Новиков Владимир Николаевич
      Накануне и в дни испытаний
      Аннотация издательства: Как ковалось оружие Победы? Каким образом его создателям - конструкторам, инженерам, рабочим удалось превзойти военную технику фашистской Германии, на которую работало пол-Европы? Об этом рассказывает бывший заместитель наркома вооружения СССР, в послевоенные годы председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета Министров СССР В. Н. Новиков. В книге немало страниц, посвященных видным государственным и военным деятелям, с кем встречался и под чьим непосредственным руководством работал.
      Содержание
      В те далекие годы
      Война пришла
      Пулеметы на потоке
      О славной русской винтовке, и не только о ней
      Сталь Ижевска
      Оружие воздушного боя
      "Бог войны" ковался на наших заводах
      Миллионы снарядов, миллиарды патронов
      Оптика в войне
      ГАУ и Наркомат
      И война закончилась
      В те далекие годы
      Первое назначение. - Заводские эксперименты. - 1200 миллионов - на реконструкцию! - Встречи с Б. Л. Ванниковым. - Завод и обком. - Зарплата вопрос государственный. - "Неудачи" правительственной комиссии. - И пришел 1941-й...
      Летом 1936 года на Ижевский завод, где я в то время работал, позвонили из Москвы и передали, чтобы к двенадцати часам следующего дня я прибыл в Кремль на заседание, которое проводил член Политбюро ЦК ВКП(б), нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов.
      Это сообщение меня немало озадачило.
      - Зачем я так понадобился?
      - Хотят знать о новом методе получения нарезов в винтовочном стволе, пояснил директор завода А. И. Быховский. - Вы начальник лаборатории и лучше других понимаете в этом.
      - Но как же успеть? Поезд до Москвы идет полтора суток, а до начала заседания остается всего пятнадцать часов.
      - Попробуем устроить самолет, - пообещал директор.
      Регулярных рейсов в то время из Ижевска в Москву не было. Поэтому Быховский послал на местный аэродром одного из своих заместителей, чтобы тот "перехватил" какой-нибудь самолет, летевший с Урала или из Сибири в Москву. Замдиректора вернулся часа через два и доложил, что самолет, правда "очень маленький", появился и командир готов взять одного пассажира.
      Время уже почти ночное. Я впервые летел на самолете, поэтому, когда приехали на аэродром, спросил у летчиков, как же полетим, если у них нет приборов для ночных полетов. Ребята, смеясь, ответили:
      - Мы летаем в основном только днем, но если уж так надо, то полетим и ночью. К тому же ночь обещает быть лунной. До Казани долетим по луне, а там начнет и светать.
      В Москве приземлились около полудня на Центральном аэродроме, неподалеку от Ленинградского шоссе, где теперь садятся иногда вертолеты. Меня уже ждала машина. В Кремле провели в приемную, оттуда пригласили на заседание, которое уже вел Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Присутствовали С. М. Буденный, представители оборонной промышленности и несколько незнакомых мне военных.
      Ворошилов попросил доложить о состоянии работы по получению нарезов в канале ствола новым способом. Я сказал, что с точки зрения специалистов лаборатории и технологов завода дело "готово" и можно приступать к внедрению в производство. Боевые качества винтовки сохраняются полностью, внутренняя поверхность ствола получается даже более зеркальной, чем при старом методе, когда нарезы делают с помощью режущего инструмента. А главное - время нарезки сокращается в пятьдесят раз. Инструмент и смазка подобраны.
      - Почему же не делаете нарезку в стволах по-новому? - спросил Ворошилов.
      Ответил, что к новому методу пока очень осторожно относится военная приемка. Она требует более длительных испытаний.
      Кто-то из присутствующих заметил, что надо поддержать заводчан. Климент Ефремович согласился:
      - Дело заслуживает большого внимания, и нужно оказать заводу максимальную помощь.
      Тут, видимо, надо объяснить, в чем заключалось "новшество" в получении нарезов в канале ствола винтовок, которое мы применили в Ижевске, и почему это заинтересовало Наркомат обороны, и вообще, как я оказался на заводе и какую производственную и жизненную школу прошел к этому времени.
