Возрожденная любовь

Ужинал профессор с ними. Абигайль видела, что он устал, и предпочла не начинать разговор. Они пили шоколад, приготовленный мевру Бут. Профессор заговорил первым:

— Как вы узнали, что я не хочу разговаривать?

— Вы выглядите немного замкнутым и уставшим, — сказала она откровенно. — Я не хотела беспокоить вас, так как была уверена, что вы не будете со мной разговаривать.

— Но я иногда разговариваю с вами, Абигайль?

— О да, но чаще всего не разговариваете.

— Вы находите, что у меня скверный характер, Абигайль?

Она положила вилку и подумала, прежде чем ответить. Он задавал каверзные вопросы, и, если она не правильно ответит, он станет опять холодным и раздражительным. С другой стороны, зачем лгать? В конце концов она сказала:

— Нет, не скверный — дело в том, что… нет, не скверный. Иначе дети вас боялись бы, а они вас не боятся, они вас слушаются, не правда ли? Вы всегда были резким… нет, не то… Я думаю, что вы раздражены тем, что меня встретили. Я всегда была уверена, что вы не любите меня, и сейчас то же самое, правда не всегда, и этого я не понимаю. Это потому, что я англичанка? Или, может быть, хотя вы говорили…

— Я отвечу вам, чтобы убедить вас. Вы правы, я не хотел встречаться с вами, меня уже давно не интересуют женщины, девушки, но, встретив вас, я изменился. Я взял вас на работу, чтобы видеться с вами каждый день. Вы находите это странным?

Она молчала.

— Противоречивое поведение? А вы знаете почему? — Профессор устремил на нее свои голубые глаза и побледнел. — Я был женат. Это было давно.

— Да, я знаю.

— Кто сказал вам? Прислуга?

— Нет, я ни с кем не сплетничала. Один человек ответил на мой вопрос. Видите ли, я никак не могла понять, почему иногда вы ненавидите меня, а иногда… — Она стала слегка непоследовательной, вспомнив, как он целовал ее. — Я расстроилась один или два раза, хотела найти объяснение вашему поведению, и этот человек рассказал мне о вас, он сказал только то, что вы были женаты и ваша жена погибла в автомобильной катастрофе. Это не мое дело; вы сами начали разговор, я бы никогда об этом не заговорила.

— Я никогда об этом никому не рассказывал. Странно, что рассказал вам, но я хотел рассказать вам, Абигайль, я должен был рассказать вам…

Он Замолчал, так как вошел Боллингер узнать, не хотят ли они кофе.

— Да. Спасибо, Боллингер.

Боллингер вернулся очень быстро. Абигайль не давали покоя разные мысли. Если бы она была уравновешенной девушкой, она использовала бы эти несколько минут в полезных целях, а вместо этого она налила кофе, подала ему чашку и встретилась с ним взглядом.

— Это может показаться странным, Абигайль, все эти годы я никому не хотел рассказывать о своей женитьбе, хотя у меня много друзей, но я хочу рассказать вам, потому что вы другая, вы знаете, что значит быть несчастным, и вы честная девушка, я уверен, что вы сохраните наш разговор в тайне.

— Вы уверены, что хотите рассказать мне? Он улыбнулся, налил кофе, поставил чашку на стол и заговорил:

— Я женился, когда мне было двадцать пять, — это было пятнадцать лет назад. Вы знаете, что мне уже сорок? Она была очень красивая и веселая, она любила роскошную одежду, драгоценности, машины. Она была из тех женщин, с которыми любому мужчине приятно находиться рядом. А я — молод, богат, сделал предложение, и она согласилась выйти за меня замуж. Через полтора месяца я понял, что она не любила меня, а еще через полтора — что я разлюбил ее. Если бы я любил ее, я смог бы забыть все, что она сделала. Она погибла в автокатастрофе вместе со своим любовником через пять месяцев после нашей свадьбы. Я больше не любил ни одну женщину. Я не испытывал к моей жене никаких чувств, но была задета моя честь. Теперь вы знаете, почему я не позволял ни одной женщине вторгнуться в мою жизнь.

