— Не ожидала вас здесь увидеть, сэр. Спасибо, вряд ли. Я наказана за собственную глупость.

— Почему не ожидали, сестра Трент? Я, знаете ли, тоже пишу письма.

— Конечно, сэр, я понимаю, но… но я не думала, что вы сами отправляете их.

— Да? Вообще-то мне неинтересно, что вы думаете, но это уж слишком. Так я могу помочь вам?

Какой настойчивый, так просто от него не отделаешься, подумала Абигайль. Она быстро объяснила ему ситуацию и еще раз посетовала на собственную глупость.

— При чем здесь глупость? — раздраженно возразил профессор. — Вы и не могли этого знать. А какую сумму вы хотели перевести?

— Сорок фунтов. Нет, мне нужно отложить немножко… — Она начала подсчитывать в уме, сколько будет двенадцать с половиной процентов от сорока, и каждый раз у нее получалась другая цифра.

Профессор начал проявлять нетерпение, и она решилась спросить:

— Сколько составят двенадцать с половиной процентов от сорока фунтов?

— Пять фунтов, а что?

— Эту сумму мне надо заплатить агентству за то, что они нашли мне работу.

— Просто грабеж. Кстати, сегодня вечером я лечу в Лондон. Я могу взять ваши деньги, если вам их нужно срочно передать.

Она посмотрела на него с изумлением.

— Но ведь вы даже… Вы очень добры, сэр, но я не хочу обременять вас. Я сама возвращаюсь в Лондон через неделю.

Профессор выдернул ее из очереди, которая выстроилась у них за спиной.

— Я хотел бы, чтобы вы остались в Амстердаме еще на несколько недель. У меня есть пациент, которого я собираюсь через десять дней прооперировать, и ему нужна сиделка, чтобы ухаживать за ним в больнице, а потом, возможно, и дома, когда его выпишут. Свое жалованье вы, конечно, получите.

Голос Абигайль прозвучал слишком громко для нее самой:

— Но ведь вам… — Она осеклась. Какая разница, что он о ней думает? Просто ему нужна медсестра, а она как раз свободна. И она рассудительно ответила:

— Да, сэр, я с удовольствием останусь столько, сколько потребуется.

Он небрежно кивнул, как будто ни секунды не сомневался, что она согласится:

— Очень хорошо, будем считать, что мы договорились.

Она подняла на него глаза и, к своему удивлению, обнаружила, что он улыбается. Может быть, потому, что она впервые увидела его улыбку, сердце Абигайль бешено забилось и готово было, казалось, выскочить из груди. Если бы профессору вздумалось предложить Абигайль навсегда остаться в Амстердаме, она согласилась бы в ту же минуту, такой неотразимой была его улыбка. Но он, естественно, не предложил, улыбка погасла, и он нетерпеливо продолжил:

— Дайте мне адрес того человека, которому вы хотите передать деньги, и я постараюсь выполнить ваше поручение.

— Спасибо, — сказала Абигайль, и ей ужасно захотелось рассказать ему о Болли, но профессор явно торопился. Она отдала ему конверт с письмом и деньгами, совершенно забыв о процентах для агентства. Но он не забыл.

— А двенадцать с половиной процентов?

— Я… я отложу их из своего жалованья на следующей неделе. Вы, конечно… Он прервал ее:

— Не суетитесь, мисс Трент. — Он засунул конверт в карман с задевшей Абигайль небрежностью человека, для которого сорок фунтов не деньги, затем коротко простился и ушел. Абигайль тоже вышла на улицу и, наклоняя голову, чтобы уберечься от пронизывающего ветра, весело зашагала домой, чувствуя себя счастливой оттого, что Боллингер получит деньги завтра вечером или, в крайнем случае, послезавтра утром.