      Отца своего я почти не помню. Он был фельдшером, а когда мне исполнилось три года, уехал от семьи куда-то на Урал и там умер, заразившись холерой. Мать учительствовала, но до революции не всегда имела работу. Поэтому мы с сестрой Валей, которая была младше меня на год, в основном жили и воспитывались у нашего деда, кожемяки небольшого кожевенного завода, и бабушки, целыми днями работавшей на огороде, ставшем для нас одним из источников существования.
      Жили мы в селе Крестцы Новгородской губернии, по тем временам довольно крупном. В Крестцах была школа-семилетка, две церкви, тюрьма, больница, несколько каменных зданий, построенных купцами, магазины, аптека, почтовое отделение. В семь лет, а это было в 1914 году, когда началась первая империалистическая война, я хорошо запомнил, как провожали на фронт братьев матери, дядю Сашу и дядю Васю, мобилизованных в солдаты. Уход на войну сразу двух дядей усугубил и без того тяжелое положение семьи: ведь деду было уже около 90 лет, а работяге-бабушке на пятнадцать меньше.
      После Октябрьской революции, в 1917 году, мама вышла замуж во второй раз, теперь за учителя, который оказался очень хорошим человеком и во многом повлиял на нашу с сестрой дальнейшую судьбу. Однако вскоре наш отчим ушел в Красную Армию, а мы с сестрой, так как мать работала в другой деревне, вернулись к деду и бабушке.
      Пришлось мне и сестре помогать старикам по хозяйству. Сеял и рожь и овес, ездил в лес заготавливать дрова, косил траву, сушил сено для лошади и коровы на зиму, возил на поле навоз, жал серпом, обмолачивал урожай, свободно запрягал лошадь. И в одиннадцать лет стал настоящим "мужиком" с крестьянской хваткой. Надо сказать, что эта работа мне нравилась - чувствовал себя нужным человеком.
      После возвращения отчима из армии жить стало легче. Он учительствовал в школе, а в выходные, иногда и в будни, когда был свободен, охотился. В тяжелые годы мы засаливали на зиму даже зайцев и глухарей. Отчим и меня стал брать на охоту. Сначал я ходил в лес без ружья, а потом и с ружьем. Вот тогда-то навсегда полюбил богатейшую природу Новгородской губернии. Вокруг нашего села раскинулись бескрайние леса, где водилось много зверья: белки, зайцы, рыси, волки, медведи, а из птиц - рябчики, вальдшнепы, куропатки белые, тетерева, глухари. Было много болот, причем с обширными трясинами: идешь, бывало, а почва под тобой колышется, словно дышит. Обилие клюквы, брусники, черники, малины, земляники, грибов дополняло богатство этой истинно русской флоры и фауны. Ну а нам к тому же все это было подспорьем - соленых и сушеных грибов и ягод хватало на всю зиму и весну.
      Николай Иванович вместе с матерью настоял, чтобы я закончил не только "семилетку", но и "девятилетку", хотя обе давали тогда среднее образование. Учился я в школе "Зорька", что находилась в Маловишерском уезде, примерно в 25 километрах от нашего села. Эта школа - до революции женская гимназия - стояла отдельно в лесу. Ближайшая деревня - в трех километрах. Классы размещались на первом этаже, на втором жили девочки, а нас, ребят, расселили в избах, разбросанных вокруг школы. Нашими учителями были преподаватели женской гимназии - высококвалифицированные и исключительно интеллигентные педагоги. Правда, и очень далекие от политики.
      Школа жила по принципу самообслуживания. Еду привозили родители. А так как эти годы, 1923-й и 1924-й, были голодными, мы в основном "сидели" на постных щах, картофеле и овсяном киселе.
      В школе я вступил в комсомол. Основная общественная работа: стенная газета, спортивные соревнования и антирелигиозная пропаганда. Стенгазету и спорт в школе любили. А вот с антирелигиозной пропагандой не все было ладно. Часто дело кончалось так, что нас просто в деревнях колотили. Однако были и успехи.
      После завершения учебы мы получили дипломы педагогов - школа "Зорька" была с педагогическим уклоном. Но на преподавание меня не тянуло. Когда-то я мечтал стать лесничим. Теперь же, имея некоторые спортивные успехи (в школе очень увлекался физкультурой), я решил поступить в институт физкультуры. Но не получилось. В то время в институты принимали главным образом детей рабочих. А в институт физкультуры, который находился в Ленинграде, выделили лишь два места на всю Новгородскую губернию. Выбрал механический индустриальный техникум в Новгороде. В него и сдал экзамены.
