Невесты из Мэйфейра - Встретимся в полночь

– О, вы меня испугали, – сказала молодая женщина.

– А, это вы крадетесь. – Голос его звучал мягко, без всякой враждебности. Он занял прежнее положение, словно забыв о ней.

Джулия думала, что он закричит и выгонит ее. Ее удивило, что он не злится.

– Вообще-то я искала вас, – сказала она.

Глаза под тяжелыми веками посмотрели на нее, потом скользнули в сторону. Вид у Рафаэля был рассеянный, словно он размышлял о чем-то важном, когда она вошла.

– Извините меня, Рафаэль. Я, кажется, помешала вам.

– Нет, – ответил он, махнув рукой. – Вы мне не мешаете. Джулии было не по себе; она пыталась понять, в каком он настроении, чтобы решить, остаться или уйти. Ей хотелось остаться, хотя она и не могла бы объяснить почему.

Рафаэль немного оживился и посмотрел по сторонам:

– Лампы еще не зажгли.

– А вы только сейчас это заметили? – Джулия потянула за ленту звонка. Она волновалась, однако движения ее были точны. Какое странное сегодня у них настроение. Странное и интересное. – Я велю Дорис прийти и зажечь.

Он наклонил голову, потом спросил:

– Для чего вы хотели меня видеть?

– Я не могла понять, куда вы исчезли. – Джулия села рядом с ним и вымученно улыбнулась. – Когда вы не появились вчера за ужином, а потом я не увидела вас за завтраком, я не знала…

Бросив на нее проницательный взгляд, он сказал:

– И вы не пришли заниматься упражнениями.

– Я подумала, что вам, вероятно, не хочется.

– Мне никогда не хочется.

Да, но это другое. Джулия начала терять уверенность, ясность цели. Она пропустила упражнения, потому что ей стало трудно встречаться с ним каждый день; ей мешали чувства, которые она все еще испытывала к этому человеку. Гораздо легче было поручить его матери, а самой спрятаться в собственном мире, который быстро пополнялся новыми друзьями и делами. Это ее отвлекало. А отвлечься ей было просто необходимо.

– Вот и Дорис! – воскликнула она, обрадовавшись, что приход служанки прервал неловкую паузу.

– В этой комнате очень уютно по вечерам. – Рафаэль говорил негромко, пока Дорис выполняла указания хозяйки. – Вы можете приходить посидеть со мной, если хотите.

– Спасибо, – сказала она.

Она-то думала, что найдет его в самом худшем настроении, беснующимся и в хандре. Но это… Джулия никак не ожидала, что он окажется задумчивым, мягким, приближающимся к самому краю того, что пугающе походило на нежность, и это ее насторожило.

– Это почта? – спросила она, подходя к письменному столу. Интересно, видно ли по ней, как она нервничает?

Рафаэль снова впал в задумчивое состояние.

– Что? – Он устремил на нее взгляд, словно прикоснулся к ней, потом отвел глаза.

Джулия вздрогнула. Происходящее заинтересовало ее. Что это с ним сегодня такое?

Она просмотрела пачку писем. Там были письма от ее сестер, от матери, от герцога. При виде всех этих знакомых почерков она на время забыла о Рафаэле. Она бросилась в кресло, уже освещенное лампой, стоявшей рядом, и сломала печать на одном из писем.

Она по ошибке выбрала письмо от герцога, намереваясь взять письмо от Лоры. Но, прочитав короткое послание, Джулия поймала себя на том, что задумчиво улыбается, погруженная в нежные воспоминания об этом человеке.

«… больше всего вас не хватает в библиотеке. Никто не ставит книги на место, никто не пугает меня до смерти, когда я вхожу и вижу, что в старом кожаном кресле кто-то сидит».

Молодая женщина громко рассмеялась, подумав, что именно такое произошло сегодня, когда Рафаэль испугал ее. Должно быть, такое уж свойство у библиотек.

– Что-нибудь забавное? Джулия подняла глаза.

