Накануне и в дни испытаний

      Сколько во мне бушевало в то время радости и как я был переполнен благодарностью к партии и правительству, рассказать невозможно".
      Если нарком иногда требовал, чтобы какой-то отдельный рабочий оставался на своем месте дольше, чем шла его смена, он потом не забывал о нем. Как не забыл о конструкторе, с которым рука об руку бился когда-то над решением сложной задачи.
      Откликался Дмитрий Федорович и на нужды, которые не были прямо связаны с производством вооружения, но которые он мог понять по-человечески как государственный деятель. Бывший председатель одного из горсоветов во время войны Аркадий Иванович Быков вспоминает весну 1944 года. Узнав, что совещание у директора завода, куда прибыл нарком, намечено на два часа ночи, он пришел к этому времени.
      - Что у тебя, председатель? - спросил Устинов.
      - Заботы о будущем. Городу нужны водопровод, баня, набережная. Нужна материальная помощь.
      - Ты можешь прийти ко мне к семи утра?
      И вот в семь часов утра (еще война в разгаре) нарком и председатель горсовета идут одни по берегу пруда до стадиона. Дмитрий Федорович говорит:
      - Да, городу все это необходимо. Поддержу просьбу, председатель.
      - Я на это рассчитывал, - ответил Быков.
      Красавицу набережную в этом городе соорудили к 9 мая 1945 года, ко дню Победы, и назвали ее набережной Мира.
      Отмечу еще одну черту наркома, для производства вооружения, может быть, и не главную, но все-таки важную. Любил Дмитрий Федорович порядок и чистоту и на заводах и на стройках. Непорядок, грязь, неряшливость терпеть не мог. Особенно заботился о культуре в цехах и на стройплощадках. Это надо иметь такой склад характера и столько энергии, чтобы наряду с животрепещущими вопросами, связанными с выполнением программ по стольким видам вооружения, с заботами по созданию новой техники, не забывать и о порядке, культуре производства в целом.
      Однажды во второй половине войны Устинов приехал со мной в Ижевск. Пошли на завод, за работу которого я отвечал. Ходим по заводу - все вроде нормально. Вышли во двор. Дмитрий Федорович завернул в малоприметный закоулок и увидел там много стружки, мусор, обрезки металла, доски и прочее. Нарком сделал замечание директору и начальнику строительства. Я тоже почувствовал себя виноватым: беспорядок на подопечном заводе. Дмитрий Федорович неожиданно даже для меня завернул круто: дал указание к утру, а было около 12 часов дня, все убрать, двор вычистить да еще посадить зеленые насаждения внутри заводского двора и вокруг завода.
      Мы поехали на другие заводы, а вернувшись, пошли отдыхать. Утром позавтракали и направились к машинам. Дмитрий Федорович вдруг говорит:
      - Давай пойдем пешком. Зайдем на завод, посмотрим, навели ли чистоту и посадили ли деревья.
      Я был уверен, что порядок на дворе заводчане навели, а вот насчет насаждений сомневался - смогут ли сделать меньше чем за сутки?
      Не поверил глазам, когда увидел вокруг завода деревца высотой метра полтора-два. Дмитрий Федорович тоже, видимо, удивился, но по-своему.
      - Наверное, натыкали веток - вот тебе и насаждения, - пробурчал незлобиво.
      Подошел к ближайшему деревцу и с силой попытался вытащить его - не получилось.
      - Нет, дерево с корнем.
      Прошли еще немного и снова попробовали вытащить дерево, теперь уже вдвоем, - не удалось. Значит, сажали с корнями, по-настоящему.
      Тогда Устинов обрадовался:
      - Ну и молодцы!
      И во дворе завода все выполнили точно, как он указал. Дмитрий Федорович улетел в Москву, а я вызвал директора завода Дубового и начальника строительства Байера:
      - Как успели все сделать?
      - Да, Владимир Николаевич, подключили все ижевские заводы и строителей. Пригнали триста автомашин. Работало около 900 человек. Каждому конкретное задание, все разбили по участкам. Вот и вышли из положения. Мы своего наркома знаем. Да ведь и себя надо уважать.
      - Хорошо, что справились. Но ведь порядок должен быть всегда. Не доводите дело до того, чтобы вам такое задание пришлось выполнять во второй раз.
      И теперь вокруг и внутри завода растут деревья, которые в шутку назвали "наркомовскими".