      Учителя в техникуме были старой закалки, как специалисты очень сильные. Особенно запомнился теплотехник - инженер Соловьев, участвовавший в проектировании и строительстве крупных энергетических сооружений, в том числе и первенца гидростроя - Волховской гидростанции. Так что требования к нам со стороны преподавательского состава были очень высокими. Почти весь период учебы мне пришлось быть секретарем комсомольской организации техникума. Партийной организации в техникуме не было. От горкома к нам прикрепили одного члена партии - рабочего, хорошего человека, который давал нам, комсомольцам, соответствующие наставления. Особенностью работы комсомольской организации в техникуме было то, что она влияла на многие вопросы, такие, например, как распределение стипендий, учащихся - на практику, направление после окончания учебы на тот или иной завод и на многое другое. Руководство техникума, будучи беспартийным, прислушивалось к мнению комсомольской организации.
      Обычная перспектива после окончания техникума - работа на одном из фарфоро-фаянсовых заводов Новгородской губернии механиком по ремонту оборудования либо "самоустройство" на машиностроительные ленинградские заводы. Ленинград от Новгорода всего в двухстах километрах, а город, как известно, индустриальный. Но в 1928 году впервые группу техников отправили на Урал.
      XV съезд ВКП(б), состоявшийся в декабре 1927 года, наметил меры по дальнейшему укреплению обороны СССР и повышению боевой мощи Вооруженных Сил. В решениях съезда записано: "Учитывая возможность военного нападения со стороны капиталистических государств на пролетарское государство, необходимо при разработке пятилетнего плана уделить максимальное внимание быстрейшему развитию тех отраслей народного хозяйства вообще и промышленности в частности, на которые выпадает главная роль в деле обеспечения обороны и хозяйственной устойчивости страны в военное время".
      Важная роль в оборонном потенциале страны отводилась Сибири и Уралу. Это в какой-то мере предопределило и нашу судьбу. Мы поехали на одно из крупнейших уральских военных предприятий, которое тогда называлось "Ижевские оружейный и сталеделательный заводы". В группе, где оказался и я, насчитывалось шестнадцать специалистов. Из последующего выпуска к нам прибыло еще десять человек. Так что коллектив новгородцев здесь оказался довольно солидным.
      Завод в Ижевске имел давнюю и славную историю. Его построили около двухсот лет назад на берегу реки Иж, давшей название появившемуся здесь поселку, а затем и городу. Завод слил в себя как бы два производства сразу: металлургическое и оружейное. Это было единое предприятие, так как выплавлявшийся металл шел прежде всего на изготовление оружия - винтовок и охотничьих ружей. Уже в Отечественную войну 1812 года здесь наряду с Тульским заводом выпускались ружья, которыми уничтожалась "великая армия" Наполеона.
      В одном из отчетов того времени об Ижевском заводе говорилось: "Прекрасная плотина и прекрасная каменная фабрика, в которой работает 2070 человек, приготовляя сами для себя и железо, и уклад, и сталь, и потом из сих продуктов сами же выделывают отличные ружья, для лафетов - оковку и другие железные изделия. И построение и механизмы везде весьма прочны, удобны, безопасны и приспособлены к понятиям мастеровых. Так, например, нельзя не подивиться шустовальной машине, изобретенной покойным механиком надворным советником Собакиным, которой простота и польза заслужила внимание даже иностранцев. Заслуживает особого внимания, что стараются все производить посредством машин, дабы уменьшить занятие рук человеческих. Первенство и превосходство сего завода перед всеми другими очевидно..."
      В последующем завод расширялся и усовершенствовался. В годы гражданской войны, несмотря на большие трудности, ижевцы поставляли Красной Армии от 500 до 1000 винтовок в сутки. Сохранилась телеграмма В. И. Ленина, которая была прислана в это время на завод: "Совет Рабоче-Крестьянской Обороны, заслушав сообщение Чрезкомснаба о доведении ежедневного выпуска винтовок Ижевским заводом до одной тысячи, постановил: благодарить ижевских рабочих и служащих Ижевского завода от имени Рабоче-Крестьянского правительства за ценную поддержку, оказываемую ими Красной Армии. Председатель Совета Рабоче-Крестьянской Обороны - Ленин".
