Убийцы Гора

      Я мечом перерезал удерживающие Мипа в седле кожаные ремни безопасности и снял его с мертвой птицы.
      Затем я вытащил торчащий у него в спине короткий нож. Нож профессионального убийцы, по рукояти которого, извиваясь, пробегала надпись:"Я искал его. И я его нашел".
      Я поднял Мипа на руки. Он открыл глаза.
      - Что с тарном? - едва слышно произнес он.
      - Зеленый Убар мертв, - ответил я.
      Мип закрыл глаза, и между ресниц у него заблестели слезы.
      Он протянул слабеющую руку к тарну, и я уложил его рядом с неподвижным телом птицы. Он обнял за шею мертвое, до последнего дыхания остававшееся ему верным существо и прижался лицом к его серовато-желтому клюву. Плечи его сотрясались от рыданий. Мы отошли в сторону.
      Через некоторое время не отходящий от меня ни на шаг арбалетчик заговорил с Мипом.
      - Это была настоящая победа, - сказал он.
      Мин только плакал.
      - Зеленый Убар, - бормотал он. - Зеленый Убар.
      - Пошлите за медиком, - крикнул один из стоящих рядом.
      Арбалетчик отрицательно покачал головой.
      Мип уже лежал мертвым, склонив голову на шею мертвой птицы, которую он привел к их общей последней победе.
      - Он правил отлично, - заметил я - Просто не верится, что он был просто тарноводом.
      - Много лет назад, - сказал арбалетчик, - был один наездник на гоночных тарнах. В очередном заезде, пытаясь обойти соперника, он не рассчитал дистанции и был выброшен из седла страшным ударом о верхний край кольца. Затем на него посыпались удары несущихся следом тарнов, и только потом он упал на землю. После этого он ещё выступал один-два раза, не больше. Он начал сомневаться в своем глазомере, чувстве времени. Он стал бояться висящих у него на пути колец и даже самих птиц. Его вера в себя, мастерство, выдержка - все ушло.
      Остался только страх, смертельный страх перед скоростью, гонкой, что, в общем, в его ситуации вполне объяснимо. Больше участия в состязаниях он не принимал.
      - Это Мип? - спросил я.
      - Да, - ответил арбалетчик. - Было бы неплохо, если бы ты понял, какая смелость от него потребовалась на сегодняшнем выступлении.
      - Он управлял отлично, - сказал я.
      - Да, я видел, - подтвердил стоящий рядом человек из команды стальных. - Он не боялся. В том, как он управлял тарном, не было ни намека на страх. Только уверенность, выдержка и мастерство.
      - И гордость, - добавил его сосед.
      - Да, и гордость, - согласился стальной.
      - Сегодняшнее его выступление, - подхватил другой, - напомнило мне того Мипа, каким он был прежде.
      И правил он так же великолепно. Это был его лучший заезд.
      Собравшиеся вокруг выражали согласие - Значит, он хорошо известен как наездник? - спросил я.
      Люди посмотрели на меня с удивлением.
      - Он был величайшим из наездников, - сказал арбалетчик, печально глядя на маленькую, неподвижную фигуру Мипа, даже после смерти продолжавшего обнимать за шею своего тарна. - Величайший.
      - Разве ты его не знал? - спросил один из стоящих рядом.
      - Для меня он был просто Мип, - ответил я. - Я знал его только под этим именем.
      - Ну так узнай теперь его настоящее имя, - сказал арбалетчик. - Это был Мелиполус с Коса.
      Я обомлел. Мелиполус с Коса стал живой легендой Ара и сотен других городов, где он участвовал в состязаниях.
      - Мелиполус с Коса, - задумчиво повторил арбалетчик - Они с Зеленым Убаром погибли победителями,сказал один из собравшихся.
      Прозвучали два удара судейского гонга, оповещавшего о начале подготовки к девятому заезду - заезду на приз убара.