      И еще один факт, близко связанный с этим. Как-то, собрав заместителей, нарком высказал мысль, что уже близится к концу война, во многих цехах и на заводах мы добились не только выполнения и перевыполнения плана, но и чистоты и порядка.
      - Но посмотрите на многих начальников цехов и других руководителей, у них подчас неряшливый вид, стыдно смотреть. Это объясняется перегрузкой людей, но все же надо что-то поправить - подтянуть людей, одеть их почище.
      Все мы согласились с этим и решили издать приказ по наркомату, где и обратить на это внимание. Приказ получился небольшой, но острый - с указанием случаев неряшливого вида руководящего состава, а также с выводом, что это может приводить и к недисциплинированности, снижению авторитета, неряшливости в работе и т. д. Посоветовались на коллегии и окончательно постановили послать такой документ на заводы. Приказ достиг цели. Вот как получилось на одном заводе, где директором был Федор Капитонович Чарский, человек, знающий дело, хороший организатор, но и большой оригинал. Получив приказ наркома, он собрал в кабинете начальников цехов и других руководителей и вызвал к столу начальника цеха, который был небрит и одет более других неряшливо - галстук набок, воротник рубашки засален и т. д.
      - Прочитайте вслух всем приказ наркома, - сказал директор.
      Начальник цеха стал читать, ,и надо было видеть, как он то бледнел, то краснел, то заикался. Но приказ дочитал до конца. Чарский не подал вида и завершил собрание:
      - Товарищи, приказ ясен?
      Все молчат.
      - Вопросы есть?
      Опять молчание.
      - Совещание закрывается.
      Очень подействовал приказ на заводе, где директор таким способом довел его до всех. Начальник цеха стал одним из самых опрятных людей. И однажды признался директору, что и жена его стала больше любить.
      Вот так наркому иногда приходилось заниматься не только пушками и пулеметами, но и рубашками и галстуками. Но все шло на пользу дела.
      Работники наркомата в своем подавляющем большинстве были беззаветными тружениками. На заводах видели это, и, думаю, дух общего товарищества был характерной чертой военного времени. Частенько бывая на заводах, привыкаешь к людям, а люди привыкают к тебе, обращаться уже проще, да и они в тебе видят человека доступного, своего, кого можно о чем-то попросить и даже поплакаться в жилетку.
      Как-то в середине войны приехал на крупный патронный завод. Иду по цехам. Ко мне подходит целая группа мужчин, некоторых из них я уже знал:
      - Владимир Николаевич, видим, и вы курильщик, так нас поймете. Как по-ударному работать, когда курить нечего. Надо бы табачком и махорочкой помочь. Ведь курим сушеный ольховый лист. Какое это курево?
      У курящего человека, знаю по себе, хотя сейчас уже не курю, без табака и настроения нет, и работается ему плохо, и вообще он чувствует себя не в своей тарелке.
      Ночью позвонил в Москву в Государственный Комитет Обороны и сказал, что на заводе и с питанием плоховато, и курить нечего.
      Ответили:
      - Поможем.
      Через три дня на завод поступил эшелон с продуктами: мука, крупа, сахар, а главное - два вагона табачных изделий и махорки.
      С тех пор меня на этом заводе даже в чине повысили - стали называть первым заместителем наркома.
      Был еще случай, который запомнил на всю жизнь. На этом заводе я пробыл несколько дней, наблюдая за испытаниями пулемета Горюнова. Как-то вечером сижу с директором в его кабинете, обсуждаем производственные вопросы. Заходит секретарь и говорит, что группа комсомольцев, человек восемь, просит их принять.
      Предлагаю:
      - Пусть заходят, что же ребят держать.
      Пригласил ребят сесть, спросил, с какой просьбой пришли. Секретарь комитета комсомола завода говорит:
      - Товарищ Новиков, завод наш не числится в плохих, даже считается хорошим. План выполняем, готовим изделия, нужные армии, продолжаем строить новые цехи, а вот молодежи некуда деться. Одно кино и небольшой танцзал. Даже летом нечем заняться, можно лишь по грибы ходить.
      - Что же вы предлагаете?
      - Построить парк культуры и отдыха. Сказал:
      - Мы с директором посоветуемся и завтра вам дадим ответ.
