5 килограммов. Претерпев ряд изменений и усовершенствований в ходе войны, эта мина продолжала изготовляться в больших количествах до последних дней боевых действий.
      Осенью 1941 года конструкторы Научно-исследовательского инженерного института Красной Армии Н. П. Иванов и П. Г. Радевич отработали противотанковую мину ТМ-41 в металлическом штампованном корпусе, похожем на высокую кастрюлю. Мина имела массу 7 килограммов при заряде 5,5 килограмма. Этого вполне хватало для того, чтобы перебить гусеницу любого вражеского танка. Мины применялись с простым и надежным в работе механическим взрывателем нажимного действия.
      Взамен мины ЯМ-5 в 1942 году на вооружение приняли более мощную противотанковую мину ТМД-Б в деревянном корпусе. Ее снаряжали брикетированным динамоном "Т" - смесью аммиачной селитры и измельченного торфа, а производство мин наладили на кирпичных заводах. Брикеты из взрывчатого вещества прессовали на тех же машинах, на которых раньше делали кирпичи. Два брикета вкладывали в ящик. Между ними ставили промежуточный детонатор - тротиловую шашку. Использование динамона "Т", которым за время войны было снаряжено 6 миллионов мин, позволило сэкономить
      6 тысяч тонн дефицитного тротила.
      В 1944 году мину ТМД-Б усовершенствовали, заменив в ней деревянный щиток, часто набухавший и затруднявший многократное использование мины, стеклянной или пластмассовой пробкой, которую вставляли в круглую горловину в центре корпуса. Новая мина, получившая индекс ТМД-44, так же как и мина ТМД-Б, превосходила аналогичные по назначению немецкие мины: по эффективности, простоте конструкции и технологичности. Немецкие мины были крайне сложными в производстве, требовали дефицитной тонкой стали и мощных прессов для производства корпусов. Изготовляли их только на хорошо оборудованном предприятии, тогда как советскую металлическую мину можно было выпускать в мастерских с маломощным прессовым оборудованием, а деревянные наши мины собирали в любых столярных мастерских, даже в школьных. Трудоемкость изготовления немецких мин была в десять раз больше трудоемкости наших мин. Во второй половине 1942 года гитлеровцы почти полностью скопировали нашу далеко не самую удачную деревянную мину ЯМ-5, немецкий вариант которой появился на фронте под названием "Хольцмине-42".
      Исключительно важное значение для расширения промышленной базы минновзрывных средств имело Постановление СНК СССР от 6 августа 1941 года "О поставке средств инженерного вооружения в 1941 году", а также принятое в июне 1942 года ГКО решение о выпуске инженерного вооружения и о поставке необходимых для этого материалов. Если перед войной мины и другие минновзрывные средства изготовляли не более 30 предприятий, то уже в 1942 году их число увеличилось до 200. Со второй половины 1942 года и до конца войны основные потребности фронтов в минновзрывных средствах удовлетворялись полностью. С середины 1943 года Главное военно-инженерное управление Красной Армии держало в резерве Ставки ВГК средства заграждения (мины, взрывчатые вещества), что было обеспечено усилиями тружеников промышленности боеприпасов. Во второй половине 1944 года выпуск специальных и противопехотных мин был сокращен.
      В самые трудные для нашей Родины дни осени 1941 года на фронте родилась новая военная специальность - истребитель танков. В руках отважных воинов-истребителей танков противотанковые гранаты, связки обычных гранат и бутылки с горючей жидкостью стали действенными средствами ближнего боя против танков. В дни исторической битвы за Москву на страницах "Правды" ежедневно сообщалось о героических подвигах истребителей танков. С большой любовью о гранатах отзывался герой Сталинградской битвы, командующий легендарной 62-й армии В. И. Чуйков. В своей книге воспоминаний "Начало пути" он писал: "В городском бою большую роль играла ручная солдатская артиллерия противотанковые и противопехотные гранаты. За всю войну в нашей армии, проделавшей путь до Берлина, не было такого большого расхода гранат, как на берегу Волги".
