Огненный ветер (№2) - Последнее пророчество

С первыми лучами солнца земная твердь распахнулась. Те, кто оказался рядом с тонкой трещиной, отпрыгнули в сторону, но так и не прервали своего ритмичного пения. Сейчас они пели во всю силу, усиливая звук криком, топаньем и снова криком. Они хлопали, топали и кричали. Новые Певцы все прибывали — они пели на ходу, и песнь становилась все громче.

И вот раздался режущий ухо звук, сопровождаемый долгим грохотом и скрипом. Этого звука они ждали так долго — никто и никогда не слышал его раньше. Всем им несказанно повезло. Они стали поколением, узнавшим огненный ветер.

Земля внутри каменных стен дрожала и трескалась, открываясь, словно рана, некогда исцеленная, а теперь вновь кровоточащая. Каменные глыбы с грохотом падали на пол. Певцы продолжали свою песнь, покачиваясь и притопывая, чувствуя, как земля расступается под ногами. С наступлением рассвета мягкие лучи озарили стены, покрытые расширяющимися трещинами, и пыльную необъятность огромной пещеры под ними.

Наконец земля перестала двигаться, и песня прекратилась или, скорее, изменилась, превратившись в тихий напев. Те, кто стоял ближе к краю, медленно заскользили вниз. Прочие, продолжая петь, ждали, чтобы вскоре присоединиться к ровному потоку.

Вот и отшельник приблизился к крошащемуся краю и поплыл вниз, в темноту. Разорванные каменные стены расширялись книзу — к гладкому каменному полу огромной пещеры. С одной стороны глубокая пропасть пересекалась быстрым потоком — здесь протекала подземная река, бегущая ниже уровня моря и исчезающая под каменными сводами. Высоко над отшельником синело небо. Вокруг стояли его братья и сестры. А впереди возвышалась вырезанная из камня платформа, на которой располагалась каменная гробница.

Четыре колонны поддерживали невысокую крышу. Внутри на каменном возвышении покоилось древнее тело давно умершего человека. Здесь, в тишине подземной пещеры, лежал он непотревоженным сотни лет, с самого дня своей смерти. Плоть высохла, обнажив кости. Лицо превратилось в череп с остатками желтой кожи. Руки были сложены на груди, кость к кости.

Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях — племени Певцов. Жила она также и в его детях.

В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, — никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.

И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.

Глава 17

Песня над городом

Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.

Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.

— Что за вид, а, Ангелок? — произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.

— Да-да-да, — бормотал он беспокойной корове. — Я понимаю, тебе пришлось подождать, но я уже здесь.

Корова повернула голову и уставилась на Креота огромными печальными глазами.

— И тебе доброе утро, Звездочка моя, — сказал бывший император и принялся за работу.

Звездочка потянулась к мешку с сеном; зашедшее за тучу солнце окрасило изнанку облаков золотом.

Так проходило каждое утро, и Креоту это нравилось. Молодость его миновала, прошлая жизнь, ныне почти забытая, прошла в одиночестве, покое и определенности. Коровы вполне устраивали его. Они не делали резких движений. Каждый день в одно и то же время они выполняли одни и те же действия. Более всего Креоту нравился их запах. Разумеется, он включал в себя аромат молока, пузырящегося пеной в ведре, но еще и запах сырых шкур, полей, где коровы паслись, и даже навоза — все это составляло их неповторимый букет, который смешивался с ароматами травы и земли.

Уже завершая утреннюю дойку, Креот услыхал грохот и стук фургонов на дороге. Сквозь дверь он увидал длинную процессию всадников и карет. Некоторые из карет были огромными, их украшали золоченые шпили, кареты волокли двойные упряжки лошадей. Все они держали путь в сторону озера, к дамбе, ведущей в Высший Удел.

— Должно быть, это невеста, — сказал Креот коровам. — Сегодня великий день.

Он всегда разговаривал с коровами. Коровы серьезно смотрели на Креота, размышляя над его речами, но никогда не отвечали ему.

— Пусть она будет счастлива, а, Звездочка? Пусть будет счастлива.

Когда на следующее утро стражники пришли в казармы, чтобы забрать очередную партию рабов для сидения в обезьяньих фургонах, Пинто прошептала отцу:

— Сегодня моя очередь.

Анно покачал головой.

— Нет, дорогая. Сегодня самый опасный день.

