орать:
      – Первый вагон отгружай на Сахалин, а второй – на Украину! Нет! Они должны уйти сегодня! – при этом он страшно матерился. – Невозможно работать, кругом одни идиоты! Он сел, потом опять встал.
      – Ну, все, парни, мне некогда. Приятно было вас увидеть. У меня сегодня встреча с губернатором. Он меня часто вызывает, советуется.
      Начальник пошел в нашу сторону, потом свернул к правой стене. На ней висел дартс. Урожаев взял два дротика, отошел на три шага и метнул первый с разворота в прыжке. Дротик в мишень не попал. Вторую стрелку этот придурок кинул уже нормально, тщательно прицелившись, но все равно промазал.
      От этого шоу мы с Колькой в конец опешили.
      – Заходите в любой момент, – с досадой сказал Урожаев и пожал нам руки.
      Мы вышли, молча дошли до лестницы, а на ступеньках начали ржать, как сумасшедшие.
      – Вся Япония ему стоя аплодировала! – корчился от смеха Дальтоник.
      – Ты видел, как он разговаривал с телефонным аппаратом! – вторил ему я.
      – Мы кончаем этого дебила! – хохотал Чебоксаров.
      Проходящие мимо люди бросали в нашу сторону недоуменные взгляды.
      – Слушай, – в перерывах между волнами смеха спросил я у Кольки. – А что, интересно, он там отгружал по сотовому? Завод уже сто лет ничего не производит.
      Мой наивный вопрос вызвал у друга новый затяжной приступ веселья.
      – Ты купился? – проорал он. – Как ты мог купиться?!
      С минуту он ничего не мог сказать, только хныкал.
      – Понты, одни сплошные понты, – выдал мой напарник. – Учись, это делается так. Опускаешь руку с сотовым телефоном в карман, нажимаешь вот на эту кнопочку, потом еще два раза на эту. Варианты звуковых сигналов. Телефон звенит. С деловым видом подносишь трубу к уху и можешь нести любую ахинею, на какую у тебя только хватит фантазии. Я сам иногда так делаю, чтобы свалить откуда-нибудь, сославшись на срочное дело, или чтобы произвести впечатление на собеседника.
      Мы еще минуты две прикалывались над внешним управляющим, потом пошли к заму. Зама мы знали хорошо. В прошлом году, чтобы добыть разрешение на снос стены на складе, мы купили ему холодильник. Зам был из разряда вечных, нормальный мужик. Он работал на своей должности уже лет двадцать, пережил всех директоров и больше всего нервничал из-за того, что вот уже пять лет, как на заводе отменили гудок. Как будто утренний гудок и есть гарант экономического процветания. Хотя старика, конечно, понять можно, как-никак – символ молодости.
      Отмахиваясь от табачного дыма и надсадно кашляя, зам выслушал нашу проблему и поведал следующее:
      – Идея с вьетнамцами полностью принадлежит этому остолопу. Они ходили по заводу, указывали пальцами на помещения, а мы записывали.
      – Когда? – осведомился я.
      – Месяца два назад, в воскресенье. Как собачки бегали за этими плоскорожими. Сколько лет работаю, такой кхм… управляющий первый раз. Это его племяш с азиатами познакомил. У нас тут вся его семья работает. Племянник – начальник отдела сбыта…
      – А что он сбывает? – спросил я.
      – Кое-что с советских времен осталось на складе. Сестра – юрист. Муж сестры – завгар.
      – А зять башкир кем? – поинтересовался Дальтоник.
      – Башкир отдыхает. Ему и так не сладко.
      – А что на счет площадей?
      – Из свободных площадей у меня имеется в наличие только бомбоубежище и ангар.
      Работники нашего канцелярского направления уже все знали о предстоящем выселении. Они столпились вокруг нас и встревожено задавали нам наводящие вопросы. Зная, что паника есть быстрая смерть, мы заверили их в том, что все будет нормально и ушли в комнату менеджеров.
      – Наверное, нужно собрать всех арендаторов и обсудить этот вопрос, – предложил Колька. – Воевать легче сообща.
      – Согласен, – подхватил я. – Сфига мы должны за всех париться. Я считаю, что если мы по своим каналам сможем задушить этого придурка, то, все остальные должны нам отстегнуть. Связи стоят денег. Может, даже пару копеек на этом конфликте заработаем.
      – Вот я и говорю, – подтвердил Чебоксаров. – Нужно со всеми все обсудить, чтобы потом не было непоняток.
      Вошла Вероника, в руках она держала лист бумаги, который оказался тем самым письмом. «Руководствуясь возникшей производственной необходимостью, – говорилось в нем, – доводим до Вашего сведения, что договор аренды номер такой-то на следующий год продлен не будет». Внизу стояла подпись Урожаева.
      – Ладно, – попросил ее Колька. – Обойди, пожалуйста, всех арендаторов и попроси, чтобы хозяева позвонили нам на мобильные – или мне или Николаю Александровичу.
      Вероника сделала шаг по направлению к двери, потом остановилась и шепотом сказала:
      – Вчера я обнаружила еще две свежие переделанные накладные, между прочим, на десять тысяч. Так мы скоро обанкротимся. Надо что-то делать.
      – Мы приняли меры, – заверил ее Дальтоник.
      – Веди себя, как ни в чем не бывало, – напомнил я. – Тебе не удалось заметить, кто мог копаться в компьютере?
      – Нет, я не следила. Просто в конце дня, когда сдавала выручку, думаю, дай проверю вчерашний день. И сразу их увидела. Там была выписка, положим, рублей на двести, а приписали сразу пять тысяч. Они совсем обнаглели. Раньше подгоняли, а теперь, штампуют, что попало!
      Возмущение Вероники выглядело вполне искренним.
      – Когда поймаем воров, нужно дать ей премию за бдительность, – предложил Чебоксаров, когда она ушла.
      Я полностью с ним согласился.
      – По идее, – поделился я с Колькой внезапно осенившей меня мыслью. – Почему мы должны стараться за всех? Ты когда пойдешь в правительство к нашим людям, посоветуйся, может быть, проще просить только за себя. Понимаешь, если мы останемся с вьетнамцами, то это тоже неплохо. Там, где вьетнамцы – там народ. Оптовички из районов могут на вьетнамскую рухлядь подтянуться. Глядишь, розничная выручка поднимется.
      – Не патриотично, но верно. Это как бы повод для того, чтобы вести с Урожаевым торг. Вначале наехать, дескать, ты что, охерел в конец, наших на узкоглазых меняешь, а потом дать слабинку. Ладно, пускай своих вьетнамцев, но вот этих пацанов оставь. А если получится сохранить всех арендаторов, то тогда предъявим им свои расходы.
      – Тут, конечно, может оказаться, что у остальных связи покруче нашего будут, – предположил я.
      – Это у кого же? – не согласился Чебоксаров. – Автозапчасти – алкаши и лохи, посудники – приезжие, стройматериалы – там вообще наемные директора, а хозяева в Москве. Разве что – Гурылев, он давно на рынке, забил весь город бытовой химией, и, судя по всему, парень не совсем простой. Если глубоко задуматься, то нам все равно, с вьетнамцами, или в прежнем составе, лишь бы остаться. Хотя бы на год. Этот конфликт должен послужить нам уроком. Больше никакой аренды. Только собственность!
      – Были бы бабки, – подтвердил я. – Постарайся выяснить, кто у него начальник.
      – Кто, кто. Госкомимущество и арбитражный суд. Ладно, я поехал по министерствам искать концы.
      – А я – в офис.
      На заводской автостоянке к подошве моего ботинка прилип использованный презерватив. Я не сразу его заметил и затащил в машину. Он отстал от обуви и приклеился к полу, пришлось выходить из тачки и вытряхивать коврик. Глядя на резиновотехническое изделие, мне вспомнились мои проблемы в этой области и необычная просьба Макарыча. Я решил ее незамедлительно выполнить, порылся в записной книжке, нашел номер сотового Бэллы Тейтельбаум и позвонил. Минут пять мы вспоминали наши студенческие годы, рассказывали кто кого видел, а потом всю дорогу до офиса я рекламировал генерала, не жалея красок и фантазии. Я был в ударе. Из моего рассказа Макарыч получался одновременно дряхлым и немощным, что особенно нравилось Бэлле, и в то же время сильным и неугомонным.
      Хоть и не сразу, но Белла все-таки клюнула. Вначале она записала его домашний телефон, а потом и вовсе согласилась, на то, чтобы я дал ему номер ее мобилы.
      Когда я разговариваю по телефону или думаю за рулем, то не замечаю, как еду. Если меня потом спросить, по каким улицам я добрался до места назначения, то вряд ли вспомню. Все мои действия отточены до автоматизма. А может, у меня машина умная. А может, мы течем. Скорее всего, так и есть, мы течем в потоке, нас несет течением, как в жидкости. Нужно только вовремя поворачивать и останавливаться. Точно! Мы в жидкости, мы сами – жидкость. Не знаю, как моя машина, а я – то уж точно, самая жидкая жидкость. Мне нечего бояться. Вот моя сигаретка, а вот и зажигалка. Жидкость огня не боится.
      Я повернул колесико, но как только мелькнула искра, меня опять бросило в жар, и я понял, что самовнушению мой мозг поддается неохотно.
      В вестибюле на первом этаже курили девчонки из бухгалтерии. Я стряхнул снег и с наслаждением вдохнул в себя никотиновое облако. Потом вдохнул еще, потом подпрыгнул в самую гущу и снова вдохнул. Потом я зажмурил глаза и попросил одну из дам вставить мне в рот горящую сигарету. Девушка выполнила мою просьбу, я затянулся и попросил вынуть. Сам я брать в руки сигарету боялся, поэтому девчонка засовывала мне в пасть бычок, я делал затяжку, она вынимала, я выдыхал, и так до самого фильтра и все это с закрытыми глазами. Несмотря на то, что табачок был слишком легким для меня, я получил настоящий кайф. Открыв глаза, я окинул мутным взглядом тружениц «Один ЭС Бухгалтерии» и заметил, что они смотрят на меня с таким видом, как будто более припизднутого существа, им в жизни встречать не приходилось. Я их понимаю. Повод, конечно, есть. Плевать. Зато я сделал вывод, что курить я все-таки могу, пусть даже и из чужих рук.
      В офисе я прошел в комнату к Чебоксарову, сел за компьютер и вошел в базу. Мне нужно было посмотреть отчеты за прошлый квартал, изучить динамику торговли и вникнуть в наши долги московским поставщикам. Комп вел себя необычно, он периодически вис и выдавал какую-то чушь, как будто сервер хорошенько встряхнули и перетасовали файлы. Кто-то у меня по балде получит. Надо сказать Виталику… Впрочем Виталику уже никто ничего не скажет. Вернувшись в свой кабинет, я открыл планинг и написал крупными красными буквами: «Программист», – потом подумал и добавил: «Ремонтник». Это должен быть один человек. Нужно выяснить, кто пригласил вчерашнего суетливого. Может он парень что надо и я зря на него наехал. Если это человек Петровны, то она, не дай боже, еще обидится. Что плохого, собственно, сделал тот компьютерщик? Ну, сел за мой стол без спросу. Ну, остался на ночь в помещении. Может, он как лучше пытался?
      Я хотел тот час же пойти к Петровне и расставить все точки над «и», но мне помешали телефонные звонки. Один за другим стали трезвонить арендаторы со злополучного геофизического завода.
      После арендаторов тишина царила в кабинете всего секунд десять, потом телефон вновь затрезвонил. На этот раз дал о себе знать частный детектив по фамилии Апрельцев.
      – Все отлично, – оптимистично заявил он. – Он подписался. Мы попали в яблочко, с первого раза.
      – Кто подписался? – я уже успел про все забыть.
      – Ваш водитель, – прокряхтел Апрельцев. – Давай встретимся и все обсудим. Я как раз собирался обедать.
      – Где? – поинтересовался я.
      – Мне без разницы, – выдал сыщик. – Все равно у меня денег нет.
      – Через пятнадцать минут «У дедушки».
      «У дедушки» нам всегда держали столик и отпускали со скидкой двадцать процентов как постоянным клиентам. Хотя в данном случае скидка лично для меня не имела значения, потому что обед с Апрельцевым я спишу на представительские расходы.
      Я вошел в кафе как раз в тот момент, когда частный детектив давал последние указания официанту. Судя по уважительному виду последнего, заказывал Апрельцев отнюдь не бизнес-ланч. Изучив карту вин, он ограничился стаканом «Хванчкары» и кружкой «Миллера».
      – Заодно, милейший, примите заказ и у моего друга, – небрежно бросил он. «Хорошо, хоть не шофера», – подумал я.
      – Если говорить о вашем работнике, то, как его фамилия я не знаю, а зовут его – Глеб, – сразу перешел к делу Апрельцев.
      Глеба я помнил смутно. Худой ничем не примечательный брюнет. Пришел к нам устраиваться водителем «ГАЗели» через кадровое агентство.
      – Расскажи, как все было, – попросил я.
      – Как и договаривались, сегодня утром я сделал согласованную заявку, – он протянул мне накладную. – Ее приняли, через пятнадцать минут отправили по факсу счет, а через час привезли, уже с пробитым чеком. Надо сказать, что фирма у вас работает оперативно.
      В накладной было выбито двадцать пачек бумаги «Зум», тридцать папок «Корона», десять настольных органайзеров и еще по мелочи восемнадцать позиций на общую сумму десять тысяч рублей с копейками.
      – Ну?
      – Он привез, выгрузил, – продолжил Апрельцев, хищно поглядывая на салат, который поставил перед ним официант. – Мы для проформы все пересчитали, я расплатился. Потом говорю: «Ты можешь, привезти такой же бумаги, сто пачек, и таких же папок сто штук, только в два раза дешевле?». Он почесал череп, подозрительно посмотрел на меня и говорит: «Легко, только не в два раза дешевле, а всего на сорок процентов. Пойдет?». Я говорю: «Пойдет».
      – Дальше.
      – Дальше он представился и дал мне номер своего сотового, потом записал мой и попросил, если что изменится, сообщить ему, а он, в свою очередь, когда наберет заказ, даст мне знать. «Разумеется, все будет без всяких документов», – говорит. «Отлично», – отвечаю я. На том и расстались. Я сразу позвонил тебе.
      Апрельцев был не дурак пожрать на халяву, как выяснилось, кроме салата он заказал еще уху по-царски, жареную семгу и рыбное ассорти с черной икрой. Свое пристрастие к морепродуктам он объяснил просто:
      – Чтоб не полнеть, – и чавкнул так, что мне стало стыдно перед окружающими. Хотя, наверное, любому из оглянувшихся было приятно посмотреть на человека, обладающего таким отменным здоровьем и аппетитом.
      – Хочу аванса, – капризно сказал частный сыщик за десертом.
      Мы вместе вышли из заведения, я дал ему тысячу, он скомкал ее в кулаке, сказал: «Отлично», и умчался на ржавой шестерке выявлять преступников.
      Я тут же решил поделиться свежей новостью с Чебоксаровым, но его мобильник был отключен. Он всегда вырубает его, когда шарахается по высоким кабинетам. Тогда я позвонил Спарыкину.
      – Я как раз сижу в УВД у ребят из ОБЭП, – произнес он, выслушав мое сообщение. – Ты где?
      – «У дедушки».
      – Через десять минут будем.
      – Сколько вас? – испугался я и достал кошелек.
      – В две штуки уложимся, – туманно выразился Спарыкин.
      В портмоне насчитывалось две с половиной. Я опять вернулся в зал.
      Через двадцать минут дверь заведения в который раз распахнула душу, и улица выплюнула на порог три силуэта. Тела сверху и снизу были белыми, а посередине – серыми. В одном из пришельцев я узнал Спарыкина, остальные были мне неизвестны. Черный кожаный плащ на меху представился Иваном, синий пуховик – Евгением. Спарыкин и Иван отряхнули снег у дверей, а Женя таял и мок. Менты сильно смахивали на бандитов восьмилетней давности, вели себя развязно, растопыривали ноги, а у кожаного плаща, как бы случайно, откуда-то из глубины выглядывала золотая цепь в палец толщиной и нестерпимо ярко сияла в свете люминесцентных ламп.
      – Давай рассказывай, – предложил Спарыкин, после того, как официант получил заказ.
      Я без подробностей поведал им историю, которую изложил мне Апрельцев.
      – Я предлагаю установить аппаратуру и пометить купюры, – высказал свое мнение Евгений.
      – Это само собой, – перебил его Иван. – А я, Лукьяныч, – обратился он к Спарыкину, – буду находиться внутри, в качестве одного из сотрудников, чтобы все шло как надо.
      Было видно, что он насмотрелся американских фильмов и мечтал о карьере агента под прикрытием.
      – Значит так, – уточнил Спарыкин. – Апрельцев получает звонок от водителя, о том, что заказ готов. Дальше…
      – Постой, – перебил его Иван. – Апрельцев это кто?
      – Наш агент.
      – У агента должен быть псевдоним.
      – Да иди ты на хер, – добродушно не согласился Спарыкин.
      – Лукьяныч, – поддержал друга Женя. – Так положено. Мы не знаем, на что выйдем, поэтому не имеем права называть вслух фамилию агента. Псевдоним нужен.
      – Это ведь не долго – придумать псевдоним, – молвил Иван и глубоко задумался.
      – Хорошо, – вынужден был согласиться полковник. – Но, лично мне, кроме «Ленин» ничего на ум не приходит.
      Женя прислушался к звучавшей из динамиков популярной песне и предложил:
      – Горбун отверженный.
      – Слишком длинно, – возразил Иван.
      – Отличник, – предложил я.
      – Почему? – спросил Иван.
      – Он все время говорит «отлично».
      – Годится, – сказал Спарыкин.
      – Пойдет, – согласился Женя.
      – Ну ладно, – с досадой промямлил Иван, он так и не придумал ни одной версии.
      – Значит так, – продолжил свою мысль Спарыкин, – Отличник получает звонок от водителя о том, что заказ готов. Дальше он должен позвонить нам и уточнить, во сколько группа сможет все подготовить. И, исходя из этого, уже назначить встречу водителю. Аппаратура есть? Меченные купюры?
      – Аппаратура есть, – успокоил Иван. – А меченые купюры нам ни к чему. Перепишем номера при понятых, лишь бы они имелись в наличии.
      – Купюры будут, – заверил всех я.
      Дальнейшая трапеза была не такой шумной. Я не ел и наверняка очень скучал, если бы Сапарыкин не вспомнил историю о том, как в девяносто первом буфетчица кафе «Снежинка», предтечи нынешнего заведения, вскрыла себе вены в подвале. Она, дура, на какой-то пьянке в забытьи перепихнулась с местным шофером. Это случилось с ней всего один раз. А поскольку дамой она была весьма порядочной, то корила себя за сей поступок долго и сильно, до полной гипертонии. Вдобавок ко всему на очередном медосмотре у нее обнаружили сифилис. Это сейчас все просто, а тогда за укрывательство сажали в тюрьму. Ей дали сутки на то, чтобы привести мужа. Баба спустилась вниз, написала на бумаге «Я тебя люблю» и полоснула по рукам мясным ножом. Самое интересное, что у того шофера ничего не обнаружили, а заразил ее родной муженек. Теперь он отец троих детей и счастливо живет с учительницей четырнадцатой школы.
      Менты предложили полковнику доставить его до места, но я перехватил инициативу, мне нужно было с ним поговорить. В машине я обрисовал Спарыкину ситуацию с вьетнамцами. Я описал во всех подробностях наш визит к Урожаеву, особо остановившись на его идиотизме.
      – В принципе, мы, скорее всего, сможем сами его одолеть, – заявил я. – Но, ты все-таки прощупай что к чему.
      – Я-то прощупаю, – не разделил моего оптимизма Спарыкин, – но, если человек так себя ведет и до сих пор занимает какую-то должность, то у него должна быть очень большая поддержка наверху. Приготовьтесь к сложностям. А где Дальтоник?
      – В правительстве. Уже побежал по нашим людям. А если мы не сможем прижать Урожаева, то, наверняка в состоянии заставить вьетнамцев отказаться от места. Так ведь? Через тебя.
      – Скорее всего, можно. Закроем парочку незаконных эмигрантов, устроим в общагах карантин по атипичной пневмонии. Это в моих силах. Полковник выглядел озабоченным.
      – Отвези-ка меня в шестое отделение. Я поговорю кое с кем. Там все кадры мои.
      Я отвез полковника к его бывшему месту работы. Мрачное желтое здание давило фасадом и пугало названием.
      – Раньше здесь находилось Буденновское РОВД, – изрек Спарыкин. – В восемьдесят втором я получил здесь, у самого порога, свое первое ранение. На меня кинулся с пером уголовник по кличке Лимон. Обидно то, что он принял меня за другого. Обознатушки вышли. Я и работал-то там всего третий день. Была зима, на мне – тулуп. Нож лишь слегка полоснул по ребрам. Я быстро урыл этого туберкулезника. Правда, до сих пор ему благодарен. Мне дали орден. Полковник исчез в парадном. Я позвонил Кольке.
      – Как дела?
      – Пока говорить рано, но вроде никто не отказал. Контрольные звонки через три дня.
      – Ты где?
      – Я с твоей женой еду в больницу. Мне нужно показаться лору. Возможно сделаем рентген. Часа через два освобожусь. Надеюсь, ты не в обиде?
      – Ты ведь недавно делал снимок.
      – Он не получился. Ольга отведет меня к нормальному рентгенологу.
      – А что, моя благоверная не хочет там мне привет передать? – поинтересовался я.
      – Вроде нет, – после паузы сообщил Дальтоник.
      – Желаю вам успехов.
      Не знаю, почему, но меня очень раздражали совместные поездки напарника и жены. Я еще толком не размышлял на эту тему, но вырисовывалось что-то типа ревности. По крайне мере со мной она так не возится. Хотя, конечно, я и не ною подобно Чебоксарову.
      Пора в офис. Вот уже и вечер, а я толком не работал. Улица Революционная вывела меня на гору и ткнула бампером в закат. Солнце падало за скелет строящейся высотки с такой безнадежной стремительностью, как будто назавтра всходить не собиралось. Я даже прижался к обочине и минуты три любовался космическим зрелищем. Мне сейчас некогда, но я зафиксировал картинку, потом, на досуге, я ее вспомню и еще раз посмакую. На работе я первым делом подошел к Петровне.
      – Послушай, я тут твоего человека обидел. Может зря, ты уж не сердись.
      – Какого человека?
      – Компьютерщика.
      – Какого компьютерщика?
      – Которого ты пригласила вместо Виталика.
      – Я никого не приглашала.
      – Постой. Помнишь, был тут такой вчера плюгавенький и трусоватый. Ты ведь с ним долго беседовала. Мне охранник сказал.
      – Да, он догнал меня на улице, по пути на работу. Представился и все расспрашивал, какой версией мы пользуемся и что бы нам хотелось изменить в программе. Кстати, он сказал, что это ты попросил его выйти на работу.
      – Как он это сказал?
      – Или, нет. Он сказал, что его попросили прийти. А ты уж, мол, велел начальство не отвлекать, все вопросы обсудить с бухгалтерией. Не помню… Но, твое имя из его уст прозвучало. Это точно.
      – Интересно. А кто еще его мог пригласить?
      – Почем мне знать?
      – Тут у нас двое из страховой компании в бумагах копаются. Просят отчеты и балансы. Дать?
      – Непременно. Чем быстрее закончат, тем скорее страховку получим, – смело сказал я.
      После Петровны я заманил к себе в кабинет Ларису. Эта девушка оказалась в моей койке ровно через две недели после того, как устроилась к нам на работу. Роман был скоротечным и вялым. Я был знаком со всеми ее дефектами и шалостями. Она была мне неинтересна, как бывает неинтересна прочитанная от нечего делать, книга в мягкой обложке, написанная бездарным автором. Стесняться мне ее было незачем.
      Особо не углубляясь, я объяснил ей в двух словах, что в последнее время боюсь огня и попросил, чтобы она помогла мне покурить. Вынимая и засовывая мне в рот сигарету, она глупо хихикала. Эти действия вызывали у нее половые ассоциации.
      – Кстати, – спросил я, насытившись никотином, – ты не приглашала к нам на работу программиста вместо Виталика?
      – Среди моих друзей программисты не водятся, – оскорбилась она.
      Чтобы поставить точку в этом вопросе, я, на всякий случай, обошел все кабинеты и расспросил всех сотрудников на счет ремонтника компьютеров. Ни у кого из наших подчиненных и в мыслях не было, приглашать кого-нибудь на работу без нашего с Колькой ведома.
      Все это показалось мне более чем странным. Как следует углубиться в эту тему мне не дал запыхавшийся Аркашка.
      – Шеф, ты не против, если я к Новому году куплю оптом на всю контору французского шампанского?
      – Не против.
      – Тебе сколько?
      – Три. А что, уже скоро Новый год?
      – На носу.
      Аркашка тоже ничего не знал ни про какого программиста. Шелестя списками, он понесся куда-то, перепрыгивая через две ступеньки.
      Мне так и не удалось ударить пальцем о палец. Как только я собрался сесть за стол, заверещала моя «Нокия», поставленная на будильник, предупреждая о том, что мне пора ехать на завод геофизического оборудования, в канцелярский офис на собрание арендаторов.
      Уже стемнело. Емкость на моих плечах кипела от навалившихся проблем. Они наслаивались друг на друга, бурлили и не хотели систематизироваться. В переулке я чуть не наехал на пацанов, играющих в снежки. Оболтусы и в меня запустили тоже. Если бы я смог сейчас оказаться в детстве, то я бы упивался, наслаждался каждым его мгновением и не торопился в будущее. Теперь-то я знаю – там нет ничего хорошего.
      Посредине нашего выставочного зала, задом наперед, положив руки на спинку, на стуле сидел Гурылев. Он рассказывал Веронике пошлые анекдоты. Пока подтягивались остальные арендаторы, я выяснил у Вероники, какая сегодня была выручка и сколько счетов выписали менеджеры по сбыту. Вероника свела кассу и шепотом указала мне в компьютере еще на одну переделанную накладную на три с половиной тысячи. Там были папки «Корона».
      Когда все собрались, мне пришлось еще раз рассказать о нашем утреннем визите к внешнему управляющему.
      – Я консультировался с юристами, – сказал Гурылев. – Они не могут нас просто так выселить. Для этого нужна четкая производственная необходимость. Даже по истечении срока договора аренды, мы являемся первоочередными претендентами на его продление.
      Пришел еще один торговец автозапчастями. Он курил и держал в руках две бутылки пива.
      – Там тоже не дураки, – пояснил я для Гурылева. – Они продумали этот вопрос, и подготовили формулировку, по которой вьетнамцы якобы будут продвигать на рынок продукцию завода.
      – И потом, пока мы будем судиться, – поддержала меня посудница по фамилии Колодий. – Он закроет двери, отключит электричество и воду.
      – Нам нужно вначале определиться, как себя вести – вставил директор магазина стройматериалов, имя которого я не помнил. – Первый вариант – конфронтация с заводом, второй – попытаться найти общий язык. Я советовался со своими хозяевами в Москве, они готовы выделить некоторую сумму на взятку директору.
      – По моим данным, – поведал Гурылев. – Деньги он уже взял у вьетнамцев. Причем немало и будет биться с нами до последнего. Нам нужно было раньше думать.
      – И еще, – добавил я, – с ним невозможно договориться в принципе, потому что он – идиот.
      – Ну, что это за страна такая!? – воскликнула Колодий. – Всем управляют вьетнамцы и идиоты.
      – А че ты тогда сюда приперлась? – возбудился один из автомобилистов. – Дуй в свою Хохляндию.
      Дама так посмотрела на нетрезвого парня, что я бы на его месте описался. Если бы она встала и вдарила ему по черепу всеми своими ста сорока килограммами, нажитыми на питании отборным украинским салом, то вряд ли бы он смог принять участие в дальнейшей дискуссии.
      – Нам нет смысла ссориться, – охладил их Гурылев. – Давайте придем к какому-нибудь решению. Нам нужно подготовить письма на завод о том, что мы тоже готовы продавать их продукцию.
      – Надо подключить прессу, – вставил второй торговец запчастями. Наличие в его лексиконе слова «пресса» меня весьма удивило.
      – Это мысль, – примирительно подхватила Колодий. – Нужно еще писать письма во все инстанции. Это ведь форменное безобразие.
      – Давай, ты, – обратился я к Гурылеву, – начнешь готовить документы в суд. Вы, – повернулся к посуднице, – будете писать письма в профсоюз предпринимателей, в мерию, в райсовет и в правительство. Вам нужно еще раз попытаться поговорить с директором, – это уже к торговцу стройматериалами. – А вы уж подключайте прессу, – кивнул я автомобилистам.
      – А что будете делать вы? – осведомился у меня Гурылев.
      – Мы уже работаем в этом направлении. Чебоксаров целый день провел в правительстве. Ищем рычаги давления. Кстати, наше лобби имеет затратную сторону. Если мы сможем сверху отстоять аренду, то хотелось бы затраты поделить на всех.
      Никто не возразил.
      – Мне надо посоветоваться с Москвой, – сказал мужик, имя которого я забыл.
      – Вам же выделили сумму. Какая разница, куда вы ее потратите. Был бы результат. А что в Москве в целом говорят об этой ситуации? Как там решают такие вопросы?
      – Мои директора мне сказали, что такая ситуация в Москве не может возникнуть. Управляющий побоялся бы. А если и повел себя так, то его сразу бы заказали. Очень эффективный метод борьбы с беспределом.
      – Экономически это очень выгодно, – просчитал Гурылев. – Заказать человека в нашем захолустье стоит максимум десятку. Это по две штуки долларов с носа. Лично мы при внезапном переезде понесем убытков в десять раз больше.
      – И мы, – сказал я.
      Все замолчали. Мысль была новой и необычной. Естественно, обсуждать ее всерьез при таком скоплении народа никто не собирался, но мне было интересно, посмотреть в лица собратьев по несчастью и попытаться понять, кто из них мог бы решиться на такое. Надо будет подкинуть этот вариант Дальтонику, что он скажет? Смогли бы мы с ним убрать человека из экономических соображений?
      – Я бы ему сама, бесплатно, горло перегрызла, – заявила Колодий. Все присутствующие уставились на нее и дружно заржали.
      Мы беседовали еще целый час. Распределяли роли, писали черновики писем по инстанциям. Под конец все воспрянули духом и пришли к общей мысли, что не могут вьетнамцы победить россиян в самом центре России. В общем, настроения царили шапкозакидательские. Я довез Колодий до подъезда и позвонил Дальтонику.
      – Ты где?
      – Уже дома.
      – Почему не пришел на собрание?
      – Я же говорил: делал рентген.
      – До ночи что ли?
      – Не собираюсь перед тобой отчитываться.
      Как он меня заколебал! Я рассказал ему про собрание.
      – Нам нужно на всякий случай искать помещение под канцелярский бизнес, – неожиданно предложил он. – На всякий случай. И чтоб другие не знали.
      – В аренду что ли?
      – Лучше в собственность.
      – А где бабки?
      – Будем думать.
      По дороге домой я размышлял о том, что Чебоксаров иногда выдает необычные решения и делает нестандартные выводы. Часто это очень помогает.
      Генерал на этот раз ждал меня на пороге.
      – Ну?
      – Что ну?
      – Как моя просьба? – он даже забыл про свои солдафонские шуточки.
      – А, – вспомнил я. – Вот держи, – я протянул Макарычу листок с телефоном Беллы Тейтельбаум. – Я ей так тебя расхваливал, что она, по-моему, уже запала.
      – Спасибо, – сказал генерал. – Как ты думаешь, если я прямо сейчас ей позвоню, будет не поздно?
      – Лучше завтра, – усмехнулся я.
      Дома было темно. Мои дамы спали, а может, делали вид. Я прошел на кухню, открыл холодильник и достал бутылку «Боржоми». Мне нужно было проветриться. Я вышел на лоджию через кухонную дверь, прошел пару метров и заглянул в комнату к дочери. Они с женой разложили диван и спали вместе. В лунном свете их лица были похожи. Меня отлучили от тела. Тем лучше. Пока я не решу вопрос со своей пиписькой, мне это даже на руку. Пусть вредничает.
      Стеклопакет лоджии покрылся белыми узорами. Но не везде. Ближе к пожарной лестнице окно было чистым, и я мог видеть парк и «чертово» колесо. Вспомнился сегодняшний закат, когда земля, покрывшись красной пеной, скорбела по умирающему дню. Я восстановил в памяти картинку и бросил ее на сосны, стоявшие передо мной. Их вершины, подобно сотням догорающих костров, пронзили темноту. Самое время для волчьего воя. Я даже представил себе серых хищников, увидел их морды, вскинутые к звездам, и глаза, в которых только боль, тоска и жажда крови.

      Небо начинается из-под земли. Разорвав корку, оно избавляется от остатков пуповины и начинает маячить где-то у горизонта, мутное и грязное. Постепенно, отряхнувшись от налипшего перезревшего снега и сажи, оно очищается и, устремившись в атмосферу, появляется над щетиной городских антенн, чистое и розовое, особенно на рассвете, тем более, если нет облаков. Когда не пьешь, открываются перспективы.
      Одна из антенн передала на мой телефон сигнал. Пока я рылся в карманах, звонивший положил трубку.
      На перекрестке проспекта Ленина и улицы Победы, трубка опять дала о себе знать.
      – Это я, – сказал Макарыч. – Ты где?
      – Еду на работу. Как это ты меня упустил?
      – Принимал ванну. Мы с Беллой идем в ресторан.
      – Прямо сейчас?
      – Вечером.
      – Что-то ты рановато моешься. На часах еще и десяти нет.
      – Я глажу брюки, – невпопад ответил генерал. – У нее такой приятный голос. Какая она?
      – Вообще-то страшненькая.
      – С таким голосом девушка не может быть некрасивой.
      – Ты особо не обольщайся. Она не совсем девушка, скорее взрослая тетка, типа меня.
      – Для меня ты – ребенок. Что мне одеть?
      – Парадную форму.
      – Издеваешься?
      – Я же тебе говорю, она прется от военных.
      Макарыч бросил трубку, но пока я добирался до офиса, звонил еще раза три и приставал со всякими дебильными вопросами, типа: «Что она предпочитает пить? В какой ресторан идти? Что заказывать?»
      Когда я подъехал к месту работы, картинка над головой опять сменилась. Тот, кто все решает и смотрит на нас сверху, задернул шторы и начал усиленно крошить пенопласт. Пока я шел от машины к офису, белые круглые холодные шарики набились в карманы и за шиворот. Стало липко и неуютно.
      Первым делом я пригласил в кабинет Ларису, она поведала мне обо всех сплетнях, а я покурил с ее помощью.
      Под конец процедуры в кабинет вошла Петровна, терпеливо дождалась, пока я открою глаза и с недоумением протянула на подпись отчеты. Конечно, ей было невдомек, какова цель проделываемых нами манипуляций, а я не стал объяснять.
      Петровна сказала, что люди из страховой компании уже почти все проверили, им осталось просмотреть еще несколько бумаг и дождаться экспертного заключения. Кто должен выдать это заключение, она не знала, вроде бы какой-то «пожарник». Еще она предложила всем работникам конторы со стажем, выдать за счет фирмы по баночке черной икры на Новый Год. У икры скоро заканчивается срок хранения – и фирме хорошо и трудовому коллективу.
      – У нас что, ее залежи?
      – Ну, нет.
      – Тогда перебьетесь. До тридцать первого вся улетит.
      Петровна обиженно поджала губы.
      – На Новый год всем своим сделаем скидку на продукты, – я попытался ее успокоить. – Только ограничим по сумме.
      – Давайте, тысяч на пять!
      – Посмотрим.
      До нас Петровна всю жизнь работала в комитете по легкой промышленности, получала госпайки и поэтому советская халява глубоко запала ей в душу, свербела изнутри и подталкивала к попрошайничеству.
      Темы для разговоров с обеими дамами были исчерпаны. Обе выдержали паузу, а потом разом решили уйти и одновременно двинулись к двери.
      На моем столе лежали рисунки Лены. Я еще раз пересмотрел картинки, затем попытался вникнуть в смысл слов, которые Виталик написал на оборотах. «Пеньки», «дрова» и «асусы» никак не расшифровывались. Как, например, понять фразу: «Винт Евдокимова на четвертый пень. Посмотреть видюху.»? Может быть, Витюху? В смысле Виктора? Или, может, он смотрел видик на своих компьютерах? Не знаю.
      Рисунки, конечно, были шикарные. Минуты три я размышлял над тем, что мне с ними делать. Потом выбросил в корзину для мусора. Все-таки вещи покойницы. Они казались мне тревожными.
      Позвонила жена.
      – Не знаю, где, с кем и когда ты питаешься, но нам с твоей дочерью хочется кушать. А для этого нам нужны деньги.
      – Ты ведь знаешь, где они лежат.
      – Те деньги, которые я знала, где лежат, уже кончились. У твоей дочери, между прочим, не было зимних сапог.
      – Теперь есть?
      – Теперь есть.
      – Хорошо, заедь ко мне на работу. Ты ведь за рулем.
      – Я, если ты не в курсе, работаю.
      – В обеденный перерыв.
      – В обед я обещала Чебоксарову свозить его в пульмонологическое отделение центральной больницы.
      – Я передам через него. А если до тебя мы с ним не увидимся, пусть он тебе даст, сколько надо, я рассчитаюсь.
      – Ладно.
      – Оль, зачем ты мне грубишь?
      – Я не грублю.
      – Грубишь.
      – Не грублю.
      – Грубишь.
      – Как хочешь.
      – Я не хочу.
      – Все. Пока. Мне некогда.
      – Между прочим, твой Чебоксаров абсолютно здоров. И ты это прекрасно знаешь.
      – Мне некогда.
      Она положила трубку.
      Без стука ворвался Аркашка.
      – Шеф, тебе елку или пихту?
      – Пихту.
      – Какой высоты?
      – Под потолок.
      Аркашка выскочил, шурша списками, но через секунду вернулся.
      – Совсем забыл. Вот координаты главного вьетнамца, который хочет отобрать у нас помещение на заводе.
      Он протянул мне белую с золотым теснением визитную карточку, на которой было написано: «Торговое предприятие «Ханой». Нгуен Зуй. Директор». Чуть ниже адрес и телефоны.
      – Откуда это у тебя?
      – Я же говорил. Секретарша Урожаева – моя подружка. Он там сорил визитками.
      – А чего же она раньше молчала?
      – Баба-с.
      – Помнишь, Спицын, ты мне рассказывал про двух проституток?
      – Было дело.
      – А где ты их покупал?
      – Ты что, шеф? Какие проблемы? В наше время проституток больше, чем порядочных. Открой любую бесплатную газету: досуг, отдых, приятное знакомство. Да, на крайняк, весь проспект ими забит.
      – Что-то не замечал.
      – По обочинам, шеф, по обочинам.
      Аркашка убежал, а я минут пять вертел в руках вьетнамскую визитку. Никакой новой информации мне из нее почерпнуть не удалось. Я хотел позвонить Спарыкину и сообщить о том, что враг идентифицирован, но в это время ко мне в кабинет вошел азербайджанец по имени Саша и полез обниматься. Вообще-то он был не Саша, а Сардар Мамедович, но из дружелюбия просил, чтобы его называли по-русски. Саша был огромного роста и обнимался по-настоящему. Его большой ноздрястый нос уперся мне в щеку и шмыгнул. Он всегда шмыгал. В России Сашу преследовал хронический насморк.
      Саша поставлял нам контрабандные детские наклейки и тусклые, но дешевые турецкие открытки с Бритни Cпирс и Натальей Орейро. В свои неполные сорок восемь Саша имел жену в Баку и двух девочек подростков, которые учились в платном турецком лицее. Желание дать детям приличное образование заставляло Сашу колесить по заснеженным дорогам России.
      После всяких там «как дила дарагой? как жина, как дэти?», Саша предложил мне на этот раз купить у него печатной продукции на две штуки баксов вместо одной, как обычно.
      – Пятдэсят працентов сразу, асталное черэз мэсяц.
      Я сказал, что этот вопрос нужно решать с Вероникой.
      – Вэроника сагласна, я у нее уже был. Слышал, вас вьетнамцы выгоняют.
      – Да не вьетнамцы, а наши козлы в лице внешнего управляющего.
      – Падонок. Слюшай, а у него дача есть?
      – Не знаю.
      – Узнай. Я ее сажгу.
      – Не надо.
      – Всэго за пятсот долларов. На мэня никто нэ падумает. Я нэ мэстный. Вы толко скажите, гдэ она. Я умэю дэлать напалм. В Карабахе научился. Все згарает да тла.
      – Спасибо, мы как-нибудь сами.
      Он ушел, но после его шмыганья в кабинете еще долго стояло эхо. Именно так шумит Каспийское море.
      Какое-то время я занимался текучкой, звонил в Москву, орал на менеджеров. В коридоре встретил Дальтоника, завел его к себе в кабинет и сообщил про азербайджанца. Еще я рассказал ему, как на собрании возник вопрос о том, что Урожаева экономически выгоднее заказать. Я высказался нейтрально, не раскрывая своего отношения к этому предложению. Мне было интересно мнение компаньона.
      Чебоксаров обратил все в шутку. Мне это не понравилось. В последнее время Колька все больше и больше отдалялся от меня. Никаких разговоров по душам.
      Дальтоник собрался уйти, но я его не пустил, сбегал в бухгалтерию, взял денег и передал ему пять тысяч, для жены на закуп продовольствия.
      – Ты, надеюсь, не против, что я эксплуатирую Ольгу?
      Он спросил это как-то вскользь и отвел глаза. А может, это мне только показалось.
      – Да что ты, дружище.
      Когда Колька упомянул имя жены, передо мной опять всплыла моя щекотливая проблема. Я вспомнил, что уролог посоветовал мне лечить голову вместо простаты.
      – Слушай, у тебя есть классный психиатр?
      – Даже два. Один – психоневролог, второй – психотерапевт.
      – А в чем разница?
      – Знал, но забыл. Да я толком с ними и не общался. Тот, который психоневролог, на мой взгляд – слишком молод. А второй – вообще жлоб какой-то. Понимаешь, у меня в последнее время с нервами все в порядке. Я ведь делаю дыхательные упражнения.
      – А почему этот второй – жлоб?
      – Ну, я был у него на приеме, отвечал на всякие придурковатые вопросы. Это называется тестированием. Потом начал рассказывать ему про свое здоровье. Ты ведь в курсе, у меня постоянные проблемы. И знаешь, что заявил мне этот псих?
      – Что?
      – Он прочитал мои ответы и сказал, что я совершенно здоров, а болезни сам себе придумываю. Якобы это какая-то разновидность невроза. Я, в то время как раз лечил астму, так он мне предложил вместо уколов скорректировать психику. Ну не жлоб ли?
      Я чуть не подпрыгнул.
      – А ты можешь дать мне его адрес?
      – Адрес вряд ли, а вот телефон мог где-то сохраниться.
      – Дай, пожалуйста.
      – Ну, ладно, пошли, – удивился Колька.
      Мы прошли к нему в кабинет. Он порылся вначале в визитнице, потом в органайзере, потом в замызганной записной книжке.
      – Вот, – он вырвал из нее листок. – Я все равно к нему не пойду.
      На листке было написано: Сенчилло П. С. и телефон. Я пошел к себе, но не успел сесть за стол, как вошла Петровна с незнакомым мужиком.
      – Сергей Леонидович, вот представитель страховой компании хочет с вами поговорить. Я почему-то страшно испугался. Мужик пожал мне руку, представился Егоровым и сел.
      – Мы уже почти закончили, – сказал он. – Документы изучены, заключения экспертов ГО ЧС и МВД получены. Через неделю приезжает начальник отдела расследования из Москвы, и мы с вами будем обговаривать сумму.
      – Какую сумму?
      – Выплаты.
      – Я всегда думал, что сумма указана в полисе.
      – В данном случае, если будет принято решение о выплате, то будет выплачиваться не вся сумма. Московский представитель вам все объяснит. И еще, мы пригласили независимых экспертов. Завтра они еще раз обследуют место пожара. Надеюсь, вы не против.
      – Да ради бога.
      – Вот и ладненько.
      Егоров был очень хорошо одет. Со вкусом и дорого. Мне казалось, что он меня насквозь видит. Я был так напряжен, что если бы он сказал: «Покайся, нехороший мальчик, мы все простим», я бы, наверное, тут же раскололся. Все-таки аферист из меня никакой.
      Егоров молчал и пристально смотрел на меня. С перепугу я предложил ему чаю.
      – Нет, спасибо
      – Тогда кофе?
      – Нет, спасибо, – и смотрит.
      Нужно не подавать вида. Как ни в чем не бывало.
      Неожиданно Егоров поднялся и протянул мне руку.
      – Всего хорошего.
      – Большое спасибо.
      Когда он вышел, я плюхнулся в кресло и от всей души задрожал. Вот псих! За каким лядом я сказал ему спасибо? Все! Они точно все знают!
      Если честно, то я был в полной панике. А ведь это – только начало. Егоров – всего лишь местный представитель, я еще не видел москвичей. Сейчас мне уже было жаль, что мы все это затеяли. Я вытащил свои заветные картинки с островами и в который раз начал их рассматривать. Но сегодня мне не мечталось. В голову постоянно лезли черные мысли: то вьетнамцы, то мертвый Виталик, то ни на что не способный член, то страховая компания со своими зловещими независимыми экспертами. Что они могут нового увидеть на пепелище? Мы с Чебоксаровым – дураки, даже не удосужились как следует рассмотреть, что там осталось от нашего хранилища. Может, кроме стен ничего и не погорело, а все стоит целехонько, и любому дилетанту видно, что склад-то был пустой.
      Надо съездить, посмотреть, хоть приготовимся, что врать. Я бросился в кабинет Дальтоника, но его уже и след простыл. Тогда я набрал номер его мобилы. Вместо Кольки трубку взяла моя жена.
      – Он оставил телефон мне, а сам сейчас у врача.
      – Надолго?
      – Может час.
      – Деньги передал?
      – Да. Все. Не мешай.
      Врет, наверное, не могли они так быстро до больницы доехать. Скорее всего, Чебоксаров сидит рядом и просто не хочет со мной разговаривать. Ну и черт с ним, сам съезжу.
      Город готовился к празднику и напяливал на себя помпезные безделушки. По пути мне встречались новорожденные елочные базары, мужики, с раздвижными лестницами, развешивающие разноцветные фонари на серые здания, а на главной площади перед мэрией – лихие умельцы, сооружающие из озерного льда большую букву «С».
      Казалось бы, предчувствие праздника должно поднимать настроение, но мне было не до веселья. Я ворошил в голове проблемы и больше всего загонялся по поводу своей ранней импотенции. Конечно, вывод уролога несколько успокаивал, но ведь врачи тоже всякие бывают, может, он не там поковырялся.
      Базы «Спорткульторга» замело снегом. Куда-то делся шлагбаум у главных ворот, вместо него от столба к забору была натянута проволока.
      Я посигналил. Залаяла собака, из теплушки вышел тот самый сторож. Как там его зовут? Федорыч, вроде.
      – Че надо?
      Я открыл окно, чтобы показать ему свою физиономию.
      – Привет.
      – Здравствуйте.
      – Пусти.
      – Не положено.
      – Не узнаешь, что ли?
      – Поэтому и не пускаю, что узнаю.
      – А в чем дело?
      – Хозяева на вас очень сердитые. Помещение сожгли, а платить отказываетесь. Обманный договор подсунули. Мы же пострадали, и мы же восстанавливать должны.
      Я подумал о том, что парни из фирмы «Право» не зря едят свой хлеб.
      – Да я на пять минут.
      – Да хоть на пять секунд. Говорю же, не положено.
      – На бутылку дам.
      – Вот, етиёмать, привязался! Какая бутылка? Если бы не мой зять, который тут директор, меня бы уже выперли давно за тот случай. А ты говоришь, бутылка. Дай закурить.
      Я протянул пачку, он взял две сигаретки.
      – Да я только посмотрю и все. Давай, без машины.
      Сторож думал минуты три. По его лицу было видно, что бутылка нужна до зарезу.
      – Если без машины, то, пожалуй.
      Представ перед ясны очи Федорыча на своих двоих, я сразу сделался своим парнем. Впрочем, сторож был на стороже. Его внезапное расположение ко мне выразилось только в том, что он перешел на «ты» и стал через слово материться.
      – Я пойду с тобой, – сказал он, отвязывая собаку.
      – Боишься?
      – Ебтыньть. Доверья нет.
      – Ну, пошли.
      Несмотря на то, что место пожара занесло снегом, было сразу видно, что мои опасения беспочвенны. Если ближе к входной двери и сохранились еще какие-то остатки перегородок и мебели, то у дальней стены, где, собственно, и лежала бумага, не было никаких неровностей.
      Я прошел вглубь и подошвами раскидал снег в нескольких местах, наугад. Ничего. Только сажа.
      – Отлично, – сказал я и протянул охраннику полтинник.
      – Че отлично?
      – Ниче. Просто слово привязалось.
      Я еще раз внимательно впитал в себя унылое зрелище. Вроде бы все, как в тот вечер, кроме снега. Или не совсем. Меня не покидало чувство, что в картинке чего-то не хватает. Как в детской загадке. Найдите десять отличий.
      – Слышь, а где компьютеры? – осенило меня.
      – Так менты изъяли.
      – А… Интересно, на кой они им?
      Сторож пожал плечами.
      – Ну и что ты про все это думаешь? – спросил я.
      – А хули думать? Зять говорит, что в заключении указано, мол, вся причина в электропроводке. А нам хули. Мы – люди маленькие.
      – Маленькие люди тоже имеют свое мнение.
      – Мое мнение такое. Виталика убили. Я не знаю, кто и зачем, только никакая там не электропроводка. Его пришли и убили. И, если бы ты меня не напоил, то и меня убили бы тоже.
      – Ты так говоришь, как будто все видел.
      – Единственный, кто все видел – это мой сфинктер.
      – Кто – кто!? – заорал я.
      – Ну, Сфинкс, – моя собака, – старик указал на кобеля.
      Началось! Ко всему прочему меня стали посещать слуховые галлюцинации. Ничего удивительного. Если все время думать про одно и то же, то еще и не такое может послышаться.
      – Он точно все видел. У него знаешь, какая память! – продолжил Федорыч. – Он тут одному арендатору года два проходу не давал за то, что тот его пнул еще щенком. Если ему показать тех людей, что Виталика пришили, он точно рвать их кинется.
      – А что же он их в ту ночь не рвал?
      – Так привязан был. Он их точно видел. И обязательно вспомнит. Он еще главным свидетелем может стать. Вот такая пиздогрязь!
      – Сфинкс, говоришь?
      – Ага.
      В беспородном кобеле на самом деле было что-то египетское.
      Я попрощался с охранником. Как только сел в машину, чудесный продукт человеческого разума, именуемый сотовым телефоном, возвестил о том, что кто-то очень хочет со мной пообщаться. Этим индивидуумом оказался частный детектив Апрельцев, по кличке «Отличник».
      – Ты где? – развязно спросил он. – Есть отличные новости. Хотел поделиться.
      – Ну, делись.
      – Может, пообедаем?
      – Давай, без халявы.
      – Глеб только что позвонил.
      – Какой Глеб?
      – Водитель. Вор. Нахальный грабитель. Завтра в два он привезет товар. Нужно все обсудить. Я ведь не ради жратвы.
      – А что обсуждать? Ты будь на связи. Мы тебе сообщим, что делать. Еще целый вагон времени.
      – Отлично.
      Наступил период принятия решений. Если уж у нас бизнес на двоих, то и думать мы должны вместе.
      Прежде чем связываться с ментами и планировать завтрашний день, я позвонил Чебоксарову. Его телефон был отключен. Чтобы узнать, где обитает этот мнимый больной, я набрал сотовый жены. Она тоже находилась вне зоны досягаемости. Что за херня!
      Мне стало обидно. Все-таки эти двое – мои самые близкие люди, если не считать дочь, папу с мамой в Ноябрьске и Шамрука.
      Обиды, они, конечно, разные бывают. Иногда обидно так, что плакать хочется, а, иногда – что злишься. Так вот, я злился. У меня было такое чувство, как будто меня бросили.
      Позвонил Полупан.
      – Хочу довести до вашего сведения, – сказал он официальным тоном. – Что дело о пожаре на вашем складе закрыто ввиду отсутствия состава преступления. Установленная причина пожара – неисправная электропроводка. Вина за случившееся возложена на хозяев базы «Спорткульторг».
      – Я знаю.
      – Откуда?
      – У нас есть свои источники.
      – То же самое могу сказать в отношении смерти Лены. В этом случае причина – взрыв бытового газа.
      – Ясно.
      – Вас это устраивает?
      – Если это правда.
      – Вы прекрасно знаете, что нет.
      – Хорошо. А вас это устраивает?
      – Мне никто не даст портить статистику висяком, основанном на наших с вами предположениях. Тем более что у меня скоро звание и очередь на квартиру.
      – Тогда зачем вы забрали компьютеры?
      – Какие компьютеры.
      – Со склада. Которые у Виталика находились в ремонте. Они все равно уже не пригодны.
      – Мы ничего не забирали.
      – Не вы, так другие менты. Кто вел это дело?
      – Я.
      – Может, кто еще?
      – Только я. А кто тебе сказал про изъятие?
      – Сторож.
      – Если это чья-то самодеятельность, всем головы поотрываю. Спасибо за информацию. Все тщательно проверю. И это… Если у вас будут происходить странные вещи, звони мне, не стесняйся.
      – Непременно.
      Я вернулся в офис, поднялся к себе в кабинет, сел за стол и обхватил голову руками. Передо мной лежала газета, на которой во весь разворот была напечатана фотография губернатора в строительной каске. Наш всеми любимый руководитель был запечатлен на закладке нового жилого микрорайона. Вокруг стояли счастливые бабушки. В руках они держали плакаты, на которых было написано: «Нет олигархам»!