      Бойцы относились к гранатам с большим уважением и называли их ласковыми именами: гранату "Ф-1" - "Фенюша", противотанковую - "Танюша". Каждый солдат старался иметь на руках пять - десять гранат, сберегая их главным образом для штурмовых действий и для отражения атак противника. Граната была необходима в штурмовых группах в самом ближнем бою. С гранатой боец штурмовой группы шел на приступ укрепленных пунктов, гранатой он прокладывал себе дорогу в лабиринте домов, комнат и коридоров, она помогала ему выкуривать противника из укреплений, против которых были бессильны артиллерийские снаряды и авиационные бомбы.
      Рабочие-боеприпасники создавали своими руками и солдатскую карманную артиллерию, обеспечив ею в достатке каждого нашего бойца.
      На всех этапах создания и производства боеприпасов важную роль играли соответствующие управления Наркомата обороны СССР и Наркомата Военно-Морского Флота СССР, их представители на предприятиях, в научно-исследовательских институтах и конструкторских бюро. Так, Артиллерийский комитет Главного артиллерийского управления разрабатывал и представлял на утверждение требования ко всем разрабатываемым или модернизируемым боеприпасам. Эти требования выдавались конструкторским организациям, где ими строго руководствовались. Ход исследований, разработок, изготовления и испытаний опытных образцов на всех этапах также контролировали специалисты ГАУ и военных приемок, имевшихся на всех предприятиях. В ряде случаев ГАУ проводил самостоятельно конструкторские разработки различных видов боеприпасов, которые затем осуществлялись совместно с промышленностью. С другой стороны, в КБ велись разработки некоторых образцов в инициативном порядке с последующим рассмотрением результатов заводских испытаний их в ГАУ.
      На этапе отработки боеприпасы всесторонне испытывались на полигонах ГАУ, а затем в войсках. В годы Великой Отечественной войны войсковые испытания новых боеприпасов проводили в боевых условиях комиссии, в состав которых входили ведущие специалисты ГАУ и представители Управления боевой подготовки штаба командующего артиллерией Красной Армии. Возглавляли такие комиссии командующие артиллерией соответствующих армий. По результатам испытаний в боевых условиях и на основании рекомендаций войсковых комиссий ГАУ вместе с командующим артиллерией Красной Армии представляли образцы в правительство для принятия на вооружение.
      Особенностью работы ГАУ была теснейшая творческая связь ведущих его специалистов с конструкторскими бюро, научно-исследовательскими институтами и заводами. В ходе исследований, разработок и производства боеприпасов принимались согласованные и эффективные технические решения. Это давало всегда большой выигрыш во времени и в материальных средствах. За годы войны по требованиям ГАУ разработаны, испытаны на полигонах и приняты на вооружение десятки новых образцов боеприпасов. Боеприпасное управление Арткома ГАУ в годы войны возглавлял профессор, доктор технических наук генерал-лейтенант артиллерии К. К. Снитко.
      В процессе производства боеприпасов каждый элемент артиллерийского выстрела принимался военной приемкой ГАУ на заводах. Помимо приемки готовой продукции осуществлялся контроль параметров технологических процессов, особенно в химических производствах. Таким образом, все, что дала промышленность боеприпасов в действующую армию, прошло через руки военных представителей, которые головой отвечали за высокое качество и безотказность боеприпасов в бою.
      Военные представительства производили приемку боеприпасов после проверки и приемки их заводскими службами технического контроля. Такой двойной контроль обеспечивал высокую надежность, безотказность и безопасность боеприпасов в эксплуатации. Бойцы Красной Армии верили в безотказность и безопасность артиллерийских снарядов и мин, ручных гранат и других боеприпасов. И они не подводили фронтовиков ни летом, ни зимой, ни в Заполярье, ни на жарком юге.
      Качество наших боеприпасов было лучше, чем у немцев. Вспоминая о том времени, начальник ГАУ Н. Д. Яковлев в книге "Об артиллерии и немного о себе" писал: "Не могу не отметить, что действие наших снарядов и мин у цели было, как правило, безотказным. Правда, были и отдельные случаи неразрывов, но это происходило лишь тогда, когда при установке взрывателей на фугасное действие снаряды попадали в глубокое болото или в какую-нибудь иную топь...
      Между тем по докладам из войск процент неразрывов немецких снарядов наблюдался весьма значительный. Следовательно, производство выстрелов мы сумели наладить гораздо лучше, чем враг".
