Огненный ветер (№2) - Последнее пророчество

— Какое умение?

— Что ты умеешь делать?

— Я библиотекарь.

— Библиотекарь? Это книжки, так, что ли? Можешь работать в хранилище. У них там есть книги. Ты!

— Я? — спросила Аира Хаз.

— Номер. Умение.

Отвечая, Аира поймала взгляд мужа.

— Пророчица.

— А кто это? — удивился клерк.

— Человек, говорящий слова, которые никто не хочет слушать.

— И какой в этом смысл?

— Почти никакого.

— Что еще ты умеешь делать?

— Я умею таращить глаза, — сказала Аира. Нос женщины начал подергиваться. — Умею медленно болтать рукой из стороны в сторону…

— Она умеет шить, — поспешно перебил ее Анно, пока жена не натворила бед. — Хорошо справляется с иглой.

— Шитье, — проговорил клерк, что-то записывая в книгу. — Работы по починке. Прачечная.

Чиновник двинулся дальше.

— Не буду шить, — сказала Аира.

— Только на время, — промолвил Анно. — Прошу тебя.

Скуч, который пек лучшую сдобу в Араманте, был направлен на работу в одну из больших пекарен. Мико Мимилита отправили в пошивочную мастерскую. Креота, бывшего императора Араманта, оказалось не так-то легко пристроить. Креот заявил клеркам, что не умеет делать ничего.

— Как, вообще ничего?

— Вообще.

— А тебе не кажется, что из-за этого твоя жизнь течет слишком медленно?

— Кажется, — отвечал Креот. — Очень медленно.

— Ну что же, ты выглядишь достаточно крепким. Будешь работать на ферме.

Мампо сказал клерку, что хочет быть манахом. Пинто ужаснулась:

— Нет, Мампо! Тебя убьют!

Однако Мампо упорствовал.

— Я смогу. Я знаю, что смогу.

— Еще никто из рабов не просился в манахи, — произнес клерк. — Тебе известно, что туда берут только самых лучших?

— Меня возьмут.

Клерк посоветовался со своими товарищами.

— Ну что же, думаю, не будет большого вреда, если его испытают.

Бомен попросился в ночные сторожа. По очень простой причине: ночью, когда все уснут, он будет слушать Кестрель.

— Сторож, — записал клерк в книге.

Наконец всех пленников распределили и повели на новую работу. Рабы покинули двор, а вооруженные солдаты принялись выдергивать из толпы отдельных людей, намеренно разбивая семьи и компании. Пинто отделили от родных и отвели в сторону.

— Куда вы ведете ее? — спросила Аира Хаз. Солдаты не отвечали, хотя скоро ответ и так стал ясен. На другой стороне мощеной дороги стояла длинная череда обезьяньих фургонов с открытыми дверями, некоторые фургоны уже наполовину заполнились. В каждом фургоне находилось более двух десятков человек. Под решетками в полу лежали вязанки дров. Когда Пинто запихивали в фургон, девочка задрожала. Анно успел сказать дочери несколько слов.

— Все будет в порядке, дорогая. Увидимся вечером.

Никто ничего не объяснял людям, им даже не угрожали.

Все и так знали, для чего предназначен обезьяний фургон. Бомен и Мампо глубоко задумались. Теперь они поняли, что стены, окружавшие их, нельзя пробить, а перелезть через них так же невозможно, как если бы они уходили к небесам. Любая попытка к бегству, любое неповиновение — и их близкие сгорят заживо. Им всем предстоит теперь жить в тени обезьяньего фургона.

Анно почувствовал, что Аира закипает от ярости.

— Прошу тебя, дорогая, — умоляюще произнес бывший библиотекарь, — держи себя в руках. Помни о Пинто.

Вскоре они расстались — каждый отправился к новому месту работы.

Мампо стоял перед главным тренером школы, где обучали манахов, ожидая, когда тот заговорит. Ларе Янус Хакел сидел за столом и пристально разглядывал юношу; глаза тренера бродили по телу Мампо.

— Хм, — буркнул Хакел, видимо не впечатленный увиденным.