      Череп разваливался на части. Хотелось выпить. Я уже недели три – капли в рот не брал, и забыл, что это такое. Интересно, почему некоторые люди могут выпить рюмку, другую и на следующий день все в порядке, а я, если попала капля, надираюсь всегда до полного беспамятства? Вот, могу же не пить месяцами, значит, сила воли есть. В следующий раз ограничусь одной рюмахой, максимум двумя. Нужно только сразу дать себе установку.
      Порывшись в карманах, я нашел клочок бумаги с телефонным номером психиатра и позвонил.
      – Мне бы Сенчилло, – сказал я девушке, взявшей трубку на том конце.
      – Я вас слушаю.
      – Мне нужен психиатр.
      – Я психотерапевт.
      Дальтоник мог бы и предупредить, что врач – баба.
      – Мне дал ваш телефон Николай Чебоксаров. Он проходил у вас тестирование.
      – Мне эта фамилия ни о чем не говорит.
      – Он придумывает себе всякие болезни. У него невроз. Вы об этом ему сказали, а он обиделся и перестал к вам ходить.
      – Что-то припоминаю. Бизнесмен?
      – Да.
      – Ну и?
      – Дело в том, что я полностью согласен с вашим диагнозом. И, теперь, когда у меня у самого проблемы, решил обратиться к вам.
      – Хорошо. Как ваша фамилия?
      – Тихонов Сергей Леонидович.
      – Я записала вас на двадцать восьмое января.
      – Это поздно. Я бы хотел прямо сейчас или на днях. Я готов доплатить за экстренность.
      – Экстренную помощь я оказываю только в том случае, если состояние больного таит в себе угрозу чьей-нибудь жизни.
      – Угроза существует.
      – Кому?
      – Мне.
      – Вас посещают суицидальные мысли?
      – Да, – соврал я.
      – Как вы об этом узнали? Вам это приснилось, вы услышали про это по радио или как еще?
      Я растерялся, потому что не знал, что врать.
      – Не помню.
      – Что произойдет, когда вы достигнете результата?
      – Какого результата?
      – Что произойдет, когда вы совершите акт суицида?
      – Я умру.
      – Вам будет лучше или хуже?
      – Не знаю, – опять пробормотал я.
      По-моему, она меня раскусила.
      – Насколько я понимаю, прямо сейчас у вас таких мыслей нет?
      – Прямо сейчас нет.
      – Позвоните завтра. Я попробую найти для вас окно.
      – Спасибо, – сказал я коротким гудкам.
      Я позвал Ларису и мы покурили. Зашла Петровна и опять застала нас за этим делом. Петровна много чего видела в своей жизни и поэтому не удивилась. Она предложила выкупить на двадцать пятое декабря ресторан «У дедушки» и устроить корпоративную вечеринку.
      – У нас там скидки, – аргументировала она.
      – За ваш счет, пожалуйста. А если хотите собраться на халяву, милости прошу в наше собственное помещение. Накроем в торговом зале, вынесем караоке. Ничем не хуже ресторана.
      – А готовить?
      – От каждого по салату.
      Петровна фыркнула и свалила.
      Лариса сказала, что ей пора на свидание. Чтобы я окончательно врубился, что у нее есть парень, она повторила эту фразу два раза. Я удивления не высказал, и расспрашивать не стал.
      Опять позвонил Полупан.
      – Слушай, – мрачно сказал он. – Ни в нашей службе, ни у пожарных никто никакие компьютеры с места происшествия не изымал. Это точно.
      – Может, представители страховой компании?
      – Вряд ли. Во-первых, они не имеют права. Во-вторых, зачем им горелое железо? Сторож точно сказал: «менты»?
      – Он так и сказал.
      – Это ниточка. Я еду на базу.
      – Наверняка Федорыч видел машину, на которой они приезжали.
      – Нет желания составить компанию?
      Я подумал о том, что мне срочно нужно связаться со Спарыкиным на счет вьетнамца и завтрашней засады. Может так случиться, что Дальтоник сегодня уже не появится. Что ж нам из-за него бросать операцию?
      – Пока занят. Как освобожусь, подтянусь, если будешь еще там. Полупан бросил трубку, а я позвонил Спарыкину.
      – Алексей Лукьянович, Отличнику назначили встречу на завтра. Наверное, нужно предупредить ребят из УВД.
      – Ты вовремя позвонил. Давай, заезжай за мной. Есть разговор, заодно съездим в управление, пообщаемся с ребятами. Я им сейчас позвоню, скажу, чтоб дождались.
      Отмахнувшись от Петровны, которая попыталась озвучить очередную новогоднюю просьбу, я вышел к машине. Большие белые птицы в сумеречном небе махали крыльями и при каждом взмахе теряли оперение. Невесомый пух, раскачиваясь, планировал к земле, укрывая город истомной периной. Самих птиц видно не было, но они точно летали, иначе откуда же взялось столько перьев. Спарыкин выглядел озабоченным.
      – А где этот орел, Чебоксаров? Второй день не могу дозвониться.
      – Лечится, наверное. А что, я тебя не устраиваю?
      – Да нет, он мне обещал камеру дать. У сына день рождения – четыре года.
      – Лови его утром, в постельке, – я протянул полковнику вьетнамскую визитку. – Вот координаты главного вьетнамца.
      Спарыкин ознакомился с содержанием и, вздохнув, сказал:
      – В борьбе с вьетнамцами я вам не помощник. Я чуть не врезался в фонарный столб.
      – Вот те на! А в чем дело?
      – Если в двух словах, то крыша у вьетнамцев – шестой отдел. Я как чувствовал. Кусать руку дающего дураков нет.
      – Оборотни херовы!
      – Ну, оборотни, не оборотни, а кушать всем хочется!
      Я опять расстроился, уже который раз за день. Если неприятности и дальше будут сыпаться по нарастающей, то меня точно кондрашка хватит.
      – Расскажи поподробнее, – попросил я.
      – После того, как ты меня оставил около шестерки, я сразу пошел к своим ребятам, чтобы выяснить, кто из них курирует узкоглазых. Начал задавать вопросы. Смотрю, они реагируют настороженно. Типа: Мы тебя, Лукьянович, конечно, уважаем, но… Все ням-нямы под шефом. Он лично их опекает. А шеф – Витек, мой жополиз. Я сам его на эту должность ставил. Дождался, зашел, все пояснил. Он мне говорит: «Про этот новый рынок я, Лукьяныч, знаю. Это мои пацаны работают. (Это он ням-нямов своими пацанами называет) Я не знал, что там твои интересы. Я его закрывать, конечно, не буду ради тебя. Но, и защищать теперь не стану. Если сможете их свалить, пожалуйста. Если – нет, то уж не обессудь». Короче, слово за слово, мы с ним разговорились. Он лично с каждого вьетнамского рынка штуку баксов в месяц имеет. Я так пораскинул мозгами, а ведь правда. С какой стати он должен из-за меня терять доход. Согласен?
      – Но, ведь они – вьетнамцы.
      – Которые приносят доллары.
      – Оборотни твои менты.
      – Ты так не говорил, когда эти оборотни решали твои проблемы.
      – А патриотизм?
      – Да ты что! Наши ребята в Чечне свой патриотизм с лихвой проявили. Каждый второй ранение имеет, кого уж нет. Кто об их семьях позаботится?
      – Ну, не знаю.
      – У меня есть кое-какие мысли по этому поводу. Хорошо, что ты достал эту визитку. Пробью узкоглазого по другим каналам, потом поделюсь.
      Мы подъехали к зданию УВД. Спарыкин позвонил ребятам, сказал, что мы прибыли, послушал минуту и велел мне заехать за угол.
      – Видишь, вот этот столб, – он указал на фонарь. – В восемьдесят девятом выходит на связь один мой агент. Ну, как агент – так, бывший уголовник на крючке. В общем, информатор. Сам он занимался шиномонтажом на Парковой. Короче, выходит он на связь и говорит, мол, только что менял колеса мужику, резина вся в крови и передок помятый. Жигули шестая модель, номер такой-то. Я звоню в ГАИ по спецсвязи, там мне сообщают, что имеется наезд со смертельным исходом, дело было ночью, свидетелей никаких, транспортное средство с места происшествия скрылось. Я пробиваю хозяина шестерки, посылаю двух парней к нему на квартиру. Жена говорит, что тот два дня как в командировке. Ясно, что врет. Или она нам, или он ей. Колеса менял в городе, только что. На работе нет. Объявляем перехват, даем ориентировку.
      Через два часа едем с напарником около центрального рынка, и видим эту тачку. От счастья чуть не обосрались. Уже в мечтах представили: задержание, благодарность, очередное звание и т.д. Врубаем громкоговоритель. Водитель такой-то, прижмитесь к обочине. А он вместо этого по газам и в пургу. Мы за ним, как в кино. На дороге лед, тачку заносит. Он «Оку» царапнул, какой-то «Москвич» задел, по бордюрам все пороги отбил. Кое-как догнали. Прижали, он радиатором прямо в этот столб со всего размаху. Представляешь, под окнами у шефа. Мы выскакиваем, роняем его мордой в снег, одеваем наручники. Красота. Можно крутить дырочки для орденов.
      – Ну и?
      – Если бы мне тот сраный разведчик доложил, что он не снимал окровавленные колеса, а, наоборот, одевал, то я тогда, быть может, и не гонялся бы. Оказалось, что шипованая резина лежала у него в гараже. Там же висело мясо. Он тушу разделывал, а куски вешал. Вот кровь и накапала. Морду долбанул сто лет назад, починить денег нет. Короче, полная лажа.
      – Извинились?
      – С чего бы это? Нечего убегать.
      – А зачем он убегал то?
      – Я уж не помню. Но, ребята что-то на него нарыли. Благодарность нам все же объявили.
      Подошли Иван и Женя. Они сели на заднее сиденье и без спросу закурили. Мне тоже ужасно хотелось подымить, но я представил себе, какими глазами посмотрят на меня мои собеседники, если я попрошу их засовывать мне в рот сигареты.
      – Если встреча назначена завтра на два, – сказал Иван. – То собраться желательно минимум в одиннадцать. Нужно все подготовить.
      – Мы назавтра все дела отменили. Нам хватит работы по вашему делу до самого вечера, – стал набивать себе цену Женя. – А вам нужно определиться, чего вы хотите. Посадить их или вернуть лаве. Если будем пытаться возвращать бабки, то нужно прессинговать и днем и ночью. У нас всего трое суток. Потом материалы нужно или рвать, или отдавать следакам.
      – Нам нужны бабки, – сказал я. – Пусть живут уроды. От того, что мы их посадим нам ни горячо, ни холодно.
      – Тогда нужно думать, – многозначительно произнес Иван.
      – От нас что-нибудь нужно? – поинтересовался я.
      – Купюры, – усмехнулся Женя. – И если вы будете присутствовать при задержании, то спрячьте свои машины. Он может их заметить и струхнуть.
      – Ясно.
      Мы пообщались еще минут пятнадцать. Договорились, что Женя утром заедет за мной на работу, если Дальтоник к тому времени объявится, то и он поедет с нами в Жениной машине. Спарыкина привезет Иван.
      Я доставил полковника домой. По пути он рассказал мне еще несколько историй. У него было своеобразное представление о нашем городе. Улицы он запоминал не по названиям, а по совершенным на них преступлениям.
      Когда Спарыкин скрылся в подъезде, я набрал сотовый Полупана.
      – Мне пришлось задержаться, – сказал он. – Только что прибыл на базу. Беседую со сторожем.
      – Я освободился.
      – Подтягивайся.
      Второй раз за день мне пришлось поехать на место пожара.
      Полупан сидел в теплушке и пил чай из грязной алюминиевой кружки. Лично я бы побрезговал. Федорыч был пьян, но не в дугу, а всего чуть-чуть, до степени залихвацкого бесстрашия. Он вызывающе смеялся и хлопал Полупана по плечу.
      – Откуда же мне было знать? – продолжил сторож, начатый до моего появления разговор. – Они показали красную корочку и заявили, что будут меня допрашивать. Мне-то что? Допрашивать, так допрашивать. Я человек маленький.
      – И как они тебя допрашивали?
      – Очень просто. Один из них пришел сюда, сел за вот этот стол, достал бумагу и стал писать. Задает вопросы, я отвечаю, а он пишет. Между прочим, на милицейском бланке протокола.
      – А на какой машине они приехали? – спросил я.
      – Я не видел. Машину они оставили за забором.
      – Сколько их было? – поинтересовался Полупан.
      – Трое. Один пошел со мной, а двое на место пожара.
      – Ну а обгоревшие компьютеры они куда грузили?
      – Дак я не видел. Пока мы беседовали, те двое уже все перетаскали. Мы когда еще сидели, я увидел в окно, что один под фонарем что-то тащит. Я спросил. Тот, который меня допрашивал, говорит, увезем некоторые вещественные доказательства. Я уже потом понял, что он компьютеры имел ввиду.
      – И о чем он тебя спрашивал?
      – Как обычно. Всякую нелепицу. Особенно его интересовало, помню ли я что-нибудь после того, как вот он уехал, – Федорыч указал на меня.
      – А как они его называли? – спросил Полупан.
      – У тебя же Тихонов фамилия? – уточнил сторож.
      – Да.
      – Так они его и называли – Тихонов. Они были в курсе всех дел. Поэтому я им и поверил.
      – Опиши их, – приказал милиционер.
      Федорыч долго и невнятно пытался выдавить из себя некие отличительные признаки мнимых стражей порядка, но у него ничего не получилось. Из высокохудожественных описаний можно было твердо уяснить только одно – это были взрослые мужики без шрамов, усов и прочей растительности.
      Когда вся информация у ценного свидетеля была получена, мы надели шапки и вышли на улицу. У крыльца бегал тот самый знаменитый кобель.
      – А твоя собака, случайно, на тех мужиков не лаяла? – поинтересовался я.
      Федорыч вылупился на меня и присвистнул.
      – Ты думаешь, это они? – возопил он. – Точно! Он лаял не переставая. Чуть цепь не оборвал. Я на него ору, а он не успокаивается. Я же говорил, он все помнит! Наверняка это были они. Убийцы!
      – Глазастый у тебя сфинктер, – похвалил я.
      – Кто? Кто? – хором переспросили они.
      – Сфинкс, – ответил я. – А вам что послышалось?
      Когда мы подошли к машине, Полупан спросил:
      – Что-то я не понял в чем смысл вашего последнего диалога.
      Я обрисовал ему теорию сторожа о том, что Виталика убили, и этих убийц видел его кобель по кличке Сфинкс. Если упираться в этот постулат, то тот факт, что собака брехала на мнимых ментов, должен послужить доказательством, что это и есть убийцы.
      – Логично, – сказал Полупан. – Если исходить из предположения, что вашего кладовщика убили, а потом появились люди с удостоверениями и изъяли компьютеры, то можно сделать вывод, что убийство произошло из-за тех самых компьютеров. Хотя, какая-то неувязочка все-таки есть. Почему они не забрали компьютеры в тот же вечер, до поджога, а изъяли их после того как они пришли в негодность, да еще рискуя и испытывая всякие трудности?
      – Вот именно, вначале, по уму, им нужно было забрать что надо, а потом уж бить Виталика по голове и поджигать склад. И причем тут девушка?
      – Да уж. А он кому компьютеры ремонтировал?
      – Всем подряд. Его весь город знал.
      – А у тебя, случайно нет списка?
      – Откуда? Знаешь, я забыл тебе рассказать про один интересный факт. Пару-тройку дней назад к нам в офис приходил мужик устраиваться вместо Виталика. Такой мутный тип. Всех называет по именам и отчествам, сразу сел за мониторы и принялся, что-то там высматривать. Мы с ним повздорили, я его прогнал, потом начал выяснять, так его вообще никто не приглашал.
      – Может, конкуренты?
      – Да ну, брось. Я всех конкурентов в городе знаю, как облупленных. Никому не нужны такие заморочки.
      – Надо подумать.
      – У нас, вдобавок ко всему, как раз в канцелярском бизнесе воровство обнаружилось. Там тоже хищения при помощи компьютеров скрывались. Может, есть связь?
      – Ну-ка, расскажи.
      Я рассказал.
      – Завтра, когда их возьмете, попроси ребят, пусть они на счет поджога этих орлов попытают. Может, по горячим следам с перепугу и выплывет что-то. Я бы сам приехал, да у вас ведь не вполне законная операция, вы ведь бабки будете вышибать. Парни из УВД могут меня застесняться. Как только все кончится, ты меня набери, введи в курс.
      – Ладно.
      Полупан пошел к своей десятке. Потом остановился, постоял с минуту и вернулся. В зубах у него торчала сигарета. Меня чуть не перекосило. Так хотелось подымить.
      – Ты можешь того компьютерщика, который приходил к вам в офис, описать?
      – Естественно.
      – Тогда пошли, – он шагнул за проволоку.
      Вначале из теплушки, дружелюбно размахивая хвостом, выскочил кобель, потом вышел Федорыч.
      – Я смотрел в окно, – сказал он.
      – Среди тех людей, которые забрали компьютеры, – обратился Полупан к сторожу, – не было такого типа? Ну-ка опиши, – велел он мне.
      Я описал, как мог.
      Сторож вскинул очи к небу.
      – Шибко похож на того, который меня допрашивал.
      – Ясно, – я заметил, что при Полупане из уст Федорыча не прозвучало ни одного матерного слова. Уважает он власть.
      Мы опять вышли.
      – Нужно будет показать ему ваших воров. Может, кого опознает.
      – Это вряд ли. Все водители сюда по десять раз на дню приезжают, да и кладовщики заглядывали не раз. Они бы, конечно, под ментов косить не стали.
      – Логично.
      Полупан в который раз попрощался, пожал мне руку и пошел к своей машине.
      Я окликнул его, когда он уже открыл дверь.
      – Слушай, если дело закрыто, тогда зачем тебе все это?
      – Мне интересно, – подумав, сказал он.
      Наконец мы разъехались.
      Мир за стеклом автомобиля был неустойчивый, серый и липкий. Пластилиновый. Он сморщился в кучу и пытался вылепиться снова, но получалось еще хуже.

      Ночевал я один, на диване, в кабинете. Вчера, прождав своих дам до двенадцати, я стал их искать. Телефон жены по-прежнему был недоступен, поэтому я позвонил на сотовый дочери.
      – Ты где?
      – У бабули.
      Кому бабуля, а кому теща.
      – Могли бы и предупредить.
      – Я думала, что мама тебе сказала.
      Дождешься от нее.
      Спалось мне плохо и одиноко. Когда они за стенкой, все-таки как-то приятнее. Я долго не мог уснуть и все пытался вспомнить, как сказала дочь: «я у бабули», или «мы у бабули». Может, жена куда в другое место забурилась? Интересно, почему это вдруг телефоны недоступны и у нее и у Дальтоника. Чушь какая-то! Наверное, опять ушла к своим дебильным, лошадинообразным подругам. Надо будет спросить у Маринки, она пока еще врет мало, а если и врет, то заметно.
      Как ни странно, утром Колька тоже был вне досягаемости. За завтраком я непрерывно трезвонил ему на оба телефона и, в конце концов, оставил два гневных сообщения на автоответчики.
      В тамбуре меня чуть не сшибла с ног Белла Тейтельбаум. Она пулей вылетела из двери генерала, по всей видимости, сильно опаздывая. Улыбка у нее была одновременно озабоченная и радостная. Она буркнула: «Привет», обдала запахом дорогого парфюма и исчезла в анналах. Ее лицо показалось мне на удивление красивым.
      Следом на пороге нарисовался Макарыч. Внешний вид у него был такой, словно он всю ночь разгружал вагоны.
      Сегодня генерал не блистал остроумием и искрометным юмором, но, тем не менее, пару фраз из себя выдавил:
      – Когда-то ты говорил, что не понимаешь в чем смысл слова счастье. Сегодня, если доживу до вечера, я готов объяснить тебе его во всех подробностях.
      – Такая лекция мне бы очень не помешала.
      Мы даже не поздоровались. У Макарыча не было сил, а я торопился. Я давно заметил, что если не пью, то все время куда-то тороплюсь и опаздываю. Но стоит только заглотить одну рюмаху, как тут же все проблемы делаются мелкими и ничтожными.
      И еще одно наблюдение. Когда пьешь, тебе все время попадаются пьющие люди, ну просто полное отсутствие трезвенников. Кажется, что весь мир пьет. Из этого ощущения черпаешь оправдание. И, наоборот, как только прекращаешь, пьяницы куда-то исчезают и наваливаются неурядицы. Как будто услышав мои мысли, позвонил Шамрук.
      – Ты что, меня разлюбил?
      – Как ты можешь так думать? Просто некогда.
      – А я уже вторую неделю машину обмываю. У меня есть цель – потратить на обмывание машины столько же денег, сколько ушло на ее приобретение.
      – Достойно.
      – Присоединяйся, тут у меня девочки и все такое.
      – Только не сегодня. Кстати, Шамручок, ты мне друг?
      – Очень.
      – Тогда ответь мне искренне на один вопрос. У тебя неудачи с женщинами были?
      – Перезвоню через пять минут.
      За эти пять минут я успел спуститься в гараж, завести машину и отъехать в сторону офиса метров на пятьсот.
      – Я не мог говорить, – сказал Шамрук при ответном звонке. – Рядом были люди.
      – Я понял. Мне нужна правда.
      – Ты знаешь, пару раз я позорно засыпал, когда уже все было на мази. Но я не считаю это неудачей. Хотя был один случай…
      – Ну.
      – Сразу после того, как я развелся со второй женой, влюбился в одну девчонку. Лет на шесть моложе. Недели три обхаживал, по ресторанам и дискотекам водил. Один раз даже в театр. Потом чувствую, наступает время икс. Вроде клиент хоть и непростой, но уже созрел. Везу ее после дорогушного кабака к себе домой. Свечи, шипучка и все такое. Не поверишь, влюблен, как мальчишка. Потом она уходит в ванную. Я тоже, трусишки скинул, сижу на диване. Жду. Она возвращается, я глаза поднял и обомлел. Как статуя.
      – В смысле?
      – Понимаешь, само совершенство. Я такой красоты еще не видел. Ни до, ни после. Я даже испугался.
      – Чего?
      – Не знаю. Я эту неземную прелесть не то, что членом тыкать, я даже прикоснуться к ней не мог.
      – А дальше?
      – Я сижу, она стоит. У меня все оборвалось. Даже подъемным краном не поднять. Минуты три посидел с открытым ртом, потом говорю: «Не могу».
      – А она?
      – Сказала: «Идиот», оделась и ушла.
      – А потом?
      – А что потом? Опять стал трахать страшненьких.
      Это точно. В этом плане все подружки у Шамрука как на подбор. Тоже своего рода комплекс.
      – Спасибо, – поблагодарил его я.
      – А заче…
      Я нажал кнопку и прекратил связь.
      Снег падал на лобовое стекло и таял. Влага собиралась в ручейки, такие же чистые и невинные, как горькие слезы неразделенной любви.
      В конторе, не успел я пригласить Ларису, чтобы она помогла мне выкурить сигаретку, как в кабинет ворвался Аркашка.
      – Шеф, мы хотим справлять Новый Год в офисе.
      – Похвально.
      – Я решил нанять Деда Мороза со Снегурочкой. Мне тут порекомендовали одних, из драмтеатра. Я вчера с ними встречался. Они показали отрывки. Умора. Настоящие профессионалы. И поют, и пляшут, и игры устраивают корпоративные. Кстати, и домой приезжают. Тебе заказать?
      – Закажи.
      – На тридцать первое?
      – Да, часов на шесть.
      Аркашка умчался, и вслед за ним вошла Петровна.
      – Мне готовить список на новогодние премиальные?
      – Я всегда думал, что список готовим мы с Чебоксаровым.
      – В смысле, конечно, список готовите вы. Но, начислять деньги приходится мне. Чем раньше вы решите кому и какие суммы, тем легче нам будет в бухгалтерии.
      – Мы еще не определились, будут ли премии вообще. Выручка не растет, прибыль тоже на нуле. С какой стати?
      Петровна так обиделась, что чуть не разрыдалась. От такой вопиющей несправедливости она потеряла дар речи и покинула мою территорию, пятясь и разевая рот, как рыба. Наконец-то объявился Чебоксаров.
      – Ты меня искал? – спросил он в трубку.
      – Где ты шляешься?
      – Сажаю печень с нужными людьми.
      Сажать печень в его понимании, означало выпить грамм сто водки и стакан вина под хорошую закуску на даче у какого-нибудь шишки. Теперь целую неделю будет стонать.
      – По вьетнамскому вопросу продвижения есть?
      – Пока нет.
      – Ты не забыл, что у нас сегодня утром мероприятие.
      – Какое?
      – Воров ловим.
      – А мне никто не говорил.
      – А как? Тебя на связи нет. Вот говорю. В одиннадцать за нами на работу заедет машина.
      – Так это через пятнадцать минут. А я еще не позавтракал и таблетки не выпил.
      – Давай шустрей.
      Я стал принимать посетителей и читать бумаги. Новый директор второго магазина жаловался на товароведов. Он говорил, что все они сидят на откате, нормальный товар не принимают, просаживают ассортимент. Не мудрено, что выручка падает. Товароведы, в свою очередь, сетовали на то, что у них накрылся единственный компьютер. Все бумаги приходится писать вручную. О каком ассортименте в таком случае может идти речь? Бухгалтерия заявляла, что неделю назад было куплено два компьютера по штуке баксов, но их, по распоряжению Николая Александровича, отдали в канцелярскую фирму, дескать, канцелярский бизнес в отличие от продуктового насчитывает пять тысяч наименований, прайс постоянно расширяется и требует увеличения памяти. Причем, канцелярщики вернули взамен такое барахло, что на счетах считать быстрее.
      Опять все упиралось в компьютеры.
      Я очень внимательно слушал своих работников, вникал во все детали, и постоянно ждал, что кто-нибудь из них скажет что-то хорошее. Этого так и не произошло.
      Ровно в одиннадцать позвонил Женя и сообщил, что он внизу. Я прервал на полуслове очередного докладчика, оделся и спустился в промозглую явь. Женя чистил от снега фары помятой белой шестерки. Стекла у машины были тонированы до такой степени, что когда я сел внутрь, то не сразу заметил пассажира на заднем сидении. Вернее, я его так и не заметил, скорее, угадал легкое движение. На мой взгляд, окошко каски сварщика или очки металлурга и то прозрачнее.
      Женя вернулся в машину озябший. Он положил красные от мороза ладони на круглые отверстия в панели приборов, из которых подавался теплый воздух от печки. С минуту он молча дрожал, потом оттаял и представил человека за спиной, как сотрудника своего отдела по имени Федор.
      Федор протянул мне руку и спросил детским голосом:
      – В вашей конторе есть прогер?
      – Кто?
      – Программист.
      – Был.
      – Проветрили?
      – ??
      – Уволили?
      – Сгорел на работе.
      – Если бы ваш прогер имел в голове сало и был бедовым сисадмином, а не ламером, то он для каждого менеджера ввел бы личный пароль, и тогда такая хитрожопая махинация не прошла.
      – Как это?
      – Нужно было повесить на вход замок. В качестве ключа задать несколько паролей. Каждый из них идентифицировал определенного человека. На каждом счете или накладной машина высвечивала бы имя автора, и исправить документ уже никто кроме автора не может. Это так элементарно, что стыдно даже говорить. Например, нашли вы исправленную накладную, а на ней написано: Ваня. Ну-ка Ваня, иди сюда.
      – А если кто-то выболтает свой пароль?
      – Есть шанс вспомнить, кому. В любом случае, такая элементарная модернизация существенно снижает круг подозреваемых.
      – На любую модернизацию тут же найдется сто голов, готовых изобрести достойный обход, – возразил я.
      – Истинно глаголешь. Действительно, ни одна бронированная дверь не может на сто процентов защитить от взлома. Но она может существенно сократить число попыток. В любом случае перед вором встает вопрос: испытывать трудности, или отказаться от цели и найти предмет полегче. Не надо подталкивать преступника к совершению преступления отсутствием мер безопасности.
      – Ты сейчас договоришься до того, что мы сами виноваты в том, что у нас воруют.
      – Это факт. Несоблюдение мер безопасности на объекте, между прочим, является грубым нарушением и влечет за собой административные кары. Каждый должен думать о своей безопасности сам.
      Эта мысль показалась мне знакомой.
      – В вашем институте Макарыч случайно не преподавал?
      – Был такой учитель.
      – Ну и как он тебе?
      – Классный дядька.
      – А программист у нас был один из лучших.
      – Любой прогер нуждается в постановке задачи.
      Чувствовалось, что Федя является довольно крупным специалистом в области программного обеспечения, знает это и сам собой любуется.
      Пока мы ждали Дальтоника, Федя прочитал мне еще пару лекций о том, как предохраниться от воров. Информация, изложенная им, была очень ценной. Я уговорил его посмотреть нашу сеть, и решил про себя, что потом, один на один, предложу ему внештатную работу программиста, хотя бы на стадии настройки.
      Чебоксарик опоздал на пятнадцать минут. Он вежливо извинился и проникновенно со всеми поздоровался. Морда у него почему-то была красной.
      Опровергая теорию о глобальном потеплении климата, в нашем захолустье вот уже несколько дней подряд стояли морозы. Причем холодно было даже во время снегопада. Если не полениться и отловить какого-нибудь занюханного старожила, то он наверняка заявил бы, что такой морозной зимы на своем веку не припоминает. Окно машины с моей стороны являлось надежной преградой для солнечных лучей, но от мороза не защищало. Оно до конца не закрывалось и мне дуло в ухо со всех щелей. Федя и Женя непрерывно курили вонючие российские сигареты. От холода и дыма я чуть не потерял сознание.
      Подставной офис находился в длинном одноэтажном здании барачного типа около «Рембыттехники». На пятачке стояло несколько машин, в том числе две ментовские, восьмерка и семерка. Они тоже были белого цвета и имели такую же непроницаемую тонировку. Интересно, как на них ездят? Оттуда ведь ничего не видно.
      В небольшой квадратной комнате метров на двенадцать, было тесно. Кроме нас с Дальтоником, Апрельцева и Спарыкина, в ней каким-то непостижимым образом разместилось еще шесть оперативников. Все суетились. Зачем столько народу, я понял позже. Кроме установки аппаратуры, нужно было еще составить опись купюр, которыми будут рассчитываться с вором, снять данные с понятых, запротоколировать каждое действие. Если бы ментов было двое, то они бы и до ночи не управились.
      Федя разложил на подоконнике инструменты непонятного назначения, двое ребят разматывали какие-то провода, Ваня что-то убежденно втолковывал Апрельцеву, тот непрерывно кивал при этом то и дело говоря «отлично».
      Чтобы не мешаться, Спарыкин предложил выйти в коридор. Мы с Чебоксаровым присоединились к нему.
      – В этом здании, – сказал полковник. – Раньше находилась головная контора рыболовецкого совхоза «Русь». Мы брали директора на воровстве. Получили данные от агента, сели в засаду, прождали уйму времени и выскочили на УАЗик с полным багажником рыбы. Короче, все как положено. Подозреваемого закрыли, дело передали в прокуратуру, потом в суд. Через неделю его выпустили, а нам по шапке. Этот деятель всех купил. Представляете, на суде было доказано, что он эту рыбу наловил! Наши парни в салоне машины нашли снасти и удочки для зимней рыбалки по наивности внесли их в протокол. За это и ухватились адвокаты, дескать, самого момента хищения никто не видел, а на то обстоятельство, что непонятно зачем директору рыбсовхоза, который без отвращения на уху смотреть не может, летом на зимнюю удочку ловить карпа, возразили, типа у всех свои странности. Закон, мол, летом на мормышку ловить не запрещает.
      Полковник немного помолчал.
      – Теперь этот рыбак – депутат горсовета и хозяин аквапарка. Из комнатушки вышел Иван.
      – У нас еще уйма времени. На установку аппаратуры и бумажную волокиту нам потребуется еще полчаса. Потом вы все выйдете на улицу и сядете в машины. Вас снаружи видно не будет. Я останусь внутри с Отличником, в качестве одного из служащих. Присмотрю, чтобы клиент все сделал как надо. Главное, чтобы он взял в руки купюры и пересчитал. Если на каждой бумажке останутся его пальчики, то ему уже не отвертеться.
      – А на фига мы все это время будем сидеть в машине? – поинтересовался Дальтоник. – Глеб, насколько я понимаю, должен позвонить, прежде чем приехать. Подождем его здесь. Пусть секретарша вынесет стулья.
      – А если он подъедет, встанет у конторы, и только потом позвонит? Вам придется столкнуться с ним в коридоре. Береженого бог бережет. Нюансов масса, какой-нибудь мелочью можно сорвать всю операцию.
      – Хочу сразу посмотреть ему в глаза, как только вы предъявите ему свои удостоверения, – высказал я пожелание.
      – Я сейчас повешу на решетку окна свою куртку, ее будет видно снаружи. Как только клиент возьмет деньги, я ее сниму, тогда войдут все наши сотрудники, а следом – вы. Только не бейте!
      Он дал нам ключи от машины и мы втроем отправились в «шестерку». Спарыкин сел впереди и завел двигатель. Он принялся рассказывать свои ментовские истории, Чебоксаров задремал, а я смотрел через лобовое стекло автомобиля на морщинистую кору озябшего тополя и на грязный асфальт перед забором. Мне ничего другого не оставалось, потому что остальной вид был скрыт от меня мерами предосторожности.
      Через какое-то время из здания вышел Женя. Он сел на переднее сидение и начал курить. Следом один за другим потянулись и расселись в машины остальные оперативники. Иногда кто-нибудь из нас выходил пописать.
      Ровно в два у Жени затрезвонил телефон. Он послушал, сказал: «Да» и повернулся ко мне.
      – Клиент дал о себе знать. Скоро будет.
      У меня неожиданно заколотилось сердце. Я не на шутку разволновался и посмотрел на Чебоксарова. Ему было пофиг. И вправду, я совсем забыл, он ведь делает дыхательные упражнения.
      Когда у обочины остановилась наша ГАЗель, мое волнение достигло апогея. Из кабины вышел Глеб, открыл задние дверцы, достал коробку с папками «Корона» и пошел к двери. Все было настолько буднично, что не верилось. Потом он появился снова и вернулся за второй коробкой. Всего он сделал четыре ходки. На последнем заходе он поставил ношу на землю и закрыл машину на ключ. Через десять минут с окна сняли куртку.
      – Пошли, – сказал Женя.
      Мы вышли все одновременно, но менты из других машин оказались проворнее. Когда все подошли к комнате, мы с Чебоксаровым оказались последними и ничего не понимали из-за широких спин.
      Наконец, после титанических усилий, нам удалось протиснуться внутрь и я увидел Глеба. Он сидел на стуле, держал в руках деньги и растерянно озирался по сторонам. Маленький, худой, беззащитный. Я его знал плохо, мало ли у нас на фирме работников. Несколько раз общался по работе, пару раз он привозил ко мне домой какие-то вещи, поднимал на этаж. Ненависти к нему я не испытывал, скорее жалость.
      Ваня начал профессионально орать на водилу. Он сообщил ему, что теперь тот сядет лет на восемь – это как минимум. Рассказал, что все записано на пленку и присовокупил, что дело курирует сам министр. (Интересно, министр чего?) При каждом вопле Глеб затравлено вздрагивал.
      Позвали понятых. Они засвидетельствовали все происходящее и расписались, где надо. Глебу они сочувствовали.
      Надо было видеть Апрельцева. Этот труженик частного сыска вел себя так, словно только что поймал Шамиля Басаева, Усаму Бен-Ладена и неуловимого Джо одновременно. Он нагло курил и посматривал на всех свысока.
      После Ваниных криков с преступником начал разговаривать Женя. Он вкрадчиво попросил его выдать сообщников и пообещал за это отмазать от суда.
      – Мы ведь знаем, что ты не главный.
      Глеб молчал. Он был в шоке. Нас он, казалось, вообще не узнавал.
      Пока технари демонстративно сворачивали аппаратуру, все молчали, потом опять начал орать Ваня. Он пригрозил Глебу, что его прямо сейчас поместят в камеру, в которой бедного парня обязательно отпидарасят. На чем основывалась такая уверенность, Ваня не объяснил. От этих воплей неожиданно возбудился Колька, он тоже начал кричать, махать руками и, в конце концов, со всего размаха заехал незадачливому расхитителю частной собственности промеж глаз.
      Удар был не сильный, но громкий. В результате Чебоксаров выбил себе палец, согнулся в три погибели и попросил вызвать «скорую», а Глеб, наконец, пришел в себя и начал быстро, быстро бормотать, называть фамилии и цифры. Из его сбивчивого повествования можно было понять, что главный у них Кирилл, что воровать группой они начали в августе, что у него из зарплаты идут вычеты за аварию, а ему нужно кормить дочерей, жену, которая работает в детском садике и сестру – инвалида. Иван делал какие-то пометки в блокноте, а Женя шепнул мне на ухо:
      – Ну, все. Один запел. Хороший клиент. Я чувствую, он всех сдаст. Сейчас здесь закончим, отвезем его в контору, подержим до ночи и расколем.
      По идее все было кончено. В окно светило яркое холодное солнце, но меня по-прежнему колотило.
      Чебоксаров дул на руку и стонал. Кисть у него сильно опухла. Один из милиционеров предложил ему вправить сустав. Колька отшатнулся от него как от чумного.
      – Нужно показать врачу. Сделать рентген. Может, потребуется операция.
      – Отрежут по локоть, – неудачно пошутил опер, незнакомый с Чебоксаровскими причудами.
      У Кольки сразу стали бешенные глаза и вместо «скорой» он стал звонить моей жене. Наверное, нужно за это начинать брать с него деньги.
      Спарыкин с Апрельцевым вышли в коридор. Полковник поманил нас пальцем.
      – Нужно рассчитаться с человеком, – ткнул он пальцем в частного сыщика. – Я обещал ему пять тысяч за беспокойство.
      Чебоксаров достал больной рукой из внутреннего кармана небольшую пачку долларов, вытащил из нее две сотни.
      – Вот, вместе с премиальными.
      Отличник недовольно скривился, а Дальтоник сморщился от боли, опуская пачку обратно.
      – Ребята из УВД заберут десятку, которой рассчитались с Глебом, как вещдок, – продолжил подводить итоги операции Спарыкин после того, как Апарельцев удалился. – Так вот, мы про нее забудем. Это и будет их гонорар. Сейчас нужно выбить из всех фигурантов признание и постараться за три дня получить деньги. Хоть сколько. Вам нужно срочно определить сумму ущерба. В офисе пока ведите себя, как ни в чем не бывало. Делайте вид, что обеспокоены отсутствием водителя. Остальных, скорее всего, будем брать завтра. Нужно этого орла довести до кондиции. Кто обнаружил воровство?
      – Вероника.
      – Пообещайте ей премию. Отпустите сейчас домой. Тихо, чтобы никто не понял, а вечером после работы, ее и еще пару надежных людей оставьте, пусть всю ночь ищут все исправленные накладные и счета, начиная с августа месяца. Как узнаете сумму, звоните мне. Прибавим процентов тридцать и предъявим. Вряд ли, конечно, но по горячим следам можно попытаться что-то вернуть.
      – А если не удастся? – спросил Колька.
      – Посадим.
      Делать нам тут было больше нечего. Женя вызвался отвезти нас: Дальтоника в больницу, меня – домой.
      Мы уже было вышли, но я кое-что вспомнил и вернулся.
      Ваня все еще разговаривал с Глебом. Он теперь не орал, просто хмурил брови и допрашивал с видом строгого отца, читающего нотации нашкодившему ребенку. Сбоку стояли понятые в лице двух ярко накрашенных девиц, скорее всего секретарша и бухгалтер одной из фирм, арендующих в здании офис. Они читали мелко исписанные листы бумаги и краем уха прислушивались к разговору.
      Я подошел к нашему водителю со спины, нагнулся к затылку и громко и резко спросил:
      – Зачем вы убили Виталика? – в моем понимании именно так нужно было раскалывать преступников.
      Глеб вздрогнул и испуганно обернулся.
      – Кто его убил? – еще раз проорал я.
      – Я не знаю, – сказал вор. – Я не знал, что его убили.
      – Он был в вашей шайке?
      – Нет. Я не знаю. Мы с холодного склада никогда налево не возили. Всегда с теплого. Я про Виталика ничего не знаю. Мне всегда Кирилл отпускал.
      Я ему поверил.
      Иван поинтересовался, кто такой Виталик. Я вывел опера в коридор и рассказал ему про подозрительный пожар на складе.
      – Попробуйте пробить этот вариант, – попросил я. – Может, есть какая-то связь.
      – А че ты полез? Надо было по-другому к этому подходить. Не умеешь – не берись. Не так беседы ведут. На понт брать нужно! Ладно уж. Попробуем прощупать.
      Снаружи сигналила машина. Это Колька торопил меня, опасаясь за судьбу своих бесценных пальцев.
      Когда я вышел на улицу, совсем низко, касаясь крыльями растопыренных ветвей, пролетел самолет. Его гул проник в грудную клетку. Я представил людей, сидящих в мягких креслах, которые летят туда, где, возможно, никогда не было зимы. Открыв дверь машины, я плюхнулся на сидение и закрыл глаза. Я в самолете и за стеклом не тонировка, а небесная ночь. Впереди бирюзовое море и тропические острова.
      Вообще-то я боюсь самолетов. Если честно, то я не полетел в Индию со своими дамами из-за этого тоже. Я боюсь самолетов, огня, секса и представителя страховой компании. Что ж, у всех свои проблемы. Вон Колька – он боится внезапно заболеть и умереть. Я открыл глаза и посмотрел на его руку. Она посинела и увеличилась. Мне стало жалко Чебоксарова. Он держал кисть на весу и дул на нее.
      У ворот больницы Дальтоника встречала Ольга. Меня она не видела из-за непроницаемых стекол. Она нежно взяла бедолагу под локоть и повела в приемный покой, как почтенного старца.
      – Симпампулистая врачиха, – размечтался Женя. – Я бы ее трахнул.
      – Это моя жена, – сообщил я.
      Женя смутился и молчал всю дорогу. У самого дома он пробормотал что-то типа прощения или прощания.
      Я выехал из гаража, остановился посреди двора, поставил автомобиль на ручник и задумался. Для меня было открытием, что моя жена может вызывать такие эмоции у посторонних мужиков.
      Что бы сказали люди, если нас с Ольгой поставить рядом? Я опустил солнцезащитный козырек и посмотрел на себя в зеркало. Увиденное не произвело благоприятного впечатления. Для описания моего внешнего вида как нельзя лучше подходило слово скомканный. Еще один повод для комплексов.
      Первым делом мне пришлось отправиться в канцелярский офис. В целях конспирации я придумал самый пустяковый повод, попросил менеджера предъявить сверку расчетов с «ПРО100». Оказалось, что не напрасно. За прошлый месяц мы задолжали Москве двести тысяч. Я сделал замечание бухгалтеру, погрозил кулаком девчонкам за компьютерами, шепнул Веронике, чтобы вышла в рекреацию, где отпустил ее домой, рассказав о предстоящей ночной работе. Потом я спустился на склад и посмотрел в глаза Кириллу. Ничего кроме преданности я в них не увидел. Меня распирало от злорадства, завтра с утра он уже будет лить из этих глаз горькие слезы.
      Раз уж я оказался на заводе геофизоборудования, то решил посетить с дружественным визитом остальных арендаторов, чтобы выяснить, какие действия ими предприняты по вьетнамскому вопросу.
      Автозапчасти были закрыты на учет. Директор стройматериалов, имя которого я так и не вспомнил, сообщил что подготовил все письма и отправил их на адрес завода с уведомление. Нанятый им юрист заверил, якобы шанс отсудить аренду все-таки есть, но только у тех, кто не имеет просроченных платежей. Колодий звенела посудой и опять восхваляла «незалежну» Украину; на благополучный исход дела она надеялась слабо и вовсю искала новое помещение. Гурылев отсутствовал. Его работники были не при делах.
      По дороге в офис я купил газету «Из рук в руки», чтобы на досуге начать искать запасные варианты. Времени у нас оставалось совсем мало, и негативный сценарий был весьма вероятен, тем более, что подходящих помещений не так много и нужно во что бы то ни стало опередить остальных. Все-таки Колодий – хитрая баба.
      Пока я листал газету бесплатных объявлений, нарисовался Чебоксаров. Рука у него была загипсована и весела на косынке. Он морщился, щурился, страдал и, для пущей убедительности, слегка прихрамывал.
      – Перелом? – поинтересовался я.
      – Нет, сильный вывих.
      – А на фига гипс?
      – Очень сильный. Нужен полный покой. Они хотели наложить тугую повязку, но я подкинул пару копеек и сразу нашелся фирменный французский гипс. Дня через четыре снимут.
      Колька нежно посмотрел на место ранения, потом прилег на диван и закрыл глаза.
      – Я сейчас поеду домой, полежу, – сообщил он. – Но, знаешь, что подозрительно? Я звонил к нашим людям в правительство и никого не смог найти. Замминистра в командировке, сотовый не отвечает. Заместитель главы администрации губернатора отсутствует, мобилу не берет. Председатель «Госкомимущества» на совещании. У министра торговли встреча.
      – По-моему, вы должны были встречаться завтра.
      – Все правильно. Но, обычно, когда светят бабки, а я четко и ясно дал всем понять, что шуршунчики будут, они оживляются, как алкаши перед бутылкой и сразу начинают звонить. А тут два дня прошло и – тишина. Подозрительно. Такое ощущение, что они меня избегают.
      – Ты раньше времени не паникуй. И так, никакого настроения нет. Может быть простое совпадение.
      – Может. Я все телефоны отключу, постараюсь поспать. Меня не теряйте. Завтра поеду с утра протирать ковры в больших кабинетах.
      За Чебоксаровым пришел Аркашка. На ближайшие три дня он станет его шофером. Когда они ушли, я позвал Ларису. Мы покурили. Лариса рассказала, что Светка из бухгалтерии сделала аборт от Аркашки. А двумя месяцами раньше от него же делала аборт секретарша Урожаева. А еще годом раньше, какая-то баба, которую я вообще не знаю, тоже делала аборт от Аркашки и на почве этого попала в секту. Теперь ходит и клянчит у нашего директора деньги. Если честно, то я не знал, что Аркашка так плодовит.
      После сигареты я вспомнил, что голоден. Чтобы не питаться в одиночку, я решил найти себе партнера. Хотел вначале позвонить Шамруку, но решил не искушать судьбу.
      Зачем-то набрал номер жены, якобы для того, чтобы выяснить, нет ли дома чего-нибудь вкусненького. Она опять была недоступна. Наконец мой выбор пал на Спарыкина.
      – Хорошо, что ты позвонил, – сказал полковник. – Есть новости.
      – Давай пожрем у «деда».
      – Минут через пятнадцать.
      В кабаке я сел около рыбок и в ожидании полковника стал рассматривать аквариум. Аляпистые создания лениво порхали среди зеленых глистоподобных растений. Рыбы двигались отрешенно и независимо, но мне казалось, что все они косят выпуклыми глазами наверх, в ожидании корма
      Что-то я распсиховался. Нужно взять себя в руки. Вот уже на ни в чем ни повинных рыбок накинулся.
      – Барбусы, – сказал появившийся Спарыкин. – Я пробил вьетнамца, – он положил на стол ксерокопию фотографии с паспорта. – Нгуен Зуй, шестидесятого года рождения. Имеет российское гражданство. В восемьдесят шестом окончил наш сельхозинститут по специальности «пчеловодство». Женат на Марии Андрияновой, чувашке, уроженке села Сосновка. Трое детей.
      – Что-то он больно молодо выглядит.
      – А у вьетнамцев всегда так. Они стареют резко. Вроде бегает пацан – пацаном, потом хоп, уже старик.
      – По этому поводу Макарыч, наверное, сказал бы, что маленькая собака всегда щенок. Или что-то типа этого.
      – Макарыч мужик авторитетный, – Спарыкин развернул еще одну бумажку. – Я узнал весь их расклад.
      У нас в городе всего четыре ням-няма, которые что-то понимают и хорошо говорят по-русски. Все они граждане России. Они не торгуют и не содержат торговых точек. Они выполняют представительские функции. Самый главный среди них – Шон. Он оканчивал юридический институт в Киеве, потом женился и переехал к нам. Этот Шон шарахается в самых высоких кругах – правительство, Облдума, «Госкомимущество», МВД и иже с ними. Шон отвечает за легализацию незаконных эмигрантов, подписание крупных договоров аренды, захват баз и прочее. Он имеет связи и ездит на шестисотом «мерсе».
      Наш Нгуен рангом пониже. Он высматривает подходящие помещения, оформляет договора и поддерживает отношения с хозяевами. За каждый договор он получает определенную сумму и каждый месяц пару копеек в качестве аренды. Следующее звено это приезжие. Они никого здесь не знают, но имеют деньги. Именно на их фирмы заключаются договора. Эти парни ломают стены, делают косметический ремонт, превращают помещение в рынок и в свою очередь сдают его в аренду рядовым ням-нямам, которые вообще ничего по-русски не понимают и, чаще всего, не имеют никаких документов. За счет этих торговцев и держится вся пирамида. Вот, смотри: завод сдает помещение за двести рублей за квадрат. Правильно?
      – Было сто пятьдесят, сейчас – двести.
      – А какую площадь занимают ваши пять фирм?
      – Полторы тысячи квадратов.
      – Давай считать. Полторы тысячи умножаем на двести рублей – получаем триста тысяч. Триста тысяч в месяц забирает завод. Вьетнамец, который вложил бабки в ремонт, разбивает эти полторы тысячи квадратных метров на клетушки по шесть квадратов. Если убрать проходы, лестничные пролеты и бытовые помещения, то получается грубо – двести секций. Эти секции он сдает рядовым торговцам уже по пятьсот рублей за квадрат. Это недорого. Прилавки идут нарасхват. Получается, что каждый торговец платит в месяц три тысячи рублей. А их – двести. Значит, три на двести получается шестьсот. Шестьсот тысяч рублей собирает директор фирмы. Триста отдает заводу, чистый навар – триста штук. Или, по-другому – десять тысяч баксов. Пускай из этих десяти – штука уходит ментам, штука – директору завода, штука тем четверым, которые бегают по инстанциям, остается – семь. Тоже не плохо. Согласен?
      – Сказка!
      – Перейти из простого торговца в хозяина рынка – голубая мечта каждого вьетнамца. Причем, такая же эфемерная, как аленький цветочек. На самом деле, низшие слои зарабатывают копейки. Хоть товар и контрабандный, но навар все равно – копеечный.
      – А кто давал взятку директору завода?
      – Взятки дает Нгуен и два других вьетнамца, его уровня. Но, собирают они эти деньги опять таки с бойцов. Обычно хозяину, в нашем случае – Урожаеву, сразу покупают машину, а потом обговаривают ежемесячную сумму. Причем по всей цепочке идет обман. Нгуен берет с вьетнамца, на которого оформляется рынок, денег больше, чем отдает директору, а тот в свою очередь отыгрывается на продавцах. Вот так.
      – За машину и за штуку баксов в месяц Урожаев будет биться до последней капли крови.
      – Да и сами эскимосы южной разновидности – тоже. Знаешь в чем их сила?
      – В сплочении.
      – И в количестве.
      – И что же нам делать?
      – Бороться. Будем думать как.
      – Я так понимаю, что бороться нам придется не с вьетнамцами, а с целой армией местных ублюдков, которые у них на содержании.
      – У меня есть кое-какие мысли.
      За разговором я незаметно для себя опустошил все тарелки. Я даже не помнил, что нам подавали.
      – Позвони Жене, – попросил я Спарыкина. – Что рассказывает наш ворюга?
      Полковник достал телефон, набрал номер и протянул мне трубку.
      – Жень, это Сергей Тихонов. Как там наш подопечный?
      – Колется, как грецкий орех под молотком. Уже пять листов исписал. Память у него удивительная, помнит каждый эпизод.
      – А по поводу пожара?
      – Про пожар ни слова. Похоже, это не их рук дело. А может, он просто не в курсе. Завтра возьмем Кирилла, попытаем его.
      – На вскидку, исходя из его показаний, много они у нас наворовали?
      – Я, конечно, не подсчитывал, но на первый взгляд – прилично.
      – Козлы.
      Пока мы пили чай, полковник рассказал историю о том, как в восемьдесят пятом, на светофоре, тут недалеко, на углу проспекта и Чернышевского, у него с головы сорвали ондатровую шапку.
      – У меня тогда машины не было. Я ходил пешком. Ондатру ловил сам, в деревне у матери в сети вместе с рыбой. Парни из ГУИНа помогли с выделкой. У них там всякие специалисты сидят. Тогда ондатра была в моде. Шапочные воры в то время действовали так: присматривают головной убор и, как только, загорается красный, срывают и бегут на ту сторону дороги. Пока потерпевший очухается, уже преследовать невозможно – машины едут. Светофор горит минуты две. Этого им как раз хватает чтобы скрыться. Жизнью, конечно, рискуют…
      – Наркоманы?
      – Я уж не помню. Кажись – нет. В то время наркоманы были редкостью.
      – Поймали?
      – А как же! Мне так обидно было. Я – молодой мент. Орденоносец. Всех на уши поднял. Взяли тут же на рынке. При продаже. Я ему зуб выбил.
      Мы попрощались под музыку метели. Когда я садился в машину, позвонила Белла Тейтельбаум.
      – Как дела? – для приличия спросила она.
      – Терпимо. Как тебе Макарыч?
      – Прогрессивный дедушка. Это правда, что во время Карибского кризиса он находился на Кубе и держал руку на кнопке запуска ядерных ракет?
