Накануне и в дни испытаний

      Совет Народных Комиссаров СССР в каждом наркомате утвердил уполномоченного по эвакуации. У нас это дело возглавил первый заместитель наркома В. М. Рябиков. На многие заводы направляли уполномоченных и специалистов. На наиболее крупные и важные предприятия были назначены уполномоченные СНК по эвакуации. К этой работе привлекались и все заместители наркома, начальники управлений и многих отделов.
      Трудно предусмотреть все, что связано с перебазированием заводов в глубь страны. И все-таки предварительные усилия принесли несомненную пользу. Многое, например дублирование производства, подбор новых баз, строительство путей к заводам и цехам, устройство погрузочных площадок и эстакад, обеспечение транспортными средствами, материалами для упаковки оборудования и станков и т. п., удалось сделать, и это сыграло свою роль, когда наступило время сниматься с насиженных мест.
      На тульском оружейном заводе в каждом цехе работали заранее созданные бригады такелажников, которые использовали изготовленные загодя тележки и другие приспособления для перевозки оборудования. Установленные на заводах различные подъемные устройства, пробитые в стенах зданий проемы, площадки, подготовленные для погрузки и выгрузки оборудования, ускоряли эвакуацию.
      Когда по заданию наркома я приехал в Тулу, то отметил предусмотрительность, которую проявили туляки. Они умело снимали оборудование, стоявшее на разных этажах. На каждом станке, агрегате и приборе я видел таблички и бирки с указанием цеха, отдела, а также номера детали, обрабатываемой на станке. На самом станке этот номер дублировали еще масляной краской. Вместе с оборудованием и станками отправляли всю техническую документацию. На новые места выезжали технологи, конструкторы, монтажники, которые встречали прибывавшие эшелоны, помогали их выгружать, размещали людей и оборудование, налаживали выпуск продукции в новых условиях.
      Настроение туляков, покидавших родной город, не было, конечно, радостным. Бывший начальник цеха Н. Д. Беляков вспоминает: "В несколько раз легче вновь создать завод, чем остановить старый и перевести его на новое место. Здесь играл большую роль психологический момент. Завод, работавший более двух столетий, вдруг внезапно должен прекратить свое существование. И не просто выключить моторы, закрыть ворота. Нет. Нужно срочно и быстро уехать. Куда? Урал, Сибирь, в том числе и Медногорск, для коллектива рабочих были понятием абстрактным. Оружейный завод - это Тула..."
      Свидетельство бывшего секретаря цеховой парторганизации В. И. Гребенщикова: "Накануне отъезда иду в цех с погрузочной площадки. На улице хлещет дождь. Жутко идти по пустынным, темным цехам. Отчетливо слышен каждый звук. И вдруг у меня мурашки забегали по спине - слышится песня: "Сидел Ермак, объятый думой..." Комок подступил к горлу. Песня неслась из кабинета начальника термического цеха П. Д. Александрова. Так прощались рабочие с родным заводом. Многие плакали..."
      Покидая завод, люди покидали и свои дома, нередко оставляя их на произвол судьбы. В Туле было немало таких домов, построенных самими рабочими, мастерами. Около них имелись нередко и участки земли с огородом и садом. Можно ли было прихватить с собой сад или огород, уезжая за тысячи верст от родных мест в незнакомые края? Нетрудно понять, сколько было волнений, переживаний и даже слез.
      Первый секретарь Центрального райкома партии А. Н. Малыгин вспоминал впоследствии об этих днях: "Несколько раз выезжал я на станцию, откуда убывали люди, отправлялось оборудование предприятий. Однажды во второй половине октября, когда эвакуировался цех Оружейного завода, пришел я вместе с секретарем райкома Н. А. Томилиным на погрузочную площадку. Ночь выдалась холодная, шел мокрый снег. Кругом ни огонька. Вдоль эшелона по чавкающей под ногами грязи туда и сюда сновали люди. Женщины с детьми тащили в вагоны свою немудреную кладь. Отправляясь в далекий путь, они брали с собой только самое необходимое.
