– Джулия, давай зайдем в кондитерскую лавку? Рафаэль знал, что Джулия – старшая из всех сестер. Наверное, это одна из них.
Джулия присела на корточки и заглянула в серьезные карие глаза девочки, которой на вид было лет восемь.
– Ты же знаешь, мама запрещает есть сладости. Рафаэля позабавило, с каким мрачным видом девочка кивнула в ответ.
– А маму всегда нужно слушаться. Последовал еще менее радостный кивок. Джулия колебалась.
– Ну… – вздохнула. – Вообще-то нам действительно еще рано идти к карете. А маме знать об этом вовсе не обязательно…
– Превосходное решение, – сказал Рафаэль, выходя вперед, чтобы дать знать о своем присутствии.
Джулия замерла на месте, потом посмотрела на него – снизу, все еще сидя на корточках перед ребенком.
Он возвышался на фоне затянутого облаками неба, его темные волосы были откинуты назад, открывая высокий лоб патриция. Одетый в темные панталоны и утренний фрак, он казался особенно стройным и элегантным и неисправимо порочным. Он улыбнулся так, словно между ними уже существовала некая тайна, и сердце у Джулии подпрыгнуло.
Рафаэль прикоснулся пальцами к шляпе и слегка поклонился.
– Доброе утро, мисс Броуди, – сказал он. – Какая неожиданная встреча.
Все тело Джулии охватило острое ощущение удовольствия. К своему смущению, она осознала, что все еще сидит на корточках перед сестрой, точно марионетка без веревочек. Резко поднявшись, она изо всех сил постаралась казаться спокойной.
– Мсье виконт, вот уж действительно сюрприз.
Он сверкнул глазами на Марию, и улыбка его стала еще определеннее.
– Неужели я имею честь познакомиться с вашей маленькой подругой?
– Это моя сестра, – объяснила Джулия. – Моя младшая сестра, Мария Броуди.
– Какой красивый ребенок, – сказал он, протягивая девочке руку. – Ваш слуга, мисс Мария Броуди. Я Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе. – Его взгляд тут же переместился на Джулию. – Друзья называют меня Рафаэлем.
Мария держалась безупречно. Она коснулась его пальцев и быстро присела в реверансе:
– Рада с вами познакомиться.
– Я, кажется, не ошибусь, если предположу, что вы спорите о преимуществах послушания по сравнению с потаканием своим желаниям? Поддаться или не поддаваться соблазну и побывать ли у кондитера?
Джулия быстро пояснила:
– Мама скоро встретится с нами, и мы будем пить чай с ее подругой, поэтому ей не понравится, если мы испортим себе аппетит.
– Испортим? Да как же можно этим испортить аппетит?
– Очень даже можно, – сухо сказала Джулия, вполне оправившись от потрясения. – Меня вовсе не удивляет, что вы так говорите. Насколько я понимаю, самоотречение вам несвойственно.
– Я этого и не говорил, – возразил он, притворяясь, что ужасается такому предположению. – Я скорее предпочту потакать себе. Это гораздо полезнее. – От его дерзкого взгляда Джулия вспыхнула, но в тот момент, когда ей уже казалось, что ее вот-вот охватит пламя, он перевел свой взгляд на девочку. – Вы согласны, мисс Мария, что мы должны доставлять себе удовольствия – хотя бы время от времени?
– Вы говорите, как настоящий провокатор, – вставила Джулия, но слова эти прозвучали ласково и чуть насмешливо. Это ее удивило. Ведь не кокетничает же она с ним в самом-то деле?
Его усмешка была озорной и совершенно очаровательной.
– Но, мадемуазель, я никогда и не отрицал, что моя репутация ужасна. Да, я твердо держусь того мнения, что погружение в самоублажение – в порядке вещей. Вот моя бабка – она графиня и хорошо знакома с достоинствами умеренности – ужасно любит конфеты. Если я сопровожу вас в лавку и куплю чего-то вкусного для нее, я очень ее порадую. Так что вы просто окажете благодеяние этой бедной старухе.