      – Истинная правда, – заверил я из мужской солидарности, хотя слышал об этом впервые.
      – А что это за история, якобы какой-то начальник отдал приказ пуска ракет на территорию Соединенных Штатов, но Макарыч не послушался, связался с Хрущевым и спас весь мир?
      – И это так, – подтвердил я очередную ахинею.
      Белла присвистнула и от потрясения даже не попрощалась.
      Молодец генерал. Умеет масштабно врать. Знает, с какой стороны подступиться к искушенным дамам.
      Город подмигивал мне воспаленными глазами светофоров и приветствовал неприятными лицами, которые в огромных количествах были расклеены по заборам. Чаще всего встречались лики нашего губернатора и его ближайшего соперника московского олигарха – Пичугина. Причем фотографии Пичугина нещадно обрывали или закрашивали черной краской. Раньше на стенах писали неприличные слова, а теперь расклеивают нецензурные рожи.
      Снег падал как-то странно, его было видно только в свете фонарей, а в остальных местах осадков не наблюдалось. На остановках стояли люди. Они смеялись, курили, что-то друг другу доказывали. Некоторые пошатывались. Мне казалось, что большинство из них счастливее меня. Они не думают о работе после работы, свободно греют руки у костра и ходят за покупками к вьетнамцам. По большому счету мы мало друг от друга отличаемся. Если я и зарабатываю больше кого-то, то все мои бабки уходят на обновление реквизита и смену декораций.
      Интересно получается, вроде давно не пил, а депрессия опять тут как тут.
      Кстати, о депрессиях. Где там наш психотерапевт? Я порылся в меню своей «нокии», и, найдя строку Сенчилло, нажал enter.
      – Моя фамилия Тихонов, – сказал я женскому голосу на том конце. – Вы обещали меня принять.
      – Я вас помню. Ваша фамилия красным карандашом написана на листке моего перекидного календаря. К сожалению, пока возможности нет. Все расписано. Если кто-нибудь откажется, я вам сразу перезвоню. Как ваше состояние?
      – Стремительно ухудшается. Неужели в нашем городе столько психов?
      – Людей с проблемами.
      – Да, людей с проблемами.
      – Больше, чем вы думаете. Не переживайте, я о вас не забыла.
      – Спасибо вам, добрая тетенька.
      На работу смысла ехать не было. Я отправился домой. По дороге мне довелось сделать важное открытие. Оказывается, я могу разжигать сигарету от автомобильного прикуривателя, правда с закрытыми глазами. Я даже могу делать пару затяжек, держа сигарету в собственных руках, но только до тех пор, пока жар от кончика не начнет достигать кожи. Потом приходится выкидывать. Я остановился у обочины и, испортив шесть сигарет, наконец-то накурился. Нужно будет купить мундштук.
      Макарыч в коридор не вышел, наверное, опять был занят Беллой. Зато дома мне удалось, наконец, пообщаться и с женой и с дочерью. Маринка похвасталась школьными успехами. Я послушал ее английский и проверил дневник. Ольга покормила меня блинчиками, и, хотя она до сих пор разговаривала со мной сквозь зубы, иногда в ее глазах мелькало некое подобие улыбки.
      Позвонил Полупан. На моем телефоне садилась батарейка и мне пришлось перезвонить ему с домашнего.
      – Ты чего не объявился?
      – Забыл.
      – Ну, что там ваши воры? Есть связь с пожаром?
      – Похоже, что нет. Но окончательно будет ясно завтра, когда возьмут остальных.
      – А что, большая группа?
      – Насколько я понял – трое.
      – Не забывай про меня. Я ведь ради тебя стараюсь.
      Сегодня я впервые за несколько недель смотрел телевизор. Я хихикал над юмористами, а сам в панике ждал наступления ночи. Когда началась очередная серия слезливой нуднятины, мне пришел на ум хитроумный ход. Зная, что девчонок не оторвать, я пару раз демонстративно зевнул и отправился в постель. Вначале немного притворялся, а потом незаметно уснул.
      Глубокой ночью зазвонил сотовый. Я поставил его на зарядку в кабинете. Пришлось топать через всю квартиру. Сейчас я, как никогда, ненавидел эту маленькую игрушку.
      – Сергей Леонидович? – спросил пьяный мужской голос.
      – Кто это?
      – Извините.… Это я… – язык у собеседника конкретно заплетался.
      – Кто говорит?
      – Это я, Глеб, ваш водитель. Меня сегодня поймали.
      – Ты откуда звонишь?
      – Я…. Из дома…. Меня выпустили до утра. Пожалуйста, заберите заявление. Я вам все возмещу. У меня две дочери и сестра – инвалид. Мне за аварию выплачивать надо было. Совсем кушать нечего. Мы сад продадим. Все возместим. Только не сажайте.
      – Ты что, совсем дурак? Ты знаешь сколько время?
      – Извините.
      – Ты в дугу пьяный поднимаешь меня с постели и еще о чем-то просишь.
      – Извините. Только не сажайте. Сестра инвалид. И две сиротки.
      – Завтра поговорим.
      – Вот, жена плачет. Просит, чтобы не сажали.
      – Поговорим завтра. Я хочу спать. Если еще раз позвонишь, я посажу тебя на всю жизнь. Так и передай своей жене, сестре – инвалиду и сироткам.
      – У меня есть шанс?
      – Да, да, успокойся, шанс есть. Ищи деньги. Лично мне тебя сажать, резона нет.
      – Спасибо.
      Я нажал на отбой. Естественно, сон пропал.
      На всякий случай я звякнул в канцелярский офис. Трубку взяла Вероника. Она сказала, что все в порядке, все на месте и уже заканчивают обрабатывать ноябрь. Пока приблизительно украдено тысяч сто пятьдесят.
      Я нашел сигареты, накинул халат и вышел на лоджию с твердым желанием выкурить сигаретку. Но у меня в квартире не было автомобильного прикуривателя, а спичку зажигать руки отказывались.
      Внизу под окном было черным-черно. Только справа горели огни ночного города. Был виден лишь кусок, рабочий квартал. Остальную панораму закрывала пожарная лестница. На кой черт она вообще нужна? Все жильцы первым делом заваривали пожарный выход. Вряд ли она поможет при пожаре, а вот грабитель очень легко мог попасть по ней в любую квартиру. Нужно все-таки установить сигнализацию.
      Я зашел в квартиру, нашел в кабинете шариковую ручку и сломал ее напополам. Будет мундштук. Потом снял халат, надел трико, куртку и спустился в гараж. Я зажигал сигареты от прикуривателя, курил их через ручку и слушал музыку. Потом, когда из ушей повалил дым и все мечты о далеких островах закончились, я, наконец, уснул, уронив голову на пассажирское сидение.

      Меня чуть не раздавило чугунным небом. Ощущение опасности исходило сверху. От машины до проходной завода я бежал вприпрыжку, подгоняемый нехорошим ветром. Чувство тревоги по утрам мне знакомо. Это когда очень хочется выпить.
      Первый, кого я увидел в канцелярском офисе, был Кирилл. Он испугано поздоровался со мной и натянуто улыбнулся. Конечно, ему было от чего паниковать. Подельник должен был вечером привезти деньги и не явился. Начальник, чего с ним уже давным-давно не случалось, приперся ни свет ни заря. Вероника зачем-то отпросилась.
      Я что-то спросил у Кирилла, он что-то ответил. На заднем плане крутился Тимоша, второй кладовщик. Наверняка, тоже в деле. Разберемся.
      Я почему-то думал, что ребята из УВД прибудут к открытию, поэтому так спешил и не придумал повод для своего раннего появления. Пришлось сочинять прямо на ходу. Я сообщил всем, что мне нужно сделать подарок одному шишке и начал рыться в кожаных аксессуарах. Я перебирал портфели и папки, заставлял носить со склада разные расцветки, капризничал по поводу клапанов для сотовых телефонов. Время шло, но ничего не происходило.
      Чтобы не вызвать подозрений и не выглядеть конченым придурком, я наконец сделал выбор, попросил завернуть в упаковочную бумагу папку с двумя замками цвета «коньяк», спустился вниз и позвонил Спарыкину.
      – Ну и где твои ребятишки?
      – По утрам у них оперативка. Не переживай, скоро появятся.
      – А за каким хером они выпустили Глеба?
      – А где они, по-твоему, его должны были закрыть? В своей комнате что ли? Это только в кино такой беспредел. Да и потом, нам ведь бабки нужны. Поэтому, чем меньше людей в курсе, тем лучше.
      – А если бы он свалил или предупредил Кирилла?
      – Куда он свалит с обосранными штанами? Они его обработали. Я сейчас свяжусь с Женей и перезвоню.
      Он перезвонил секунд через десять.
      – Все нормально. Собираются к тебе. Глеб уже с восьми утра у них, правда, совсем пьяный. Говорит, что тетка в деревне продаст корову.
      – А сколько сейчас стоит корова?
      – Ну, не знаю, тысяч семь – десять.
      – Пусть засунет эту корову себе в жопу. Там своровано тысяч на двести. А ты сам подъедешь?
      – Попозже и сразу в УВД. После того, как его допросят.
      – Увидимся.
      Я поднялся наверх и сделал вид, что кого-то жду, что, впрочем, соответствовало истине. Девчонки напоили меня чаем.
      Женя появился через двадцать минут. В этот раз он был один. Он подошел ко мне, буднично поздоровался и спросил:
      – Где?
      Я указал на склад.
      Женя скрылся за углом и почти сразу появился снова, но теперь уже с Кириллом. На запястьях парня блестели наручники.
      – Подъезжай через часик.
      – Хорошо.
      Они пошли к лестничному пролету. Лицо Кирилла ничего не выражало.
      Работа в офисе полностью прекратилась. Коллектив столпился вокруг меня и забрасывал вопросами. Я выловил из толпы Тимошу и строго посмотрел в его карие глаза.
      – Если ты был в деле, то тебе лучше прямо сейчас сесть и написать явку с повинной.
      От возмущения и обиды Тимофей потерял дар речи. Он промычал что-то невнятное и хаотично замахал руками. Если эта игра, то ему можно смело давать народного артиста.
      – Хочешь сказать, что ты был не в курсе?
      – Да, – наконец вымолвил он.
      Я велел закрыть дверь, повесить табличку «технический перерыв» и собрал вокруг себя весь коллектив.
      – Дорогие друзья! – с пафосом начал я. – Наша фирма переживает не самые веселые времена. Враждебные силы пытаются выжить нас из законно занимаемого помещения. Конкуренты демпингуют по ценам. А внутри нашего сплоченного и дружного коллектива завелись крысы. Все эти неприятности временные и будут решены нами до конца текущего года. Мы, при помощи наших друзей из силовых структур, раскрыли деятельность преступной группы, расхищавшей со склада материальные ценности. Эти люди понесут суровое и заслуженное наказание. Всем, кто что-либо знает об этом лучше прямо сейчас заявить мне или в милицейскую бригаду.
      Люди заохали, заахали и принялись живо обсуждать новости. Желающих сделать заявление не нашлось. Я произнес еще с десяток фраз, смысл которых сводился к тому, что мы с Чебоксаровым в этом городе не последние люди, и так просто себя в обиду не дадим. В моем понимании, честные сотрудники должны были после моих слов отбросить все сомнения и поверить в светлое будущее, а вороватые неминуемо удариться в панику.
      Чтобы час ожидания не прошел бездарно, я опять раскрыл газету «Из рук в руки» на странице про недвижимость. Для начала я стал искать предложения по продаже и сдаче в аренду коммерческих площадей в центре города. В конце концов, если уж так получится, что мы не сможем усидеть на этом месте, то нужно попытаться извлечь пользу из неприятностей и перебраться поближе к деловой части города. Там мы, по крайней мере, сможем увеличить выручку за счет розничных продаж.
      Предложений было много, но большинство из них нам не подходило. Или площадь слишком мала, или аренда высока, или дом должны были сдать только к лету. Я выделил три объявления маркером и попытался позвонить по указанным телефонам. Везде было занято.
      Заверещала «нокия».
      – Слушай, – спросил Женя, – у этого кадра есть какая-нибудь тумбочка или рабочий стол?
      – Есть.
      – Вытащи оттуда все бумаги и дуй к нам. У этого недоумка памяти нет никакой.
      – Он вообще, колется?
      – Вот именно. Он весь в дорожках.
      – В каких дорожках?
      – В желтых. Героиновых. Как вы могли не заметить?
      – Ё – моё!
      – Давай, ждем.
      Я пошел на склад, где мы вместе с Тимофеем выгребли из школьной парты, которая заменяла кладовщикам и рабочий и обеденный стол, целый ворох бумаг. Там были старые накладные, блокноты, записные книжки и один еженедельник. Там были даже порнографические картинки. Все это хозяйство я утрамбовал в два полиэтиленовых пакета и помчался в УВД.
      На четвертой ступеньке парадной ментовской лестницы меня ждал Спарыкин. Он переминался с ноги на ногу и с хрустом давил белые жемчужины. Этого добра кругом было разбросано навалом, они лопались под подошвами целыми пригоршнями.
      На посту полковник засветил свою ксиву и, ткнув в меня пальцем, сказал:
      – Со мной.
      Мы поднялись на второй этаж мимо гипсового Феликса, которого я, проходя, незаметно потрогал за нос. Наверное, это необъяснимое и непреодолимое желание посещало не только меня, я успел заметить, что кончик носа первочекиста светился снегом из-под бронзовой краски.
      В огромной полнометражной дореволюционной комнате обитали семь оперативников. Их столы стояли по периметру, образуя некий амфитеатр, в центре которого возле небольшой тумбочки спиной друг к другу сидели наши отщепенцы. Кирилл был голый по пояс, а Глеб, наоборот, в свитере. Действующие лица были теми же, что и на задержании. Мы тепло со всеми поздоровались.
      – Вот, смотрите, – сказал Иван и подошел к Кириллу. Он поднял за локоть его правую руку и ткнул указательным пальцем подмышку. Мы со Спарыкиным с интересом стали разглядывать безвольное тело. Желтые дорожки от уколов извивались в непривычном месте, по крайней мере, не там, где в моем понимании они должны были находиться у традиционного, уважающего себя наркомана. Они проходили по внутренней стороне бицепса, в том месте, где рука прижимается к телу. Со стороны, неопытным глазом эти следы увидеть невозможно.
      – Зачем ты начал воровать? – задал я Кириллу идиотский вопрос.
      – Не хватало на дозу.
      – Сколько раз в день колешься? – спросил Женя.
      – Один.
      – Врешь, небось.
      – Нет.
      – Где у тебя все записано?
      – В ежедневнике.
      – Был там ежедневник? – спросил у меня Иван.
      – Вроде, – я, наконец, освободил руки, поставив пакеты на тумбочку.
      – Ищи, – приказал Женя.
      Кирилл начал рыться в пакетах, а я посмотрел на Глеба. Его трясло.
      – Ты тоже наркоман? – спросил я.
      Он потрогал меня печальными, невинными глазами и ответил:
      – Нет, я – алкоголик.
      – С юмором пацан, – высказался по этому поводу один из оперов.
      – Ты чего напился? – продолжил я.
      – А как же? – туманно выразился он и снова посмотрел по коровьи.
      – У них было настоящее акционерное общество закрытого типа, – начал рассказывать Иван. – Каждый получал согласно своей доли. Кладовщик – семьдесят процентов, водила – тридцать.
      – А я же не знаю, сколько он наценивает, – обиженно сказал Кирилл. – Он всю наценку всегда себе забирал. Ни разу со мной не делился.
      – Я не наценивал, – возразил Глеб.
      К нам со Спарыкиным приблизился Иван.
      – Выйдем.
      Мы пошли в коридор, в самый конец мимо всех дверей, к окну с батареей и литровой банкой с водой, в которой плавали полуразложившиеся окурки. Из окна было видно улицу. Вдоль нее двигались угрюмые замерзшие люди под конвоем рябин, берез и тополей.
      Иван достал две сигареты, одну прикурил сам, а вторую отдал подошедшему Жене.
      – Раньше, когда я кочегарил, тоже любил посмолить у этого окна, – сказал полковник. – Наверное, и банка та же. Еще с моих времен.
      – Эти банки то бьют, – поведал Женя, – то разливают. Особенно на Новый Год и день милиции.
      – Один раз, году в девяносто втором – девяносто третьем, – погрузился в себя Спарыкин. – Стою я у этого окна, смотрю на эти деревья, курю после собрания. Подходят парни, не помню уж из какого отдела, кажется ППС и говорят: «На Лесной двадцать четыре обнаружился полтергейтс. Небывалое нашествие насекомых. Уже из четвертой квартиры звонят». Раньше ведь, чуть что сразу в милицию. Сейчас, говорят, покурим и поедем. Я напросился с ними. Тогда самая мода на такие штуки была.
      Приезжаем на Лесную. Заходим в первую квартиру. И охереваем. Из всех щелей на пол и потолок ползут всякие твари. Кого там только не было. И пауки, и тараканы, и бабочки, и мухи какие-то, и червячки. Идем в другую – то же самое. И так по всему стояку. Что делать, не знаем. Причем все насекомые, как сонные. Выползают на средину и замирают, или покачиваются из стороны в сторону.
      Какая-то умная голова, наконец, догадалась вызвать санэпидемстанцию. Те вроде бы вначале начали кочевряжится, типа завтра, или послезавтра. Но мы на них рявкнули или даже машину послали. Не помню. Короче, приехали врачи и тоже впадают в транс. Ничего понять не могут. Начинают лазить по всем углам, вынюхивать. В конце концов, на четвертом этаже у одного типа в кладовке находят два чемодана нафталина. Представляешь, какая концентрация. Он их утром приволок, а к вечеру из всех щелей твари повылазили. Эффект выкуривания. Оказывается в каждой квартире, даже в самой чистой живут насекомые. Причем множество. Они незаметны, осторожны и прячутся. А тут их отрава из убежищ погнала, причем всех сразу. Пары нафталина проникли в вентиляционную систему и еще оттуда тварей поналезло. Вот вам и полтергейтс.
      – А на кой ляд ему два чемодана нафталина? – резонно поинтересовался Иван.
      – Он их в Польшу собирался отвезти. Челнок. Возил в Варшаву всякие мясорубки, спирт «Ройал», ножи, сигареты да открывалки. Один раз для пробы взял немного нафталина и пробил канал. Договорился с одним паном, что тот у него оптом будет брать. Знаете, какой подъем?
      – Нет.
      – В сто раз. Люди целые состояния делали.
      – На нафталине?
      – На нафталине. У нас был один кадр, он в Иран женские трикотажные рейтузы вагонами отправлял. Его на трикотажной фабрике как дорогого гостя встречали, с оркестром и дорожкой. Потому, что он туда живые деньги приносил. Он эту фабрику и купил потом. В девяносто восьмом там, на проходной его и хлопнули. Спрашивается, зачем в Иране трикотажные рейтузы? Там ведь жара.
      – Может, мода? – догадался я.
      Мне на трубу позвонила Вероника. Пока мои собеседники обсуждали проблему с рейтузами, она поведала о том, что только сейчас проснулась, так как пришлось работать до пяти утра.
      – Мы насчитали с августа месяца исправленных накладных на сто восемьдесят тысяч. Проверили на всякий случай часть июля, выборочно, но ничего не нашли. Хотя очень подозрительно. Кражи начинаются как-то резко и сразу помногу. Нужно будет еще покопаться в летних месяцах.
      – Спасибо. Тебе положена премия. Ее размер мы обсудим с Николаем Александровичем.
      – Ой, как кстати!
      Мужики над чем-то хохотали. Я прослушал.
      – Хватит про рейтузы, – сквозь смех сказал Иван. – Давайте вернемся к нашим баранам.
      – Сколько они украли? – спросил Женя.
      – Двести штук, – на всякий случай прибавил я.
      – Что-то многовато, – не поверил Иван.
      – Ничего подобного, – возразил Спарыкин. – Двести они украли по нашим ценам. Продавали в два раза дешевле. Получается – сто. Делим на пять месяцев – всего двадцатка на двоих. Копейки.
      – Судя по следам, Кирилл – наркоман со стажем, – предположил Иван. – Этих денег ему как раз на дозу в день и сигареты.
      – Причем, не черняшки, – вставил Женя.
      – Сегодня пошли первые сутки, – сменил тему Иван. – Кроме этого у нас есть еще два дня. Потом мы должны передать дело в следствие. Тогда контроль над ним теряется. Короче за трое суток мы должны выбить у них деньги.
      – Как? – спросил я.
      – Вопрос не в том, «как»? – вставил полковник. – Вопрос в том, «есть ли они у них»? Ты зря так отрицательно относишься к продаже коровы. Нужно радоваться любым деньгам. Тут одна надежда на родителей. Я так понимаю, что этот Глеб – сиротинушка?
      – Там из всех родственников только мать – алкоголичка, да древняя бабка. Про тетку, если честно, первый раз слышу. За три дня она все равно корову не зарежет.
      – За три дня никто тебе таких денег и не найдет, – сообщил Спарыкин. – Нужно их как следует обработать. Заставить поверить в то, что тюрьма неминуема. Потом дать надежду, потом указать цену.
      – Нужно, чтобы они сами умоляли взять деньги, – уточнил Женя.
      – Слушайте, – вставил Иван. – А если они окажутся неплатежеспособными, что будем делать?
      – Однозначно: сажать, – опередил меня полковник.
      – Ну, это крайний вариант, – я не привык вершить чьи-то судьбы и почему-то совсем не держал зла на этих двух бедолаг.
      – Значит, так, – подытожил Женя. – Мы их сейчас запугиваем до обмороков, потом разрешаем позвонить семье. Говорим, что только вы можете забрать заяву. А вы идите к своим юристам, пусть они составляют бумагу, по которой их можно будет привлечь и через год и через десять. Расписка, или поручительство, я точно не знаю. Нужно все делать быстро, пока люди в панике, потом, они неожиданно становятся умными, обычно ни фига не возвращают и еще на нас же в отдел собственной безопасности пишут на вымогательство.
      – Да, да, – обратился ко мне Спарыкин. – Ты трепи поменьше, а то ребят подтянут за вымогательство. Вполне возможно.
      – Ладно, – пожал мне руку Женя. – Одно чистосердечное у нас уже есть, пойдем добывать второе.
      Ваня меня хлопнул по плечу, а Спарыкин сказал:
      – Я еще немного здесь потусуюсь, подышу атмосферой.
      – Пусть ваш Федя – компьютерный гений – завтра мне позвонит, – попросил я им вслед. – Мне программу нужно настроить.
      Спускаясь к выходу, я опять потрогал нос Феликса Эдмундовича. Необъяснимая тяга к его ноздрям казалась мне вполне естественной.
      Угрюмое здание выдохнуло меня на улицу, из атмосферы напичканной тяжелыми сюжетами, на воздух, забитый тяжелыми металлами.
      Я набрал Дальтоника, послушал автоответчик и оставил сообщение. Он будет бегать по правительству часов до четырех, потому что кто-нибудь из этих скупердяев обязательно напросится на обед. Я только не понимал, зачем отключаться?
      Я позвонил в фирму «Право» и попросил, чтобы меня соединили с нашим юристом. Тот оказался на месте и предложил приехать к нему прямо сейчас.
      Над входом в офис юридической конторы двое рабочих в сиреневых комбинезонах меняли вывеску. Теперь это была не фирма, а благотворительный фонд юридической поддержки.
      Нашего юриста зовут Олег. Он очень приятный молодой человек. В последнее время мы виделись редко, чаще общались по телефону. Сегодня я заметил перемены. Видимо дела у фирмы шли в гору. У Олега появилась секретарша, портрет губернатора на полстены, а на дверной табличке с фамилией и инициалами возникла приписка: «Член московской коллегии адвокатов». Я изложил юристу суть истории с воровством.
      – Вы очень грамотно все сделали, – похвалил он меня. – Большинство работодателей совершают всякие глупости, после которых привлечь к ответственности вора практически невозможно. В нашей ситуации мы поступим так. Понятно, что за три дня преступники таких денег не наберут, понятно, что со временем им кто-нибудь растолкует, как правильно себя вести. Поэтому, завтра или сегодня вечером приводите их сюда с паспортами и какими-нибудь поручителями, желательно близкими родственниками или еще лучше – родителями. Есть одна фишка в законодательстве, к которой мы прибегнем. Они напишут расписку о том, что самовольно взяли из вашей кассы денежные средства на собственные нужды и обязуются их вернуть в течение какого-то срока. Это уже как бы и не воровство, а заем без ведома хозяина. Родители выступят гарантами возврата. Эту бумагу примет любой суд. Срока давности у нее нет.
      – Ясно. А что по страховке?
      – На восемьдесят процентов уверен, что деньги мы получим. Придется торговаться.
      – А по аренде?
      – Несмотря на то, что Урожаев опытный боец и здесь есть шансы, но у нас цейтнот. С первого января он может перекрыть вам доступ в помещение и пока мы по решению арбитража при помощи судебных приставов вскроем замки, пройдет время. А до суда фирма будет работать нестабильно. Да и на суде он может доказать, необходимость такого шага. Наших связей может не хватить. Лучше решить этот вопрос при помощи денег.
      – Там уже дали.
      – Я говорю в открытую. Шансы малы. Лучше искать другой офис.
      От юристов я отправился в офис, нужно было срочно искать запасное помещение. Нужен был стол, бумага, ручка и газета. И еще список городских риэлторских агентств.
      Сквозь вязкую морозную дымку я посмотрел на реку. С торосов и айсбергов на лед скатывались десятки пестрых пингвинов. У некоторых были санки, но у большинства пластиковые дощечки. Они слетали вниз и снова поднимались по одной единственной тропинке.
      На стоянке перед конторой стоял «мерседес» Чебоксарова и «десятка» Ольги. Я поднялся в свой кабинет с черного хода, разделся и отправился в комнату к напарнику, чтобы узнать последние новости. Когда я вышел из своей двери, Лариса вздрогнула и пролила чай на кофту. Она всегда пугается, когда я неожиданно появляюсь, если перед этим поднялся с другого входа. На столе у нее в деревянной рамке появился ее собственный портрет, выполненный покойницей Леной. В картинке я заметил изменения. Наша секретарша, раскрасила черно-белый рисунок разноцветными гелевыми ручками.
      Дверь в кабинет Дальтоника была слегка приоткрыта. Я вошел и увидел своего напарника, стоящего ко мне спиной. Рядом с ним стояла моя жена. Они смотрели в окно и тихо о чем-то разговаривали. При этом они держались за руки. Правая рука у Чебоксарова до сих пор висела на косынке, а левой он держал мою жену. Не просто так, под локоть или, например, слегка касаясь, а по серьезному, в замок, палец через палец. Так сердобольные родители держат своих детей, переводя через дорогу, или ходят молодые влюбленные. Я смотрел на них секунды три. Конечно, если бы не Лариса, которая, обжигала взглядом мои лопатки, я бы задержался в дверях подольше. А так мне пришлось кашлянуть.
      Услышав звук, они резко разжали руки и оглянулись.
      – Привет, – как ни в чем не бывало, поздоровался я.
      – Здорово.
      – Здравствуй, – сказала Ольга. – Мне пора идти.
      Она прошла мимо меня боком, потому что я и не подумал отойти в сторону и освободить ей путь к двери. От нее пахло вереском. До меня наконец-то дошел смысл увиденного. Снимок их сплетенных рук сохранился в моем мозгу четко и ясно, отдельным файлом. Мня начало колотить.
      – Ну, как у нас дела? – спросил Колька. Мне казалось, что в голосе его звучат виноватые нотки.
      Я не мог говорить, меня трясло. Вначале я хотел немедленно спросить его, зачем он держал мою жену за руку. Потом мне захотелось поскандалить. Если бы мне было лет семнадцать, я, наверняка, так и поступил.
      – Ты оглох?
      – Что?
      – Я спрашиваю, как там наши воры?
      Я начал говорить, и звук моего голоса, подействовал успокаивающе. Я стал рассказывать Дольтонику о своем сегодняшнем дне. Чтобы не упустить мелочей, мне пришлось вспоминать детали, для этого я порылся в своей памяти. Рукосплетение отошло на второй план. Не то, чтобы совсем исчезло, просто отошло с первого места. В висках уже не так тикало.
      – Я приехал сюда, чтобы искать для нас помещение, – закончил я свой рассказ.
      – Правильно, – поддержал Колька. – По моим каналам такой же прогноз. Половина наших кадров от меня, судя по всему, прячется, остальные дали понять, что в этом деле они нам не помощники. Никто не отказал, но денег не берут. Это явный признак того, что дело двигать не будут. Я понял одну вещь. У них там наверху у самих грязь под ногтями. Они ведь точно так же, как Урожаев, деньги зарабатывают. У кого-то возьмут, кого-то кинут. Это их хлеб. Они просто не врубаются, чего я от них хочу. В их понимании директор завода ведет тот бизнес, который может. Они все прошли через это.
      – Но, в нашем случае еще и вопрос патриотизма. С одной стороны мы – россияне, с другой – мало приятные иностранцы. Это все равно, что в футбол болеть за англичан, или, каких-нибудь французов.
      – Патриотизм – удел пролетариата. У чиновников все решают бабки. Пока еще не все потеряно. Завтра встречаюсь с председателем «госкомимущества». Если с ним ничего не получится, значит – хана. Остается только губернатор. А на губернатора у нас выхода нет.
      – Ты, чем будешь сегодня заниматься? Колька открыл записную книжку и стал бормотать:
      – Сейчас я свободен, вечером пойду на массаж, а потом хочу посетить секцию здоровья. Там обливаются по методу Иванова. Знаешь, в любое время года выходят на улицу и обливаются холодной водой?
      – Слышал. А как ты будешь одной рукой ведро поднимать? Или опять моя жена поможет?
      – Да обольет кто-нибудь, – пропустил он мою реплику мимо ушей. – Как ты думаешь? Интересно, можно обливаться теплой. Ты ведь меня знаешь, если я начну лить на себя водопроводный холод, то обязательно заболею.
      – Я не знаю.
      – Вот, я схожу и выясню.
      – Слушай, займись, пожалуйста, помещениями. Я тут кое-что в газете пометил. Нужно обзвонить все агентства недвижимости. Пока ищи в центре. Мне надо закончить вопрос с нашими ворами. Вечером постараемся вытянуть их родителей.
      Чебоксаров согласился. Я принес ему газету, городской телефонный справочник, потом вернулся к себе в кабинет и запер дверь.
      Я сел за стол, достал, успевший оплавиться, огрызок ручки, закрыл глаза и прикурил от электрической зажигалки. Мне было так плохо, как будто перед этим я пил дней пятнадцать. Руки тряслись, а затылок разрывался от боли. Естественно, я загонялся по поводу двух моих голубков. Вначале я стал искать доказательства того, что моя жена изменяет мне с моим напарником. Это оказалось проще простого. Не было ни одного дня, чтобы они не встречались. Ольга заботилась о Чебоксарове так, как она никогда не заботилась ни об одном человеке, даже о дочери, не говоря уж обо мне. Они часто куда-то вместе пропадали, у них одновременно бывают отключены мобильники. Что еще надо? И теперь вот эта мимолетная нежность. А как еще назвать их касание?
      Какого рожна я буду держаться за руку с бабой, если она мне никто? Да даже если я и трахал ее раз пятнадцать, я все равно не буду стоять рядом с ней как школьник, и вглядываться в перспективы. Значит, тут не просто секс, а нечто большее. Я нагнетал обстановку минут пятнадцать. Я вспомнил даже, что однажды на пляже у моей жены выпала титька из купальника, так она не застеснялась, несмотря на то, что рядом стоял Дальтоник.
      Я выкурил три сигареты подряд и попытался успокоиться. Что собственно произошло? Ну, держались они за руки, ну и что? Если бы я их застал в постели – другое дело. А так, мало ли. Может они друзья? Может моя жена таким образом успокаивала парня. Он ведь мнительный. Придумал себе какой-нибудь рак, вот она поддержки ради и взяла его за руку. Вполне может быть. Может, ему плохо стало, рука заболела, и он покачнулся. А может это такой вид лечения. Да мало ли?
      С другой стороны, если все так невинно, то зачем они так испугались и разорвали руки? Там явно что-то не то.
      Позвонил Полупан.
      – Тебе знакома фамилия Сенцов?
      – Нет, а что?
      – Тут один пожар подозрительный, со смертельным исходом, я решил проверить, нет ли связи.
      – Ты что, охерел совсем? – возмутился я. – Теперь с каждого пожара трезвонить будешь?
      – А вдруг? А если тенденция?
      – Да пошел ты…
      Я встал и начал ходить по кабинету из угла в угол, с разворотом у дивана. Чувство ревности последний раз посещало меня лет двадцать назад, еще в институте. Я уже совсем забыл, как это бывает и не был готов к внезапно нахлынувшим ощущениям. Мне казалось, что я страдаю. Это, само собой разумеется. Оставалось только определить, на кого я больше злюсь – на партнера или на жену.
      Богатая фантазия подсовывала мне картинки яркой и разнообразной половой жизни, которой жили близкие мне индивидуумы. Вначале мне трудно было представить свою жену в объятиях другого мужчины, но я напрягся и у меня получилось. Поскольку я знал все особенности сексуального поведения своей супруги, то живопись вырисовывалась очень правдоподобной. Мало того, у картинки появился звук в виде характерных повизгиваний и яростных призывов, которые она любила выкрикивать во время оргазма. Жена у меня складывалась какая-то идеальная, даже лучше, чем на самом деле. На описание же Чебоксарова, наоборот, воображение не пожалело сарказма. Он почему-то представлялся мне с огромным пузом, на тонюсеньких ножках, весь голый, но обязательно в носках. Перед сексом он смазывал интимные места всякими лекарственными мазями и обязательно надевал два презерватива, для страховки, чтобы случайно чем-нибудь не заразиться.
      Вышагивая по комнате, я бросал косые взгляды на зеркало, надеясь найти в нем подтверждение тому, что я-то уж всяко лучше Дальтоника. На самом же деле отражение мое было далеко от совершенства, да и брюхо совсем не меньше.
      Чтобы не распсиховаться до позеленения и не побежать за бутылкой, мне нужно было срочно чем-нибудь заняться. Я знал, что если час не думать о проблеме, она отдаляется и слегка остывает. Обычно после этого находится решение. Самое простое, конечно, приступить к работе, но о работе думать было противно. Я стоял посреди кабинета, держал руки в карманах и перебирал пальцами какие-то бумажки.
      Что ж, вот этим мы и займемся. В куртке, карманах брюк и в портфеле накопилось много бумаг и обрывков. Там были и чеки, и накладные, и какие-то расписки, а так же квитанции и просто клочки с телефонами. Давно уже пора во всем этом навести порядок.
      Я вытряхнул все это богатство на стол и приступил к классификации. Конечно, читая надписи и выкидывая в корзину ненужный мусор, я все равно продолжал думать о жене и напарнике, но уже не так напряженно.
      Когда я доказал себе, что все это чушь, нелепица и ересь, меня постигло разочарование. Оказывается, вместе с ревностью, ко мне во внутрь проникла некая сладость. То есть, страдая я испытывал непонятный кайф. Я долго думал о том, откуда взялась эта нега и, в конце концов, когда все ненужные клочки были выброшены в корзину, а важные данные переписаны в записную книжку, я, наконец, понял, что мне было хорошо оттого, что внезапно кончилось безразличие.
      И еще я решил, что для того чтобы не мучить себя сомнениями и натужными размышлениями, надо просто все выяснить и расставить точки над «и». Среди бумажного хлама мне случайно попалась на глаза визитная карточка частного детектива Апрельцева.
      Я набрал номер его сотового и услышал в трубке:
      – То, что вы решили мне позвонить, это просто отлично! Оставьте сообщение, и я вам перезвоню.
      После гудка я помолчал в трубку, и он действительно перезвонил через минуту.
      – Здравствуйте, с вами говорит частный детектив Апрельцев, предоставляемые нами услуги всегда отличного качества.
      – Я в курсе, вчера виделись.
      – А! – он узнал меня по голосу. – Вы забыли уплатить мне премию, и теперь вас замучила совесть, и вы хотите вручить мне чек?
      – Что-то типа этого.
      – Тогда пригласите меня на обед.
      – Я знаю, где в нашем городе нищим раздают бесплатные обеды, но, нужно принести справку из собеса.
      – Меня там узнают и уже не пускают.
      – Короче, мне нужно, чтобы ты проследил за одним человеком.
      – У меня плотный график и очередь.
      – Не хами. Брошу трубку.
      – Ничего не могу с собой поделать, это у меня такой юмор.
      – Ты слежкой занимаешься?
      – Лучше, чем кто бы то ни был.
      – Что тебе для этого надо?
      – Деньги, фотография объекта и место, в котором можно с ним столкнуться.
      Фотографии у меня с собой не было.
      – Давай завтра встретимся, – предложил я, – и все обсудим.
      – За обедом.
      – Давно хочу тебя спросить. Ты постоянно хочешь жрать. У тебя семьи нет что ли?
      – Нет.
      – А что не женишься?
      – Сейчас, чтобы найти приличную девушку нужно иметь приличные деньги. Это раньше, достал из штанов пейджер и все девки твои. А теперь не на всякий «мерседес» клюют.
      – Тоже верно. Значит завтра в обед.
      – Созвонимся, – романтик частного сыска прервал связь. В дверь постучали. Я притаился.
      – Шеф, я знаю, что ты здесь, – сказал Аркашка в замочную скважину.
      Я промолчал.
      – Тут люди пришли из страховой компании.
      – Отправь их к Чебоксарову, – рассердился я.
      – Александрович говорит, что страховкой ты должен заниматься. А он какую-то недвижимость ищет.
      Мне было не до страховки.
      – Отбей на завтра.
      – Там москвичи.
      – Отбей вместе с москвичами.
      Аркашка зашаркал в глубь коридора.
      Тут же на трубу позвонила Вероника, определился номер канцелярского офиса.
      – Сергей Леонидович, я вышла на работу.
      – Вижу.
      – Вас тут ждут.
      – Кто?
      – Родители Кирилла.
      – Через пятнадцать минут буду.
      Не дают спокойно пострадать. Я спустился вниз, прогрел машину и помчался в сторону завода геофизического оборудования.
      На той стороне реки из заводской трубы вылетали комки розовой ваты. Они поднимались в стратосферу и исчезали в закате.
      В кабинете менеджеров сидели мужчина и женщина средних лет. Они пили чай с сухарями. Это у наших девчонок такой рефлекс, всем посетителям предлагать горячие напитки, не зависимо от того, клиенты это или, например, проверяющие. Мать Кирилла, была высокой крупной женщиной, в очках, довольно интеллигентного вида, она походила на учительницу истории выпускных классов. А, может, она просто казалась высокой из-за шиньона. Отец – полноватый лысеющий мужчина, наоборот, смахивал скорее на выездного фотографа. Они выглядели растерянными, но без признаков истерики.
      Когда я сел за стол у окна и представился, мать сказала:
      – Нам позвонил Кирилл и все рассказал. Он утверждает, что если мы сможем найти деньги, которые он у вас украл, то вы заберете заявление. Через каждые два слова она часто-часто моргала.
      – Нам нет резона его сажать.
      – О какой сумме идет речь? – спросил отец.
      – Всего они похитили товара на двести тысяч рублей. Семьдесят процентов от этой суммы, по его собственному признанию, забирал Кирилл. Значит с вас сто сорок тысяч.
      – Так много! – воскликнула мать.
      – На самом деле, они продавали наш товар раза в два дешевле. Поэтому, получил он на руки всего тысяч семьдесят – восемьдесят.
      – Все равно, это – гигантская сумма, – не унималась женщина. – Куда он мог ее потратить?
      – А на что тратят деньги наркоманы?
      – Он что опять начал? – спросил муж у жены.
      – Я не знала.
      – Как ты могла не знать? Ты же мать!
      – А ты?
      – Но, ты ведь с ним живешь!
      У меня было такое ощущение, что они вот-вот подерутся.
      – Вы можете скандалить дома, – попробовал я их успокоить.
      – Мы не живем вместе лет пятнадцать, – сказала женщина.
      – У меня другая семья, – подтвердил мужик.
      – Это ты во всем виноват, – с ненавистью произнесла мать Кирилла. – У мальчика должен быть отец.
      – Когда он пришел из армии и чуть не погиб от передозировки, я тебе предлагал деньги на лечение.
      – Нам не нужны твои деньги.
      – Дура.
      – Что делать-то будем? – попытался я вернуть их к теме нашего разговора.
      – Раз он получил на руки всего семьдесят тысяч, почему мы должны возвращать вам сто сорок? – спросила женщина.
      От такой наглости и глупости я на какое-то время потерял дар речи.
      – Дура, – опять произнес мужчина.
      – А если бы он наш товар бесплатно раздаривал, то вы, получается, не были бы нам ничего должны? – ехидно поинтересовался я.
      – Дура она.
      Отец откусил сухарик, с шумом отхлебнул и произнес:
      – У меня будут деньги через две недели.
      – У нас всего три дня.
      – За три дня нам не найти.
      – Через три дня менты обязаны передать дело в следствие. А там – прокуратура, отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, или как он там теперь называется? Никто с вами церемониться не будет. Могут еще что-нибудь повесить во время ломки.
      – Это все понятно, – кивнул мужик. – Но, где их взять, если нету?
      – Может, мы вам что-нибудь в залог пока оставим? – подкинула умную мысль мать Кирилла. Она стала моргать еще чаще.
      – Что?
      – Что?
      – У тебя ведь есть машина, – обратилась она к бывшему мужу.
      – Машина у меня есть, – согласился он.
      – Какая? – поинтересовался я.
      – «Октавия». Две тысячи второго года.
      «Ни фига себе», – подумал я. Его внешний вид тянул максимум на «семерку».
      – Она стоит дороже ста сорока тысяч, – гордо произнес мужчина.
      – Нам лишнего не надо, – перебил его я. – Предлагаю сделать так. Завтра мы оформляем машину на меня. Ездить я на ней не буду. Мало того, ключи вы можете забрать себе, но поставим тачку на нашу стоянку. Когда вы принесете деньги, мы переоформляем ее обратно на вас, и все. Срок – месяц. Если вы за это время не находите деньги, я продаю машину, возвращаю вам разницу и рву расписку.
      Мужик думал минут десять, потом попросил еще раз повторить схему.
      Когда звуки моего голоса проникли, наконец, в его черепную коробку, он произнес:
      – Годится.
      «Слава богу», – подумал я. – «С одним должником определились. Где там наша корова»?
      Гости допили чай, съели еще по сухарю и ушли. Подплыла Вероника и спросила, какую премию мы решили выдать ей за бдительность. Она сгорала от нетерпения и в мечтах уже примеряла какой-нибудь праздничный наряд или даже дубленку. Я сказал, что пока не знаю. Она очень сильно во мне разочаровалась.
      По дороге домой я чувствовал, что мне должно было бы быть фигово на душе, но не помнил, почему. Потом всплыл сюжет с женой и напарником, и я опять принялся терзать себе сердце.
      Дома я первым делом отправился в душ. Мой пенис походил на свернувшегося в клубок маленького котенка, который целыми днями ничего не делает, только спит и даже не играет.
      Если моя жена мне изменяет, то данный натюрморт может служить ей веским оправданием.
      Ближе к ночи позвонили из фонда «Право» и сообщили, что фигуранты подписали все нужные бумаги.

      Мелодия лилась откуда-то справа. Это была песенка АББы «Money, money». Причем звучал только припев и то не до конца. Проиграет несколько секунд и начинается снова. Мне нравится АББА. Около минуты я наслаждался, потом вспомнил, что вчера Аркашка, по моей просьбе, скачал мне на телефон новый полифонический сигнал. Я нашарил трубку.
      – Здравствуйте, это отец Кирилла.
      На часах – шесть тридцать.
      – Здравствуйте.
      – Я хочу перед вами извиниться. Сегодня в восемь у нас с вами встретиться не получится.
      – Почему?
      – Моя жена не согласна. В смысле – вторая. Чтобы продать машину нужно согласие жены, так она ни в какую. Мне, говорит, наплевать на твоего наркомана. У нас две дочери.
      Спросонья я не сразу понял о чем речь. Когда мужик повторил свою беду еще раз, я подумал, что его нынешней жене не откажешь в логике.
      – Тогда мы его посадим, – сказал я как можно тверже.
      – Погодите, я сегодня в течение дня что-нибудь придумаю.
      – Даю вам сутки.
      День опять начался с плохой новости. Я уже понемногу к этому привыкаю. Само собой вспомнились вчерашние подозрения на счет жены и партнера. Опять захотелось выпить. Так рано желание выпить просыпается во мне только с глубочайшего похмелья. Или от тоски.
      Мои женщины все еще находились в плену своих девичьих снов. Я умылся, достал с полки четыре фотоальбома на триста фотографий каждый и заперся в гостевом туалете. Предстояла встреча с Апрельцевым, нужно было отдать ему снимок жены, по которому он мог бы легко ее узнать. Я сел на унитаз и принялся рассматривать эпизоды нашей совместной жизни. Главной фотомоделью в нашем портфолио была Маринка. Вот она около пирамиды, вот на берегу реки с окуньком, вот на табурете читает стихотворение Маршака. Удивительно, но жена на снимках встречалась редко и неказисто. Я изрядно намучился, прежде чем нашел достойную фотографию. Причем, что интересно, запечатлена она на ней была рядом с Чебоксаровым. Вначале я хотел «Дальтоника» отрезать, но потом решил, что, наверное, наоборот, так оно даже правильней будет.
      Я спрятал фотографию в карман, положил альбомы обратно на полку, глотнул кофе и, как нашкодивший школьник, свалил из дома до звонка будильника.
      – Привет, – сказал генерал.
      Я уже прошел мимо его двери и поэтому голос раздался за спиной. Скрипа открываемой двери я не слышал.
      – Здорово.
      Его облик кардинально преобразился. Голубые порочные трусы в обтяг фирмы “Dim”, красная шелковая майка. Я даже вздрогнул.
      – Как дела?
      – Средне.
      – На фирме развитие есть?
      – Приостановилось.
      – Это плохо. Что не растет, то умирает.
      – Тем не менее, я с оптимизмом смотрю в будущее, – я пока еще ни в чем плохом себе не.
      – Веришь в светлое будущее?
      – Пытаюсь.
      – Светлое будущее чаще всего становится темным прошлым. Со временем.
      – Что же делать?
      – Живи настоящим.
      Я не был согласен с Макарычем, но вслух ничего не сказал.
      – А событие еще не случилось? – спросил генерал. – После которого все меняется?
      – Пока нет. А у тебя?
      – Кое-что изменилось, – он выразительно указал рукой на свои трусы. – Жду дальнейших проявлений.
      Возможно, он надеялся на то, что я похвалю его внешний вид. Но мне не хотелось рассыпаться в комплиментах. Я подошел к соседу, зачем-то пожал ему руку, погладил Пулю, которая при этом так и не оторвала языка от своей промежности, и спустился в гараж.
      По небу плыли рыбы и корабли, над землей летели машины. Все вокруг двигалось. Мне тоже нужно было двигаться. В наше время останавливаться боязно, можно куда-нибудь не успеть.
      В офисе я объявился самым первым, даже разбудил охранника. На моем столе лежал лист бумаги, на котором аккуратным Колькиным подчерком было написано: «Выписка из газеты «Из рук в руки»». Выписка содержала пять пунктов, каждый из которых состоял из технических характеристик помещения, его месторасположения и стоимости. Я изучил все пять. На самом деле нам подходил всего один вариант, в самом центре, в недавно построенном доме, площадью сто пятьдесят квадратов. Стоило это помещение довольно дешево – три миллиона, но продавалось срочно, и аванс в размере пятисот тысяч нужно было вносить немедленно, до Нового Года. Конечно, складских маловато, но основную массу бумаги и товара можно держать в ангаре и подвозить по мере надобности. А в остальном – лучше не придумаешь. Только где взять деньги?
      С другой стороны, если моя жена имеет отношения с моим напарником, то встанет вопрос о разделе всего бизнеса и тогда задача приобретения помещения может отпасть сама собой. На эту тему мне думать не хотелось. Просто было страшно, но, как чаще всего бывает, именно эти темные мысли и не выходили в данный момент из головы.
      Чтобы сменить тему, я взял чистый лист бумаги и стал писать список людей, которым я должен купить подарки к Новому Году. Первой в моем списке появилась дочь. Раньше, для того, чтобы узнать, что она хочет получить к Новому Году, мы заставляли ее писать письмо Деду Морозу, потом делали вид, что отправляем и покупали подарки, которые предусмотрительно отдавали в мешок вызванным артистам.
      Второй я написал жену. Здесь думать долго не пришлось. Я знал, какие она любит духи и уже проверил, что они у нее заканчиваются. Чебоксарову я назло всему решил подарить пару трусов. Причем – стрингеров. Если у них что-то есть с моей супругой, пусть поломают голову. Шамруку – «мерседесовский» брелок. Нужно поискать фирменный. Пришлось задуматься на счет Макарыча. Если знакомство с Беллой Тейтельбаум можно считать подарком, то вроде я ему уже ничего не должен, но, с другой стороны, сутенерство – уголовно наказуемое деяние. Подарю ему книгу. Историческую или политическую или с мыслями замечательных людей. После генерала оставались только мама с папой в Ноябрьске, которым я уже отправил посылочку, и разные двоюродные. Не так уж и много народу.
      Кроме родни и друзей, были еще всякие нужные люди, которых курировал я. Вообще-то все начальство ублажал Чебоксаров, но и у меня были связи, про которые в Новый Год забывать никак нельзя. Над этим списком я бился минут двадцать, мне понадобилась записная книжка.
      Крупных поставщиков и потребителей мы обычно поздравляли по факсу или через интернет. Этим занимался Аркашка.
      Самой большой нашей головной болью было то, что у нас до сих пор не имелось своего человека в команде губернатора. А тот уже давно набрал силу и положил область в карман. Любой предприниматель не пожалеет никаких денег для того чтобы попасть в обойму, хотя бы приоткрыть дверь, хотя бы услышать звуки музыки, раздающиеся с их праздника жизни. Нам пока не удалось выйти на этот уровень, но мы не теряли надежды.
      В конторе стали появляться люди. Захлопали двери, заскрипели половицы. В дверной проем заглянула Лариса.
      – Здравствуйте, – сказала она. – А я смотрю, свет горит. Даже испугалась.
      Потом позвонил и зашел Аркашка.
      – Мне нужно сегодня дать подтверждение Деду Морозу. Все так же?
      – Да, тридцать первого, шесть часов.
      Сразу после Аркашки зашла Петровна.
      – Мы будем, в конце концов, премию давать или нет?
      – Наверное, будем. Я не знаю. Сейчас не до этого.
      – А когда до этого? Народ ропщет.
      – Кто именно?
      – Все.
      – Пусть придут представители народа.
      Петровна схватилась за сердце и ушла.
      Позвонил охранник.
      – Тут к вам какой-то программист просится. А вы меня за того наругали. Что делать?
      Я велел пропустить и подумал о том, что вот оно, началось. Если это какой диверсант, то нужно брать его тепленьким, незаметно позвонив Полупану.
      Компьютерщиком оказался Федя из УВД.
      – Я решил, что толку зря звонить, взял и пришел, пока время есть, – не вполне логично заявил он. – Мне нужно познакомиться с писюками, вникнуть в настройки сети а только потом приступить к изменению конфигурации программы.
      – Я предупрежу всех, чтобы давали тебе доступ к машинам по первому требованию.
      – Учтите, что мне придется работать по ночам. Сегодня – исключение, а так я все время занят.
      – Ничего страшного. Это здание на охрану не сдается, тут всегда дежурит вахта.
      – С чего начнем?
      Я отвел Федю в кабинет к Чебоксарову, а на обратном пути дал Ларисе необходимые распоряжения о нем.
      Откуда-то с улицы пришел слух о том, что привезли пихты. Я спустился во двор, где Аркашка вручил мне самую пушистую. Откинув заднее сиденье, я засунул дерево в машину. Руки испачкались смолой и стали пахнуть праздником.
      Елки разошлись на ура. Петровна зачем-то взяла себе три.
      – Хочу подарить Макарычу книгу, – сказал я Аркашке. – Посоветуй, какую?
      – «Путин и КГБ», – не задумываясь ответил тот.
      – Почему?
      – У меня их три. – В штабе подарили.
      – Каком штабе?
      – Предвыборном. «Единой России».
      – Не знал, что ты активен не только в оплодотворении коллег по работе, но и политически.
      – А вдруг, когда-нибудь стану депутатом.
      Я подумал, что это вполне возможно.
      – Хорошо, тащи свою книгу.
      Незаметно наступило время Апрельцева.
      – Я сижу «У дедушки», что тебе заказать? – поинтересовался он.
      – То же, что и себе. Только без спиртного.
      – Давай, ехай, – он уже чем-то чавкал.
      Переступив порог заведения, я подумал о том, что надо менять кабак. Черт с ними, со скидками. Все надоело.
      На столе перед Апрельцевым не было свободного места от тарелок. Я очень засомневался, что мы вдвоем сможем, все это съесть, но про себя решил, что отступать не буду, тем более что платить все равно мне.
      – Ну, что там у тебя? – осведомился частный сыщик.
      Я протянул ему фотографию.
      – Что за люди? А, вот этого знаю. Чебоксаров. Так ведь?
      – Да.
      – За ним, что ли следить?
      – И за ним тоже.
      – Отлично! Подсираешь партнера? А баба кто?
      – Моя жена.
      – Отлично!
      – Ты в кого такой оптимист?
      – Говорят, в дедушку по материнской линии, его расстреляли совсем молодым. На предмет чего будем работать объекты? По поводу встреч в рабочее время?
      – Нет, они встречаются почти каждый день и вполне легально. Будем выявлять близость.