— Я знаю, — отвечала Пинто. — Вам с мамой предстоит работа. А я ничем не могу помочь.

— Давай надеяться, что сегодня они не выберут ни меня, ни твою маму.

Однако стражники выбрали Аиру Хаз. В это же время из библиотеки академии прислали за Анно Хазом — свадьба свадьбой, а его присутствие в хранилище было необходимо. Готовиться к побегу стало некому.

— Ну вот, — сказала Пинто. — Я же говорила.

— Дорогая моя, — проговорил отец, — тебе нельзя идти в клетку. Сегодня все случится. Я это чувствую. Мы не знаем, успеем ли освободить людей из фургонов.

— Мама, посмотри на меня.

Аира взглянула в честные глаза дочери, и та продолжала:

— Я всего лишь ребенок. Я ничем не смогу помочь. Но могу сделать хотя бы это. Хоть в чем-то я окажусь полезной.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Не понимаю? — Пинто потянулась вперед и поцеловала мать в щеку, затем прошептала ей на ухо: — Даже если я и погибну в клетке, ты сможешь увести людей отсюда.

Более всего Аиру Хаз тронул этот поцелуй.

— Ах, моя хорошая. И ты уже выросла? И ты хочешь покинуть меня?

— Ты знаешь, что я права. Вы должны собрать людей. Я этого сделать не смогу. Сегодня наш день.

Мать повернулась к Анно, не в силах сама принять решение. Хаз посмотрел на Пинто — гордость светилась в глазах девочки.

— Малышка права, — произнес он. — Иди, дорогая моя. Мы не позволим никому причинить тебе вред.

Пинто побежала к стражникам и сказала им, что сегодня займет место матери. Стражники спокойно отнеслись к этому. Их работа заключалась в том, чтобы отобрать по одному представителю от каждой семьи, а один вместо другого — какая разница?

Анно Хаз прошел с дочерью до перекрестка и подождал, пока девочку заперли в фургоне. Держась за решетку, Пинто улыбалась отцу и махала рукой, стараясь не показать, что боится.

— Я приду за тобой, — сказал Анно и с тяжелым сердцем отправился в библиотеку.

Сирей, надев вуаль, сидела в карете и смотрела в окно, дрожа от нервного возбуждения. Крестьяне уже вышли на поля — сейчас все они застыли, глазея на процессию.

— Ланки! — изумилась принцесса. — Они не закрывают глаз!

— Бедные язычники! — вздохнула Ланки. — Не ведают, что творят, детка моя!

— Разве они не знают, что им выколют глаза?

— Надеюсь, что не выколют, — отвечала Ланки. — Моя детка надела вуаль.

— Ах да. Я все время забываю о ней.

— Детка выпьет стакан молока?

— Нет, Ланки. Убери. Сегодня день моей свадьбы. Я совсем не могу есть.

— Я и не предлагаю тебе есть. Вряд ли моя девочка хочет, чтобы у нее не осталось сил даже для того, чтобы говорить.

Сирей замотала головой и обернулась к Кестрель.

— На что ты смотришь, Кесс?

В другое окно Кестрель глядела на солдат гвардии Йохьян. Всадники скакали по двое спереди и сзади кареты на всем протяжении дороги до самого поворота. Кестрель чувствовала себя полководцем, ведущим армию на штурм неприятельской крепости.

— Я смотрю, куда нас везут.

Вдали показались озеро, дамба и стены Высшего Удела. Янтарный город с каскадом драгоценных куполов, раз в десять больше Араманта, производил сильное впечатление. Этот необыкновенный град-дворец построили люди, которые сожгли дом Кестрель и сделали рабами ее семью. Поэтому, каким бы прекрасным, каким бы величественным ни был город, она продолжала строить планы его уничтожения. Эта стройная пятнадцатилетняя девушка, не имевшая ни звания, ни положения, осудила Доминат на смерть. Ее оружием была страстная и беспощадная воля. Сегодня день свадьбы, сегодня же состоится казнь.

Я отомщу.

— Ты говорила, будто может случиться что-нибудь, что остановит свадьбу, — сказала Сирей. — Но пока ничего не происходит.

— Ты еще не замужем, — отвечала Кестрель. — Они не смогут заставить тебя выйти замуж против твоей воли.

— Смогут, — промолвила Сирей. — Если все ждут, что ты сделаешь что-нибудь, если все смотрят на тебя, то в конце концов ты это делаешь.