      Я подобрал короткий нож, оборвавший жизнь Мипа, и заткнул его под ремень.
      Платформы с усаженными на них тарнами уже двигались к стартовым насестам. Подсобные рабочие разбежались по своим местам.
      Я поднял на руки тело Мипа и передал его одному из стальных. Зеленого Убара погрузили на платформу и вывезли с поля.
      Зрители снова рассаживались по местам. Амфитеатр пестрел разноцветьем кастовых одеяний. Наездники устраивались в седлах, застегивая на дисковые замки ремни безопасности По рядам сновали торговцы с лотками, торопясь воспользоваться затишьем между заездами. Небо было ясным и чистым, солнце светило во всю мощь - лучшей погоды для состязаний не придумаешь.
      На громадной висящей на разделительной стене доске, предназначенной для вывешивания результатов состязаний, напротив графы восьмого заезда победителем значился Зеленый Убар и его наездник - Мелиполус с Коса. Уже много лет эта пара не украшала списки победителей состязаний.
      Менициус из команды желтых, конечно, тоже будет участвовать в девятом заезде. Его тарн Черная Стрела был действительно одним из лучших на всем тарновом дворе стадиона; выносливый и быстрый, он вполне оправдывал свое имя. Темно-красное оперение его правого крыла было обесцвечено и выглядело седым, опаленное несколько лет назад, как мне рассказали, кислотой одним из наездников серебряных. Хорошая птица, достойная уважения. Но я надеялся, что Убар Небес, которого я занес в списки участвующих в заезде от команды стальных, сумеет его одолеть.
      Основное соперничество на этом этапе состязаний разгорелось между желтыми и стальными. Девятый заезд - заезд на приз убара - был не просто почетным, но и во многих отношениях решающим: по нему опреде-' лялся победитель не только сегодняшнего дня состязаний, но и всего сезона, поскольку он знаменовал собой завершение Праздника Любви и закрытие спортивного сезона.
      Я посмотрел на ложи убара и верховного служителя посвященных Комплициуса Серенуса. Обе они были украшены в цвета группировки зеленых. Интересно, знает ли уже Кернус о том, что произошло на Стадионе Клинков? Сейчас бунт наверняка уже выплеснулся на улицы.
      Я подошел к деревянному информационному табло, на котором люди из обслуживающего персонала стадиона набирали из отдельных букв имена участников заезда.
      - Поставь сюда и имя Гладиуса с Коса, - сказал я.
      Служитель кивнул и начал быстро набирать мое имя.
      Зрители заревели от удовольствия. Я заметил, что люди
      возле столов тотализатора стали о чем-то торопливо совещаться. Ставки начали резко подниматься Я услышал третий удар судейского гота, нгиц пора было выводить на старт.
      Менициус уже был возле старта, стоя у платформы, на которой возвышалась дрожащая от нетерпения под надетым на неё кожаным колпаком Черная Стрела - замечательная темно-красная птица, настоящий король на тарновом дворе желтых.
      Вокру! платформы Менициуса из Порт-Кара стояла охрана из таурентинов.
      Я приблизился к ним, но не сделал попытки пройти сквозь их ряды. Менициус с побледневшим, напряженным лицом устраивался в седле.
      - Гладиус с Коса хотел бы побеседовать с Менициусом из Порт-Кара до начала заезда, - обратился я к нему.
      Он не ответил.
      - Отойди отсюда! - резким тоном приказал командир отряда таурентинов.
      - Менициус из Порт-Кара бьы в Ко-ро-ба в прошлом году в ен'варе? - не обращая на него внимания, продолжал я.
      Руки Менициуса, сжимающие уздечку, побелели от напряжения.
      Я вытащил из-за пояса короткий нож и показал ему.
      - Он припоминает воина из Тентиса? - спросил я.
      - Я не знаю, о чем ты говоришь, - огрызнулся Менициус.
      - О, может, он его и не припоминает, - говорил я,поскольку, как я подозреваю, он видел его только со спины.