      Главное артиллерийское управление Советской Армии и сотни тысяч его работников внесли весомый вклад в создание оружия Победы. Свой вклад в это историческое дело внесли также и военные специалисты Военно-Воздушных Сил, Главного военно-инженерного управления, Главного военно-химического управления, Главного бронетанкового управления и Наркомата Военно-Морского Флота, творчески участвовавших в создании нашей промышленностью боеприпасов для всех видов и родов Вооруженных Сил, осуществлявших контроль за их освоением и массовым производством на боеприпасных заводах, прием и поставку в войска важной продукции.
      В 1944 году фронту было поставлено 95 миллионов артиллерийских выстрелов (без авиационных), 79 миллионов минометных выстрелов, 10,5 миллиона авиабомб, 39,4 миллиона ручных гранат и 18,6 миллиона инженерных мин заграждения. В первом полугодии 1945 года промышленность боеприпасов продолжала работать с большим напряжением и на высоком техническом уровне. Она справлялась с непрерывно возраставшими задачами.
      На завершающем этапе Великой Отечественной войны производство боеприпасов находилось на уровне, полностью обеспечивавшем нужды фронта с учетом перспективы участия советских войск в разгроме милитаристской Японии. В ходе наступательных операций 1944 и 1945 годов затруднений в обеспечении войск боеприпасами не было. При этом не только удовлетворялись потребности войск действующей армии, но и создавались дополнительные запасы боеприпасов на складах Дальневосточного и Забайкальского фронтов.
      За годы войны советская промышленность боеприпасов дала фронту 333,3 миллиона снарядов для полевой и корабельной артиллерии, 242,8 миллиона мин, около 14,5 миллиона реактивных снарядов для "катюш", более 200 миллионов авиационных патронов, около 200 миллионов ручных и противотанковых гранат, 40,4 миллиона авиационных бомб, более 66,7 миллиона инженерных мин заграждения, в том числе около 26 миллионов противотанковых мин, 40 тысяч морских мин и боевых зарядных отделений торпед, 161,3 тысячи глубинных бомб, 21,4 миллиарда комплектов элементов для стрелковых патронов, сотни миллионов различных пиротехнических боеприпасов, миллионы тонн взрывчатых веществ и пороков, зажигательных и пиротехнических составов.
      Бесперебойное обеспечение Советских Вооруженных Сил боеприпасами было достигнуто благодаря огромной организаторской и творческой деятельности нашей партии, ее Центрального Комитета, Советского правительства, самоотверженному труду всех работников промышленности вооружения и боеприпасов.
      Труженики патронного и снарядного производства вписали славную страницу в победу над врагом.
      Сотни миллионов снарядов и миллиарды патронов дались нам нелегко. Но они помогли советским воинам одолеть врага.
      Много есть памятников - реликвий войны. Пушки и танки, самолеты и катера, минометы и автомобили, поставленные у заводских ворот, символизируют подвиг тружеников тыла в годы суровых испытаний. Никогда не видел памятника работникам патронной промышленности и промышленности боеприпасов. Не знаю, каким он должен быть. И все же жаль, что его до сих пор нет.
      Оптика в войне
      В. М. Рябиков - первый заместитель наркома вооружения. - Самое "тонкое" производство. - Волжский оптический. - Накал соревнования. - Подвиг ГОИ. - С. И. Вавилов. - Герои ГОМЗа. - Ученые-оптики смотрели далеко вперед. - Рождение радиолокации.
      С оптической промышленностью Наркомата вооружения я познакомился уже в ходе войны. Встречаясь с Василием Михайловичем Рябиковым, который как первый замнаркома отвечал за состояние дел в этой отрасли, я однажды услышал от него:
      - Вот как получается, Владимир Николаевич. Когда разговор заходит о винтовках, пулеметах, автоматах, пушках, танках и другом вооружении, никому ничего объяснять не надо - всем все ясно. А вот если говоришь об оптических визирах, стереоскопических дальномерах, оптическом стекле, для многих это темный лес. А ведь как подводная лодка без перископа не будет грозным боевым кораблем, так и мы, не познав оптику и оптическое производство, не поймем до конца, что можно получить от того или иного вида оружия.
      Вскоре сложилось так, что В. М. Рябиков, уезжая в командировку, сказал мне:
      - Пока я не в Москве, оптики будут обращаться к тебе, помогай им.
      Так я и вошел в контакт с оптической промышленностью.