Абигайль вылила остывший кофе и налила ему горячий, при этом руки у нее дрожали. Даже если бы он и полюбил ее, то не позволил бы, чтобы чувства нарушили его жизнь. Какая могла быть еще у него причина рассказать ей о том, о чем он никогда никому не рассказывал? Единственная причина только в том, что он любит ее. Ему надо было рассказать, и он почувствовал, что может ей довериться.

— Спасибо за доверие, профессор. То, что произошло с вами, это действительно ужасно, и я могу представить себе, как подозрительно вы относитесь к женщинам. Но прошло уже много времени. Я уверена, что вы встретите кого-нибудь, кто изменит ваше мнение о женщинах. Вы так много работаете, а кругом так много хороших женщин!

— Вы думаете, что я встречу женщину, полюблю и женюсь на ней?

— Да, а почему нет? Если в бочке одно испорченное яблоко, это совсем не значит, что вся бочка плохая.

— Но мне нравится работать. Если я женюсь, женщина попытается изменить мой образ жизни.

— Нет, если она будет любить вас, она не сделает этого. Она будет помогать вам.

— Каким образом?

— Не знаю! — Абигайль потеряла всякое терпение. — Она единственная, кто может ответить на ваш вопрос.

— Я запомню ваши слова и спрошу ее, когда придет время. А сейчас я должен идти в больницу. Там один случай…

Он стал рассказывать, Абигайль слушала его с интересом и даже задавала вопросы.

Абигайль села возле камина, позвала Боллингера и, когда он вошел, извинилась, что они с профессором долго разговаривали за обедом.

— Все в порядке, мисс Абби, — сказал Боллингер, убирая посуду, — я рад, что у вас был приятный разговор. Профессор не часто разговаривает. Вы, должно быть, нравитесь ему.

— Я хотела бы верить, что это так, Болли, — сквозь слезы сказала Абигайль.

На следующий день профессор уже завтракал, когда они с Ниной спустились вниз. Он поцеловал племянницу и был явно в хорошем настроении.

— Завтра я еду во Фризленд, Боллингер тоже едет, так как должен посмотреть луковицы тюльпанов в саду. Будет хорошо, если вы с Ниной поедете с нами. Я думаю, что Нина заслужила это!

— Да, она прекрасно себя вела. Вы действительно хотите, чтобы я поехала? — Абигайль покраснела и добавила:

— Ей уже не нужна медсестра.

— Видите ли, мы с Боллингером очень любим Нину, но ведь мы не сможем уделить ей достаточно времени. У меня свои дела, а Боллингер будет занят луковицами тюльпанов.

— Хорошо, я поеду. Когда мы должны быть готовы?

— Успеете к восьми часам утра? Если хотите, мы можем выехать позже.

— Я думаю, успеем. Нина просыпается рано.

— В самом деле?

— Она ложится со мной, и я рассказываю ей сказку.

— На английском? — засмеялся он.

— На двух языках. Она почти все понимает, не правда ли, малышка? — Она повернулась к Нине, которая с большим аппетитом ела яйцо и хлеб с маслом.

— Да, — ответила девочка, набив полный рот едой.

— Моя дорогая, ты умная девочка, когда ты покушаешь, дядя Доминик сообщит тебе потрясающую вещь.

Нина забыла про яйцо.

— Дядя Доминик, говори, — капризно приказала девочка.

Ван Вийкелен оставил Абигайль успокаивать разволновавшуюся племянницу. Его не было целый день, и Абигайль обедала в одиночестве. Она постоянно убеждала себя в том, что единственным выходом было бы забыть все, что рассказал ей профессор, ведь скоро она уедет и они никогда больше не встретятся. Она должна вести себя так, как и всегда. Утром она, позавтракав, сказала Боллингеру, что скоро у нее будет возможность дать ему немного больше денег: ей должны заплатить за три недели. Она оставит себе немного денег, чтобы купить что-то из одежды, когда вернется в Лондон.