Бросив взгляд на Марию, Джулия увидела, что та совершенно околдована, ее красиво изогнутые губки были приоткрыты от восторга и даже некоторого обожания.
Рафаэль стоял все еще наклонив голову, словно обращался к девочке, но его зеленые глаза проказливо уставились на Джулию.
– И раз это так, вы окажете мне немалую любезность, согласившись составить компанию и посоветовать, какие конфеты выбрать.
Джулия строго посмотрела на него:
– Вы обращаетесь к ребенку, мсье виконт. Вряд ли это хорошо. Кроме того, у вас, конечно, есть на сегодня более интересные занятия.
– Вовсе нет. Сегодняшний день у меня обещает быть очень скучным. Никаких скандалов, никаких сплетен – для такого негодяя, как я, хуже дня просто не придумаешь.
Джулия не могла не оценить шутки Рафаэля. Мария повернулась к сестре:
– Ах, Джулия, пожалуйста, не отказывайся.
Рафаэль наклонился и сказал голосом, вибрирующим от удовольствия:
– Да, Джулия. Пожалуйста, не отказывайтесь. Устоять перед ним было невозможно. И она ответила:
– Ладно, но только на минутку.
Мария захлопала в ладоши, и они направились в кондитерскую.
Рафаэль разразился потоком вопросов, которые заставили Марию оживленно болтать о своей семье. Он в два счета выяснил, что существует пять сестер Броуди, что Мария – самая младшая, что Джулия – ее любимица, что Лия – не такая любимица и что Лору она просто терпит, а Хоуп очень мила, но часто бывает слишком задумчивой, и с ней скучно. Мама строгая, а папа много работает, а герцог и герцогиня Крейвенсмур ужасно забавные, и Мария их очень любит.
Джулии нравилось, как внимательно Рафаэль слушал веселую болтовню девочки. Он обладал даром заставлять собеседника чувствовать себя так, словно тот был самым интересным человеком в мире. Она вспомнила, как он держался с герцогиней в музее, как ласково-почтительно обращался с ней.
Он и Джулию заставил ощущать себя так, словно она – единственный человек на земле, с которым ему приятно разговаривать.
Войдя в кондитерскую, Рафаэль сказал владельцу:
– Сэр, у нас тут есть маленький знаток, которого интересуют образцы ваших товаров. Если вы будете так любезны и поможете ей, она купит все, что ей захочется.
Мгновение спустя, когда Мария осматривала россыпи лакричных и засахаренных орехов и разные виды шоколадных конфет, рука Рафаэля легла на руку Джулии, и он потянул ее за высокую полку, уставленную коробками, в которые укладывали купленный товар, перевязывая их красными ленточками с торговой маркой магазина.
– Мсье виконт…
Ее возражения были тут же прерваны:
– Как я рад вас видеть, Джулия.
Глаза Рафаэля блестели, в них была жажда, от которой ее сердце странно замерло. Ей показалось, что это была почти ласка – ласка без прикосновений.
Джулия проговорила неуверенно:
– Я не давала вам разрешения называть меня по имени. Брови его взлетели.
– Как, неужели я обратился к вам так фамильярно? Простите меня. Но все эти дни я столько думал о вас, и всегда как о Джулии.
От этих слов Джулию словно окатило горячей волной.
– Полагаю, у вас есть и еще о чем подумать. Рафаэль медленно покачал головой:
– Нет. Ничего столь же приятного или волнующего. Бросив беспокойный взгляд на сестру, Джулия сказала задумчиво:
– Вы действительно умеете пленять женщин. Всех возрастов.
Он рассмеялся, проследив за направлением ее взгляда.
– Это входит в искусство соблазнять.
– Так, – сказала она, кивая, затем усмехнулась и покачала головой. – Вы признаете это, не задумываясь о том, понимаю ли я, что эту же тактику вы используете по отношению ко мне.