Три дня спустя профессор пришел навестить миссис Морган. Абигайль в это время не было дома, и передать он ей, конечно, ничего не просил. В следующий раз он пришел уже накануне отъезда миссис Морган. Абигайль как раз упаковывала вещи своей пациентки, сидя среди вороха бумаги и аккуратных стопочек нижнего белья, разнообразных шляп и множества чемоданов. Миссис Морган явно никогда не ограничивала себя в багаже. А в этот момент она как раз лежала на диване, осуществляя общее руководство сборами. Она чувствовала себя превосходно и так же выглядела, чего нельзя было сказать об Абигайль. У нее болела голова, волосы растрепались. А вдобавок ко всему она очень беспокоилась о Болли, от которого получила очень бодрое письмо, он благодарил за деньги, но ей показалось, что он от нее что-то скрывает. Вспоминая об этом, она нахмурилась, и в этот момент раздался стук в дверь, и в комнату вошли доктор Винсент и профессор ван Вийкелен. Они поздоровались с ней, и под недружелюбным взглядом профессора она слегка покраснела, переживая, что выглядит не лучшим образом. Они поговорили минут десять с миссис Морган, попрощались и направились к двери. Но профессор, словно вспомнив что-то, вернулся и подошел к Абигайль.

— Завтра утром вы будете провожать миссис Морган в аэропорт. Там вас будет ждать машина, которая отвезет вас в больницу. Захватите свой багаж. — Он окинул взглядом разложенные вокруг вещи. — Я думаю, что у вас меньше чемоданов.

— Только один, — коротко ответила Абигайль.

— Завтра в больнице я оставлю для вас инструкции. До свидания, сестра Трент.

Он ушел, и она даже не успела поблагодарить его за то, что он передал деньги Боллингеру.

Миссис Морган, прощаясь с Абигайль в аэропорту Скипол, вдруг воскликнула:

— О Боже, дорогая моя! Я же совсем забыла заплатить вам! — Она начала было расстегивать чемодан, но — увы! — было уже слишком поздно: служащий аэропорта с улыбкой пригласил пассажиров пройти на эскалатор, приближающий их встречу с самолетом. — Я пришлю деньги по почте, — сказала миссис Морган, помахала рукой, улыбнулась на прощанье — и эскалатор унес ее прочь.

— Легко ей говорить, — прошептала Абигайль. — Только куда она их собирается прислать?

Миссис Морган знала, что ей предложили другое место, но подробностями она не интересовалась. Может, она вышлет деньги на адрес агентства? И что та хмурая женщина из агентства с ними сделает: будет держать их у себя до ее возвращения или перешлет в Амстердам? А деньги на обратный билет? Абигайль его так и не получила.

Она стояла, погруженная в свои печальные мысли, торопливо пробегавшие пассажиры то и дело толкали ее то с одной, то с другой стороны. Какая же она глупая Ей нужно было самой напомнить о жалованье и об обратном билете. Но она постеснялась. А теперь вот осталась с несколькими фунтами в кармане. А что, если профессор передумал нанимать ее? А она, как назло, накануне поторопилась купить себе туфли, и теперь не хватает денег даже на билет до Лондона. Она медленно побрела в камеру хранения за своим чемоданом. До чего же она бестолкова! Профессор сказал, что за ней приедут в аэропорт. А кто приедет, она не спросила. Вдруг ее не найдут, вдруг она останется здесь одна, без денег, вдруг?.. Неожиданно раздавшийся голос профессора вмиг развеял ее мрачные мысли. Она не видела, как он подошел, а он уже протягивал руку, чтобы взять у нее чемодан. Абигайль почувствовала огромное облегчение и радость, хотя голос ее прозвучал, как обычно, спокойно:

— Доброе утро, профессор. В ответ он буркнул:

— Пойдемте, сестра, — и направился к двери. Ей приходилось почти бежать, чтобы не отстать. Одна мысль о том, что она может потеряться, приводила ее в ужас. Перед зданием аэропорта стояло множество машин, и Абигайль попыталась угадать, которая из них его. Он остановился у великолепного черного «роллс-ройса», с совершенством линий которого не мог конкурировать ни один из деливших с ним стоянку автомобилей, открыл для Абигайль дверцу с холодной учтивостью, которая, как она уже поняла, была единственной альтернативой его недружелюбию, и пошел уложить чемодан в багажник. Вернувшись, он молча уселся рядом, так же молча вырулил со стоянки на шоссе, и машина помчалась в сторону города. Через какое-то время Абигайль решилась нарушить затянувшееся молчание:

— Вы, наверное, хотите рассказать мне о пациенте? Сейчас у нас есть время…

Абигайль внимательно посмотрела на него, и ван Вийкелен повернулся к ней на секунду. Ей очень хотелось снова увидеть его улыбку, но он не улыбнулся, хотя Абигайль показалось, что он еле сдерживал смех, когда посмотрел на нее. Но нет, ей, наверное, показалось: чего вдруг он будет смеяться?

— Он врач, его имя профессор де Вит, ему семьдесят лет. Я собираюсь сделать ему гастроэнтеростомию. У него, разумеется, рак, но все пока складывается в пользу операции: у де Вита здоровое сердце, органы грудной клетки не затронуты метастазами и, главное, большая воля к жизни. Мы ему подготовили комнату в частном крыле, а работать вы будете под началом сестры ван Рийн. С ней договоритесь и о ваших выходных, хорошо?

Осчастливив Абигайль этими скудными сведениями, он снова замолчал. Абигайль так и не решилась прервать его размышления. В молчании они доехали до больницы. Только когда профессор позвал привратника и попросил его отнести чемодан Абигайль в ее комнату, она осмелилась поблагодарить его:

— Спасибо, что вы передали письмо. Мне написали — в общем, Боллингер его получил, так что все в порядке. Большое спасибо.

Он раздраженно ответил:

— Незачем мне об этом все время напоминать. Абигайль обиделась и неожиданно почувствовала раздражение.

— Хорошо, не буду, — резко ответила она. — Благодарить вас — значит впустую тратить время, сэр.

Она решительно направилась к двери, не дожидаясь привратника с чемоданом, и, уже когда входила в вестибюль, с изумлением услышала позади себя искренний раскатистый смех профессора…

Абигайль с удовольствием окунулась в знакомую ей жизнь больницы, тем более что многих медсестер она уже знала, и ее встретили как старую знакомую. Даже поселили в той же комнате. Сестра ван Рийн обрадовалась ее возвращению: им нужна была хирургическая сестра, объяснила она Абигайль, а обучать некого, так как сестер не хватает во всех больницах.

— Поработайте как раньше, хорошо? — попросила она. — Свободные часы у вас будут днем. Конечно, было бы справедливо, если бы вы тоже работали по сменам, как и другие сестры, но тогда мне пришлось бы где-то искать вам сменщицу. Но выходные, конечно, у вас будут, правда, пока не знаю когда. Вы согласны?

— Согласна, — ответила Абигайль. Выходные ей все равно не нужны, так как нет денег. Она снова вспомнила о Боллингере. Она скоро вернется в Англию, и там все придется начинать сначала. Она прогнала на время эту мысль и пошла с ван Рийн знакомиться с новым пациентом.

Профессор де Вит ей сразу понравился. Несмотря на то что болезнь наложила свой отпечаток на его лицо, он был очень интересным мужчиной. Она пожала ему руку — очень осторожно, так как видела, что ее пациент очень слаб и болен. Она подумала, что у него очень бледное лицо и он, возможно, страдает от болей, хотя старается смотреть бодро и весело.

Сестра ван Рийн оставила их одних.

— Подвиньте стул, моя дорогая, и давайте с вами познакомимся поближе. Как я понимаю, Доминик хочет выдержать меня недельку на постельном режиме, а потом прооперировать, провести физиотерапию, переливание крови и что-нибудь еще, из своего широкого репертуара.