      Тяжело было на душе... Хотелось чем-то помочь людям, облегчить их страдания. Нужно было всех усадить, успокоить, выдать продовольствие и топливо хотя бы на первые дни.
      Но продуктов не хватало. Единственное, чем мы были богаты, так это топливом. Его давали сверх нормы.
      Грустно было коренным тулякам покидать родной город в минуты грозной опасности. Рабочим хотелось сейчас же, немедленно с оружием в руках встать в ряды защитников Родины. Вместо этого, подчиняясь приказу, они ехали на восток, чтобы там, на новых местах, развернуть и наладить производство оборонной продукции. В Туле оставались лишь пожилые рабочие, которые заняли место уехавших и сутками, без сна и отдыха, при скудном питании, в холодных цехах, ремонтировали оружие и боевую технику, поступавшую с переднего края.
      Подходишь, бывало, к группе рабочих и спрашиваешь: как дела? Они отвечают:
      - Все ничего, товарищ секретарь райкома, только вот кипяточку нет...
      Прихожу в другой раз, у рабочих небольшая пауза. Они здесь же в цехе поели хлеба с солью, запивая кипяточком, а потом взялись за дело.
      Коммунисты и беспартийные сознательно шли на жертвы и лишения, довольствуясь самым необходимым, отдавали свой труд, свои силы на благо Родины. Это было проявлением подлинного патриотизма, высокой сознательности".
      Каждый день в разное время то там, то тут появлялся первый секретарь Тульского обкома партии Василий Гаврилович Жаворонков, помогавший коллективам заводов пережить это трудное время. Его видели на станции, в цехах, на погрузочной площадке. Он беседовал с рабочими, давал распоряжения областным и городским учреждениям, связывался с Москвой. Его присутствие вносило успокоение, уверенность, что все трудности преодолимы, эвакуация пройдет успешно. Вместе с военным командованием обком партии принимал меры для прикрытия с воздуха железнодорожной станции и погрузочных площадок во время отправки людей и оборудования. Вражеские летчики вынуждены были сбрасывать бомбы с больших высот, что снижало ущерб от бомбежки.
      Организованность и патриотизм проявили в эти дни тульские железнодорожники. Многие работники тульского железнодорожного узла не уходили со станции по трое-четверо суток. Когда требовалось, дежурные и машинисты становились стрелочниками, сцепщиками вагонов, грузчиками. Только через станцию Тула-1 за сутки в среднем проходило до 200 поездов - в три раза больше, чем до войны.
      Эвакуация шла круглосуточно. С заводов вывозили все, кроме старья и ненужных станков, обязательно арматуру и вспомогательное оборудование. Даже памятник Петру I и музей оружия забрали с собой туляки. Последний эшелон ушел 30 октября 1941 года - в самый разгар ожесточенных боев на окраинах города. Там сражались бойцы Тульского рабочего полка и милицейских отрядов с передовыми танковыми и моторизованными подразделениями генерала Гудериана.
      Эвакуацию на восток осуществляли одновременно с доставкой оружия и войск в действующую армию. Для этого подняли весь транспорт. Перегруженный, он не успевал вывозить людей. Несколько тысяч оружейников уходили из города пешком. Другие ехали к новому месту расположения завода на попутных машинах и, поездах. Директор А. А. Томилин с руководящим составом добирался до оренбургских степей, куда убывала основная часть туляков, тоже на машинах. Неблизкий путь и опасный. Отдельные эшелоны гибли под бомбежками. Около станции Узловая фашисты разбомбили поезд с учащимися ремесленного училища. Налеты вражеской авиации продолжались почти до Тамбова.
      Эвакуация тульских заводов завершилась в основном за две с лишним недели. Это было невероятно.