      В 1928 году, когда мы прибыли на Ижевский завод, он уже представлял собой огромный комбинат, который занимал площадь в несколько десятков квадратных километров и состоял из большого числа цехов, каждый из которых равнялся подчас целому заводу. Основная продукция - качественный металл, предназначавшийся, как и в прежние времена, для производства оружия, которое сам завод и выпускал. Поставка металла шла и многим другим заводам, главным образом производившим оружие. Изготовляли и прокат, проволоку, металлические ленты, цепи для сельскохозяйственной техники и т. п. Это составляло сотни наименований изделий и шло для самых разных целей. Завод имел свое станкостроение, главным образом специальное, прежде всего для производства винтовок и охотничьих ружей. Часть станков, во многом универсальных, ижевцы поставляли другим предприятиям; эти станки знали все машиностроители страны. Ко времени нашего прибытия начало действовать опытное производство, связанное с выпуском первых советских мотоциклов. В общем, предприятие не только огромное, но и универсальное по назначению.
      Сам Ижевск - типичный уральский город с 70-80 тысячами жителей. Деревянные домики в три-четыре окна разбросаны на обширной территории. У большинства рабочих - свои огороды, держали также коров и свиней. Имели и лошадок. Зимой, когда замерзал заводской пруд, устраивали по льду гонки на санях. Лошадьми пользовались и при заготовке дров, для вспашки огородов и загородных участков. Центральные улицы вымощены булыжником. На других, ближе к центру, - деревянные тротуары. Был театр, где проходили собрания. Обком партии, Совет Народных Комиссаров Удмуртии и Центральный Исполнительный Комитет этой автономной республики занимали трехэтажное здание неподалеку от театра. В городе имелся летний сад, два кинотеатра, а также клуб инженерно-технических работников, в котором работал драматический кружок, струнный оркестр, а на втором этаже бильярдная. Сюда частенько заглядывали и мы, новгородцы, да и многие инженеры и мастера тоже проводили свой досуг здесь. Платили нам, молодежи, неплохо, поэтому в течение года мы расселились по частным квартирам, а некоторые обзавелись и семьями.
      Работать я начал в отделе труда и зарплаты, выполняя обязанности техника-хронометражиста. Дело, конечно, нужное и важное, но очень своеобразное. Находясь в цехах, я замерял секундомером загрузку рабочих на различных операциях, чтобы более точно устанавливать нормы выработки. С точки зрения изучения производства это оказалось для меня очень полезно. Видел организацию как бы изнутри, ее сильные и слабые стороны. Вместе с тем чувствовал, что рабочие к моим стараниям относятся как-то настороженно - ведь я наблюдал за каждым их шагом и, казалось, выискивал только недостатки. Долго заниматься этим в силу своего характера я не смог и попросил перевести меня на другой участок. Стал конструктором-чертежником в опытном производстве мотоциклов. Это дело оказалось мне по душе.
      Руководил производством Петр Владимирович Можаров, грамотный инженер и энтузиаст. Могучего сложения, очень подтянутый человек, он не только знал досконально мотоцикл, но и водил любую его марку. К чертежной доске нас не допускали до тех пор, пока и мы тоже не изучили мотоцикл в совершенстве и не научились хорошо ездить на нем. Конструкторское бюро было небольшим: пятнадцать человек работали за чертежными досками и пятнадцать слесарей-водителей занимались изготовлением опытных образцов. Рабочие исключительно высокой квалификации знали до последней шайбы не только собственноручно изготовленные мотоциклы, но и многие заграничные модели, закупленные в Германии, Англии, Америке и некоторых других странах.
      В декабре 1928 года из опытного производства вышли первые советские мотоциклы, получившие наименование "Иж-1".
      Вскоре состоялся пробег, который показал хорошее качество созданных машин. На выставке мотоциклов, устроенной на Красной площади в Москве, иностранцы отказывались верить, что все они созданы на советском заводе, да еще в такой короткий срок. Серго Орджоникидзе, посетивший выставку, поздравил П. В. Можарова с успехом и посоветовал заняться дальнейшим усовершенствованием мотоциклов.