Они были готовы к восьми часам. Нина надела новый костюм на молнии, шляпку и красные туфли. Абигайль была в твидовом пальто и вязаном берете. На ней были старые ботинки, но Болли так вычистил их, что никто не догадается, что они протекают. Она выглядела очень скромно по сравнению с Ниной. Вошел профессор ван Вийкелен и внимательно осмотрел ее с ног до головы, начиная с помпона на берете и направляя взгляд вниз к ее ногам. Его легкая улыбка была ироничной.

Ночью шел снег, в городе деревья слегка покрылись инеем, но за городом все было покрыто толстым слоем снега. Абигайль с Ниной удобно устроились в креслах комфортабельной машины, рядом сидел Колосс. Они, вынужденные пробираться через стада лошадей, медленно проезжали мимо ферм. Нина, очарованная зимним утром, хотела знать все о лошадях. Она хотела знать о коровах и быках, а также о ветряных мельницах и подвесных мостах; Абигайль не могла все объяснить по-голландски, и профессор, смеясь, подсказывал ей нужные слова. Боллингер смотрел на него с удивлением.

Они проехали плотину за Иесилмер, но из-за снега толком не смогли ничего разглядеть. Вскоре приехали во Фризленд. Спустились по морскому берегу, затем обогнули маленькие городки Болсвард и Сник.

Затем они выехали на основную дорогу, по обеим сторонам которой тянулись голые поля и не было видно ни одной деревни. «Как будто, — подумала Абигайль, — мы в центре пустыни, покрытой снегом», — и услышала голос профессора:

— Сегодня прохладно, но очень красиво.

Дорога, по которой они ехали, перешла в узкую кирпичную и неровную дорогу с указателем на Ерневуд, но до того, как они доехали до этого места, профессор повернул машину на тропинку с голыми деревьями, и они оказались около ворот. Тропинка кончилась, машина по каменной дорожке подъехала к дому.

Дом был старый, из красного кирпича, с многочисленными фронтонами; он не был широким, но казалось, что в нем множество комнат. Окна маленькие, с арками. Они вышли из машины, профессор взял Нину на руки и вошел в дом.

Этот дом был очень похож на тот, в котором профессор жил в Амстердаме: такой же квадратный холл, на полу такая же черная и красная плитка. Единственное отличие было в том, что в центре холла находилась розовая лестница. Профессор помог Абигайль раздеться и пригласил ее пройти в комнаты направо, но до этого профессор представил ей пожилую женщину, которая открыла дверь. Он называл ее Джойк, и было видно, что они знают друг друга уже много лет.

Комната, в которую они вошли, оказалась довольно широкой и темной из-за маленьких окон и погоды, но бра на стенах и огонь в камине давали яркий свет. Она была обставлена точно так же, как и маленькая гостиная в доме в Амстердаме; в ней было поразительное сочетание удобства и старины.

Профессор предложил Абигайль сесть в кресло возле камина, и Нина сразу же залезла к ней на колени. Боллингер вышел.

— Он пошел посмотреть на свои луковицы тюльпанов, — сказал профессор. — Мой садовник, на месте которого работает Боллингер, живет здесь. Думаю, у них будет тема для разговора за чашкой кофе.

— Как они смогут разговаривать? Ваш садовник говорит по-английски?

— Да. Он был в Англии во время войны. Кроме того, оба они знают латинские названия всех цветов.

Мысль о том, что Боллингер настолько образован, никогда не приходила Абигайль в голову.

— Как интересно, Болли знает латинский! — в изумлении воскликнула она.

— Он очень умен по части садоводства, — ответил профессор, беря кофе из рук Джойк. — Я буду занят час или два. Я думаю, вы сможете развлечь себя? Сад довольно большой. Снег кончился. Нина может вылепить снеговика.

Абигайль подумала о своих дырявых ботинках, но согласилась пойти в сад, потому что Нине хотелось поиграть на улице. За домом была большая площадка и полно снега. Они вылепили прекрасного снеговика, а затем играли в снежки, и Нина устала.