– Это от герцога Крейвенсмура. – Она не собиралась делиться с Рафаэлем своими мыслями, особенно сегодня, когда какое-то ирреальное настроение витало в воздухе. Джулия сложила письмо. – Я пользовалась его библиотекой. И теперь он пишет, что ему меня там не хватает.

Рафаэль же поймал себя на том, что выбрался из нагромождения своих мыслей и чувствовал теперь себя так, словно его вытащили из-под огромного камня. И сделала это ее улыбка. Он давно уже не видел, чтобы Джулия так улыбалась. А тем более смеялась.

Он не стал просить ее рассказывать, что именно заставило ее улыбаться. Он просто смотрел на нее и любовался, точно картиной. А это вызвало в памяти лондонский музей, где они вместе осматривали выставку, обсуждали ее. На мгновение он ощутил боль утраты, такую мимолетную, что он почти ее и не заметил, потому что Джулия была снова здесь, сидела рядом с ним и почему-то сегодня не казалась такой далекой.

Она читала, и он заметил, что глаза у нее широко раскрылись, а рука, свободная от письма, поднялась к изумленно открывшемуся рту.

Любопытство взяло верх.

– Что такое?

Неужели это его голос звучит так мягко? Она покачала головой, еще немного почитала, потом улыбнулась:

– Моя сестра Лия слишком уж умна себе во вред. Кажется, она опять навлекла на себя неприятность!

Рафаэль заметил, что уголки ее губ приподнялись, и сказал:

– Но вас, кажется, это забавляет.

– Она позвала с собой двух дочерей графа Мессинга, чтобы наблюдать за… эээ… неприличным поведением слуг на конюшне. – Глаза Джулии блеснули – он и забыл, что это бывает, когда она чему-то радуется. – Это, наверное, что-то вроде того, чем вы занимались в детстве. Но только Лия не так склонна к авантюрам. Она, как и наша мать, обладает тем природным здравомыслием, которого у меня никогда не было. Интересно, почему вдруг она стала такой мятежницей.

«Чем вы занимались в детстве». Он шел за отцом во флигель для прислуги и видел там все варианты «неприличного поведения». Почему ему не стало больно при воспоминании об этом? Он скорее отреагировал на ее признание, что она далека от своей матери. Он вспомнил, как смотрел на нее в театре.

– Вы похожи на отца. Джулия кивнула.

– Добившись успеха, он стал гораздо более занятым человеком, чем когда работал в банке. Теперь он занимается капиталовложениями некоторых своих бывших банковских клиентов. Это отнимает у него все время, и я никогда его не вижу. А раньше мы с ним, бывало, играли в шахматы, иногда он брал меня в свои поездки.

– Это он поощрял вашу любовь к чтению?

– Угу. Он почти никогда не спорит с мамой, но в этом он был на моей стороне. Три года подряд на Рождество я получала от него книги. Мама хмурилась, но разрешала, поскольку о своей любви к чтению я вслух не говорила. – Она снова улыбнулась. – Лия, сестра, попавшая в неприятное положение, всегда была самой отъявленной ябедой. Я ходила в библиотеку и украдкой брала там книги, а она рылась в моей комнате, находила их, а потом торжествуя шествовала в семейную гостиную. Ах, какой она была негодницей, но я всегда полагала, что она считает меня своей соперницей и потому отчаянно стремится получить одобрение мамы. А Мария так сердилась на нее! – Джулия вдруг замолчала, вспыхнула и выпрямилась, чтобы придать себе уверенности. – Вы, наверное, думаете, что с моей стороны довольно глупо продолжать в том же духе. Наша семья несколько эксцентрична.

Рафаэлю потребовалось сделать над собой усилие, чтобы заговорить.

– Все это звучит так… нормально.