      - Уберите его отсюда! - закричал Менициус.
      - Обрывок зеленой повязки вполне можно было оставить за день, а то и ча час до этого. Надо признать, Менициус из Порт-Кара отлично владеет ножом убийцы. Бросок, несомненно, был произведен со спины маленького быстрокрылого гоночного тарна, очень маневренного и великолепно подходящего для полета под мосгами
      - Ты сумасшедший! - завопил Менициус. - Убейте его!
      - Первого, кто двинется с места, - прозвучал у меня над ухом суровый голос моего телохранителя-арбалетчика, - моя стрела прошьет насквозь.
      Никто из таурентинов не пошевелился.
      Подсобный рабочий снял с головы Черной Стрелы, тарна желтых, кожаный колпак. Птица расправила перья и гордо подняла голову.
      Отличный экземпляр, ничего не скажешь.
      Мой собственный тарн на платформе у четвертого стартового насеста был уже без колпака.
      Зрители, как обычно, бурно реагировали на появление птиц у стартовых площадок, восхищаясь их крупными головами, мощными и крепкими, как меч, клювами, гордо выпяченной грудью и горящими черными глазами. Один из подсобных рабочих стальных отомкнул замок и снял с ноги моей птицы удерживающую её цепь. Птица, почувствовав свободу, переступила с лапы на лапу, глубоко вонзая когти в деревянную поверхность платформы, сделала пару широких взмахов крыльями, разминая их, и, высоко запрокинув голову, издала пронзительный, дикий крик. Думаю, у многих из присутствующих на трибунах, несмотря на жаркий летний день, от этого воинственного крика-вызова мороз пробежал по коже; и не было, наверное, ни одного, кто не почувствовал бы себя слабым и беззащитным перед гордой, грозной, хищной фигурой моего черного тарна, моего Убара Небес.
      - Пора в седло, - заметил мой неразлучный арбалетчик, и я поспешил к стартовой платформе.
      Как мне сейчас не хватало Мипа с его дружеским советом, всегда верным наставлением; Мипа, неизменно провожавшего меня во все предыдущие заезды, проверявшего напоследок крепление тарновой сбруи и напутствовавшего меня добрыми пожеланиями. Мне снова во всех деталях вспомнились его выступление, его победа, его гибель.
      Я посмотрел на Менициуса, тот упорно не желал встречаться со мной взглядом.
      Я заметил, что ему протянули ещё один нож, какой обычно используют наездники. В правой руке он наготове держал стрекало. На луке седла у него я, к своему немалому удивлению, увидел свернутый в несколько петель хлыстовой нож, который так распространен в ПортКаре: длинный хлыст, в конечной части которого из единого узла расходятся пять длинных, восемнадцатидюймовых ремней, оканчивающихся в свою очередь четырьмя вделанными в них тонкими, узкими стальными лезвиями. Существует довольно много разновидностей хлыстового ножа, от тех, что имеют на ременных кольцах довольно длинные, дюймов по семь-восемь, обоюдоострые лезвия, до тех, которые оканчиваются заточенными с внутренней стороны крюками, позволяющими атакующему разорвать свою жертву на части. У Менициуса был нож первого типа, с обоюдоострыми лезвиями, способный с двадцати футов перерезать человеку горло.
      Я заметил, что таурентины переходят от одного участника соревнований к другому, очевидно передавая им какие-то сообщения. В ответ некоторые наездники выражали яростное возмущение и потрясали вслед таурентинам кулаками.
      - Хорошо бы нам не отстать в этих состязаниях,сказал стоящий у моего стремени арбалетчик.
      Я увидел, как таурентин принес Менициусу небольшую, завернутую в шелковую тряпицу коробочку, которую тот нацепил на пояс.
      - Смотри, - сказал я своему телохранителю, указывая на растворяющихся среди зрителей вооруженных арбалетами таурентинов.
      - Твое дело - гонка, - ответил он. - Об этом мы позаботимся! Там тоже есть наши люди.