– Честно говоря, я в растерянности, мисс Броуди… но я назвал вас Джулией лишь один раз, хотя это мне кажется более уместным, по крайней мере наедине, чем положенные формальности. Вы будете ко мне снисходительны?
– Я не должна, – правдиво ответила она.
– А мне казалось, что вы из тех женщин, которым нравится быть смелыми.
– Ну хорошо, можете обращаться ко мне неофициально, но только когда мы наедине. Иначе это уже ни на что не похоже.
– Согласен. – Он усмехнулся. – А вы должны называть меня Рафаэлем.
– Мсье, вы просто…
– Это будет справедливо, – перебил он. – Тем более что человеку моего положения редко приходится слышать свое имя. Только титул. Пусть у нас все будет по-другому. Мы никому не скажем.
– Я знаю, что мне придется пожалеть об этом, но… Рафаэль схватил ее руки в перчатках, отчего по ним пробежал огонь.
– Спасибо, Джулия.
И его зеленые глаза обдали ее жаром.
– Пожалуйста. – Она прикусила нижнюю губу и улыбнулась. – Рафаэль.
Это имя шло ему, оно вызывало подсознательные ассоциации с трепетным гением художника Возрождения. Рафаэль – прекрасное имя.
Джулия спохватилась:
– Мне нужно посмотреть, как там Мария. Если ее не остановить, она объестся до дурноты.
– Пусть наслаждается. У детей так мало радостей. Джулия почувствовала, что он говорит серьезно. Это ее удивило.
– Вы считаете, что это так?
– Конечно, – туманно ответил он. Она наклонила голову.
– Я иногда спрашиваю себя, каким было ваше прошлое. Каким вы были в детстве. У вас часто бывает такой несчастный вид.
– Когда я с вами, у меня всегда прекрасное настроение, – улыбнулся он, но эта улыбка не могла обмануть Джулию.
– Это потому что вы были одиноки? – спросила она.
Вопрос Джулии подействовал на Рафаэля странным образом. Он вдруг увидел себя маленьким, играющим в красный мяч в каком-то просторном помещении. Прислонившись к стене, расставив ноги, он бросал мяч в противоположную стену. Бросал и ловил. Бросал и ловил.
Потом, вспомнил он, дверь отворилась. На этих стенах не было обоев. Побелка была неровная, поверхность поцарапанная. Флигель для прислуги?
Бросал и ловил.
Воспоминания разворачивались. Тот, кто появился в дверях, был его отцом. Лицо его было красным – этот оттенок Рафаэль привык видеть на классическом лице Марке, когда тот смотрел на своего… сына, – рот был искривлен гневом.
«Что ты делаешь, маленький ублюдок?»
Рафаэль уже слышал это слово, но в то время оно означало для него всего лишь сердитое ругательство.
Бросал и ловил.
Подошла Клотильда и остановилась позади него, ее прелести были в полном цвету и выставлены для обозрения. На ней была тонкая длинная сорочка, доходившая до мясистых белых ляжек. Рафаэль посмотрел на нее, его глаза задержались на больших коричневатых кругах ее сосков, видимых сквозь тонкий батист. Ее волосы были спутаны, губы распухли. Марке завязывал галстук, его движения были резкими и сердитыми, когда он смотрел на сына.
Рафаэль знал, что мама плакала, когда его отец приходил сюда. Почему он делал это так часто, так открыто, если это так огорчало Виолетту и приводило к постоянным ужасным ссорам? Рафаэль ненавидел отца.
Рафаэль любил отца. И это было гораздо хуже.
Бросал и ловил.
Что же касается отцовского вопроса, то мальчик не знал, почему он был там. И теперь, взрослым мужчиной, вспомнив эту сцену, он все равно не знал этого. Полная путаница.
Вскоре после этого отец навсегда уехал из замка. Пышно-телая Клотильда уехала вместе с ним. Некоторое время она оставалась его любовницей, а потом он ее бросил. Рафаэль как-то раз, много лет спустя, видел ее пьяной, опустившейся – суровая жизнь почти уничтожила ее былую красоту.