Он встал и дотронулся до Мампо своими громадными ручищами. Некогда, во времена выступлений на арене, тело Хакела представляло собой гору мышц. Сейчас это была груда жира. Шрамы, испещрявшие каждый видимый кусочек тела, сморщились и стали лиловыми — тренер походил на сырую сосиску, вытащенную из оболочки.

— Ты слишком изнежен, — сказал Хакел. Ничто в этом мальчике с простодушным лицом и жидкими мускулами не говорило о том, что из него может получиться манах. Хакела не интересовали юные романтики, которые в первом же поединке позволят противнику изрезать себя на мелкие кусочки. Манаха — это искусство, а не вид казни.

Тренер отвернулся.

— Пошел прочь.

— У меня получится, — сказал Мампо.

— Прочь.

— Мое тело знает, что делать.

— Прочь, говорю тебе… — Хакел обернулся. — Как ты сказал?

— Мое тело знает, что делать.

Хакел уставился на юношу. Давным-давно он чувствовал то же самое и говорил об этом теми же самыми словами. Девять лет подряд Хакел был непобедим. Неужели этот увалень обладает настоящим воинским даром?

Крякнув, тренер тяжело опустился в кресло и задумался.

— Ну, хорошо, — произнес он наконец. — Посмотрим, что ты умеешь.

Хакел был человеком благоразумным. Не стоит убивать мальчишку лишь за то, что он вбил себе в голову дурацкую мечту. Хакел позвал одного из новичков, крепкого бойца по имени Бенс.

— Надень учебные доспехи. Я хочу посмотреть на новенького.

Мампо раздели и подогнали наручи и поножи. В отличие от боевых доспехов, на месте ножей, торчащих у колена и запястья, а также на шлеме тренировочного облачения были укреплены короткие металлические шишки. Мампо повели на тренировочный ринг, где роль песчаной насыпи исполнял приподнятый деревянный настил.

Партнер дружески похлопал юношу по руке и сказал:

— Не бойся. Я не сделаю тебе больно.

— Ты даже не дотронешься до меня, — ответил Мампо. Уверенность парня удивила тренера. Мальчишка либо очень хорош, либо непроходимо глуп.

Для Мампо, разминавшегося перед схваткой, все было предельно просто. Он чувствовал, что на арене сможет выглядеть достойно, но главное — его сжигало желание сражаться. Боевой пыл придавал ему сил, толкал в бой. Даже Хакел смутно ощущал этот азарт, хотя и не на него была направлена ярость новичка.

Тренер уселся на скамью рядом с рингом и подал Бенсу знак. По обычаю манахи воин вышел на арену, пританцовывая. Мампо следил за Бенсом, не отводя глаз, тело его безупречно повторяло движения опытного бойца. Хакел одобрительно хмыкнул. Мальчишка двигался превосходно. Бенс сложился вдвое в классическом выпаде «колено-кулак-колено», однако Мампо угадал это движение и блокировал каждый удар четко и быстро. Внезапно юноша оказался позади Бенса и одним ударом кулака поразил бойца в спину.

Хакел усмехнулся. Простой «поворот-с-подъемом» и исполнен замечательно.

Бенс понял, что пришло время серьезной схватки. Повернувшись к Мампо, он проделал движение «молот-насос» — град ударов, позволяющих подавить сопротивление противника. Инстинкт подсказал Мампо, как защититься, — юноша отступил, а затем бросился вперед, обрушив кулак на голову Бенса. Удар вышел коротким, почти без замаха, но манах зашатался. Мампо, не теряя времени, осыпал соперника градом ударов, и Бенс рухнул на пол.

— Стой! Стой! Стой!

Ярость юноши потрясла Хакела.

— Незачем убивать его!

Мампо отпрянул, все еще переступая с ноги на ногу, настолько переполненный боевой злостью, что его кулаки продолжали молотить по воздуху. Избитый Бенс, шатаясь, поднялся на ноги — У него явно кружилась голова. Хакел подошел к манаху и пощупал его лицо и грудь.