О его семье уж никак нельзя было так отозваться. Что подумает Джулия, если узнает о его детстве? О его родителях с их очаровательной манерой отрезать друг от друга по кусочку при помощи оскорблений, острых, как стилет, не стесняясь присутствия сына. Господи, это вызовет у нее отвращение, и она будет права. Рядом с милыми капризами членов ее семьи и легкими наказаниями, под которыми скрывалась любовь – любовь, отражавшаяся сейчас в ее янтарных глазах, – безобразие, царившее в его доме, покажется просто кошмаром.

Его переполнял жгучий стыд. Какая ирония – он всегда раньше смеялся над семьей, потешался над налагаемыми ею узами и прославлял свободу. Но вот теперь он не мог даже скривить губы, чтобы не отогнать впечатление человеческой близости, которое принесла с собой Джулия.

«Наверное, нужно что-то сказать», – подумал он.

– Вы, вероятно, скучаете по ним.

Прекрасная улыбка исчезла, молодая женщина кивнула, не встречаясь с ним глазами:

– Да. Ужасно.

– Вам следует съездить навестить их.

Глаза ее сверкнули, и она подняла на него блестящий взгляд.

– Это тоже входит в ваш план заставить меня уехать? Захваченный врасплох, Рафаэль ответил:

– Нет, я просто подумал, что вам, естественно, хочется с ними повидаться. Вы ведь не собираетесь на всю жизнь зарыться в этой дыре, ни с кем больше не встречаясь и не показываясь в свете?

Джулия успокоилась.

– Наверное, стоит об этом подумать.

– Может быть, в начале следующего сезона? Припоминаю, что эта Лия в таком возрасте, что ей предстоит выезжать в этом году.

Рафаэль не понимал, откуда взялись эти слова. Однако как это хорошо – не спорить с Джулией. Но нельзя, чтобы было слишком хорошо.

Он ходил по лезвию ножа, и наконец у него сдали нервы, и он переменил тему разговора:

– Есть ли здесь философские сочинения? Или исторические? Посмотрите, пожалуйста.

Джулия встала и взяла лампу, чтобы посветить себе. Ему нравилось, как она двигается – по-женски плавно. Внимательно вглядываясь в полки, она сморщила нос.

– Биография пятого графа Уэнтвурда. – Она рассмеялась и сняла книгу с полки. – Времена Елизаветы. Вас интересуют ваши предки?

Рафаэль взял у нее книгу, подумав, что это единственные предки, в которых он может быть уверен, – предки по материнской линии. Его охватила жалость к себе.

– Я имел в виду не такую личную историю. Слишком много привидений.

И он положил книгу на столик рядом с собой, даже не взглянув на нее.

– Ну ладно. О, вот повествование о войне Алой и Белой розы. – Она вынула книгу и начала листать. – А Уэнтвурды были на чьей стороне?

– Почему все только об истории моей семьи? Я не знаю.

– Это всего лишь вопрос. Но судя по тому, как вы ощетинились, можно подумать, что вы все еще опасаетесь, как бы Ричард III не пришел снять с вас голову.

Рафаэль ничего не мог поделать – ему это показалось страшно смешным, и дерзкий тон, которым это было сказано, заставил его рассмеяться. Он покачал головой, поняв, уже не в первый раз, что эта женщина может быть совершенно невыносима. Она дразнила его – его, мастера дразнить.

– Остроумно, – пробормотал он, стараясь говорить шутливо. – Вы неисправимы.

– Я научилась у вас, – возразила она, вздернув подбородок. Но при этом улыбка не сходила с ее лица.

– Тогда вам следовало бы знать, что мастера не стоит искушать.

Джулия сделала к нему несколько шагов, и он заметил, что бедра у нее покачиваются довольно дерзко.

– А вы никогда не слыхали об ученике, который превзошел учителя?

Господи, да ведь они флиртуют!

Грудь у него пылала. Ему страшно хотелось протянуть к ней руку; он представил себе, как хватает ее за запястье и сажает к себе на колени. И целует. Господи, как ему хотелось поцеловать ее!

Она явно почувствовала опасность и отвернулась, все еще довольная, но между ними уже не было этого потрескивающего напряжения. И Рафаэль был ей благодарен. Она вела себя мудрее, чем он.