– Да, наверное, я был одинок. – Рафаэль постарался, чтобы это не прозвучало так жалобно, как могло бы.
– Это грусть, которая никогда не пройдет, – сказала Джулия с таким видом, словно что-то знала о подобных вещах. – Родители иногда… разочаровывают.
Глаза его сузились. Демоны просыпались, покусывая нежные места внутри его, но он еще мог сосредоточиться на тех интересных сообщениях, которые слышал.
– Отказываюсь верить, что у ваших родителей есть какие-либо недостатки.
– Вот как? – Джулия отвела глаза, стараясь сохранять равнодушный вид.
Рафаэль сглотнул, сокрушив пробуждающихся демонов и призвав их к подчинению. Он преследовал эту девушку с определенной целью и рассердился на нее за то, что она отвлекала его от этой цели. Он стремился пробудить эмоции, но только не свои.
– А как поживает леди Кэтрин? – сменила тему Джулия. Рафаэль снова включился в игру.
– Как мило с вашей стороны поинтересоваться этим. У Кэтрин неприятности. И меня это очень беспокоит.
– Похвально, что вы так внимательны.
– Я делаю это ради моего друга, брата этой леди, чья семья страшно встревожена тем, что происходит. Это славные люди, а я… Ну, скажем, я больше всех виноват в этом.
– Почему вы обвиняете себя?
– Потому что я такой, какой есть. Моя репутация вполне заслужена, Джулия. Если кто-то другой совершает такие же ошибки, которые совершил я, как могу я не чувствовать, что мой долг – вмешаться?
Девушка заморгала. Он удивил ее этими словами, и это обрадовало Рафаэля.
Хорошо было снова овладеть собой.
Ее лицо, такое открытое и выразительное, такое красивое, было обращено к нему. И он продолжал:
– Иногда мне кажется, что мне еще нужно многое наверстать. Помочь Кэтрин… это своего рода расплата.
– Вы говорите совсем не как негодяй, каким вы любите себя изображать, мсье виконт… – Джулия помолчала, потом улыбнулась. – То есть Рафаэль.
– Благодарю вас, – сказал он, обрадованный тем, что она назвала его по имени, и добавил: – Может быть, я не такой. Может быть, в тот вечер на балу у Суффолка доброта женщины, которая даже не была знакома со мной, заставила меня о чем-то задуматься.
Рафаэль напряженно наблюдал за ней. Многому ли она поверит из всего, что он наговорил?
Джулия смотрела на него своими светлыми глазами, маняще сияющими. Четко очерченные брови образовали над ними изящные полукружия. Господи! Как ему хочется поцеловать ее…
Предостерегающий голос велел ему остановиться. Это неправильно. Слишком рано. Она ускользнет, и он утратит почву под ногами. Но все же он наклонился к ней, опустив голову. Ее ресницы взлетели вверх. Она не отстранилась. Она ждала.
Мария воскликнула:
– Джулия! Рафаэль! Где вы? Я вижу на улице маму. Она нас ищет.
Джулия окаменела, на мгновение застыв в его руках. Сейчас он ее потеряет, упустит возможность. И Рафаэль сделал то, что было неожиданным для них обоих.
Он коснулся языком мягких, податливых губ Джулии, которые она протянула к нему. Быстро, осторожно он провел языком по очертаниям ее верхней губы, наслаждаясь этим легчайшим ощущением.
– Она, кажется, сердится. – На этот раз голос Марии звучал уже нетерпеливо. – Ой, правда.
Джулия подняла на него глаза, взгляды их встретились… одно… два… три мгновения. Потом она отступила, лицо ее горело от смущения. Точно мышка, выбравшаяся из когтей неловкой кошки, она выскочила из-за рядов коробок.
Остановившись на минутку, чтобы пригладить юбку, Джулия вышла из-за полок легкой походкой.
– Тогда пошли, дорогая, – услышал Рафаэль ее обращение к девочке, – нам нужно торопиться. Не бойся. Я все объясню маме.