— Ты поймешь, что должна сделать, когда придет время.

Кестрель не сказала Сирей, что если все пойдет по задуманному ею плану, то у принцессы просто не останется выбора.

— Видишь, детка, — сказала Ланки, — тебе не о чем беспокоиться, вот и подруга так считает.

Ланки не одобряла Кестрель. Она ничего не подозревала о скрытых планах последней, и ей не было никакого дела до мнения Кесс. Служанка просто считала, что у Йодиллы Сихараси из Гэнга не может быть друзей. Это принижало ее высокий статус. Друзья могут быть у простых людей. Принцессы должны иметь подданных. Ланки не могла и представить себе, что когда-нибудь отважится высказать госпоже свое недовольство, по крайней мере вслух. Поэтому она ограничивалась тем, что называла Кестрель подругой, как говорят «парикмахер», «учитель танцев». Ланки отвела Кесс определенную роль, такую же, как и себе, и это ее устраивало.

Впереди Йоханна пристально разглядывал Высший Удел и, в свою очередь, ощущал благоговение. Город был меньше Обагэнга, его собственной столицы, сердца государства Гэнг. Но в сравнении с этой жемчужиной городов Обагэнг внезапно показался правителю потрепанным. Огромные здания его города были выстроены из камня, но рядом с этими изысканными куполами они казались тяжелыми и приземистыми. К тому же большинство домов в столице Гэнга представляли собой деревянные лачуги, лепившиеся друг к другу, словно груды мусора. Это ощущение было новым для Йоханны. Как правитель самой большой империи в мире, он привык к приятному и обволакивающему чувству превосходства. Поняв, что ему предстоит войти во дворец, рядом с которым его собственные дворцы — просто жалкое зрелище, Йоханна испытал неприятное волнение. Великий визирь, размышлял Йоханна, был совершенно прав, затеяв эту свадьбу. Этот человек, создавший страну на пустом месте, тот, кого они называют Доминатором, Мог бы стать могущественным врагом. Как ему удалось так быстро построить все это? Вот озеро, например. Здесь никогда не было озера. Раньше тут лежали заброшенные земли, куда случайно забредали пастухи-кочевники. Никто не ожидал таких изменений. Никто и внимания не обратил на странников, обосновавшихся здесь пятьдесят лет назад. Йоханна вспомнил слова отца: «Пусть живут. Нам пригодится стоянка для караванов». Стоянка для караванов! Если бы отец мог видеть все это! Озеро не меньше нескольких миль в длину, выкопанное в каменистой земле по приказу одного человека.

— Сядь ровнее, Фу фи, — сказала жена. — Помни, что ты Йоханна из Гэнга, а все прочие люди — всего лишь грязь под твоими ногами.

— Грязь под моими ногами, да, дорогая.

— Ты не должен кусать ногти и жевать с открытым ртом. Когда кто-нибудь обратится к тебе, смотри с негодованием.

— Хорошо, дорогая.

— Покажи мне свой негодующий взгляд.

Йоханна изобразил.

— Ну вот. Ты выглядишь совсем как твой отец.

Зохон, командир гвардии Йохьян, в своем великолепном мундире скакал во главе воинов. Все три тысячи гвардейцев ехали позади командира или маршировали в шеренгах по двое по обеим сторонам королевской процессии. Никто в городе не выразил опасений в связи с таким огромным эскортом. По этому поводу вообще не было сказано ни слова. Йоханна тоже не возражал, несмотря на все увещевания Барзана. Таким образом, Зохон во главе трех тысяч воинов вступал в самое сердце Высшего Удела.

Выпрямившись в седле и глядя на приближающееся озеро, командир втайне ожидал, что их остановят. На этот случай у него был заготовлен план. Тяжелый железный таран для пробивания ворот был спрятан под одной из карет. Однако никто и не думал останавливать воинов Зохона. Кроме его гвардейцев, нигде не видно было вооруженных воинов. Ворота в конце длинной дамбы стояли распахнутыми настежь.