— Иди приляг.

Бенс, хромая, удалился восвояси. Тренер обернулся к Мампо.

— Итак, — медленно протянул он, — что это было?

— Я хочу сражаться.

Хакел не стал говорить мальчишке, как тот поразил его. Не стоит позволять ему задирать нос.

— Ты будешь учить меня? — спросил Мампо.

Хакел склонил голову набок, словно сомневаясь в выборе.

— Ты лупишь кулаками, как ребенок, — промолвил он. Не имеешь ни малейшего представления о том, как выстроить атаку. И все-таки я сделаю из тебя манаха.

День в обезьяньем фургоне тянулся очень медленно. Первый страх прошел, и теперь Пинто видела, что ее товарищи по несчастью страдают больше от скуки, чем от страха. В третьем от девочки фургоне какая-то компания затянула песню, пока соседи не попросили их замолчать. В основном пленники болтали или дремали. Новости перелетали от фургона к фургону и жарко обсуждались, в то время как стражники зевали, прикидывая, что ожидает их на обед. Пинто держалась очень тихо, опасаясь, что, если каким-либо способом привлечет к себе внимание, всех тут же сожгут живьем. Чтобы хоть чем-нибудь занять себя, девочка думала о Мампо, о том, как ей исполнится пятнадцать — ровно столько, сколько необходимо, чтобы выйти замуж. А Мампо тогда будет двадцать три, и он станет еще больше, но останется все таким же…

Скоро появился Анно Хаз. Сразу после второго завтрака он пришел посмотреть, как держится Пинто. Девочка просунула руки сквозь прутья решетки и улыбнулась отцу — Анно понял, что о ней не стоит волноваться.

— Не так уж и тяжело, — сказала Пинто. — Просто скучно.

— Скоро все кончится, дорогая, — отвечал отец. — С тобой ничего не случится.

— Интересно, а что будет, если пойдет дождь?

— Ну, полагаю, ты промокнешь.

— Я хочу сказать, тогда они не смогут разжечь костер.

Анно с гордостью посмотрел на дочь.

— Ты самая смелая девочка на свете, — произнес он.

Самого Анно привели в огромный склад, заваленный всевозможными вещами. Наполовину свалка рухляди, наполовину хранилище сокровищ, склад содержал груды добычи из бесчисленных набегов, включая последний налет на Арамант. Фургоны, в которых лежало награбленное, еще не разгрузили, и Анно нашел книги из собственной библиотеки, проложенные между мебелью в качестве упаковочного материала.

Управляющий складом с тоской смотрел на повозки из Араманта.

— Зачем они притащили весь этот хлам? Я не говорю о рабах — вы хоть пришли своими ногами. А кто теперь будет все это разбирать? Видимо, ты.

— Что я должен делать? — спросил Анно.

— Посмотрим. — Управляющий изучил бумажку, на которой были записаны сведения о рабе. — Итак, ты библиотекарь. Вот и займись книгами.

— Книгами?

— Убери их отсюда. Сложи в стопки. Этим мы тут и занимаемся. Кресла — к креслам. Картины — к картинам. Книги — к книгам.

— И что будет с ними потом?

— А что будет со всем прочим? Все когда-нибудь сгниет и обратится в прах. — Управляющий сделал широкое круговое движение рукой. — Это хранилище — словно мир. Что мы делаем в этом мире? Носимся туда-сюда, а затем умираем.

Анно оставили одного. Некоторое время он складывал книги, как ему велели. Когда Хаз понял, что управляющий не собирается следить за тем, как он выполняет свою работу, библиотекарь решил отыскать наиболее ценные книги своей библиотеки.

Книги в спешке сгребли с полок, и как попало побросали в фургоны. Поэтому многие были раскрыты и повреждены. Анно не мог спокойно смотреть на разорванные переплеты и мятые листы. Библиотекарь брал каждый том и бережно закрывал его, разглаживая бумагу, пока книга не приобретала первоначальный вид. В процессе работы Хаз бросал взгляд на страницы и неизбежно принимался читать.