      – Что будет отчетом? Фотографии, видео?
      – Пока не знаю. Решим по ходу. Для начала распиши весь день поминутно.
      – Основной объект дама?
      – Да.
      – Отлично. Только имей ввиду, мои услуги дорого стоят.
      – К примеру?
      – Сто баксов в час.
      Я чуть не подавился куском курицы.
      – Ты что, дурак?
      – Нормальные расценки.
      – Штука рублей.
      – Согласен, – он живо протянул руку.
      – В день.
      – Не. Ты что, издеваешься?
      – Тогда до свидания. Давай фотку.
      – Хорошо, только прибавь накладные расходы, – охотно согласился он.
      – Что в них входит?
      – Бензин, подкуп персонала, еда и прочее.
      Я подумал, что если он каждый день будет завтракать, обедать и ужинать, как сейчас, то получится даже больше основной платы.
      – Но не более пятисот рублей в день, – предложил я.
      – Годится, – он опять протянул мне руку.
      Можно быть уверенным, что ему вполне хватит фантазии, чтобы эти пятьсот рублей сверх тысячи предъявлять мне каждый день.
      Апрельцев стал задавать мне всякие вопросы, причем интимные. Я не был готов к этому и большинство из них игнорировал. Я продиктовал ему номер «десятки», на которой ездила жена, нарисовал схему маршрута, а вот с адресом больницы, в которой она работала, вышла заминка. Я его не помнил. Пришлось тоже объяснять на пальцах.
      Между прочим, я ел абсолютно столько же, сколько мой собеседник. Не отставал ни на кроху. Единственное, что пропустил – пиво и вино, зато наверстал двумя стаканами сока. Под конец мне стало плохо, пуговица на брюках могла лопнуть в любую секунду. Я не представлял, как можно двигаться после такого перекусона. Этого прожору нужно свести с Чебоксаровым и устроить соревнования. Любопытное будет зрелище. У них совершенно равные шансы на победу.
      – Когда приступишь?
      – Прямо сейчас, как только получу аванс.
      – Сколько?
      – Тысяч десять.
      – Вот тебе трояк на два дня, дальше будет видно. Я думаю, что все можно выяснить дней за пять, а может и меньше.
      – Щедрость не является отличительной чертой твоего характера.
      Мы пожали друг другу руки на прощание, но встать со стула я смог только со второй попытки. Для того чтобы переварить такое непомерное количество пищи кровь отлила не только от головы, но и от конечностей. Пока я двигал свое тело от крыльца ресторана до машины, телефон позвонил три раза.
      – Я еду в офис, – сказал Дальтоник. – Ты где?
      – Пытаюсь двигаться в том же направлении.
      – Хорошо, нужно пообщаться.
      Через секунду Лариса сообщила, что нас дожидаются московские представители страховой компании. Сразу за ней дал о себе знать Полупан:
      – Тебе знакома фамилия Лобиков?
      – Нет.
      – Ладно.
      – Что опять кто-нибудь сгорел?
      – Да, петарда и алкоголь.
      – Я считаю, что ты сейчас занимаешься глупостями.
      – Я ищу связи, совпадения и повторы. Может выстрелить.
      Я не стал посвящать его в свои подозрения относительно сексуальной распущенности своей жены. Тем более что в этом нет ничего странного.
      Меня бросило в пот. Может быть, потеплело на улице и печка чересчур топила, а, скорее всего, это была моя собственная реакция на звонки. Чебоксаров не сказал, что все нормально. Он мог бы сказать: «Еду из «Госкомимущества», все в кайф, давай обсудим»! Он так не сказал, значит там полная лажа. В приемной сидят Московские страхователи, они уже вынесли вердикт и мне почему-то казалось, что он не в нашу пользу. И еще этот Полупан со своими пожарами! И так у меня от одной мысли об огне крыша едет.
      На светофоре пришлось резко затормозить. Отвлекся. Никого не задел, но пихта на заднем сиденье сдвинулась с места и поцарапала кожаное сидение.
      Мы с Колькой подъехали к офису одновременно. Я успел на лестнице спросить его:
      – Ну, что там? Лажа?
      – Полная. Я вызвал Спарыкина. Он обещал через час подъехать. Нужно принимать решение.
      Я так и знал. Значит со страховкой тоже выйдет облом.
      – Давай вместе пообщаемся с москвичами, – попросил я партнера.
      – Ты ведь обещал, что сам будешь вести дела по страховке.
      – Пожалуйста, – жалобно промычал я.
      Чебоксаров посмотрел на меня осуждающе, как будто я пукнул при людях.
      – Говорить будешь ты, – уточнил он.
      – Конечно, – я бы подтвердил что угодно.
      В приемной сидели два мужика. Одного из них я знал, у него была фамилия Егоров, он был местным представителем компании. Второй мужчина выглядел более представительно – широкие плечи, колющие глаза и дорогой костюм. Наверное, когда-то он служил в силовых структурах.
      Мы все прошли в кабинет к Чебоксарову. Лариса принесла чай. Тут у меня случился провал. Я перестал понимать некоторые слова, и даже звуки. Я ощущал, что происходит, впитывал картинку, но смысла разговора не улавливал. Тупо кивал головой и улыбался. Колька строил мне рожи и подавал отчаянные знаки, но я молчал и продолжал находиться в сомнамбулическом состоянии, неотрывно смотрел на москвича понимая, что ничего у нас не выйдет.
      Гости разложили на столе какие-то бумаги. Они что-то объясняли Дальтонику, тот говорил и всячески пытался вывести меня из ступора. Наконец я начал понимать некоторые предложения, но, услышав загадочные и пугающие слова: «испытательная пожарная лаборатория», опять впал в транс. Так прошло минут пять. Егоров встал и куда-то ушел.
      – По бумагам у вас все сходится и все правильно, – сказал москвич. После этих слов я включился и опять все начал понимать. – По документам в момент пожара на вашем складе находилось товарно-материальных ценностей на один миллион восемьсот тысяч рублей. По входящим ценам. В результате пожара все эти ценности сгорели. Я хочу донести до вас пару моментов. Несмотря на то, что склад застрахован у вас на три миллиона, я прошу, чтобы вы отбросили мысль об этой сумме. Возмещать мы будем – если будем – только реальные убытки. Это вам понятно?
      – Конечно, – панически согласился я.
      Колька посмотрел на меня с презрением.
      – И еще, несмотря на то, что все бумаги в порядке, у меня есть стойкое ощущение, что в вашем случае что-то не то.
      – В каком плане? – как ни в чем ни бывало поинтересовался Дальтоник.
      – У меня огромный опыт, еще с прошлой работы. Если вагон с товаром только что пришел и сразу сгорел, то тут что-то не чисто. Возможно, вы не специально планировали ввести нас в заблуждение, скорее всего, просто все так совпало, вагон пришел, разгрузить не успели, тут как раз пожар. А почему бы и нет?
      – Вы за кого нас принимаете? – возмутился Чебоксаров.
      – Ладно, ладно, – москвич достал портфель и открыл замки. – Я специально отослал Егорова, – он достал какой-то прибор с антенной и положил на стол. – Я все предусмотрел, – он указал пальцем на непонятный предмет. – Не горят, значит в этой комнате микрофонов нет. Вы поймите, стоит мне поговорить со сторожем или любым другим аборигеном, все сразу станет ясно. Вы, парни, погорите.
      Я чуть не грохнулся в обморок. Слово пожар встречалось в его речи слишком часто.
      – Это все чушь, – опять сказал Колька.
      – Возможно, – согласился москвич. – Но я вам предлагаю следующую вещь. Вы мне обещаете материальное вознаграждение, а я – быстрое поступление денег. Можем назвать это так. За скорость. Всего ничего – пятьсот тысяч. Причем после того, как деньги упадут на ваш счет.
      – А если мы не уплатим? – спросил я.
      – Я смогу возобновить расследование на основании новых фактов. Факты я организую. Поймите, парни, у меня скоро пенсия.
      – У нас все законно, – упрямо повторил Чебоксаров.
      – А я не тороплю. Вот мой федеральный номер, – он протянул визитку. – Сутки я еще здесь. Позвоните, скажете одно слово: согласны. Я сообщу Егорову, что вы оставили документы на ознакомление и подпишете только завтра.
      С этими словами он покинул наши чертоги.
      – Ты конченый мудак, – набросился на меня Дальтоник. – Сам заварил всю кашу и в кусты.
      – Извини, заклинило.
      – Ну, и что теперь делать будем?
      – А че? Все нормально. Отвалим ему пятьсот штук. Наверное, можно и скинуть сотку. Два процента на обналичку. Навар – лимон. Нам даже уговаривать его не пришлось. Он все сделал за нас. При этом мы ничем не рискуем. Башляем только после поступления денег.
      – Да дело не в этом, я изначально был против затеи. Ты все организовал, а выпутываться, как обычно, предоставил мне.
      Он был прав. Я даже не злился за то, что он держал мою жену за руку.
      – Я ему завтра позвоню и скажу, что мы согласны. Это я беру на себя.
      – Тоже мне – герой.
      Мне захотелось разрядить обстановку.
      – С этой повязкой на руке ты прямо как Щорс из песни.
      – У Щорса голова обвязана, – не согласился со мной Колька.
      Пришел Спарыкин. От него веяло молодостью и энергией. Не смотря на десять лет разницы, он выглядел моложе меня. Он сразу приступил к делу.
      – Давай, рассказывай, – обратился он к Кольке.
      – Короче, нам в любом случае придется съезжать с завода. Ни с вьетнамцами, ни с Урожаевым никто за нас биться не собирается ни за какие деньги. Во-первых, я выяснил, что этот Урожаев какой-то там родственник губернатору. Вроде бы со стороны жены. Во-вторых, он из их среды, а мы засранные коммерсанты. Ничего страшного, говорят, переезжайте и начинайте на новом месте. Убытки никого не волнуют.
      – А тот факт, что вьетнамцы вытесняют русских и лишают область налогов? – спросил я?
      – Там все работают на свой карман. Если что-то и делается для области, только чтобы с работы не выгнали. Временщики. Попал в обойму – хапай! Его ведь туда и поставили для того, чтобы успешно все разворовал.
      – Блядь, что у нас за страна такая!? – в сердцах воскликнул Спарыкин.
      – А, твои-то менты не лучше, – напомнил я.
      – Вот я и говорю. Ничего святого.
      – Я почему-то так расстроился, – пожаловался Чебоксаров. – Даже давление подскочило до ста тридцати. Не знаю, что делать. Никакой уверенности в завтрашнем дне. Хоть за границу сваливай.
      Мысль про заграницу показалась мне знакомой.
      – И еще, я понял самое главное, – продолжил Колька. – Мы с вами, дорогие друзья, оказывается полный ноль. Никому мы не нужны, никто за нас горой не встанет. Все наши связи – ерунда. И деньги тоже. Чтобы в этой стране что-то значить, нужна власть. Вот когда ты работал в ментовке, – Колька кивнул на Спарыкина, – у нас была власть, какая-никакая. А теперь вообще: за плечами одна пустота.
      – Валить надо за кордон, – мне захотелось поделиться своими мыслями на счет теплого моря и пальм. – Все продать и валить.
      – Или идти депутатом, – сказал Спарыкин.
      – Мне кажется, что в этой стране никогда ничего хорошего не будет, – обречено сказал Дальтоник.
      – Да не паникуйте вы, – полковник уже был не рад, что затеял этот разговор. – Все еще образуется. Смотрите, какой год был позитивный. Все налаживается. Россия возрождается.
      – В этой стране никогда не было порядка. Никогда ничего хорошего не происходило.
      – До революции не было лучше страны, – не сдавался Спарыкин.
      – Ты вообще книжки читаешь? – поинтересовался Колька. – Ты в школе учился? Открой любого классика. Салтыков-Щедрин, Достоевский, Гоголь, Толстой, Чехов. Мздоимство, воровство и вековая тупость. Черная дыра. Ни нам, ни нашим детям, ни нашим внукам не видать тут просвета. Не знаю как вы, а я каждый день жду подвоха. Кроме бабок ни о чем думать не могу.
      – Я тоже ни о чем кроме работы не думаю. Надоело. Нужно купить пляж на острове. Дом. И косить капусту с туристов. Пальмы, солнце и голубые водопады.
      – На острове пусть обезьяны живут, – сказал Колька. – Ехать нужно в Европу. Цивилизация, демократия, континент. Достопримечательностей до конца жизни не осмотреть.
      – Ребята, – перебил полковник. – Давайте вначале здесь дела закончим с вьетнамцами, а потом, пожалуйста, кто куда, хоть на острова, хоть в Европу. Лично я остаюсь.
      – Что с помещениями? – спросил у меня Дальтоник. – Ты смотрел мою выписку?
      Я сбегал за бумажкой, и мы стали усиленно обсуждать описанную в ней недвижимость. Через двадцать минут все сошлись на мысли, что нужно покупать магазин в центре за три миллиона.
      – Где брать деньги? – задал я риторический вопрос. – Продажа срочная. Риэлторы просят пятьсот тысяч сразу. И потом еще два с половиной лимона в течение двух недель.
      – Ну, пятьсот штук мы заплатим мгновенно и без проблем по овердрафту, – стал размышлять Чебоксаров. – Остальное быстренько возьмем в кредит. Банк даст. Лишь бы из-за новогодних каникул заминка не вышла. А вот как отдавать будем? Вот это – вопрос. Не просадить бы фирму. Эти деньги истратятся, по существу, впустую, и прибыль приносить не будут.
      – Выкрутимся, – сказал я. – Подойдет срок расчета, перезаймем в другом месте, рассчитаемся и тут же снова возьмем.
      – Двести тысяч вытрясем с воров, – вставил Спарыкин.
      – Что-то я очень сомневаюсь, – не согласился я.
      – Запомни мои слова. Они принесут. Если у мужика есть хорошая машина, значит, деньги будут. Ты бы нашел для сына?
      – У меня дочь.
      На какое-то время все замолчали, раздумывая о том, откуда бы взять бабок.
      – Получим лимон за страховку, – вспомнил Колька.
      – Но, ведь нам, насколько я понимаю, придется пустить его на закуп бумаги, – сказал полковник.
      Мы с Дальтоником переглянулись.
      – Давай, рассказывай, – попросил я напарника.
      Чебоксаров рассказал полковнику о том, какую аферу мы провернули со страховкой.
      – Идиоты, – восхищенно пробормотал тот и почесал затылок.
      – Идиоты – не идиоты, а этот лимончик нам в самый раз будет, – похвастался я. – Причем, там не чистый лимон, а еще триста штук сверху.
      – Итак, – начал складывать Чебоксаров. – Двести штук выбиваем с воров, лимон триста получаем со страховой компании – вот уже половина суммы набралась. Нам бы еще штук пятьсот, а третий лимон как-нибудь за год заработаем.
      – Обидно, что в связи с переездом нужны дополнительные капиталовложения, – пожаловался я. – Во-первых, придется делать ремонт. Во-вторых, увеличатся расходы на рекламу, новое место нуждается в усиленной раскрутке. В-третьих, из-за перемены адреса и номеров телефонов непременно потеряем процентов тридцать оборота.
      Спарыкин все еще с остервенением чесал затылок. Я посмотрел на его бычью шею и не удивился бы, если вдруг увидел там потоки крови.
      – Я знаю, как вытрясти с узкоглазых пол-лимона, – неожиданно громко сказал он.
      Мы встрепенулись.
      – Послушайте мой план, – сказал полковник. – Я его давно вынашиваю.
      Его лицо приняло торжественное выражение. Из его повествования я узнал много нового. Например, для меня стало открытием, что в середине восьмидесятых вьетнамцев в Советском Союзе было уже видимо-невидимо. Они вкалывали на трудоемких рабочих местах, в частности на ленинградском фанерном комбинате и уже тогда сформировали преступные сообщества. Именно с этого комбината во времена молодости Спарыкина к нам в область приперлась стайка ням-нямов надеясь продать западные шмотки трудовому населению в спекулятивных целях. Полковнику уже тогда пришлось участвовать в их отлове, и он именно в те времена понял глубинную сущность азиатов:
      – Основная черта их характера в том, что кроме своих земляков они никому не доверяют. Мало того, они путаются в наших госструктурах и слабо отдают себе отчет в том, кто и за что у нас отвечает. На этом мы их и поймаем. И еще, они – ссыкуны.
      Его план был по-ментовски прост, прямолинеен и туповат. Но, он мог сработать, причем с высокой долей вероятности. Мы как-то все повеселели. Я даже заулыбался. Причем настроение у нас улучшилось совсем не из-за возможных денег, просто хотелось взять реванш.
      – Только надо просить больше. Они не успокоятся, пока не сторгуют процентов двадцать, – продолжал напутствовать Спарыкин. – Вот тебе его визитка. Звони. И, пожалуйста, будь вежлив, – он протянул мне белый квадратик. Я набрал номер.
      – Алло, – сказал мужской голос.
      – Мне нужен Нгуен Зуй.
      – Я вас слушаю, – он говорил почти без акцента.
      Я представился и пояснил, что являюсь представителем арендаторов с завода геофизического оборудования.
      – Хотелось бы с вами встретиться.
      – Зачем?
      – Поговорить.
      – Я очень занят, до вашего Нового Года никак.
      – Очень жаль. Просто мы хотели освободить помещение до праздников, потому что уезжаем отдыхать, – я мучительно перебирал в уме все известные мне курорты. Ничего солидней «Острова свободы» на ум не пришло, – на Кубу. До этого момента нам бы не помешало обговорить некоторые нюансы с новыми хозяевами, то есть с вами. Но, раз вам некогда, то придется встретиться после нашего приезда. В числах двадцатых января или в начале февраля. И только потом переезжать.
      – С первого января у нас договор об аренде.
      – Вот я и говорю. Зачем вам терять месяц? Возможно вы не в курсе, но ваш договор можно оспорить в арбитражном суде. Процесс может затянуться до марта.
      Он молчал минуты три. Сообразительным парня назвать никак нельзя.
      – Где вы хотите встретиться? – видимо перспектива затягивания открытия рынка его все-таки не устраивала.
      – На заводе. Завтра в обед. Мы торгуем бумагой.
      – Я приеду в два.
      – Отлично, – сказал я и вздрогнул. Дурные привычки прилипчивы.
      – Противно! – сказал Чебоксаров, после того, как я положил трубку, – Противно! С какой стати мы должны с ним любезничать? Надо валить из этой засраной страны. Здесь в любой момент могут кинуть, продать твое место какому-нибудь эфиопу или посадить ни за что ни про что. Надо валить, пока молодой. В Европу.
      – Там медицинские услуги очень дорогие, – сказал Спарыкин. – Ты разоришься на уколах.
      Чебик не нашелся что ответить. Аргумент был веским и, возможно, решающим.
      Мы распрощались. Спарыкин отправился по своим неисповедимым путям, а я пошел к себе.
      – Не забудь поговорить с генералом, – крикнул полковник с лестницы.
      «Лишь бы он был дома вечером. Причем без Беллы», – подумал я.
      На моем рабочем столе лежала книга «Путин и КГБ». Я принялся ее листать, но слов не понимал и снимков не видел. Мысли в моей голове совсем запутались. Жена, напарник, вьетнамцы, пожары, воры и предстоящий переезд. Все это не вязалось между собой. Я понял, что основное чувство, которое я сейчас испытываю – это страх. Он был разноплановым и состоял из нескольких составляющих. Первое, что лежало на самой поверхности – это страх перед огнем, чуть поглубже боязнь того, что в результате каких-то событий изменится в худшую сторону уровень жизни, к которому я так привык. Если быть проще, этот второй страх можно охарактеризовать как страх потери бабок. Третьим пунктом было новое для меня ощущение, возможной моей несостоятельности как самца. Этот страх был самым необычным и самым сильным. Были внутри еще всякие фобии поменьше, но мне и этого хватало.
      По собственному жизненному опыту я знал, что после первой же рюмки жизнь начнет налаживаться, но мне хотелось казаться самому себе сильным и разрулить невзгоды без применения антидепрессантов.
      Зашла Лариса и положила на стол расписки наших воров и их поручителей. Впрочем, поручители были только у Кирилла. За Глеба никто горой не встал.
      Я убрал документы в портфель.
      Потом пришел Федя и рассказал, что положение с программным обеспечением еще хуже, чем он мог предположить, поэтому работа займет много времени и, что самое главное, денег. В принципе ничего другого я от него и не ждал. Это могло быть правдой, а могло быть и выдумкой. Каждый преследует свои цели.
      Потом выяснилось, что у нас в мебельном цеху уже два дня царит крупный скандал. Одному шишке с нефтеперерабатывающего завода установили в квартире шкаф-купе на пять сантиметров уже, чем он заказывал. Мужик бегал по ангару и грозился всех поджечь (опять!) и уволить, потому что до Нового года осталось фиг да маленько, а исправить никто ничего не успевал. Ситуация явно требовала моего присутствия. Я бросил в портфель Аркашкину книгу и отправился в мебельный цех.
      На месте выяснилось, что этот мудила сам виноват. Он так написал цифры три и восемь в листке заказа, что отличить их мог только ясновидящий, причем восьмерка у него больше походила на тройку. Я для приличия поорал на ни в чем не повинных работяг и мастера, пообещал мужику, что мы все исправим за свой счет, но такие глубокие шкафы, какой просит он, теперь уже никто не делает, потому что это не европейский стандарт. Потом я опустил руку в карман и нажал на сотовом те кнопочки, которым меня учил Чебоксаров. Когда телефон зазвонил, я стал кричать в немую трубку какую-то ересь о том, что в четвертом кабинете правительства нужно было ставить ореховую столешницу, а не мраморную.
      Мужик с нефтеперерабатывающего завода клюнул на эту мульку и слушал меня как завороженный.
      – Мы выполняем очень много правительственных заказов, – по секрету сообщил ему я. – Поверьте, тот размер, который мы поставили вам – самый оптимальный. Все уважаемые люди города заказывают только его. Посмотрите еще раз, посоветуйтесь с женой. Глубокие шкафы сейчас не в моде. Но, если захотите, мы вам все немедленно переделаем.
      Заказчик безоговорочно поверил моему вранью и ушел очень довольным.
      – Учитесь, – назидательно посоветовал я своему персоналу.
      Позвонил Шамрук и произнес несколько непонятных и загадочных фраз. Он был весел и пьян. Он меня уже достал.
      По дороге домой на всех светофорах загорался почему-то красный. Мы никак не могли разогнаться и двигались плотной и сплоченной группой. Соседние машины приветливо помахивали мне пушистыми белыми, дымными хвостами.
      Вышедший навстречу с удовольствием согласился нам помочь. Пуля вела себя агрессивно и рычала на пихту.
      Я прислонил дерево к стене и достал из портфеля книгу.
      – Вот, прими от меня подарок на Новый Год. А то потом забуду.
      – Спасибо.
      Генерал искренне обрадовался книжке. Он впился глазами в заголовок, потом начал перелистывать страницы. Видимо на него снизошло вдохновение, он готов был разродиться одной из своих знаменитых крылатых фраз.
      – Путин… Путаник… Путало… Хуепутало… – шептали его губы.
      Чело обезобразили муки творчества.
      Я не стал мешать поэту.

      На этот раз я проснулся раньше телефона. АББА заиграла как раз в тот момент, когда я зашел в туалет, спустил трусы и начал искать своего мертвого червячка. Пришлось прервать это увлекательное занятие и вернуться в комнату за трубой.
      – Это отец Кирилла.
      Вот не спится мужику.
      – Я нашел деньги, их принесли вчера поздно вечером, поэтому я не стал вас беспокоить. Я не опоздал? Еще можно спасти положение?
      – Вы не опоздали, сегодня как раз последний день.
      – Куда принести?
      – В офис, желательно до часу. Я напишу расписку, а ваши бумаги порву.
      – Я приеду к открытию.
      Я брился и с раздражением разглядывал свою морду. Вообще-то меня раздражала не только она. Меня раздражало почти всё и все. Чебоксаров – понятно почему, Макарыч – за шутовство и вранье, для меня загадка, как он дослужился до генерала, Аркашка Спицын – за неутомимость, Шамрук – за алкоголизм, Петровна – за попрошайничество и так далее. Все это раздражение отражалось по утрам на лице, что еще больше раздражало. Вода из крана смывала с бритвы часть моего естества и уносила в неизвестность. Побрившись, я принялся с остервенением тереть щеки, надеясь смыть вместе с мылом недовольную мину. Похоже, мне это удалось. Мировой океан пополнился еще одной гримасой. Может быть, когда-нибудь, если я, наконец, окажусь на своем песчаном острове, она попадется мне на глаза в виде пены на золотом берегу, и я рассмеюсь над ней и над всей моей теперешней жизнью.
      Крепись, парень. Я улыбнулся сам себе чистыми и ровными металлокерамическими зубами.
      Сегодня мне надо кого-нибудь трахнуть. Обязательно. Я чувствовал в себе силы. Хватит уже. Все должно налаживаться. Последовательно. Воров разоблачили. Деньги, похоже, возвращаются. Со страховкой все нормально. Теперь нужно закрыть вопрос с членом. А там может и «ням-нямы» раскошелятся и подозрения в неверности супруги не подтвердятся.
      Порывшись в шмотках, я нашел визитку москвича из страховой компании.
      – Мы согласны.
      – Очень хорошо. Ждите деньги в конце января.
      Вот и весь разговор. Неплохо. Приятно начинать новый день.
      Из спальни вышла жена, закинула руки за голову, поправила волосы и сказала:
      – Привет.
      Какой смысл надевать ночнушку, которая мало того, что не греет, но и совсем ничего не прикрывает. В принципе у нее все ночные рубашки такие. Сто лет мне было пофигу, даже нравилось, но теперь я усмотрел в фасоне элемент распущенности.
      Из детской вышла Маринка, закинула руки за голову, поправила волосы и сказала:
      – Привет.
      Удивительно. Одной – тридцать, другой – девять, а разницы никакой. Все так же плавно и женственно. Как будто их где-то этому учат. Надеюсь, они заметят, что я разогрел им завтрак.
      Сегодня мне почему-то не хотелось разговаривать с Макарычем, но проскользнуть мимо генерала не удалось.
      – Здорово, – скрипнул он дверью.
      – Привет.
      – Послушай, давай еще раз уточним, что я должен сегодня делать?
      – Ничего. Гони порожняк.
      – В смысле?
      – Мети пургу.
      – Ясно. Я уже отвык врать, – соврал он. – Забыл, как это делается.
      Я чуть не расхохотался. Клоун.
      – Так вспомни. Напрягись, поройся в воспоминаниях.
      – Я каждый день в них роюсь. У меня только они и остались. Знаешь, в юности воспоминаний почти нет. Откуда им взяться? В голове одни мечты. Причем бестолковые. В твоем возрасте мечты все еще преобладают, но их уже активно теснят воспоминания. Они смешиваются с мечтами и оттого мечты становятся не такими глупыми. А у стариков почти никаких мечтаний – одни воспоминания. Знаешь, я понял, в чем смысл жизни. Он – в воспоминаниях. Именно они и есть наше настоящее богатство. Не деньги, не квартиры и машины, а именно воспоминания. Если они хорошие, значит ты прожил хорошую жизнь, а если плохие, – значит все зря. Мой тебе совет, прежде чем совершить какой-то поступок, подумай, как ты потом будешь о нем вспоминать
      – Человеку свойственно себя оправдывать.
      – С возрастом это проходит.
      Он замолчал, а я напомнил, что мы ждем его к двум часам, попрощался и спустился в гараж.
      То, что Макарыч с радостью согласился нам помогать, еще ничего не значило. Обычно болтливые и пафосные люди на поверку оказываются мыльными пузырями. Он может не прийти, а потом придумать какую-нибудь отговорку.
      Похоже на улице потеплело, исчезла морозная дымка, снег стал грязным. Дворник у ворот движениями сеятеля разбрасывал соль. Мне кажется, что он запомнил подачку и теперь специально меня поджидает.
      Я немного опоздал. Девчонки уже открыли фирму, Вероника у компьютера густо мазала пухлые губы помадой цвета спелого помидора, по залу рывками передвигался отец Кирилла.
      – Ну что же вы опаздываете! – истерично крикнул он, завидев меня. – Давайте быстрей, пока не поздно.
      Я попросил его отдать деньги Веронике, чтобы она пересчитала их на купюросчетной машинке. Когда она подтвердила сумму, я написал на бумаге, что получил от такого-то сумму в сто сорок тысяч рублей и претензий к своему бывшему работнику и его поручителям не имею. Потом я достал из портфеля их расписки и отдал смущенному папе.
      – Вы точно знаете, что теперь его оставят в покое? – подозрительно спросил он.
      – Абсолютно точно, у нас все под контролем. Успокойтесь.
      – Я хочу, чтобы вы подали сигнал при мне, – не унимался он.
      Я позвонил Спарыкину. Тот долго не брал трубку, наконец, подал признаки жизни.
      – Деньги от Кирилла получены, – сказал я. – На него можно закрывать дело.
      – Так не получится, – сонно возразил полковник. – На одного дело закрыть невозможно. Дело или закрывается на обоих, или отдается в следствие. Я не вижу способа оставить одного в покое, а второго держать под прессом. Они оба подозреваемые.
      – Но ведь Кирилл уже рассчитался!
      – Ну и что. Он преступник. Давай выбивать бабки из второго, потом позвоним нашим парням. Время еще есть.
      – Что они говорят? – громко и испуганно спросил отец Кирилла.
      Я жестом попросил его заткнуться.
      – Мы человеку обещали, что, как только получим бабьё, сразу порвем все бумаги.
      – Че пристал. Я не против. Позвоню парням в УВД, дам отбой. А с того, со второго, похоже, и брать нечего. Устроим его на работу к своим ребятам, а зарплату будем сами получать по расписке. Только штуку на жратву оставим. Ты этого деятеля успокой, а второму пока ничего говорить не будем. Пусть ссыт. Как продаст корову и телевизор, так перестанем таскать.
      – Договорились.
      – Что они говорят? – опять заволновался отец Кирилла, когда я положил трубку.
      – Вначале не хотели закрывать дело, думали подождать, пока второй не рассчитается. Но я их убедил. Успокойтесь, вашего сынка больше дергать не будут.
      – Спасибо вам огромное, – недоверчиво произнес он.
      – Раньше надо было за сыном смотреть, тогда бы не пришлось здесь свиристеть.
      – Это понятно, – он собрал со стола клочки изорванной расписки, сложил в карман и, ссутулившись, пошел к выходу.
      Вот и отлично. Основная часть денег у нас. Мы одержали победу. Только она почему-то не радует.
      Больше мне здесь делать было нечего. Я взял деньги, выждал паузу, чтобы отец Кирилла успел завести машину и свалить, и тоже направился к дверям. До Нового Года три дня. По лестнице метались люди, блестя разноцветными свертками. Я уже спустился на первый этаж, потом принял решение и вернулся.
      Думаю, что Чебоксаров меня не осудит.
      Я завел Веронику в кабинет, достал из портфеля деньги, отсчитал пять тысяч и вручил ей за преданность. Она не ожидала и чуть не разрыдалась от счастья. Какой это кайф, делать добрые дела! Завидую Богу.
      Интимность момента нарушил молодой и пытливый мент – Федя. Он ворвался в комнату, мельком взглянул на меня, увидел покрасневшие набухшие глаза Вероники, потом, как любой нормальный мужчина, уставился на ее грудь. Он, наверное, что-то там подумал.
      – Ты как здесь оказался? – вырвалось у меня.
      – Я там уже все закончил. В том смысле, что изучать материал. Сейчас мне осталось познакомиться с местной техникой. Вероника вышла, прижимая к груди деньги.
      – Ну, и что скажешь?
      – Нам нужна единая сеть, – он так и сказал: «нам». – Один гигантский сервер и толковая прога. Я один не справлюсь. Нужен помощник и аванс.
      – Скоро Новый Год, – догадался я. Близость праздника объясняла его рвение.
      – Вот именно. Кое-какие машины давно пора менять. Что мы имеем? Три мертвых кулера. Один Аладдин уже на подходе и два других не за горами. Почти все писюки глюкавые. Правда, все моны – гнусмасы, и даже два на очко, но зато клавы, флопики и сидюки – пенсионеры. Софт – ботва! Две машины – рикши. Пару асусовских четвертых пеньков нам бы не помешали. Короче, я один не справлюсь.
      Я насторожился, услышав знакомые слова.
      – Пару чего?
      – Пару «асусов». «Асустек» – фирма производитель, один из лидеров в производстве матерей, видях и сидюков.
      – Каких матерей?
      – Ну, материнских плат. Это терминология такая.
      – Феня что ли?
      – Угу. Компьютерная.
      – Теперь переведи. Что за пеньки?
      – «Пентиум». В общем, я сказал, что не мешало бы прикупить пару компьютеров пентиум четыре, на платформе «Асустек».
      – Теперь ясно.
      Я помнил, что именно такие непонятные слова встречались в записях Виталика на Лениных рисунках. Оказывается, это всего лишь рабочие записи, а я то возомнил какую-то шифрограмму.
      Федя шмыгнул носом. Он очень сильно напоминал покойного Виталика высокомерным и вместе с тем отсутствующим взглядом.
      – Я так понимаю, что до Нового Года ожидать пополнения машинного парка не приходится, – высказал он предположение. – Закончить я тоже не успею. Аванс хоть дадите? Хотелось бы срубить немного чикосов до утренников. Деньги ведь нужны тогда, когда они нужны.
      – А они нужны всегда.
      – И чем их больше, тем они нужнее.
      – Говоришь, Макарыч – твой любимый препод?
      – Ага.
      – Не люблю я платить деньги до завершения работы. Есть такая старинная русская примета, если тебе надоел работник – дай ему аванс, он исчезнет. Но тебе заплачу.
      – Вы тоже учились у Макарыча?
      – Чему-то безусловно.
      – Он очень авторитетный человек.
      Опять мои собственные впечатления отличались от мнения окружающих.
      Федя опять шмыгнул носом, да так сильно, что сопли, несомненно, провалились в желудок.
      – Ты спал со своей секретаршей? – неожиданно спросил Федя, перейдя на ты.
      – С Ларисой, что ли?
      – Да.
      – Не твое дело. Мал еще.
      – Думаю, что спал. Ты в ее вкусе.
      – Это она тебе сказала?
      – Ты знаешь, что она хранит в своем писюке немного мяса?
      – Чего?
      – Порнографические видеоролики. Она их сильно прячет. Ее винт разбит на шесть дисков. Так вот, она хранит их в диске «Н», в самой дальней папочке с зашифрованным названием «сохраненные файлы», чтоб никто не догадался. Там куча всякой лажи и несколько роликов. Никто бы не нашел, а я вытащил. Я любого могу вывести на чистую воду.
      – А при чем здесь я?
      – Там качество шибко плохое. Но все мужики как один твоей комплекции. Такие же жирные. На одно лицо. Я вначале даже подумал, что это – ты. Но те постарше. А девки все – малолетки. Интересное кино.
      – Спасибо за комплимент.
      – Не за что. Качество лажовое. Любительское. Но, я слышал, что многие от любительского тащатся.
      Я попросил Веронику выдать Феде пять тысяч аванса с выручки и, наконец, спустился в машину.
      Тут же позвонил Чебоксаров.
      – Я сижу в риэлторской конторе. Все на мази. Подписываю договор, потом еду в банк, скидываю им все деньги, которые есть на счету, остальное до пятисот добиваю по овердрафту. Никто не передумал?
      – Подписывай.
      – Добро. Слушай, сейчас не магнитные бури случайно? Голова прямо раскалывается.
      – Не знаю. Спроси у Ольги. Ты ведь ее сегодня увидишь.
      – Увижу, – не стал отпираться он.
      Неожиданно мне пришло в голову, что все эти мнимые болезни придуманы Дальтоником только для того, чтобы иметь повод для встреч с моей женой.
      По улицам не проехать. Намело сугробов и, как это у нас всегда бывает, в самый час пик на дороги выехала снегоуборочная техника.
      Прибыв в офис я с нескрываемым интересом посмотрел на Ларису. Она подняла глаза, похлопала ими, поздоровалась и покраснела. Никогда не замечал за ней нездорового интереса к сексу. В период наших отношений она казалась мне даже слегка холодноватой. Век живи – век учись. Интересно, как бы эту заштампованную фразу переделал Макарыч?
      Не успел я сесть за стол, как в кабинет ворвался Аркашка.
      – Я слышал, мы переезжаем? – с порога спросил он.
      – Да.
      – Все-таки ням-нямы нас турнули.
      – Внешне – да. Но мы еще не сдались.
      – Что-то не совсем верится в ваши храбрые заявления.
      – Но страховку мы все же выбили.
      – Серьезно? Это по настоящему радостное известие! Хочу вытащить свою долю до Нового Года.
      Я совсем забыл, что мы что-то должны Аркашке.
      – Ты совесть-то имей, – попытался я охладить его пыл. – Пусть вначале деньги поступят. Да и нужна нам теперь каждая копейка. Мы выкупаем помещение в собственность. Весь год будем еле-еле сводить концы с концами.
      – Слышь, шеф, это ваши проблемы. Вы мне обещали процент, будьте добры выложить.
      – Что-то я не понял. Это ультиматум?
      Спицын стушевался.
      – Ну, нет, – он сменил тон. – Просто вы обещали. А когда придут деньги?
      – В конце февраля.
      – Март я могу потерпеть.
      – Так-то оно лучше. Не зарывайся.
      Аркашка хотел еще что-то сказать, помялся, переминаясь с ноги на ногу, как конь в стойле, но ничего не выдал, попрощался и пошел к двери.
      – Слушай, Спицын, – остановил я его, – помнишь, ты рассказывал про двух проституток? Все-таки где ты их подцепил?
      Аркашка изобразил на лице интенсивную умственную деятельность, потом, ощутив о чем речь, сообщил:
      – Не помню, шеф. Хоть убей, может по объявлению в газете, может на проспекте.
      – Ладно.
      – Не знал, что ты интересуешься жрицами любви.
      – Иди, давай.
      Разговор с Аркашкой оставил неприятный осадок. Я похлопал себя по карманам и вспомнил, что уже второй день не курю. Чтобы исправить эту оплошность я позвал в кабинет Ларису. Пока я курил с закрытыми глазами, а она рассказывала всякую чушь про жизнь коллектива, мне пришла в голову мысль, что в принципе можно конечно и ее трахнуть. Но Лариса меня больше не заводила. А вдруг я не смогу? Было страшно. Я с удивлением обнаружил, что мне не безразлично ее мнение. Нужно попробовать с кем-то незнакомым. Решено, поеду за проститутками.
      Прежде чем взяться за работу я позвонил Спарыкину.
      – Слушай, – сказал я ему после приветствия, – мне не нравится Спицын. По-моему, он начал борзеть. Я передал полковнику сегодняшний разговор с Аркашкой.
      – А на кой вы ему проценты пообещали? – удивился он.
      – Не знаю. В тот момент нам это показалось разумным.
      – Никаких денег ему не выплачивайте. Я с ним поговорю.
      – Мы же обещали.
      – У него рыло в пуху.
      – Я помню, ты намекал. Расскажи.
      – Он открыл на жену и брата пять розничных магазинов, а весь товар берет у нас по самым дешевым ценам.
      – А в чем криминал?
      – Он, получается, сам себе отпускает товар по последней колонке. Эти цены мы даем только тем клиентам, которые платят вперед на сумму не менее двухсот тысяч. А его магазины рассчитываются с нами по полной реализации. Разница в сорок процентов. Эти проценты он кладет себе в карман. Если мы ему предъявим, то он нам еще должен останется.
      – А что же ты молчал?
      – Знаешь, когда люди торгуют стеклянной посудой, они определенный процент списывают на бой. Я считаю, что приблизительно такой же процент нужно всегда списывать на воровство при вычислении прибылей. Наш директор пока не превысил величину этого процента, поэтому я ждал, пока накопится приличная сумма. Да и момента не было. Важно не просто уличить Аркашку, но и поиметь с этого выгоду.
      – А теперь момент настал?
      – Теперь настал. Я его поставлю на место. Не переживай, у меня на каждого работника папка. Увидимся в два. Ты поговорил с генералом?
      – Он обещал. Но, я не уверен. Слишком уж много он болтает.
      – Запомни, если Макарыч обещал, значит, так оно и будет.
      Я ему не поверил.
      В комнате было холодно, или мне так казалось. По крайней мере, меня трясло. Несколько раз я подходил к батарее и клал руки на радиатор.
      Некоторое время я плодотворно работал. Все входившие работники были нарядно одеты и нездорово веселы. Они запаздывали с ответами и не принимали мои замечания всерьез. Петровна притащила грамоты и попросила их подписать.
      – Надеюсь, что вы сегодня оба будете присутствовать. Тогда поделите грамоты между собой, кто кому будет вручать.
      – Где присутствовать?
      – Сергей Леонидович, сегодня у нас корпоративная новогодняя вечеринка, – освежила она мою память.
      Потом позвонил Дальтоник:
      – Договор я подписал, деньги перекинул. Меня не теряйте, я поехал на электрофорез, к двум подъеду.
      Минут через пятнадцать дал о себе знать Апрельцев.
      – Они встретились. И пошли в больницу. У меня вот какая мысль. А что, если они забавляются где-нибудь на больничных топчанах?
      Я поразмыслил над его словами.
      – Вряд ли. Он обследуется и принимает процедуры.
      – А что, у него какая-нибудь серьезная болезнь?
      – Да, болезнь мозга.
      Апрельцев непонятно присвистнул и отключился.
      Без пятнадцати два я был на заводе в нашем «канцелярском» офисе.
      В комнате для менеджеров сидел одетый в форму Спарыкин. Погоны придавали его лицу свирепость. На его груди я рассмотрел шесть нашивок. Я, конечно, в этом не разбираюсь, но форма на нем была явно не парадная, а скорее полевая. Казалось, что он присел отдохнуть на секунду и вот-вот рванет на задание, пердя и отстреливаясь. По нашей задумке, один его внешний вид должен внушить, если не ужас, то, по крайней мере, некую неуверенность в души противника. С этой задачей Спарыкин справился на все сто.
      – Вы где шляетесь, придурки? – развязно спросил он. Даже голос у него изменился. Мне стало неловко.
      – Двух еще нет.
      – Нужно продумать операцию. А если узкоглазый приедет пораньше?
      – Давай продумывать, – согласился я.
      – Разговаривать с вьетнамцем будешь ты. У тебя морда более наглая. На Дальтоника посмотришь и сразу видно – размазня. Кстати, где этот раненый в голову?
      Я пожал плечами. Полковник набрал Кольку.
      – Ты где? Ясно. Коньяк ку… Ясно. Какой? Молодец. Когда при… Давай быстрей. А закуску? Молодец, – положил трубку и обратился ко мне. – Он уже поднимается.
      Спарыкин окинул взглядом помещение. У него был вид полководца, изучающего поле предстоящей битвы.
      – Будь вежлив, – стал напутствовать он. – Обращайся к нему на «Вы». Улыбайся. Если по ходу дела сможешь надавить, не бойся, угрожай, но спокойным и обыденным тоном. Если повысишь голос, считай, стрелка проиграна.
      Он встал и прошел по периметру, отодвигая столы и стулья. В это время вошел Чебоксаров, он поздоровался с нами левой рукой, а правой, все еще загипсованной, стал вынимать из огромного пакета съедобные боеприпасы.
      Надо сказать, что Колька не поскупился. На столе показались две бутылки «Хеннесси», коробка конфет и куча мясных деликатесов. Вбежавшая вслед за ним Вероника принялась резать всю эту снедь и торопливо расставлять посуду. Без двух минут два все было готово.
      – Надо немного выпить, – сказал полковник. – Чтобы бутылки были начатыми.
      – Я не буду, – отказался Чебоксаров.
      Полковник открыл крышку. Манящий аромат наполнил комнату, но я собрал в кулак всю волю:
      – Я тоже.
      – Тогда давайте куда-нибудь отольем, – предложил Спарыкин. – Наведем беспорядок в тарелках.
      Он скомкал пару белых листов бумаги настеленных на столе и нарушил ряд в ломтиках ветчины. Колька отлил коньяк в бутылку из-под минералки.
      В два десять никого не было.
      В два пятнадцать – та же картина – ни вьетнамца, не генерала.
      Секундная стрелка настенных часов пудовой кувалдой била в темечко. В два двадцать я сказал:
      – Он не придет. Он забил на нас. Мы никто. Скоро Россия станет Вьетнамо-Китайской империей.
      Я был в отчаянии. Полковник решил что-то возразить, но это время Вероника приоткрыла дверь и сказала:
      – К вам пришли.
      – Кто? – спросил Колька.
      – Вьетнамец. Представился Нгуеном.
      – Я сейчас выйду, – с трудом проглотив слюну, сказал я и встал.
      – Не торопись. На, пожуй, – протянул мне кусок сервелата полковник.
      Я запихнул мясо в рот, провел жирным языком по губам, чтобы блестели, попытался изобразить на лице наглость и, жуя, пошел к двери.
      Посреди зала, прижав к груди дипломат, стоял невзрачный азиат. Он был в турецкой дубленке, свитере и дешевых зимних ботинках на толстой подошве. Я даже разочаровался. Какой-то нелепый получился противник.
      – Здравствуйте, – растянув рот как можно шире, сказал я. – Проходите, пожалуйста.
      Нгуен улыбнулся мне как брату или папе или Хо Ши Мину и тоже поздоровался. У него был такой вид, будто он всю жизнь мечтал со мной увидеться.
      Мы прошли в кабинет. Чебоксаров и полковник принужденно захохотали. Полковник махал руками и усиленно не смотрел в нашу сторону. Звезды на его погонах ослепительно блестели.
      – Извините, – виновато сказал я, – у нас гости.
      – Понятно, скоро Новый Год, – он говорил правильно и почти без акцента.
      Мы сели. В паузе я рассмотрел собеседника. Это был курносый вьетнамец. Я раньше не очень сильно интересовался этим маленьким и храбрым народом, но мне всегда казалось, что курносость свойственна только славянам или каким-нибудь там финнам. А тут, поди ж ты. Его нос походил на блин, который с одной стороны очень сильно приподняли вилкой.
      – Вы хотели со мной поговорить, – просвиристел он.
      – Надеюсь, вы понимаете, что, если бы мы сами не собирались покидать это помещение, то вам никогда не видать договора аренды.
      – Допустим, – он мне не поверил.
      – Так вот, мы купили магазин в центре города, очень удачно, быстро и недорого. Это получилось неожиданно. Если бы мы знали, что подвернется такой случай, то не вкладывали бы в это здание денег. Посмотрите, какой тут ремонт. Шикарно?
      – Неплохо, – согласился Нгуен.
      – Ремонт очень дорогой. Мы хотим, чтобы следующие арендаторы, то есть вы, возместили нам хотя бы часть денег, потраченных нами на это великолепие.
      – А где вы купили магазин? – сменил тему иностранец.
      Я рассказал.
      – Хорошее место.
      – Нам бы хотелось получить деньги до переезда.
      – Это невозможно. Это ваши отношения с заводом. Мы все равно будем тут все ломать. Мы построим рынок и снесем все перегородки. Нам ваш ремонт ни к чему. Можете уносить его с собой.
      – Разве можно унести с собой обои?
      – Нас это не касается.
      – Тогда мы съедем только в марте.
      – У нас есть договор и юристы.
      – Если мы не захотим, ни какие юристы нас отсюда не выкурят.
      – Зачем вам это?
      – Хотя бы назло.
      – Вы говорили, что собираетесь уезжать на отдых.
      – Собираемся. Коль, покажи ему билеты.
      Чебоксаров не растерялся, понял о чем речь, достал из портфеля какую-то разноцветную херню и уверенно помахал ей в воздухе.
      У вьетнамца зазвонил сотовый телефон. Он извинился, поднес трубку к уху и произнес несколько гортанных звуков. Как только он прервал связь, дверь в наш кабинет резко распахнулась, и в нее вошел большой хмурый темноволосый молодой человек в длинном черном кашемировом пальто. Он внимательно осмотрел все вокруг, потом подошел к окну и остановился за спиной у полковника.
      Следом за ним появился его двойник, только блондин. Он тоже внимательно осмотрел всех нас и остался у дверей.
      Незнакомцы очень сильно походили на охранников или дорогих телохранителей.
      Я подумал, что вот она и пришла наша погибель. Мы притащили на встречу какого-то занюханного полковника пенсионера, а вьетнамцы гигантскую шишку с охраной и фейерверками. Сейчас нам предъявят, мы утрем сопли и пойдем восвояси. Вот что делают деньги! Вполне возможно, что платить заставят нас.
      Между тем, дверь скрипнула и появился еще один посетитель.
      Хотелось бы мне посмотреть со стороны на свою пачу, когда я увидел гостя.
      Я его даже сначала не узнал. И дело не в парадной форме, не в фуражке-небоскребе, как у штандартенфюрера СС и не в пугающе черных, как гравитационный коллапс, сапогах. У него лицо было другое. Неродное, властное и решительное.
      – Здорово, бойцы, – рявкнул Макарыч, улыбнулся и распростер руки для объятий.
      Чебоксаров и Спарыкин включились в игру. Они вскочили, заголосили и полезли к генералу обниматься. Когда мы накануне обсуждали эту сцену, то называли ее неожиданной встречей. По-моему, актеры сильно перестарались.
      Потискав полковника и раненого Дальтоника, Макарыч переключился на меня. Он прижал меня к себе, громко чавкнул в ухо и прикоснулся чисто выбритой и гладкой, как попа младенца, щекой к моей челюсти.
      Я, признаться, не любитель мужских объятий. Я даже не люблю смотреть, как это делают другие. Эта дурацкая мода каким-то странным образом перекочевала из политбюро в воровскую среду, затем ко всяким новоиспеченным браткам, затем к пацанам, которые играли в братву. А потом ее подхватили менты. Менты вообще очень многое переняли у бандюков. Они целуются, обнимаются, носят цепи, печатки, говорят на фене и промышляют рекетом. Так вот, обниматься я не люблю, но сейчас, поцеловал Макарыча сильно, радостно и от всего сердца.
      Вдоволь наобнимавшись, генерал как бы в нерешительности вопросительно посмотрел на вьетнамца.
      – Это наш друг – Нгуен, – представил я.
      Азиат растерянно встал, а Макарыч и его сжал в железных тисках и поцеловал взасос куда-то в правый глаз.
      – Вы чего, пехотинцы, не за столом?
      – У нас тут один пустяковый вопрос, – как бы между прочим, сказал я.
      – Спасибо, я тороплюсь, – сказал Нуен.
      – Ну, ладно, не буду вам мешать. Как закончите разговор, быстро к нам, – Макарыч резко повернулся к вьетнамцу и неожиданно произнес несколько иностранных слов. Нгуен вздрогнул. Насладившись эффектом, мой бравый сосед вернулся к столу, шумно наполнил себе стакан и произнес тост.
      Мы с Нгуеном снова сели.
      – Неужели вы думаете, что вы, иностранец, можете вот так, запросто вышвырнуть на улицу русских на их территории? – нагло спросил я.
      – Это ваши отношения с заводом.
      – Теперь это наши с вами отношения, – возразил я. – Вам придется заплатить.
      – Почему?
      – Потому что, если вы не заплатите, то каждый день, в девять утра на ваш рынок будет приходить милиционер и проверять у торговцев паспортный режим. Следом за ним будет появляться санэпидемстанция, а потом – пожарные. Мы ведь в любом случае съедем, как только подготовим помещение, а вы работать не будете. Надеюсь, вы мне верите?
      Нгуен посмотрел на полковника, потом на генерала, потом на телохранителей и сказал:
      – Наверное.
      – Мы знаем, кто у вас за плечами. Снять этих людей с их должностей – плевое дело.
      – Сколько вы хотите?
      – Мы потратили на ремонт и рекламу шестьсот тысяч.
      – Это нереальная сумма.
      – Это окончательная цифра.
      – Давайте, хотя бы – триста.
      Я демонстративно встал и пошел к своим товарищам.
      – Мы торгуемся, – доложил я.
      – Он клюнул, – шепотом сказал Спарыкин.
      – Ниже пятисот не падай, – тихо произнес Чебоксаров.
      – Ниже пятисот не падай, – заорал генерал так, что его было слышно даже на улице.
      Я вернулся к собеседнику.
      – Ниже пятисот не могу. В конце концов, это всего по две тысячи с торговца.
      – Вы уже все подсчитали?
      – Да.
      – А рассрочка до какого месяца?
      – Деньги нужны завтра.
      – Не реально.
      – Вам деваться некуда. Вы уже заплатили Урожаеву.
      – Если я завтра принесу вам пятьсот тысяч, где гарантия, что вы покинете помещение.
      – Я напишу расписку, что взял у такого-то и такого-то деньги за ремонт помещения.
      – Хорошо. Я вам позвоню.
      Я дал Нгуену номер своего сотового, а генерал заставил его выпить пол стакана коньяку. Потом узкоглазый нас покинул.
      – Мы победили! – сказал Макарыч.
      – Пусть вначале деньги притащит, – не разделил его оптимизма Чебоксаров.
      – Притащит, никуда не денется, – заверил Спарыкин. – Я всю их подноготную знаю. Он зассал.
      – Спасибо, Макарыч, – сказал я.
      – К боевой задаче нужно относится творчески, – похвалился генерал. – Идите сюда, бойцы, – позвал он своих телохранителей, – давайте пить коньяк. Бойцы пить отказались.
      – Нам бы уйти, товарищ генерал, – промямлил один из них.
      – Я сказал, идите сюда, значит, вы должны идти сюда! Будете сопротивляться, не видать вам зачета, студенты.
      Студенты подошли. Макарыч налил им грамм по сто коньяка.
      – Нужно выждать время, – пояснил он. – Вдруг плоскорожий все еще здесь! Может получиться накладка.