      - Если бы меня спросили, - говорил В. Г. Жаворонков, - сколько времени понадобится, чтобы переместить тульские заводы, которые создавались еще при Петре I, я бы сказал, что не менее трех месяцев. Практически мы уложились за восемнадцать дней.
      Известно, что в Тулу гитлеровцев так и не пустили. Героическая оборона города вошла яркой страницей в историю Великой Отечественной войны. Однако меры, принятые правительством и наркоматом по эвакуации тульских заводов, не должны показаться сегодня излишними. А если бы ход военных событий повернулся по-иному, более драматично для туляков? Как бы тогда оценили нашу непредусмотрительность?
      В дни, когда шла эвакуация тульских заводов, я побывал и на одном из наших предприятий, расположенных недалеко от Москвы. Там изготовляли магазины для пистолета-пулемета Шпагина и крупнокалиберные зенитные пулеметы ДШК (Дегтярев, Шпагин, крупнокалиберный). Обстановка под Москвой была настолько серьезной, что перед выездом мне сказали, что фашисты могут перерезать шоссе, по которому мы собирались ехать. На всякий случай взял с собой автомат. Думаю, что он вряд ли помог бы мне, но с оружием чувствуешь себя как-то увереннее. Шоссе оказалось свободным. Мы благополучно добрались до места.
      Оборудование и станки с завода отправили наполовину, еще многое предстояло сделать. Подбодрил людей, но они и так старались изо всех сил. Совещание с руководящим составом показало, что завод уложится в сроки, отведенные ему для эвакуации. Однако работать нужно день и ночь. Директор завода доложил, что погрузили около 400 единиц оборудования, а также паровые котлы, предназначенные для отопления.
      - На новом месте все будет нужно, все пригодится. Ведь доставать электропроводку, кабель, сантехнику, трансформаторы и прочее будет негде, да и некогда, надо сразу начинать работать.
      Увидел, что грузят готовые и полуготовые детали автоматов, по сути все, из чего их собирают. Сразу после установки оборудования на новом месте на фронт пойдет готовая продукция. Благоустраивали теплушки, в которых уезжали люди. Стены обивали войлоком, полы плотно застилали тесом и тоже утепляли. В каждом вагоне нары - есть где спать. Все стараются делать добротно. Но теплушка остается теплушкой - это не пассажирский вагон.
      Хотя уже начались заморозки и с топливом случались перебои, не услышал ни жалоб, ни сетований. На вокзале попытался ускорить погрузку станков, что скопились на платформе, но не хватало порожняка. Вместе с начальником станции бродили по путям, чтобы найти хотя бы несколько платформ или исправных вагонов, но не нашли ничего - было только то, что уже непригодно к передвижению. В это время появились над станцией немецкие бомбардировщики. Люди прижались к стенам здания вокзала. Началась бомбежка, к счастью оказавшаяся неточной. Бомбы взорвались в лесу - метрах в 150 - 200 от станции.
      Бомбардировщики вскоре улетели, а заводчане продолжили погрузку. В лесу ранило мальчика и женщину. Через несколько дней эвакуация этого завода закончилась. Последние эшелоны уходили с подмосковной станции, когда первые уже выгружали оборудование на новом месте.
      Наркомат точно знал, как идет погрузка на тех или иных заводах, где находятся двигающиеся эшелоны. Имелась информация даже об отдельных вагонах, если в них перевозили уникальное оборудование. Случалось, однако, что "нить" терялась и возникала необходимость выяснить, куда делись вагоны с дефицитными материалами или с готовой продукцией, нужной нашим заводам или другим оборонным заводам. Тогда в поиски включался транспортный отдел наркомата, наши снабженцы, нередко и заместители наркома, а то и сам нарком.
      Надо отдать должное заместителю наркома вооружения Владимиру Георгиевичу Костыгову. Он был у нас главным по контролю за организацией подачи вагонов, продвижением эшелонов, их розыском и даже получал иногда задание найти затерявшийся единственный вагон. Работа у него была, прямо сказать, сумасшедшая. Однако Костыгов никогда не роптал и исполнял свой долг с завидной самоотверженностью.