      Однако к концу 1929 года опытное производство их перевели из Ижевска в Ленинград. Уехал туда и П. В. Можаров, а с ним несколько крупных специалистов. Мы сильно переживали случившееся, так как работа была очень интересной. Чутье подсказывало нам, что Ижевский завод - очень подходящее место для изготовления мотоциклов. Так оно в конце концов и вышло. Через четыре года в Ижевске вновь появилось мотоциклетное конструкторское бюро, а затем началось и серийное производство мотоциклов. Снова состоялся пробег, который завершился рапортом заводчан: "Мы поехали в Москву для того, чтобы доложить наркому тяжелой промышленности товарищу Орджоникидзе об успешной работе нашего завода. Завод не только перевыполняет программу, но и дает стране машины хорошего качества. Доказательством служит наш пробег. Мы проделали весь путь без единой аварии".
      Мотоциклетное производство "на Ижевском заводе развивалось и дальше. Создавались новые марки мотоциклов, все более совершенные. Однако начавшаяся война потребовала переключиться на выпуск другой продукции. Производство мотоциклов возобновилось уже после войны. Ижевск все же стал "мотоциклетной державой". Мотоциклы, которые выпускает сейчас завод, пользуются славой не только в нашей стране, но и за рубежом.
      Когда Можаров уехал, нас перевели в конструкторское бюро охотничьих ружей. Здесь всем заправлял самородок-изобретатель и прекрасный человек Иван Иванович Берестов. В ту пору ему шел уже седьмой десяток лет, и он очень старался, чтобы мы глубоко познали свою новую профессию. Каждый занимался конструкцией одной или нескольких деталей ружья, исходя из общей задумки, которая рождалась в талантливой голове Ивана Ивановича. Сообща обсуждали и одобряли сделанное, составляли технологическую карту для изготовления. Помню эти прекрасной отделки и великолепного боя ружья.
      Берестова мы любили, как родного отца, потому что он был очень доброжелателен к нам, молодым людям, и без утайки поверял свои секреты. Человек был открытый, и мы делились с ним своими душевными тайнами.
      Недолго, однако, пришлось поработать и в этом коллективе. По рекомендации райкома комсомола меня вскоре перевели в заводоуправление - заведовать отделом по работе с молодыми специалистами. В зарплате это была большая прибавка, я почти "выравнивался" с заместителем директора завода, но то, чем пришлось заниматься, оказалось не совсем по душе - тянуло к производству, конструированию. Все же и тут, считаю, сделал что-то полезное. По просьбе молодых техников, с которыми теперь я постоянно общался, стал хлопотать об открытии вечернего института. Мы понимали, что, работая на таком гиганте, каким являлся в то время Ижевский завод, надо иметь более глубокие и обширные знания по разным вопросам.
      Большую помощь в организации вечернего института оказали нам, молодым техникам, областной комитет партии и директор завода А. И. Быховский. Из Удмуртского обкома ВКП(б) и от дирекции завода пошло ходатайство в Народный комиссариат тяжелой промышленности, которому подчинялся тогда завод, об открытии такого института. И оно было удовлетворено. Выделили специальное здание для института, подобрали специалистов для преподавательской работы. Решили и многие другие вопросы. Специалисты старой школы сомневались, что из этого что-то получится. Инженер Ф. Ф. Соколов, работавший в техническом отделе, крупный специалист-инструментальщик, говорил, что работать полный день, а вечером учиться - очень сложно. Вряд ли так можно получить солидные инженерные знания. Однако, как показало время, опасения были напрасны.
      Мудро поступил наркомат, сделав новое вечернее учебное заведение филиалом Ленинградского военно-механического института, накопившего значительный опыт в подготовке кадров необходимого нам профиля. Это был первый технический институт в Удмуртии; в последующем он стал самостоятельным заведением с дневным и вечерним отделениями. Вместе с другими техниками-механиками я тоже стал учиться в нем.
      В 1931 году, во время моей работы в отделе, занимавшемся молодыми специалистами, я был принят кандидатом в члены ВКП(б), каковым оставался до 1936 года в связи с тем, что прием в партию был временно прекращен. В декабре 1936 года, когда возобновился прием в партию, я стал членом ВКП(б). Хочу подчеркнуть, что всегда любил не только производственную, но и общественную работу. На заводе был секретарем объединенной комсомольской организации, в которую входили члены комсомола всех заводских научно-исследовательских лабораторий. Активно участвовал в республиканской, городской и заводской печати, выступая главным образом по вопросам технического прогресса. А потом, когда стал уже директором Ижевского машиностроительного завода, был избран депутатом Верховного Совета СССР, членом Удмуртского обкома ВКП(б), а позже, уже работая на других должностях, избирался членом ЦК КПСС.