      Я поднял своего тарна вверх, и он одним мощным движением крыльев переместился с платформы на стартовый насест.
      Менициус из Порт-Кара не казался больше неуверенным или испуганным; его лицо приобрело спокойное выражение, а на губах заиграла жестокая улыбка. Он посмотрел на меня и рассмеялся.
      Я приготовился к четвертому сигналу судейского гонга. Перед тарнами натянули стартовую заградительную проволоку.
      И тут я заметил, что смягчающее удар покрытие убирается подсобными рабочими не только с центрального кольца, но и с расположенных по противоположным концам летного поля, оголяя их металлические острые, как клинок, края, что никогда прежде не делалось на гоночных заездах и применялось только на состязаниях в мастерстве, да и то лишь в тех случаях, когда борьба шла не на жизнь, а на смерть.
      Отовсюду с трибун раздались протестующие крики и брань представителей абсолютно всех групп болельщиков.
      Наездники, за исключением меня и Менициуса, обменялись тревожными, недоумевающими взглядами.
      - Принеси-ка мне, - обратился я к своему стоящему у края насеста арбалетчику, - из моих принадлежностей там, на разминочной площадке, тачакское бола, веревку для каийлы с набором кайв.
      Он рассмеялся.
      - А я все ждал, - сказал он, - когда ты поймешь, что это не просто состязания, а война.
      Подсобный рабочий тотчас бросил мне на седло увесистый сверток. Я невольно усмехнулся.
      - Мы держали все это наготове, - сказал арбалетчик.
      К подножию стартового насеста подбежал ещё один человек из команды стальных, одержавший победу на одном из первых заездов.
      - Там боевые тарнсмены, - запыхавшись, сообщил он. - Таурентины в полной выкладке. Они собираются у стен стадиона Нечто подобное я и ожидал. Именно эти люди и использовались для нападения на караван Хинрабиусов.
      - Принеси мне еще, - сказал я, - малый тачакский лук и боевые стрелы народов фургонов, те, с зазубринами на наконечнике.
      - Все уже в свертке, - ответил арбалетчик.
      - Как вы догадались все предусмотреть? - удивился я.
      - Это Мип велел, - пояснил арбалетчик. - Он хорошо понимал, какое тебе предстоит состязание.
      Я развернул сверток и осмотрел лук. Он был действительно маленьким, не больше четырех футов длиной и сделан из двух рогов боска, соединенных между собой в наиболее толстой части и укрепленных металлическими, опоясывающими рог в семи местах пластинками и широкими полосками кожи. Тачакский лук по своим характеристикам уступает и длинному луку, и арбалету, однако при действии на коротких дистанциях, особенно при необходимости высокой скорострельности, он представляет собой грозное оружие. Его небольшие размеры позволяют пользоваться им на ходу, из седла, в чем проявляется его преимущество перед более мощным, однако не допускающим свободы действий в обращении длинным луком. В отличие же от арбалета малый лук не требует столь значительных затрат времени на подготовку к стрельбе, поэтому скорострельность его весьма высока. Тачакский воин, например, способен на полном скаку выпустить по мишени одну за другой двадцать стрел всего за какую-нибудь минуту.
      Интересно отметить, что малый "лук никогда не применяется наездниками на тарнах, возможно потому, что живущие в отдаленных от экватора широтах горожане практически незнакомы с каийлой и не видят для себя преимуществ в использовании оружия наземных всадников. А может, это объясняется устойчивыми традициями северян, доверяющих лишь тем видам вооружения, что проверены столетиями, и полагающих, что основным преимуществом наездника на тарнах является дальность действия его оружия, а не скорость и точность. Однако я полагаю, что основной причиной неуважительного отношения наездников к малому луку явля ются именно его небольшие размеры, он кажется им слабым оружием, игрушкой в руке настоящего воина.