— Пора домой, — строго сказала Абигайль. До обеда оставался еще целый час. Они сели у камина, Нина — на коленях у Абигайль, что-то напевая. Вернулся ван Вийкелен. Он слушал, как Нина поет, поблагодарил ее за прекрасное исполнение и предложил Абигайль выпить, а сам устроился в кресле рядом. Было очень приятно сидеть в теплой, уютной комнате. Абигайль медленными глотками пила херес, погруженная в свои мысли, и только голос профессора заставил ее вернуться к реальности.

— Нина уезжает в Испанию через два дня, Дирк звонил. Мы должны расстаться с ней. Жаль, не правда ли?

— Да, очень жаль. Они поедут на машине?

— Да, Дирк будет завтра вечером в Амстердаме, переночует, и утром они уедут. Вы хотите сразу же вернуться в Англию?

— Да, — только и смогла сказать Абигайль. — Боллингер поедет со мной?

— Если вы хотите, чтобы он поехал, вам с ним и решать.

Абигайль оживилась:

— Ну, если он останется, я скорее найду работу в другом месте, а если он поедет со мной, я должна буду искать для него комнату. Хорошо бы найти комнату до его возвращения в Лондон.

— Лучше было бы, если бы вы остались на некоторое время поработать в больнице.

Ее сердце готово было выскочить от счастья.

— Да, конечно, но есть ли там для меня работа?

— Здесь так же не хватает медсестер, как и в Англии. У нас пятьдесят свободных мест, что вы предпочитаете?

— Я уже знаю сестру Рицму, она говорит по-английски, что значительно облегчает мою работу, поэтому выбираю хирургию.

— Операционную?

— Да, я работала там шесть месяцев.

— Хорошо. Вы будете жить у миссис Маклин?

— Вы думаете, она согласится? Я была бы очень рада.

— И она тоже. — Он подошел к Нине и взял ее на руки. — Не пообедать ли нам, а затем, пока наша юная леди будет спать, я покажу вам весь дом.

На обед был гороховый суп, жареный язык и салат. На десерт — вафли со сбитыми сливками. Они пили сухое белое вино, а Нина — апельсиновый сок.

Обед был настолько великолепен, что Абигайль не сдержалась и сказала об этом.

— Это готовила дочь Джойк. Ее муж ухаживает за садом. Джойк — экономка, она живет здесь с детства с мужем и дочерью в маленьком доме за гаражом.

Абигайль, глядя на профессора и Нину, подумала, каким он мог бы быть прекрасным отцом, каким он был бы с детьми удивительно спокойным. Но увы… сам с собой он был явно не в ладу.

После обеда они поднялись наверх в маленькую комнату, где Джойк готовила постель.

— Здесь спала Одилия, когда была маленькая, — сказал профессор. — Я ничего не менял. Комната очень подходит для девочки. В этой комнате давно никто не жил.

Он вздрогнул. Абигайль занялась Ниной, потому что она догадалась, почему он вздрогнул, — здесь могла спать его дочь. После того как она уложила Нину, Абигайль спросила:

— У вас действительно есть время прогуляться по дому? Я могу побыть одна, если у вас есть какие-то дела.

— У меня нет никаких дел. Давайте спустимся вниз, хорошо?

Около гостиной и столовой располагались еще комнаты. Одна — с розовыми шелковыми стенами, пушистым ковром на полу и темно-зелеными вельветовыми шторами. В углу стоял буфет с китайской фарфоровой и серебряной посудой, около камина располагалась софа, покрытая вельветом. Два стула прекрасно завершали современный и старинный стиль. На стенах — картины, изображающие пасторальные сцены. Вторая комната — библиотека, вдоль стен стояли шкафы с книгами, вид которых говорил о том, что ими часто пользуются. Там пахло табаком и кожей. Абигайль поморщила нос.

— Приятно, — сказала она. — Какая прекрасная библиотека. Наверное, большинство книг на голландском языке.

— Да, но есть и на английском, немецком, немного на французском.

— Вы, наверное, и пишете.