Джулия села и снова принялась за письма. Некоторое время они молчали. Он делал вид, что не замечает, что она то и дело украдкой бросает на него взгляды. Вдруг она спросила:

– Рафаэль, зачем ваша мать приехала сюда?

Он удивился, как это она посмела задать ему такой вопрос. Неужели она не понимает, что сейчас он отхлещет ее своим языком? Неужели у нее нет ни здравого смысла, ни страха?

Конечно, понимает, и даже лучше, чем кто-либо. И ей вовсе не все равно. Хитрое выражение на ее лице сказало ему, что она готова к его реакции, но все же она задала этот вопрос. Почему же это не вызвало у него раздражения?

Наверное, потому что он многое знал об этой смелой женщине. Она не всегда была такой. Он помнит, что она чуть было не вступила в брак с человеком, который с милой улыбкой похоронил бы ее заживо в мире формальностей, сплетен и жалких мыслишек. Он имел некоторое отношение к тому, что она избежала этой участи, и сознание этого согревало душу.

Но Джулия ждала его ответа.

– Нам нужно было уладить одно старое недоразумение, которое все еще стоит между нами.

Господи! Зачем же он сказал так много! Она нахмурилась. Ему захотелось провести кончиком пальца по милой морщинке у нее на лбу.

– Наверное, ее визит увенчался успехом, – задумчиво сказала Джулия. – Вы кажетесь совсем другим. Пожалуй, более спокойным.

– Уверяю вас, ничто в моей матушке не может даровать мне покой. «Разве только если она вернет мне отца», – подумал он.

Но… разве ему нужен Марке? Все это теперь казалось ему таким далеким.

– Наверное, мне не стоило спрашивать. Это не мое дело. – И она отвернулась.

Рафаэль почувствовал, что его пульс отозвался на этот жест, который он так любил.

– Просто я любопытна. Вы так мало рассказывали мне о себе.

Когти. Рвущие когти. Он скрипнул зубами, словно получил удар стальным предметом. Он хотел избавиться от этого.

– В нашей семье есть вещи, – медленно проговорил он, – которые вас шокировали бы. Вряд ли вы вообще могли бы понять их.

Джулия нахмурилась.

– Я бы не стала говорить плохо о нашей семье, но и у нас не все ладно. Может быть, я сумела бы понять ваши проблемы лучше, чем вам кажется, Рафаэль.

Его вдруг охватила невероятная надежда, и на один роковой момент он оказался во власти этих золотистых глаз. Он сказал:

– Моей матери необходима чья-то преданность. Это для нее как воздух. Она вышла замуж за волокиту. К его увлечениям она отнеслась как к полному разрыву их брака. – Он провел пальцем по подбородку, его голос превратился в шепот: – Что они делали друг с другом – это просто невозможно описать.

– А что они сделали с вами? – еле слышно спросила она. Рот его скривился.

– Творцы чудовищ. Помните?

– Рафаэль. – Ее чудные очи стали печальными. – Вы не чудовище.

– Я им был. Посмотрите, что я сделал с вами. Вы можете это простить?

Она прищурилась:

– Я этого никогда не прощала.

– Да? Вот милая девочка.

– Хорошо, что вы мне рассказали. Мне бы хотелось… – Она замолчала, и он увидел, что она обдумывает, можно ли сказать то, что у нее на уме.

– Говорите же, – подстегнул он, желая знать все.

– Почему… почему вам было важно доказать, что любви не существует?

Ах, какой неприятный вопрос! Рафаэль даже слегка рассердился. Он ничего не мог сказать такого, что не походило бы на жалость к самому себе. А этого нельзя было допустить.

И Рафаэль замкнулся в себе. Откровенное настроение этого вечера иссякло. Это все. На большее он не был способен.

– Меня это забавляло, – сказал он. Но голос его звучал так ровно, что вряд ли она ему поверила.