Рафаэль поймал себя на том, что его бьет дрожь. Не обращая внимания на дискомфорт в чреслах, он вышел из-за полок с коробками.
Джулия испуганно оглянулась на него и, прежде чем выйти из кондитерской, напомнила сестренке:
– Будь воспитанной девочкой, Мария, и поблагодари мсье виконта.
– Большое вам спасибо, – сказала хорошенькая девочка и сделала реверанс, после чего поспешила к двери.
Джулия задержалась, глядя на Рафаэля. Губы ее приоткрылись, затем закрылись. Она нахмурилась и отвела глаза со смущенным видом.
– Всего хорошего, мисс Броуди, – сказал Рафаэль, стараясь вывести ее из этого неловкого состояния и в то же время удивляясь на такое несвойственное ему поведение.
– Да. – Джулия кашлянула, быстро взяв себя в руки. – Да. Всего хорошего, – сказала она и вышла.
Он видел через большое окно, как она подошла к матери. Та явно была недовольна дочерьми, когда увидела, где они задержались. Без всяких церемоний она потащила их по улице, и вскоре они скрылись из виду.
– Сэр, желаете, я заверну это для вашей бабушки? – Молодой приказчик улыбался, изо всех сил стараясь угодить. – Это все выбрала девочка.
– Конфеты для бабки? – Смех Рафаэля прозвучал громко и совсем не соответствовал его теперешнему настроению. Он резко оборвал его.
Бросив деньги на прилавок, он вышел из лавки и пошел к своему экипажу.
Глава 6
Джулия и Саймон прохаживались по саду Крейвенсмуров. Джулия была чем-то обеспокоена. Саймон заботливо старался развлечь ее. Но все его попытки привели к тому, что настроение у нее еще больше испортилось.
Шагая рядом с Саймоном, Джулия искоса посмотрела на него и тут же отвела взгляд. Он так совершенен, а она… Боже мой, что бы было, если бы кто-то увидел ее с Рафаэлем в кондитерской? Ведь он почти поцеловал ее, а что сделала она? Протестовала, убежала? Обожгла его хотя бы одним-единственным словом возмущения, которое должна была почувствовать?
Но она не почувствовала себя ни возмущенной, ни оскорбленной. Она ощутила радостное возбуждение, от которого ее охватила дрожь и совершенная растерянность.
Саймон был прав насчет Фонвийе. Это опасный человек. Саймон ни в коем случае не должен знать, что чуть было не произошло. И это не должно никогда, никогда повториться!
– Джулия!
Встрепенувшись, она прижала ладонь ко лбу. Лоб взмок от пота.
– Простите, Саймон. Вы что-то сказали? Он озабоченно посмотрел на нее:
– Скажите, что я могу сделать, чтобы ваша хандра прошла?
Ей хотелось заплакать. Никогда она не чувствовала себя такой грешницей.
– Ах, Саймон. Не обращайте внимания.
– Вас тревожит что-то серьезное?
Он подошел к ней ближе. От него приятно пахло, запах был успокаивающий – так пахнет в библиотеке кожей, табаком, когда она тайком от матери прокрадывается туда.
Его руки легли ей на плечи. Она не устояла и припала к нему, положив голову ему на грудь.
Саймон не обнял ее так, как ей того хотелось. В голове у нее мелькнуло видение – другая накрахмаленная рубашка, другая мужская грудь – более широкая, пугающе жаркая. Джулия почувствовала отвращение к самой себе.
Это никуда не годится – сравнивать Саймона с Рафаэлем. Нужно быть безумной, чтобы думать о таких вещах. Саймон Блейк – один из самых достойных людей, пользующихся успехом в свете. А Рафаэль – просто вспышка молнии, сверкающая и прекрасная, но убийственная, если она ударяет слишком близко.
Втянув в себя воздух, она овладела собой, потом откинула голову назад и посмотрела в испуганные глаза Саймона. Закрыв глаза, она поцеловала его.