      Из отдела по работе с молодыми специалистами я, тяготея к производству и исследованиям, попросил перевести меня в лабораторию, где занимались проблемой резания металлов. Лабораторией руководил энтузиаст этого дела инженер Николай Александрович Сафонов. Свой опыт и знания он охотно передавал молодежи. Работа в лаборатории велась с размахом, ее результаты признавались не только на нашем, но и на других машиностроительных заводах. Своя металлургия позволяла подбирать или заказывать для лаборатории любой металл, а также любую марку стали для инструментов, которые мы изготовляли сами. Рабочие-станочники оказались такими же умельцами, как и начальник лаборатории, и с ними я быстро подружился, особенно одних со мною лет Митей Ютиным и более старшим по возрасту фрезеровщиком Васей Коротаевым. В лаборатории работали и изобретатели-самородки вроде Григория Панкова, которые вносили много предложений, ускорявших обработку металла.
      Нас, молодых, в этом коллективе учили не только рисовать схемы и диаграммы, но и работать почти на всех типах станков, что мне особенно нравилось и что, могу сказать уверенно, очень пригодилось в дальнейшем, когда перешел на руководящую работу. Для меня и моих товарищей лаборатория по обработке металла резанием стала замечательной школой, дав как бы новое направление в деятельности. Работая на станках, мы внимательно присматривались к "поведению" того или иного инструмента, степени его "содружества" с различными марками металла. Очень много бывали в цехах, проверяли данные, полученные в лабораторных условиях. Все это позволяло не только глубоко познать теорию резания (а в то время наиболее крупной работой в этом направлении считалась книга американца Тейлора "Теория резания металла"), но и почувствовать "поведение", узнать возможности тех или иных типов станков. Изучали мы и инструментальные стали, в тонкостях познавая способы их варки и термообработки на металлургическом производстве. Постепенно превращались в высококвалифицированных металлургов и машиностроителей. Сочетая работу в лаборатории с учебой в вечернем институте, некоторые из нас преподавали в созданном на заводе вечернем техникуме.
      Многие данные, полученные в лаборатории, стали со временем появляться в специальных журналах, таких, например, как "Станки и инструмент", "Техническое нормирование", "Машиностроение" и других. В одной из книг по теории резания, выпущенной в качестве учебника для институтов, впервые была опубликована формула Сафонова-Новикова, суть которой заключалась в установлении скоростей резания для фрезерования. Формул подобного рода ни в каких книгах и журналах до этого не было. Это объяснялось, на мой взгляд, тем, что эксперименты, в результате которых выявлялись закономерности фрезерования, стоили слишком дорого и могли проводиться только в тех условиях, в каких работали мы.
      Для широкого круга читателей хотел бы пояснить суть и важность этого дела. В то время теорию резания металла преподавали как специальный предмет во всех институтах соответствующего профиля. Только глубоко зная эту проблему, можно установить оптимальную скорость резания или время обработки деталей на станке. Ведь деталь могла вращаться очень быстро, что позволяло столь же быстро снимать с изделия стружку, а значит, на первый взгляд, и быстро его обрабатывать. Но это кажущаяся выгода. На деле высокая скорость вращения приводила к частой смене инструмента из-за его ускоренного износа. Одна лишь многократная перестановка инструмента, не говоря уже о времени на переточку, "съедала" все, что выгадывали в результате высокой скорости резания. Если же поступить по-другому - вращать деталь медленно, добиться высокого качества изделия и "сохранить" режущий инструмент, - тогда намного снижался выпуск продукции. Убыточно для производства. Только правильное соотношение между скоростью резания и производительностью труда являлось оптимальным вариантом.
      Сколько факторов, от которых зависит оптимальная скорость резания? Тут важны и марка стали, из которой изготовлен инструмент, и твердость обрабатываемого металла, и время, нужное для смены инструмента и изделия, для заточки резцов, и т. д. и т. п. Марок металла - сотни, инструментальной стали - тоже, станков различных назначений - неисчислимое множество. А подобрать все нужно, как говорится, в лучшем виде. Поэтому и появились специальные формулы для различных работ на токарных, фрезерных, сверлильных и других станках, что и позволяло достичь оптимальной скорости обработки деталей. К сожалению, и сейчас можно встретиться с фактами, когда теорией резания пренебрегают, полагаясь лишь на опыт и интуицию рабочего. Такой подход приводит нередко к большим производственным потерям.