Абигайль рассмеялась. Итак, профессора зовут Доминик, отметила она про себя, хотя какая ей разница? Из рассказа де Вита, который безупречно, хотя и медленно говорил по-английски, она поняла, что его сон нарушен, нет аппетита, что жену он потерял двадцать лет назад. Все эти годы за ним ухаживала преданная экономка, а одиночество ему скрашивали собака, кошка и ручной ворон. Они как раз обсуждали, как жестоко держать животных в клетке, когда в комнату вошел ван Вийкелен.

Мужчины были большими друзьями, заметила Абигайль. Она также отметила, что старший целиком доверял младшему. Он лежал и спокойно слушал ван Вийкелена, который объяснял коллеге, как он собирается его лечить.

— Звучит очень убедительно, Доминик. Я вижу, ты собираешься сделать из меня нового человека.

— Ну, скажем, не сделать нового, а основательно починить старого, да так, чтобы его хватило еще лет на десять — пятнадцать, по крайней мере.

— А как считает сестра? — спросил ее новый пациент. Улыбка сделала лицо Абигайль еще более мягким и искренним.

— Я абсолютно уверена в успехе — профессор ван Вийкелен прекрасный хирург, и все будет так, как он говорит. — Абигайль повернулась к ван Вийкелену и встретила его внимательный взгляд: в его глазах она заметила легкую насмешку, но в них была и боль. Она не могла ошибиться, потому что ван Вийкелен нравился ей. Кто-то сделал его холодным, озлобленным человеком, и она всей душой ненавидела того, кто это сделал. Один раз, один только раз он улыбнулся ей, и ей ужасно хотелось снова увидеть его улыбку…

Абигайль быстро втянулась в работу. Работа была ей знакома еще по лондонской больнице, и, хотя язык был для нее чужой, многие врачи и сестры могли говорить по-английски, да и сама она, с помощью словаря и людей, научилась немного объясняться по-голландски. Дни пролетали незаметно. Следуя советам профессора де Вита, Абигайль каждый день совершала экскурсии по городу, осматривая то одну, то другую его часть, посещала музеи или просто ходила взглянуть на тот или иной старинный дом, о которых увлекательно рассказывал ей де Вит, прекрасно знающий историю города. Пока Абигайль занималась делами, он развлекал ее рассказами, и более благодарной слушательницы, чем Абигайль, нельзя было и желать. Профессор де Вит стал выглядеть лучше во многом благодаря переливаниям крови, на которые согласился очень неохотно, так как из-за них ему приходилось часами неподвижно лежать в постели. Он очень любил книги, сам писал, а собеседник был просто великолепный. Абигайль очень привязалась к нему, как и все окружающие.

Накануне операции он со словами благодарности вручил ей конверт с жалованьем, неловко пошутив, что надеется и на следующей неделе быть в состоянии лично заплатить ей. У нее больно сжалось сердце: хотя она очень верила в профессора ван Вийкелена, но ведь могло случиться и непредвиденное. Она сунула конверт в карман фартука, в который раз с беспокойством вспомнила о Боллингере, о его странном письме, в котором он почему-то просил хотя бы неделю не высылать ему больше денег. С одной стороны, это даже кстати, так как она еще не придумала, как переслать ему деньги, но с другой стороны…

Профессор ван Вийкелен приходил каждый день. Он разговаривал с ней уже ставшим привычным ей холодным тоном, особенно заметным по сравнению с искренним уважением, которое он не стеснялся выказывать старому профессору. Абигайль никогда не принимала участия в их разговорах, но как ей хотелось, чтобы хотя бы раз он поговорил с ней так же тепло! Нечего фантазировать, обрывала она себя, подавая профессору листы назначений, результаты анализов, докладывая ему о проделанных процедурах и состоянии больного своим ровным негромким голосом. Он выслушивал ее доклад в своем кабинете, и слушал всегда очень внимательно. За день до операции он выслушал ее внимательнее, чем обычно, сдержанно поблагодарил и дал инструкции на день операции.