Библиотекарь так увлекся одной из ранних хроник мантхов, что даже не услышал приближающихся шагов.

— И что ты тут делаешь?

Громкий и страшный голос пролаял над Анно. Владелец голоса, однако, оказался крошечным человечком в шляпе с широчайшими полями.

Хаз вскочил на ноги.

— Присел на минутку…

— Дай-ка сюда.

Человечек властно протянул руку. Проклиная себя, Анно отдал ему книгу, испугавшись, что Пинто может пострадать из-за того, что он на мгновение утратил бдительность. Управляющий суетился вокруг.

— Профессор Форц! Я тут ни при чем! Я не думал…

— Конечно, ни при чем. Ты безмозглый шут! Когда в последний раз ты о чем-нибудь думал? — Затем профессор обвиняющим тоном обратился к Анно: — Эта книга написана на древнем языке мантхов. Никто не владеет им.

— Я владею, — произнес библиотекарь.

— Неужели? — Профессор посмотрел на Анно с интересом. Затем обернулся к управляющему: — Он нужен тебе? Тут и одному нечего делать, а уж двоим…

— Но, профессор, я думал…

— Не думай. Делай, как я сказал, и все будет хорошо. — Он снова посмотрел на Анно. — Вижу, ты и сам из племени мантхов.

— Да.

— Интересный народ. Интересная история. Была. Арамант ведь сгорел, не так ли?

— Да, — вновь повторил Анно.

— И нечего так смотреть на меня, господин хороший, я его не сжигал… Глупо растрачивать здесь твои таланты. Впрочем, в этой стране знают, как правильно использовать людей. Тебе повезло.

Профессор развернулся и понесся в обратную сторону, двигаясь удивительно быстро для человека с такими коротенькими ножками. Управляющий заспешил за ним.

— Профессор! Что мне с ним делать?

— Ничего, — последовал быстрый ответ. — Я пришлю за ним, когда понадобится. Так что отправляйся бездельничать — как обычно, дружище.

В конце дня фургоны открыли и пленников выпустили. Новая партия рабов, тащивших пледы, чтобы укрыться от ночного холода, заняла их место. Анно, Аира и Бомен присутствовали при освобождении Пинто. Вокруг них на дороге люди обнимались и целовались, радуясь, что их близкие вернулись невредимыми. Другие, напротив, выглядели печальными — их родные забрались в фургоны, и решетки опустились за ними.

Пинто не плакала, однако она позволила матери взять себя на руки, крепко прижать и поцеловать. Долгие часы в фургоне надломили даже ее.

— Они злые, — только и сказала девочка.

— Да, моя дорогая, они злые.

Пришла очередь госпожи Холиш провести ночь в фургоне, и Мампо пришел помочь ей.

— Я приду за вами утром, тетя.

— Ты хороший мальчик, Мампи.

— Просто ложитесь и спите.

— Не хочу никого беспокоить, — сказала госпожа Холиш, оглядываясь, — и все же я занимаю слишком много места. А здесь, кажется, и так его не хватает.

— Сюда, тетя, прижмитесь к решетке.

— Ах да. Ну вот, все хорошо. Спокойной ночи, Мампи. Друзей тебе в снах.

Когда они направились обратно, Пинто поинтересовалась, что имела в виду госпожа Холиш, пожелав Мампо друзей в снах.

— Маленьким я всегда грустил, оттого что у меня не было друзей. И каждую ночь, когда тетя укладывала меня спать, она говорила, чтобы я не огорчался и увидел друзей во сне.

— Ах, Мампо! Неужели они и вправду приходили к тебе?

— Иногда.

— Но ведь теперь у тебя есть мы, верно?

— Конечно, сейчас все хорошо. Вот только Кесс нет… — вспомнил юноша.

— Мы найдем ее, — сказал Бомен. — Или она нас.

Во внутренний двор опять зашли клерки, и пленники обнаружили, что их размещают на новом месте. Отныне им предстояло спать в специально построенных двухэтажных бараках, расположенных на окраине поселения. Семью Хазов вместе с многими другими поместили в семнадцатый барак, в миле вниз по холму, недалеко от озера.