— Только когда хочу сказать что-то стоящее. Они вернулись в холл, поднялись наверх, где располагались спальни, их было больше, чем предполагала Абигайль, каждая с узким окном, обставленная старинной мебелью, везде на полу лежали тонкие ковры. Абигайль сказала:

— Очень красивый дом, такой же красивый, как и дом в Амстердаме! Ваша семья жила здесь?

Они вернулись в гостиную, устроились в креслах возле камина, и только тогда профессор ответил на ее вопрос:

— Да, триста лет или что-то около того. Родители жили здесь, но часто приезжали в Амстердам. После моей женитьбы я стал бывать здесь реже. Жена не любила эти места, они казались ей скучными. Вокруг одни поля и маленькие дома. Я нахожу это прекрасным.

— А Амстердам? Вы любите свой дом в Амстердаме?

— Да, конечно, но здесь я отдыхаю, понимаете? Абигайль прекрасно понимала. Вдалеке от суматохи больницы и постоянной работы с больными этот дом казался раем. Она сказала ему об этом, и ван Вийкелен улыбнулся.

— Вы знаете, как вы изменили меня. До того, как я хорошо узнал вас, я подозревал, что вы говорите приятные слова, только чтобы угодить мне.

— Вы тщеславны?

— Да, но может быть, вы не знаете, что много лет женщины ко мне относились как к хорошей добыче. Они все время старались угодить мне и, что бы я ни сказал, всегда соглашались со мной.

— Так вот почему вы обвинили меня в подхалимстве. Они, наверное, были красивые…

— Такие же красивые и пустые, как моя жена! — Он улыбнулся. — Вы знаете пословицу: пуганая ворона и куста боится. Я очень пугливый, Абигайль?

Она осторожно взглянула на него. По его тону она поняла, что он снова раздражен. Нужно было менять тему разговора.

— У вас прекрасный сад, — весело сказала Абигайль. — Розы хорошо растут здесь? Его лицо снова стало радостным.

— Прекрасно растут, здесь есть большая клумба с другой стороны дома, там посажены розы.

— Я бы хотела посмотреть. У нас был в деревне сад с розами. Болли прекрасно за ними ухаживал, и у нас в доме всегда стояли вазы со свежими розами.

— Расскажите мне о ваших родителях, — попросил ван Вийкелен.

— Я не знаю…

— Они умерли, не так ли? Сейчас прекрасное время для воспоминаний. Когда вы переехали в Лондон?

Она рассказала ему о своем детстве, о родителях, о Болли, о красивом доме, в котором они жили. Ван Вийкелен сидел в кресле, курил трубку и смотрел на потолок. Когда она закончила, то почувствовала, что она рассказала все самое грустное, а радостные моменты остались в воспоминаниях.

— Извините, я не думала… Я, наверное, надоела вам.

— Нет, совсем нет. Вы заслуживаете счастливого будущего, Абигайль. Она покраснела.

— Я не жалею себя. Мне очень повезло с работой, и потом, у меня есть Болли.

— У вас больше нет друзей?

— Есть, но у каждого из них своя жизнь. Я не хочу об этом говорить. Пойду схожу за Ниной.

— Хорошо. Я немного поработаю.

Он говорил равнодушным тоном, может быть, потому, что она отказалась рассказать о себе. В самом деле, размышляя об этом, Абигайль подумала, что этим обидела его, хотя совсем этого не хотела. Она вышла из комнаты и пошла наверх к Нине, которая уже с нетерпением ждала ее.

Они выехали после чая. Абигайль надеялась, что профессор вспомнит, что они с Ниной сидят сзади него, но была разочарована. Мужчины разговаривали о садоводстве всю дорогу. Нина спала, свернувшись, как котенок, на коленях у Абигайль, Колосс тоже спал, и Абигайль опять осталась наедине со своими грустными мыслями.

Она ужинала одна, профессор, как сообщил ей Боллингер, ушел.

— Важные дела. Он сказал, что вы остаетесь работать в больнице на какое-то время. Вы будете жить у миссис Маклин?

— Да, Болли, хотя не знаю, надолго ли. Я очень рада за тебя, тебе здесь хорошо, не правда ли?