С инстинктивной чувствительностью, которая считается присущей женщинам, но доказательств чему он никогда в жизни не встречал в других представительницах женского пола, Джулия опустила ресницы и сказала:

– Полагаю, мне следует пожелать вам доброй ночи.

– Доброй ночи. – Ответ прозвучал слишком быстро, слишком горячо. У Рафаэля был вид человека, доведенного до отчаяния.

– Увидимся утром.

И поскольку он всегда на это отвечал одно и то же, он ответил и сейчас:

– Не приходите.

Джулия улыбнулась, словно считала это простым ритуалом. Словно она знала – упаси Боже! – что он будет ее ждать. И будет разочарован, если она его послушается.

Они расстались очень мило, но не прошло и нескольких минут, как Рафаэль пожалел о том, что так распустился. Началось все с ощущения униженности – сначала с легких покалываний, которые потом переросли в мучения, когда он повторил мысленно все, что наговорил.

Проклятие! Он совсем раскрылся. Но он не станет просить ее о понимании. Он же не стал умолять ее о прощении ради ее…

Ради нее?

Ради ее любви?

Боже мой!

Глава 19

Возвращаясь мысленно к этому разговору, Джулия могла винить только себя. На следующее утро она вошла в комнату Рафаэля, все еще охваченная очарованием вчерашнего вечера, нисколько не думая об осторожности и самозащите. Но едва она увидела его, как поняла, что совершила ошибку.

Рафаэль все еще лежал в постели. При ее приближении он медленно поднял веки, и в глазах его появилось опасное выражение. Губы скривились презрительно и насмешливо, а потом он заговорил. Равнодушные, тяжелые слова холодно упали на ее хорошее настроение.

– Я же не велел вам приходить.

Это мгновенно отрезвило ее и наполнило жгучим разочарованием. Джулия быстро подавила его. Если Рафаэль почувствует, что ей больно, он будет безжалостным.

– А я сказала, что приду.

– Господи, как вы жалки.

«Это верно», – подумала она, стягивая с него одеяло. Он был в одежде. Когда он спал одетым, вот как сейчас, в мятых панталонах, расстегнутой рубашке, без чулок, это означало, что он пил.

Его язвительность было трудно выносить. А сегодня утром труднее, чем обычно.

Джулия заставила себя бодро проговорить:

– Я пропустила слишком много дней.

Она убрала поднос с завтраком, который был у него на коленях. Увидела, что он почти ничего не ел. У нее всегда вызывало улыбку, что его любимой едой на завтрак была каша. Это было так по-детски и было бы почти очаровательно, если бы не противоречило до такой степени всем прочим сторонам его характера.

Джулия никогда не воспринимала прикосновения к нему как нечто обычное. Ей бы хотелось делать вид, что она привыкла к массажу, но всякий раз, когда она проводила руками по его икрам и дальше к бедрам, ее охватывало волнение. Согнув колено Рафаэля, она обхватила ладонью мышцу икры. Под гладкой мужской кожей, покрытой более грубыми, чем у нее, волосами, мышца эта казалась стальной. «Не отвлекайся», – сказала она себе, снова разгибая его ногу.

То же самое она проделала с другой ногой. Обнаружила с замешательством, что вспотела. Вытерев лоб тыльной стороной руки, облизала языком сухие губы.

Наверное, сегодня она закончит быстро. Еще только постукивания пальцами, стимулирующие чувствительность, как научил ее человек из Линкольншира, от пояса до большого пальца стопы. Она бросила взгляд на своего подопечного. Рафаэль закрыл глаза и лежал, откинув голову. Сегодня он был совершенно неподвижен. Иногда он ругал ее, иногда смешил. Иногда, как сегодня, держался безразлично. В этом случае работать было легче всего.

Когда она прикоснулась к верхней части его бедра, его глаза открылись, и он быстро и резко втянул в себя воздух.

Джулия быстро отдернула руку:

– О Боже, Рафаэль!

