Глава 20

Мистер Харкурт Роулингс был адвокатом. Довольно удачливым и известным адвокатом, чей обычный гонорар делал его высококачественные услуги доступными только для богатых. Его очень ценили, поскольку его юридические советы считались блестящими, а его общество находили не менее желанным в среде той же аристократии, которая пользовалась его услугами.

Его старший сын Николас Роулингс был интересным мужчиной двадцати пяти лет, который любил путешествовать. Говорили, что он побывал в Африке и Индии. Некоторые высказывали дикие предположения, что он содержал гарем на востоке, но те, кто знал этого джентльмена с волосами песочного цвета, заразительной улыбкой и неизменно добрым нравом, в это не верили. Когда он находился в Англии, его не реже, чем отца, приглашали на всевозможные приемы в высшем обществе. Николас у всех вызывал любопытство, и не было ни одной девушки или женщины, которая не разволновалась бы, будучи ему представленной.

Поэтому, когда во время какого-то званого вечера он попросил познакомить его с хорошенькой блондинкой, стоявшей рядом с танцующими, все зашептались. Он обратился с этой просьбой к своему другу, Ричарду Ивенсу, лорду Мартинвейлу. Интерес Николаса почему-то пришелся Мартинвейлу по душе.

Лора увидела, что Мартинвейл идет к ней, и отделилась от группы гостей, чтобы поздороваться с ним. Он взял ее за обе руки, и она дружески ему улыбнулась. Она уже давно осознала, какое благодеяние оказал ей Мартинвейл. Нетрудно было понять, что его якобы случайное появление перед ней и Стратфордом было на самом деле хорошо продуманным шагом. И хотя Лора не понимала, почему он проявил такую доброту, она была ему благодарна.

Мартинвейл и Лора стали часто проводить время вместе, когда встречались на светских приемах. И сейчас она тоже обрадовалась его появлению.

– Здравствуйте, Ричард.

– Лора. – Он низко склонился к ее руке, его лазурно-голубые глаза блеснули. – Вы сегодня необычайно хороши. Я бы хотел представить вам своего друга, мистера Николаса Роулингса.

Лора посмотрела на человека, стоявшего позади Мартинвейла, и почувствовала, что пол уплывает из-под ее ног.

Николас улыбнулся и коротко поклонился. Она вспомнила – слава Богу, – что нужно сделать реверанс, но взгляды их не отрывались друг от друга.

– Я очень рад, – улыбнулся он.

Это прозвучало у него страшно интимно. Странное, расслабляющее тепло охватило Лору, и даже ради спасения собственной жизни она не сумела бы придумать надлежащий ответ.

Потом Николас пригласил ее танцевать, и она согласилась, хотя уже обещала кадриль своему знакомому. Сказав себе, то тот поймет, она прошла следом за Николасом на середину зала, подавив восхитительную дрожь ожидания.

Он довольно хорошо справлялся со сложными па, хотя и перепутал их пару раз. Но это было не важно. Каждый раз, когда его рука в белой перчатке касалась ее, Лоре становилось необычайно приятно.

Потом они пили пунш – Лора отказала двум своим партнерам, сославшись на усталость, – и он извинился за свою неловкость. Он объяснил это отсутствием практики, так как он давно не был в свете. Это привело к обсуждению его путешествий, что, в свою очередь, вызвало новые темы разговора, и в результате они проговорили весь вечер, пока оркестр не перестал играть.

Они часто смеялись, потому что ее замечания казались Николасу, по-видимому, удивительными. Лора решила, что он необычайно умен и крайне проницателен.

Когда гости начали расходиться, они простились друг с другом. Николас спросил, можно ли посетить ее, и Лора сделала вид, что обдумывает этот вопрос, прежде чем ответила согласием. И они оба рассмеялись, потому что уже поняли за те часы, что провели вместе, – их будущее неразделимо.

Настало Рождество. Его отмечали без особой помпы, но пристойно. Джулия скучала по своим, что было очевидно. Рафаэль это заметил, и ему стало жаль ее.

С наступлением зимы жизнь вошла в колею. Джулия была занята, иногда целыми днями отсутствуя дома. Это давало Рафаэлю свободу заниматься своим делом, и он был рад, что ее нет. Он ни в коем случае не хотел, чтобы она узнала, чем он занимается.

Вечерами его мать приходила посидеть с ним. Они пили чай. Эти встречи проходили спокойно, даже иногда уютно.

Они никогда не беседовали ни о чем, кроме деревенских слухов или планов перестройки дома, которые Виолетта составляла вместе с Джулией. Мать не жаловалась, но Рафаэль видел, что ей здесь надоело. Как ни странно, самому ему здешняя жизнь не надоедала. «Бич общества», который живет мило и просто, как сельский отшельник!