      Они выжидали ровно столько, сколько хватило для того, чтобы уничтожить все спиртное. Под конец Спарыкин, генерал и двое пацанов, на поверку оказавшихся вполне милыми и безобидными, сильно захмелели. Мы с Чебоксаровым не пили. Трезвость мне давалась с трудом. Я ел шоколад, ветчину и пил газировку.
      – Нужно отпустить машину, – вспомнил Макарыч. – Вы еще не видели, на какой тачке я подкатил. Идемте смотреть! Этот вьетнамец точно обоссался, когда ее увидел. Все вниз!
      Мы спустились на крыльцо. У самой двери стоял длиннющий лимузин с одним большим российским флагом вместо регионального номера. У нас в городе я таких еще не видел.
      – Я выписал машину из Москвы, – похвастал генерал. – Позвонил ребятам, попросил прислать что-нибудь посолидней. Они двенадцать часов ехали. Почти всю ночь. Поэтому я и опоздал.
      – Сколько мы вам должны? – поинтересовался Дальтоник.
      – Пошел на хер, дурак, – обжег его презрительным взглядом генерал.
      Макарыч, Спарыкин и два шатающихся телохранителя загрузились в устрашающее средство передвижения и с патриотическими песнями отправились показывать водителю выезд из города. Мы долго стояли на крыльце и махали им вслед. Мое приподнятое настроение не смог испортить даже болезненный вид Чебоксарова.
      Я посмотрел на этого жирного, забинтованного ханурика и почти убедил себя в том, что между ним и моей женой нет и не может быть никаких иных отношений, кроме как отношений между больным и доктором. Где-то в высоте зачирикали птички и метель запела гораздо веселее.
      Я решил, что настала пора кого-нибудь трахнуть. Чтобы не опростоволоситься, лучше всего начать с проституток по Аркашкиному примеру. С ними должно быть проще. Растренируюсь, верну себе былую уверенность, а там, глядишь, вечером и с женой все срастется как надо.
      Я взял в бухгалтерии денег и отправился на проспект. Но с проститутками вышла напряженка. Их не было. Я проехал проспект взад и вперед раза три и не увидел ни одной. Наверное, еще рановато для их нелегкого промысла. Я выждал паузу, заехал к «Дедушке», выпил кофе, потом покурил в машине с закрытыми глазами. Часов в пять снова отправился на охоту.
      Фонари уже зажгли, но они еще ничего не освещали. В нелепых местах у обочин, почти сливаясь с сугробами, то и дело стали встречаться девки. Все они были страшные, как сказки Андерсена и неопрятные. Одна более или менее свежая, лет пятнадцати привлекла мое внимание и я остановил машину. Девчушка подскочила к стеклу.
      – Не желаете отдохнуть?
      – Желаю.
      Она села в машину и весело сообщила:
      – Минет – двести рублей.
      Я не ожидал такой дешевизны.
      – А посерьезней ничего нет?
      – Я сегодня без хаты. Можно на стоянке в лесопарке или у тебя. Но у тебя будет дороже.
      – Спасибо, не надо.
      Она стрельнула сигаретку и ушла не обидевшись.
      Я останавливался еще раза три. Приценивался, приглядывался. Рынок оказался диким, безо всякого сервиса. Мне даже показалось, что одна из интервьюируемых была любительницей. Короче, сексуального азарта во мне эти дамы не растравили. Я вспомнил про объявления в бесплатных рекламных газетах и решил попытать счастья там. Люди, не жалеющие деньги на рекламу должны предлагать более качественные услуги.
      Я нашел в каком-то подъезде четыре открытых почтовых ящика и вытащил оттуда газеты. По пути к машине я думал о том, можно ли квалифицировать мой поступок как кражу, и какое наказание за него меня может постигнуть?
      Во всех газетах на первой полосе были напечатаны портреты губернатора на фоне новой областной больницы. Я вообще давно заметил, что наша власть подаст нищему рубль, а потом потратит десять на освещение этого события. Чуть пониже была помещена карикатура на московского предпринимателя Пичугина, он был изображен в виде злобного капиталиста с сигарой, протягивающего костлявые руки к невзрачным строениям с надписями: детский сад, школа, роддом. Из огромных карманов его пиджака торчали нефтяные вышки.
      В рубрике «досуг» было около сорока объявлений, причем половина из них выделены в рамку с портретами и красивыми названиями. Я решил позвонить в «Каприз» и «Дору».
      В «Капризе» меня заверили, что у них есть площади в гостиницах и саунах, а так же в загородных домиках. Они пообещали, что через пятнадцать минут ко мне подъедет машина с семью особами, из которых я смогу выбрать любую. Если в этой партии никто мне не приглянется, то привезут других – и так до бесконечности. Я решил больше никуда не рыпаться.
      Через двадцать минут в тихом уголке у сквера к моей «Тойоте» подъехала красная «восьмерка». Как там умещалось столько народу – было непонятно, но девушек оказалось именно семь.
      Водитель очень сильно напоминал переодетого мента. Он по очереди буквально выдергивал из машины проституток и заставлял мне позировать.
      Если говорить о женской красоте, то эти дамы были ослепительными раскрасавицами по сравнению с проспектовскими сосульками.
      Одна мне сразу приглянулась. Она облокотилась на приоткрытую дверь транспортного средства, закинула голову и ослепительно улыбнулась. Она была полнее всех и отличалась тем, что не носила колготок. Таз прикрывала очень короткая юбка из под которой, соблазнительно поблескивал ранний целлюлит.
      Ощущение складывалось такое, что у меня все получится. Я уже было указал на нее пальцем, она вроде бы даже сделала шаг в мою сторону, чтобы сесть в машину, сутенер уже было открыл рот, чтобы назвать цену, как меня вдруг переклинило на работу. Что мне в башку втемяшилось? Не знаю. Загадка! Но, тем не менее я спросил:
      – А вот, например, вы вьетнамцев обслуживаете?
      – Конечно, – сказала девушка.
      – Хоть негров, – подтвердил сводник.
      Я представил эту русскую красавицу, мечту Кустодиева, достойную пера Рубенса, в цепких объятиях Нгуена и у меня все опустилось. Зачем я задал этот идиотский вопрос?
      Даже пытаться не стоило.
      Я так расстроился, что готов был разрыдаться от горя.
      – Слушайте, – сказал я. – Я тут вспомнил одну штуку.
      – Какую? – поинтересовалась дама.
      – Короче, мне надо бежать. Давайте как-нибудь в другой раз.
      Девушка слегка огорчилась и втиснулась обратно в «восьмерку». Было слышно, как трещат швы.
      Сутенер ввел меня в курс дела, что пустые вызовы все равно должны оплачиваться. Пришлось выложить двести пятьдесят рублей.
      Сразу после того, как они удалились, позвонил Апрельцев:
      – Ты мне за вредность будешь доплачивать?
      – За какую вредность?
      – За риск.
      – Застукал? – а у самого сердце запрыгало.
      – Тут дела похлеще творятся. Пока рано говорить. Нужно еще все проверить.
      – Не томи.
      – Не по телефону. Я как все выясню, сразу тебя наберу. Давно мы вместе не обедали.
      – Что-нибудь серьезное?
      «Отличник» уже отключился.
      Телефон сразу же зазвонил опять.
      – Сергей Леонидович, ну где же вы? – запричитала Петровна. – Все уже давным-давно собрались. Ждем только вас.
      Я совсем забыл, что сегодня на работе праздник. Корпоративная вечеринка с песнями, конкурсами и вручением грамот.
      – Бегу.
      Я помчался в офис, а сам по пути все время думал об Апрельцеве, вьетнамцах и проститутках. Есть еще такой вариант: можно купить проститутку вьетнамку и сразу избавиться от пары комплексов. А что? Наверняка в нашем городе можно найти что-нибудь подходящее.
      Внизу в вестибюле около будки охранника стояли сторож и Чебоксаров. Перед ними на футляре из-под аккордеона кто-то сидел. Я поднялся по ступенькам, сделал шаг вправо и увидел, что это была Снегурочка. Ей было лет пятьдесят, если, конечно, присмотреться. Она курила сигарету и повествовала:
      – От этого ебаната требовалось только одно – не пить две недели перед Новым Годом и две после. Вы поймите, это самый сенокос. Я живу ради этих дней. Артисту в нашей стране больше не на чем зарабатывать. Я, например, в прошлом году купила после сезона стиральную машину и холодильник. Сегодня у нас три утренника и один вечер, а этот урод с утра в зюзю.
      – Ну, и что мы будем делать? – поинтересовался Дальтоник.
      – Вы не переживайте, все будет как надо. Это даже веселее. Вы все орете, как резаные: «Дедушка Мороз»!! А его нет. Выхожу я и говорю… – она замолчала. – У вас есть конкуренты в городе?
      – Есть.
      – Скажите название.
      – Фирма «Канц-сьерра».
      – Так вот, выхожу я и говорю, что Дед Мороз не придет, потому что перед этим его в «Канц-сьерре» отравили серой.
      – При чем здесь сера? Дебильно, – не понравилось мне.
      Сторож заржал, а Чебоксаров сказал:
      – Проканает.
      – Если будет плохо, если что-нибудь не понравится, – пошла на уступки Снегурочка. – Заплатите мне в два раза меньше.
      – Какой же Новый Год без Деда Мороза? – не согласился я.
      – А что? Даже оригинально, – сказал Колька.
      – Я и пою, и играю, и конкурсы организую, – набивала себе цену Снегурочка.
      – Ладно, после торжественной части влетай, – смилостивился я.
      – Как только вы позовете Дедушку Мороза.
      Мы двинулись в зал. После официальной части последовали награждения и премии, потом ворвалась Снегурка, вызвав шквал аплодисментов. Надо отдать ей должное, она была хороша. Во время перекура я попал в группу женщин, они вели себя сковано, переминались с ноги на ногу и почти не разговаривали.
      Потом опять взяла власть в свои руки дедморозовская внучка. Я тоже участвовал в конкурсах: лопал воздушный шар, накачивая его лодочным насосом, прыгая задницей на груше, пел песню в женском парике и танцевал танго с Ларисой.
      Я не пил ни грамма. В позапрошлом году, выпив на работе, я пришел в себя четвертого января, а с женой до конца помирился только к восьмому марта. И в этот раз я не мог на себя положиться.
      Аркашка ходил между столами с черным лицом, за весь вечер он улыбнулся всего раза два и даже не танцевал. Видимо, с ним уже побеседовал Спарыкин.
      Когда все пошли курить во второй заход, я опять оказался с дамами. На этот раз они меня не стеснялись и говорили свободно. Я затягивался из Ларисиных рук и с интересом слушал их пьяные беседы. Все их разговоры можно с успехом и полностью поделить на три темы. Первая: мои дети лучше всех. На этом самом опасном этапе дамы спорили и почти ругались. Они перебивали друг друга, а некоторые даже вытаскивали фотографии. Вторая тема: все мужики – козлы. Этот уровень примирял их между собой, теперь они не просто перебивали друг друга, а дополняли, поддакивали и со всем соглашались. Тема третья: нечего надеть. Она приводила к всеобщему братанию и восстанавливала в коллективе чувство всеобщей любви к ближнему.
      Была еще какая-то четвертая тема, но я не смог ее до конца классифицировать, потому что у меня зазвонил телефон.
      – Вас беспокоят из приемной доктора Сенчилло, – сказал приятный женский голос. – Я могу записать вас на завтра. Доктор примет вас в шесть часов вечера. Вы сможете? Ваша проблема не решилась?
      – Моя проблема только усугубилась, – обрадовался я. – Даже если в шесть часов у меня будут дела, я их отменю.
      Потом я попросил Аркашку, чтобы он проследил за тем, чтобы ко мне домой пришел полный состав артистов.
      – Мне не нужна одна пятидесятилетняя Снегурочка. Новый Год без Деда Мороза – ерунда.
      Аркашка пообещал, что все будет тип-топ.
      Ободренный его словами и убедившись, что на меня никто не обращает внимания, я спустился в пургу и поехал домой.
      На этаже меня встречал Макарыч. Это был старый привычный Макарыч без понтов и вывертов, в трусах и в майке.
      – Зайди, – он был под мухой. Совсем слегка. Я не посмел отказаться.
      – Знаешь, генерал, ты меня сегодня сильно удивил.
      – Голь на выдумки хитра. С телохранителями, не правда ли?
      – Да не в этом дело. Удивительно, что ты вообще там появился.
      – Я ведь обещал, – не понял он.
      – Вот именно.
      – Давай выпьем.
      Я был дома. Почти дома. В двух шагах от дома. Если я выпью две рюмки, ничего не случится. Всего две рюмки. Мне очень хотелось.
      – Только пару рюмок, – сказал я.
      Только пару.
      Генерал налил в стаканы.
      Я вполне могу опрокинуть пару рюмашек и спокойно пойти домой спать.
      Мы выпили.
      Через десять минут я был уже пьян и наливал по четвертому разу.
      Ну, хорошо, не пару, так четыре или пять, я ведь почти в квартире. Я вполне могу остановиться.
      Макарыч говорил о политике и непрерывно нажимал кнопки на пульте телевизора. На всех программах шли непонятные концерты, показывали одни и те же лица. При виде артистов генерал морщился и матерился.
      – Ты знаешь, – говорил он, – за что я люблю Путина. Он наводит порядок. Во всем должен быть порядок. Вот наш губернатор – он мало того, что вор, он еще и тряпка. Он не рулит. А Путин рулит. Путина выберут, а нашему губеру – хана.
      Он опять защелкал пультом. И все время попадал на концерты.
      – Достали уже со своими шнягерами! Блевать охота.
      – А среди них можно навести порядок?
      – Проще простого. Заставить всех петь вживую. Если не можешь – пошел на хер со сцены.
      – А среди поэтов?
      – Еще проще. Принять закон, в котором бездарные рифмы типа кровь – любовь – вновь – бровь и иже с ними признать запрещенными и за их использование наказывать.
      – Как?
      – Расстреливать.
      – Жестоко.
      – А сколько можно издеваться?
      – И что тогда случиться?
      – Поверь мне. Наступит золотой век российской поэзии.
      Мы опять выпили, причем два раза, почти без перерыва. Пуля лизала мне руку. Генерал выключил телевизор и зашвырнул пульт за кресло. Он становился агрессивным.
      – А среди вьетнамцев тоже можно навести порядок? – поинтересовался я.
      – Среди них и так порядок. Виновных нужно искать среди нас. Если взять директора вашего завода и посадить лет на десять, у других любая охота отобьется брать деньги узкоглазых.
      – А если директор родственник губернатора?
      Он взял меня за руку и провел в кабинет. Там он извлек из кармана ключ, открыл тумбочку, выдвинул ящик, в котором лежала большая железная коробка, и достал из нее два пистолета, потом лег животом на пол и вытащил из-под кровати чехол с ружьем.
      – Видишь оружие? – спросил он. – Мы его сейчас возьмем и пойдем на улицу. Первому попавшемуся вьетнамцу прострелим ухо или задницу. Поверь мне, если такие действия проделывать систематически, скоро от вьетнамцев в нашем городе и следа не останется.
      Мы выпили еще.
      Мысль показалась мне гениальной.
      – Пошли, – сказал я.
      Макарыч нацепил какой-то камуфляж, ушанку и кобуру. Мне он протянул «макарова».
      – Оружие наградное, но боевое. Применять только в крайних случаях! Вот предохранитель.
      Он положил в кобуру второй пистолет, а под шинель спрятал охотничье ружье. Мы сели в лифт и спустились в мороз.
      Прохожих было немного. В свете луны они отбрасывали тени. Говорят, что мысль материальна. Если это так, то за каждым человеком должен двигаться шлейф из мыслей, как выхлоп за машиной. Или разлетаться как мыльные пузыри. Я смотрел на людей и мне казалось, что эти прозрачные шары я вижу наяву.
      Мы стояли под деревом в двух шагах от дороги около зарослей белоягодника. Вьетнамцы долго не попадались. Я озяб.
      Наконец вдали показался похожий субъект.
      – Вон, смотри, – сказал я генералу. – Тип, который идет нам навстречу. Он очень похож на ням-няма.
      – Если он идет нам навстречу, значит, он идет против нас, – глубокомысленно изрек Макарыч и передернул затвор.
      Когда вьетнамец поравнялся с нашим деревом, мы бесшумно выскочили на него. Я подхватил бедолагу подмышки, а Макарыч зажал рот. Узкоглазый не успел опомниться, как мы уже затащили его в темный угол за кусты и поставили на колени.
      – Молись своим вьетнамским богам, – сказал я.
      – Вьетнамцы – буддисты и коммунисты, – поправил меня генерал. Он достал ружье и показал его пленному. – Ты будешь первый убитый в нашем городе вьетнамец, но далеко не последний!
      – Я не вьетнамец, – сказал мужик. – Я – казах.
      – Ах, ты казах? – пьяно переспросил генерал.
      – Да.
      – Тогда назови столицу Казахстана.
      – Астана.
      – А вот и не угадал! Столица Казахстана – Алма-Ата, – Макарыч направил дуло ружья в лоб бедолаге. – Астана – говно.
      Я на несколько секунд протрезвел. Мне казалось несправедливым, если мы пристрелим казаха. Это было несправедливо но смешно. Я заржал.
      – А вдруг это на самом деле казах? – сквозь смех пробормотал я.
      Макарыч тоже засмеялся:
      – Ты сам посуди, откуда у нас казахи?
      – А вдруг? – мы хохотали до икоты. Я на всякий случай отвел дуло от головы пленника.
      – Ну, хорошо, если ты не вьетнамец, то беги! – крикнул Макарыч и выстрелил.
      Пуля ударила в стену дома. Мужик вскочил, перепрыгнул через кусты и побежал, быстро и грациозно. Его действия вызвали новый приступ смеха. Мы прямо корчились и хватались за животы.
      Вдоволь насмеявшись, мы обнялись и пошли в сторону дома. Наверху в квартире генерала мы еще раза два выпили. Больше я ничего не помню.

      Я отдирал мысли, намертво прилипшие к серому веществу, с таким же трудом и усердием, с каким в детстве отколупывал куски старой штукатурки от стены детского сада, чтобы достать кусок кирпича и нарисовать на асфальте красное солнце. Вначале ничего не получалось, но потом прояснило. Я лежал в зале на диване – грязный, потный и одетый. Всю ночь мне снился Дед Мороз, вернее, его отсутствие. Я бегал по вонючим подворотням и темным лабиринтам в поисках этого мифического персонажа, орал: «Дедушка Мороз!» и очень расстраивался, что не находил. Кроме Деда Мороза я искал еще какую-то вещь, но как ни пытался, не мог вспомнить какую.
      С гравитацией творилось что-то непонятное. Руки и ноги не поднимались. Я скатился с дивана, вначале на колени, потом на корточки и только после этого с трудом смог встать на ноги.
      В коридоре горел свет. Скрипел паркет. Я открыл дверь и зажмурился. Прямо на дороге стояли два больших чемодана и сумка на колесиках, которую мы обычно берем в путешествия.
      Жена завязывала Маринке шарф.
      – Вы куда? – поинтересовался я.
      – К бабуле, – сказала дочь. – Мама говорит, что мы от тебя уходим. Потому что ты – пьяница.
      – Оль, что за дела? У меня вечер был на работе. Потом у Макарыча слегка перебрал. Жена подняла глаза полные ненависти.
      – Ты не понимаешь? Точно не понимаешь?
      – Ну, ладно, ну перелил через край. Новый Год все же.
      – Марин, иди-ка в свою комнату.
      Дочь вприпрыжку пересекла коридор. Она с первого класса нормально не ходила – или семенила или подпрыгивала.
      – Значит, ты не понимаешь? – спросила жена.
      – Не особо. Я че, каждый день бухаю, что ли?
      Звонарь начал дергать за веревочки, колокола завыли. Пока еще высокие тона. В затылке запели хоры.
      – Я тебя вчера видела с проститутками. Ехала из диспансера, смотрю номера знакомые. Пригляделась, а мой муж сажает в машину проституток.
      Вот те на!
      – Ты ошиблась.
      – Не надо! Я развернулась и полчаса за тобой ездила. Я даже видела, как тебе их целую машину привезли.
      – А дальше видела?
      – А зачем? Я что больная. Ты выбрал самую жирную. Извращенец.
      – Я тебе все объясню.
      – Было бы интересно! Ну-ка! Давай.
      В голову ничего не лезло. Не мог же я рассказать ей правду.
      – Давай, давай. Что молчишь? Тебе было скучно и ты попросил проституток поиграть с тобой в «морской бой»? Или вы читали вслух Библию?
      – Искрометный юмор.
      – Да пошел ты. Марина, выходи!
      – Оль, это нелепая случайность.
      Жена аж подпрыгнула.
      – Случайность?
      – Да. Понимаешь, у меня проблемы.
      – Я все твои проблемы знаю. Ты думаешь, я дура? Я все твои случайности знаю по именам. У тебя даже хватало наглости меня с ними знакомить. Хватит!
      Дочь приоткрыла дверь, выглянула, поморщилась и снова скрылась.
      – Я десять лет терпела! Рыдала в подушку. Все думала, перебесишься и, наконец, на меня посмотришь, а у тебя на почве пьянки уже совсем крыша съехала. Здравствуйте, гости дорогие, до проституток докатились. Марина, пошли!
      – Ну, подождите.
      Жена взяла в руки чемоданы. Дочь вышла из своей комнаты и покатила сумку.
      – Нам от тебя уже ждать нечего.
      Они вышли из квартиры.
      – Куда вы пойдете?
      – Слава Богу, у меня еще мама есть.
      – Оставайтесь, я сам уйду.
      – Мне твоя квартира не нужна. И машина не нужна.
      – Машину-то возьми, не дури, холодно же.
      – Не нужна она мне. Я вообще ничего твоего не беру. Благодетель хренов. Только трусы забрала и все.
      – Не многовато ли у тебя трусов? – кивнул я на чемоданы. Зря я это сказал.
      – Ах, так? – жена швырнула мне под ноги чемоданы один за другим. – Подавись!
      Дочь швырять сумку не стала, она только отпустила ручку, прислонилась к стене и заткнула уши.
      Я подошел к ней, взял за руки и посмотрел в глаза.
      – Марин, уговори маму остаться. Скоро Новый Год, к нам придет Дед Мороз.
      – Папа, – снисходительно сказала Маринка, – я уже давно не верю в Деда Мороза. Я растерялся. Меня этот ответ почему-то поразил.
      Жена схватила дочь за руку и поволокла к дверям тамбура.
      – Я знаю, куда ты уходишь! – крикнул я ей вслед. – К Чебоксарову!
      Ольга как будто натолкнулась на преграду.
      – К кому? – переспросила, она оглянувшись. На лице было написано изумление.
      – К Кольке.
      – Ты идиот. Не хочу больше тебя видеть.
      Они хлопнули дверью прямо перед моим носом.
      Тут же открылась дверь Макарыча. Он посмотрел на меня с сочувствием, даже Пуля завиляла хвостом.
      – От меня жена ушла, – просто сказал я.
      – Бабские мозги пустые, гладкие и бесполезные, как стреляная гильза, – нашелся генерал.
      – Да уж.
      – Не из-за меня случайно? Мы изрядно вчера покуражились.
      – Ты тут ни при чем.
      – Ко мне ночью участковые приходили. Кто-то им позвонил. Разбудили, сволочи.
      – Ну и?
      – Заставил их отжиматься от пола. Пусть знают, как по ночам шляться, – похвастал пенсионер.
      Бля, что за врун! Как он меня достал!
      Я даже ничего ему не ответил, повернулся и зашел в квартиру. В голове к тенорам подключились басы.
      Я сел на пол, прислонился к входной двери и стал думать про Деда Мороза. Как будто это самая большая проблема в моей жизни. Перед глазами кружились сонмы бородатых стариков в разных одеждах, но обязательно с мешками. Они были всякие, черные, белые и рыжие, высокие и низкие, толстые и худые. Ни одного нормального. Они меня не устраивали.
      Потом я стал думать про дочь. Ей всего около десяти, а она настолько взрослая, что уже не верит в Деда Мороза. Мне казалось, что я был уверен в его существовании лет до четырнадцати – пятнадцати.
      Я встал и попытался привести себя в порядок. Дед Мороз не отставал ни на шаг. Он заглядывал в рот, когда я чистил зубы и дул на кофе, чтобы он быстрее остывал.
      Даже под душем, когда я обычно мечтаю о своих тропических островах, он испортил картинку, забравшись на пальму прямо в валенках.
      Я вытерся, надел халат и позвонил Апрельцеву. Он напугал вчера, заинтриговал, но так и не перезвонил. Естественно, «абонент временно отсутствует». Спит, урод. Я позвонил Аркашке:
      – Заедь за мной.
      – Через полчаса.
      – Хоть через час.
      Зря я попил кофе. Эти Санта Клаусы стали бить меня кувалдой по голове. Пришлось лечь и закрыть голову руками. Не особо помогло.
      На потолке прижились две тени, они то увеличивались, то уменьшались, иногда дрожали. Позвонил Шамрук.
      – Ты где справляешь Новый Год?
      – Теперь уже не знаю.
      – Приходите к нам. Посидим, потом покатаемся по городу. Я не бухаю. Буду за рулем.
      – Ничего не обещаю.
      – Я тебе тут подарочек приготовил, дружище. Давай увидимся. Я тебя с осени не видел.
      – Давай. Правда, я занят под завязку. Сам понимаешь, Новый Год, самый медосбор.
      Он начал что-то говорить, я убрал трубку от уха, а потом нажал отбой. Придурок.
      Сейчас бы проблеваться, да позывов нету. Где Апрельцев?
      Я опять набрал его номер. Недоступен. Вот как он ходит на задания. Дрыхнет, сволочь. Хер ему, а не бабки.
      Позвонил Спарыкин, сказал, что через полчаса мы все должны встретиться около нового помещения, посмотреть все хорошенько и получить ключи от строителей. Чебоксаров тоже будет. Я пообещал подтянуться.
      Приехал Аркашка. Он с сочувствием посмотрел на мою рожу, но комментировать не стал. Пока я одевался, этот деятель рассказывал мне о том, как закончилась вчерашняя пьянка в офисе. Он скрупулезно обрисовал детали и сообщил, кто с кем и куда отправился после ее окончания.
      – Знаешь, шеф, я ведь пошутил насчет процентов со страховой суммы, – неожиданно сменил он тему. – Я ведь просто выполнял свою работу. Конечно, если подкинете пару копеек – не откажусь, но и настаивать не буду.
      Умеет все-таки Спарыкин запугивать людей. Я пропустил его реплику мимо ушей. Не буду лезть в эту беду. Пусть полковник сам решает.
      За дверью все еще стояли чемоданы жены. Я занес их в квартиру. Аркашка спрашивать не стал, а я не горел желанием трепаться на эту тему.
      Мы спустились к машине. Ноги у меня дрожали, как камыши на ветру. В тамбуре я уловил густой аромат женских духов. Видимо, к генералу пришла Белла.
      Мы подъехали к нашему будущему канцелярскому магазину самыми последними. Спарыкин и Чебоксаров уже лазили по сугробам по периметру фасада, за ними неотступно, след в след, вышагивали два незнакомых мужика.
      – Кто должен убирать снег? – орал Дальтоник.
      – ПТЖХ, – виновато бурчал один из мужичков.
      – А почему не убирает?
      – Мы с ними договор не заключали.
      – Почему?
      – Договор заключают на весь год, а мы готовили помещение к продаже. Зачем он нам?
      – На фасад электропроводка выведена?
      – Зачем?
      – Освещать рекламу. У меня через час люди из «Горрекламы» приедут и из двух рекламных агентств. Нам в первых числах января нужно, чтобы все тут горело и искрилось.
      Колька встал под козырьком и вдохновенно рассказал о том, как он себе представляет рекламную вывеску. Потом мы с грехом пополам открыли дверь, заваленную снегом, и прошли внутрь. Чебоксаров был активен. Он задавал много вопросов по существу, советовался с нами и ругал ни в чем не повинных продавцов. Я смутно понимал, о чем речь, смотрел вниз на пыльные ботинки, пожимал плечами и пытался делать умное лицо. Я все время думал о Деде Морозе.
      – Слушай, – сказал я шепотом Аркашке, – отмени заказ на Деда Мороза.
      – Шеф, я уже отдал аванс.
      – Плевать. Извинись и отмени. Аванс пусть оставят себе.
      Аркашка кивнул, как будто что-то понял.
      Мне было наплевать на то, что помещение оказалось прекрасным, даже лучше, чем мы могли предположить. Мне было глубоко наплевать на то, что под центральной комнатой находился небольшой подвал, который тоже был наш и нигде не числился. Мне казалось, что весь мир рушится, потому что у меня на Новом Году не будет Деда Мороза. Это какое-то зловещее совпадение, Деда Мороза не было на работе, а теперь не будет и дома.
      – Сегодня на заводе собираются все арендаторы, – обратился ко мне Чебоксаров. – Ты, пожалуйста, поприсутствуй, а то у меня здесь очень много работы, да еще надо съездить проверить почки, что-то очень болят. Спать не могу.
      – Шеф, мне нужно купить подарки, – сказал Аркашка, когда мы вышли.
      – Мне тоже. Поехали, – я нащупал в кармане список.
      В машине я попробовал закурить. Даже с закрытыми глазами мне это не удалось. Видимо, после пьянки страхи обостряются. Я опять позвонил Апрельцеву. Он опять был недоступен.
      Передвигаться по городу было невозможно. Стоянки опустели, за покупками выехали все, начиная от пятнадцатилетних нимфеток и заканчивая подслеповатыми пенсионерами. Все матерились, сигналили и кишели, как муравьи, только бестолково.
      Особая напряженка творилась в парфюмерных магазинах и в отделах бытовой химии. Мы с Аркашкой тоже не стали придумывать порох, остановились на духах, дезодорантах, так как «все воняют» и шампунях, потому что среди наших близких «лысых нету».
      Памятуя о том, как дочь отшила меня с Дедом Морозом, я купил ей настоящие взрослые духи, чтоб не тырила у матери. Жене купил белье. В свете всех последних событий, более дебильного подарка, конечно, не придумаешь. В самый разгар толкучки позвонил Чебоксаров.
      – Где Ольга? – спросил он. – Я хотел проверить почки. На работе ее нет. Сотовый не отвечает.
      Интересно, прикидывается или на самом деле не знает? По моим расчетам, моя жена должна была позвонить ему в первую очередь.
      – Она у матери.
      Наверное, обрадует Кольку позже.
      – Что-то случилось?
      – Ерунда. Семейное дело.
      Не дождется. Не буду ему ничего рассказывать.
      Потом позвонил Полупан.
      – Анисимов и Решетников сгорели сегодня в охотничьей избушке в пригороде. Не знакомы?
      – Нет. Достал.
      – А ты не груби. Это моя работа. Ты обязан отвечать. Чтобы помочь следствию.
      – Дело закрыто.
      – Как закрыли, так и откроем. В прокуратуре недавно на совещании его обсуждали.
      – Давай без меня. Я скоро от слова «пожар» начну под себя ходить.
      Полупан хмыкнул и отключился.
      После того, как все имена в наших с Аркашкой списках были вычеркнуты, мы пообедали в турецкой забегаловке и отправились дарить подарки нужным людям. Долго мучиться нам не пришлось, потому что, слава богу, все начальство в нашем городе сконцентрировано в центре, при желании можно пешком пройти. Учитывая пробки, мы так и делали.
      После еды мне стало совсем плохо, желудок натуральным образом кипел и рвался наружу со всем содержимым. В голове опять забухали колокола. Надо убить этот день, расстрелять из гранатомета, вычеркнуть из календаря, признать недействительным и прожить снова, когда-нибудь в другой жизни. Прожить правильно, чтобы можно было им гордиться.
      Из канцелярского офиса позвонила Вероника и сообщила, что меня ждут на собрании арендаторов. Сам бы я на него не поехал, но раз Чебоксаров попросил, пришлось навострить стопы.
      Почему-то собрание опять проходило в нашем торговом зале. Любителей помахать руками после драки оказалось немного. Друг напротив друга сидели Колодий и Гурылев.
      – Автозапчасти и строители не придут, – сказал Гурылев.
      – Они уже почти съехали, – подтвердила Колодий.
      – Вы как? – спросил продавец бытовой химии. – Будете бороться, или тоже ту-ту?
      – Пока не знаю, – ответил я.
      – Да ладно, – вскипела хохлушка. – Говори правду. Не получилось у вас задушить узкоглазых. Великая Россия называется.
      – Не получилось, – признался я.
      – Я слышал, вы переговоры с вьетнамцами ведете, – поделился Гурылев. – Интересно было бы знать, на предмет чего?
      – Ничего мы не ведем.
      – Не ври. Он к вам приезжал, этот Хо Ши Мин долбанный.
      – Просил съехать пораньше.
      – А не получится так, что мы все съедем, а вы с вьетнамцами на месте останетесь? И будете капусту тут рубить.
      – Ты за кого нас держишь? – возмутился я.
      – За кого надо, за того и держим, – встряла Колодий. – Что-то вы, парни, темните.
      – Я тут на всякий случай недвижимостью интересовался, – прищурился Гурылев. – Ну, думаю, мало ли. Присмотрел одно помещение. А когда жареным запахло, когда стало ясно, что вы кроме понтов ничего не можете, позвонил в агентство. Так помещение уже ушло. Не вы часом купили?
      – В центре? Сто пятьдесят квадратов?
      – Да.
      – Мы, – не стал отпираться я.
      – Я так и знал.
      У меня зазвонил телефон.
      – Я еду к вам, везу деньги, – сказал Нгуен.
      Этого еще не хватало.
      – Давайте встретимся у нас в офисе, – я назвал адрес. – Минут через пятнадцать.
      – Что, вьетнамцы звонят? – съязвил Гурылев. Он, конечно, пошутил, но попал в точку.
      – Угадал, – глупо хихикнул я. – Мне нужно идти.
      – Счастливого пути.
      – И вам того же.
      Из машины я позвонил Ларисе, велел, чтобы она приготовила купюросчетную машинку и принесла ее в мой кабинет, и туда же провела вьетнамца, если он приедет раньше меня. Аркашка непонимающе лупал на меня глазами.
      – Здесь полмиллиона, – Нгуен достал из одного большого пакета пакет поменьше. – Пишите расписку.
      Лариса стала считать деньги, а я написал петицию о том, что взял у такого-то и такого-то деньги за произведенный ремонт помещения.
      Лариса подтвердила сумму и унесла деньги в сейф, а я отдал бумагу Нгуену.
      – У тебя на родине какая сейчас погода? – зачем-то спросил я.
      – Жарко, – он помолчал и добавил: – И влажно. Я живу на воде.
      – Меконг? – блеснул я эрудицией.
      – Нет, от Меконга далеко. Я живу в море.
      – На побережье?
      – Нет, на острове. В море.
      Меня прямо перекосило.
      – На острове? Там песок?
      – Не везде. Кое-где – скалы. Кое-где песок.
      – А пальмы есть?
      – Конечно.
      Я затаил дыхание.
      – Скажи, а у вас на острове случайно нет голубого озера?
      – Есть, даже два. Только они не совсем голубые, скорее зеленые.
      – А речка?
      – Два ручья.
      – И небольшой водопад?
      – Тоже есть.
      Я ничего не понимал.
      – Скажи, а зачем ты оттуда уехал?
      – Там очень хуево, – ответил он, не задумываясь, на чистейшем русском языке, без малейшего акцента, – очень, очень, очень хуево. Вы когда освободите помещение?
      – Начнем сегодня, а дальше, как получится.
      – Нужно успеть до Нового Года.
      – Постараемся. У меня к тебе просьба. За тобой скорее всего остануться наши телефонные номера. Ты уж пожалуйста, попроси своих людей, чтобы они отсылали клиентов по нашему новому адресу.
      – Если быстро уедете. Пока.
      После того как он ушел, я позвонил Чебоксарову и сказал, что деньги на месте и их можно вносить в банк для проплаты взноса за недвижимость.
      Он пообещал приехать в течение пяти минут и успеть до закрытия вечерней кассы.
      – Ольга не объявилась? – перед отбоем спросил он.
      – Я же тебе сказал, где она. Позвони к теще.
      – Будь другом, сам позвони. Почки болят.
      – Я с ними в ссоре.
      – Что же делать?
      – Позвони в больницу ее мордастым товаркам. Ты же их всех знаешь, они тебя проверят.
      – Неудобно.
      – Неудобно жопой рис перебирать. Тогда не ной.
      Его тирада на счет моей жены не была похожа на дешевую инсценировку. Наверное, я все-таки ошибся, и между ними ничего нет. А то бы они обязательно были на связи.
      Я еще раз набрал номер Апрельцева. Этот мудак напрочь отсутствовал.
      Я позвал Аркашку и велел ему освобождать канцелярские склады. Аркашка тряхнул гривой и забил копытами. Ему не терпелось выслужиться. Из-под его ног полетели искры. Так и пожару возгореться не долго. Меня кинуло в пот, а наш главный зам по всем вопросам с пробуксовкой ринулся руководить переездом.
      После стука в дверь вошла Лариса, она сказала, что звонили из приемной какого-то доктора со странной фамилией и просили напомнить, что в шесть часов, то есть через час мне нужно идти на прием.
      После ухода Ларисы я достал свои заветные картинки и в сто пятидесятый раз стал их рассматривать. Мне было совсем фигово, а перед визитом к врачу не мешало бы поднять настроение. Пускай враги нас выгнали с насиженного места, может нам это даже на руку, но мы не дадим всяким обезьянам растоптать нашу сокровенную мечту. Да пошел он, этот Нгуен. Что он понимает?!
      Да здравствуют бамбуковые леса и банановые рощи! Да здравствуют дни, полные безделья, следы на песке и рифы в голубых лагунах!
      Кабинет доктора Сенчилло находился в здании городской больницы скорой помощи, только не через главный вход и не через приемный покой, а имел отдельную бронированную дверь с торца и неоновую вывеску.
      Минут пятнадцать я просидел в приемной, рассматривая пейзажи на стенах и, между прочим, фотографии коралловых островов и атоллов. Девушка за стойкой что-то увлеченно печатала на компьютере. Потом меня пригласили, и я вошел в розовый кабинет.
      Жизненный опыт научил меня, что спорить о вкусе пива и о женской красоте одинаково бесполезно и глупо. Возможно, кому-то доктор Сенчилло и не понравится, но мне она приглянулась с первого взгляда. Приятная женщина, с пухлыми губами и насмешливыми глазами, моего возраста. Она сидела за высоким длинным столом, на котором не было ничего, кроме папки с бумагами, чистого листа, ручки и настольной лампы.
      Я поздоровался.
      – Здравствуйте, – сказала она и, указав на стул по левую руку от себя, велела сесть. – Вы будете давать интервью под своим собственным именем, или мне как-то называть вас.
      – Под своим собственным, – подумав, ответил я. – Мне бояться нечего.
      – Тогда, Сергей Леонидович, я буду заполнять небольшую анкету, а вы пока нарисуйте дом, дерево и человека, – она достала из папки чистый лист писчей бумаги «Кондопога», плотностью 48 грамм на квадратный сантиметр, серого цвета и протянула мне. Потом выдвинула ящик стола и достала коробку с остро наточенными цветными чешскими карандашами «Кох-и-нор».
      – Какой дом? – уточнил я.
      – Любой.
      Я начал рисовать, а она стала записывать мои анкетные данные.
      Не долго думая, я нарисовал одноэтажный деревенский домик с одним окном, невысоким забором и длинной трубой, из которой валил черный густой дым. Немного подумав, я пририсовал рядом с домом воду, реку или, скорее – море, так что мое сооружение оказалось как бы на берегу. Землю я покрыл густой зеленой травой, а на небе изобразил тучи. Рядом с домом я решил пририсовать дерево. У меня получилась пальма, причем согнутая от ветра. Чтобы картинка казалась совсем правдоподобной, я нарисовал на пальме бананы, а одна связка даже падала, сорванная потоками воздуха. Рисуя ветер, я сломал грифель.
      – Почему такой густой дым? – оказывается, она смотрела на то, как я рисую.
      – Не знаю. Возможно, это пожар.
      – А почему пальма?
      – А вам не хочется к морю?
      Она оставила мой вопрос без внимания.
      – А разве бананы растут на пальмах? – доброжелательно спросила она. Даже насмешка в уголках ее глаз куда-то исчезла. Она была совершенно серьезной.
      – Нет. Но мне так захотелось. В конце концов, моя фамилия – Тихонов, а не Шишкин.
      – Хорошо.
      Она забрала мое высокохудожественное произведение и еще раз внимательно его рассмотрела.
      – Теперь нарисуйте человека.
      – Какого?
      – Любого. На ваше усмотрение.
      Я взял коричневый карандаш и изобразил папуаса с копьем, прикрытого набедренной повязкой из листьев. Немного подумав, я пририсовал ему на грудь ожерелье из зубов акулы, и чтобы быть до конца последовательным, поместил рядом с ним очередную пальму, но на этот раз – финиковую.
      – Почему вы выбрали негра?
      – На самом деле, вначале я хотел нарисовать вьетнамца, но негры у меня просто лучше получаются.
      Она даже не улыбнулась.
      Мне изрядно мешала творить ее грудь, она отвлекала. Большая, спелая, под прозрачной блузкой, одетая в прозрачный лифчик. Я бы ее нарисовал. Мне на ум стали приходить какие-то эротические мысли. Это ли не признак надвигающегося внезапного исцеления?
      Еще она попросила меня нарисовать свою семью. Я не удержался и запечатлел на бумаге сегодняшнюю утреннюю сцену. Жену с чемоданами и дочь, затыкающую уши.
      Осмотрев мое творение, целительница, наконец, проявила ко мне какой-то интерес. В ее глазах мне почудилась жалость.
      – Сейчас я дам вам вопросы, – минут через пять, встрепенувшись, сказала она, – они пронумерованы, но соблюдать последовательность не обязательно. Отвечайте в том порядке, в каком они лежат перед вами. Отвечайте быстро, не задумываясь, первое, что придет в голову. Не стесняйтесь, все ответы останутся между нами.
      Она протянула пачку ксерокопий.
      Самый верхний вопрос на первом листе под номером девяносто три гласил: «Какой вид оргазма вы испытываете? А. – Клиторальный? Б. – Вагинальный? В. – Оба?».
      Ответить быстро и не задумываясь у меня не получилось. Вначале я подумал, что чего-то не понял, потом, когда понял, что понял все как надо, не понял, что мне нужно отвечать.
      Я почесал репу и произнес:
      – На этот вопрос я ответить не смогу.
      – Почему? – осуждающе спросила она, встала и подошла ко мне со спины. Зад у нее был подстать грудям, даже сочнее.
      Она взяла в руки листы лежащие передо мной и вернулась к столу. Лицо у нее сделалось пунцовым.
      – Извините, я перепутала. Это опросник для девочек, – она так и сказала: «для девочек». И сразу, как бы испугавшись просторечного выражения, произнесла:
      – Это одна из проективных методик, разработанная мною на основе апперцептивных тестов, под руководством моего научного руководителя, – она протянула мне новые листы. – У меня скоро защита.
      Ну вот, теперь про меня напишут в диссертации.
      Вопросы для мальчиков тоже оказались не совсем простыми.
      Номер тридцать четыре, например: «Представляете ли вы во время секса с женой других женщин? А. – Нет. Б. – Всегда. В. – Иногда». Я уже забыл, каким он бывает этот секс с женой, поэтому подчеркнул букву А. Потом шли вопросы о работе, а на восемьдесят четвертом пункте опять сбивались на интим: « На какой половине кровати после секса вы предпочитаете спать? А. – На той, где осталось мокрое пятно? Б. – На сухой? В. – Мне все равно?». Из вредности я написал, что на мокрой. Очень много вопросов касались супружеских взаимоотношений. Большинство из них ставили меня в тупик, и я отвечал наугад.
      Клетки в таблицах были очень мелкими, когда я подчеркивал варианты, было очень заметно, как у меня трясутся руки.
      На всю эту дурость у меня ушло минут сорок. Врач все это время внимательнейшим образом изучала мои рисунки.
      Наконец я закончил. Женщина взяла листы, подровняла стопку, положила рядом с собой и сказала:
      – Хорошо.
      Она посмотрела на меня, как уставшие люди смотрят на рыбок в аквариуме, сквозь, и немного за спину. Мне было неприятно. Конечно, можно хлопнуть дверью, встать и уйти, но кто-нибудь, когда-нибудь видел хоть одну рыбку, которая выбралась из аквариума и при этом не сдохла?
      – А почему вы не спрашиваете, какая у меня проблема? – заволновался я.
      – Я пытаюсь понять это сама.
      – Ну и как, удается?
      – Думаю, да.
      – Можете озвучить?
      Она опять уставилась на мои рисунки.
      – У вас проблемы с потенцией, – она немного помолчала. – Это явно. Еще у вас проблемы в семье. Причем, совсем не обязательно, что вторая проблема вытекает из первой. Возможно, вам кажется, что вас преследуют. Возможно, вы боитесь огня, – она закусила губу. – Вот пока все, что я вижу.
      Я был поражен. Никогда в жизни мне не внушали доверия никакие гадалки и ясновидящие. Но тут, попахивало чудом. Баба посмотрела на мои каракули и обнажила мою душу. Над ее головой засветился нимб, я готов был пасть на колени и ползти за ней на плаху.
      – Как вам это удалось?
      – Я долго училась и много читала.
      – Ну, и как вы меня будете лечить?
      – Это не сразу. Придется встречаться, и не раз. Все эти ваши неврозы – это всего лишь следствие какого-то стресса. Нам нужно выявить причину. Нам нужно узнать, когда это началось. Скорее всего, это связано с вашей работой. Мне нужно поработать с вашими ответами.
      – Я готов, – воодушевлено сказал я. – Но при чем здесь моя работа?
      – Деньги. Какие-то неудачи, потери. Очень много похожих пациентов появилось после кризиса девяносто восьмого года. Вы сами должны понять, на фоне каких финансовых неприятностей у вас начались проблемы.
      – Вы хотите сказать, что мой член отказывается работать из-за того, что я потерял какие-то деньги?
      – Скорее всего. Неплохо было бы, чтобы вместе с вами пришла ваша жена.
      – Она от меня ушла. Сегодня.
      – Я так и думала, но, возможно, это всего лишь порыв. Возможно, она вернется.
      – Не знаю.
      – Для начала я назначу вам прямо с сегодняшнего дня успокоительный массаж и гипнотический сон, медикаментозно – пару успокоительных препаратов. После Нового Года окончательно определимся.
      Она выписала рецепт, написала направление на бланке и объяснила, куда мне идти на процедуры.
      – И, самое главное, – сказала она, когда я встал. – Вам нужно бросить пить. Причем с сегодняшнего дня, причем раз и навсегда.
      Я уже это где-то слышал.
      – Вы алкоголик. И стадия не начальная. Знаете, что вас ждет в ближайшем будущем?
      – Что?
      – Бред ревности, деменция, а потом полная деградация личности. Вплоть до белой горячки. Про нормальные интимные отношения можете забыть.
      Это уже что-то новенькое. Такого я еще не слышал.
      Я попрощался и ушел на процедуры. Не одному же Чебоксарову все время лечиться.
      Процедуры со мной проводил губастый мужик с волосатыми руками и лысым черепом. Он был и гипнотизером и массажистом. На массаже я расслабился до такой степени, что даже похмелье отступило, а во время сеанса гипноза – уснул.
      По пути домой я все время думал о своей жене, Чебоксарове и про бред ревности. Все сходилось. Я еще раз безуспешно попытался позвонить Апрельцеву.
      Видимо он взял отгул или на мой аванс обожрался до невменяемости.
      Дома меня никто не ждал, поэтому пришлось заскочить в продуктовый магазин и по пути в аптеку.
      Я думал, что будет тяжело уснуть, что придется до полуночи бродить по огромной квартире, но ошибся. После горсти прописанных доктором таблеток стало клонить в горизонтальное положение.
      Потом я уснул как мертвый.

      Под утро мне приснился эротический сон. Я бы даже сказал – порнографический. Кроме меня вторым действующим лицом была жена. Я проснулся от удивления. Ольга уже лет восемь не являлась предметом моих эротических фантазий. Кроме удивления меня разбудило еще какое-то давно забытое ощущение. Я не сразу понял, что это – эрекция. Чтобы убедиться, я откинул одеяло и посмотрел, потом потрогал руками, как ошпаренный кинулся к зеркалу раздвижного шкафа и встал в позу, скинув трусы. Все четко! Самая настоящая эрекция, твердокаменная, а не вялая пародия. Я радовался как ребенок. Я танцевал, напевал, втягивал пузо и вскидывал руки к небу. Это ли не счастье?
      Избегая открытого огня, используя только электрические приборы, я с грехом пополам приготовил себе какой-никакой завтрак. Поглощая пищу, я читал газету, забытую женой на кухонном столе и краем глаза смотрел телевизор. Удивительно, но и газета, и телевизор освещали в своих репортажах одно и то же событие, а именно – доклад губернатора на заседании областной думы, посвященный недавним выборам в нижнюю палату. Доклад больше походил на рекламную компанию существующей власти, конкурентов у которой все равно не было. Произнося речь, наш предводитель постоянно оглядывался на огромный портрет Путина, висевший за его спиной, при этом он слегка наклонялся и приседал. Казалось, что он вот-вот поцелует у портрета руку. Губернатор выдавал себя за последователя президента, который якобы самолично наказал ему не пускать в область никаких олигархов. Пичугину опять досталось.
      Это водевильное действо не смогло испортить мне настроение. Я был неожиданно бодр, весел и настроен на битву с любым противником. Мне хотелось вскочить и бежать куда-нибудь, чтобы преодолевать трудности. Я был готов ко всему, по крайней мере, мне так казалось.
      В это время запиликал сотовый. Я ринулся на звук, но не успел. Мелодия прекратилась. Оказывается, что я вчера забыл трубу в кармане дубленки и на зарядку не поставил. Пока я бежал, батарейки истратили последние силы на мелодию и сдохли. Я подсоединил «Нокию» к зарядному устройству, потом оживил телефон и выяснил, что звонил Полупан. Он меня уже достал! Пошел в жопу. Я опять отключил трубку.
      Это не спасло. Зазвонил домашний. Этот упрямый, твердолобый тип не отвяжется. Лучше с ним поговорить.
      – Что, опять пожар? – с места в карьер начал я.
      – Да, сгорел мужик в автомобиле шестой модели. Вчера.
      – Это оказался Джорж Буш, и ты звонишь в такую рань, чтобы я стал первым, кто за тебя порадуется? – съехидничал я.
      – Нет, фамилия у него интересней и красивей – Апрельцев.
      – Как? – не понял я.
      – Апрельцев.
      – Ржавая шестерка?
      – Мы не знаем, насколько она ржавая. Машина тоже сгорела.
      Меня как будто ударили бейсбольной битой по голове. Хотя откуда у нас в России бейсбольные биты? Скорее, это была обыкновенная скалка. Ударили раз, по макушке, потом – два, по затылку, и – три в спину. Я упал на колени.
      – Бывший мент, частный охранник?
      – Да! – обрадовался Полупан. – Я же говорил, выстрелит! А ты не верил!
      – Ты где?
      – Еду в морг.
      – Я тоже выезжаю. Давай пересечемся.
      Минут пять я сидел на полу, уронив голову на диван. В это трудно поверить, но Апрельцев, он же «Отличник» – безобидный обжора сгорел, выполняя мое задание. Итак, череда пожаров продолжилась. А ведь как хорошо день начинался!
      Я не помню, как и что я на себя напяливал. Джемпер я натягивал в коридоре, а дубленку – в лифте. Макарыч открыл дверь и распахнул рот, может, он даже что-то сказал, но мне было не до него. Я так торопился, что даже забыл запереть ворота в гараж, машина вылетела наружу, спугнув дворника. Он упал в сугроб и уронил метлу.
      Нужно взять себя в руки и успокоиться, нужно подумать о чем-нибудь другом. В конце концов, кто он мне, этот Апрельцев? Не мать, не жена и не дочь. И тут мне пришла в голову мысль, от которой у меня похолодели пятки, ступни, а потом и все тело до самой макушки. Апрельцев погиб в тот самый момент, когда следил за моей женой, а, значит и за дочерью, потому что вчера жена уехала из дома вместе с Маринкой.
      Тут уж не до обид и не до понтов. Я решил немедленно позвонить жене, но, оказалось, что телефон остался дома. Вот гадство!
      Я долетел до центрального городского морга минут за пять. По пути я так глупо вел машину, что реально мог увеличить количество его постояльцев голов на пять, или даже сам оказаться в числе его клиентов. Но Бог уберег.
      Полупан уже вошел внутрь, меня, естественно, не пустили. Я минут десять стоял у входа, смотрел на трещины в асфальте и дрожал. Я страдал от бездействия. Где этот чертов придурок? Почему пошел без меня?
      Наконец, его мужественное лицо показалось в конце коридора, за стеклянной дверью.
      – Дай телефон! – как ужаленный закричал я, когда он приблизился. – Быстрее дай трубу!
      – А где здравствуй? – с чувством превосходства поинтересовался он. Как же! Гений! Сама прозорливость! Я чуть не разбил ему нос.
      – Давай быстрее! – руки у меня тряслись.
      Увидев, что я пребываю в невменяемом состоянии, мент не стал возражать и выдал мне трубку.
      Я позвонил жене – недоступна, дочери – та же картина! Я набрал, чего уж там, номер тещиного телефона.
      – Алло.
      – Где Ольга?
      – Кто это?
      «Рабиндранат Тагор», – почему-то захотелось сказать мне.
      – Я.
      – А почему ты спрашиваешь?
      Блядь, что за дура!
      – Она у вас?
      – А почему она должна быть у меня?
      – Она вчера поехала к вам вместе с Маринкой.