Операция прошла успешно, хотя о результатах говорить было преждевременно. Абигайль доставила пациента в операционную и осталась ассистировать анестезиологу. Наконец-то она получила возможность понаблюдать, как работает профессор ван Вийкелен, а оперировал он блестяще. Когда операция была закончена, он коротко поблагодарил операционную сестру и удалился, не сказав более ни единого слова. Однако уже через несколько минут после того, как де Вита привезли в палату, он зашел посмотреть, как Абигайль устраивает больного.

— Пожалуйста, ни на минуту не оставляйте его одного. Я уже поговорил со старшей сестрой — если вы захотите отдохнуть, то она пришлет сменную сестру. Есть вопросы?

— Нет, спасибо, — поблагодарила Абигайль. Она обещала профессору де Биту, что останется с ним сколько нужно, и не собиралась нарушать свое слово. В конце концов, она была его личной сиделкой.

Профессор ван Вийкелен сдержанно произнес:

— Он выкарабкается — если, конечно, у него будет хороший уход, — затем резко повернулся и вышел.

Абигайль оставляла своего пациента, только чтобы перекусить. Ван Вийкелен приходил еще дважды в сопровождении маленького толстенького человечка — своего регистратора, который очень понравился Абигайль. Он говорил по-английски со множеством ошибок, но очень бегло и быстро нашел общий язык с Абигайль. Она была благодарна ему за то, что он находил минутку, чтобы заглянуть к ней и справиться о здоровье пациента, а также чтобы немного развлечь ее рассказом о своем городе. Но однажды, примерно за полчаса до того, как должна была прийти сменная медсестра, к ней зашла сестра ван Рийн и сообщила, что ее сменщица внезапно заболела ангиной и других свободных сестер нет.

— Я могу попросить кого-нибудь из медсестер задержаться до двенадцати. Но в этом случае на следующий день она выйдет на работу только в полдень. Не могли бы вы?..

— Разумеется, — сказала Абигайль. — Я уйду в восемь, поужинаю и немного отдохну, а к двенадцати вернусь в палату.

Ван Рийн вздохнула с облегчением.

— Отлично. А утром я пришлю медсестру сменить вас, чтобы днем вы смогли выспаться.

Когда профессор ван Вийкелен пришел в час ночи проведать больного, он увидел в палате все ту же Абигайль.

— Почему вы все еще на дежурстве? Где ночная сестра?

— Со мной все в порядке, сэр, — ответила Абигайль. — Сестра Тромп внезапно заболела, а найти другую ночную сестру на полную смену не было времени. Кроме того, я вечером немного отдохнула и дежурю с двенадцати.

— Когда вас сменят?

— Когда найдут замену. Сестра ван Рийн что-нибудь придумает.

— У вас есть выходные дни?

— Я бы не хотела брать выходные, пока профессору не станет лучше, — сказала Абигайль неуверенно, так как профессор в упор смотрел на нее. — Я думаю, что проблем с моими выходными не будет, я ведь здесь вне штата.

— Не нужно объяснять очевидные вещи, мисс Трент. Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Я думаю, сестра ван Рийн будет только рада, если вы останетесь с профессором де Витом до тех пор, пока он не почувствует себя лучше.

Ван Вийкелен произнес это таким небрежным тоном, как будто ему было в самом деле все равно, берет она выходные или нет. «А почему ему, собственно, должно быть не все равно?» — устало подумала Абигайль.

Он ушел, а Абигайль осталась в палате. Ночь оказалась очень тяжелой, потому что пациент находился в сознании и вел себя очень беспокойно. Только после укола снотворного он заснул, а Абигайль смогла сделать необходимые записи в журнале и выпить чашечку кофе. «Вот и предоставилась возможность спокойно поразмышлять о будущем», — подумала она, но у нее ничего не вышло, — видимо, из-за крайней усталости мысли у нее путались. И остаток ночи она лениво листала книгу, не вникая в смысл написанного.