Изредка Виолетта и Рафаэль даже смеялись, вспомнив что-то не очень плохое. Он удивлялся, что такие воспоминания вообще существуют.

Но по большей части они сидели молча. Мать шила, вязала или плела кружево. Рафаэль читал. Время от времени он ловил на себе ее взгляд, иногда затуманенный, иногда ясный и нежный, и делал вид, будто не чувствует, что она думает о прошлом.

Тогда он этого еще не понимал, но то было время великого исцеления. И когда мать сказала, что собирается вернуться домой, Рафаэль почувствовал мимолетное сожаление.

Джулия тоже уезжала, но ненадолго. Она наконец-то решила навестить своих в Лондоне – они устраивали прием в честь помолвки Лоры перед началом сезона. «Она, наверное, с нетерпением ждет этого», – сказал себе Рафаэль, заметив, как повеселела и преобразилась Джулия.

Они не говорили об этом. Когда их пути пересекались, они были друг с другом любезны и немногословны. Как чужие. Джулия все еще приходила заниматься с ним упражнениями. Рафаэль ждал этого, хотя иногда и ворчал. Он надеялся, что ее поездка даст ему возможность подумать, подумать по-настоящему, не отвлекаясь на желание, которое он испытывал всякий раз, когда видел ее.

Когда настал день отъезда Виолетты и графини, мать пришла проститься с Рафаэлем. Наклонившись к нему, она поцеловала его и сказала:

– Я вас люблю, Рафаэль. Я всегда вас любила. Если я не была хорошей матерью, в этом виновата я одна.

Бабка Рафаэля, которая все это слышала, неодобрительно посмотрела на дочь. Графиня никогда не была сентиментальна. Но когда она наклонилась, чтобы поцеловать внука на прощание, она погладила его по щеке и сглотнула, словно стараясь сдержать слезы. Он кивнул ей, и она ответила тем же.

– Вы должны есть. Вам нельзя худеть, иначе вы обессилеете, – настойчиво сказала она, и голос ее звучал сильно и жестко.

Когда они ушли, Рафаэль улыбнулся. Практичность – хорошее противоядие от сентиментальности.

Его мысли обратились к Джулии. К своему удивлению, он обнаружил, что может думать о ней без прежней горечи. В эти дни он почти мог чувствовать, как время от времени его оставляет напряжение, ставшее уже привычным. Он попробовал думать иначе, потворствуя фантазии, к которой он не позволял себе снисходить раньше. Некий философ как-то сказал, что фантазия – это первый шаг к формированию представления. Представления о собственной жизни, если у него хватит духа не размышлять об этом.

Он надеялся, что хватит. Джулия собиралась уехать в Лондон на днях. Рафаэль сказал себе, что им нужно на время расстаться. И все же его не покидало ощущение, что ему нужно сделать что-то до ее отъезда. Может быть, поговорить с ней, кое-что объяснить. Рассказать ей о том, что он сам только теперь начал понимать. Он собирался с духом, чтобы сделать это.

Но как-то раз вечером он увидел Джулию, когда она уходила, одетая в великолепное платье бледно-зеленого цвета. Рафаэль спросил у служанки, куда она идет.

Так он узнал о танцевальном вечере.

Джулия смотрела на празднество, стоя неподалеку от танцующих. Сельский танцевальный вечер так отличался от лондонских собраний! Гораздо более оживленный, не такой чопорный и явно очень веселый. Большой зал, который пышно именовался «котильонной комнатой», был полон до отказа. Музыка, смех и стук столовых приборов были непривычно громкими для Джулии.

Она с удовлетворением огляделась. Ее предложения, как сделать этот вечер наиболее интересным, остальные члены комитета приняли с восторгом. Ободренная их поддержкой, Джулия взяла на себя ведущую роль в организации праздника. Она не стала разыгрывать смиренницу, но если кому-то она и показалась излишне смелой, никто на это не сетовал. Эти люди вовсе не считали, что для женщины иметь голову и пользоваться ею – серьезное прегрешение. Они отнеслись к ней крайне доброжелательно, и очень скоро Джулия почувствовала себя среди них спокойно.

Как-то раз графиня сказала ей, что только простолюдинов принято называть странными. Богатых и титулованных – как бы ни было их поведение скандально или неприемлемо – величают, проявляя терпимость, «эксцентричными». По крайней мере она должна благодарить Рафаэля за то, что он, повысив ее общественный статус, дал ей возможность говорить и действовать, как ей хочется.