      – А что случилось?
      – Вы можете четко и ясно сказать: они к вам приезжали?
      – Нет, а что случилось?
      – Ничего, – я нажал отбой.
      Потом набрал Чебоксарова.
      – А…
      – Ольга с тобой?
      – Да ты что, я еще сплю.
      – Послушай, меня не интересуют ваши отношения. Скажи, с ней все в порядке?
      – А что случилось? Какие отношения?
      – Ты ее вчера видел?
      – Нет, я так и не смог ее найти.
      Я подумал, что лучше бы она была с ним. Это, конечно, проблема, но не такая крупная, как исчезновение жены и дочери.
      – А что случилось-то?
      – Они куда-то пропали. Со вчерашнего дня.
      – Ну и что ты переполошился? Почему-то вчера тебя это не волновало.
      – Ладно, пока.
      Я прервал связь.
      – Надо что-то делать! – истерично заверещал я.
      – Что?
      – Нужно срочно их искать! Ты чего стоишь? Звони куда надо, пусть начинают операцию по поиску, – я бросил в него телефон.
      – Успокойся.
      – Хули ты меня успокаиваешь? На кой хер мне успокаиваться? У меня жена пропала! Дочь пропала! Виталика сожгли! Бабу его сожгли! Апрельцева убили!
      – Это еще неизвестно.
      – Кому неизвестно? Тебе неизвестно? Мне зато все известно! Ты чего стоишь, как идиот? Двигайся давай! – голос сорвался на визг.
      Полупан ударил меня по щеке. Не больно, но звонко.
      – Заткнись. Не будь бабой.
      Я немного пришел в себя.
      – Еще раз повторяю, успокойся, – попросил мент. – Возьми себя в руки, оттого, что ты орешь, никто сам по себе не найдется. Я не пойму, при чем здесь твоя жена, кладовщик с бабой и этот топтун?
      Мне пришла в голову одна мысль.
      – А ты точно знаешь, что это мой Апрельцев?
      – Нет, не точно.
      – Давай я его опознаю.
      У меня зародилась надежда на то, что все это простое совпадение и меня не касается.
      – Что ты там опознаешь? Одни угли.
      – А как тогда вы узнали?
      – По номерам машины.
      – А вдруг там тело другого человека? Это насильственная смерть, или какая другая?
      – По предварительным данным, он кого-то ждал в машине. Двигатель был включен, мужик уснул. Надышался выхлопными газами. Где-то закоротило электропроводку, загорелся движок, бензопровод, потом рванул топливный бак. Костер за сто километров видно было. Пока не ясно, он вначале задохнулся и умер, а потом сгорел, или заживо. Очаг возгорания под капотом.
      – Опять шито-крыто?
      – Вроде да. Ты успокоился?
      – Охуительно! Само спокойствие!
      – Тогда рассказывай. Кто он? Откуда ты его знаешь? Какая связь между ним и твоей семьей?
      Он взял меня под локоть и мы пошли ко мне в «тойоту». Я сел за руль.
      – Мне надо закурить.
      – На, – он протянул мне пачку «мальборо».
      – Я боюсь курить.
      Полупан посмотрел на меня как на дебила.
      – Тогда не кури. Хорош кривляться.
      Я завел двигатель и включил печку. У Полупана зазвонил телефон.
      – Это тебя, – протянул он мне трубку.
      – Слушай, повтори еще раз, что случилось? – попросил Чебоксаров.
      – Мои жена и дочь поехали к теще, но на место не прибыли. Телефоны у обеих отключены. Где они могут быть, никто не знает. Сгорел Апрельцев. В своем автомобиле. Вчера, как раз в то время, когда пропали жена и дочь.
      – Да ты что?!
      – Вот именно. Дальтоник присвистнул.
      – А при чем здесь Апрельцев?
      – При том!
      – Ты где?
      – Сидим с Полупаном в моей машине около морга.
      – А зачем трубу отключил?
      – Батарея села.
      – Ясно. А что ты там говорил на счет каких-то отношений?
      – Забудь.
      – Дурак ты. Я сейчас приведу себя в порядок и подъеду. Не теряйся и не совершай глупостей. Позвонить Спарыкину?
      – Да.
      Мент потряс меня за плечо, потом положил пятерню мне на затылок и повернул голову к себе. Посмотрел в глаза.
      – Апрельцев сгорел позавчера ночью, в это время твоя жена с дочерью еще спали в постелях. Так что успокойся, – посоветовал мне Полупан.
      – Если моя жена была в это время дома, то тогда за кем он в это время следил?
      – В этом я и хочу разобраться. Давай, рассказывай.
      Я рассказал ему все честно и доступно. Когда я начал рассказывать про то, как мы ловили воров с помощью «Отличника», он меня перебил и сказал: «Знаю». Сложнее всего было объяснить, зачем я нанял Апрельцева. Тем не менее, я попытался. Мне показалось, что он не понял, тогда я попытался еще раз. Когда вот так начинаешь кому-то рассказывать про свои подозрения, то они кажутся полным бредом.
      Тем не менее, Полупан почти все время понимающе кивал.
      – Ясно, – сказал он, когда я закончил.
      – Что будем делать?
      – Понимаешь, если ты пойдешь и напрямую напишешь заявление о розыске, то никто твоих девчонок искать не станет. Они тебя бросили, хлопнули дверью. Мало ли где скрываются. Теща тоже не показатель. Она молчит, чтобы ты их не искал. Поэтому мне придется обращаться неофициально.
      – Я заплачу.
      – Да не в этом дело. Даже неофициальное обращение выглядит неубедительно. Что с ними могло случиться? Убивать их бессмысленно. Коммерсант у нас – ты. Несчастный случай тоже маловероятен. Остается одно: похищение. А похитители всегда чего-нибудь требуют. Подумай, чего от тебя можно потребовать?
      – А Апрельцев?
      – Честно говоря, Апрельцев тут вообще ни к селу, ни к городу. Совсем непонятно.
      – Я надеюсь, ты не будешь говорить, что его смерть – простое совпадение?
      – Нет, не буду. Но, все очень странно. Похитители сами должны выйти на связь. Наверное, лучше подождать.
      Я опять чуть его не ударил.
      – Как ждать?! Просто сидеть и ждать?! Крыша съедет. Тебе легко говорить, а у меня там дочь, – я схватился обеими руками за голову. – И жена!
      – Давай сначала подумаем, прежде чем дергаться. Откуда он вообще взялся, этот Апрельцев?
      – Его притащил Спарыкин. Видимо раньше по работе приходилось сталкиваться.
      – А Спарыкин у нас кто?
      – Спарыкин – это как бы наш третий компаньон. Тоже бывший мент. Только он не работает почти. У него другие задачи.
      – Крыша что ли?
      – Что-то типа того. Вообще-то он в долях.
      – Понятно.
      – Что тебе понятно?
      – Ничего. Просто там, где совершено преступление, раньше искали уголовника или криминальный след. А теперь в большинстве случаев нужно выявлять на причастность работников силовых структур, или ментов, или ментов – пенсионеров.
      – Ты думаешь, что тут замешан Спарыкин?
      – Я его не знаю и ничего не думаю. Я констатирую факт. За долгое время общения со всяким отребьем человек привыкает к криминальному мышлению и сам начинает мыслить их категориями. Психика меняется. Бывшему менту психологически гораздо легче человека завалить. Он этого вдоволь насмотрелся. Некоторые вопросы он по-другому и решать-то не умеет, даже не представляет, как.
      – А ты сам-то кто?
      – По себе и сужу. Иногда такие мысли в голову приходят, что сам потею.
      – А какой Спарыкину смысл?
      – Пока не знаю. Я просто выставил наружу одну из версий.
      У Полупана зазвенел телефон.
      – Опять тебя.
      – Мне Колька дал этот номер, он у него определился. Колька мне все рассказал, – это Спарыкин. Легок на помине. – Вы сейчас где?
      – Около морга.
      – Ждите, Чебоксаров едет за мной, и мы вместе к вам.
      Тоже мне место для свиданий.
      – У меня солярка на нуле, – сказал я Полупану. – Поехали, заправимся.
      На заправке мы выпили по стакану кофе. Я постоянно думал о дочери. И еще о Деде Морозе. Я все время говорил себе, что не надо о нем думать, но все равно думал.
      Пацаны с бензоколонки залили мне полный бак. Хватило бы до Москвы. Я взял у Полупана телефон и вызвал Спарыкина:
      – Подъезжайте на заправку. Морг наводит на меня страшные мысли.
      Мой собеседник закурил.
      – Я пока ничего не пойму. Что вообще творится? – нахмурившись, рассуждал он. – В чем соль? Воров вы нашли, с конкурентами вопрос решили. Но ведь что-то происходит! Наверное, все дело в компьютерах, иначе, зачем бы их стали воровать с места преступления? С другой стороны, если их уже забрали, тогда зачем Апрельцев и твоя семья? Не хватает какого-то звена. Оно вот-вот появится, но, ты прав, если ждать, то можно вообще неизвестно чего дождаться.
      – Давай что-то делать.
      – Подожди, приедут люди, может, что подскажут на свежую голову.
      Они подъехали через пятнадцать минут. У Чебоксарова все еще была забинтована рука, а Спарыкин зачем-то надел милицейскую форму. Ни дать, ни взять – два сельских клоуна. Я познакомил полковника с Полупаном.
      – Раньше на этом месте была подстанция, – начал свою песню Спарыкин после пожатия. – Так вот, приходит сигнал на пульт, что на территории за забором найден труп мужчины…
      – Слушай, может, заткнешься, – перебил его я. – Мы здесь собрались не для того, чтобы твои байки слушать.
      – Действительно, чего ты? У человека проблема, – поддержал меня Дальтоник.
      – А я чё? Я для начала.
      – Давай, рассказывай, – предложил мне Колька. – Что случилось?
      Я рассказал, о том, как я снимал проституток, о том, как от меня ушла жена, о том, как нанял Апрельцева, чтобы он за ней следил. Еще я не забыл упомянуть, о странном звонке Апрельцева, который оказался его последним звонком.
      – Слушай, – спросил полковник, – с чего ты взял, что жена тебе наставляет рога?
      – Были признаки.
      – Ты подозревал кого-то конкретно?
      – Да.
      – Кого? – спросил Чебоксаров.
      – Тебя, – ответил я и посмотрел ему прямо в глаза.
      Лицо у «Дальтоника» сделалось пунцовым. Какое-то время он не мог вымолвить ни слова. Потом обхватил голову руками и выдавил из себя:
      – Ты полный идиот.
      – Возможно, – сказал я.
      А возможно, и нет. В конце концов, предо мной сидят двое самых главных подозреваемых. И если кто-то из них причастен ко всему происходящему, то их ужимки вполне объяснимы.
      Полковник заржал.
      Полупан картинно прищурившись, не отрывал от него взгляда.
      – Что он подозревал и о чем догадывался, – сказал он, – это дело семейное, не наше это дело. Давайте говорить о фактах. Я считаю, что причина всех бед в компьютерах. Их зачем-то похитили. Разумеется, не из-за железа. Видимо, там была какая-то информация. Что за информация? Вот в чем вопрос!
      – Какая в наших компьютерах может быть информация, из-за которой можно сгубить столько народу? – не поверил ему Дальтоник. – Никакой! Мы торгуем бумагой и канцелярией. Не наркотиками, не девочками, и даже не оружием. Кому нужна наша бухгалтерия? Бред какой-то.
      – А помнишь? – обратился ко мне Полупан. – Ты рассказывал про подозрительного программиста, который рылся в твоем компе?
      – Было дело. Скорее всего – просто совпадение. Я ведь толком ничего не выяснял. Просто поспрашивал у людей.
      – Стоп, – прервал нас Дальтоник. – А разве наши компьютеры сгорели? Хоть один?
      – Я не слышал.
      – И я. Вот в чем дело. Там вытаскивали чужие компьютеры. Так что мы тут совершенно ни при чем.
      – Давайте уточним, – предложил Спарыкин. – Я правильно понял, что Апрельцев сгорел, когда твои дамы мирно спали?
      – Да, – подтвердил Полупан.
      – А кто мешал Апрельцеву параллельно с твоим заниматься еще какими-нибудь другими делами?
      – Никто.
      – Так что, если его убили, то не обязательно в связи с твоей женой. И еще очень большой вопрос на счет убийства. Это ведь вы так решили. А что случилось на самом деле, решит экспертиза.
      – Ты хочешь сказать, – не поверил ему я. – Что Виталик, его баба и Апрельцев сгорели случайно?
      – Виталик с бабой, может и не случайно. Но, только это нас не касается. Может и касается, но только косвенно, по крайней мере, ты и твоя жена тут уж всяко ни при чем. Наши компьютеры никто не воровал, не поджигал и на момент пожара, их на складе не было. Ты зря поднял кипиж.
      – А чего же тогда Апрельцев звонил со слежки и говорил о каких-то странных вещах?
      – У этого дурака, – ответил полковник, – любая мелочь – событие. Черная кошка дорогу перебегала, он уже задумывался.
      – Хорошо, – не сдавался я. – А где мои жена и дочь?
      – Тут еще проще. Жена от тебя ушла. В ее понимании, что ты будешь делать?
      – Не знаю.
      – В ее понимании ты начнешь заколебывать ее звонками. Она отключает телефоны, а чтобы ты не донимал тещу, едет не к ней, а куда-нибудь в другое место. А маме говорит, чтобы молчала. Логично?
      – Куда едет?
      – Это ты у нее потом спросишь.
      – А как же работа?
      – Этого я не знаю.
      Я с трудом поднял глаза на Чебоксарова. Он тоже на меня не смотрел.
      – Позвони, пожалуйста, ей на работу, спроси девчонок, может, она отпрашивалась?
      Дальтоник набрал номер. Его там все знали. Он поговорил вначале с одной, потом с другой. Потом помолчал минуты две, что-то еще спросил, потом долго слушал. Наконец он произнес:
      – Спасибо, до встречи, – и радостно улыбнулся.
      – Оказывается, она отпросилась еще позавчера днем, у заведующего отделением. Сказала, что приболела. Выйдет теперь только после Нового Года.
      – Сразу после того, как увидела меня с блядями. Она уже тогда все решила. Может, думала, что уйдет тем же вечером, но я пришел поздно и на бровях.
      – Вот видишь, – гордо произнес Спарыкин. – Все и решилось. Ты зря бучу поднял.
      Как-то глупо все получилось. Особенно с Чебоксаровым.
      – Че, давайте разъезжаться? – спросил полковник.
      – Давайте, – согласился я.
      Мы вышли из забегаловки. Валил снег. Крупными хлопьями. Вроде стало теплее. Черт поймет эту погоду.
      – Я поеду в морг, – сказал Спарыкин. – Там у меня главный патологоанатом – свой парень. Попрошу, чтобы был повнимательнее. Потом заскачу в прокуратуру, пройдусь по связям, пусть еще раз покажут мне дела о смерти Виталика и его бабы. На всякий случай.
      – Я тоже поработаю, – сказал Полупан. – А ты езжай домой, возьми телефон, может, объявятся, да позвонят.
      Спарыкин сел в Колькин «мерседес», а Полупан в мою «тойоту».
      – Как ты мог? – спросил Чебоксаров.
      Я пожал плечами.
      – Тебе надо голову лечить.
      – Я уже начал.
      – И пить бросай.
      – Уже.
      – Но, это не оправдывает. Я думаю, что нам после этого придется разбежаться. После Нового Года будем делить фирму.
      – Как хочешь.
      Он, сгорбившись, пошел к машине. Его почти засыпало снегом. Я заметил, что он не опустил уши у шапки. При его трепетном отношении к здоровью это непростительная невнимательность.
      Я отвез Полупана к машине, которую он оставил у дверей морга. Чебик туда же доставил полковника. Я остановился рядом, и мы опять встретились глазами. Настроения не было никакого. На обратном пути, продираясь сквозь густой снегопад, раскидывая по обочинам жидкий творог, я представлял себя лягушкой в молоке. Даже романтически чистый снег напоминал перхоть, а никак не черемуховый цвет.
      Дома я минут пятнадцать ходил по комнатам, страдая от одиночества, потом пришел на кухню, поставил локти на стол и подпер ладонями подбородок. Сегодня уже самое время для появления зимнего салата, оливок, красной икры и запаха мандаринов. Я залез в холодильник, достал что-то и съел. Я не ощущал вкуса. Мне было все равно.
      Я шаркал тапочками и двигал ногами из зала в спальню, из спальни в детскую, из детской – в кабинет. Каким образом я оказался на лоджии? Я не знаю. Там стояла пихта. Она придала мне сил. Я нашел себе занятие. Полчаса я искал крестовину для елки, еще минут десять – елочные игрушки. Укрепив дерево на подставке, я занес его в комнату и перерезал путы. Лесная красавица улыбнулась и стала распрямлять затекшие чресла.
      Я буду ее наряжать после того, как она окончательно примет форму. У меня еще есть время. Я нашел трубку домашнего телефона и набрал Аркашку.
      – Слышь, Спицын, я передумал. Пусть Дед Мороз и Снегурочка приезжают ко мне тридцать первого
      – Ну, шеф, ты даешь! Я кое-как уломал их не приходить, а теперь, представляешь, кем я буду выглядеть, если снова перезвоню и опять повторю заказ?
      – Ты будешь выглядеть полным мудаком и это будет соответствовать истине. Мне плевать, закажи других.
      – Где ты найдешь тридцатого числа нормального Деда Мороза? Тебя устроит размалеванный дегенерат с кашей вместо слов и блевотиной вместо подарков?
      – Нет.
      – Тогда хорош издеваться. Наряжайся сам.
      – Борзеешь.
      – А сколько можно?
      Связь прервалась.
      Держа в руке трубку домашнего телефона, я вспомнил, что до сих пор так и не включил сотовый. Я пошел к нему. Батарейка была полная. Я нажал «enter». Телефон тут же зазвонил. Шамрук возмущал радиоволны и посылал мне сигналы.
      – Дружище! – орал он. – Меня эти уроды отсюда выгоняют. И меня, и мою племянницу. Они не хотят брать кровь и говорят, что я слишком пьян.
      – Какую кровь?
      – Мою. И моей племянницы. Ну-ка скажи им, что у меня кровь – что надо!
      – Какой племянницы?
      Шамрук сделал паузу и перешел на шепот.
      – Это одна прошмандовка. Я же не могу им так сказать. Я сказал, что она – моя племянница. Когда они позвонили, мы как раз зависали. Да ты что, Новый Год же! Но, я все бросил, раз надо, значит надо! Мы ведь с тобой друзья. Мне для друга ничего не жалко, даже крови. А эти врачи, представляешь, говорят, что у пьяных они кровь брать не будут. А где они сейчас трезвого найдут? Возможно, я пьян. Зато заразы никакой!
      – Слушай, давай по порядку. Ты где? – если честно, но я даже обрадовался его пьяному бреду. Хоть какой собеседник.
      – Как где? – удивился он. – В больнице. У твоей жены. Они ведь меня по твоей просьбе вызвали? Честно говоря, я думал, что ты здесь. Звоню, звоню тебе, а ты все недоступен и недоступен. Ты где?
      – Я-то дома. А вот ты зачем поперся в больницу моей жены? – меня разбирал смех, наверное, его кто-то разыграл.
      – Не твоей жены, а к твоей жене. Мне позвонили, спрашивают: «Вам Ольга Тихонова известна?». Я говорю: «Известна». Они говорят: «Она находится в реанимации, срочно нужно сдать кровь». Я все бросаю и мчусь.
      – Кто находится в реанимации?
      – Ёб… Твоя жена, кто же еще? Ты что ничего не знаешь?
      – В какой реанимации?
      – В больнице скорой помощи.
      Меня бросило в пот.
      – А где дочь?
      – Какая дочь?
      – Моя.
      – Я не знаю. Я думал, что ты в курсе. Я думал, что это по твоему поручению звонят. Я вообще ничего не знаю. Тут менты какие-то ходят. И меня не пускают. Ты скажешь им, в конце концов, что у меня кровь хорошая?
      – Ты ее видел?
      – Кого?
      – Ольгу?
      – Нет. Но, говорят, она пришла в сознание.
      Я опять сел задницей на пол, уже в который раз за день.
      – Повтори еще раз, – попросил я. – Тебе кто-то позвонил и сказал, что моя жена в больнице?
      – Да.
      – А почему не мне?
      – Ты, наверное, был недоступен.
      – Могли ведь позвонить, например, матери или Чебоксарову. Почему именно тебе?
      – А я почем знаю?
      – Просто позвонили и сказали, что Ольга в больнице?
      – Да, сказали, что надо сдавать кровь. Я все бросил и приехал сюда. А меня тут посылают. Слушай, я даже не спросил, что с ней случилось.
      – Так спроси и перезвони мне! И узнай, где моя дочь! Я уже еду!
      – Так ты, был не в курсе?!
      – Я и сейчас не в курсе. Все. Я еду.
      В машине я набрал Спарыкина и сообщил ему последние новости. Вся его теория рассыпалась в прах. Из-за него мы потеряли несколько часов драгоценного времени. Да и сам я дурак, не мог включить телефон сразу, как пришел. Было же мне сказано! Тем более что никто и никогда не звонит ко мне домой. Многие даже не знают, моего домашнего номера.
      Спарыкин все еще находился в машине Чебоксарова. Он воспринял известие спокойно и без лишних слов выразил желание тотчас приехать в больницу.
      – Мы там будем раньше тебя, – заверил он.
      Вдоволь напсиховавшись утром, сейчас я был спокойнее. Внутри я, конечно, весь горел, но вел машину гораздо осторожнее. Вчера мне уже приходилось следовать этим маршрутом на прием к доктору Сенчилло. Больница та же, а поводы разные.
      Где-то на середине пути позвонил Шамрук.
      – Ее нашли вчера в придорожной канаве. Всю избитую и переломанную. Дочери рядом не было. Это без балды. Кажется, ее выкинули из машины на полной скорости, прямо под встречную. Или просто в кювет. Или об дерево. Они сами толком не знают. Ей делали операцию. Сейчас опасность миновала. Она пришла в себя. Разговаривать почти не может, но каким-то образом ведет беседу со следователем.
      – А кто тебе-то позвонил? – этот вопрос меня сильно раздражал.
      – Позвонила медсестра. Говорит, что твоя жена сама указала на номер в записной алфавитной книжке. Не знаю, почему.
      – Странно.
      Уж кого-кого, а Шамрука – то Ольга точно терпеть не могла.
      Мы подъехали к больнице одновременно. Спарыкин, воспользовавшись милицейским удостоверением, скрылся за дверями реанимации, а мы с Чебоксаровым остались сидеть внизу, в вестибюле приемного покоя, на желтых деревянных скамейках. Я рассматривал узоры на полу составленные из мраморной крошки, залитой бетоном и молчал. Колька тоже не проявлял желания пообщаться. Вокруг ходили хмурые озабоченные люди. Кроме, ставшего уже привычным, раздражения во мне расправляло плечи еще одно негативное чувство. Я злился. Причем на всех подряд, и на Чебоксарова, понятно почему, и на Спарыкина за то, что его долго не было, и на незнакомых людей за то, что они шаркали ногами.
      Наконец полковник появился. Он шел впереди молодого парня и что-то напряженно рассказывал ему через плечо.
      – Значит, так, – бодро сказал он. – Похоже на похищение. Они утром, когда уходили от тебя поймали такси, или вызвали. Пока не понятно. Через квартал водитель остановил машину и подсадил на заднее сидение еще одного пассажира. Тот выбросил твою жену на полном ходу километра через три. А дочь увезли. Выживет Ольга или нет их, похоже, не интересовало. Цель похищения – Марина.
      Парень, которого Спарыкин так и не удосужился представить, согласно кивал головой и поддакивал.
      – Супруга путает марки машины. Номер, естественно, не заметила, – продолжил Спарыкин.
      – Я сейчас поеду, прочешу обочину на предмет обнаружения трупа, – сообщил о своих планах неизвестный парень. – Километров пять хватит?
      – Захватите десять, – посоветовал Спарыкин. – Скорость, судя по всему, была приличная.
      Я не сразу понял, о каком трупе идет речь.
      – И надо пробить девку, может, это ее какие-то дружки, – изрек незнакомец.
      – Ей десять лет, – сказал Чебоксаров.
      – Мне попадались девятилетние проститутки, – сообщил паренек.
      Я вспыхнул. Причем не просто вспыхнул, а размахнулся и со всей силы съездил парню по зубам. Он успел среагировать, мотнул головой, но я, все равно попал, правда, в щеку. Хама отбросило на метр. Он собрался мне ответить, но Чебоксаров со Спарыкиным повисли у него на руках.
      – Это отец девочки, – пояснил полковник.
      – А… – неизвестный отнесся к этому сообщению с пониманием, он немного замешкался, вначале хотел протянуть нам руку для прощания, но побоялся, пробормотал: «Пока» и ушел.
      – Я хочу подняться к Ольге, – сказал я.
      – Она в реанимации, – возразил Спарыкин. – Туда не пускают.
      – Я очень хочу, – меня била дрожь. – Ты ведь можешь.
      – Пошли, – видя мое состояние, согласился полковник.
      Чебоксаров вроде тоже дернулся, чтобы пойти с нами, но потом передумал и остался.
      Мы прошли по первому этажу до конца коридора и встали у лифта. Лифт долго не ехал. Он застрял где-то наверху, хлопал дверями и шумел. Было принято решение подниматься пешком. На уровне третьего этажа лифт все же тронулся вниз. Когда кабина проходила мимо нас из него за общим шумом, наконец, стали разборчиво слышны крики: «Я требую, чтоб у меня взяли кровь!» Вопли сопровождал истерический женский смех. До свидания и спасибо, самоотверженный Шамрук!
      В отделении полковник о чем-то переговорил с медсестрой или врачом, сидящим за столом в коридоре. Что он там наплел, я не знаю, но женщина с охотой встала и проводила нас к палате.
      Спарыкин остался снаружи, а я вошел. На единственной кровати лежала Ольга. Если бы мне не было известно, что это она, то, вне всякого сомнения, я прошел бы мимо и не узнал. Желтоватое лицо походило на чеканку. Лоб и подбородок скрывали бинты. Под заострившимся носом, разбитые губы.
      Мне захотелось подойти к ней, встать на колени, поцеловать в глаза и прижать к груди исцарапанные щеки.
      Она посмотрела на меня.
      – Почему ты не взяла машину? – спросил я.
      Она повернула голову к окну.
      Я обошел кровать и снова встал перед ее глазами.
      – Если бы ты взяла машину, то все было бы нормально! – я сказал это, хотя сам не верил.
      Она опять отвернулась. Я завелся.
      – Не крути башкой! – я снова обошел кровать. – Где моя дочь?
      Движения причиняли ей боль. Она закрыла глаза. Видимо, я был ей противен.
      – Не надо закрывать глаза. Не надо! Если бы ты меня слушала, то было бы все нормально! Куда ты поперлась?! С какого хера?! Ты забрала мою дочь, теперь верни! Че молчишь?
      По матовой лакированной щеке покатилась слеза.
      – Не фиг рыдать! Раньше надо было думать!
      Она закусила губу.
      – Ты во всем виновата! Дура!
      Я вышел из палаты, хлопнув дверью. Вот такая беседа получилась. Совсем не так, как я хотел.
      Медсестра смотрела на меня с осуждением. Я слишком шумел. Наверное, все было слышно.
      – Вы мне можете объяснить, почему вы вызвали сюда Шамрука? – спросил я у нее.
      – Вначале думали, что будем делать операцию. А у нас в больнице так принято, что когда больной идет на операцию, то родственники сдают для него кровь.
      – А при чем здесь Шамрук?
      – Этот пьяный дебошир?
      – Да.
      – Пострадавшая сама указала его номер в записной книжке, – медсестра достала синий Ольгин блокнотик. – Вот смотрите.
      Буквы в алфавитной книжке моей жены были спаренные. «Ч» и «Ш» находились на одном флажке.
      Если открыть книжку, на этих буквах, то самая верхняя фамилия была – Чебоксаров. Но, так как номер рядом с ней был указан старый, то Ольга его перечеркнула и потом, видимо переписала новый вниз страницы. Второй в списке телефон принадлежал Шамруку. То, что позвонили именно ему, выглядело вполне логично. Было ясно, как пень, что позвать Ольга хотела именно Кольку, а никак не Шамрука, и уж тем более не меня. Это опять задело.
      За спиной медсестры висел красочный плакат: «В нашем отделении установлен компьютерный томограф, приобретенный на средства из областного бюджета по личному указанию губернатора». Плакат очень походил на икону. Под ним не хватало только коврика для отбивания поклонов.
      Ко мне подошел Спарыкин.
      – Ну, что будем делать? – спросил я.
      – Надо подумать.
      Мы спустились вниз.
      – Как там дела? – чересчур взволновано спросил Дальтоник.
      – Жива, – сказал я.
      – Поехали к тебе, – обратился в мою сторону полковник. – Нужно собраться на совет.
      – У меня лечение, – попытался возразить Чебоксаров.
      – Заткнись, – перебил Спарыкин. – Один день не полечишься, небось, не сдохнешь. Позвони специалисту по пожарам, – обратился он ко мне. – Как там его?
      – Полупан.
      – Вот. А я через ребят найду того паренька, который шарит в компьютерах. Пусть тоже подъедет.
      – Федя? Он должен быть у нас в офисе. Я его нанял.
      – Хорошо. Пошли. Времени нет совсем.
      Мы расселись по машинам. Я набрал Полупана и рассказал ему о последних событиях. Он, не сопротивляясь, пообещал приехать.
      Я не стал ставить машину в гараж, мало ли, припарковался рядом с Колькиным «мерседесом» во дворе под фонарем. Спарыкин предложил подождать Полупана на улице, проветрить мозги. Чебоксаров отказался, он боялся менингита. А у меня не было шапки. По-моему, я ее потерял еще осенью. На площадке нас встретил генерал.
      – Целый отряд, – вместо приветствия сказал он. – Давайте ко мне, бойцы. Отметим победу на вьетнамском направлении.
      – Нам не до побед, – пожаловался я. – У нас проблемы.
      – Тем более, ко мне.
      Я пожал плечами, а Спаркин сказал:
      – А почему бы и нет.
      Мы расселись в зале, кто на диван, кто на стул. Мне досталось кресло. Пуля, не привыкшая к такому скоплению народа, ошалело сидела в углу и не знала, что делать. Пить спиртное мы все дружно отказались, а на счет пожрать у Макарыча было негусто. Он принес с кухни палку колбасы, хлеб и покрошил все это каким-то неимоверным кинжалом. Потом поставил чай. Еще у генерала нашлось три вида конфет в красочных коробках. Мы с полковником переглянулись.
      Пока накрывался стол, Спарыкин пояснял генералу суть ситуации. Макарыч задавал дельные вопросы.
      – Когда Ольга застала Серегу с блядями, она уже решила, что уйдет от него. На это требовалось время и силы, – делился своими соображениями полковник. – Поэтому она и отпросилась на работе. Я разговаривал с ее матерью, та клянется, что Ольга ей не звонила и ни о чем не предупреждала. Видимо, это все-таки был порыв. Она приняла решение, но для его осуществления ей нужен был толчок. Проще говоря, ей нужно было поскандалить, чтобы оправдать свой уход. А когда это произойдет, она не знала. Ты должен был проснуться сам. Поэтому она и не вызвала такси. Ребята проверяли: ни в одной из таксомоторных фирм города не было вызова к твоему дому в этот день и в это время.
      Оказывается, Спарыкин не зря проводил время.
      – Возможно, – продолжил полковник, обращаясь ко мне, – она вначале даже собиралась уехать на своей машине, но во время ссоры с тобой передумала. Преступники, однозначно, следили за твоим домом. Потому что тоже не могли знать, когда она выйдет. Скорее всего, они ждали тебя и переиграли свои действия, увидев, что Ольга с Маринкой стали ловить такси.
      – Чего они хотят? – спросил генерал.
      – Мы не знаем.
      Телевизор до этого момента тихо и мирно стоявший на тумбочке, в самом углу, неожиданно включился и выдал изображение. Полупан и Федя переминались с ноги на ногу около двери в тамбур и поочередно нажимали на кнопку моего звонка.
      – Это наши люди, – сообщил Чебоксаров генералу.
      – Так иди и открой, – ответил тот.
      Когда Дальтоник вышел, генерал спросил:
      – А зачем вы взяли с собой этого мудака? Я еще в прошлый раз заметил, что он слишком много жрет и ссыт мимо унитаза.
      Какой прошлый раз он имел ввиду, я не знал.
      – Для кучности, – ответил Спарыкин.
      Когда новенькие вошли и расселись, у меня зазвонил телефон. Номер определился незнакомый, и голос тоже был незнакомый и неприятный.
      – Твоя дочь у нас, – буднично и спокойно сказал мужик на том конце радиосигнала. – Мы ее тебе вернем, если ты отдашь то, что тебе не принадлежит.
      – О чем вы говорите? – спросил я.
      Самое главное не сорваться на истерику и не наломать дров.
      – Ты сам знаешь.
      – Нет. Я ничего не знаю!
      До меня наконец-то дошел смысл происходящего. Сердце забилось, ноги стали ватными.
      – Знаешь.
      – Клянусь, нет!
      – Чем это ты клянешься?
      – Чем угодно!
      – У тебя ничего нет. Жены нет, дочь у нас, на мать тебе всегда было плевать.
      Они все про меня знают!
      – Я клянусь своей жизнью!
      Наконец, Спарыкин и все те, кто находился в комнате, поняли, что происходит что-то экстраординарное. Макарыч замахал в воздухе кулаком, призывая, чтобы все заткнулись.
      – Эта клятва вообще ничего не стоит, – подумав, сказал собеседник.
      – Я действительно ничего не знаю.
      Похоже, мне, наконец, поверили.
      – Так узнай. У тебя еще есть время.
      – Как?
      – Подумай. И, пожалуйста, без всяких там следопытов. Ты уже понял, какая участь их будет ждать?
      – Понял.
      – И без ментов. А то твоей дочери – хана.
      – Ладно.
      – Я позвоню и скажу, куда принести. Если замечу подозрительные шаги с твоей стороны, можешь с дочкой попрощаться.
      И все. Тишина.
      – Кто это был? – спросил Чебоксаров.
      «Дед Мороз», – хотел сказать я, но промолчал.
      – Чего они хотят? – спросил Макарыч.
      – Чтобы я вернул им чужую вещь.
      – Какую вещь? – опять спросил Дальтоник.
      Придурок.
      – Я не знаю.
      – Дай-ка телефон, – попросил Федя.
      Он вошел в меню и посмотрел номер, с которого был сделан звонок.
      – Нужно срочно пробить у ребят.
      – Ты что думаешь, они идиоты? – не согласился я.
      – Всякое бывает, – встрял Спарыкин. – Вероятность небольшая, но все же есть.
      В итоге мою трубку отдали Полупану, и он начал куда-то звонить.
      – Если они просят то, о чем ты не знаешь, значит, эта вещь попала к тебе случайно, – изрек Федя.
      – Я думаю, – высказал свое мнение полковник, – что тут все дело в компьютерах. Вот смотрите, сожгли компьютерщика, затем его бабу, затем вывезли все железяки со склада, потом пытались залезть в нашу сеть.
      – Сами по себе компьютеры вряд ли кого-то интересовали. Значит, все дело в информации, которая в них хранилась, – Федя разлохматил себе волосы и стал похож на непризнанного гения.
      – Бандиты уверены, что эта информация у тебя, – вставил генерал.
      – Почему?
      – Давайте думать.
      Полупан перестал разговаривать по телефону и подошел к нам.
      – Телефон, с которого звонили автомат на вокзале, – сообщил он.
      – Это нам что-то дает? – спросил Чебоксаров.
      – Пока нет, – пояснил Спарыкин. – Если еще пару раз позвонят из одного и того же района, тогда можно задуматься.
      – Вы меня сбили, – пожаловался Федя. – Ко мне в голову залетела качественная мысль, но вы ее выгнали своим телефоном. Где тут можно курить? – обратился он к Макарычу.
      – В туалете.
      Федя и Полупан встали и пошли в сторону кухни, доставая на ходу сигареты.
      – Не бросайте бычки в унитаз, они размокают и потом плохо прикуриваются, – крикнул им вслед генерал.
      Кроме «Дальтоника», никто не засмеялся.
      Мне тоже хотелось пойти с ними, но нормально покурить у меня бы не получилось, а что-то кому-то объяснять желания не было.
      В комнате повисла тишина. Сосредоточиться мешало сопение и прерывистое дыхание маленькой собачки.
      Когда курильщики вернулись, к ним обратился полковник:
      – Выходит, что Виталик спер у кого-то какую-то информацию. Видимо, важную. Видимо, он решил заработать на этом денег. Хозяева об этом узнали. Его устраняют, но информацию не находят. Решают, что она перешла к Лене. Ее тоже убивают, а теперь думают, что она у тебя.
      – Получается так, – согласился я.
      – А при чем тут «Отличник»? – осведомился Чебоксаров.
      – Какой «Отличник»? – не понял Полупан.
      – Апрельцев, – пояснил полковник.
      – Апрельцев следил за моей женой, – сообщил я. – Они тоже следили за ней. Видимо они решили, что Апрельцев следит за ними, и дали мне понять по телефону, что так будет с каждым.
      – Все очень непонятно и запутано, – раздраженно проворчал Чебоксаров.
      – Возможно, что ваш парень ничего ни у кого не воровал, – Федя вертел из волос сосульки. – Скорее всего, он просто что-то попутал. Вот смотрите, ему принесли комп, он его стал чинить и что-то не туда скачал, не то заменил или вообще случайно стер. Когда много машин в работе, всякое может быть. Эта информация, скорее всего, давно утеряна, и все жертвы – зряшные.
      – Да что это за информация такая, из-за которой столько делов можно натворить? – воскликнул Полупан.
      – Мало ли, – загадочно вымолвил Федя таким тоном, как будто ему приходилось встречать и не такое. – Мы теперь уже вряд ли что узнаем. Я вообще-то почти никогда ничего не записываю. У меня все в голове. С другой стороны, больше двух-трех компов в работе у меня сроду не было. Точнее было пару-тройку раз, штук по пять одновременно. И все хозяева торопят. А денежек-то охота заработать! Я тогда вел рабочие записи, чтобы не запариться. Наверное, он тоже что-то писал, но все это давным-давно сгорело.
      У меня в голове что-то щелкнуло.
      – Записи не сгорели, – сообщил я Феде. – Их таскала с собой эта Лена. Она на другой стороне рисовала. Бумагу экономила. А рисунки забыла у нас в офисе.
      – Это про «пеньки» и «асусы»? – догадался он.
      – Угу.
      – За это ее и хлопнули. Где теперь эти рисунки?
      – Я их выбросил.
      – Зачем? – спросил Колька.
      – Откуда я знал!
      – Сам же говорил, что картинки красивые.
      – Что теперь об этом говорить.
      – Куда ты их выбросил?
      – В корзину у себя в кабинете.
      – Так они, наверное, там и лежат, – предположил полковник.
      – Это было сто лет назад. Фая уже все давно отнесла на свалку.
      – Дождешься от нее, – не поверил Спарыкин.
      – А у меня она каждый день выкидывает, – встрял Чебоксаров.
      – Вот видишь! Поехали, проверим.
      – Поехали, – согласился я.
      Макарыч тоже отправился с нами. Он сел ко мне, Спарыкин – к Кольке, остальные поехали каждый на своей.
      Дворник у подъезда сдирал с земли одежду, обнажая ее беззащитное черное тело перед лицом свирепствующей вьюги. Я посмотрел на него подозрительно. Даже остановился. Никому нельзя верить. Хотя морда вроде та же, уже года два.
      – Как ты думаешь, там они или нет, эти рисунки? – раза три спросил генерал, пока мы ехали. От возбуждения он раздувал ноздри.
      Я не отвечал на его вопросы. Откуда я мог знать?
      Рабочий день подошел к концу. Кроме охранника и уборщицы в офисе никого не было. Можно было подойти к Фае, которая мыла полы на первом этаже, и спросить, когда она опустошала мою корзину. Меня так и подмывало это сделать. Но я взял себя в руки, поздоровался и прошел наверх. Все остальные двинулись за мной. Мы как ехали по городу вереницей, так и поднялись – гуськом.
      Я открыл дверь ключом и зажег свет. Потом подошел к столу. Корзина была полной. Рисунки лежали с самого верха. Я вдохнул полные легкие воздуха и сел в кресло. Вернее опять упал. Ноги подкосились.
      – Они здесь, – сказал я и нагнулся под столешницу.
      – Йес! – сказал Федя.
      Я вытащил картинки и разложил на столе обратной стороной. Некоторые листы были исписаны очень сильно, на некоторых были нарисованы какие-то линии и цифры, другие почти не имели информации.
      Федя собрал их в кучу и стал рассматривать.
      – Это рабочие записи прогера и ремонтника компьютерной техники, – пробормотал он. – Надо разбираться. Здесь всё?
      – Вроде, – я еще раз для порядка порылся в урне.
      – Тогда я их сейчас отксерю и заберу. Мне надо с ними поработать. Поеду домой. Где у вас ксерокс?
      – Давай, я размножу, – вызвался Чебоксаров. – Тебе обе стороны?
      – Картинки не надо.
      Чебоксаров ушел в бухгалтерию. Макарыч с полковником о чем-то трепались в полголоса. Полупан и Федя читали надписи, причем Полупан – с глупым видом.
      Открылась дверь, и вошла Фая, гремя ведром и размахивая тряпкой.
      – Сергей Леонидович, можно я уберусь у вас?
      – Че, невтерпеж? Любопытство раздирает? Решила убраться в кои веки?
      – Я каждый день убираюсь.
      – Да что ты говоришь?! – заорал я. – Каждый день?! Может, и мусор из корзины каждый день выкидываешь?!
      – Нет, мусор – два раза в неделю, – не моргнув глазом, соврала уборщица.
      – А два раза в год, не хочешь?! Совсем охерела! Я месяц назад выкинул бумаги, так они до сих пор в урне лежат! Там у тебя уже скоро черви заведутся! Я тебя выгоню к чертовой матери!
      Фая бросила тряпку в ведро, подняв кучу брызг, и сделала обиженное лицо.
      – Просто у вас там редко бумаги бывают. Вот Николай Александрович, он всегда, когда работает, выкидывает очень много мусора. А у вас почти всегда пусто.
      – Это не твое дело. Ты каждый день должна корзину очищать. Ясно тебе или нет?
      – Ясно.
      – Если ясно, то иди отсюда! Еще раз корзина будет полной, выгоню в два счета!
      Уборщица покраснела и, пятясь задом, покинула комнату.
      Все присутствующие смотрели на меня, как на больного.
      – Тебе нужно было ей спасибо сказать, – возмутился генерал.
      – Ты чего разорался? – поинтересовался Спарыкин.
      Действительно.
      – Сам не знаю. Нашло что-то.
      После воплей мне легче не стало. Наоборот, затряслись руки. Показалось, что меня как-то все сразу застеснялись. И даже отодвинулись.
      Вернулся Чебоксаров. Он держал в руках две стопки бумаг.
      – Куда деть подлинники? – в воздух спросил он.
      – Давай мне, – попросил я. – Теперь-то я с ними не расстанусь.
      – Помнишь, – спросил у меня Колька. – Мы один шедевр вроде бы кому-то отдали?
      – Точно, там была нарисована Лариса. Мы ей и отдали. Представляете, – заискивающе обратился я ко всем. – Баба просто сидела, ждала меня и от нечего делать набросала портрет секретарши. Между прочим, очень похоже. Она была талантливой.
      – И где этот лист сейчас? – поинтересовался Федя.
      – Там у Ларисы на столе в рамке в прихожей. Принеси, пожалуйста, – обратился я к Чебику.
      Дальтоник ушел и почти сразу вернулся.
      – Там его нет.
      – Как нет? Вчера еще стоял. Эта дура раскрасила портрет гелиевыми ручками.
      – Ну вот, началось, – подключился к разговору полковник.
      – Да точно – нет, – заверил всех Чебоксаров. – Рамка лежит пустая, а рисунка нет.
      – Уперли, – предположил я.
      – Факт, – согласился Федя. – Значит, там было что-то ценное.
      – Главное, рамка на месте, а рисунка нет, – еще раз возмутился Чебоксаров.
      – Тут действует целая банда, – догадался Полупан.
      – Да подождите, вы, – перебил его Макарыч. – Нужно ей позвонить и узнать.
      Я открыл записную книжку и нашел домашний номер Ларисы.
      – Алло.
      – Привет. Помнишь, мы отдали тебе рисунок, который нарисовала подружка Виталика?
      – Да
      – Ты куда его дела?
      – А зачем вам? – игриво спросила она.
      – Я буду дрочить на него тревожными зимними вечерами.
      Я хотел, как обычно промолчать, но, все же, сказал. Зачем? Не знаю. Вырвалось. Лариса бросила трубку.
      – На, теперь ты поговори, – передал я трубку Кольке.
      Чебоксаров нажал повтор.
      – Ларис… – успел сказать он, потом долго слушал. – Да не обращай внимания… Нам нужно знать, где этот портрет. Нужно… У тебя где? Дома? Хорошо, мы сейчас приедем.
      – Она взяла его домой, – пояснил он нам после окончания разговора. – Нужно съездить забрать.
      – Не обязательно, – высказался Федя. – Пусть просто продиктует, что там написано на обороте.
      Чебоксаров опять взял в руки трубку.
      – Лариса, посмотри, пожалуйста, там, на обороте есть какие-нибудь записи?
      Последовала долгая пауза.
      – Ясно. Я сейчас передам телефон человеку, продиктуй ему, пожалуйста.
      Он перепоручил разговор Феде.
      Я подсунул под руки парня лист бумаги и карандаш. Федя начал что-то чертить и задавать вопросы.
      – Значит, я вас правильно понял? – спрашивал он. – В скобках написано: «сосед Лены»? Нет? А что в скобках? Под надписью «сосед Лены»? Так. «Винт». Так и написано, «винт»? Ясно. Да, это важно. Это – марка. Диктуйте по цифрам. Записал. На том конце стрелки такая же нумерация? Ясно. Значит, это – один и тот же винт… Это значит – процессор. На другом конце стрелки написано «контора»? Какая «контора»? Не сказано? Просто «контора». Так.
      Он разговаривал минут пять, потом резюмировал:
      – Есть зацепка. Существует какой-то сосед Лены. Он сдавал на ремонт компьютер. Что происходило дальше, я пока не знаю. Есть еще несколько фамилий и организаций. Я поеду домой, все проанализирую. По пути заскочу к Ларисе, заберу рисунок. Когда видишь записи наяву, как-то яснее мыслить. Кто знает ее адрес?
      Я сказал, где она живет. Было непонятно, зачем Федя просил ее диктовать, если все равно собрался заехать.
      Спарыкин и Полупан сообщили, что поедут в УВД и будут на связи до двенадцати ночи, потом опять с семи утра. Спарыкин сказал, что попробует поставить мой телефон на прослушку.
      – Теперь уже, конечно, время позднее, – посетовал он. – Но я подниму кое-какие связи. Если мне это удастся, я тебе сообщу. В том случае, если они позвонят до того, как мы к твоему телефону подключимся, сразу сообщи мне.
      – У меня в ФСБ есть один знакомый специалист по переговорам, – вставил Макарыч. – Если нужно, то я его сдерну с места.
      – Пусть будет наготове, – согласился Спарыкин и обратился ко мне. – Будем предпринимать какие-нибудь официальные шаги?
      – Нет! – почти крикнул я. – Никакого официоза. И у меня ко всем просьба! Ничего не предпринимать. Они ясно сказали, что если заметят какое-то движение, ментов или слежку, то моей дочери – хана. У них глаза и уши.
      – Они позвонят или сегодня поздно вечером, или завтра рано утром, – предположил Полупан. – До этого неплохо было бы выяснить, с кем мы имеем дело.
      – И что им надо, – добавил Чебоксаров.
      Менты ушли.
      – Поехали домой, – сказал генерал
      – Поехали, – согласился Колька.
      Мы спустились в зиму.
      – Если хочешь, – предложил Дальтоник. – Я поеду с тобой. Побуду рядом.
      «На кой черт ты мне нужен?», – хотел сказать я, но промолчал.
      Мое молчание Чебоксаров воспринял, как согласие.
      – Давайте, ко мне в машину, – он нажал на пульт сигнализации.
      – Нет, ко мне. Я сам поведу, тем более что я тебе должен.
      – Да брось ты.
      – Ничего не брось.
      Мы все залезли ко мне в «тойоту». Макарыч сел спереди, Колька на заднее сиденье. Всю дорогу никто не проронил ни слова.
      В тамбуре до сих пор пахло дорогими женскими духами. Или снова. Может, Макарыч уже отдал Белле ключ?
      Генерал ушел к себе. Его встречала Пуля. Нас никто не встречал. Мы прошли в зал и включили домашний кинотеатр. На первом канале наш губернатор открывал сельскую библиотеку, на втором он же раздавал инвалидам и участникам войны автомобили «Ока». На третьем – глава какого-то района с воодушевлением рассказывал о том, как губернатор помогает ему газифицировать деревню. Несколько восторженных сельчан служили подтверждением его слов. На четвертом – приглашенный из Москвы журналист рассказывал о связях Пичугина с Аль–Каидой. Короче, ничего интересного.
      Колька пошел на кухню готовить ужин. А я отправился в кабинет, разложил на полу рисунки Лены и снова стал на них смотреть. Вот ворота, в них въезжает автомобиль «ГАЗ», вот часы на стене, вот деревья. Зима. Рядом я разложил портреты принцесс.
      А если они позвонят на домашний? Нужно спросить у Спарыкина, не сможет ли он поставить на прослушку два телефона?
      Колька крикнул, что ужин готов. В дверь постучали. Это мог быть только Макарыч.
      – Мой парень в ФСБ сказал, – сообщил генерал, – что если они позвонят, то ты должен в первую очередь попросить, чтобы они доказали, что твоя дочь все еще жива.
      – А что есть вероятность… – я побоялся закончить предложение.
      – Да нет, просто такой порядок. Начало торговли. Пусть дадут ей трубку, пусть она скажет пару слов. Это самое лучшее, или видеозапись со свежей газетой. Короче, прежде чем разговаривать с ними, пусть они ее покажут. И еще, делай вид, что ты знаешь, о чем речь. Пусть они думают, что та вещь у тебя. Парень, несмотря на Новый Год, согласился все бросить и приехать по мере необходимости.
      Потом мы все вместе поужинали. Чебоксаров приготовил очень вкусное мясо. Макарыч не торопился, значит, Беллы у него не было.
      Потом они с «Дальтоником» смотрели телевизор, а я часов до трех лежал на диване с открытыми глазами.
      Никто так и не позвонил.

      Если бы Колька был артистом, то, несомненно, его основным амплуа были бы роли белогвардейцев. Причем не каких-то там благородных, кичащихся своей офицерской честью, а самых что ни на есть подлых и жестоких, направо и налево расстреливающих красных комиссаров. Сегодня из него получился бы неплохой раненый поручик.
      – Чешется, падла, – сказал он, увидев меня в дверном проеме.
      Дальтоник сидел за кухонным столом и пытался засунуть ложку под гипсовую повязку. На плите что-то жарилось.
      Немудрено.
      – Давай снимем. Уже все сроки прошли, – предложил я.
      – А как? Наверное, надо ехать в больницу.
      – Зачем нам больница? У меня есть большие ножницы, разрежем – делов-то.
      – Не, – побоялся он.
      Пока я умывался, Колька набуровил мне целую тарелку жареного мяса с картошкой, но есть не хотелось.
      – Что-то не звонят, – я вяло ковырялся вилкой, выискивая поджаренные кусочки. Таковых не имелось. Колька мастерски готовил без подгоревших мест, считая поджарку страшным канцерогеном.
      – Еще только половина девятого утра, – попытался успокоить меня мой напарник.
      – Думаешь, спят?
      – А че? Тоже, небось, люди.
      – Вряд ли.
      После завтрака я попытался смотреть телевизор, потом тупо глядел в окно, потом сел и зачем-то открыл книгу. Бесполезно, перед глазами был белый лист с черными точками. Никакой информации.
      Минут десять я ходил по квартире, потом позвонил Спарыкину. Полковник сказал, что мой телефон поставить на прослушку удалось, причем оба, пожелал, чтобы я не психовал, заверил, что все под контролем и, сославшись на занятость, отключился.
      Я взял обе трубки, пошел в кабинет и стал опять смотреть на рисунки. Машина въезжает в железные ворота, часы на здании, будка сторожа, сугробы. Где это? Что-то знакомое. Я никак не мог вспомнить.
      Потом я позвонил с домашнего на сотовый, потом – наоборот. Все жужжало и работало.
      Я набрал Федю. Он был недоступен.
      Полупан тоже находился вне зоны действия сети.
      Раздражение нарастало. Всем на меня насрать. Небось, уже празднуют.
      От нечего делать решил попробовать нарядить елку. Не получилось. Руки совсем не слушались. Расколотив два стеклянных шара, пошел в спальню и лег на кровать. Минуты через две, вскочил как ужаленный и кинулся в зал за телефонными трубками, зажав их в руках, вернулся. По потолку плыли тени.
      Чебоксаров все еще гремел на кухне посудой. Я пошел к нему.
      – Почему они не звонят? – спросил я.
      – Я не знаю. Может, у них тактика такая? Они ждут, когда клиент созреет.
      – Чего же им надо?
      – Я не знаю. Постоянно об этом думаю, – он что-то жевал.
      Теперь я поплелся в кабинет. Перевернул листы рисунками вниз и стал вчитываться в ахинею, написанную Наконечным. Потом опять обратился к пейзажу. Я безуспешно силился что-то понять.