Длинное здание делилось перегородками на множество закутков без четвертой стены, посередине оставался проход. Комнаты были обставлены очень просто, на окнах не висели занавески, полы не покрывал ковер, тем не менее помещения создавали некое подобие уединения, а самое главное — в них стояли кровати. Деревянные рамы кроватей были перетянуты веревками, а жесткие матрасы набиты соломой, однако усталым рабам эти ложа показались роскошными. В каждой комнате близко друг к другу стояло восемь кроватей. В ногах каждой был написан номер. Некоторое время люди бродили взад-вперед в поисках своих номеров, сверяясь с запястьем. Семью Хазов, Мампо, Скуча, Креота и временно отсутствующую госпожу Холиш разместили вместе. Бомен, которому предстояло работать ночью, съел свой ранний ужин и прилег на кровать. До наступления темноты оставался еще целый час.

Креот, сияя от счастья, объявился позже остальных, когда наступили сумерки. Он присоединился к прочим рабам в большой кухне на первом этаже и между ложками супа рассказывал всем, кто желал слушать, про день, проведенный на ферме.

— Коровы! — восклицал Креот. — Чудные создания! Что за превосходный день, клянусь бородой моего предка!

Затем он принялся показывать, как доят коров.

— Поймите, здесь нужна особая ловкость. Нельзя давить или тянуть. Ни в коем случае! Нужно сложить пальцы вместе, вот так… — Креот пошевелил пальцами.

Все рассмеялись, и бывший император захохотал с остальными.

— Смейтесь сколько угодно, — радовался Креот, — но попробовали бы вы сами! Это совсем не так просто, как кажется!

Экс-император оказался не единственным, кому понравился первый рабочий день рабов. Мико Мимилит пребывал в изумлении от тканей, которые обнаружил в пошивочной мастерской.

— Никогда не видел такого превосходного шелка! Легкий, словно воздух, уверяю вас. Нет, даже лучше — легкий, словно мысль!

Доктору Бачу, который в Араманте был учителем, доверили класс в школе, где обучались дети рабов.

— Должен признать, у меня есть все, что нужно. А что касается дисциплины — поверьте, с этим здесь полный порядок. Нашим хозяевам удалось создать атмосферу уважения к власти, и я не могу осуждать их за это.

Мампо рассказал, что его приняли в школу манахов. Пинто ужаснулась.

— Ужасно! Не смей! Тебя убьют! Я не хочу, чтобы тебя убили!

— Я не намерен умирать.

Юноша собрался уходить, чтобы прилечь, но Пинто последовала за ним.

— Тебя заколют до смерти! Ты не должен этого делать. Ты нужен нам.

Девочка вцепилась в руку приятеля.

— Скажи, что не станешь драться на арене.

— Я хочу этим заниматься, — отвечал он. — И стану.

— Мампо, пожа-а-а-алуйста.

— Отстань.

— Я не дам тебе уйти, пока ты не пообещаешь мне, что не сделаешь этого.

— Отстань!

Юноша попытался стряхнуть Пинто, но она крепко вцепилась в его рукав. Смутное понимание того, что, возможно, девочка права, еще больше злило Мампо.

— Слезь с меня, тощий крысенок!

Он с силой дернул рукой, и Пинто свалилась на пол. При падении она ушибла локоть и заплакала. Однако вид свернувшейся на полу плачущей девочки еще больше разозлил Мампо.

— Чего ты все время виснешь на мне? — крикнул он, словно Пинто сама виновата в том, что ушиблась. — Не хочу видеть тебя. Оставь меня в покое.

Девочка отползла к стене. Позднее мать нашла ее свернувшейся в комочек в уголке. Глаза у Пинто были заплаканы, но она так и не призналась, почему плакала…

Джессел Грис, которого разместили в соседнем здании, вызвал Анно перед наступлением темноты. Бывший экзаменатор был уверен в том, что большинству мантхов первый день показался гораздо более терпимым, чем они ожидали.

— Ну, что ты скажешь теперь, Анно? Все еще будешь призывать к восстанию?