Профессор ван Вийкелен снова пришел в семь утра. Абигайль, с помощью другой сестры, перестелила пациенту постель, усадила его в подушках поудобнее; умыла, причесала волосы и бакенбарды и переодела в домашнюю пижаму. Конечно, годы давали себя знать, но Абигайль верила, что де Вит выкарабкается: силы воли ему было не занимать. Она набирала в шприц лекарство, когда в палату вошел профессор ван Вийкелен. Он выглядел бодрым, как будто спал всю ночь и великолепно отдохнул. Тщательно выбритый и безупречно одетый, он так уверенно вошел, будто для него не было ничего особенного в том, что он идет к больному так рано. Сухо поздоровавшись, он пожелал ей доброго утра. Абигайль ответила ему очень весело и тепло, и улыбка осветила ее слегка осунувшееся бледное лицо.

Де Виту он задал несколько вопросов и жестом пригласил ее сделать укол, а сам, сев за стол у окна, стал просматривать журнал и лист назначений. Написав новые назначения, он встал, чтобы уйти, и неожиданно заметил:

— Вам необходимо выспаться, сестра.

— Ну конечно, мисс Трент обязательно должна отдохнуть. — Голос профессора де Вита звучал ровно, хотя и слабо. — Если ты решил подорвать свое здоровье на работе, это не значит, что и другие должны делать то же самое.

— Я не собираюсь никого морить до смерти. У сестры Трент столько же работы, сколько и у других сестер, и вообще, у нее есть язык? Если она не может выполнять свои обязанности, нужно сказать об этом. Ну, я загляну попозже, — бросил он, не глядя в ее сторону, и вышел.

— Как жаль, что… — начал было профессор де Вит и, не закончив фразу, заснул, лишив Абигайль возможности узнать, о чем он так сожалел. Абигайль была уверена, что его слова касались профессора ван Вийкелена.

Последующие дни были очень напряженными. Больной поправлялся, но ему требовался тщательный уход и постоянное внимание. Абигайль очень уставала, но она ежедневно совершала прогулки, ей нужны были физические упражнения на свежем воздухе, хотя на улице было сыро, а ветер, казалось, никогда не стихал. Таким образом, выходные ее копились, и она собиралась отдохнуть, когда профессора выпишут из больницы. Но о выписке де Вита пока не было и речи, ей уже сказали, что он просил ее ухаживать за ним и дома. В больнице предстояло провести не меньше недели, а может, и две. Если бы не тревожные мысли о Боллингере, Абигайль была бы рада задержаться здесь подольше. В больнице она завела себе друзей и уже могла объясняться на голландском, в чем неоценимую помощь ей оказал де Вит, который начал чувствовать себя лучше и, когда бодрствовал, охотно помогал изучать язык, поправляя ее произношение и грамматику.

На следующий день после того, как у де Вита сняли катетер и разрешили ему сделать несколько шагов, опираясь на плечо Абигайль, в палату пришел профессор ван Вийкелен. Он обратился к Абигайль своим обычным сухим тоном:

— Сестра Трент, если завтра днем вы свободны, я за вами заеду — кое-кто хочет встретиться с вами.

— Кто? — спросила удивленная Абигайль.

— Может, вы запасетесь терпением до завтрашнего дня? — И неожиданно, как будто решил, что она собирается отказаться, широко улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой, ради которой она готова была согласиться на что угодно. — Прошу вас.

Абигайль растерянно кивнула, полностью отдавая себе отчет, что, когда он смотрит на нее вот так, она ни в чем не может ему отказать. После ухода ван Вийкелена она некоторое время пребывала в задумчивости, профессор де Вит тоже молчал. Когда она поняла, что он не собирается говорить с ней о ван Вийкелене, Абигайль решительно втянула его в обсуждение особенностей сослагательного наклонения в голландском языке, стараясь максимально сосредоточиться на лингвистических комментариях своего ученого собеседника.