      Интересное свидетельство. Нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин в своей книге "Крылья победы" вспоминает об одном эпизоде, характерном для того периода. Дело касалось авиационных пушек. Завод, который производил их, эвакуировался, а на новом месте производство еще не развернул. Но пушки для авиационников были изготовлены впрок и отправлены по назначению, однако вагоны где-то затерялись. Из Наркомата авиационной промышленности раздался звонок:
      - Где пушки? Когда вы их нам доставите?
      Ответ:
      - Они в пути. Говорят:
      - Пушки не поступили.
      Оба наркомата включаются в поиск. Среди тысяч составов, десятков тысяч вагонов в конце концов находим те, что загружены пушками для авиационных заводов. И не за несколько недель, как справедливо отмечает А. И. Шахурин, а за несколько суток. Угрозу срыва выпуска самолетов ликвидировали.
      Теперь можно лишь удивляться, как удавалось выкручиваться из очень острых ситуаций, чтобы обеспечить тех же авиационников всем необходимым в это трудное время. Вопросы, связанные с транспортом, продвижением грузов, вставали иногда настолько остро, что работники наркомата шли прямо к наркому и просили:
      - Дмитрий Федорович, позвоните, пожалуйста, в Наркомат путей сообщения, пусть нас примут.
      Конечно, просили позвонить не просто в наркомат, это мог сделать и другой работник. Принять нашего представителя должен сам нарком путей сообщения. Только его помощь в отдельных случаях могла быть эффективной.
      В начале ноября 1941 года я и заместитель наркома И. А. Барсуков получили указание вылететь на Урал: он - в район города Златоуста, а я - в Медногорск. Задание - помочь быстрее организовать производство тульских изделий на новых местах. На Барсукова возлагали заботы по производству станковых пулеметов, на меня - за выпуск самозарядных винтовок.
      Из Ижевска за нами прилетел прикрепленный к заводу небольшой самолет. У него было два места впереди - для летчика и механика и два сзади - для пассажиров. Этих самолетов я больше никогда и нигде не видел, возможно потому, что они выпускались в небольших количествах, а может быть, даже в то время уже не выпускались вовсе. Долетели до Ижевска, заночевали. Барсуков до этого на самолетах не летал, поэтому после первой остановки предложил:
      - Давай, Владимир Николаевич, возьмем две грузовые машины, загрузим их быстрорежущей сталью, которая очень нужна уральцам, и поедем сначала в Златоуст, а затем ты переберешься в Медногорск.
      Хорошо зная эти места, я сказал, что это безнадежная затея. Все дороги заметены снегом. Доедем ли? Но даже если доедем, то поездка в таких условиях займет очень много времени. Иван Антонович настаивал, и я уступил. Завод выделил два грузовика, в них уложили все, что было нужно, и мы отправились в город Сарапул, что в семидесяти километрах от Ижевска. Пробивались туда весь день. Не раз откапывали застревавшие в снегу машины. К вечеру въехали в город. Барсуков понял, что так до места назначения мы будем добираться не одну неделю.
      На следующий день на том же самолете, который прилетел за нами в Сарапул, мы вылетели в Уфу. Там заправились, но погода не позволила лететь дальше. Спустя день или два начальник аэропорта заявил, что получил распоряжение забрать наш самолет для срочной доставки других работников в Москву. Пришлось звонить в наркомат. На третий день мы наконец покинули Уфу.
      Пролетая над Уральским хребтом, любовались гордой красотой этих мест: горами и скалами, сосновыми и еловыми лесами. Но вот, приоткрыв занавеску, механик попросил меня перейти в кабину летчика. С этим экипажем в свое время, когда я работал в Ижевске, мне приходилось летать частенько, пилоты меня хорошо знали.