— Не так-то просто тут устроить восстание.

— Совершенно верно. Не просто и, возможно, не умно.

— Я думаю, мы должны каждый день откладывать часть пищи. Что-то, что можно долго хранить, — для нашего путешествия.

— Ах, для путешествия? Только сначала мы должны бежать отсюда. И каким же образом?

— Не знаю.

— Вот что, пока ты не разбередил всех, послушай, что я скажу. Мне дали работу в Департаменте снабжения. Именно я помог найти еду, которую ты ел сегодня вечером. Они должны понять, что у меня врожденный талант организатора. И вот еще что: оказывается, мой начальник, заправляющий снабжением целого участка, тоже из рабов! Он показал мне свой номер!

Анно непонимающе смотрел в сияющее лицо Гриса.

— Неужели ты не видишь? Они продвигают рабов! Рабы даже получают власть! Мы сможем неплохо здесь устроиться.

— Джессел, — проговорил Анно, наморщив лоб. — Эти люди убивали наших близких и сжигали наши дома.

— Да-да, конечно, я понимаю. Но какой смысл оглядываться назад? Теперь мы здесь, давай же смотреть вперед.

— Неужели ты не видишь, что здесь все построено на силе и жестокости? Само сердце этой страны отравлено.

На мгновение Джессел Грис почувствовал беспокойство, затем он вздрогнул и произнес:

— Нет в мире совершенства. Мы живем здесь и сейчас. Поэтому наша обязанность — сделать жизнь лучше. Подумай сам, что нам остается? Путешествие неизвестно куда?

Удовлетворенный тем, что ему удалось выиграть спор, Джессел поспешил поприветствовать доктора Бача и поделиться с ним наблюдениями по поводу первого дня.

Анно Хаз поделился своей тревогой с женой.

— Не знаю, как заставить их слушать.

— Они услышат тебя, — сказала Аира. — Придет время, и тебе поверят.

— А когда оно придет?

— Еще до наступления зимы.

Глава 10

Гость в ночи

С приходом темноты начиналась работа Бомена. С фонарем в одной руке и посохом — в другой он отправился на берег озера, где паслись коровы и телята. Работа Бомена заключалась в том, чтобы отгонять волков, рыщущих рядом со стадом в надежде украсть теленка. Сарай, построенный для того, чтобы защитить стадо от дождя и холода, представлял собой маленькое здание без окон, где Бомен и должен был нести свою вахту. Юноша уселся на земляном полу, через открытую дверь виднелись озеро и стадо.

Бомен наблюдал за коровами, мирно пасущимися в траве. Когда голоса в ближайшей деревне умолкли, он мысленно обратился к Кестрель, ища ее в ночи. Один или два раза юноше почудилось, что он почувствовал сестру, однако так слабо и далеко, что Бомен невольно усомнился. Неполная луна взошла на небо, слабый свет заливал дворец на озере. Один за другим огни в прекрасных зданиях погасли.

Бомен не мог следить за временем, и ему казалось, что оно остановилось. Звезды скользили по темному своду, луна пересекала небосклон, однако эти изменения происходили незаметно. Ночь выдалась холодной. У Бомена была длинная накидка из овчины, и он плотно закутался в нее. Поднялся ветер, рябь побежала по поверхности воды. Теперь дворец скрылся в тени. И вот все успокоилось.

Затем Бомен услышал звук — тихий шорох травы и низкое мелодичное гудение. Кто-то приближался. Юноша взял посох и вышел из сарая, гадая, кто бы мог идти в такой час. Гудящий звук приблизился. Из темноты в свете фонаря медленно возник уродливый одноглазый человек.

Человек направлялся к сараю. Руки его были скрещены на груди, прячась внутри свободных рукавов мантии. Мантия представляла собой простое одеяние из практически вечной шерсти, хотя и недостаточно толстой для такой прохладной ночи. Человек был бос. Бомена заинтересовало, кто этот незнакомец и что ему нужно. Возможно, бедняк, надеющийся обрести кров под крышей сарая. Или один из тех безумцев, что встречаются на заброшенных дорогах, безумцев, что живут и умирают как звери. Кроме мелодии, которую гудел человек, не было слышно никаких других звуков. И мелодия казалась довольно приятной на слух. Позади человека, едва видимый в свете фонаря, вприпрыжку бежал серый кот.