      Кто-то из команды стальных, завидя этот лук среди вооружения Гладиуса с Коса, шутливо спросил, не для детей ли этот лук? Понять их было можно, ведь они никогда не передвигались в седле каийлы и не имели дела с тачаками Мне же кажется, что боевые действия в седле каийлы и в седле тарна имеют между собой много общего и малый лук так же достоин использования в горианском небе, как и в южных степях Кроме того, я много времени уделил, тренируя моего тарна выполнять команды, подающиеся голосом, а это в значительной мере освобождало мне руки для оружия. Обычно тарнов приучают к одной команде - "табук", означающей "охотиться". К тому же мне хотелось научиться пользоваться, сидя в седле летящего тарна, легким тачакским копьем. Наездники весьма часто берут с собой в воздух притороченное к седлу тарна длинное горианское копье - действительно грозное в умелых руках оружие, но весьма громоздкое и маломаневренное, больше, по-моему, подходящее пехотинцу. Как род войск наездники на тарнах несколько сотен лет назад вышли из наземных вооруженных сил. Однако мне кажется, что даже при столь качественной перемене в условиях и специфике ведения ими боевых действий в их вооружении мало что изменилось. они лишь стремились усовершенствовать свое мастерство и выработать какие-то новые приемы применительно к изменившимся условиям, но ни в коей мере не пересмотреть своего отношения к самому вооружению. Мне всегда очень хотелось иметь свою собственную группу наездников, которую я сумел бы обучить обращению с совершенно новыми для тарнсмена и, безусловно, полезными видами оружия, но такой возможности у меня не было, и даже в Ко-ро-ба, моем родном городе, к моим идеям относились без достаточного внимания Я приторочил тачакский роговой лук и колчан со стрелами к седлу, уложив под рукой веревки и бела Меч, как обычно, был при мне, а геперь я присоединил
      к нему ещё нож убийцы, извлеченный мной из спины несчастного Мипа, и тачакские седельные кайвы.
      Со своими приготовлениями я едва не пропустил сигнал судьи к началу гонки, вслед за которым заградительная проволока, натянутая у тарнов перед грудью, упала на землю.
      Птицы все, за исключением моей собственной, рванулись в воздух, оглашая воздух пронзительными криками и шумом мощных взмахов заработавших крыльев.
      - На месте! - крикнул я, и мой тарн, с горящими глазами, дрожа от возбуждения, остался на стартовом насесте.
      У всех находящихся поблизости вырвался крик разочарования. С трибун понеслись улюлюканье и удивленные возгласы.
      Я взглянул на ложу Корпуса, убара города, и в насмешливом приветствии помахал ему рукой.
      Тот смотрел в мою сторону, ничего не понимая, вцепившись в подлокотники кресла.
      - Лети! - закричал, не выдержав, мой арбалетчик.
      - Лети же! - кричали члены команды стальных.
      Девять поднявшихся в воздух птиц уже достигали первого поворота над летным полем.
      Я посмотрел на шесты с двадцатью деревянными насаженными на них головами тарнов, отмечавших количество кругов заезда. Заезд на приз убара самый длительный по времени и самый утомительный для птиц в состязании тарнов. Но и приз за победу велик - тысяча двойных золотых монет.
      - Лети! - скандировали на трибунах болельщики.
      Я рассмеялся и прижался к шее моего тарна.
      - Ну, Убар Небес, - сказал я измучившейся от ожидания птице, - пора!
      С пронзительным воинственным криком единым взмахом мощных черных крыльев боевой тарн Ко-ро-ба ушел в небо Я сильнее прижался к его шее, пряча голову от хлещущего мне в закрытое маской лицо, рвущего на мне одежду потока воздуха Зрительские трибуны мгновенно слились для меня в единую пеструю, проно сящуюся внизу полосу. Меня наполнило чувство ликования.