      - Владимир Николаевич, - обратился ко мне летчик, - надо делать вынужденную посадку. Падает давление масла, вместо шести атмосфер уже четыре. От перегрева может воспламениться мотор.
      - А куда садиться? Под нами горы, скалы и леса.
      - Ударимся крылом о деревья и будем падать в снег под откос.
      Положение было серьезным, однако летчики, несмотря на потерю высоты, перелетели через хребет. Минут через тридцать пошли на посадку. Приземлились на поле, прямо в глубокий снег. Но все обошлось благополучно. Когда Иван Антонович узнал, почему сели здесь, то заявил, что "лучше сто километров пройдет пешком, чем еще хоть раз сядет в самолет". И решительно направился к дороге, которая оказалась поблизости. Остановил сани и попросил довезти до ближайшего районного центра. Оттуда он и добрался до Златоуста.
      Оказалось, в масляную систему самолета попал кусочек тряпки. Ее выбросили. Мотор снова заработал ровно и сильно. В Медногорске, куда эвакуировали основную часть туляков, в нескольких километрах от города оборудовали посадочную площадку для самолетов. Туда и приземлились. По дороге на завод узнал, что эшелоны уже все прибыли: последние разгружаются, а из первых оборудование установлено в недостроенном ремонтно-механическом цехе строившегося здесь еще до войны завода для переработки руды.
      Когда приехал на площадку, увидел, что корпуса завода не только не готовы, но и требовали еще большой переделки. Завод был задуман с иной целью. В корпусах - огромные бункера с пробитыми для них межэтажными отверстиями, что для нас не годилось. Подобное и в других зданиях. Везде нужна капитальная перестройка. Небольшая местная строительная организация справиться с этим не могла. Решили влить в нее рабочих, приехавших из Тулы, и ускорить достройку и переделку корпусов. Одновременно строили котельную и жилье, а пока всех приехавших подселили временно к местным жителям. Неудобно, далеко от завода, но иного выхода не было. А зима - бездорожье, добраться на завод можно только на лошадях, да где их взять. На работу шли пешком. Руководителей завода, инженеров и часть мастеров расселили в деревянной гостинице, что располагалась в нескольких километрах от завода. Тут же открыли столовую.
      Создание завода на новом месте проходило в исключительно тяжелых условиях. Суровая зима. Недостаток строительных рабочих, материалов, автотранспорта и т. д. Пришлось проявлять немалую изобретательность, подчас идти на риск.
      При строительстве промышленных объектов широко применяли деревянные конструкции и перекрытия вместо бетонных и металлических. Полы выстилали кирпичом на "ребро". Заменяли бетонные фундаменты под стены также каменной кладкой. Подсыпку делали гранулированным шлаком с медно-серного завода. Металлические настилы корпусов утепляли не торфоплитами, как это было положено, а опилками.
      Недоставало кабеля - делали проводку открытой. Медные и железные провода укрепляли на деревянных клицах собственного изготовления. Мрамор, что шел на распределительные щиты, заменили сухим деревом. Взамен асбоцементных прокладок также применили доски, которые пропитывали специальным составом. Вместо штукатурки использовали фанеру, а при строительстве жилья как утеплитель "финскую" стружку собственного изготовления.
      На заводе оказалось поначалу всего две автомашины и те неисправные, а также трактор, переданный медно-серным заводом. Часть автомобилей убыла на фронт, часть находилась еще в пути. Доставку оборудования и других грузов производили в основном вручную, да еще по неблагоустроенным и забитым снегом дорогам. И снаружи и внутри помещений температура одна - 25-30 градусов ниже нуля. Вместо радиаторов, которые тут не предусматривались прежним проектом, протянули в несколько рядов трубы, по которым шел пар от паровозов, переданных тулякам местными железнодорожниками.
      Главным в то время было тепло. Первое производственное задание установить и подключить за ночь в ремонтно-механическом цехе пятьдесят станков - оказалось невыполненным. Установили только тридцать пять.