      Сразу надо подчеркнуть, что в старой России практически не было своего оптического приборостроения - оптику покупали за рубежом. Даже бинокли и стереотрубы и те собирали по чужим чертежам и из импортных деталей. Первая мировая война показала, что вооружение без оптики - что человек с огромной потерей зрения. Без оптического прицела и пушка не пушка, и танк не танк, и снайпер не снайпер. Без оптики не может быть современной армии. Поняв это, и в России стали варить свое оптическое стекло, строить предприятия для изготовления оптических приборов, но делалось это без нужного масштаба. Хорошего "дитя" не родилось.
      Столп нашей оптической промышленности - Государственный оптический институт - появился только в 1918 году. В то время мы еще покупали оптическое стекло за границей. Лишь спустя десять лет Советское государство смогло отказаться от его импорта. К началу Великой Отечественной войны оптическая промышленность представляла собой уже развитую отрасль народного хозяйства и промышленности вооружения. В области оптического стекловарения мы подошли к уровню лучших зарубежных фирм, а по некоторым техническим параметрам даже превзошли их, например по стабильности основных оптических свойств стекол. Каталог оптического стекла Ленинградского завода не уступал каталогам зарубежных фирм, а каталог цветного стекла завода в городе Изюме во многом превосходил его зарубежные аналоги.
      Советские ученые успешно вели фундаментальные исследования в деле создания новых оптических стекол, проводя самостоятельно все необходимые расчеты. Особое значение имели работы по новым методам определения свойств и качеств стекла, которые ускоренно внедрялись в практику. Шел крупносерийный выпуск многих приборов, создавались новые, оригинальные, каких не было за рубежом, осваивалась самая современная технология. Внедрялась обработка их на автоматах, штамповка и литье под давлением.
      Перед войной промышленность все больше выпускала биноклей, стереотруб, панорам, артиллерийских теодолитов, дальномеров для артиллерии, танковых телескопических прицелов, танковых смотровых приборов, авиационных бомбардировочных, пушечных и пулеметных прицелов, аэрофотосъемочных аппаратов, перископов для подводных лодок, приборов для зенитной артиллерии, минометных прицелов и т. д.
      Однако получилось так, что с началом войны нам пришлось эвакуировать все оптические и оптико-механические предприятия, ибо они располагались в основном на Украине, в Ленинграде, Москве и Московской области. Эвакуации подлежали и научно-исследовательские институты, в том числе Государственный оптический институт (ГОИ), который представлял собой крупнейший научно-исследовательский центр, обслуживавший и гражданские отрасли промышленности. Двинулись десятки заводов, включая и такие нетранспортабельные, как заводы, изготовлявшие оптическое стекло. Такое смелое передвижение сразу всей оптической промышленности в глубокий тыл могло быть произведено лишь при достаточных запасах оптической продукции для оборонных отраслей, сделанных до войны. Однако смелое передвижение не значило легкое. Скорее, для оптиков создались самые сложные условия.
      Начальник оптического Главка наркомата Александр Евгеньевич Добровольский заходил ко мне в отсутствие Рябикова то подписать письмо в Госплан или другой наркомат, то с просьбой позвонить в какую-либо организацию или наркомат другой отрасли и решить те или иные вопросы. Высокий, прямой, подтянутый, с военной выправкой даже в штатском костюме, он был очень краток и постоянно озабочен.
      Мне не представляло труда выполнить ту или иную его просьбу, но как важно это было для наших оптиков.
      - Отправляем ленинградские оптические заводы и ГОИ, Владимир Николаевич. Приборам и незавершенному производству нужна надежная упаковка. На одни гвозди не надеемся. Надо обшивать ящики тонкой металлической лентой, хотя кое-где обойдемся и проволокой. Однако официально фондов сейчас не добьешься. Не поможет ли Ижевский завод? Лента и проволока нужны не стандартные, любые.
      - Сколько надо, Александр Евгеньевич?
      - Тонн по двадцать - двадцать пять каждой.
      При нем вызвал по ВЧ директора Ижевского завода и дал указание: собрать двадцать пять тонн нестандартной стальной ленты и столько же проволоки и в два-три дня отправить в Ленинград оптикам.
      Александр Евгеньевич предложил побывать на московских и подмосковных оптических заводах.
      - Вы будете иметь представление о работе наших оптиков. И вообще, хорошо бы вам приобщиться к нашей отрасли.