      Дальтонику кто-то позвонил. Он поздоровался и стал говорить в трубку:
      – Да. Да. Да, – потом заглох, слушал, потом опять:
      – Да. Да. Да.
      Дальше он долго молчал. И снова обрывки:
      – Тонкие тетради берем в Архангельске, а толстые в «Эксмо». Лучшее соотношение цена качество. Тем более, что уже сто лет сотрудничаем и имеем скидки. После каникул ожидается ажиотажный спрос.
      Он закончил. Вот те на! Неужели в последний день старого года еще кому-то есть дело до работы?
      Через какое-то время Кольке позвонили снова. На этот раз он ничего не бормотал, просто слушал и что-то переспрашивал. Несколько раз он спустил с цепи эмоции и выкрикнул: «Блин»!
      Около года назад Дальтоник почерпнул в одном из журналов информацию о том, что мысли и слова – материальны и влияют на здоровье человека. Причем грубость и сквернословие его ухудшают. С тех пор он дал себе слово не материться. И я, надо отметить, ни разу не слышал, чтобы он его нарушил. Вот и теперь он бубнил детское слово «блин», а в конце произнес кому-то:
      – Идиоты.
      Это тоже слово грубое, и он употреблял его только в самых крайних случаях.
      Наверное, сегодня случай был крайнее некуда, потому что Колька пока шел ко мне, постоянно повторял:
      – Идиоты, идиоты.
      – Они все испортили, – сказал он, остановившись в дверях. – Идиоты.
      – Кто?
      – Менты: Спарыкин, Полупан и Федя.
      С меня бурлящей рекой полился пот.
      – Что случилось?
      – Звонил Спарыкин. Тебя эти деятели боятся набирать. Они там провели обыски и задержания. Естественно, никого не нашли.
      – Какие обыски?
      – Ночью больной на голову Федя сообщил всем, что он расшифровал записи Виталика. Менты подняли базу данных, разбудили участкового, взяли санкцию прокурора и со взводом спецназа поставили на уши всю пятиэтажку. Оперативно сработали.
      – Какую пятиэтажку?
      – В которой жила Лена. Федя доказал, что у некоего соседа Лены и нашего офисного компьютера были одинаковые винты. Виталик или перепутал их, или специально поменял. Скорее всего, информация, которая была на них, теперь утеряна, но преступники об этом не знают. Понимаешь, вроде все сходится. Он ремонтирует этому мифическому соседу комп. Тот приносит его домой, а нужной информации нет. Он возвращается, и сворачивает Наконечному голову. Потом пытает Лену и выясняет, что его железо пропало где-то у нас.
      – Ахинея какая-то.
      – Все очень логично.
      – А зачем они делали обыски?
      – Они вычислили каких-то там подозрительных личностей в количестве двух человек и решили, что дело в шляпе. Взяли их тепленькими, переворошили хаты. Теперь выяснилось, что те бедолаги совсем ни при чем, а если и при чем, то молчат, как партизаны, а дочери твоей нигде нет. Короче, натворили делов.
      – Я же им сказал, чтобы они ничего не предпринимали!
      – Ну, вот.
      Чебоксаров выглядел очень расстроенным. Я схватился руками за голову.
      – Похитители меня предупреждали: никаких ментов! Теперь понятно, почему они не звонят. Боже! Что же там с моей девочкой?
      – Подожди, не отчаивайся, – Дальтоник почесал гипс. – Если эти дураки не могут думать, давай думать сами.
      – Я всю ночь думал.
      – Я тоже. Понимаешь, там не сказано, какой сосед.
      – Естественно, если бы там было сказано, то мы бы его уже достали.
      – Понимаешь, сосед может быть не обязательно по жилью, а, например, по парте, по саду или по работе. На эту тему ни у кого не хватило ума задуматься.
      Действительно, не хватило.
      – Ну, и что нам это дает?
      – Я не знаю. И еще, эти ее рисунки. Что рисует человек, когда кого-то долго ждет? Тебе приходилось когда-нибудь что либо рисовать?
      – Да. И совсем недавно. У доктора.
      – И что ты нарисовал?
      – Негра.
      – Почему? – Колька не на шутку удивился.
      – Потому что вьетнамцы у меня плохо получаются.
      – Значит, если бы у тебя вьетнамцы получались хорошо, то ты изобразил бы именно их? – Чебоксаров присел рядом со мной на диван.
      – Да.
      – Почему?
      – Они у меня вот где! – я провел рукой по горлу.
      – Делаем вывод, что, каждый чертит, рисует или говорит только о наболевшем.
      – А при чем тут пейзаж?
      – Стало быть, она так часто его видит, что подсознательно рука сама выводит. Этот рисунок всегда у нее перед глазами. Каждый день. Он набил оскомину. При ее таланте, нарисовать эту тему, все равно, что для нас – расписаться.
      – А принцессы?
      – Принцессы нас не интересуют. Она живет или работает в таком месте, откуда виден этот пейзаж.
      – Да она нигде не работала.
      – До этого. Ну-ка покажи шедевр.
      Я опять разложил рисунки в панораму.
      – Что мы видим? – стал размышлять Колька. – В железные ворота въезжает ГАЗик с номерным знаком 534. Букв не видно.
      – Ты бубном-то своим погреми, – постукал я его по голове. – Откуда баба может разбираться в марках автомашин, да еще и смотреть на номера?
      – А она и не разбирается. Просто по памяти.
      – Я уверен, что номер – от балды.
      – Давай проверим. Я закажу Спарыкину.
      Дальтоник нажал на своей трубе две цифры.
      – Слушай, пробей нам машину, – произнес он в телефон. – Грузовой ГАЗ, бортовой. Номер – 534. Кабина темного цвета. Он помолчал секунд пять и сказал:
      – Хорошо.
      – Сейчас пробьют. Чем черт не шутит. Мне, кстати, эта местность знакома. Только не могу вспомнить.
      – И мне.
      Минут десять я стучал пальцами по коленям. Чего они там так долго?
      Колька сверлил глазами бумагу.
      – Ты прав, – сказал он. – Она, конечно, в машинах не разбирается. Тут ГАЗик сам на себя не похож. Вариации на тему. Но, это все-таки ГАЗик. Смотри, на циферблате восемь часов десять минут. Скорее всего – утра. Потому что светит солнце. Она каждый день ровно в восемь приходит на работу и видит из окна этот сюжет. Надо узнать, где она работала.
      – Ну, так позвони.
      – Подожди, пусть ответят на вопрос по машине.
      Слово «жди» подействовало на меня возбуждающе. Я чуть не разорался.
      Наконец зазвонил телефон.
      – Это молзавод, – зашептал Колька, едва приложив трубку к уху. – Машина приписана к молзаводу.
      – Точно. Часы. Я вспомнил. Молзавод на «Индустриальной».
      – А ты говоришь…
      – Она работала на молзаводе. Поехали, – я опять засуетился.
      – Куда?
      – Туда, на молзавод. Поехали.
      – Зачем?
      – В нем вся фишка. Поехали, – твердил я как сумасшедший.
      – Это бессмысленно.
      – Как хочешь. Один поеду, – сказал я, натягивая джинсы. – Точно знаю, что там все дело. Ждать нечего! Ты понимаешь? Ждать нечего! – последние слова я уже орал.
      Чебоксаров тоже засуетился. Он встал, ушел в спальню и вернулся уже в рубашке.
      Я физически не мог больше находиться в квартире. Мне нужно было как-то действовать, пусть и заведомо бесполезно.
      На улице опять мела пурга. Косые серебряные нити свисали с небес, сворачиваясь на земле в тугие клубки.
      На Проспекте Ленина мы попали в пробку. Проспект перекрыли парни в желтой форме и никого ни под каким видом не пропускали. Дальтоник вышел из машины и отправился к гаишникам, сверкнуть удостоверением.
      – Бесполезно, – вернувшись, сказал он. – Ждут, когда проедет губернатор с кортежем. Торопятся куда-то, сволочи.
      – Ненавижу, – я развернулся, смял придорожные кусты и поехал в обратную сторону по пешеходной дорожке. – В объезд быстрее.
      Я загадал, что если успеем до двенадцати доехать до молзавода, то все будет хорошо. Я дал себе приличную фору. Целых полчаса.
      Когда нам, наконец, удалось свернуть на «Пролетарскую», Чебоксаров прервал молчание:
      – Если бы она работала на молзаводе, то ни как не могла бы видеть из окна своего кабинета ворота и проходную. Их видно только извне. Согласен?
      – Наверное, – мне плевать. Я почему-то был уверен, что нам все равно нужно туда ехать.
      – Она работала в какой-то другой конторе, напротив. Что там у нас есть?
      – Не знаю.
      – Там ничего такого нет. Овраг и частный сектор.
      Минут на пять он заткнулся, потом, кряхтя, достал телефон из штанины и кого-то набрал.
      – Узнай, – сказал он в мембрану, – давно ли эта Лена жила в «хрущевке». И, если недавно, то выясни прежний адрес.
      Я понял его мысль.
      До молзавода оставалось совсем ничего, когда Колькин телефон в который раз забрянькал.
      – Она всего полгода как переехала, – стал повторять он, отрывая трубку от уха и опять прикладывая. – Старый ее адрес – «Индустриальная», тридцать пять, – он долго слушал Спарыкина, потом сам стал говорить. – Мы едем туда. Да. Едем и все. Вы сами – идиоты. Ну, пожалуйста. Нет, мы едем.
      Колька бросил телефон на панель и опустил у шапки уши.
      – Они говорят, чтобы мы никуда не ездили и ничего не предпринимали. Этот парень, которого мы ищем, он действительно Ленин сосед, но по старой квартире. Я так думаю. А эти блюстители закона не могли сами допереть! Скоро припрутся и все испортят.
      Мы подъехали на «Индустриальную». Было без пяти двенадцать. Я прижался к обочине прямо напротив тех самых железных ворот. Вот они, часы, а вот – будка сторожа. На картинках все было в точности. Мы вышли. Оказалось, что я забыл дома шапку. Снег забивался в волосы, к самым корням.
      Вот «Индустриальная», тридцать пять. Мы подошли к забору. Вон окно, из которого покойница на протяжении многих лет наблюдала унылую картину. От калитки до двери была расчищена дорожка. В доме жили люди. Мы остановились. Что делать дальше – непонятно.
      С этой точки нам было видно с десяток небольших деревянных домов. Все они обитаемы и в каждом из них жили Ленины соседи. Топились бани. На окнах белели вырезанные из тетрадных листков снежинки. Из узких кирпичных труб вертикально вверх, сквозь снегопад поднимались тонкие ниточки березового дыма. Нужно встречать будущее чистыми. Хорошая традиция.
      Мы пошли вдоль улицы. Просто так, бесцельно, наугад. Деревня деревней. Откуда-то уже слышались пьяные песни. Над одним из дворов дым был не таким как у всех, густым и черным. Его было много.
      – По-моему, там что-то горит, – высказал догадку Чебоксаров.
      – Где?
      – Вот, видишь, дом, на углу.
      – Точно. Она там!
      Я припустил вдоль улицы, как сумасшедший. Я был абсолютно уверен в своих словах. Если где-то пожар, значит, моя дочь там.
      Бежать было тяжело и холодно. Меня опять колотило. Колька сопел сзади. На повороте я поскользнулся и упал, больно ударившись головой о какое-то полено. Дальтоник меня обогнал. Он первый подбежал к калитке, подергал ее и, убедившись, что она заперта, перемахнул через забор. Кто бы мог подумать, что он такой прыткий? Я, например, пытаясь повторить его подвиг, порвал штанину об угол штакетника. Приземлившись, я оказался лицом к лицу с большой черной и злой собакой. Ей не хватило сантиметров десять цепи, чтобы укусить меня за ногу. Она клацала зубами, абсолютно молча, и настроена была весьма решительно. Почему-то кидалась эта псина именно на меня, не обращая внимания на стоящего рядом Кольку.
      Мы прижались к ограде. С этой стороны казалось, что дым идет из соседнего двора. Фасад выглядел безмятежным. Попробовали двигаться к дому по периметру. Собака прыгала, рвалась к нам и, наконец, с досады залаяла:
      – Оу! Оу! Оу!
      Чтобы подобраться к дому с правой стороны и не стать собачьим завтраком, нам пришлось вначале залезть на бочки, потом на поленницу, и, наконец, на груду кирпичей. Пробравшись к яблоням, мы оказались около окна и вне досягаемости гавкающего сторожа. Здесь дымило вовсю.
      – Что будем делать? – спросил Колька.
      – Она там! – заорал я. – Я чувствую!
      Чебоксаров достал телефон, набрал чей-то номер и продиктовал адрес, потом кинул в окно кирпич. Из проема метнулись искры. Со мной случился припадок. Приступ страха.
      – Ну?! – крикнул Дальтоник.
      – Я не могу.
      Тогда мой напарник подбежал к окну, стукнул гипсом по раме, каким-то образом распахнул ее и попробовал подтянуться на руках. С первого раза у него не получилось. Непреодолимо тянула к земле жирная задница. Со второй попытки ему удалось просунуть носки ботинок между бревнами на уровне третьего венца и таким образом, задержавшись на секунду, перехватить руки. Совершая какие-то неимоверные, судорожно-волнообразные движения телом, он, как гусеница, перевалился через подоконник и дрыгнув ногами, исчез. Секунды через две я снова увидел его спину. Он вскочил и ринулся за дочерью, как за своей.
      «А, может, и впрямь за своей?» – осенила меня шальная догадка.
      Потом я вспомнил, как доктор Сенчилло рассказывала мне про бред ревности, и попытался стереть пагубную мыслишку в своем мозгу, дважды нажав на «delete».
      Ближе чем на два метра к дому я подойти не мог. Я чувствовал, что за эту черту мне переступать нельзя, иначе я умру. Но и сидеть в бездействии невмоготу. Мне нужна была вода. Мне казалось, что наличие воды снимает стресс от пламени и, возможно, тогда я смогу заставить себя проникнуть в дом. Воды нигде не было. Только снег.
      «Снег это вода», – сказал я себе. – «И лед это вода».
      Я нагнулся и стал посыпать себе голову снегом. Потом лицо, потом грудь. Страх не проходил. Нужно упасть в сугроб. Я оглянулся и увидел позади девственно чистую площадку под бельевыми веревками, всю засыпанную снегом. Никаких следов. Я бросился обратно во двор и плашмя упал в морозную перину. Вначале я валялся на животе, потом перевернулся на спину, потом на правый бок, потом – на левый. Я совсем забыл про собаку. Пытаясь намокнуть, я вторгся в ее владения. Псина могла запросто подскочить ко мне и ухватить за ляжку, но, сбитая с толку странными манипуляциями, она ничего не предпринимала, просто сидела около конуры и смотрела на меня в глубокой задумчивости.
      Как потом оказалось, больше, чем снегом, я измазался собачьим говном. Наверное, поэтому чувство защищенности все не приходило. Дым усиливался, а Колька не появлялся.
      Я подошел к проему.
      Могло, конечно, оказаться, что все здесь происходящее – простое совпадение. Дом загорелся случайно, он оказался по соседству с жильем недавно сгоревшей женщины не нарочно. Моя Маринка совсем в другом месте. Могло? Могло. Но, это было бы глупо.
      Если за этим окном меня ждет смерть, то, здравствуй, костлявая старуха, я тебя не боюсь! Я положил пальцы на подоконник, подпрыгнул и выпрямился на руках. Потом, закинул левое колено и перевалился внутрь. Мне нужно было проникнуть в дом грациознее, чем Чебоксаров, не потому что на меня кто-то смотрел со стороны и мог сравнить. А просто для самоуспокоения.
      По рукам текла кровь, я изрезал пальцы осколками стекла. В лицо ударил жар, легкие наполнились дымом. Мне казалось, что если я сделаю еще один шаг в сторону двери, то умру. Я заорал что есть силы. Вначале просто: «А-а-а», потом стал сыпать проклятиями. Я вспомнил все самые грязные ругательства и стал стрелять ими неизвестно в кого, просто так, в воздух. Подбадривая себя этими воплями, я решился и переставил вперед правую ногу. Ничего не случилось. Тогда я шагнул еще. Не умер. Шаг, еще шаг, еще. Около косяка у меня в голове что-то лопнуло. Или снаружи. Как будто с тела спала некая оболочка и я наконец вылупился. Страх исчез! Я мог трогать огонь.
      Теперь я обернулся.
      Это была спальня. В ней никого. Я вернулся и заглянул под кровать. Там стояли два чемодана.
      В следующей комнате находились тумбочка с телевизором и диван. Здесь было уже гораздо больше дыма и кроме дыма снова никого. Я поспешил в коридор. Тут царила полная мгла. В дальнем углу на стенах горели обои. На полу лежал Колька. Он был весь в крови, как будто специально измазался. В руках он держал тело моей дочери. Я видел только Колькину голову и часть туловища. Ноги и задница остались за порогом в другой комнате. Чебоксаров шевелился и надсадно кашлял.
      Я подбежал к нему, взял из его рук Маринку и опрометью бросился к открытому окну. Не знаю, как я перепрыгнул через подоконник и главное, как приземлился на землю, не причинив себе никакого вреда. Я положил Маринку, скинул с себя дубленку, бросил в снег и переложил на него дочь, потом заскочил обратно в дом. Колька тянул ко мне руки. Я схватил его за воротник и поволок к выходу. Вместе с Колькиными ногами из-за косяка показалась вешалка. Она зацепила Кольку за штанину, уперлась в наличник и не пускала. Вешалка и чебоксаровские ботинки горели. Я тоже начал кашлять. Вначале я просто яростно дергал Кольку, надеясь, что вешалка сама отцепится, потом пинал по ней и, наконец, решился, нагнулся в пламень и порвал штанину. После того, как мне удалось оттащить Чебоксарова метра на три, в то самое место, где только что находилась моя голова и Колькины ноги, упала горящая балка.
      Наверное, огонь почуял кислород и устремился в спальню. Теперь у «Дальтоника» горели не только ботинки, но и брюки. Счет шел на секунды. Вот окно. Я понял, что не смогу поднять этот кусок мяса.
      – Ну-ка, давай сам, – крикнул я и пнул его по ребрам для придания бодрости. А че мне его больно-то жалеть?
      Дальтоник что-то промямлил.
      – Давай, давай, а то сгоришь к чертям собачьим.
      Он вцепился мне в ноги, потом в батарею, потом в подоконник. Я спрыгнул на землю и стал тянуть его снаружи. Наконец он перевалился и мы оба упали, причем он стукнул меня по голове своим долбанным гипсом.
      В ясном и чистом небе летел самолет. Я увидел его на долю секунды, но запомнил на всю жизнь Горящий дом, дым, ветви яблонь и самолет. Я отвалил с себя этого борова и пополз к дочери.
      Она тоже была вся испачкана в крови. Но, это была не ее кровь, а Чебоксарова. Я осмотрел ее всю, никаких ран и видимых повреждений. Но! Она не дышала, не шевелилась и не издавала ни звука. Она была мертва.
      Возникло ясное понимание того, что дальше мне жить незачем. Просто незачем и все. Кто-то называет это любовью, а кто-то просто инстинктом продолжения рода. Я не знаю.
      Мне стало так обидно. Просто до слез. Я заплакал. Не заорал с горя, не завыл от злости, а тихо заплакал от обиды. Если бы мне теперь сказали, ляг на ее место и сдохни, тогда она встанет. Я бы не раздумывая лег и сдох.
      – Дочь, – позвал я вслух. – Открой глаза. Давай лучше я вместо тебя. О! Давай я помру. О! Давай я отдам свою жизнь, а если она никому не нужна, то руку или ногу. Или селезенку! Я готов мучиться всю жизнь, я согласен ослепнуть, оглохнуть или сойти с ума, если это нужно для того, чтобы ты встала! О! Открой глаза! Пожалуйста! Эй, вы, скажите мне, что я вам должен отдать, чтобы она встала? Эй, ты, наверху, забери меня, чтобы она встала. Дочь, живи, улыбнись. Я готов на все ради тебя!
      – Я тебе не верю, – сказала дочь. Она открыла глаза и посмотрела на меня. – Ради меня ты даже не можешь бросить пить.
      Она опять закрыла глаза.
      От паха к голове поднялась теплая волна. Горячая, прямо кипяток. Забило в висках. К рукам прилила сила. Как будто мне двадцать лет, я стою на стадионе, и размалеванный Бутусов со сцены поет «Я хочу быть с тобой». Только в тысячу раз сильнее. Или, как будто я в пятом классе и Ленка Петрова сказала мне: «Я тебя люблю». Только в сто раз сильнее. Или как будто я совсем ребенок и меня поцеловала мама, только все равно сильнее.
      Теперь я разревелся во всю.
      – Я брошу! – прошмыгал я. – Я брошу. Мне это раз плюнуть! Слышишь, Маринка! Больше никогда!
      Я был уверен, что говорю правду. Теперь я смеялся. И плакал. Плакал и смеялся.
      Я присел, поцеловал дочь, обнял ее и погладил по волосам, потом подошел к Чебоксарову. Он стоял на коленях и тряс головой.
      – Как ты? – спросил я.
      – Не знаю, – он поднял лицо. Страдальческое выражение сменилось испугом, когда он посмотрел мне за спину. Там что-то двигалось.
      Я хотел обернуться, но не успел, а получил удар по почкам, потом по затылку. Меня бросили в грязь лицом вниз и раздвинули ноги. Кто-то сильный заломил руки за спину и придавил плечи коленом. Послышался витиеватый мат и устрашающие крики. Замелькали тени. Краем глаза я видел, что Чебоксарова распластали в такой же позе.
      Вначале я решил, что это сообщники похитителей, потом понял, что прибыл спецназ и, для начала, как это у них водится, роняет всех подряд без разбора.
      Снег забился под джемпер, проник под рубашку и таял на пузе.
      Колька пытался что-то втолковать ребятам в бронежилетах, но его никто не слушал, наоборот, за словоблудие ему пришлось схлопотать пару лишних тумаков по черепушке.
      Мы лежали и сопели минут десять, я задыхался. Наконец появился Спарыкин. Он кому-то что-то втолковал, и хватка ослабла. Вместе со Спарыкиным прибыл Полупан. За то время, что мы не виделись, они успели спеться. Когда нам разрешили сесть, дом уже вовсю горел снаружи.
      Спарыкин пытался мне что-то объяснить, но я ничего не слышал из-за воя сирен. Я подошел к дочери и хотел взять ее на руки, но меня опередил Полупан, он подхватил Маринку вместе с дубленкой и понес к воротам. Я пошел сам, а Чебоксаров повис у Спарыкина на шее и заковылял, еле-еле переставляя свои огарки. На пути нам попадались деловитые пожарные, разматывающие бухты со шлангами.
      Я поискал глазами собаку, но ее нигде не было. Псина совсем не дура, умеет вовремя спрятаться. Я встретился взглядом с Колькой. Вид у него, надо сказать, был весьма трагический. Черное лицо, всклокоченные волосы, кровь на дымящейся одежде, обуглившиеся ноги. Да еще этот идиотский гипс. Мне стало его жалко.
      – Наверное, у тебя сильные ожоги, – выразил я свои соболезнования.
      Он пожал плечами. За воротами он бухнулся задом в снег, а Полупан присел на корточки и положил на правое колено мою дочь, отставив левую ногу на носок для балансировки.
      – Там в комнате лежал мужик, – сказал Чебоксаров.
      – В какой комнате? – не понял полковник.
      – В доме.
      – И где он теперь? – спросил Полупан.
      – Сгорел, наверное, – пожал плечами Колька.
      – Чего же ты сразу не сказал? – спросил я.
      – А толку? Ты что, бросился бы его спасать?
      – Не знаю.
      Я подошел к «Дальтонику» и закатал ему правую штанину. Под ней были невредимые шерстяные подштанники.
      – Ты хочешь сказать, что там, в доме, лежит труп? – уточнил Полупан.
      – Да.
      Я снял левый ботинок. Под ним тоже было все в порядке. Если уж начал, то приходится заканчивать. Чтобы быть последовательным, снял носок и засучил подштанники. Ни один волосок на ногах Чебоксарова не обгорел, ноги были розовые и чистые как у младенца. Симулянт проклятый.
      – У тебя, кальсоны из стекловаты, что ли?
      – Почему?
      – Ноги как из сейфа.
      – А что он делал этот мужик? – перебил меня Полупан.
      – Лежал.
      – Где?
      – На диване.
      – Лежал и все?
      – Да.
      – Живой?
      – У меня не было времени его рассматривать.
      – А глаза у него были открытые? – спросил Спарыкин.
      – А почему ты его не вытащил? – одновременно с ним поинтересовался Полупан
      – Слушайте, прекратите задавать долбоебские вопросы, – попросил я. – Мы сами еле ноги оттуда унесли. На кой хер нам спасать похитителей?
      Приехали врачи. Двое в белых халатах подбежали к нам и поставили в снег носилки. Чебоксаров, стремительным броском мангуста, ринулся к ним, упал на брезент, вытянул ноги и изобразил на лице высшую степень блаженства.
      – Че ты разлегся? – спросил я.
      – Вот именно, не для тебя носилки, – поддержал меня Полупан. Ему было тяжело держать мою дочь.
      – Освободи место для девочки, – приказал полковник.
      Колька нехотя сполз с носилок. Полупан положил туда Маринку.
      – Она жива? – спросил парень в белом халате.
      – Это мы должны спрашивать у вас, – зло сказал Чебоксаров.
      – За такие вопросы я тебе нос откусить могу, – сообщил я.
      – Я санитар, – привел веский довод в свое оправдание паренек.
      Двое медиков подняли Маринку и понесли ее к машине. Я поплелся за ними. В «скорой помощи» сидела женщина в годах. Она склонилась над моей дочерью, потрогала ее, посмотрела в глаза, потом взяла за кисть.
      – Что с ней? – спросил я.
      – По-моему, она просто спит, – предположила врач после долгой паузы. – Пульс ровный, дыхание тоже.
      – Как это?
      – Очень просто. Ей чего-то подмешали,или дали понюхать. Думаю, ничего страшного. Выспится и все будет нормально. На всякий случай поставим стационарный пост. У вас деньги есть?
      – Зачем?
      – Медсестре. Чтобы сидела не отрываясь.
      – Сколько?
      – Дайте рублей пятьсот.
      – Поеду с вами, – сказал я и дал ей бумажку.
      – В этом нет необходимости. Все будет хорошо. Приходите завтра. Больница скорой помощи, в реанимацию. Опять эта больница!
      Приковылял Чебик.
      – Мне тоже нужно в госпиталь, – сообщил он.
      – Зачем? – спросила врач.
      – У меня ноги обгорели и ушибы везде.
      – Ничего у тебя не обгорело, кроме штанин – не согласился я. – Ноги как ноги.
      – А может, я сломал что-то? Нужно сделать рентген и всякое такое.
      – Слушай, успокойся, тут всего одни носилки, ты не влезешь.
      – Мы можем вызвать по рации еще одну машину, – выразила готовность помочь женщина.
      – Не надо, спасибо, – поблагодарил я.
      – А вдруг я заболею? – упрямо твердил Чебоксаров.
      – И что? Умрешь что ли?
      – А вдруг?
      Мне бы, конечно, как всегда промолчать, но я не выдержал:
      – Знаешь, от чего ты умрешь?
      – От чего?
      – От лучевой болезни.
      – Это почему? – испуганно спросил Колька.
      – Ты так часто делаешь рентген, что уже давным-давно схлопотал приличную дозу.
      – Я думал, что рентген безвреден! – пробормотал он в ужасе. – Мне врачи ничего не говорили!
      – Ты все время у разных облучаешься. Откуда им знать, сколько раз в месяц ты делаешь снимки.
      Это известие привело Кольку в состояние шока. Он даже забыл про то, что ему нужно в больницу. Скорая уехала. Подошли Полупан и Спарыкин.
      – Там труп, – констатировал полковник.
      – Обгорел не сильно, – добавил Полупан. – По описанию соседей вроде похож на хозяина дома. Между прочим, бывший мент. Уволен из органов за превышение должностных полномочий. Парни его уже пробили.
      – Пока ничего не понятно, – продолжил Спарыкин. – Будем работать дальше. Слава богу, Маринка жива.
      – Вопреки вашим идиотским действиям, – подал голос Чебоксаров.
      Я стрельнул у Полупана сигаретку и с наслаждением закурил. Я теперь ничего не боялся. Правда, не до конца очистившиеся легкие стали сопротивляться дыму, и после третьей затяжки я надолго закашлялся.
      Вокруг нас стали собираться какие-то непонятные люди. Соседи, прохожие, усталые пожарные и даже один репортер. Опять пошел снег.
      Мне стало холодно. Я подхватил с земли дубленку и напялил ее, подняв воротник.
      – Поехали отсюда, – позвал я Кольку.
      – Пока не уезжайте, нужно дать показания, – сказал Полупан.
      – Пошел ты в жопу со своими показаниями, – опять выругался Чебоксаров. Между прочим, уже в который раз за сегодняшний день.
      – Ладно, ладно, – успокоил его Спарыкин. – Езжайте, я все улажу. Потом поговорим.
      Мы сели в машину. Я включил печку. Колька лихорадочно шарил по карманам.
      – Я потерял кошелек.
      – Пошли, поищем.
      – Бесполезно, он там, в доме. Сгорел, наверное.
      – А много денег было?
      – Ерунда. Копейки, тысяч пять. Не это обидно. Там были дисконтные карточки во все аптечные сети города. Две из них – золотые, пятнадцать процентов!
      – Ясно, – я включил сцепление. Машина покатилась.
      – Давай ко мне, – предложил Дальтоник. – Помоемся, переоденемся.
      – Согласен.
      Когда машина прогрелась, мой напарник наморщил нос и посетовал:
      – Блин. Как от тебя воняет!
      Я принюхался. Запах шел от дубленки. Это собака. Остановил машину, снял с себя верхнюю одежду и даже свитер и бросил все за заднее сиденье в багажник. Потом сдам в химчистку.
      В огромной, богато обставленной Колькиной квартире мы разошлись в разные концы, Чебик залез в ванную, а я встал под душ. Массаж головы, тепло по плечам. Засыпаю. Я сижу на берегу бледно голубого океана и колю кокосовые орехи. Там вдали в волнах плещется прекрасная девушка. По ее волосам стекает вода, переливаясь всеми цветами радуги в лучах полуденного солнца. Девушка очень похожа на мою жену. Это она и есть. Машет мне рукой и зовет. Со скал в воду падают малахитовые игуаны. Я бросаю свое занятие и иду к ней. У меня опять эрекция. Может, это теперь моя планида, и положительная реакция будет наступать только на законную супругу?
      Тук, тук, тук – стучит кокосовый орех волной о камни.
      Тук, тук, тук – постучал Колька и сразу вошел.
      – Ты чего тут застрял? – он отодвинул дверцу душевой кабины. – Я принес тебе трусы. Они абсолютно новые, вот этикетка. Потом можешь выбросить.
      Он посмотрел на мой член и ушел.
      Я вытерся мягким и душистым полотенцем. Трусы мне как раз.
      Колька в гостиной разливает по чашкам чай. Он тоже в трусах. Я вижу, что он снял гипс и обработал всего себя зеленкой. На руках, ногах, животе, и даже каким-то образом на спине он умудрился наставить зеленых пятен.
      – Я снял гипс, – гордо заявил он.
      – Отлично, – похвалил я и вздрогнул, вспомнив Отличника.
      – А это правда, что ты говорил про рентген?
      – Конечно, не так опасно, – поспешил его успокоить. – Но все равно вредно.
      Только теперь заметил, что охрип.
      Мы пили зеленый чай с бергамотом.
      – Я тут подумал, – сказал Колька. – Что все мои так называемые болезни, на самом деле – чушь на постном масле.
      Наконец-то! Правду говорят: для того, чтобы осознать собственную глупость нужно посмотреть в глаза смерти.
      – На самом деле, – продолжил он, – мне нужно прекращать лечиться, травить организм лекарствами и облучаться, – он замолчал и посмотрел в потолок. – Мне нужно прочистить карму. У тебя нет знакомого экстрасенса? Ну вот, все испортил!
      – С экстрасенсами я не якшаюсь.
      Позвонил Спарыкин.
      – Хозяин сгоревшего дома некто Зимарин. После увольнения из органов нигде официально не числился. Бывшие коллеги говорят, что он занимался околокриминальным бизнесом, обделывал грязные делишки, следил, стучал, возможно, занимался вымогательством. Все, кто его знают, в один голос утверждают, что он и компьютер – две вещи несовместные. С покойницей Леной знаком с раннего детства. Сейчас пробиваем связи. С ним по одному рапорту выгоняли из милиции некоего Антипина, тот помоложе и поумнее. Такой может сойти и за организатора.
      – Организатора чего? – уточнил я.
      – Пока еще не ясно. Но у нас всего две версии. Первая: что в последнем эпизоде фортуна отвернулась от преступника, Зимарин напился и случайно устроил пожар. Тогда дело автоматически закрывается, что хорошо для следователей. Все сваливается на труп и дальше ни у кого голова не болит. И вторая: что его и твою дочь чем-то опоили и устроили пожар, с целью замести следы. Этот вариант самый трудоемкий и неудобный, но и наиболее вероятный.
      – Так он был пьян?
      – В крови водки немеряно. Но это ни о чем не говорит. Сейчас есть такие препараты, угнетают волю. Достаточно просто нюхнуть, и с человеком можно делать все что угодно. Хоть ведро водки в него заливай. Кстати, мы постоянно держим связь с больницей. С Маринкой все в порядке. Она уже пришла в себя. Завтра постараемся ее мягко опросить.
      – Спасибо. Я только не понимаю, в чем суть всей этой заварухи?
      – Может случиться так, что мы никогда этого не узнаем.
      – Ясно.
      Чебоксаров притащил мне свои вещи. Пуховик, шапку, спортивные брюки, свитер. Все было впору. У Кольки только рост поменьше.
      Между прочим уже стемнело. Оживление на улицах спало. Вдоль тротуаров испуганно неслись отбившиеся от стаи автобусы. Скоро все сядут за столы и зажгут бенгальские огни.
      – Слушай, а зачем в тот вечер, когда сгорел склад, ты ездил к Виталику? – спросил я.
      – За компьютером. Я забирал готовый аппарат после ремонта. Свободных водителей не было, а Лариска просила привести побыстрей, ей нужно было для квартального отчета.
      – Значит, ты забирал Ларискин агрегат?
      – Да.
      – Если рассуждать логически, то именно в нем и должна быть та бяка, из-за которой все проблемы. Глянем?
      – Понимаешь, у меня времени нет совсем.
      – Пять минут.
      – Вряд ли там что-то есть. Как можно попутать информацию? Я лично не понимаю.
      – Пять минут.
      – Ладно.
      Мы подъехали к офису, вышли из машины и позвонили в дверь. Нам открыл перепуганный охранник.
      – С наступающим, – виновато промычал он.
      Мы прошли внутрь, причем охранник старательно закрывал своей широкой спиной пропускное окошко, через которое мы могли увидеть, что творилось в его комнате. Мы и так знали, что там баба.
      На лестнице и в приемной царили грязь и запустение. Фая обиделась и, видимо, решила до Нового Года швабру в руки не брать. Колька включил свет и ткнул кнопочку на Ларисином процессоре. Монитор засветился, начали грузиться «окна», я закурил.
      – Знаешь, а Лариска очень сильно возмущалась, – вспомнил Чебоксаров. – Что он, то есть Наконечный, вернул ей пустой комп, типа стер все ее файлы, а записал какую-то лажу. К счастью, она всегда делала копии на «CD».
      Мы принялись копаться. Открыли «проводник». Жесткий диск разбит на диски С, D, Е, F, G, H. Памяти непомерно. Тут пятью минутами не пахнет.
      – Зачем ей такая крутая машина? – раздраженно спросил Колька. – Она все равно стоит полупустая.
      – Давай начнем с конца, с «H». Проверим подозрительные папки, а потом полезем по традиционным.
      – Знать бы, что мы ищем, – Дальтоник посмотрел на часы.
      Я начал по порядку открывать файлы. Вначале “Microsoft Word”, затем “Microsoft Excel”. Письма, прайс-листы, заявки и заказы. Ничего интересного. Иногда встречались сжатые файлы с расширением «rar» и «zip». В них скрывались какие-то бессмысленные тексты, на уяснение которых тоже требовалось какое-то время. Была там даже какая-то художественная книга. Потом пошли расширения «jpg» и «gif», в этих отсеках Лариса хранила открытки и фотографии.
      В самом углу директории нам попалась на глаза скромненькая папочка, которая называлась: «Сохраненные файлы». Она хранила в себе десять файлов «mpg». Я вспомнил Федю.
      – Тут фильмы с порнухой, – сказал я и стал искать дальше. Конечно, интересно бы посмотреть, чем у нас забавляются серенькие мышки. Но не сейчас. Цейтнот.
      На изучение содержимого этой машины у нас ушло полчаса. Ровно через тридцать минут, когда мы уже сидели в диске “D”, у Кольки в голове щелкнул выключатель. Да, да. Я слышал! Именно щелкнул. Такой характерный звук, когда извилина задевает за извилину.
      Он закрыл “D” при помощи клавиатуры, вернулся в «Н» и открыл папку «Сохраненные файлы».
      – Название очень подходящее, – объяснил он свои действия.
      Я его понял и щелкнул мышкой по первому «mpg». Ролики никак не назывались, просто имели номер. Проигрыватель очень долго грузился. Потом показал какую-то муть. Резкости никакой, два тела, делают всем понятные движения. Вначале медленно, потом быстро. Кто из них мужчина, а кто – женщина, мы спервоначалу не разобрались. Качество отвратительное. Просмотрели весь эпизод, но так ничего и не поняли. Камера не двигалась, она, видимо была закреплена в одном месте, на штативе. Действующие лица иногда вставали и уходили, предоставляя зрителям возможность любоваться пустой кроватью.
      – И че? Кто-то от этого возбуждается? – Чебоксаров вложил в этот вопрос иронию и сарказм в равных долях.
      – Мне кажется, что это не любительская и не постановочная съемка, – высказал я догадку. – Кто-то за кем-то подсматривал.
      – Точно!
      Мы открыли следующий ролик. Теперь нам предложили другой ракурс той же кровати. Камеру поставили ближе. Изображение стало четче. В этом эпизоде нам удалось различить субъектов по полу, можно было даже угадать их приблизительный возраст. Девчонка, например, – очень молодая. А мужику – лет пятьдесят
      Если честно, то порнуха – скучная. Никакого изврата, если не считать анала и минета. Традиционные позы, заштампованные вздохи. Никакой смекалки и изобретательности.
      – Это точно компромат, – высказал предположение Колька.
      – Только ничего не видно. Давай дальше.
      В третьем клипе камеру поставили еще ближе к кровати, или поменяли оптику. Теперь объектив смотрел на происходящее не сверху, а немного сбоку, под углом градусов в тридцать. В этот раз нам удалось рассмотреть лицо девушки. Совсем салага.
      – Лет четырнадцать, – воскликнул Чебоксаров.
      – Если не меньше.
      Мужик пользовал девчушку, а она улыбалась, думала о чем-то о своем и смотрела куда-то в сторону.
      – Подонки, – выругался Дальтоник.
      – Кто?
      – Она ведь совсем ребенок. Она ничего не понимает. Ей сказали: соси. Она и сосет. Думает, что так и надо, что это и есть жизнь – лежать под здоровыми жирными мужиками. Потом ей дадут конфетку.
      – Наверное наркоманка.
      – Они их специально наркоманами делают. Потом продают. Приличные деньги, между прочим, зарабатывают. Это тебе не канцтоварами торговать.
      Я подумал о своей дочери. Почти тот же возраст. Не дай бог. Сам лично глотку перегрызу любому.
      Перед самым финалом записи, мы, наконец, смогли рассмотреть морду мужика, когда он сел, надел трусы и очень удачно посмотрел в камеру. Ничего особенного, лицо как лицо, только красное, счастливое и уставшее.
      – Говорят, что педофилы могут только на детвору возбуждаться.
      В пятом фильме обстановка сменилась. Никаких кроватей, яркий свет с потолка, большой стол, несколько стульев, кресло и диван. За столом сидел мужик. Он кого-то ждал. Вошли двое, поздоровались, пожали друг-другу руки. Один вышел. Остались двое. Стали о чем-то мирно беседовать.
      – Интересно, а звук тут есть? – поинтересовался Колька.
      – Наверное есть, просто нет колонок.
      Шестой отрывок тоже был неинтересным. Те же самые мужики, но уже переоделись. Наверное, в другой день. Только ракурс поменялся. Ничего не происходило. Они разговаривали, иногда спорили, но беззлобно, даже смеялись.
      Как только начался показ седьмого эпизода, Колька заорал как сумасшедший:
      – Вот, блин! Ё-моё!
      – Что случилось?
      – Ты посмотри!
      Я посмотрел. Это были те же самые люди, теперь они не только разговаривали, но еще и что-то читали, какие-то бумаги, их было видно гораздо лучше. А я все равно никого не узнавал.
      Колька наклонился поближе к монитору, прищурился и снова запричитал:
      – Вот это да!!!
      Камера показывала крупные планы.
      Чебоксаров отвел квадратик назад и пустил запись сначала.
      – Дай ему в одну руку ножницы, а в другую – ленту.
      – В смысле?
      – Ну представь!
      Я представил.
      – Это же губернатор!
      – А второй?!
      – Неужто олигарх Пичугин?!
      – Именно!
      – Ё-моё!
      -Я тоже так думаю!
      – Это еще похлеще порнухи!
      На оставшихся трех файлах непримиримые противники так же мило беседовали, что-то подписывали, а в конце Пичугин передал нашему борцу за справедливость большой кожаный дипломат.
      – Пошли в мою комнату, – предложил я, – послушаем, о чем они говорят.
      – Нам это ни к чему, – не согласился Дальтоник. – Меньше знаешь, лучше спишь.
      – Вот так продают область.
      – В чемодане деньги. Точно.
      – Ну пошли, послушаем!
      – Нам это ни к чему, – опять отшатнулся Дальтоник.
      Мы еще раз посмотрели все ролики с участием губернатора. Было понятно, что происходит какая-то сделка. При желании можно увеличить картинку, добавить пикселей и прочитать заголовки документов.
      Теперь мы решили еще раз взглянуть на мужика, забавляющегося с девчонкой, прокрутили все видео от начала до конца, но так и не узнали этого типа.
      – Вроде лицо знакомое, – напрягался Колька, – но вспомнить не могу.
      У меня тоже не было ни каких предположений.
      – Как ты думаешь, какая связь между губером и этим педофилом? – спросил Чебоксаров.
      – Не знаю. Люди делают деньги на компромате. Может и нет никакой связи.
      По третьему разу встречи Пичугина и губернатора мы рассматривали не торопясь, обращая внимание на детали. Снимали до холодов, потому что Пичугин на первом кадре появлялся в легкой кожаной куртке.
      – Вот бы показать все это по телевизору, – мечтательно произнес Дальтоник. – Чтобы народ узнал, кто есть кто на самом деле. Представляешь, что тут будет!
      – Ничего не будет! Народу пофиг. Народу можно что-нибудь наплести.
      – А в чем тогда компромат?
      – В том, что они кинули третьего участника сделки.
      – Кого?
      Я с презрением посмотрел на своего напарника.
      – Папу в кремле. Вот кого. Именно для кремля они изображают из себя непримиримых врагов. Если в Москве увидят эту пленку, им головы не сносить. А на народ всем глубоко насрать. Это тебе не девяносто второй год. Кому сейчас интересно, что думает народ.?!
      – Только во время выборов, да и то вряд ли.
      – Слушай, мы его когда выбрали? – спросил я.
      – Четыре года назад.
      – А на новый срок?
      – Он пойдет в марте вместе с президентом.
      Минут десять каждый из нас думал, о своем.
      – Ты знаешь, – первым подал я голос. – Сколько эти кадрики могут стоить?
      – Миллиона три-четыре гринов.
      – Или пять. Если продать конкурентам. А если продать сразу двум кандидатам? Все десять.
      – Или мы трупы.
      – Не надо быть пессимистом.
      У Кольки на висках выступил пот.
      – Надеюсь, ты не станешь их никому продавать? – испуганно спросил он.
      – А почему бы и нет?
      – Нас с тобой растопчут, как младенцев, как только мы сунем голову в это змеиное гнездо. Мы и сейчас в опасности. Как ты думаешь? Кто-нибудь из наших это еще видел?
      – Это видел Федя, но он губера не узнал.
      – Может, Лариса?
      – Вряд ли.
      – Их нужно уничтожить. И навсегда забыть.
      – Не спеши.
      – Я тебе говорю, что это надо стереть! Тут не может быть двух мнений. Мы с этого ничего не выиграем. На него работает целая махина от ФСБ до МВД, мы только заявим о себе, как нас тут же скрутят! Вот влипли, так влипли! – запричитал он.
      – Можно что-то придумать. Обезопасить себя.
      – Как ты себя обезопасишь?! Надо валить отсюда, как Ленин в ссылку. До марта! Вот лажа!
      – Да теперь никто уже не знает, что она у нас. По одной из версий хозяин сгорел.
      – А по второй? Вряд ли он был один. Забудь. Давай уедем на какой-нибудь срок. Ты только что чуть всю семью не потерял!
      Этот ссыкун меня заколебал.
      Я вспомнил, что у меня в кабинете, на полке лежат два компакт-диска, На одном записан дизайн рекламного плаката для нашего магазина, разработанный нашими партнерами в студии «Эго-Дизайн», а на другом парни записывали мне какую-то игру для дочери, но она не запустилась, я приволок ее обратно и забыл. Я стал думать о том, какой из этих дисков мне лучше использовать. Решение созрело просто. Игра могла не запуститься из-за некачественного диска, а баннер – открывался, я сам видел.
      – Что молчишь? – проявил нервозность Чебоксаров.
      – Как хочешь, – примирительным тоном сказал я. – Стирай.
      Дальтоник сел за стол, и нет чтобы, удалить всю папку, принялся удалять каждый ролик в отдельности. «Вы действительно хотите отправить 01.mpg в корзину?» – спрашивал у него компьютер. «Да», – отвечал Колька. Вообще-то мне это было на руку.
      – Пойду пока приму почту с интернета, – как можно безразличнее сказал я.
      – Угу.
      В своей комнате я быстренько врубил комп в сеть, взял с полки диск, и, дождавшись, когда машина загрузилась, открыл его. Там было всего пять картинок. Я их удалил, вытащил диск, положил его в футляр и спрятал в карман. Когда Колька вошел и встал за моей спиной, я уже успел подключиться к интеренету и вовсю пялился в «Outlook express».
      – Ты идешь? – спросил он.
      – Сейчас.
      – Пойду пока заведу машину и смету снег.
      Как только он закрыл за собой дверь, я вырубил свой персональник и кинулся в приемную.
      Ларисин компьютер грузился целую вечность, потом еще несколько лет открывалась корзина. Там было много всякого хлама. В том числе и все наши десять порно роликов. Я не стал в ней рыскать, просто нажал клавишу «восстановить все». Вставил CD, вошел в локальный диск «Н» и отправил папку «сохраненные файлы» всю целиком в дисковод. Потом разберемся. Папка записывалась медленно и неохотно. Ой, как не хотелось, чтобы Колька сейчас поднялся и застал меня за этим занятием.
      Тикали часы, билось сердце. На каждый ход стрелки, два удара по ребрам.
      Кто-то поднимается по лесенке. Я выключил монитор и стал спускаться. Это оказался охранник.
      – Николай Александрович спрашивает, вы идете?
      – Иду, уже спускаюсь.
      Охранник развернулся и пошел впереди меня. Мы почти в вестибюле.
      – Ой, – хлопаю себя по карманам, – забыл зажигалку.
      Возвращаюсь через три ступеньки.
      Включаю монитор. Папочка закаталась! Опять удаляю ее в корзину, потом вхожу в корзину и нажимаю на клавишу «очистить». Достаю диск, кладу в футляр и в карман. Все выключаю. Билет на тропический остров у меня за пазухой. Там же дом и небольшая яхта. Настроение близкое к истерике.
      Колька вышел из своего мерса и подошел ко мне.
      – Чего же ты так долго?
      – Полный ящик. Сам понимаешь, всякие поздравления и открытки.
      – Ну что? С Новым Годом?
      – С Новым Годом.
      – Давай, всего тебе хорошего.
      – Ты прости меня за глупые подозрения.
      – Дурак ты.
      – Я же знаю, ты влюблен в мою жену.
      – Это было сто лет назад.
      – Разве кончилось?
      – Еще в институте.
      – Что-то я не заметил.
      – В последний год, перед выпуском. Я ее разлюбил.
      – Разве так бывает? Взял и разлюбил.
      – Так же, как и любовь с первого взгляда. Помнишь, мы отмечали окончание последней зимней сессии?
      – Смутно.
      – Там была твоя Ольга с медичками и еще две девчонки из университета с биофака.
      – Допустим.
      – Разговор зашел про сусликов. Вспомнил?
      – Пока нет.
      – Кто-то спросил, а что суслики делают зимой? Биологички сказали, что спят. Ты предложил поехать будить сусликов. Все были на рогах и подхватили эту идею.
      – Представляешь, ничего не помню.
      – Мы оделись, кто во что, поймали два такси, забились туда как шпроты, пообещали двойной счетчик и поехали за город на поле, будить сусликов.
      – Что-то припоминаю.
      – Бегали по полю, по пояс в снегу, орали, топали ногами, пили водку и будили сусликов.
      – А при чем тут Ольга?
      – Она слишком радовалась этой затее. Она ловила кайф. Ей нравилось будить сусликов и нравилось, что это предложил именно ты.
      – Ну, и что?
      – По-моему это глупость.
      – А я бы и сейчас не прочь, разбудить пару зловредных грызунов.
      – В том-то и дело, – загадочно выразился Дальтоник.
      – Слушай, – сказал я, – а поехали ко мне, встречать Новый Год. Куда ты теперь?
      – Меня ждет девушка, – гордо сказал Колька.
      – У тебя есть девушка?
      – Да, и давно.
      – А что же ты нас не познакомил?
      – С тобой опасно знакомить девушек. Будь здоров.
      – Пока.
      Чебоксаров развернулся и пошел к машине. Еще две секунды, он хлопнет дверью и растворится в белом многоточие.
      – Эй! – крикнул я.
      – Чего тебе?
      – Спасибо.
      – За что?
      – За дочь.
      – Пожалуйста.
      Он исчез в машине, включил фары и поехал к своей девушке, а я поехал к себе домой, хотя меня неудержимо влекло в поле – будить сусликов.

      Я решил оставить машину во дворе. Снег валил сплошной стеной. Вряд ли дворник утром расчистит ворота, а мне нужно ехать в больницу к жене и дочери. Я все еще был без шапки. Теперь вообще непонятно, куда она запропастилась. Прежде чем зайти в подъезд, я запрокинул голову и постарался рассмотреть небо. Одна сплошная чернота, только бледные пятна от ламп накаливания. Почти во всех окнах горел свет. Люди чему-то радовались и на что-то надеялись.
      Диск за пазухой обжигал тело, как фляжка во время запоя. Теперь, поостыв, я прекрасно понимал, что одному мне с этой затеей не справиться. Нужно кого-то привлечь. Впрочем, у меня имеется всего две кандидатуры, это Спарыкин и Макарыч. И обе они далеки от идеала.
      Поднимаясь в лифте, я загадал, что если Макарыч сейчас выйдет мне навстречу, и если не будет пьян, то я расскажу все ему. А если он занят и не выйдет, то завтра первым делом позвоню Спарыкину.
      Я открывал дверь очень медленно, чтобы дать фору генералу. Он хоть и мудак, но все же роднее чем полковник. Я даже замешкался в проеме и нарочито громко покашлял. Никого. Тоже мне – молодожен.
      В двери три замка, соответственно три ключа. Каждый из них шепчет по-своему. Сегодня их голоса были охрипшими. В прихожей перегорела лампочка. Я щелкнул приличия ради пару раз выключателем – никакого эффекта. Снял Колькин пуховик, прошел в зал, нашарил клавишу, но нажать не успел. Рука взлетела сама по себе куда-то за спину, за ней другая. Потом меня уронили на пол. Я уже сбился со счета, в который раз за последние сутки мне приходится принимать горизонтальное положение.
      Орудовали как минимум двое. Один держал за кисти, другой – соединил локти и стал обматывать руки скотчем, от предплечий до кистей.
      – Осторожно, – сказал высокий голос прямо мне в правое ухо. – Не наделай ему синяков, и не задевай скотчем за кожу. Запомни: только одежда.
      – Знаю, – раздраженно ответил второй.
      Очень заботливые ребята.
      После рук принялись за ноги, обмотали их тоже. Потом меня посадили, прислонили спиной к креслу и включили свет.
      Одного из них я уже видел. Это был тот самый самозванец, компьютерщик, пытавшийся влезть в нашу базу. Второго встречать раньше не приходилось, по крайней мере, вот так на вскидку, ничего не припоминалось. Оба они были моего возраста, средней комплекции с никакими лицами. Компьютерщика я бы назвал мутным, а его напарника – субтильным. Их физиономии ничего не выражали, судя по всему они не испытывали ко мне никакой ненависти, как впрочем и особой любви. Ситуация напоминала деловую встречу, когда стороны изучают друг друга, прежде чем начать диалог.
      Непрошеные гости присели около меня на корточки и стали деловито рассматривать рукава моего свитера. Тот, которого я не знаю, отогнул ворот рубашки и посмотрел шею.
      – Пить охота, – сказал мутный. – Я схожу на кухню, а ты присмотри за этим.
      Этот тип вел себя властно, чувствовалось, что он привык, когда его слушаются. Он встал и пошел вразвалку, привычно, как у себя дома. На кухне минуты три стучал стеклом и фыркал помпой.