Постепенно пришелец приблизился. Он прекратил гудеть и молча смотрел на Бомена, а Бомен в ответ глядел на него. Лицо странника казалось печальным, один глаз был молочно-белого цвета. Не шевелясь, незнакомец внимательно изучал Бомена единственным зрячим глазом, словно желая удостовериться в чем-то.

— Так ты и есть дитя из пророчества?

— Я? — Бомен страшно удивился. — Какого пророчества?

— А что, разве их несколько?

Пришелец прошел в сарай и уселся на пол. Затем, глядя на Бомена, постучал по земле перед собой.

— Садись вот сюда.

Бомен сел.

Пришелец снова начал гудеть. Он гудел настолько сосредоточенно, что лишь законченный грубиян решился бы перебить его. Поэтому Бомен тихо сидел и ждал, когда путник закончит. Спустя некоторое время пришелец завершил свою песню без слов и размял пальцы.

— Ах, так-то лучше, — произнес он. — У меня болят руки, особенно влажными ночами. Но сейчас все прошло.

— Прошло оттого, что вы гудели?

— Да. Эта песня исцеляет боль в конечностях. На самом деле я должен принять боль и использовать ее. Боль ведь просто другая форма энергии. Однако никто из нас не совершенен.

Пришелец оглянулся на темнеющий город на озере.

— Должно быть, это и есть Высший Удел.

— Да.

— Ты был там? Ты его видел?

— Нет.

— Говорят, это нечто особенное. Красота. Ученость. Высшее проявление человеческого духа.

Бомен с гневом уставился на город.

— Я только знаю, что они убивают людей и делают их рабами.

— Ну да, конечно, и это тоже.

Внезапно из темноты появился кот и запрыгнул на колени пришельца. Бомен пристально посмотрел на животное.

— У тебя есть кот?

— Я не стал бы утверждать, что это мой кот. Он просто путешествует со мной.

Дымок посмотрел на Бомена с неодобрением. Затем безмолвно обратился к отшельнику:

— Кто этот полоумный?

— Тот, кого мы искали. Я должен убедиться, что он знает, что делать.

— Что? — спросил Бомен.

Отшельник произносил слова вслух.

— Прости, я разговаривал с котом.

— Ты разговаривал с котом?

Дымок медленно отвернулся. Зачем тратить время на этого юного тупицу?

— Оставь его коровам, — посоветовал кот. — Кажется, у них одинаковый уровень интеллекта.

Отшельник впервые заметил стадо.

— Так значит, тебя приставили присматривать за коровами?

— Да.

— Коровам нравится?

— Нравится ли коровам? Откуда я знаю.

— Спроси их.

— Я не умею разговаривать со скотиной.

— Сумеешь. Тебе нужно только попробовать.

— Пожалей меня, — вмешался Дымок. — Ты что, действительно собираешься мерзнуть здесь, разговаривая с коровами?

— Для начала сойдут и коровы, — произнес отшельник. Бомен решил, что пришелец обращается к нему.

— Для начала чего? — поинтересовался он. Отшельник остановил единственный глаз на ближайшей корове и обратился к ней:

— Просыпайся, голубушка. Прости, что побеспокоил. Этот юноша хочет перекинуться с тобой парой слов.

К удивлению Бомена, корова тяжело поднялась с земли и подошла к ним. Большая голова опустилась, и Бо почувствовал на лице влажное дыхание.

— Думаю, ты знаешь, как это делается, — подсказал Бомену отшельник.

Бо не представлял, с чего начать. Поэтому он лишь заглянул в немигающий глаз коровы и постарался достичь внутреннего спокойствия и пустоты, как делал всегда, слушая Кестрель. Спустя несколько мгновений корова сильно задрожала, а Бомен уловил тревожный жужжащий звук. Корова была напугана.