Процессия остановилась перед плотиной. Открытую карету, пока еще пустую, перенесли вперед, и конные гвардейцы, все одного роста и с одинаковым цветом волос, заняли свои места по обеим сторонам повозки. Йоханна и Йоди надели короны, весьма впечатляющие, но тяжелые и неудобные. Кестрель смотрела, как Йодиллу облачают в свадебный наряд. Одеяние представляло собой истинное произведение искусства. Портной настоял, чтобы Йодилла ничего не надевала под платье, что привело Сирей в восторг. Платье не обнажало ни единого дюйма стройного тела — превосходно скроенный чехол из белого шелка покрывал фигуру от шеи до лодыжек. При этом ткань так облегала Сирей, что казалась второй кожей. На голове крепилась белая шелковая шапочка, повторяющая очертания шеи и плеч. Лицо скрывал простой квадрат белой газовой ткани, трепетавшей при дыхании. Однако это было еще не все. С головы до ног принцессу покрывала вуаль из тончайшего шелка, искусно поддерживаемая легкими проволочками, прикрепленными на голове и плечах. Шелк был так тонок, что казался почти невидимым, — некая туманная дымка, а не предмет гардероба. Внутри этой облегающей ауры стройное тело Йодиллы, закутанное в шелк, двигалось словно соблазнительная тайна, предлагая изумленным глазам зрителей все и ничего, обещая головокружительную красоту.

— Ах, Сирей! — воскликнула Кестрель, любуясь на то, что получилось в итоге. — Никогда в жизни не видела такой красоты!

— Вот, детка, — пробормотала Ланки. — Теперь моя девочка счастлива.

Портной суетился вокруг, поправляя складки вуали.

— Она должна ехать в карете? — все спрашивал он. — Материя на это не рассчитана. Если принцесса сядет, то ткань помнется.

Сирей разрывалась от противоречивых желаний. С одной стороны, жалко мять платье. С другой, не идти же пешком по дамбе. В итоге она все же позволила перенести себя в открытую карету, где и уселась напротив отца с матерью.

Процессия вновь двинулась с места, лошадиные копыта застучали по дощатой дамбе. Зохон ехал рядом с королевской Коляской. Чтобы приноровиться к медленному продвижению карет, он заставлял коня гарцевать рысью. Длинная череда экипажей, сопровождаемая тесными рядами солдат-гвардейцев, катилась вперед, растянувшись на такое расстояние, что, когда голова процессии уже достигла огромных ворот, хвост ее только втягивался на дамбу.

Как только открытая карета с невестой въехала в ворота, заиграл оркестр, а хор запел. Йодилла в изумлении разглядывала великолепные строения, мимо которых проезжала. В каждом окне, на каждой террасе расположились музыканты и певцы. Маленькие дети, стоявшие среди музицирующих, разбрасывали лепестки цветов, струившиеся непрерывным потоком. Лепестки кружились и падали вокруг Сирей, опускались на ее вуаль, раскрашивая все вокруг и смешиваясь с потоком музыки. Казалось, что затопившие улицу падающие цветы сами производят сладостные звуки.

Зохон с гордым видом гарцевал рядом с принцессой. Подавляя внутреннее возбуждение, он крутил своей красивой головой направо и налево, но так и не заметил ни единого вооруженного человека. Он наблюдал вокруг только невероятное количество музыкантов. Командир почти смеялся. Разве может быть опасным это сборище скрипачей и певчих птичек!

Кестрель высунулась из окна кареты Йодиллы и с изумлением разглядывала город своего врага. Эти убийцы и рабовладельцы оказались прекрасны, улицы — восхитительны, а люди, их населяющие, — все до единого музыкальны. Медленно двигаясь по улице, Кесс обнаружила, что величественный гимн подхватывали разные группы музыкантов и певцов, так что основная мелодия всегда исполнялась теми, кто стоял ближе к королевской карете, а аккомпанирующие звуки неслись сзади и с дальнего конца улицы. Она заметила также, что глаза исполнителей обращены в одном направлении. Следуя этому всеобщему взгляду, Кестрель уловила блеск крытой стеклянной террасы, где, размахивая руками, металась смутная фигура.

Доминатор носился по верхнему уровню, дирижируя громадным оркестром и хором, напевая величественный гимн, который доносился из лежащего у его ног города. Захваченный музыкой, с летящими седыми волосами, взмахом руки правитель делал знак сотням певцов в пяти улицах от него, в то время как скрипки продолжали вести основную тему. Доминатор поднял палец — и трубы зазвучали со стороны цветочного рынка, взмахнул рукой — и две сотни барабанщиков, расположившихся на площади, начали настойчивую токкату. Контрабасы и виолончели вступили по всему городу, заставив воздух задрожать от низкого гула. Правитель рванулся — и тысячи сопрано вывели первую дрожащую ноту завершающего пассажа; звук взорвал небеса, словно целое поле жаворонков. Затем вступили струнные — нежные мольбы скрипок, любовное бормотание виолончелей сплелись со звуком свирелей. Доминатор пересек сияющее пространство и ткнул пальцем в направлении огромного мужского хора — и все в Высшем Уделе вздрогнули, когда пятьсот мужских голосов запели, а правитель, охваченный величием собственного творения, запел вместе с ними.