      Мне хотелось, чтобы идущие впереди меня тарны к тому моменту, когда я их догоню, уже не летели одной группой, чтобы мне не бороться с ними за первенство при одновременном старте, где все лишь мешают друг другу, а обходить их одного за другим, если это, конечно, удастся. Я был уверен, что наездники получили указания Кернуса следить за тем, чтобы я в этом заезде не выиграл; очевидно, это было их главной задачей. Одному тарну весьма сложно блокировать сопернику проход через кольцо, но две птицы, действующие согласованно, великолепно справляются с этой задачей. А кроме того, отстав на старте, я хотел выявить среди участников заезда человека, в функции которого будет входить нейтрализация любого противника, создающего препятствия для достижения Менициусом победы. В том, что такой человек непременно участвует в заезде, я не сомневался.
      И, наконец, я хотел как можно дольше оставаться позади Менициуса: меня нисколько не прельщала перспектива позволить ему раньше времени оказаться у меня за спиной с ножом в руке.
      К окончанию первого круга я уже догнал идущую последней птицу и, выбрав удобный момент, обошел её ничего не подозревающего тарнсмена, вспомнившего о моем существовании, только когда на лицо ему упала тень от пронесшегося у него над головой тарна.
      Трибуны огласились восторженными криками.
      Это привлекло внимание идущего восьмым наездника, выступающего за золотых, и он, обернувшись в седле, устроился таким образом, чтобы держать меня в поле зрения.
      К удивлению зрителей, но вовсе не к моему собственному, он начал управлять птицей так, чтобы я не мог его обойти, при этом сам значительно теряя в скорости.
      Едва же мы подошли к первому из серии центральных колец, его красивый, редкой тропической породы тарн, доставленный, очевидно, из южных джунглей Картиуса, сделал полуоборот, выставив вперед когти и загородив
      проход через кольцо широкими, мешающими нашему движению взмахами крыльев Мой тарн ударил его, не сбавляя скорости, отшвыривая со своего пути клочья разноцветных перьев, и черной молнией прошел через кольцо.
      Я даже не оглянулся Публика была поражена.
      Седьмой наездник, очевидно опытный мастер, выступал без нарукавной повязки, свидетельствующей о принадлежности к какой-то команде, действуя, по-видимому, по указанию убара или же просто желая побороться за первенство самостоятельно Он упорно, кольцо за кольцом, загораживал мне проход, хотя и не действуя столь открыто, как его предшественник.
      Я не мог не признать его мастерства; он, казалось, сосредоточил все свое внимание только на мне, забыв об остальных противниках. И все же мой тарн был более проворным и быстрее реагировал на команду, поэтому, несмотря на позиционное преимущество, моему противнику приходилось прилагать немало сил и умения, чтобы не пропустить меня вперед. Мы оба постоянно наращивали скорость и, поневоле действуя совместными усилиями, оставили позади тарна серебряных и ещё одного наездника без опознавательной повязки. Теперь мой противник шел пятым, а я шестым. Впереди нас были синие, красные, зеленые и выступающий за желтых Менициус. Вдруг за спиной у себя я услышал полный дикого ужаса крик одного из идущих за мной наездников, очевидно отброшенного соперником в сторону самого кольца и напоровшегося на его острые кромки. У меня по телу пробежала дрожь: лишенные защитной оболочки кромки кольца настолько остры, что на той скорости, на которой проходят гонки, способны разрубить наткнувшегося на них всадника или его птицу на части.
      Я обернулся на шесты с деревянными изображениями голов тарное. Оставалось все1 о одиннадцать кругов Я бы мог, конечно, обошать идущего впереди меня соперника, но из-за лишенных защитной оболочки колец это означало бы подвергать огромной опасности и
      нас обоих, и наших тарнов. Я думаю, ему не больше моего хотелось убивать мою птицу или обрекать на смерть меня самого. Одно дело, ставить блоки при защищенных кольцах, и совсем другое-устраивать настоящее сражение перед висящими в воздухе клинками мечей, что сейчас собой, собственно, и представляли острые края колец.