      В скором времени я побывал на двух заводах, которыми руководили А. С. Бессонов и А. С. Котляр. Сразу почувствовал, что попал действительно на приборные заводы. И не просто на заводы, а предприятия, где работают с приборами очень высокой точности. Сразу бросалась в глаза чистота и аккуратность, с которой трудились люди. Она выражалась даже в обращении с деталями, будь то во время работы на станках или на конвейере. Подчеркнутая аккуратность чувствовалась везде и во всем. Не на одном каком-то участке, а на каждом. Ходишь по цеху и боишься испачкать пол. Полы покрыты словно толстым слоем мастики, отполированной до блеска. Почти везде рабочие в белых халатах. Не только полы и потолки, сам воздух кажется прозрачно-чистым. В цехах сборки и регулировки приборов все в специальной обуви. Без белого халата не войдет в цех начальник любого ранга.
      Обработка деталей из цветного металла тоже произвела на меня большое впечатление, хотя подобное я видел и раньше. Такая обработка шла и на наших заводах, когда изготавливали сложные механические изделия. Но здесь была особая, ювелирная тонкость в работе. Более мягкий металл, в основном алюминий и другие сплавы, требовал осторожного, уважительного подхода. Цехи, где обрабатывали стекло, вообще сильно отличались от механических цехов. Шлифовали и полировали оптическое стекло на площадях, занимавших основное место на заводах. Обработку вели на станках, которых я никогда не видел. Стекло крепили на сферической поверхности и филигранно обрабатывали. Особая операция нанесение специальной градуировки на оптику. Это для нас, механиков, было совсем незнакомо.
      Более крупным оказался завод, который возглавлял А. С. Котляр. Это предприятие отличалось не только мощью, но и особой квалификацией среди заводов оптической промышленности. Его построили почти целиком заново, и я с восхищением осматривал огромные и светлые корпуса. Завод выпускал прицелы для танков и полевой артиллерии, минометов и зениток, зенитные дальномеры, стереотрубы, бинокли, панорамы. Все это шло на фронт в возрастающем количестве. Но уже готовились к эвакуации. А где теперь расположить этот завод? Где подобрать необходимые площади? Поставить тысячи точнейших станков? Куда поселить людей?
      Возвратился, зашел к Рябикову и Добровольскому, поделился с ними впечатлениями, заговорил об эвакуации. Увидел, что и у них об этом болят головы.
      - Видимо, будем перебрасывать завод в Сибирь, - сказал Добровольский.
      Эвакуацию предприятия начали в октябре 1941 года. Погрузили оборудование, материалы, инструмент и людей в 21 эшелон. Последний ушел в декабре. Восстанавливали завод в исключительно неблагоприятных условиях. Город, куда попало предприятие, большой, но в нем не нашлось площадей, где мог поместиться завод. Оптики оказались в шести местах, иногда очень удаленных друг от друга.
      Механосборочные цехи заняли несколько многоэтажных зданий одного института. Здания и конюшни, принадлежащие пограничной охране, отвели ремонтно-строительному и вспомогательным цехам. Разделенные главной магистралью города, эти площади составили основную часть завода. Инструментальный, кузнечный, автоматный цехи и склады вынесли в район так называемых "красных казарм", до которых было около пяти километров. В помещениях какой-то промысловой артели, состоявших из одного кирпичного и одного деревянного здания, разместили цехи чугунного и цветного литья. Деревообделочный цех оказался в помещении бывшего строительного двора. Наконец, цех резиновых изделий, удаленный от основной части завода почти на девять километров, устроили в зданиях резинового завода и еще одной промысловой артели.
      Площадь всех этих помещений была в два раза меньше, чем в Подмосковье, и совершенно не приспособлена для оптического производства. Обеспечение электроэнергией и водой удовлетворяло лишь пятую часть нужд завода. Не было холодильных установок и установок для сжатого воздуха, необходимых при испытании приборов. Недоставало многого другого. Пришлось реконструировать все здания. Перестроили энергетическую сеть. Построили несколько подстанций, проложили многие километры высоковольтных воздушных и кабельных линий. Перераспределили нормы расхода воды в городе, установили строгий график водоснабжения. Резко сократили расход воды на бытовые нужды. Временно отказались от душевых и сократили число цеховых умывальников. Ряд цехов отапливали печами-времянками, что создало ненормальные условия для работающих - дым, угар, копоть. Построили дороги, провели железнодорожные ветки к трем объектам завода. Обзавелись складским хозяйством. Основная работа шла зимой, когда морозы доходили до 45-48 градусов.