      – Тебе принести, Антип? – крикнул он.
      – Неси, – отозвался субтильный.
      Мутный притащил стакан воды. Налил, между прочим, в хрусталь. Не хухры-мухры, со вкусом пацан.
      Напарник осушил его в один миг и попросил еще. Видать, волнуется. Тот, хоть и главный, но безропотно пошел выполнять просьбу друга.
      Утолив жажду, они опять сели передо мной на корточки.
      – Вроде все чисто, – сказал субтильный.
      – Кажись, – усмехнулся мутный. – Теперь считай до тридцати.
      – Зачем? – удивился Антип.
      – Надо. Чтобы снять с него стресс.
      Глупость какая-то.
      – Один, два, три, – начал Антип, – четыре, пять, шесть…
      На двенадцати он сбился. Или мне показалось. Двадцать пять он повторил два раза, двадцать шесть – четыре. На двадцати семи его совсем заклинило. Он повторил «семь» раза три, потом закатил глаза и стал заваливаться на бок. Мутный вскочил, подхватил его подмышки и потащил к дивану. Посадил, аккуратно запрокинул голову на спинку, снял верхнюю одежду, ботинки и отнес все в прихожую, потом вернулся и стащил с бедолаги свитер.
      – Все произошло в точности так, как я рассчитывал. Эта штука почти всегда срабатывает на счет тридцать, – он показал пальцем на хрустальный бокал. Потом мотнул головой в сторону лежащего на диване и спросил: – Ты его знаешь?
      – Первый раз вижу.
      – Познакомься – Антипин. Между прочим, вы друзья и сегодня справляли Новый Год вместе.
      – Он мне не друг.
      – Теперь это будет тяжело доказать.
      – Мне руки больно.
      – Теперь это уже не важно, – он сделал пару шагов в сторону лоджии и достал из-за шторки небольшую текстильную сумку, расстегнул молнию и извлек на свет божий бутылку водки.
      Когда он вернул штору на место, материя продолжала шевелиться, как будто за ней не было стекла. Я понял, откуда эти люди взялись в моей квартире. Можно было сразу догадаться, что проникли они ко мне по пожарной лестнице. Это ясно, как дважды два, если уж в жизни начались пожары один за другим, значит, и пожарная лестница должна для чего-то пригодиться. Давно уже нужно было поставить сигнализацию.
      Мутный открутил крышку и понюхал.
      – Пришлось купить «Финляндию». Никто не поверит, что бизнесмен такого уровня, как ты отмечает Новый Год какой-нибудь «Гжелкой».
      Слово «бизнесмен» он произнес презрительно.
      – Нужен стакан, – сказал он сам себе и опять пошел на кухню, около двери неожиданно резко развернулся, как по команде «кругом». – А этот фужерчик тщательно помыть! Остатки еды мы организуем позже.
      Он взял хрусталь, пробормотал что-то себе под нос, задумался секунд на тридцать, сделал несколько шагов, потом остановился, и, наконец, исчез в коридоре.
      Вернулся он с обыкновенным стеклянным стаканом в руке, подсел к своему уснувшему напарнику и налил в сосуд грамм сто водки.
      – Открой ротик, дружок, – похлопал он Антипина по щекам. – Надо чуть-чуть выпить.
      Он надавил указательным и большим пальцами на щеки бедняги, рот у того приоткрылся. Он влил всю водку, почти не разлив. Подопытный сделал два больших судорожных глотка.
      – После этого наркотика, – пояснил он для меня. – Люди превращаются в тесто. Можно лепить что угодно, – он усмехнулся. – Мне надо, чтобы содержание алкоголя в крови соответствовало алкогольному отравлению, не какой-то там стадии опьянения, а именно отравлению. Только отравление может свалить с ног двух таких здоровых мужиков, как ты и Антипин. Понимаешь, именно в крови, а не в желудке. Конечно, вряд ли кто-то будет проверять кровь на алкоголь, но все же. Нужно все предусмотреть. Он ласково улыбнулся и налил еще пол стакана.
      – Никто никогда не видел этого Антипина в моем обществе, – попытался возразить я. – Мне очень больно руки.
      – Да ты с ним мог на улице познакомиться. Мало ли у тебя было приключений. Ты ведь пьяница. Это знаю я, это знаешь ты, это знают все. Хочешь, расскажу сценарий?
      Я пожал плечами.
      – Я тут ничего не изобретал. Все банально и просто. Встречаются два одиноких пьяницы, отмечают Новый Год, напиваются, один из них засыпает, а другой, неизвестно зачем, стреляет из петарды. Возникает пожар. Оба они погибают. Согласись, достоверно?
      Он влил в Антипина еще сто грамм.
      – Подождем, пусть впитается, – он потер ладошки. – Мы ведь не торопимся?
      Я опять пожал плечами. Он подошел ко мне.
      – А теперь ты скажешь, где ты хранишь это чертово видео.
      – Я не знаю, о чем вы говорите.
      – Вежливый.
      Он опять улыбнулся.
      – А если ты не знаешь, о чем речь, то зачем ты послал следить за нами того неудачника?
      – Он следил не за вами.
      – Да ну? Интересно. А за кем же?
      – За женой.
      – За женой?
      – Да, – я подумал, что лучше умру, чем в очередной раз начну объяснять, как я приревновал свою супругу к своему напарнику, тем более этому уроду.
      – Значит, этот парень со склада не продавал вам видео, вы не прятали его и за нами не следили?
      – Я даже не понимаю, о чем речь.
      Теперь он нахмурился. Его стали раздражать мои ответы.
      – Я тебе предлагаю два варианта. Первый: ты сам мне рассказываешь, где порнуха, и я тебя убиваю по-тихому. Второй: я ввожу тебе мой любимый препарат, и ты все равно колешься, я тебя убиваю, но не обделяю вниманием и твоих женщин. Между прочим, у меня есть номера их палат в больнице. Знаешь, они оказались чересчур живучими. А мне не нравится, когда у меня что-то не получается. Меня с детства учили, что нужно доводить начатое до конца.
      Я попытался изобразить на лице глубокую задумчивость.
      – Я не шучу. Надеюсь, ты веришь?
      – Верю. Но, у меня на самом деле ничего нет, – я упрямился, и сам не знал почему.
      – А у кого?
      – Мы все стерли. Чебоксаров настоял, и мы все стерли. Испугались.
      Собеседник расхохотался.
      – Тихонов Сергей Леонидович. Так ведь?
      – Да.
      – Я о тебе все знаю. Абсолютно все. Знаешь, как тебя характеризуют твои работники?
      Я пожал плечами. На самом деле я совершал эти движения, для того чтобы ослабли путы, чтобы не было так больно.
      – Алкаш и жадина. Ты – жмот. Ты никогда не выбросишь то, на чем можно прилично заработать.
      Он, разумеется, врал. Мои работники меня любят. Хотя…. За что, интересно?
      – Ну, будем говорить?
      Я опять дернул плечом, у меня свело судорогой правую руку.
      – Тогда мы тебя сначала обыщем, а потом сделаем укольчик. Аккуратненький, маленький, точечка за ухом или в ступню.
      Он подошел ко мне и похлопал по ребрам. Потом засунул руку в карман пиджака и достал кошелек. Из другого кармана выудил диск.
      – Ну вот. Почему-то мне кажется, что это именно то, что мне надо. Где-то тут я видел компьютер. Я удалюсь на минутку, а ты пока отдохни. Сильно не напрягайся, а то еще что-нибудь себе сломаешь, это может испортить картину.
      Он ушел в кабинет.
      Зря я его не послушал, попробовал пошевелиться, что-то сделать с собой, проползти или еще чего. В результате только звонко стукнулся головой о паркет.
      Его не было минут десять. У меня окончательно свело конечности. Антипин на диване слегка пошевелился.
      – Ну, вот и все, – сказал мутный, появившись на пороге. – Пока удача на твоей стороне. Ты легко отделаешься, – он посмотрел на меня осуждающе. – Я же не советовал тебе двигаться. Ударился, бедняга?
      – Что ты собираешься делать?
      – У тебя есть шампанское?
      – Нет.
      – Жаль. До Нового Года пятнадцать минут. Это мое упущение, о шампанском я и не подумал. Хотя два таких придурка вполне могут налакаться и без вина.
      – Что ты собираешься делать?
      – Пожалуй, выпью водки вместе с тобой. Жалко выливать в канализацию такую вкусную вещь. А пустых бутылок должно быть много. Новый Год все же. Нужно как-то отметить.
      Он подошел к Антипину и влил в него еще треть стакана. Потом сходил на кухню, принес два мандарина и тот же самый хрустальный бокал.
      – Хочешь? – протянул мне цитрус.
      – Нет. Что ты собираешься делать?
      – Отметить праздник.
      Он освободил мандарин от шкурки, налил в хрусталь прозрачную жидкость, выпил, поморщился и съел дольку.
      – Может, развяжешь меня? А то начнется омертвление конечностей. Могут возникнуть подозрения.
      – Ничего. Пока алкоголь будет впитываться в кровь, твои руки размякнут.
      Он доел мандарин, очистил второй и налил себе еще.
      – Я так долго ждал, когда мне, наконец, повезет. Не может черная полоса длиться вечно. У меня квартирка была получше твоей. Знаешь, за сколько пришлось продать?
      Я промолчал. Еще не хватало вести с этим придурком задушевные беседы.
      – За штуку баксов. Ты представляешь? Всего штукарь! В центре Целинограда! Я когда в контейнер вещи грузил, эти уроды все очень внимательно рассматривали, я только потом понял – они выбирали. Знаешь, что пришло в контейнере?
      Я опять промолчал.
      – Одна панцирная сетка, три табуретки и настольная лампа. А кому предъявлять? Там уже другое государство! Меня, майора КГБ, имеющего правительственные награды, обворовали и вышвырнули за порог, как дворнягу! – он выпил и съел дольку.
      – А здесь знаешь, кем назначили? Опером! Опять опером. Видите ли, у меня плохие характеристики. А кто мне их писал? Кто? Очемчиров. Мой шестерка. Был до развала. Что он может написать?
      Он доел мандарин.
      – Пошли они все на хер! Он встал, подошел к тумбочке с телевизором.
      – Где пульт?
      Пульт оказался на кресле. По телевизору показывали рекламу.
      – Сейчас наш голубок начнет выступать, – язвительно заметил он и стал щелкать по клавишам, в поисках местного канала.
      Наконец, нашелся губернатор, он сидел на фоне новогодней елки, которая в свою очередь стояла перед российским флагом.
      – Дорогие земляки…
      – Я восемь лет ждал этого момента. Восемь лет лизал задницы, следил за жирными мордами и радовался подачкам.
      – Прошедший год был нелегким…
      – Я случайно вышел на это помещение. Совершенно случайно! Был заказ топтать одного «коммерса». А он постоянно в этом доме ошивался. А домик не простой, домик секретный, для тайных свиданий предназначен. Охраняется сильно. Трудно мне было туда попасть. Но смог. Чтобы не дергаться установил стационарные камеры. Потом, когда заказ отработал, решил камеры не убирать. Менял батарейки и ждал удачи. Думал, авось на что-нибудь интересное поймаю. Вот и дождался! Я вначале даже не понял, на кого нарвался. Меня просто раздражало плохое качество. Я не мог идентифицировать человека. Когда я чего-то не понимаю, меня это выводит из себя. Я сменил камеру. Сменил место установки. И то, чуть не проворонил. Представляешь, не узнал губернатора! Пичугина узнал, а его нет. Это же такой фарт! А когда, наконец, получил нормальное качество, эти дебилы чуть все не испортили.
      – Проложено пятьсот километров асфальтированных дорог…
      – У меня на подхвате работали два дебила, бывшие менты. Я им строго настрого запретил подходить к компьютеру. Так нет же, одному взбрела в голову мысль поиграть в игры. В какие-то гонки. То ли игра была с вирусом, то ли просто нажимал не на те клавиши, но у него все зависло. Не включается ни в какую! Второй говорит, у меня есть бывшая соседка, она живет с компьютерщиком. Пошли, отнесем, он, мол, наладит. Зассали парни. Это я, конечно, все потом узнал.
      – Построено десять школ…
      – Отнесли, велели к утру наладить. Тот берет другой винт, чистый, такой же, от одной из ваших машин, и, чтобы не копаться, списывает на него всю информацию с нашего, и, по всей видимости, самый последний локальный диск забывает. Я-то, конечно, сперва подумал, что все подстроено специально.
      – Желаю вам, дорогие…
      – Когда я обнаружил пропажу, у меня чуть инфаркт не случился. Эти начали колоться. Поехали к вашему парню. Он делает вид, что не при делах. Антип возьми да и тресни его по башке. Да на глушняк! Пришлось устраивать пожар. Потом помчались к его девке. Она тоже вроде ни бум-бум. Говорит, что, скорее всего винт у вас в конторе. Девку вслед за другом. Когда обнаружил за собой хвост, если честно, вначале струхнул. Потом пробил машину по каналам, понял, что не ФСБ. Убрали на всякий случай.
      – И своего убрал!
      – Он мне не свой. Вообще, все из-за него. Твоя дочь нас не видела. Мы были в гриме. Только Зимарин засветился. Теперь уж и не страшно. Самое интересное, что эти двое даже не знали, что мы ищем. Я их в курс не вводил. А сами они с техникой не дружат. Я ни с кем делиться не намерен! Ни с кем! Это мой последний шанс, и я его не отдам.
      – А голый кто? – зачем-то спросил я, – с девочкой?
      – О! Это тот еще кадр. Я его приберегу на потом. Он далеко пойдет. Думаю, штук на сто гринов он у меня к лету созреет. Возьму бабки за губернатора, за педофила, и все. Сразу валить отсюда к чертям собачьим. На остров.
      – С пальмами?
      – И с голубыми озерами. На берег океана.
      Вот так и исполняются мечты. У кого-то. Не у меня. Может быть, мне за него порадоваться? Оказывается, одни и те же стремления рождают противоположные поступки. Может мне поменять мечту, раз ее мечтают кроме меня такие выродки? О чем это я? Жить то мне осталось…
      Изображение губернатора на экране сменилось репортажем с центральной областной елки.
      – Ну что, ты сам пить будешь, или мне придется дать тебе что-нибудь понюхать для сговорчивости?
      – Понимаешь, – сказал я. – Мне пьяным никак нельзя умирать. Я ведь дочери пообещал, что пить брошу. Может, что-нибудь другое придумаешь?
      Он воспринял мою просьбу серьезно и задумался.
      – Никак. Тут уже ничего не изменишь. Придется тебе подохнуть мудаком и вруном в глазах дочери. Это единственная копия? Кто-нибудь еще, кроме тебя знает?
      Я подумал о Чебоксарове и сказал:
      – Нет. Может, давай без водки? – еще раз попытался поканючить я.
      – Извини. Не получится. Пока еще есть время, помолись.
      Он опять взялся за сумку, извлек из бокового кармана пузырек с черной крышкой и белую тряпочку.
      – Ты помолился? Сейчас мы будем баиньки.
      В телевизоре появился Путин.
      – Уважаемые граждане России. Дорогие друзья…
      Я решил воспользоваться советом моего убийцы и помолиться перед смертью. Нелепо, конечно, и глупо, и, собственно, не для чего. Что поделать. Навалилась глубокая тоска. И жалость к самому себе. Еще я подумал о том, что же будет с Ольгой и Маринкой? Вся надежда на Дальтоника. Неожиданно я забыл все имена бога.
      Убийца сел мне на колени и намочил тряпочку.
      – …И у нас есть все основания назвать уходящий год в целом успешным. В эти минуты каждый из нас вспоминает свои главные – личные и семейные – события….
      Я решил молиться Путину. Дорогой Путин, сделай так, чтобы с моей семьей все было хорошо. Чтобы Маринка всегда поминала меня добрым словом.… Такая глупость!
      Убийца поднес тряпочку к моему носу. Она ни чем не пахла.
      Я вспомнил про Деда Мороза и подумал, что лучше уж я буду молиться ему. Дорогой Дед Мороз! Дорогой Дед Мороз! Дорогой, блин, Дед Мороз! Я покосился на телевизор. Путин стоял под пальмой на фоне черных пятнистых гор, за которыми плескался океан.
      – …Дорогие друзья! Новый год – это праздник, который был и останется символом добра и надежд. И мы, с полным на то основанием…
      На горе были высечены часы. Они показывали двенадцать. Мне стало легко и радостно.
      – …Счастья вам, дорогие соотечественники! С Новым вас годом!
      Стали бить куранты. Я посмотрел на своего убийцу. Он был милым и добрым, очень близким мне человеком. Но, все-таки это был совсем не тот, кто мне нужен. Неужели я так и не увижу в этом году Деда Мороза? Все из-за него. Вернее из-за его отсутствия. Все напасти.
      Удары были гулкими и величественными. Я еще мог их считать. Три, четыре, пять…
      Во время двенадцатого удара раздался выстрел. Голова убийцы взорвалась и из нее полетели брызги. Как шампанское!
      Он рухнул грудью мне на лицо. По-моему, я сломал руку. А может быть и шею.
      Благодаря невероятному усилию, я изогнулся и скинул тело со своего живота.
      В дверном проеме стоял Дед Мороз. Самый настоящий Дед Мороз. В его руках дымилось ружье. Он повел им в сторону дивана и глухо сказал:
      – Не двигаться, долбоебы.
      Антипин и не думал двигаться. Убийца тоже не шевелился.
      Убедившись, что никто не нападает, Дед Мороз подошел ко мне, наклонился и потрогал меня за кисть.
      – Де… Мо…, – сказал я. – Де… Мо…. Развяжитнекс мне руткин, – и вырубился.
      Когда я опять открыл глаза, Дед Мороз все еще находился в комнате, я все еще лежал на полу, мне было нестерпимо холодно, но я уже мог шевелить руками. И ногами, оказывается, тоже. Все окна были распахнуты настежь. Видимо, я пролежал в забытьи какое-то время.
      – Вот ты отъелся, – сказал Дед Мороз. – Хер подымешь! Давай-ка вместе!
      Он наклонился надо мной и взял меня за пальцы. Его сказочный халат распахнулся, и из-под него показались подозрительно знакомые трусы.
      С грехом пополам мы вдвоем смогли переместить мое тело на диван, сбросив на пол Антипина. Он, между прочим, очнулся, на его руках блестели знакомые наручники. Пуля с ненавистью грызла у трупа ботинок.
      – Ты чего это вырядился? – спросил я Макарыча.
      – Должна была прийти Белла. Мы с ней сговорились, что я буду в костюме Деда Мороза.
      – И не пришла?
      – Нет.
      – Ты расстроился?
      – Очень.
      – Помнишь, я говорил тебе, что она загоняется по старикам?
      – Помню.
      – Наверное, ты для нее слишком молод.
      – Успокоил.
      Его тоже немного трясло.
      – Прежде чем звонить на ноль два, я вызвал своих ребят, да и твоих тоже. Скоро приедут. Праздник, конечно, испорчен.
      – А как ты здесь оказался?
      – Хотел сделать тебе сюрприз. Я видел, как ты пришел. У меня же есть ключ. Открыл тихонечко, смотрю, а у нас – гости! Сбегал за ружьем, делов-то!
      Он немного помолчал в задумчивости.
      – Нужно будет по фасаду глазки установить. Или спилить эту лестницу к чертям собачьим.
      – А зачем ты его убил? Можно было руку прострелить, или задницу.
      – Во-первых, я не знал, чем он тебя пичкает. Может, ядом? А во-вторых, на охоте выработал привычку не оставлять подранков. Ничего не могу с собой поделать. Валю всех на глушняк.
      Руки и ноги кололо тысячами иголок. Я с трудом встал и сделал два шага. Вот как оно скачет – то черное, то белое, то жизнь, то смерть.
      Я вышел в коридор. Макарыч последовал за мной и шепотом сказал:
      – Я все слышал. Дай-ка мне диск. Я обшарил труп, у него ничего нет.
      – Наверное, оставил в кабинете.
      Я пошел к себе, покопался три минуты, взял со стола диск и отдал Макарычу. Тот вытащил его из футляра, бросил на пол и раздавил. Потом попрыгал, сел на корточки, собрал осколки и отправился в туалет.
      – Так-то оно лучше будет, – попытался он перекричать шум спускаемой воды.
      Жалко конечно, хороший был диск, редкий. Эксклюзивный концерт Шевчука, записанный им в начале восьмидесятых в Уфимском дворце культуры «Нефтяник», под гитару, несколько бутылок водки и пьяные вопли Федосова. Такой сейчас днем с огнем не сыскать. Кстати, мне его закатал покойный Виталик.
      Как я поменял диски? Сам не сообразил. Руки вперед головы сработали. Уже когда дед дернул за ручку унитаза, понял, что наделал. Не живется мне спокойно.
      Настоящие выходки губернатора я положил в коробку из-под мультика «Ледниковый период» и спрятал в самом центре стойки среди музыкалок. И на виду, и фиг найдешь.
      – Запомни, никому ни слова, – предупредил Макарыч. – Забудь о том, что видел. Живее будем.
      Я сел в кресло и закрыл глаза.
      – Пойду переоденусь, – сообщил Макарыч. – А то сейчас понаедут орлики. Придется что-то объяснять.
      Генерал оказался прав. Через пять минут после его ухода, комната наполнилась людьми, которые моргали фотовспышками, громко разговаривали и задавали кучу вопросов. Некоторые были в белых халатах, а кто-то в выходных костюмах. Я почти не обращал на них внимания. Я уже привык.
      Появился Спарыкин. Он отогнал от меня назойливых типов и сам стал отвечать на их тупые вопросы. Потом пришел Полупан. Он был пьян, склонился над трупом и принялся повторять:
      – Вот он, блядь! В-о-т о-о-н, бля-я-ядь!
      Потом он подошел ко мне и произнес длинную речь:
      – Вот видишь, мы его поймали. Согласен, если бы не я, то фигу! Согласен?
      Я согласился.
      – Моей заслуги тут процентов восемьдесят. Согласен?
      Я опять согласился.
      – Ну и где благодарность?
      – Какая благодарность?
      – Не желаете помочь милиции?
      – В твоем лице?
      – Да, именно, в моем лице. А чем оно тебе не нравится? Между прочим, моим лицом можно олицетворять все МВД России.
      Я согласился, поразившись тому, с какой легкостью он произносил трудные и длинные слова.
      – И чем же я могу помочь?
      – Деньгами.
      – Завтра, – заверил я.
      Спарыкин что-то подозревал, или делал вид, что что-то подозревает. Он подходил ко мне несколько раз и как бы невзначай спрашивал:
      – Интересно, а что они искали? Этот ублюдок говорит, что понятия не имеет. Якобы, в чем фишка знал только главный. Он ничего не говорил?
      – Нет.
      – Молчал что ли?
      – Требовал какую-то информацию. Скорее всего, Виталик ее посеял или стер. Мы вряд ли узнаем.
      – Ну-ну. И ты даже не догадываешься?
      – Ума не приложу.
      – Если что узнаешь, я в деле. Наверное, эта информация стоила немеряных денег, раз столько трупов.
      Я заверил его, что сразу поделюсь, как узнаю.
      Пока в комнате находились люди, мне страшно хотелось спать, но, как только все ушли, сон отбило. Часа три они донимали меня своими вопросами, часа три не вывозили тело. Спасибо Макарычу, он всех разогнал. И вот он долгожданный миг одиночества, а мне не спится. Я лежу и думаю.
      В новом году моя психология несколько изменилась. Теперь я уже не хотел зарабатывать на этой информации деньги. Я постоянно думал о каких-то колхозниках, старушках, детях и о развращенных малолетних девочках. Нас трахают, а мы думаем, что так и надо, только кряхтим и переворачиваемся. Мне было нестерпимо жалко себя, и всех людей нашей огромной непутевой страны. Я ненавидел этого урода всеми фибрами своей души. Я этого так не оставлю. Он в марте загремит под фанфары!
      Я эти ролики опубликую. Точно, отнесу в газету или на телевидение.
      Где мне сразу же скрутят клюшки. Все газеты и все телевидение в области находится в руках губернатора.
      Тогда я отправлю диск в центральные СМИ. ОРТ или НТВ, может быть ТВЦ.
      И тогда кто-то в Москве заработает большие деньги. Не факт, что их покажут. А мне опять по шапке.
      Что же делать?
      Может, отправить их в Администрацию президента? Ага. Там меня без труда вычислят, сдадут с потрохами тому же губернатору взамен на пару нефтеперерабатывающих заводов. Никто ни о чем не узнает, просто в битве за большие деньги в чьих-то руках появится лишний козырь.
      Остается интернет. Отошлю их на всякие новостные сайты, или на Компромат.ру. Прямо сейчас пойду и отправлю. Я даже встал.
      Стоп. И здесь меня без труда вычислят.
      На ум ничего не приходило. Может быть, отправлять файлы из интернет-кафе? Если, конечно, там имеется такая услуга. Надо попробовать. Параллельно буду переписывать на диски и рассылать в печатные издания по почте. Без обратного адреса, с одним и тем же пояснительным текстом. Причем из разных городов! Придется поездить. Решено. Интернет-кафе различных населенных пунктов и почтовая рассылка. Пока не прошибу стену, пока все об этом не заговорят!
      После того, как я принял такое решение, мне стало как-то спокойнее. Пора бы и поспать. Вместо этого я стал шарахаться по квартире. Бесцельно и тупо.
      В зале в самом углу у плинтуса валялась та самая белая тряпочка. Тоже мне, горе сыщики! Упустили главную улику. Я поднял ее, прошел в спальню, лег на кровать и поднес к лицу. Она по-прежнему ничем не пахла. Но уснул я мгновенно.
      Я спал без снов и очнулся как по команде, уже ближе к обеду. У меня все болело. На телефоне, который я предусмотрительно поставил на беззвучный режим, числилось тридцать два неотвеченных вызова. Наверное, поздравления. Потом посмотрю.
      Я привел себя в порядок, сходил в душ, побрился, сменил всю одежду. Потом открыл холодильник и стал наполнять два пластиковых пакета фруктами и напитками. Высох, оделся и вышел в коридор. Макарыч тут как тут.
      – Пошли, выпьем.
      «Я с водкой завязал», – не сказал я, а подумал. Наверное, со временем мне придется научиться говорить эту фразу.
      – Мне некогда, нужно идти в больницу к дочери и жене.
      – Привет им.
      – Ты мне жизнь спас. С меня причитается.
      – Да ладно.
      – Не да ладно. Что тебе подарить?
      – Не знаю.
      – Подумай.
      – Слушай, а подари мне трусы с генеральскими лампасами. Перед тем, как американцы ввели войска в Ирак, я по поручению генштаба летал в Багдад с секретной миссией. Так вот у одного из Саддамовских генералов были такие. Я сам видел.
      Я вспомнил, что той весной Макарыч неожиданно исчез и отсутствовал недели две или три. Когда я это вспомнил, я неожиданно поверил соседу. Я поверил в то, что он ездил в Ирак, в то, что он знал Гагарина, воевал во Вьетнаме, и даже в то, что он спас весь мир.
      – Хорошо, найду я тебе генеральские трусы.
      – Пойдем, выпьем. Все-таки праздник.
      – Да какой это праздник?
      – Если Новый Год перестает быть чудом – кончается детство, если Новый Год перестает быть праздником – кончается все!
      Перед «все» он сделал глубокомысленную паузу.
      – Слава богу, все кончилось.
      – Да, кончилось.
      Я вышел к лифту, но на лифте не поехал. Спускаясь по лестнице, я думал о том, что в моей жизни в последнее время произошло так много всяких событий, после которых, по теории Макарыча, все должно перемениться.
      Мне казалось, что я уже чувствую эти перемены, в себе, по крайней мере. А может быть, все изменилось и в других местах. Может быть, я выйду сейчас на улицу, а там вовсю зеленеют пальмы, гнутся бананы и поют райские птицы? От этой мысли у меня даже захватило дух. Я спустился на первый этаж, остановился перед дверью, но никак не решался открыть ее и выглянуть наружу.
      Что там за этой дверью? Что?
      Я стоял минут пять, потом собрался с силами, толкнул ее и решительно вышел на крыльцо.
      Ничего не изменилось. Все так же мела метель, все так же низко висели тучи, все так же стонали от холода продрогшие ветви деревьев. Ничего не изменилось, лишь какой-то дурак уже выбросил елку. Она сиротливо валялась у помойки, и на ее ветвях переливались всеми цветами радуги остатки мишуры, а у самой макушки блестел «дождь».
      И только это теплое слово давало надежду на то, что когда-нибудь все равно наступит весна.

      На моем рабочем столе в небольшой вазе, подделке под «Гусевской хрусталь», поселились гномы. Они тянут наружу мохнатые розовые ладони, то ли здороваются, то ли хотят выбраться. Это дочь нарвала в лесопарке подснежники, они стоят уже две недели, и совсем не вянут.
      Дочь никогда раньше не дарила мне цветы. Точнее она вообще никогда раньше ничего мне не дарила. Даже в дошкольном возрасте, когда дети рисуют родителям на дни рождения корявые абстракции или клеят детсадовские аппликации, она после напоминания жены, добросовестно садилась за работу, начинала выводить цветочек, писала: «Папа поздра…», потом забывала, бросала, не успевала закончить в срок и стеснялась преподносить недоделки. Позже, класса со второго, жена, протягивая мне очередной одеколон или дежурную рубашку, всегда говорила: «Это от нас с Маринкой». На этом вопрос исчерпывался. Мне казалось, что все нормально. Так и должно быть.
      Нынче я очень удивился, когда мое лупоглазое чадо нарисовалось на пороге моего кабинета с букетом в руках.
      – Это тебе, папа.
      – В честь чего?
      – Просто так. Мы с классом ходили в лес.
      – Цветы дарят женщинам.
      – Ну и что. А я хочу тебе.
      – Мама посоветовала?
      – Мама не знает, – обиделась она.
      «Наверное, сейчас что-нибудь попросит», – подумал я.
      – Я пойду?
      – Пока.
      Она ушла.
      «Сейчас вернется и что-нибудь попросит».
      Она не вернулась. Я поставил цветы в вазу и смотрел на них минут сорок. Как бы это выразиться? То ли я был счастлив, то ли ошарашен. Короче, мне было радостно. Я даже не сказал ей спасибо, точнее, сказал, но позже, дома, вечером, перед сном.
      Между прочим, эти цветы весьма кстати. Все эти две недели мы готовились к тому, чтобы торжественно отметить десятилетие фирмы, и они создавали праздничное настроение в моей коморке. Я практически не работал, готовил списки приглашенных, составлял меню, распределял премии. Дальтоник взял на себя культурную программу. Сегодня он, наконец, познакомит нас со своей девушкой.
      Скоро обед, я сижу, смотрю на цветы и подвожу итоги двух ударных пятилеток. Особо хвастаться нечем, за эти годы нелепого предпринимательского труда я не заработал ни на личный самолет, ни на маломальскую яхту, ни, тем более, на футбольную команду. Мы с напарником не разработали известного бренда, не отличились на ниве благотворительности и меценатства и не оставили никакого следа в истории нашего славного города. Мы не участвовали в демонстрациях, не рисковали шкурами ради свободы России, не подписывали воззваний и не критиковали существующую власть. Наоборот, в переломные периоды истории переводили все свое имущество в доллары и ждали в сторонке, чем вся эта шняга закончится. Только полный идиот может поставить нашу жизнь кому-нибудь в пример, и уж, тем более что совсем невероятно, написать о нас книгу. Кому все это интересно?
      С другой стороны, мы – два провинциальных паренька, без всякого блата, без влиятельных мам и пап, смогли пробиться в областном центре, создать на пустом месте некую систему, коммерческую организацию, которая сама себя кормит, создает рабочие места и приносит прибыль.
      Можем ли мы собой гордиться? Не знаю. Чувство гордости за себя любимого обычно появляется в момент достижения поставленной цели. К сожалению человек так устроен, что как только очередная цель достигнута, на горизонте начинает маячить другая, еще более призрачная. Причем любая цель имеет вполне реальный денежный эквивалент. Все упирается в бабки. Или не все?
      Не мешало бы мне со всем этим как-нибудь на досуге разобраться.
      Вот открывается дверь и влетает Аркашка.
      – Шеф, я заказал для тебя на вечер двенадцать бутылок безалкогольного пива.
      – Ты хочешь, чтобы я обоссался?
      – Вообще-то, когда ты пил, это была твоя норма.
      – Это разные вещи, – я чешу затылок. – Впрочем, придет Шамрук. Нам как раз хватит.
      – А что, Шамрук тоже?
      – Тоже.
      – Ух, ты.
      Аркашка убегает, но тут же возвращается снова.
      – Совсем забыл! Я нашел эту бабу! – орет он.
      – Какую бабу?
      – Доктора, психиатра, по фамилии Сенчилло. Помнишь, ты мне давал задание найти ее?
      Дверь открыта настежь.
      – Пожалуйста, не ори и закрой дверь. Где ты ее нашел?
      – По объявлению в газете. Она, между прочим, никуда не пряталась, и не убегала. Просто сменила офис. Вышло постановление мэрии, запрещающее сдавать под коммерческие цели помещения социального назначения, больницы, школы, детсады. Вот ей и пришлось съехать.
      Аркашка протягивает мне визитку.
      – Она тебя помнит. «Зачем я ему»? – спрашивает. А я даже не знаю что ответить.
      – Не твое дело.
      – Шеф, ну скажи.
      – Отстань.
      – А она очень даже ничего. Ты того, что ли с ней?
      – Нет, не того.
      – А хочется?
      – В том то и дело, что много чего хочется, да не можется. Эта стерва меня загипнотизировала. После ее сеанса мой член ни на кого кроме жены подниматься не хочет. Мне нужно чтобы она сняла код. Так хочется налево, что зубы сводит.
      Аркашка пожимает плечами и уходит.
      В дверях его чуть не сшибает Петровна.
      – Сергей Леонидович! Это безобразие!
      – Что случилось?
      – В списках премированных нет декретников!
      – Каких декретников?
      – Женщин, которые сидят с детьми.
      – Они сидят с детьми?
      – Да.
      – Не работают?
      – Да.
      – А с какого ляда мы им должны премии платить?
      – Так ведь это – юбилейная премия. А не за работу. Все-таки десять лет!
      – Мы им пособие платим?
      – Платим.
      – Больше, чем соцстрах?
      – Больше.
      – И продукты подкидываем. Так?
      – Так.
      – При чем тут премия?
      – Так ведь: десять лет!
      – Вот послушай. Там есть одна такая, Смирнова. Знаешь?
      – Знаю.
      – Я ее увольнять собирался. Готовил статью. А она – в декрет. Черт знает от кого! Мы ей выплатили?
      – Выплатили. Но, соцстрах возместил.
      – Ну и что. Я ее если увижу – ухо откушу, столько она мне нервов попортила. А ты говоришь – премия.
      – Так ведь – десять лет.
      – Хорошо. Всем декретникам премию за твой счет.
      – Почему за мой?
      – А почему за мой?
      – Не за ваш, а за счет фирмы.
      – А фирма-то чья? Моя! Моя и Чебоксарова!!! Петровна, забудь про распределения. Мы не бюджетники. Мы частная контора. Петровна уходит, поджав губы.
      Она хороший бухгалтер. И очень хороший человек только растленный групповым извращенным социализмом.
      Насладиться одиночеством мне удается не более пяти минут. В дверную щель просовывается голова нашего нового заведующего складом, которого мы приняли вместо Кирилла. Мы долго отбирали кандидатуры и остановились на этом парне, потому что за него поручилась двоюродная сестра Петровны, чьим зятем он и является. Он таджик, или киргиз, а может даже узбек. Я уже не помню.
      – Можно? – застенчиво спрашивает новый завсклад.
      – Секунду. Позови Ларису.
      Голова кладовщика исчезает, появляется Лариса.
      – Закрой дверь и подойди.
      – Как его зовут? – шепчу я ей на ушко.
      – Кого?
      – Кладовщика.
      – Дебильнур
      – Дебильнур?
      – Да.
      – Дебильнур, Дебильнур. Все время забываю. Неудобно. Пусть зайдет.
      Заходит Дебильнур, на нем пожилой костюм и красный галстук. Наверное, уже прибыл на праздник. Я смотрю на часы. Все верно. Скоро начнем.
      – Сергей Леонидович, – начинает он, переминаясь с ноги на ногу, – у меня к вам нет никакого дела. Просто я хочу сказать… Извините, я волнуюсь.
      Я не перебиваю его, даю возможность поволноваться. Пауза затягивается. Наконец, собравшись с мыслями, он продолжает:
      – Вы знаете, когда я сюда приехал… У меня жена русская…
      Говорит он почти без акцента, но с трудом. Лоб изрешетили глубокие морщины. Вроде поймал мысль. Открывает рот. В это время дверь распахивается настежь, стукаясь ручкой о стену. Врывается Лариса. У нее глаза квадратные, в уголках рта пена.
      – Губернатор на проводе!!! – истерично орет она.
      Дебильнур пугается, я тоже.
      – Губернатор?
      – Да, приемная. Просят соединить с вами.
      – Ну, так соединяй.
      Лариса уходит, перепуганный кладовщик тоже. Они закрывают дверь.
      Звонит телефон. Я поднимаю трубку, медленно и осторожно, как снимают крышку с кипящей кастрюли. Я наслаждаюсь моментом.
      – Сергей Леонидович? – спрашивает женский голос.
      – Да.
      – Соединяю с губернатором, – в ее голосе чудятся знакомые нотки.
      Играет музыка. Потом щелчок, потом мужской голос:
      – Алло.
      – Привет, Макарыч!! – ору я.
      – Салют, сосед.
      – Как здоровье?
      – Здоровье в порядке, спасибо зарядке.
      Я не разговаривал с Макарычем с февраля месяца, с того самого момента, когда он неожиданно для всех выдвинул свою кандидатуру на выборах и исчез из дома.
      – Поздравляю тебя с избранием, – искренне говорю я.
      – А что ж ты сам не позвонил?
      – Я звонил раз сто, но разве через твоих московских горилл пробьешься? А дома тебя нет.
      – Да, охрана у меня серьезная. Неудобств масса.
      – Слушай, а эта твоя секретарша, та девушка, о которой я думаю?
      – Да.
      – То-то голос знакомый. А чего ж она так официально со мной?
      – В приемной люди.
      Повисает пауза. Я не знаю, что еще сказать.
      – А у нас сегодня с Дальтоником юбилей – десять лет фирме.
      – Поздравляю. Только твой друг мне не нравится.
      – Приезжай. Посидим.
      – У меня регламент. Теперь мой визит немалых денег стоит, я уж не говорю про подпись. Шучу, конечно.
      – Извините.
      – Попробую заскочить минут на двадцать.
      – Будем ждать.
      – А ведь ты меня обманул.
      – Когда? – пугаюсь я.
      – Подсунул не тот диск.
      – Каюсь.
      – Спасибо тебе за это. Был такой момент, когда Москва колебалась, кого поддержать: старого кадра, или стоящих за мной людей. Сам понимаешь, у противников денег – то побольше, чувствуем, что начинаем проигрывать. А тут как раз в прессе и в интернете начался скандал о закулисных махинациях Пичугина и руководства области, мы вытащили его на телевидение, а дальше дело техники. Я сразу понял, что это твоя работа.
      – До сих пор не возьму в толк, как ты решился?
      – Ребята из Москвы продвинули. Неожиданно все получилось. Как-нибудь в общих чертах расскажу. В деталях не имею права.
      – Ну, ты его посадишь?
      – Вряд ли.
      – Он же урод.
      – Согласен. Но, я обещал. Одним из условий было то, что его никто не тронет. Да и потом, его нет в области, уже свалил.
      – Плохо.
      – Знаешь, я теперь немного жалею, что ввязался во все это. Раньше Макар водку лакал, а ныне Макар в воеводы попал. Политика говно, – он отвлекся от меня и кому-то что-то сказал. Потом опять вернулся. – Рад был слышать.
      – Спасибо за звонок.
      – Пока.
      Я кладу трубку.
      Минут через пять после стука в дверь заходит Лариса.
      – Ну, как? – спрашивает она.
      – В плане?
      – Все нормально?
      – Все отлично. Возможно, нас заедет поздравить губернатор.
      С дикими воплями Лариса бросается по лестнице делиться этой сногсшибательной новостью со своими товарками. Опять звонок. Это Полупан.
      – Сколько лет, сколько зим! – радуюсь я. – А мы тебя совсем заждались. Тут в сейфе для тебя один конвертик завалялся.
      – Какой конвертик?
      – Помощь милиции.
      – Да брось ты. Это я по пьяни. Не надо мне ничего.
      – Хочешь сказать, что ты честный мент?
      – Да. Только я этого стыжусь. Ты пожалуйста никому не говори. Не правильно поймут.
      Я смотрю в окно и вижу, что Дальтоник уже приехал, его сверкающий «мерседес» припаркован под фонарем. Пора идти в зал. Почему-то задерживается жена. Я приглашаю Полупана на банкет, поправляю костюм подхожу к зеркалу, придирчиво рассматриваю свою помолодевшую за последнее время физиономию. Из носа выбился длинный черный волос. Непорядок. Как-то мы его с моим парикмахером проглядели. Я засовываю его, как можно глубже. Благо у меня тонкие пальцы. Вроде бы теперь все в норме. Я отхожу от зеркала, потом возвращаюсь и принимаюсь вытаскивать волос обратно. На это занятие времени уходит гораздо больше. Чувствуя неминуемую кончину, волос прячется, теряясь в слизистой. Наконец подлец пойман. Я цепляю его ногтями и с силой вырываю. Боль жуткая. Из глаз текут слезы. Впопыхах я ухватил целый пучок.
      Со слезами на глазах и перекошенным от боли лицом выхожу в приемную. На стуле сидит завсклад. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но, увидев мою гримасу, видимо решает, что я не в настроении, встает и уходит.
      На лестнице мне встречается Снегурочка. Та самая, с Нового Года. Без нее теперь не проходит ни одна наша корпоративная вечеринка. Коллектив ее очень любит и жалеет. Она и ведущая, и тамада, и заводила. Снегурочка сегодня в строгом темном костюме, который вполне соответствует важности момента. Правда, на ногах – кеды. Она рада меня видеть, и дает понять это, улыбаясь во всю ширь, так что мне становятся видны ее загорелые гланды. Один из передних зубов в ее необъятной пасти отсутствует. Наверное, у этой престарелой травести нет денег на ортопеда, а может она не вставляет его, специально, готовясь к какой-нибудь новой для себя роли, Бабы Яги, например.
      Я спускаюсь в зал. В последнее время после открытия нескольких гипермаркетов, в нашем магазине дела шли совсем плохо. Мы не стали дожидаться полного краха и в срочном порядке переоборудовали его под ресторан. Сегодня мы испытаем на себе его кулинарные возможности, а завтра должно состояться официальное открытие. Мне жаль тех огромных денег, которые мы потратили на рекламу этого события. Правда, Дальтоник настроен оптимистически. Он утверждает, что мы отобьем капусту в течение одной недели.
      А вот и он – легок на помине. Рядом девушка юркая и очкастая. Я останавливаюсь в дверях и изучаю новую пассию моего партнера. Она моложе нас лет на пятнадцать. Чувствуется наличие интеллекта и темперамента.
      Меня замечает кто-то из гостей, все оборачиваются. Я начинаю здороваться с приглашенными, потом занимаю отведенное мне место. Справа садится Чебоксаров, слева пустой стул. Я не собираюсь звонить жене. Только нервы тратить. Она любит опаздывать и обращать на себя внимание. Чебоксаров знакомит меня со своей дамой. Та застенчиво опускает глаза долу и лупает ими на скатерть через толстые линзы. Она красива.
      Постепенно веселье начинается. Что-то орет Шамрук с другого конца стола, разбивается тарелка, мелькает Аркашка, оставляя за собой шлейф дорогого французского одеколона. Прибывает глава районной администрации со свитой. Естественно без подарков. Они вяло жмут наши с Дальтоником натруженные руки и говорят какие-то слова, хищно поглядывая на уставленный яствами стол. Все. Можно начинать. Если не считать стул рядом со мной, свободных мест нет. Народу битком.
      Торжественную часть открывает Петровна. Она это любит. Вначале радетельница за всеобщее благополучие хвалит нас, своих директоров, потом произносит панегирики в адрес районного руководства и, наконец, сообщает, что и весь коллектив в общем-то неплох. После вступительного слова, она зачитывает приказы, вручает конверты и грамоты.
      Под бравурную музыку влетает беззубая Снегурочка. Кружась в лихом танце она умудряется произносить какие-то красивые слова и полностью завладевает вниманием аудитории.
      Колька наклоняет голову и шепчет в ухо:
      – Сильно заметно?
      – Что?
      – Разница.
      – Какая?
      – В возрасте.
      Наконец я понимаю о чем речь. Я даже знаю, какой ответ ему хочется услышать.
      – Ну, за ее папашу ты не сканаешь. Слишком юн. А вот за молодого, только что из института, учителя литературы, соблазнившего отличницу, вполне возможно.
      Дальтоник злится. Морда наливается кровью.
      – Шучу, шучу, – успокаиваю его я. – Классная деваха, – шепчу как можно тише и поднимаю вверх большой палец правой руки.
      Колька сияет. Честное слово, как ребенок!
      Во время краткой речи, которую произносит глава администрации, в моем кармане предательски звонит телефон. Я быстро переключаю его на бесшумный режим и, опустив руку под стол, мельком смотрю на дисплей. Звонок из дома.
      После начальства нас начинают поздравлять друзья и партнеры. Шамрук дарит картину метр на два, на которой изображены два обнаженных тела в полете, и смахивает скупую слезу во время торжественного тоста. Наконец распорядительница бала объявляет перекур.
      Я закуриваю на ходу и поднимаюсь к себе, чтобы позвонить домой.
      – Что случилось? – спрашиваю я жену.
      – Мне не здоровится.
      – Простыла?
      – Нет, какое-то недомогание.
      – Ты не придешь что ли?
      – Зачем я вам буду портить праздник своим кислым видом.
      – Ну не знаю, если полегчает, подъезжай. Я пошлю за тобой машину. Тебя тут все ждут.
      В это время открывается дверь и в нее опять просовывается голова заведующего складом. Я машу ему рукой, чтобы он вошел.
      – Вряд ли я приеду, – говорит жена.
      – Хорошо, я до конца задерживаться не буду. Принесу чего-нибудь. Посидим вместе. Пока.
      Кладовщик заходит и скромно садится на один из стульев. Лицо у него в розовых пятнах. Он видимо слегка выпил.
      – Постой, – говорит Ольга. – Я беременна.
      Последнее слово – это просто звуки. Бессмысленные. Интересно, что они означают?
      – Ты что, оглох? Я говорю, что беременна.
      – Откуда ты знаешь? – задаю идиотский вопрос.
      Жена раздраженно смеется.
      – Я имею ввиду, это точно?
      – Я, между прочим, врач.
      Я закрываю трубку рукой, извиняюсь перед парнем и прошу, чтобы он вышел.
      Он не расстраивается и не обижается, просто встает и уходит.
      – Что будем делать? – одновременно спрашиваем мы друг у друга.
      – Не знаю, – опять синхронно говорим мы.
      В который раз дверь нараспашку. Забегает Лариса в полуобморочном состоянии. Проходной двор какой-то.
      – Губернатор приехал! – кричит она.
      – Ты, почему без стука? – злюсь я.
      – Так ведь губернатор приехал!!!
      – Мне похер, – говорю я. – Мне некогда.
      Лариса открывает и закрывает рот, но звуков нет. Глаза могут выпасть на паркет.
      – Иди, иди, давай. Встречай гостей. Заодно подумай, – советует жена и прерывает связь.
      Сбивая с ног кладовщика, мы с Ларисой спускаемся в зал. Там царит полный хаос. Глава районной администрации со свитой находятся в состоянии шока. Макарыч тщетно старается пробиться к столу через плотное кольцо окруживших его гостей. Чебоксаров снисходительно улыбается и пыжится перед своей девушкой. Все торчат от нашей крутизны.
      Следом за губернатором протискивается плотный мужчина лет пятидесяти. Он потеет, вытирает пот со лба и таращит глаза. Его лицо кажется мне знакомым.
      – Хочу представить вам будущего председателя правительства области, – указывает на него Макарыч. Это крепкий хозяйственник, как говорится, отличный семьянин, бывший директор областных электросетей. Его кадидатура уже утверждена, – Макарыч загадочно поднимает вверх указательный палец.
      Крепкий хозяйственник пожимает нам с Дальтоником руки. Мы с товарищем смотрим друг на друга и едва сдерживаем смех. Это тот самый порно-герой из видеоролика. Вот почему его портрет кого-то нам напоминал. Колька подмигивает мне. Наивный, он до сих пор не знает, что я сохранил все записи.
      Будущее сверкает перед глазами алмазными россыпями.
      Единственный свободный стул рядом со мной. Туда мы и помещаем нашего дорогого гостя. Будущий председатель правительства остается стоять. Пусть привыкает. Макарыч, как и положено боевому генералу, сразу берет быка за рога, он встает, выдает на гора пару пословиц и поговорок, острит и обязательно касается будущего России. Все дружно хлопают.
      Потом губернатор ставит нас всем в пример, как настоящих предпринимателей, честных и работящих и советует всем на нас равняться. Я точно знаю, что с этого дня буду открывать дверь районного начальства не иначе как размашистым пинком, а, может даже, буду приглашать их всех к себе на прием.
      Минут через двадцать губернатор уходит. Я провожаю его до крыльца, вместе со мной выскакивают на улицу Лариса и Вероника. Они поправили одежду и теперь все что нужно у них выступает наружу именно так, как надо. Они обе что-то бормочут и пытаются попасться генералу на глаза. Бесполезно это все. Я-то точно знаю, что сердце вояки занято.
      – Послушай, – в пол голоса говорит мне Макарыч, когда мы останавливаемся в двух шагах от машины. – В области полно нефти. Мне бы найти пару толковых ребят, чтобы ей по уму распоряжаться. Хотя бы в пределах госзаказа. У тебя нет подходящих кандидатур?
      – Мы справимся, – нагло говорю я.
      – Я так и знал.
      – Все-таки непривычно, ты и губернатор!
      – А знаешь, – он ставит ногу на порог автомобиля. – Скоро губернаторов будет назначать президент. Это уже точно известно, ждут только повода. Захотят, назначат, захотят, снимут. Все эти выборы итак – фикция. Вообще, посмотри вокруг! Одна эпоха заканчивается, и начинается совсем другое время. И что оно нам принесет, никто не знает.
      Он садится в машину и хлопает дверью.
      Я смеюсь. Все-таки Макарыч неисправим. Любит приврать. Где это видано, чтобы губернаторов назначали?! Они не посмеют.
      После того как джип уехал, и пыль осела, я не тороплюсь внутрь. Я набираю домашний номер.
      – Так тебя тошнит что ли? – интересуюсь я у жены.
      – Это бывает позже.
      – А что тогда?
      – Нервы, наверное.
      – Теперь тебе нужно беречь себя.
      – Ты уже что-то решил?
      – Да.
      – А не староваты ли мы?
      – На западе все так рожают.
      – Так то на западе.
      – И тебя отправим на запад. Тем более что ты – врач.
      – Не знаю.
      – Хочешь, я сейчас приеду?
      – Не надо. Побудь с гостями.
      – Я недолго.
      Разговор окончен. Я засовываю в рот сигарету и шарю по карманам в поисках зажигалки. Вместе с зажигалкой извлекаю на свет визитную карточку доктора Сенчилло. Секунд пять я думаю, потом подхожу к урне и бросаю ее в мусор.
      На крыльце стоят Вероника и Лариса, они курят и возбужденно обсуждают недавние события.
      Я вижу через стеклянную дверь, как в мою сторону направляется настырный кладовщик.
      – Девочки, быстренько, я опять забыл, как его зовут?
      – Дебильнур, – говорит Лариса.
      – Да, Дебильнур, – подтверждает Вероника.
      Парень подходит ко мне, и мы отходим в сторонку.
      – Дорогой Сергей Леонидович, – говорит он пьяным голосом. – Я ведь эмигрант. А вы меня пригрели.
      – Беженец, что ли?
      – Да, да, беженец.
      – А откуда ты бежал?
      – Из Киргизии.
      – Ты киргиз?
      – Нет, я – казах. А жена у меня – русская. Там такой национализм. Казахов ненавидят ужасно. И русских тоже. Сейчас везде национализм.
      – Наверное, – говорю я, потому что мне нужно что-то сказать.
      – Я столько натерпелся. Столько унижений. Меня везде обманывали. А вы меня взяли на работу. Деньги честно платите, полковник Спарыкин помог прописку сделать. Спасибо вам.
      – Не за что.
      – Я в вашем городе счастлив теперь. И я все буду делать как надо. Если надо для работы, то умру.
      – Умирать не надо.
      – Я когда сюда только приехал, на меня напали двое. Ночью. Шел по улице, выскочили из кустов, приставили ружье к виску и хотели застрелить. Националисты. Думали, что я – вьетнамец. Только им было все равно. Я кое-как убежал под пулями. Я думал, что тут как везде, хотел уехать в Казахстан, но жена не захотела. А потом встретил вас. Спасибо вам.
      «Вот так крендель», – думаю я и повнимательней присматриваюсь к казаху.
      – Я сколько лет уже скитаюсь, впервые встречаю такой хороший коллектив. И начальство такое замечательное.
      Он видимо изрядно выпимш. Вот-вот расплачется.
      – Сергей Леонидович, вы – самый хороший в мире человек!
      – Спасибо, Дебильнур.
      – Это вам спасибо! Я так рад, что с вами знаком. Мои дети уже вас боготворят, – он пытается встать передо мной на колени.
      Я с трудом удерживаю его, обнимаю за плечи и веду в зал.
      Там вовсю играет музыка.