Она поцеловала его крепко, больно прижав свои сжатые губы к его губам. Потрясенный, он не шевелился. Отпрянув, Джулия подняла глаза, в ее взгляде медленно проступал ужас. Как она могла так повести себя – она же себя опозорила!
Но в его взгляде не было осуждения. Взгляд Саймона был нежен. Да, в нем было желание, то же самое желание, которое она видела в глазах Рафаэля… Нет! Она не должна о нем думать!
– Джулия, – прошептал он. Потом привлек ее к себе и поцеловал, на этот раз нежно, скользя губами по ее губам, в то время как его руки обнимали ее плечи. Она отдалась этому поцелую, отчаянно желая, чтобы Саймон наполнил ее собой и выжег все предательские мысли о другом человеке.
Охваченные чувством унижения, они отпрянули друг от друга, когда услышали хихиканье Лии.
На балу у Мартинвейла, сопровождая леди Кэтрин, Рафаэль устроил большое представление. Он заметил Джулию, не один раз ловил на себе ее взгляд, но не пытался заговорить с ней.
Она, наверное, считает, что он раскаивается в том, что чуть было не произошло в кондитерской. Так оно и было – в некотором смысле, понятном только ему. Он изменил самому себе и не собирался с легкостью себя прощать. Ни себя, ни ее.
Если он станет избегать Джулию, это пробудит ее интерес, разожжет любопытство. Время от времени ловя на себе ее взгляд, Рафаэль понял, что поступает правильно. Это было некоторым утешением для его нервов, напряженных до крайности.
К полуночи Рафаэль почувствовал, что с него хватит уловок. Он отослал Кэтрин домой в своем экипаже, снова отклонив предложение сопровождать ее, и присоединился к своим друзьям в уединенной гостиной.
Не успел он еще наполнить бокал и усесться, как Мартинвейл сказал:
– Полагаю, нам нужно поговорить. У меня есть предложение.
Высокий, поджарый Мартинвейл беспокойно ходил взад и вперед по комнате. Рафаэль, расположившись на кожаном диване с бокалом бренди в руке, следил за ним глазами. Напротив него Стратфорд лениво играл блюдом севрского фарфора, вертя его в руках.
– Непременно, – кивнул Рафаэль, с улыбкой глядя в обеспокоенное лицо друга. Он прекрасно понимал, что того тревожит.
– Я больше не могу наблюдать за этим ужасным экспериментом. Прошу тебя покончить с этим пари. У меня была возможность поговорить с мисс Броуди… – Тут Рафаэль бросил на него быстрый взгляд, и Мартинвейл поспешно добавил: – Мисс Лорой Броуди. И должен сказать, это окончательно настроило меня против этого ужасного дела. Она прелестная девушка, невинная. Погубить ее и ее сестру только из-за того, чтобы кому-то что-то доказать, – это отвратительно.
– Ну так и не связывайся с этим, – сказал Рафаэль, сделав глоток бренди.
Он смаковал его на языке, наслаждаясь приятной терпкостью тонкого напитка и изо всех сил стараясь не показать того смятения, которое его терзало.
Проклятое пари… Оно висело у него на шее как камень. Рафаэль с удовольствием встал бы на сторону Мартинвейла и аннулировал бы его. Но что это даст? Кого он, черт побери, хочет обмануть?
Стратфорд усмехнулся.
– Да, друг мой. Можешь не волноваться. Фонвийе, во всяком случае, не очень-то везет с девицей. – Он поднял глаза от фарфорового блюда, застывшего под опасным углом, и посмотрел на Рафаэля. – Блейк как был, так остается при ней.
Рафаэль взглянул на него:
– Ну и что же, ведь спор идет не о верности Саймона, так? Выбирать будет дама. И уверяю тебя, Стратфорд, выберет она меня.
Мартинвейл с серьезным видом снова заходил по комнате.
– Я не понимаю, как она может так поступить. Ее считают в высшей степени разумной девицей, и уж, конечно, теперь она наслышана о твоей репутации.