— Все хорошо, — сказал юноша, облекая мысли не в слова, а в ощущения. — Я не сделаю тебе больно.

Постепенно Бомен почувствовал, что корова успокоилась, а вибрирующий шум превратился в единственный низкий звук: «оомфа — оомфа — оомфа». Огромный мокрый нос животного приблизился к пастуху, и Бомен ощутил на щеке дуновение воздуха, вырывающегося из ноздрей коровы.

И вот наконец он услышал. Это было похоже на то мгновение, когда, находясь в комнате, полной людей, громко разговаривающих друг с другом, вы внезапно слышите свое имя. И с этой секунды воспринимаете только голос, позвавший вас, а прочие голоса становятся лишь фоном. Корова, правда, не разговаривала. Внутри ее сознания струился поток наблюдений. У коровы были свои заботы:

«Чудовища, ночной покой, сочная трава, никогда не доверяй, рядом с теленком, пахнет как я, не делай резких движений, чудовища спят, а это бледное чудовище дрожит, в лунном свете…»

— Я твой друг, — произнес Бомен вслух, чтобы отшельник тоже мог слышать его.

«Друзья движутся медленно, чудовища скачут…» Все это выглядело очень странно. Корова не говорила, но Бомен получил совершенно ясный ответ, шедший от чувства к чувству. Юноша был убежден, что коровы глупы. Сейчас он понял — они просто более медлительны, чем люди.

Нарочито медленным движением Бомен поднял руку, чтобы коснуться животного.

— Я — должен — быть — медленным, — произнес он, стараясь так же неторопливо выговаривать слова.

Корова очень серьезно посмотрела на него. «Бедное чудовище, ни отдыха ни покоя, внезапно движутся, нарушают покой, чудовище горюет…»

Поразительно! Корова думала, что ему нелегко живется на свете.

— Ты жалеешь меня, корова?

«Печальное чудовище спешит, спешит, странное как палка создание дергается, дергается, ходит и ходит, ха-ха-ха…»

Корова смеялась над ним! Медленным и бессловесным способом она давала понять, что находит его забавным!

— Можешь смеяться надо мной, — сказал Бомен, несколько обидевшись. — Но ты ведь еще и боишься меня.

«Ах, чудовищу больно, чудовищу больно, все дергается, дергается, забавное чудовище, ужас чудовище, смерть чудовище, и что же в конце ха-ха-ха».

Бо понял.

— В нас, чудовищах, так много страха, что тебе ничего не остается делать, как смеяться над нами?

Корова задержала взгляд на Бомене, как показалось юноше, с глубоким состраданием, признавая, что он правильно понял ее чувства. Затем она медленно качнулась назад и потащилась на поиски своего теленка.

— Ну, вот и получилось, — сказал отшельник.

— Это так странно. Теперь я изменил свое мнение о коровах.

— Славно, — произнес Дымок. — Теперь мы уходим?

— Я еще не все сделал, — промолвил отшельник. Бомен посмотрел на кота.

— А это работает со всеми животными?

— Конечно. И с растениями. И даже с камнями, хотя, чтобы поговорить с ними, придется потрудиться.

— Откуда ты все это знаешь?

— А откуда мы все узнаем? Меня этому учили.

— Кто ты?

— Ты хочешь знать, как меня зовут? Значение имени сильно преувеличивают. Мы прекрасно обходимся без них.

Отшельник неожиданно вздрогнул.

— Ты же замерз! — Бомен стянул с себя овчинную накидку и набросил ее на плечи странника. — Тебе следует носить более теплую одежду.

— Пожалуй. Только там, откуда я пришел, этого бы не одобрили. Если ты замерз, сказали бы они, спой песню против холода. Или прими холод и используй его. Тем не менее ты очень добр. И ты был внимателен к этой корове. Я вижу, ты справишься, когда дойдет до этого.

— Дойдет до чего?

— До того, о чем ты просишь.

— Не понимаю. О чем я прошу?

Отшельник потер мертвый глаз и попытался припомнить.