      Начав выпускать продукцию в декабре 1941 года, завод быстро набирал темпы. В этом месяце выпуск составил две трети довоенного, в январе следующего года он уже на треть превысил довоенные показатели, а еще два месяца спустя оптики перевыполнили жесткий план Государственного Комитета Обороны. В ходе войны на заводе проводили модернизацию приборов, внедряли новую технологию, что позволило еще значительно увеличить выход оптических изделий, улучшить их качество, сократить расход дефицитных материалов. Освоили и много новых приборов. Несмотря на эвакуацию и трудности военного времени, коллектив под руководством А. С. Котляра упрочил славу своего завода как ведущего предприятия оптической промышленности.
      В связи с перегрузкой В. М. Рябикова нарком возложил на некоторое время заботу об оптических заводах на меня, несколько разгрузив от оказания помощи отдельным стрелковым заводам, работавшим стабильно. Тогда я и побывал на Сибирском оптико-механическом заводе. Как и под Москвой, я увидел образцовый завод, где на сборке оптических приборов люди по-прежнему работали в белых халатах, а полы в цехах были покрыты специальным лаком. Словно всегда здесь действовал этот завод. Начав работать в невероятно тяжелых условиях, коллектив уже через месяц давал фронту оптику. Еще раз убедился в героизме и самоотверженности советских людей, партийных коллективов, беззаветно трудившихся во имя победы.
      Побывал и на Волжском оптическом заводе, где директором был А. Ф. Соловьев. Завод начали строить еще до войны, но не закончили. Война ускорила дело. Когда оказался там, увидел уже вполне завершенное производство, хотя кое-что еще достраивали. А. Ф. Соловьев был лет на десять старше меня, уже поседевший, с солидной лысиной, шедшей ото лба, но по краям еще с богатой шевелюрой. Целый день он знакомил меня с цехами, оптическим производством, самими приборами.
      Для сборки биноклей на заводе создали подвесной конвейер с заданным производственным ритмом. Оригинальная конструкция, хорошо продуманная и выполненная. Спроектировали и изготовили его под руководством главного механика И. Ф. Иванова. Этот конвейер занимал мало места и стал первым конвейером в стране для сборки оптико-механических приборов, в данном случае биноклей. Большое достижение заводского коллектива в военные годы!
      Из-за частых перебоев в обеспечении некоторыми видами материалов на заводе все детали бинокля, кроме корпуса, изготавливали из латунных прутков, труб и листа. Пытались даже отливать латунные "палки" и из них делать детали, но резко возросли затраты труда, и появился брак. Главный технолог М. А. Минков предложил изготавливать детали под давлением из цинковых сплавов, в том числе и крышки корпуса. Детали при такой операции выходили почти готовые, требовалась лишь незначительная их обработка. Правда, бинокли, сделанные таким образом, жили несколько меньше, но войска согласились с этим. Бинокли-то уходили не на склады, а на фронт, где сроки обращения с ними подчас были очень короткими.
      В это исключительно сложное время, когда самые большие трудности возникали с обеспечением необходимыми материалами, нередко выручали инициатива, сметка, а то и "господин случай". Вспоминает начальник цеха В. А. Шестаков: "На совещании у директора завода начальник производства А. И. Брусиловский поставил вопрос о хронической нехватке резцов. По этой причине простаивало много станков - не было стали с определенным сечением для изготовления этого инструмента. С тяжелым сердцем возвращаясь после совещания в свой цех и поднимаясь по лестнице, встретил старшего мастера заготовительной мастерской И. X. Шкилева. Предложив ему закурить (курили махорку), я сказал о создавшемся положении и непроизвольно постучал ногой по боковому ограждению лестницы. Вдруг, оцепенев, смотрим друг на друга: на наших лицах и страх и радость. Боковое ограждение лестницы сделано как раз из металла нужных профилей. И таких лестниц в корпусе восемь. Заверив главного технолога в том, что металлическое ограждение заменим деревянным, мы в этот же день приступили к изготовлению резцов с пластинкой из твердых сплавов. Эти резцы пополнили оборот и сняли напряжение. А через некоторое время поступил и нужный металл".