— Очень, мисс Абби. Я полюбил сад, в котором мы были сегодня.

— О Болли, дорогой, я знаю, я никогда не смогу рассчитаться с тобой за все, что ты сделал для нас после смерти отца. Мы бы без тебя пропали! Ты настоящий друг. Я готова остаться здесь навсегда, лишь бы ты был счастлив.

— А разве вы не счастливы, мисс Абби? — с любопытством спросил старик.

— Да, Болли. — Она не взглянула на него. — Я пойду лягу пораньше, я устала.

Она довольно долго была в ванной, только в час ночи она собралась лечь спать. Перед этим она зашла в комнату Нины и увидела, что девочка не спит. Абигайль убедилась, что Нина не больна, а лишь слегка возбуждена. Она хотела поговорить о том, когда приедет папа и как они поедут в Испанию к маме. Абигайль принесла горячего молока и разговаривала с ней, пока девочка не заснула. Нина сказала, что у Абигайль некрасивый халат. Это был халат, который ей подарили на Рождество дядя и тетя. Нина была права, он действительно был некрасивый и очень полнил Абигайль.

— Отвратительный, — согласилась Абигайль. — Хотя и теплый. Он не красит меня. Я ненавижу это.

— Что вы ненавидите? — неожиданно послышался голос профессора, и Абигайль вскочила от испуга.

— Разве вы не знаете, что нельзя подкрадываться к людям? Это их пугает. Он прошел в комнату.

— Извините, Абигайль. Я не хотел напугать вас, я хотел убедиться, что Нина спит.

— Мы разговаривали. Я останусь с ней до тех пор, пока она не уснет.

Он ничего не сказал, поцеловал Нину, потом сел на стул в углу комнаты, не обращая внимания на недовольные взгляды Абигайль.

— Баа, баа, черный барашек, — пела, засыпая, Нина, а Абигайль повторяла за ней, она делала это, пока девочка не заснула. Теперь она могла уйти. Уходя, она прошептала «спокойной ночи» человеку, все еще сидящему на стуле, но он вдруг встал в дверях, загородив ей дорогу.

На лестничной площадке было темно, хотя из ее полуоткрытой комнаты и проникал слабый свет от включенной настольной лампы. Внизу ходил Боллингер, закрывая окна и хлопая дверями. Ей показалось, что они с профессором живут в прекрасном мире, о котором она мечтала. Она крепко сжала губы, чтобы не разрыдаться, и, кивнув, хотела пройти в свою комнату. Но он загородил ей дорогу. Он обнял ее так быстро, что Абигайль не успела оттолкнуть его, да она и не хотела этого делать.

— Что вы ненавидите?

— Мой халат, — он отвратительный.

Он смотрел на нее, не выпуская ее из своих объятий.

— В самом деле. Разве не вы его выбирали?

— Нет.

— Тогда пойдите и купите себе самый красивый. Может быть, этот момент был не самый подходящий, чтобы напомнить профессору о зарплате, но они были одни и им никто не мешал. Она начала:

— Мне интересно…

— Ничего не говорите, — сказал ван Вийкелен и стал целовать ее. Он целовал ее, а она, потеряв здравый смысл, отвечала на его поцелуи.

Только очутившись в своей комнате, она с горечью подумала, что он так ничего и не сказал, а она, к сожалению, говорила много. Сейчас ей казалось вполне естественным обращаться к нему «дорогой Доминик».

Глава 9

На следующий день Абигайль спустилась к завтраку, держа Нину на руках. Она выглядела, как всегда, спокойной, и ничто не говорило о том, что она не сомкнула глаз всю ночь. Большую часть времени она успокаивала себя. Профессор не мог слышать, как она разговаривала сама с собой, даже если он и слышал, это теперь не имело никакого значения. Ее щеки покрылись румянцем, когда она вошла в столовую.

Профессор сидел, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой телефонную трубку. Он поднял глаза и посмотрел на Абигайль отсутствующим взглядом. Поздоровался и снова погрузился в разговор по телефону. После разговора он выругался, Абигайль была рада, что не поняла, что он сказал.