      Я чертыхнулся: обычные мои надежные обходные маневры не срабатывали. И тут мне пришло в голову, что, несомненно, и многие другие участники состязаний изучали манеру поведения Гладиуса с Коса на гонках, как тот в свою очередь изучал их. Однако, к моему сожалению, идущий впереди меня наездник был ветераном гонок на тарнах и почти не выступал на Стадионе Тарнов в Аре, очевидно значительно чаще принимая участие в состязаниях у себя в Торе. Я никогда не видел его в небе, и Мип ничего не рассказывал мне о нем. Если же он изучал манеру поведения на гонках Гладиуса с Коса, значит, он наверняка обратил внимание на мои излюбленные приемы. Поэтому, хотя это было очень непривычно и противоречило всем моим инстинктам, я решил в следующий раз пройти через кольцо не в правой верхней его части, а в левой нижней. Однако и тут меня ждало разочарование: соперник словно чувствовал каждый мой маневр, и снова я миновал кольцо, идя у него в хвосте.
      Сомневаюсь даже, что для него составило хоть малейшую трудность разгадать мой маневр, вряд ли он вообще сознательно подходил к рассмотрению моей тактики: очевидно, его понимание моих действий опиралось на какое-то прирожденное чутье, к которому добавлялись многолетняя практика участия в состязаниях и внимательное изучение моей манеры ведения гонки, позволяющие ему предугадывать мои дальнейшие шаги. Я знаю, Мип тоже обладал этим редким внутренним чутьем, и у меня не было основания предполагать, что у остальных профессиональных гонщиков оно отсутствует. Я уже начал сожалеть о том, что так опрометчиво и самоуверенно затянул со стартом. Менициус на Черной Стреле попрежнему лидировал.
      Тут мне на память пришел разговор с Мипом, воспоминание о котором внезапно обожгло мой мозг.
      - Что делать, если твой противник по счастливой для него случайности или благодаря высочайшему мастерству знает, как ты поведешь себя в той или иной ситуации, чувствует твою манеру поведения? - спросил я тогда у него, не имея в виду ничего конкретного.
      Мы сидели в таверне зеленых, и он, поставив кружку с пагой на стол и рассмеявшись, развел руками.
      - Значит, ты не должен иметь какой-либо определенной манеры поведения, - просто ответил он.
      Я также рассмеялся, восприняв его слова как шутку.
      Однако он уже смотрел на меня совершенно серьезно.
      - Я говорю правду.
      На шестах оставалось четыре деревянные головы тарна с одной стороны летного поля стадиона и четыре с другой. Итого всего восемь поворотов, четыре полных круга. Медлить больше нельзя. Нужно что-то срочно предпринять. Я решил сбить своего настойчивого соперника с толку и перед очередным проходом через кольцо устроить для него небольшой спектакль, начав действовать вне всякой логики.
      Я резко сбросил высоту и ушел в сторону, заставив ведущего меня соперника удивленно закрутить головой и невольно попытаться повторить мой маневр. Его тарн тут же сбился с ритма, и уже за спиной я услышал пронзительный крик идущей за мной вслед птицы, столкнувшейся с тарном моего соперника, и яростные проклятья их наездников.
      К тому времени, когда на шестах оставалось семь деревянных голов тарнов, я догнал наездника синих, идущего четвертым.
      Птица его была сильнее тарна наездника из Торы, но в мастерстве он явно ему проигрывал. Я легко обошел его у очередного кольца, сделав вид, будто собираюсь пройти его в левой нижней части, и резко бросив свою птицу вправо вверх. Пытаясь поставить мне блок в оши бочно выбранной им позиции, он так старался, что едва не напоролся на острый край кольца, и после того как его изумленная птица, не выдержав, свернула у острой кромки в сторону, ему пришлось возвращаться заново и проходить через то же кольцо.
      Крики зрителей на трибунах переросли в настоящий рев, и хотя слов разобрать было невозможно, я расценивал их как выражение восхищения, как в данной ситуации я, вполне естественно, и должен был их воспринимать.