      С директором обсудили эту проблему. Оказалось, место для парка есть, только строить некогда. Тогда решили направить на несколько дней две тысячи строителей на оборудование парка: прорубить аллеи, поставить скамейки, посыпать щебнем и песком дорожки, построить танцевальную площадку с крытым местом для оркестра, а также сделать деревянную сцену, поставить возле нее скамейки для летнего театра. По вечерам на строительстве парка работала и молодежь. На шестой день ко мне пришла та же группа и пригласила в парк.
      - Летняя эстрада, правда, еще не совсем готова, - сказали, - но будет музыка и танцы.
      Собрал вечером директоров заводов, руководителей партийных и профсоюзных организаций и предложил:
      - Пойдемте посмотрим новый парк.
      Центральная аллея. Все красиво и добротно сделано, с любовью. У танцевальной площадки по обеим сторонам увидел огромные портреты членов Политбюро, начиная с И. В. Сталина. А среди членов Политбюро и мой портрет такой же величины, в генеральской форме. Откровенно говоря, я чуть не упал в обморок. Сказал ребятам:
      - Если сейчас же не снимете мой портрет, не сделаю дальше ни одного шага.
      Портрет сняли и унесли.
      Вот как все обернулось. Очень уж понравился молодежи парк культуры и отдыха, который теперь стал еще краше.
      И война закончилась
      2 мая 1945 года - падение Берлина. - Артиллерийский завод в Эберсвалъде. Еще раз о Б. Л. Ванникове. - Уроки войны... И начали выпускать мотоциклы, кровати, охотничьи ружья.
      В самом конце войны в наркомат поступило сообщение о том, что в боях под Берлином выявились какие-то недостатки в 20-мм авиационных пушках, которыми вооружались некоторые наши истребители. Нам не сказали, какие это пушки ШВАКи или Б-20 и что именно в них не ладилось. Но Д. Ф. Устинов сразу же вызвал меня и поручил вылететь в штаб 16-й воздушной армии, которой командовал генерал С. И. Руденко, откуда поступил сигнал о неблагополучии.
      - Надо на месте посмотреть, в чем дело, - сказал нарком, - возьми на всякий случай отладчиков, чтобы, если нужно, все быстро устранить.
      Потом добавил:
      - Удивительно, провоевали всю войну и никаких нареканий на авиационное оружие не было, а тут в последние дни...
      Штаб 16-й воздушной армии располагался в одном из кварталов Потсдама. Самого С. И. Руденко на месте не оказалось, и нас встретил заместитель командующего воздушной армией, который ничего конкретного по поводу неполадок с авиационными пушками сказать не мог: ему об этом никто не докладывал. Нам отвели особняк, выделили легковые машины с охраной. Вскоре все-таки выяснили, куда мы должны поехать. Авиационный полк, откуда поступили данные о неблагополучии пушек, мы в конце концов отыскали. Оказалось, что неполадки настолько несущественны, что никакой надобности в прилете нашей группы не было. Все уже к нашему приезду устранили технические специалисты полка. Наши отладчики лишний раз убедились в высокой надежности авиационного оружия.
      Случай этот еще раз свидетельствовал, что заводы делали авиационные пушки добротно, и если в процессе эксплуатации что-то и происходило, то не более того, что оговаривалось техническими условиями. Об этом я и доложил Д. Ф. Устинову, получив его разрешение остаться на несколько дней в войсках под Берлином.
      2 мая 1945 года Берлин пал. Мы отправились в побежденный город. Поехали сразу на берлинский аэродром, расположенный на окраине германской столицы, надеясь увидеть там самолеты и познакомиться с их вооружением. Однако до самолетов не добрались - взлетная полоса настолько была разрушена, что проехать по ней оказалось совершенно невозможно. Повсюду валялись трупы гитлеровцев. В городе тоже все завалено кирпичом и бетоном. Наши самолеты и артиллерия поработали над логовом фашизма крепко.
      Пробираясь к центру Берлина, мы видели, как под руководством наших бойцов местное население очищало улицы от завалов. В метро еще шла перестрелка. Там, где проезд был открыт, стояли наши регулировщицы, которыми нельзя было не залюбоваться, - подтянутые, с бравым видом, они четко несли свою службу. Пешком мы дошли до бывшей резиденции Гитлера - имперской канцелярии. Некоторое окна в ней еще дымили. Удивились, когда у одного из подъездов увидели грузовик и американских солдат, лопатами бросавших в кузов гитлеровские кресты и медали, валявшиеся повсюду. Зачем они понадобились американцам, не мог додуматься. И откуда взялись тут американские военнослужащие, тоже не знал.