Песня лилась над городом. Приветствуя прекрасную юную невесту, город и сам стал симфонией. «Пусть узнают, — думал Доминатор в страстном порыве, — пусть узнают, что такое подлинное мастерство! Я создал все это, это мой дар людям, это обещание нового мира!»

Анно Хаз услышал музыку, которая полилась отовсюду, как только свадебная процессия вступила в город, и понял, что Кестрель находится где-то там. С разрешения профессора Форца он подошел к высокому окну библиотеки академии, чтобы посмотреть на процессию.

— Свадьбы! — с отвращением произнес профессор. — Сначала сладко, затем горько.

— Вы не женаты, профессор?

— Брак требует свободного времени. У меня его нет.

— Брак принес мне самое большое счастье в жизни, — промолвил Анно.

— Неужели? — Форц очень удивился. — Осмелюсь заметить, вам, наверное, по душе горячая пища. — Он встал на стул и выглянул из окна. — Великие звезды! Откуда эти люди? Надо же, позолота! Какая провинциальность!

Хор, располагавшийся на здании напротив библиотеки, следуя знаку Доминатора наверху, снова вступил, заставив профессора подпрыгнуть. Слаженное звучание хора, однако, не на шутку впечатлило Форца.

— Этот человек — гений, признайте. Послушайте! Звучание человеческих голосов, объединенное в песне!

— Объединенное в рабстве, — тихо произнес Анно.

— И что с того? Спросите себя, что делает нацию преуспевающей? Порядок и тяжелый труд. Кто должен подчиняться и тяжело трудиться? Рабы. Отбросьте все эти устаревшие сентиментальные глупости о правах и свободах, и что вы получите? Самую преуспевающую нацию в мире!

Снаружи донеслись звуки фанфар, поднимая, наполняя, возвышая звучание хора.

— Наверное, невеста достигла зала, — сказал Форц. Анно так и не разглядел Кестрель.

— Может быть, вы разрешите мне выйти на улицу, чтобы посмотреть? — спросил он.

— Почему нет? Все равно в этом грохоте невозможно сосредоточиться.

Анно покинул библиотеку в то мгновение, когда Йодилла выходила из кареты перед входом в громадный зал. Однако он не стал протискиваться сквозь толпу, чтобы понаблюдать за церемонией. Хаз повернул совсем в другую сторону и направился к воротам, а затем — по опустевшей дамбе.

Пришло время подготовиться к уходу.

Глава 18

Мампо сражается на манахе

Кестрель била дрожь. С тех пор как свадебная процессия вступила в Высший Удел, она ждала удара Зохона. Колонна за колонной гвардия маршировала по улицам, и нигде не наблюдалось сил, которые могли бы противостоять ей. Однако командир гвардейцев с улыбкой ехал вперед, а свадьба шла своим чередом.

Кесс выбралась из кареты вместе с Ланки и последовала за невестой по ступеням, ведущим в огромный зал под куполами, где и должна состояться церемония. Вокруг звучала музыка. Изнутри доносились голоса, исполнявшие радостную песню. Йодилллу, уже покинувшую карету, с обеих сторон поддерживали Йоханна и Йоди. Под высокой аркой входа невесту встретил хранитель покоев Доминатора, низко поклонился и приветственно развел руки. Гости проследовали в зал. Кестрель вошла следом за Сирей.

Холл поразил девушку. Необъятные колонны с замысловатой резьбой поддерживали парящие купола, арена, предназначенная для свадебной церемонии, была опоясана решеткой из тонких дубовых опор, на которой располагались мягкие сиденья под темно-красным с золотом балдахином. Огромное, наполненное светом пространство наверху сияло, словно маленькое небо, и, заполняя эту пустоту, взвиваясь вверх, к стеклянному куполу цвета заката, звучала триумфальная песня, которую исполняли четыреста певцов личного хора Доминатора. Хористы стояли на специально сооруженных помостах по обеим сторонам от входа, облаченные в темно-красные мантии с длинными рукавами.