      Однако на заводе не хватало транспорта, а металл требовалось доставить со станции железной дороги. Откликнулись на это все рабочие инструментального цеха. Снова вспоминает В. А. Шестаков: "Представьте картину - триста пятьдесят человек, одетых далеко не по-сибирски, идут друг за другом бесконечной вереницей и каждый несет по одному-два тяжелых прутка металла на плече. Во главе колонны - начальник цеха и секретарь партийной организации. Мороз около 30 градусов, с ветерком. Несу и я эти тяжелые прутки и думаю: "Разве нас можно победить!"
      Шла на заводе разработка новых изделий. Улучшалось и то, что применялось в войне. Установленные на катерах-охотниках морские дальномеры, изготовленные заводом, иногда выходили из строя при близких разрывах глубинных бомб. Как создать подобную "встряску", чтобы найти причину дефекта? Построили железнодорожный тупик, а на платформу установили дальномер и подцапфенники, что держали его на катерах. Разгоняла платформу из-за нехватки электроэнергии бригада конструкторов, загоняя ее в тупик. Получался удар той же силы, что и в море. Дефект оказался не в дальномере, а в подцапфенниках, которые и заменили. Дальномеры стали безотказно действовать в боевых условиях.
      Возросла нужда в авиационных прицелах, которые производили другие заводы. Но они не поспевали за ростом программы. Тогда их стали изготовлять на разных предприятиях отрасли, в том числе и на этом заводе. Под руководством главного конструктора П. С. Конева освоили прицелы для пикирующего бомбардировщика ПЕ-2, усовершенствовав его так, что электрическая следящая система сама находила угол прицеливания при любом положении самолета и в любых условиях полета. Другой главный конструктор, С. И. Буяновер, со своим коллективом освоил в производстве принципиально новые прицельные устройства, которые сбрасывали бомбы в заданное время с учетом высоты полета и относа бомбы.
      Прицелы для снайперской винтовки или противотанковых ружей казались игрушками в сравнении с прицелами для бомбометания, стрельбы по самолетам или по морским целям. Но и простое и сложное было необходимо армии. На заводе выпускали модернизированный минометный прицел, которым до этого здесь не занимались. Прицел оказался настолько удачным, что его с успехом применяли в течение всей войны не только на минометах, но и в танках. Совершенно новые для завода орудийные, танковые, снайперские и другие прицелы также шли на фронт сплошным потоком.
      На заводе ярко горело пламя социалистического соревнования бригад, участков, цехов, отделов, существовали различные формы индивидуального соревнования, что помогало успешно выполнять и перевыполнять задания Государственного Комитета Обороны. Значителен был удельный вес сверхплановой продукции. Только в 1943 году коллектив завода произвел сверх плана и особых заданий ГКО оптических приборов для восьми артиллерийских, десяти минометных, четырнадцати авиационных полков и шестнадцати боевых кораблей.
      Всесоюзная инициатива танкостроительной фронтовой бригады Агаркова нашла широкий отклик и среди молодых рабочих завода. Комсомольско-молодежные фронтовые бригады стали одной из наиболее популярных форм соревнования. Члены комсомольско-молодежных фронтовых бригад брали такие обязательства и так строили свою работу, что высвобождалась значительная часть рабочей силы, а производительность труда не только не падала, но и росла. Так, прессовщицы Чуева и Круглова вместо двух прессов обслуживали пять. Токарь комсомолец Максимов вдвое больше, чем требовалось, изготовлял деталей. Сборщики Пронин и Макаров выполняли задание, рассчитанное на сорок пять человек.
      Производством самого главного элемента оптических приборов - оптического стекла - занимался вначале всего один завод. И в последующем этот завод оставался основным поставщиком специального стекла. Находился он в Приуралье и возник из эвакуированных сюда двух заводов оптического стекла - из Ленинграда и Изюма. Почему оптики оказались именно здесь? Тут был небольшой завод художественного стекла. Как будто неплохо, что заводы попали туда, где делали художественное стекло. Но, как оказалось, художественное и оптическое стекло сильно разнятся как по варке, так и по обработке. Завод пришлось переоборудовать полностью, приспособив его к новому производству.