      Берлин в начале мая 1945 года - такое увидеть можно раз в жизни. Как-то решили перекусить и, отъехав от разрушенного центра, постучали в небольшой дом. Вышла хозяйка. Один из нас неплохо говорил по-немецки. Попросили разрешения перекусить в ее доме. Все что надо, у нас было с собой. Ели свое. Хозяйка хлопотала, подала посуду, горячий чай и т. д. Закончили трапезу и поехали в другие районы города, которые выглядели примерно одинаково: развалины и завалы. Боец из нашей охраны по дороге мне сказал:
      - Товарищ генерал, а ведь хозяйка схитрила, спрятала дочку в кладовку, видимо, боялась, что мы можем сделать что-нибудь плохое.
      - Ох, Иван, - засмеялся я, - и все-то ты усмотрел!
      Наконец вернулись в штаб 16-й воздушной армии. Нам предложили посмотреть подземный артиллерийский завод в городе Эберсвальде - от Берлина более ста километров. По дороге шло довольно много людей. С велосипедами в руках навстречу показалась группа молоденьких французов - юношей и девушек. Лица радостные. Молодых людей оккупанты привезли из Франции для работы на заводах и в обслугу. Останавливаем машину. Узнав, что мы русские, французы тепло пожимают нам руки, а кто-то, знающий немного русский язык, весело кричит:
      - Дружба! Дружба! Дружба!
      Встретили еще одну группу - поляков. Опять объятия и приветствия. Дальше стадо коров, голов тридцать. Двое наших бойцов верхом на лошадях погоняют их. Впереди идут разряженные, в красивых шляпах женщины. Оказалось, немки. Спрашиваем солдат:
      - Далеко ли едете?
      Отвечают:
      - В свою часть, до нее еще километров десять.
      - А женщины, да еще такие нарядные, вам тоже коров помогают погонять?
      - Да нет, это немецкие артистки. Попросились идти с нами, чтобы их кто-нибудь не обидел.
      Большое впечатление произвела на нас встреча с югославской молодежью. Юноши и девушки обнимали и целовали нас. Хотя каждый говорил на своем языке, все хорошо понимали друг друга. Югославы даже запели, а потом пустились в пляс. Больше часа мы не могли двигаться дальше - не пускали наши новые друзья. Наконец расстались. Юноши и девушки возвращались в родную Югославию.
      С ребятами из Советского Союза повстречались лишь раз, и то с небольшой группой. Узнали, кто откуда, как им жилось. Посидели вместе на лужайке. Они рассказали, что их отправка домой проходит через комендатуру города. Некоторым юношам и девушкам предлагают задержаться с отъездом, конечно по желанию, чтобы помочь в работе. Все-таки наши войска в стране врага, надо за чем-то присмотреть, что-то сделать, а это можно доверить только своим. Многие остались.
      В Эберсвальде комендант города, полковник лет пятидесяти, повез нас на артиллерийский завод. На глубине 15-20 метров под землей мы увидели туннели, как в метро. В центре - мрачный зал, по сторонам его установлены станки. Туннели длинные - 200-300 метров, с разветвлениями. Судя по заделам, изготовляли тут противотанковые пушки. Техника производства примитивная. Полезного с точки зрения технологии для нас ничего не было. Чувствовалось, все делали тут впопыхах, наспех. Все упрощали под неквалифицированную рабочую силу.
      9 мая поднялась вокруг такая стрельба, что на улицу и выходить было опасно. Били из автоматов, пистолетов, зенитных пушек. Поздно вечером комендант Эберсвальда в честь победы организовал прием. Торжество продолжалось до утра. Утром вернулись в штаб 16-й армии. С генералом С. И. Руденко, к сожалению, встретиться так и не удалось. Заместитель командующего проводил нас на аэродром. На следующий день мы были уже в Москве.
      Когда я зашел к наркому, Дмитрий Федорович стоял у окна. Увидел меня, заулыбался.
      - Ну что там?
      Доложил:
      - Пушки в полном порядке, были мелкие неполадки, их устранили.
      Видимо, находясь под впечатлением завершения войны. Устинов вдруг сказал:
      - А все-таки мы их одолели.
      В это время в наркомат приехал Б. Л. Ванников, поздравил нас с победой.