— Хорал в честь невесты, — прошептал хранитель Йоханне. — Сочинен Доминатором для церемонии встречи.

— Доминатором?

— Вся музыка свадебной церемонии сочинена правителем, и он же дирижирует ею.

Продолжая маршировать, шеренги высоких гвардейцев вливались в зал, заполняя пространство за деревянной ареной. Кестрель поняла, что битва может начаться прямо здесь, в этом внушающем благоговение и заполненном людьми зале. Девушка огляделась в поисках путей отступления. В зале было три выхода: один — на главную улицу, через него они вошли в помещение, и два боковых — оба забиты зрителями. Проход у дальней стены вел во внутренние комнаты. У одной из стен виднелась узкая лестница, поднимающаяся на галерею, которая тянулась ниже уровня куполов. Но прежде чем Кестрель смогла рассмотреть что-нибудь еще, ей пришлось последовать за королевской четой на арену. Затем принцесса, по-прежнему скрытая под вуалью, позволила своему взгляду скользнуть мимо манахов и приостановиться у трона, где сидел ее будущий муж. Принцесса смотрела на Бомена, стоявшего сзади. Сирей показалось, что брат подруги задумчиво смотрит на нее. Йодилла сидела очень спокойно и прямо, слишком гордая, чтобы обнаружить свое беспокойство, хотя на самом деле принцессу била дрожь. «Ах, Бомен, — думала она. — Что я здесь делаю? Почему мы с тобой не можем ускользнуть отсюда и поговорить?»

Бомен смотрел на Кестрель.

Не надо, Бо. Это опасно.

Бомен не мог просто отвести взгляд, он ласково коснулся разума сестры. Кестрель была не только напряжена, что казалось естественным, но и очень взволнована.

Когда это начнется?

Не знаю. Готовься.

Кестрель снова обернулась к Зохону.

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та! На песок спрыгнул поджарый Кадиц — самый длиннорукий манах. Стройный и упругий, словно натянутый шнур, он поклонился и принял свою долю аплодисментов.

С верхнего яруса Зохон смотрел вниз на Йодиллу. Изгиб ее тонкой шеи под плотно пригнанным головным убором был так соблазнителен, что командиру страстно хотелось погладить его своей сильной рукой. Ему казалось, что принцесса дрожит от его взгляда и отводит глаза от жениха. «Ничего не бойся, любимая! — повторял Зохон про себя. — Я спасу тебя!» Он обратил исполненный ненависти взгляд на врага — высокомерного молодого человека, посмевшего возжелать в жены его Сирей. С огромным удовлетворением Зохон заметил, что Ортиз покраснел и опустил глаза.

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та!.. Появился Арно, великий и ужасный, самый опасный из манахов. Подбоченясь, он простер огромные руки и склонил бычью голову перед королевскими гостями.

Ортиз принял поклон Арно, щеки его все еще горели. Он покраснел потому, что, глядя на Кестрель через арену, поймал ее взгляд и заметил, что глаза девушки вспыхнули. «Почему она сердится на меня?» — спрашивал себя Ортиз. Здесь мог быть только один ответ. Она увидела в его глазах любовь. Эта мысль наполнила Ортиза неистовым восторгом. Это яркое выразительное лицо, которое казалось ему теперь самым привлекательным в мире, этот живой дух тронули его чувства. Кто знает, может быть, она ответит на его любовь. Безумие думать об этом, безумие, бред, нелепость.

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та! Четвертый манах выпрыгнул на арену, для того чтобы засвидетельствовать почтение высоким гостям. Это был Мампо. Кестрель с удивлением узнала его и едва удержалась от крика. Он так изменился. Смазанное маслом обнаженное тело блестело, Мампо двигался плавно и уверенно. Обуздав свои чувства, Кесс смотрела на Мампо и восхищалась. Она ничего не знала о природе манахи, поэтому не ощущала страха. Бомен, разглядывающий арену с другой стороны, напротив, знал достаточно, чтобы содрогнуться.

Барабанный бой прекратился. Шум, сопровождавший попытки множества зрителей устроиться поудобнее, стих, и повисло напряженное молчание. В тишине раздались три низких стука — удары смычка по перилам: тук, тук, тук. Все глаза обратились наверх. В затененной галерее над ареной появилась фигура. Огромная, облаченная в темно-красное, на голове золотой шлем, в руке — скрипка. По рядам прошелестело одно слово:

— Доминатор! Доминатор!