      Приходим утром в цех:
      - В чем дело?
      Рабочие отвечают:
      - Замерзаем, товарищ Новиков, невозможно ничего делать.
      Тепла, действительно, почти нет. Даем команду выжать из двух паровозов все, что можно, но цех в восемнадцать тысяч квадратных метров нагреть этим паром нельзя. Холод грызет кожу и кости. Приходится чаще менять рабочие группы, чтобы ставить станки и подключать их к электросети. Работа идет и днем и ночью. Через две недели начался выпуск первых винтовок.
      Общая радость:
      - Даем винтовки на новом месте!
      Производство винтовок растет, однако в основном за счет дневных смен. Когда приходишь в цех утром, "ночники" сидят на теплых трубах - отогреваются. За ночь из-за сильных морозов помещение совсем выстывает. В такой холод отказывают даже станки. Если днем в цехе еще бывает 10 - 12 градусов тепла, то ночью смазка в станках густеет или совсем замерзает. Рабочие заявляют:
      - Товарищи начальники, поверните ручку хотя бы на одном станке.
      Дополнительное тепло необходимо как воздух. Правдами и неправдами достаем еще два паровоза. Это меняет дело. Теперь и по ночам крутятся станки. Выпуск винтовок Токарева нарастает.
      Пробыл я в Медногорске около месяца. За это время туляки выпустили на новой базе первые семь тысяч самозарядных винтовок.
      И тут звонок из Москвы:
      - Товарищ Новиков, оставьте Медногорск на попечение руководства завода, а сами вылетайте в Ижевск - займитесь организацией там производства пулеметов Максима.
      Прошел по цехам. Попрощался с рабочими, с кем за это время подружился.
      Говорят одно:
      - Передайте правительству: вытерпим все - и холод, и голод, и тесноту, все силы отдадим, лишь бы победить.
      Собрал руководителей, поблагодарил за героический труд и полную самоотдачу. Потом добавил: через два-три месяца нужно не только выполнять свою программу, но и добавить к ней пятьсот самозарядных винтовок в день.
      - Как? Почему?
      - Самозарядные винтовки мы снимем с производства в Удмуртии.
      Недоумение. Объяснил, что еще до вылета в Медногорск звонили из Москвы и предупредили: "Товарищ Новиков, положение на фронте таково, что одни бойцы дерутся, а другие ждут освободившиеся винтовки. Надо увеличить производство обычных винтовок до двенадцати тысяч в сутки. Вы специалист и должны решить эту задачу".
      - И вот, - пояснил я товарищам, - находясь в Медногорске, я постоянно думал, как и за счет чего повысить производство обычных винтовок в Ижевске. По моим представлениям возможности Ижевска исчерпываются пятью тысячами винтовок в сутки. Как дать двенадцать тысяч - этого и сейчас пока до конца не представляю. Ведь постоянно увеличивается и производство авиационных пушек, противотанковых ружей, пистолетов, револьверов. А теперь в Ижевске организуем и выпуск пулеметов Максима. Надо облегчить судьбу ижевлян. Вот я и решил передать вам пятьсот суточных самозарядок, что изготовляют они.
      - Винтовки точно такие же, что делаете вы. Зачем же одинаковую винтовку изготавливать в двух местах?
      Согласились.
      Прощай, Медногорск! За малый срок так много тут пережито! Видел, как самоотверженно работали полуголодные люди в холоде, а жили в тесноте, но не слышал, чтобы кто-то на что-то посетовал. Железные туляки! Вместе с ними встречал известия о продвижении фашистов к Москве, о боях за Тулу. Любое сообщение об этом вызывало обсуждение: ведь каждый что-то оставил в родном городе. У многих там были семьи, не поехавшие в Медногорск. И какой радостью в сердцах отозвалось торжественное заседание в Москве, весть о состоявшемся 7 ноября 1941 года параде войск. Это буквально встряхнуло всех. Помню, шел по цеху, а женщины, плача, сквозь слезы говорили:
      - Значит, не боимся фашистов.