– Еврейская поговорка гласит: «Правда – самая лучшая ложь». Поэтому я не скрываю своего прошлого, но пользуюсь им для собственной пользы. Поразмыслив, я нашел нечто важное и таинственное, имеющее эмоциональную природу. Это действует на женщин, как валерианка на кошек. Они не могут устоять перед такой приманкой. Я придумал легенду – негодяй, готовый исправиться. Женщины жаждут верить в торжество доброты.
Не обманывает ли он сам себя? Рафаэлю хотелось верить, что нет, что он четко контролирует свое продвижение по пути к совращению Джулии.
Конечно, ведь таков его план. Он просто еще не выражал его словами, вот и все. Он действовал инстинктивно, а ведь никогда нельзя знать в точности, куда тебя заведет инстинкт.
Стратфорд со звоном поставил на место дорогой фарфор и приподнялся, опершись локтями о колени. Он внимательно посмотрел на Рафаэля:
– Я тебе не верю. Это уже не забава. Я видел тебя в ее обществе. Ты ее хочешь.
Рафаэль насторожился. Он усомнился, как то не раз уже бывало, действительно ли Стратфорд ему друг.
– Это не преступление. – И Рафаэль попытался глотнуть бренди с таким же небрежным видом, как делал это только что. – Но я все время помню о главной цели. Настанет время, мой друг, когда она на самом деле будет моей. До того я проявлю сдержанность. – Он посмотрел, прищурившись, на янтарную жидкость в своем бокале и пробормотал: – Восхитительную сдержанность.
Мартинвейл возмущенно накинулся на него:
– Если это правда и ты влюбился в эту девушку, тогда брось все это, Фонвийе.
– Влюбился! – ужаснулся Рафаэль и встал. – Мартинвейл, клянусь, мозги у тебя превратились в пудинг. Кто говорит о влюбленности? Боже ты мой! – Он круто повернулся, поднял палец и сузил глаза. Теперь он действительно разозлился. – И если у тебя кишка тонка для таких развлечений, если у тебя духу не хватает, лучше откланяйся теперь же. Но советую не разглашать нашего пари. Я сочту это самым отвратительным из всех предательств.
Мартинвейл переминался с ноги на ногу, стараясь не встретиться глазами с Рафаэлем. Тот зарычал:
– Ты задумал все ей рассказать, да? Ну что же, мы с тобой были добрыми друзьями много лет, но обещаю тебе так же верно, как то, что ты дышишь, – если до мисс Броуди дойдет хотя бы намек на то, что мы задумали, ты пострадаешь самым ужасным образом. Ни одна леди не будет принимать тебя в своем доме, ни один джентльмен не будет иметь с тобой дело. Моя месть будет простираться далеко за пределы того, на что у тебя хватит воображения.
Мартинвейл отвел глаза, он был побежден. Появление Этверза прервало их разговор.
– Извиняюсь, ребята, – сказал он, войдя бодрым шагом и подражая в манере говорить простолюдинам, чем увлекались многие модники. – У моей матушки есть какая-то дебютантка, которую ей хочется…
Он запнулся, потому что Рафаэль схватил его за плечи и прижал к стене. Ноги его при этом практически оторвались от земли.
– Никогда, ты слышишь, никогда больше не смей разговаривать с Джулией Броуди. Ни в театре, ни на балу, ни даже если она споткнется о твое изувеченное окровавленное тело, лежащее в грязи. Ты меня понял?
Впервые в жизни Этверз потерял дар речи. Его глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла.
Рафаэль отпустил его так же неожиданно, как и схватил. Оправив на себе фрак, он глубоко втянул воздух и только тогда проговорил:
– Я все сказал, джентльмены. Всего хорошего.
После чего направился к дверям, покинув трех ошеломленных друзей.