      Два наркома вооружения - довоенной и военной поры - сидели друг подле друга и говорили о том, почему мы оказались сильнее.
      Борис Львович Ванников оставил после себя воспоминания, частью опубликованные в 1968-1969 годах в журнале "Вопросы истории", где высказал некоторые мысли об истоках нашего военно-технического превосходства над врагом. Он сделал это, на мой взгляд, настолько хорошо, что стоит, видимо, еще раз процитировать его.
      "С первых же месяцев войны стала, как никогда ранее, очевидной огромная работа, проделанная в предвоенный период в нашей промышленности вооружения. пишет он. - Это нашло отражение, в частности, в том, что группе руководителей этой промышленности летом 1942 г. было присвоено звание Героев Социалистического Труда.
      В связи с подготовкой Указа о награждении И. В. Сталин предложил мне, как бывшему наркому вооружения, дать характеристики директорам лучших орудийных и оружейных заводов. В списке, показанном мне Сталиным, были А. И. Быховский, Л. Р. Гонор, А. С. Елян, а также тогдашний нарком вооружения Д. Ф. Устинов и его заместитель В. Н. Новиков, ранее руководившие крупнейшими предприятиями. Это были люди, под чьим руководством в предвоенный период реконструировались заводы и увеличивались мощности главных предприятий промышленности вооружения, осваивались образцы артиллерийских систем и стрелкового оружия для Красной Армии.
      Глубоко ценя их заслуги, известные мне по совместной довоенной работе, я сказал, что, по моему мнению, каждый из них заслужил почетное звание Героя Социалистического Труда. Поскольку же в списке было и мое имя, то я позволил себе заметить, что меня еще рано награждать за работу в Наркомате боеприпасов, куда я был назначен совсем недавно. На это И. В. Сталин ответил:
      - Вам присваивается звание Героя Социалистического Труда как оценка вашего руководства промышленностью вооружения,
      8 июня 1942 года Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР "за исключительные заслуги перед государством в деле организации производства, освоения новых видов артиллерийского и стрелкового вооружения и умелое руководство заводами..." мне в числе вышеупомянутых товарищей было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
      Я пишу обо всем этом не из тщеславия, хотя, разумеется, как и многие другие, горжусь высокой наградой. Хочу тем не менее подчеркнуть, что для меня она означала высокую оценку довоенной работы замечательного, самоотверженного и высококвалифицированного коллектива промышленности вооружения, который, кстати сказать, и в дальнейшем, и во время войны, с честью справился с еще более сложными и ответственными задачами..."
      Промышленность вооружения, детище индустриализации СССР, к началу Великой Отечественной войны имела прочную материально-техническую базу. Несмотря на отдельные неполадки, она была хорошо подготовлена к войне, как и вся оборонная промышленность. Тот, кто пытается объяснить неудачи в первый период войны неподготовленностью советской промышленности, в том числе оборонной, в которую входила промышленность вооружения, очень далек от истины.
      Ко времени нападения фашистской Германии на СССР ее военно-экономическая мощь была значительной, ибо объединяла ресурсы и промышленность многих европейских государств. Советская экономика вступила в единоборство с военной и промышленной машиной, равной которой тогда не было.
      И что бы получилось, если бы мы были слабее? Однако и советская экономика в целом, и ее оборонные отрасли оказались на высоте положения. Объяснять первые неудачи на фронте якобы существовавшей к моменту начала военных действий нехваткой вооружений и другой боевой техники неверно. Если и была нехватка, то лишь каких-то отдельных элементов в боевой технике, вооружении и боеприпасах. Ссылка на свидетельства очевидцев или на отдельные факты, значение которых подчас преувеличивается, очень шаткая основа, ведущая к несостоятельным выводам и обобщениям, подобно тем, которые, например, делались в отношении производства винтовок. Их было к началу войны столько, что можно было вооружить ими две Красные Армии существовавшей к началу войны численности, а винтовок вдруг не стало хватать. Однако, как уже говорилось, в том промышленность вооружения была не виновата.