— Я должен идти, Абигайль. Попросите Дирка приехать в больницу, как только он приедет.

Он погладил Нину по голове, поклонился Абигайль и вышел.

Абигайль пила кофе, пока Нина доедала завтрак.

Вскоре приехал Дирк, он выпил с ними кофе, передал привет Абигайль от Одилии и отправился в больницу. Она их не видела до самого ужина. За ужином говорили об Испании, о новорожденном сыне Дирка и о предстоящем отъезде Нины.

Профессор время от времени обращался к ней, а смотрел на нее с обычным равнодушием. Она рано ушла к себе в комнату под предлогом, что ей надо собирать Нинины вещи.

Она уже ложилась спать, когда вспомнила о том, что завтра должна идти на работу в больницу, но профессор ей не сказал когда. Должна ли она позавтракать с Ниной? Она решила собрать свои вещи, чтобы быть готовой в любой момент уйти из дома. Абигайль пошла и объяснила все Боллингеру. Затем вернулась к себе и уснула.

Абигайль проснулась на следующий день очень рано, Нина тоже не спала, не терпелось поскорей одеться и уехать с папой в Испанию.

За завтраком она узнала, что профессор ушел в шесть утра. Он не приехал попрощаться с Дирком и Ниной, но когда они прощались с Абигайль, зазвонил телефон, и Абигайль подняла трубку.

— Абигайль? — услышала она голос ван Вийкелена. — Попросите, пожалуйста, чтобы Дирк с Ниной подошли к телефону, Разговаривали они недолго. Нина последний раз крепко обняла Абигайль, и они уехали. Абигайль вернулась в дом вместе с Боллингером и мевру Бут, не зная, что ей делать. Через час она решила идти в больницу. Она не могла оставаться в доме. Нужно была пойти к миссис Маклин и договориться о комнате. Она оделась, спустилась вниз попрощаться с Боллингером. В этот момент приехал профессор.

— Убегаете?

Несправедливость его вопроса заставила ее резко ответить:

— Не будьте смешным! Я иду в больницу. Вы просили меня поработать там, если помните. Нет причин, чтобы я задерживалась здесь.

Он закрыл за собой входную дверь, взял ее за руку и отвел в кабинет. Разделся, снова взял Абигайль за руку и подвел к окну.

— Вы спали? — неожиданно спросил он.

— Нет, — запинаясь, ответила Абигайль. Она посмотрела на него. Он не казался уставшим, его глаза приятно блестели.

— Не совсем, — продолжала она.

— Я все слышал, дорогая Абигайль, а вы как думали? — сказал он и положил руку ей на плечо. — Мы должны поговорить, но не сейчас. Сестра Рицма хочет, чтобы вы сегодня же приступили к работе. Я хотел видеть вас, поэтому и приехал. Я не знал, что вы собрали вещи, но раз так, нам лучше поехать сейчас.

Абигайль улыбнулась ему; она чувствовала себя счастливой.

— Я готова.

Они вышли в холл, где их ждал Боллингер. В руках он держал ее чемодан. Он отнес чемодан в машину, попрощался с Абигайль и стоял возле дома до тех пор, пока они не уехали. Вскоре они подъезжали к больнице.

— У меня очень много работы. Вечером я уезжаю на два дня в Брюссель. Мне необходимо вам многое сказать, когда я вернусь.

Они встретились взглядами. Он выглядел счастливым. Два дня — это очень большой срок, но пусть так и будет.

— Хорошо, профессор.

— Называйте меня Доминик.

— Хорошо, Доминик.

Они прошли в центральный зал. Профессор осмотрел детские палаты, где она должна была работать. Он не смотрел на нее, ей казалось, что он избегает ее взгляда.