Йоханна смутился.

— Разве он не должен быть внизу? — шепотом спросил он Барзана.

Великий визирь повторил вопрос хранителю покоев Доминатора. Графф прошептал что-то в ответ. Наконец шепот вернулся к Йоханне.

— Доминатор дирижирует музыкой. Он будет иметь честь присоединиться к вам после обмена клятвами.

— А, понятно. Хорошо.

Арену посыпали свежим песком. Снова раздался барабанный бой, возвещающий о начале манахи. Первая пара бойцов выпрыгнула на арену. Даймон против Кадица — изощренный мастер против юного великана. Еще один стук смычка раздался с верхней галереи, и бой начался.

Как в зеркале повторяя движения друг друга, манахи кружили, пока еще не пытаясь задеть противника. Короткие ножи у колен и запястий блестели в розоватом свете. Вращаясь в прыжке, долговязый Кадиц ударил первым, однако Даймон ушел от удара и сделал ответный выпад. Клац! Звук удара ножа о доспех завершил серию потрясающе быстрых ударов — колени плясали, кулаки взлетали, клац-клац-клац, пока оба манаха грациозно не отскочили назад, не причинив друг другу никакого вреда.

Сирей разволновалась. С первым ударом принцесса поняла, что все это не просто игра. Противники всерьез намеревались причинить друг другу боль, нанести раны, возможно даже смертельные. Каждое движение могло привести к смерти, каждый взмах стали мог прервать жизнь одного из противников. Принцесса подумала, что еще никогда в жизни ей не доводилось видеть ничего более прекрасного, чем эти ложные выпады, удары, отражения и увертки, исполненные так четко, с такой тщательностью и смелостью. Эта обнаженная кожа, казалось ждущая того, чтобы быть разрезанной, искромсанной, разорванной и исколотой ножами! Эта почти кровоточащая кожа! Сердце Сирей трепетало, а глаза сияли, следя за каждым движением смертоносного танца.

Коварный Даймон крутнулся и скользнул под длинную правую руку соперника, левое колено поднялось как раз в то мгновение, когда Кадиц отпрыгнул. Удар правой руки Даймона Кадиц парировал левой и отскочил от высоко поднятого правого колена соперника.

— Ха! — громко выдохнул Даймон.

Единственным движением он овладел контролем над ритмом манахи, и это поняли и сами бойцы, и их наставник. Кадиц беспомощно парировал и отступал, пока не оказался на самом краю возвышения, и мягко спрыгнул оттуда, признав свое поражение.

Зрители наградили противников щедрыми аплодисментами. Классическая схватка, проведенная искусными бойцами, находящимися на пике формы, — и ни капли крови. Ортиз, внимательно наблюдавший за схваткой, понял, что такое указание бойцы получили от наставника. Гостей, ничего не знающих об искусстве манахи, могла потрясти жестокость поединка.

Кестрель повернулась, чтобы посмотреть на Зохона. Глаза воина сверкали — его захватил поединок. Он не сдвинулся с места с тех пор, как началась схватка, заметила Кесс. И тут все мысли о Зохоне и грядущей битве вылетели из головы девушки. На арену вышел Мампо.

Загремели барабаны, и на поле боя выбрался Арно, которому предстояло сразиться с новичком. Со стороны пара выглядела довольно странно: громадный мясистый Арно и Мампо, такой тонкий и гибкий. Как ни удивительно, казалось, что Мампо движется медленнее, чем его громадный противник, словно в трансе. Ортиз увидел в этом сосредоточенность перед схваткой, свойственную настоящим бойцам, — бойцам, движения которых кажутся бессознательными. Парень — настоящий, заметил мысленно Ортиз с одобрением. Этот бой запомнится. Глаза Ортиза обратились к Кестрель, и он заметил, что девушку, по всей видимости, тоже поразил юный манах. «Она понимает. Она чувствует силу манахи. Иначе и быть не может», — сказал себе Ортиз.

Сигнал к началу боя был дан, но манахи не спешили. Они двигались с преувеличенной медлительностью, почти в пределах досягаемости друг друга, повторяя каждое движение противника, будто в танце. На самом деле соперники напряженно искали ритм боя — тот слабый пульс, что бьется в сердце Манахи. В жутком убаюкивающем ритме соперники кружили и изгибались, все время поворачиваясь и пытаясь вести в этом смертельном танце.