      Иногда противопоставляют оборонную промышленность индустрии в целом: мол, оборонные отрасли отставали. Но ведь военный потенциал страны определяет вся экономика, которая во время войны в значительной степени переключается и переключилась на изготовление военной продукции. И совершенно очевидные факты свидетельствуют, что в предвоенный период выпуск военной продукции из года в год намного опережал рост производства мирной продукции. И последние годы третьей пятилетки он втрое превышал среднегодовой прирост валовой продукции всей промышленности. Перед началом войны доля оборонных отраслей составляла более одной пятой всего промышленного вала. И оборонные отрасли имели еще и большие резервы увеличения выпуска продукции, которые нельзя было пустить в ход в мирное время, так как это потребовало бы дополнительного напряжения сил народа и народного хозяйства. И так партия и советский народ сделали все во имя укрепления обороноспособности страны, сознательно пойдя на многие лишения и .жертвы.
      Как только война стала фактом, сразу началось переключение ресурсов в военные области. Через месяц объем продукции оборонной промышленности вырос на треть, а в следующем месяце - на сорок процентов по сравнению с июнем 1941 года. Мог ли получиться такой прирост, если бы оборонная промышленность, в том числе промышленность вооружения, не имели необходимых мощностей? Количество заводов за это время не изменилось, и никаких значительных новых производственных мощностей не было введено в строй. Рост военной продукции происходил лишь за счет перевода оборонных заводов на режим военного времени и включения мирных отраслей в военную экономику. Это обстоятельство имеет очень важное значение в оценке огромной работы по созданию мощной современной индустрии, которая была проведена под руководством партии в предвоенные годы.
      Наиболее подготовленной к войне оказалась промышленность вооружения, занятая производством артиллерийского и стрелкового оружия. Неудивительно: эта отрасль создавалась в стране столетиями. Она зародилась тогда, когда еще не существовало других видов вооружения. Ко времени появления танков и самолетов артиллерийские, пулеметные и винтовочные заводы представляли собой уже очень крупные предприятия, хорошо оснащенные оборудованием, с опытными, устоявшимися кадрами. А ведь к началу Великой Отечественной войны они стали еще более могучими.
      Тот факт, что эти заводы оказались наиболее подготовленными к мобилизационному развертыванию производства, подтверждается данными о росте их валовой продукции за первые три месяца войны, когда последствия эвакуации не были еще столь значительны. Выпуск пистолетов и револьверов, например, увеличился более чем в полтора раза, винтовок - в 2 раза, крупнокалиберных пулеметов - почти в 5 раз, пулеметов Максима - в 7,5 раза, пистолетов-пулеметов Шпагина - в 9,2 раза, некоторых видов орудий - в 1,5-2 раза и т. д. Какими же стремительными темпами заводы наращивали выпуск вооружения, если всего за два-три месяца производство тех или иных видов оружия увеличилось самое меньшее в полтора раза, а по большинству изделий - от двух до семи и даже до девяти раз по отношению к выпуску в июне 1941 года! Эти темпы роста не идут ни в какое сравнение с разворотом промышленности Англии и Америки, ни тем более с работой промышленности царской России в первую мировую войну.
      Не менее быстро шло освоение вооружения тех видов, которые к началу войны не производились. К сожалению, обстановка не позволила закрепить дальше взятые темпы мобилизационного развертывания промышленности, так как три четверти всех предприятий вооружения пришлось эвакуировать в глубь страны. На новых базах предстояло вновь начать производство, но теперь уже несравненно в более сложных условиях, чем прежде. Чтобы обеспечить выпуск, достигнутый на старой базе, по некоторым видам изделий потребовался длительный период времени. Невозможно точными цифрами выразить нанесенный всем этим ущерб, но ясно, что он был огромен. Можно только себе представить, каковы были бы перспективы и возможности промышленности вооружения, если бы ее не пришлось эвакуировать, как это получилось у нашего противника. Эвакуация началась в самый напряженный момент, когда шло развертывание нашей армии и потребность в вооружении была очень велика. Таким образом, мобилизационное развертывание нашей промышленности шло необычно, не так, как это было в прошлые войны и как это представляли себе перед этой войной, а новым, более сложным и трудным путем.
      В начале октября 1941 года на стол наркома вооружения Д. Ф. Устинова легли расчеты предполагаемых потерь в выпуске вооружения в последнем квартале этого года в связи с эвакуацией. Эти расчеты составлялись с участием заместителей наркома, и они представляют интерес в сопоставлении с тем, что предполагалось получить без учета эвакуации (то есть то, что планировали с началом военных действий на конец года) и что выпустили фактически.