Он тут же сузил глаза, посмотрел на нее и сказал:

– Я думаю, на сегодня достаточно.

– Что? Что случилось? Вы что-то почувствовали, да? – Она дрожала всем телом.

– Я ничего не чувствую.

– Вы лжете. Вы почувствовали, я уверена. Скажите же, я требую, чтобы вы сказали! – Его упрямо поднятый подбородок, то, как он скрестил руки на груди, сказали ей, что она ничего от него не добьется, сколько ни требуй. Джулия подошла к нему и тоже скрестила руки. Она ведь тоже упряма. – Продолжайте дуться сколько вам угодно. Я ведь знаю причину. Вы злитесь на себя, потому что вчера вечером были милы со мной. Вы показали свою человеческую сторону и – самый страшный грех – то, что вы действительно умеете чувствовать. – По тому, как сердито он взглянул на нее, Джулия поняла, что она попала в цель. – А теперь давайте-ка оставим это. Все слишком важно, Рафаэль. Чувствительность ног возвращается. Я это вижу.

– Забудьте о вчерашнем вечере. То было помрачение ума. Никаких чувств во мне нет. Ни в ногах, ни где бы то ни было еще. Ваше богатое воображение помогает вам желаемое выдавать за действительное.

Ах нет, не может он так поступить! Не теперь, не с этим – ведь чувствительность возвращается, она это знала! Ей хотелось накричать на него. Пальцы ее сжались, дышала она так часто, что у нее закружилась голова.

Джулия не могла сдерживать свою ярость. Схватив тарелку с ночного столика, на который она поставила поднос, она вывалила всю овсянку ему на голову.

Рафаэль ахнул от изумления. Остывшая каша расползлась густыми белыми потеками по его волосам, покрыла лицо, крупные комки шлепнулись ему на плечи и грудь.

– Это-то вы чувствуете? – сладким голосом спросила она и повернулась, чтобы уйти.

Джулия захлопнула за собой дверь и постояла в коридоре, пока не успокоилась и не обрела способность думать. И тогда ее охватило раскаяние.

Господи, что она натворила? И оставила его в таком состоянии!

Чувство вины смыло остатки ярости. Она повернулась и снова вошла в комнату.

Тарелка пронеслась мимо ее головы и, ударившись о стену, разбилась вдребезги. Засим последовал поток сильных выражений. Джулия хотела тут же убежать. Но вместо этого она подошла к комоду и взяла там тазик с водой, еще не совсем остывшей после утреннего туалета.

– Я хочу извиниться за содеянное. Я вела себя непростительно. Вы так и будете сидеть в каше весь день или позволите мне привести вас в надлежащий вид?

Рафаэль не слушал ее. Поскольку он продолжал сыпать оскорблениями, не обращая на нее никакого внимания, Джулия решила принять это за знак согласия.

– Вот, сложите все это сюда, – сказала она, протягивая ему полотенце, чтобы он собрал в него кашу, которую успел выбрать из своих волос.

Рафаэль подчинился, не сказав ни слова, но при этом стряхнул кашу с пальцев так, что комки ее запачкали платье Джулии. Крошечный кусочек упал на ресницы. Еще один – на волосы.

Она не возражала. Она заслуживала и худшего. Стерев кашу тыльной стороной ладони, Джулия принялась за дело.

Она помогла ему снять рубашку. Движения Рафаэля, резкие и сердитые, отнюдь не облегчали ей задачи. Джулия вся перемазалась кашей. Потом она расстегнула его панталоны. Накинув простыню ему на ноги из скромности – больше своей, чем его, – она начала стягивать их.

При виде его обнажившегося тела во рту у нее пересохло. Твердые мускулы его рук стали еще мощнее от постоянных усилий, которых требовало передвижение на кресле-каталке.

Господи, ну почему всякий раз, когда она смотрит на него, ей кажется, что сердце у нее сейчас разобьется?