Еще больше было ошеломлено светское общество, когда на следующий день виконт де Фонвийе был замечен на прогулке в парке. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-либо видел его выполняющим этот светский ритуал. Все знали, что Фонвийе презрительно отказывался участвовать в подобных променадах, единственная цель которых, по его мнению, заключалась в том, чтобы рассматривать друг друга.
То, что Рафаэль вдруг включился в это скучное занятие напыщенных ничтожеств, не могло не вызвать любопытства, поэтому он взял с собой книгу, дабы избавиться от нежелательных разговоров. Время от времени он поднимал глаза от книги, равнодушно скользя взглядом по потрясенным лицам равных ему по положению людей, проходящих мимо него. Он не обращал на них никакого внимания. Он искал только одно лицо. Он знал из надежных источников, что Джулия Броуди любит утренние прогулки в парке.
Мысль о том, что он снова увидит ее, сильно мешала Рафаэлю сосредоточиться на Спинозе. Однако он упорно продолжал бороться, не желая признать свое поражение.
Борьба не была долгой, потому что он заметил ее. Именно волосы Джулии привлекли его внимание. Казалось, они пылали при свете дня, превращаясь в смесь темного золота и старой меди.
Поскольку выбранное им место было довольно заметным, он снова устремил свой взгляд в книгу и изобразил удивление, услышав, как женский голос назвал его по имени. Делая вид, что неохотно отрывается от раскрытой книги, Рафаэль посмотрел на открытый кабриолет, в котором рядом с Джулией сидела герцогиня.
Он улыбнулся, и улыбка эта отнюдь не была вынужденной.
– Мсье виконт! – Джулия не скрывала своей радости. Эта девушка была совершенно бесхитростна. Наверное, она простила его за то, что он так неожиданно прикоснулся к ее губам во время их последней встречи.
Обернувшись к старой леди, Джулия сказала:
– Вы помните виконта, ваша светлость?
– Конечно, но мне не хочется выходить из экипажа. Поговорим с ним отсюда, – ответила герцогиня. Она улыбнулась Рафаэлю и сказала: – Рада снова с вами встретиться, молодой человек.
– Ваш слуга, сударыня, – громко отозвался Рафаэль. – Должен заметить, что сегодня вы выглядите замечательно.
Она, должно быть, расслышала его слова, потому что вид у нее был довольный. Было ясно, что Джулия оценила его любезное обращение со старой женщиной. Рафаэля удивило, что это имеет для нее такое значение. Это такая малость – уделить немного внимания приятному старому человеку.
Он закрыл книгу и, опершись локтем о дверцу кабриолета, сказал:
– Наслаждаетесь теплой погодой? Джулия не отвела глаз.
– Да. А вы? Вы, кажется, читали?
Он держал закрытую книжку под мышкой.
– Чтобы провести время, ожидая вас.
Разумеется, это честное высказывание было принято за шутку.
– Вы, наверное, считаете меня глупой, если думаете, что мне так легко польстить, – сердито проговорила она.
Взгляд, который Джулия бросила на него, был задуман как укоризненный, но ему этот взгляд показался непреднамеренно страстным.
Она повернула голову таким движением, какого он никак не ожидал от нее. Движение это было детски-кокетливым.
Рафаэль наклонился, притянутый этим женственным жестом, чувствуя естественное влечение, свойственное всякому самцу при запахе самки. Джулия разрумянилась под его пристальным взглядом, и самый воздух между ними словно загустел. Мир перестал существовать для них. Остались только она и он. Так бывало всякий раз, когда им случалось быть вдвоем. Она была чертовски чувственна – и совершенно не сознавала этого. И от этого все происходящее еще сильнее действовало на него. И желание, которое она вызывала у него, было почти мучительным.
Словно очнувшись, Джулия предостерегающе посмотрела на герцогиню, чье терпение явно истощилось от такой затянувшейся остановки. Слава Богу, старая дама не могла уловить ничего из этого разговора, принявшего необычный поворот.
Проклятие! Рафаэль тоже устал ждать, и ему было не по себе. Чресла у него пылали, словно погруженные в расплавленный свинец.