      Не помню цифр по всем видам вооружения, но часть их, касающуюся стрелкового и авиационного оружия, а также некоторых типов приборов и боеприпасов, могу привести. Картина была такой. С началом войны наркомат рассчитывал получить в последние три месяца 1941 года по 69 тысяч револьверов и пистолетов "ТТ". В октябре мы уже знали, что потери в производстве револьверов составят 55 тысяч, а пистолетов - более 56 тысяч. Однако реальная действительность оказалась еще более суровой: револьверов недодали свыше 64 тысяч, а пистолетов - почти 60 тысяч. Вот что означала эвакуация только для производства этих видов вооружения.
      Везде фактический выпуск оказался ниже предполагавшегося, что еще более усугубляло поставки некоторых видов вооружения армии. В последнем квартале 1941 года фронт должен был получить 12 тысяч пулеметов Максима, а получил 867 - промышленность недодала 11 133 пулемета. Авиационных пушек Волкова - Ярцева предполагали произвести 2730, выпустили 147 - недостача 2583 пушки. Вместо 2100 крупнокалиберных пулеметов изготовили 459; потери - 1641 пулемет. Минометных прицелов недополучили более 10 тысяч, а хотели произвести свыше 12 тысяч. Артиллерийских буссолей выпустили вдвое меньше, орудийных панорам недодали четыре пятых, стереотруб выпустили лишь 25 вместо предполагавшихся 2400, не изготовили ни одного танкового панорамного прицела и прицела для противотанковых пушек, а должны были дать соответственно 3300 (предполагаемые потери 2300) и 1800 (планируемые потери 1478 прицелов). Недодали 25 миллионов патронов к крупнокалиберным пулеметам (плановый выпуск 54 миллиона штук), патронов к револьверам не произвели 16,7 миллиона из 18 миллионов, которые предполагали поставить фронту, и т. д.
      Даже эти неполные данные красноречиво свидетельствуют об исключительно больших потерях в производстве вооружения из-за эвакуации. А ведь это относится только к последнему кварталу 1941 года. После переезда на новые базы заводы также не сразу развернули производство в прежних масштабах, для этого потребовалось время, следовательно, были дополнительные потери, учет которых потребовал бы специального исследования. Столь же трудно конкретными цифрами выразить потери, нанесенные эвакуацией, если посмотреть на дело с позиции наращивания и ввода новых производственных мощностей на заводах вооружения. Совершенно очевидно, что они тоже очень велики, если предположить, что средства, затраченные на эвакуацию, силы и материалы были бы израсходованы на старых базах для развертывания там производства вооружения, наращивания мощностей. В таком случае, конечно, темпы роста выпуска продукции и ее объем были бы колоссальными.
      По данным, представленным народным комиссаром вооружения СССР Д. Ф. Устиновым в "Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками и их сообщниками в годы Великой Отечественной войны, и определению причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, государственным учреждениям СССР", прямые расходы на эвакуацию промышленности вооружения составили более 748 миллионов рублей, то есть три четверти миллиарда рублей в исчислении того времени. Значительными были и косвенные потери в виде недополучения прибыли, которую заводы имели бы, если бы не произошла их эвакуация. Только по двенадцати заводам наркомата и только за 1941 год они составили свыше 290 миллионов рублей. Если же взять косвенные потери по всем заводам, то цифра эта по крайней мере удвоится. А ведь косвенные потери имели место и на протяжении последующих лет, что, конечно, никто не учитывал. Учтенные же прямые и косвенные потери в промышленности вооружения составляют свыше миллиарда рублей. Нетрудно понять, что бы получилось, если бы эта сумма была вложена в развитие заводов, расположенных на старых базах.
      Важнейшим условием успешной работы промышленности вооружения в период войны было и то, что нам удалось сохранить кадры на наших заводах; на них-то и легла основная забота о производстве вооружения. Эти люди, руководящие и рядовые работники, наиболее опытные и квалифицированные, представлявшие цвет отрасли, не жалея сил и энергии, выполняли поставленные войной задачи. В тяжелые для страны годы они взяли на свои плечи то, что не мог взять на себя никто. Это благодаря им, мастерам и инженерам, мы смогли научить передовым методам труда новые миллионы работников, влившихся в промышленность вооружения с началом войны, - неквалифицированных, впервые переступавших порог предприятий. На эти кадры легла основная ответственность за выпуск вооружения, технологический прогресс, за освоение новых видов оружия и модернизацию уже существовавших в невиданно короткие сроки.