Она заставила себя сосредоточиться на своей задаче. Готовясь омыть ему шею и плечи, она намылила губку. Рафаэль недовольно передернулся. Его губы были сжаты, глаза крепко зажмурены. От внимания Джулии не ускользнуло, что ноздри у него раздуваются от с трудом сдерживаемой досады.

Приложив губку к его лбу, она начала протирать ему лицо. Она старалась не быть слишком нежной, когда осторожно прикасалась к его лбу и подбородку. Остановив себя, она занялась мытьем его волос. Окунув губку в мыльную воду, Джулия выжала воду ему на голову. Подушка тут же намокла. Она принесла другую подушку и одеяло из шкафа и положила их рядом, а сама сняла мокрое постельное белье, чтобы постелить сухое.

Теперь Рафаэль оказался обнаженным – что она остро чувствовала. Она старалась, чтобы как можно большая часть его тела оставалась укрытой. Важно было все время занимать себя работой, не думая больше ни о чем, и Джулии это удавалось – до тех пор, пока взгляд ее не упал на волнующую выпуклость под простыней, которую она положила Рафаэлю на ноги.

Подняв глаза, она увидела, что он внимательно смотрит на нее.

Брови его насмешливо взлетели.

– А знаете, – протяжно проговорил он, – кажется, я все-таки кое-что чувствую.

Его глаза сверкнули вопреки его небрежному тону. Тело Джулии обожгло. Ей показалось, что если она посмотрит вниз, то обнаружит обуглившиеся остатки своей одежды, лежащие у ее ног в виде груды черной золы. Как ему это удается – вызвать в ней такой жар одним только взглядом?

Рука Рафаэля подобралась к ней и схватила за запястье, с такой силой дернув ее на себя, что Джулия упала поперек его торса.

Она попыталась оттолкнуть его, но ее руки были схвачены у нее за спиной, а лицо оказалось совсем рядом с ним. Джулия еще успела заглянуть глубоко в зеленые озера его глаз перед тем, как он впился в ее губы жадным поцелуем.

Его прикосновение подействовало на нее как удар. Она выгнулась, все ее тело содрогнулось. Откуда-то до нее донесся какой-то странный звук. Джулия не сразу поняла, что этот звук издала она. Этот слабый знак сопротивления оказался единственным, на что она была способна. И он тут же превратился в звук наслаждения и радости.

Нервы Джулии ожили, взбудораженные паническим страхом, смешанным со жгучей страстью. Жадной, пылкой, но одновременно и пугающей. Рафаэль уже не держал ее за руки. Руки были свободны – с какого момента? – и теперь они отчаянно вцепились в него, как в спасательный круг.

Он развел языком ее губы и вторгся в нее, отчего все внутри превратилось в горячее пламя, и она ощутила боль, вожделея, чтобы он наполнил ту пустоту, с которой она жила много месяцев.

Его ладонь обхватила ее грудь. Она застонала, она прерывисто дышала ему в губы, а его пальцы возились с воротом ее платья. Джулии безумно захотелось помочь ему высвободить ее груди, но он сам справился с застежкой.

Ее удивило, что он был так нежен, когда обхватил ее грудь. Руки Рафаэля были горячими, он ладонью описывал небольшие круги вокруг ее сосков, пока они не напряглись под его рукой, словно жаждали большего.

Остановившись, Рафаэль отодвинулся и посмотрел вниз. Джулия проследила за направлением его взгляда. Ее возбужденные соски были маленькими и розовыми. Груди, никогда не бывшие особенно большими, сейчас казались твердыми и вспухшими. Он обхватил ладонью каждую и ласково погладил.

Затем Рафаэль поцеловал ее в плечо, потом перешел ниже, и Джулия затаила дыхание. Голова у нее закружилась от осознания того, что она снова держит его в своих объятиях. Это пьянило, затягивало, как подводное течение страсти, и она охотно скользнула туда. Рафаэль. Она мысленно произносила его имя снова и снова. Оно звучало для нее музыкой.

Она крепче обхватила его, пальцы ее запутались в дикой гриве его каштановых волос, и она прижала его голову к тому месту, куда ей хотелось, чтобы он поцеловал.