      Хочу подчеркнуть, что в те годы, когда создание собственной индустрии в нашей стране было первоочередной задачей, вопросам грамотной обработки металлов придавалось исключительное значение. Тон задавал нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. На большинстве крупных машиностроительных заводов существовали лаборатории, подобные нашей. Был в стране и контрольный орган - так называемый "Оргметалл", представители которого часто бывали на заводах, проверяя, как осуществляются на практике те или иные рекомендации, и помогая добиваться постоянного прогресса в этих вопросах. В конце 20-х и в 30-х годах каждому заводу устанавливали твердый план по повышению производительности труда, а главным резервом тут были наилучший режим резания металлов и сокращение сроков установки и закрепления обрабатываемых изделий. В наши дни многое изменилось. Механизация и автоматизация производства открыли новые пути в повышении производительности труда, а дальнейший технический прогресс сулит еще большие выгоды. И все же еще много мест, где теория и практика резания металлов остаются важнейшим условием рационального и экономного ведения хозяйства. И не стоит забывать старый, но весьма полезный опыт.
      Наша учеба в вечернем институте, проводившаяся по программе Ленинградского военно-механического института, завершилась в 1934 году. Из Ленинграда приехала комиссия во главе с заместителем директора института. Ученым секретарем этого института был в то время П. Тропкин, который с началом войны стал заведовать секретариатом Наркомата вооружения СССР, пробыв в этой должности более 20 лет. В комиссию входили ряд крупных ученых, в большинстве преподававших в высших учебных заведениях еще до революции. Члены комиссии, видимо, не очень были уверены, и не без оснований, в глубине наших знаний. Поэтому защита дипломов началась с продолжительных многочасовых бесед с каждым и сразу по всем курсам и предметам, которые мы изучали. К защите дипломного проекта допускался только тот, кто успешно выдерживал этот исключительно изнурительный экзаменационный марафон.
      В числе других со мной беседовал известный преподаватель военно-механического института и крупный специалист в области резания металлов Н. С. Поликарпов. Ему я и доложил о закономерностях фрезерования, а также полученной нами формуле, учитывающей твердость обрабатываемого металла, качество инструмента, его стойкость при разных скоростях резания и т. п. Попутно заметил, что таких данных в учебниках пока нет. Рассказал и о другой формуле, связанной с "отрезными" работами, что также, по моему мнению, факт совершенно новый. Все эти материалы, закончил я, опубликованы в технических журналах.
      - Я с ними знаком, - заметил Поликарпов, - работу вы проделали действительно большую и важную, но позвольте высказать сомнение в правильности формулы, выведенной вами для определения скоростей фрезерования.
      - Формула правильная, - возразил я, - она подтверждена многочисленными экспериментами и применяется на практике рабочими.
      Однако профессор повторил, что он на этот счет имеет свое мнение. Я вновь пытался возразить, привел соответствующие аргументы. Но члены комиссии лишь улыбались, наблюдая за моими попытками "опровергнуть" сомнения профессора.
      Решили так: Поликарпов пойдет со мной в лабораторию и познакомится со всеми исходными и экспериментальными материалами. Знакомство это убедило ученого, что все сделанное нами "покоится" на строго научной основе и мы действительно сказали новое слово в теории и практике резания металлов. Пожав руку, профессор поздравил меня с проделанной работой и подарил новую, изобретенную им логарифмическую линейку, которая позволяла получать ряд дополнительных данных в сравнении с существовавшей. На защите диплома Поликарпов неожиданно для меня сказал:
      - Я думаю, что товарищ Новиков давно готовый инженер.
      Так я стал инженером, получив диплом с отличием об окончании Ленинградского военно-механического института, хотя ни разу не был в стенах этого учебного заведения ни в то время, ни после. На заводе дипломы инженеров получила одна треть из сдавших экзамены: это объяснялось исключительно строгим подходом государственной комиссии. Остальные товарищи продолжили учебу, углубляя свои знания, и защитили дипломы на следующий год.