      И тут я внезапно услышал свистящий звук над головой и пригнулся к седлу. Выпущенной из арбалега стрелы я не увидел, но сам звук мне был хорошо знаком.
      Вслед за ним донеслись ещё два угрожающих свистящих звука стрел.
      - Давай! - закричал я - Давай, Убар Небес!
      Птица, забыв об опасности, рванулась вперед.
      Краем глаза я заметил около пятидесяти тарнсменов, расположившихся за задними рядами трибун, на верхнем крае стены стадиона, дожидающихся, когда я подойду поближе.
      - Давай, Убар Небес! - кричал я. - Давай! Вперед!
      Птица мчалась изо всех сил.
      И тут я, к своему ужасу, увидел, что оба шедших впереди наездника красных и зеленых - идут к кольцу вровень, постепенно замедляя движение, готовясь заблокировать мне проход через центральное кольцо.
      У зрителей вырвался единодушный вопль возмущения.
      Я не сразу догадался, что они затевают, но то, что один из наездников выступал за зеленых, открыло мне глаза на многое. Убар, несомненно оказавший всяческую поддержку зеленым, очевидно, потребовал и от них сделать все возможное, чтобы не дать мне добиться победы. Менициус на Черной Стреле, не отвлекаясь ни на что, шел только вперед.
      Моя птица, как таран, врезалась между двух идущих плотно друг к другу соперниц, и через мгновение со всех сторон засверкали вспышки стрекал, птицы били крыльями и яростно рвали дру1 друга когтями. Тут в нас врезался шедший следом тарн, вероятно синих, а за ним
      птица с наездником из Тора и, возможно, ещё одна или две.
      Наездник зеленых, издав дикий вопль, зажал руками рану на груди у самого горла и потерял контроль над своим тарном. Птица красных выбралась из свалки и продолжила гонку. Красный, как и Менициус и двое других наездников, принимал участие и в восьмом заезде. Это был тот самый тщедушный бородатый человек, голый по пояс, с золотым медальоном на груди.
      Мимо нас прошел тарн серебряных.
      Мой тарн сцепился с птицей, наездник которой выступал без опознавательной нарукавной повязки. Птицы яростно рвали друг друга. Сам я получил хороший удар стрекала, и на какое-то мгновение невыносимая боль затопила мое сознание и погрузила все вокруг меня в темноту. Привели меня в себя мощные удары крыльев птицы соперника. Я открыл глаза и, увидев её нацеленный в меня хищный клюв, механически ткнул в неё стрекалом. Птица отпрянула в сторону, подставляя мне своего наездника, и мы с ним накинулись друг на друга, сражаясь стрекалами, как мечами, и разбрасывая вокруг настоящие фонтаны ослепительных искр. Мы были уже у самого кольца, и соперник, не выдержав, отвел свою птицу в сторону. Мой тарн рвался довести поединок до победного конца, но я удержал его.
      - Вперед, Убар Небес! - крикнул я - Вперед!
      Перед нами оставались три птицы - красных, серебряных и желтых.
      Сзади прозвучал сигнал судьи, отмечающий пропуск одним из наездников кольца и требующий возвращения и повторения попытки. Я усмехнулся и продолжал наращивать скорость.
      Над головой просвистела новая стрела.
      - Давай, Убар Небес! - кричал я. - Давай!
      Тот черным пламенем рвался сквозь кольца, одно за другим оставляя их за спиной.
      На шестах ещё оставалось пять деревянных голов, когда он догнал и обошел серебряного. На следующем повороте он оставил позади красного. Бородатый наезд ник с медальоном на груди нещадно нахлестывал свою птицу стрекалом, и, когда я проходил мимо него, я увидел в его глазах сумасшедшую ярость У кольца он попытался было прижать нас к нижней металлической кромке, но прежде, чем ему это удалось, он был уже оставлен позади.