Как хорошо! Она растаяла, когда его язык дразняще лизнул ее чувствительную плоть. Он схватил ее зубами, потянул. Пососал. Медленно, потом сильнее.

Она ощутила, как оно растет, – то чувство, которого она так ждала, уплотняясь в ее животе и бедрах, рождая волну, которая накатывала и возрастала. Она почувствовала его руки у себя на ногах. Вверх, вдоль бедер, внутрь. Она открылась ему, позволяя… Почувствовала, как его пальцы ударили. Один раз… и потом еще раз.

– Да.

Джулия услышала свой голос и поняла, что говорит вслух. Ну и ладно. Согнув ноги, она приняла следующий удар в себя. Ее голова запрокинулась. Рафаэль ударил сильнее, и она упала вперед, корчась в долгой, острой спазме. Снова и снова. Его прикосновения между ее бедрами, давление его другой руки, которой он прижимал ее к себе. Его прерывистое дыхание – или это ее дыхание? – и сладостный жар губ на ее губах. Ее тело переживало каждый толчок, пока она не достигла наконец высшей точки.

Рафаэль убрал руку, запрокинул голову и нашел ее рот, пробудив от размягчающей усталости, которая охватила ее после такого невероятного облегчения. Он крепко обхватил ее бедра, собрал юбки вокруг талии, поднял ее и опустил на себя.

Джулия чувствовала его, каждый его дюйм, когда он наполнил ее. Она вскрикнула, выгибаясь, требуя продолжения.

Она забыла. Нет, не забыла. Она просто не разрешала себе думать об этом, о том, как это хорошо. Все ее существо трепетало, когда Рафаэль прижал ее к своим коленям, пронзая ее, внедряясь в нее. Его плоть была большой и горячей, она обдирала нежные внутренности ее бедер и напрягала ее, так что в конце концов все ее тело стало казаться ей живым пламенем.

Его жадные руки обхватили ее ягодицы, показывая ей, как нужно двигаться. Джулия задвигала бедрами, скользя по нему так, как ему хотелось. Ощущение было великолепным. Через мгновение ее тело двигалось само, без участия мысли.

Рафаэль что-то сказал. Вжался лбом в изгиб ее шеи, и она обхватила его. Она опять собиралась кончать. Его запах наполнил ее ноздри, смешиваясь с мускусным запахом секса, кружа голову. Она поднялась, поняв, как доставить наслаждение им обоим, и снова обхватила его своими ножнами. Он застонал, его сильные руки впились ей в плечи. Его бедра дернулись навстречу ей.

– Джулия. – Рафаэль произнес это неразборчиво, но она поняла, что он назвал ее по имени. Он в очередной раз довел ее до высшей точки. И издал звук, похожий на стон.

Джулия скользнула руками по его плечам. Она наслаждалась, ощущая его. Он прикасался к ней. Он ее любил. И она любила его.

Рафаэль расслабился, и она крепко обняла его. Его голова все еще лежала у нее под подбородком, лицо было прижато к ее горлу. Дыхание его было громким, даже когда оно замедлилось.

Когда она отодвинулась, он отвернул лицо. Джулия почувствовала что-то холодное у себя на ключице, какую-то влагу. Потом увидела, что Рафаэль прикрыл глаза рукой, загораживая лицо.

Неужели он плакал?

Протянув к нему руку, Джулия снова привлекла его голову к себе на грудь.

И он не сопротивлялся. Он обхватил ее руками и прижал к себе, повернув так, что они могли лечь на смятую постель.

Сама не зная почему, она поиграла завитком его волос, обмотала его вокруг пальца и прошептала:

– Все хорошо.

Она говорила для него, но ей и самой было важно это слышать.

Джулия поднялась с кровати и поправила на себе одежду. Ее руки все еще дрожали, внутри жужжало. Она чувствовала себя мягкой и мерцающей, как белый пепел после догоревшего огня.