      Рабочие-мужчины спрашивали:
      - Выходит, наши дела под Москвой налаживаются? Побьем гитлеровцев, остановим, победим?
      Отвечал:
      - А как же, обязательно побьем и победим фашистскую нечисть. Не видать им Москвы.
      Настроение у всех приподнятое. В столовой на обеде увидел за соседним столом семидесятипятилетнего дровокола при кухне - очень крепкого старика.
      - Я, Владимир Николаевич, - сказал он мне, - с радости уже стаканчик самогону пропустил.
      - Ладно, - ответил, - только нас без ужина не оставь.
      - Будьте спокойны, не оставлю, фашистов-то бить пора.
      Везде чувствовался подъем.
      За работой туляков в Медногорске я продолжал следить и дальше. Случалось, приезжал к ним и видел, как коллектив все крепче становился на ноги. С начала 1942 года медногорцы получили твердый план. И он был намного сложнее, чем на старом заводе в Туле. Планом предусматривали выпуск пятидесяти тысяч самозарядных винтовок в месяц. А ведь людей было в Медногорске меньше, и условия на необжитой оренбургской земле другие.
      В первую зиму, да и по весне в столовой давали одно блюдо - затируху, или болтушку, как его называли рабочие. Это была заваренная в воде мука. "Трудно? Не то слово. Проще и вернее сказать - голодали мы, - вспоминает жена механика А. И. Подъемщикова. - Весной крапива, дикая морковь, конский щавель как-то пополняли наше меню. И этих даров природы было мало".
      Не хватало рабочих рук. На первых порах квалифицированные рабочие участвовали сразу в нескольких операциях, пока подростки из ремесленного училища, а также местные жители и эвакуированные не освоили свои специальности. "Как нас выручали эти 14-15-летние мальчики и девочки в то время! - рассказывал бывший заместитель начальника цеха В. А. Ильин. - Цены им нет. По мужеству и стойкости они приравнивались к оружейникам. Они работали наравне со взрослыми. Если бы не война, разве бы мы позволили им нести такую тяжесть?!"
      Большая заслуга в подготовке молодых рабочих принадлежала М. В. Крапивенцеву, начальнику технического бюро. Он был уже в том возрасте, когда людей называют не только папами, но и дедушками. Но, несмотря на это, у него хватало и сил, и терпения, и самоотверженности, чтобы неутомимо обучать молодежь самым различным специальностям.
      И других трудностей было немало. Когда построили котельную, электростанцию, насосную, компрессорную, проложили водопровод, смонтировали отопительную систему, возникли иные проблемы, которые требовали решения. Например, термические и кузнечные печи работали в Медногорске на мазуте. В связи с нехваткой этого топлива завод перестал получать его. Надо переходить на твердое топливо. Начальники цехов П. Д. Александров и А. Н. Куликов и начальник энергобюро Н. И. Сорокин со своими коллективами создали и освоили новые печные установки, работавшие на угле.
      Однажды на заводе вышли из строя сразу два котла. Слесари во главе с начальником котельной А. Ф. Хрусталевым не покидали котельную несколько дней и ночей до тех пор, пока не пустили котлы. Медногорцы находили выход и когда не хватало угля, электроэнергии, воды, и когда были перебои с металлом и инструментом, и когда, случалось, не приходила продукция с заводов-поставщиков.
      Своими глазами, бывая в Медногорске, видел, как налаживалась на оренбургских землях жизнь. Вошли в строй две столовые более чем на тысячу человек. Появились клуб, баня, прачечная. Выросло при заводе свое подсобное хозяйство. Открылись пошивочные и сапожные мастерские. Построили хлебозавод. Рабочие занялись индивидуальным огородничеством и строительством жилья. Появился даже свой однодневный дом отдыха. Открылись детские сады, магазины, поликлиника. Заговорило радио.