Два дня показались Абигайль целой вечностью, хотя у нее было много работы в больнице, а вечера она проводила с миссис Маклин. Она навестила профессора де Вита, который очень обрадовался, узнав, что она работает в больнице, и пригласил ее на чай на следующей неделе. В тот день, когда вернулся профессор, снова началась зима. Абигайль погуляла по холодным улицам, несмотря на то что шел снег. Она думала о ван Вийкелене. Через несколько часов она увидит его снова, и жизнь окажется прекрасной, несмотря на то что у нее нет денег и ее ноги промокли.

Утро выдалось скучным; у сестры Рицмы был выходной, две другие медсестры плохо говорили по-английски, и она очень обрадовалась, когда встретила Хенка. Они стояли возле палаты, он на хорошем английском рассказывал ей о своей подруге, женщине, которая была намного старше его, и спрашивал:

— Слишком стара, вы думаете? Абигайль рассмеялась:

— Какая разница в возрасте? Пятнадцать лет, не так ли? Это абсурд, и конечно же это несерьезно — это только увлечение и повод хорошо провести время.

— Моя любимая, — сказал он, трагично посмотрев на нее.

— Нет, нет, моя дорогая, — стараясь не смеяться, ответила Абигайль.

Но все же рассмеялась, потому что он выглядел таким смешным, а она чувствовала себя такой счастливой, что готова была смеяться по любому поводу. Неожиданно она услышала какой-то звук и повернула голову. Профессор стоял сзади и пристально на нее смотрел. Ее улыбка пропала, когда она встретила его взгляд.

— Доброе утро, мисс Трент, — холодно сказал он. — Хенк, я жду вас в операционной через десять минут. Извините, что прервал ваш разговор, — добавил он режущим как бритва голосом.

Он не подождал Хенка, и тот воскликнул:

— Почему он такой сердитый? Он вернулся раньше, чем обещал. Наверное, упустил какую-нибудь куколку в Брюсселе. — Но, заметив встревоженный взгляд Абигайль, быстро сказал:

— Я пошутил, у него нет никакой куколки.

Он поспешил за профессором, Абигайль, оставшись одна, пошла посмотреть, почему в первой палате плачет ребенок. Она не понимала, что могло произойти с профессором; давно она его не видела таким. Она успокоила ребенка, думая о том, что, может быть, что-то случилось в Брюсселе! Но что?

После обеда он делал обход со студентами и Хенком. Профессор был очень мил с детьми и сдержан со всеми остальными. Абигайль шла за сестрой Рицмой, ей было жалко студентов, которые правильно отвечали на трудные вопросы профессора, а он говорил им колкости и смотрел на них сухим, равнодушным взглядом, так что даже самые смелые тушевались. Скрывшись за плечом сестры Рицмы, Абигайль наблюдала за профессором: он был не только в плохом настроении, он и выглядел усталым. Может быть, когда они останутся одни, он объяснит, что случилось. Их взгляды встретились, она улыбнулась и почувствовала, что побледнела, встретив его холодный взгляд. После обхода она была свободна и спросила у дежурной сестры, где профессор.

— Профессор ушел домой. Абигайль растерялась. Почему он ушел? Она пошла к миссис Маклин, убеждая себя в том, что ван Вийкелен вечером придет. Они сидели в гостиной, и миссис Маклин спросила, не вернулся ли Доминик. Абигайль ответила, что вернулся, но он очень занят.

— Не настолько, чтобы не встретиться с вами, — ответила миссис Маклин. — Он очень изменился после встречи с вами. Поразительно, что делает любовь.

— Любовь? — переспросила Абигайль.

— Вы ведь любите его, не так ли? Ему необходимо быть любящим и любимым. Долгие годы Доминик был настолько озлоблен, что я думала, он никогда не полюбит, но вы изменили его. Я знаю, почему он не приходит.

— А я не знаю. Уезжая, он сказал, что нам надо о многом поговорить, а сегодня вернулся… в общем, что-то случилось. Он не придет. Может быть, завтра. Я думаю, что он устал.

Миссис Маклин внимательно посмотрела на Абигайль.

— Вы тоже устали, моя девочка. Идите спать. Утро вечера мудренее.

Абигайль послушалась и пошла спать. Вопреки своим предчувствиям она крепко спала всю ночь.