      "Пожалуй, мы не сумели бы так быстро пустить завод, - вспоминает бывший начальник планово-производственного отдела завода Евгений Иванович Гребенщиков, - если бы не та отеческая помощь, которой окружили нас медногорцы во главе с секретарем горкома партии Петром Ивановичем Балабановым. Не было ни одной просьбы, которую бы они не выполнили. Не было ни одного вопроса, которого они не решили бы положительно".
      С начала 1943 года завод возглавил Константин Николаевич Руднев, имя которого уже здесь упоминалось. Он был коренным туляком, поэтому и в Медногорске делал все, чтобы не порывались связи рабочих и инженеров с родным городом. Когда в Туле снова заработал завод, многие затосковали по прежнему месту. Ведь там дом, у кого-то семья, да и нужны рабочие руки. И вот как-то в обеденный перерыв все повалили во двор, а не в столовую. "Кругом смех и тут же слезы, - пишет бывший начальник планового отдела С. Н. Потапов. - Во дворе, около цеха П. Б. Пахарькова, красуется настоящая наша зареченская голубятня, и наши зареченские белокрылые голуби делают большие круги в небе. Радости не было конца. А ведь за этими голубями ездил в Тулу специальный человек по заданию Константина Николаевича Руднева".
      Маленький эпизод, но в жизни туляков, оторванных от дома, он оставил неизгладимое впечатление. У людей поднялось настроение, а на заводе выросла производительность труда.
      Каким-то шестым чувством Руднев узнавал, когда начальники цехов доходили до предела. Тогда он вызывал их к себе, сажал в машину и вез в дом отдыха, где тишина, тепло, чистая постель, белые занавески.
      - Переночуем в раю, - вспоминает Н. Д. Беляков, - и заряд на целый месяц!
      У разъезда Медный сначала возник, а затем все больше набирал силу промышленный район с хорошо налаженным хозяйством. Отсюда потоком шло на фронт стрелковое, а потом и авиационное вооружение, сработанное туляками за тысячи километров от родных мест.
      А что делалось в это время в Туле? Те, кто оставался в городе, помогали отстоять его своим самоотверженным трудом. Вот признание секретаря Центрального райкома партии А. Н. Малыгина, который посетил Оружейный завод вскоре после его эвакуации: "Уже смеркалось, когда мы подошли к проходной. Совсем рядом на фоне темнеющего неба выступал кусок стены разрушенного здания, а внизу были насыпаны горы кирпичной крошки и щебня... Меня потрясла какая-то кладбищенская тишина, царившая на всей заводской территории. Огромное предприятие, прежде всегда полное народу, блестевшее огнями, шумевшее и гремевшее, сейчас было неузнаваемо. Мы молча шагали по линии заводской узкоколейки и вскоре достигли механического цеха. Он был пуст, лишь неистребимый запах металлической пыли и машинного масла свидетельствовал о том, что сравнительно недавно здесь кипела жизнь... С щемящей грустью ходили мы по опустевшим цехам завода. Свыше двухсот лет все здесь крепко стояло на своем месте. Уходящие поколения завещали потомкам искусство оружейников. Теперь же тульская кузница оружия отбыла на Урал... Мы обошли почти всю территорию. Ничего существенного, что можно было бы использовать в производстве, обнаружить не удалось. Остались лишь огромные пустые корпуса".
      На следующий день в райкоме состоялось совещание, на которое собрали оставшихся в городе представителей дирекции и парткома Оружейного завода, а также несколько опытных специалистов. Люди были в основном преклонного возраста. Разговор шел о том, как начать на бывшем заводе хотя бы ремонтировать оружие. Оказалось, что на складах хранились отработавшие свой век машины, которые можно привести в порядок. Какие-то станки остались в артелях и мастерских. Ветераны завода предложили использовать личные комплекты инструментов, которые были у каждого оружейника.