Из толпы не без труда выбралась Сесиль.

– Вот она, Пол. Я говорила тебе, что мы легко ее найдем. Джулия, Пол просил представить его. – Она остановилась, слегка запыхавшись. – Это старший сын моего брата.

Пол Бентли шагнул вперед и поклонился. Он был очень высок, и рядом с ним его маленькая тетка казалась совсем карлицей. У него были широкие плечи, на которых очень ловко сидел фрак. Волосы у него были темно-каштановые и волнистые, и даже обильное количество помады не могло их усмирить. Глаза были очень яркими, синими и смотрели на Джулию с нескрываемым восхищением.

– Тетушки много говорили мне о вас. Мне не терпелось с вами познакомиться.

Джулия улыбнулась.

– Мне тоже знакомо ваше имя. Ваши тетки отзываются о вас с большой нежностью.

– Не хотите ли потанцевать? – спросил он.

– Нет, благодарю вас. – Так она отвечала на все приглашения сегодня вечером.

– Ах, Джулия, – неодобрительно сказала Сесиль.

Несмотря на разницу в их общественном положении, Сесиль была склонна относиться к ней по-матерински. Джулии это казалось очаровательным. Сесиль продолжала:

– Не хотите же вы простоять здесь весь вечер в одиночестве?

– Могу ли я напомнить вам, что я замужем?

– Я тоже, однако я все еще не могу отдышаться после танца с Джорджем Веллом.

Джулия улыбнулась, не собираясь высказывать то, о чем она думает. Это ведь совсем разные вещи. Если двое старинных друзей вместе покружатся в танце – это совсем не то, как если бы привлекательный мужчина повел танцевать замужнюю даму, пришедшую на вечер без сопровождающих лиц.

Но она с удовольствием потанцевала бы. Поразмыслив, Джулия все-таки сказала:

– Ну ладно, наверное, мы, люди помоложе, не должны отставать.

– Ну вот и ступайте.

Пол повел ее к танцующим. Они обращали на себя внимание. Джулия вспомнила тот вечер, когда в свете узнали о ее романе с Рафаэлем. На них тоже смотрели тогда. Но теперь она видела не сузившиеся глаза и нервно трепещущие веера, а одобрительные улыбки. Здесь были ее друзья, и сознание этого согревало ее. Пол занял позицию для кадрили.

– Вы хорошо себя чувствуете? – озабоченно спросил он, делая шаг вперед и кланяясь.

Она присела в реверансе.

– Да. Просто кое-что вспомнилось.

– О вашем муже?

Они пошли вместе, ладонь к ладони, и закружились. Джулию насторожила его проницательность.

– Я спрашиваю только потому, что его здесь нет. Вам, конечно, его не хватает.

Она вгляделась в лицо Пола. Не смеется ли он над ней? Потом она мысленно выругала себя. Это ведь не Рафаэль, склонный ранить ее гордость каждым своим словом.

– Вы слишком хороши собой, чтобы грустить, – заметил он.

Его синие глаза скользнули по ее лицу и тут же опустились к декольте. Хотя декольте было очень скромным, Джулия вдруг почувствовала себя голой.

Они сходились и расходились, описывая круги. Джулию охватило смущение. Несколько запоздало она поняла, что Пол с ней заигрывает. Мысль была лестной, хотя и пугающей.

– Ваш муж проявил необыкновенное великодушие. Он позволил вам приехать на это празднество без него и вообще без надзора.

Джулия прошла совсем близко, ее спина коснулась его груди. Она ощутила запах его мыла и закрыла глаза, мгновенно вспомнив ни с чем не сравнимый запах Рафаэля, неизменно заставляющий ее терять голову.

– Он болен, – выдавила она.

Он вращал ее, овевая своим дыханием ее лоб. Потом они проделали променад между танцующими, выстроившимися в два ряда.

– Как ужасно. Я уверен, что нужно серьезно разболеться, чтобы пренебречь такой женщиной, как вы.

– У меня немного кружится голова, – поспешно сказала она, чтобы остановить наплыв чувств.

– Прошу прощения. Пойдемте. – Он взял ее под руку и быстрыми шагами вывел за дверь, туда, где задувал прохладный ветерок. – Так лучше?

– Да, благодарю вас.

Нет. Ей здесь не место. Ей не следует танцевать и флиртовать с незнакомым мужчиной, даже если все это только будит в ней воспоминания о том, что было когда-то.

– Пожалуй, я уеду, – с трудом проговорила она, озираясь в поисках кого-нибудь из своих друзей, чтобы те помогли ей. – Вы не видите никого из ваших теток?

– Я схожу за вашим экипажем. Подождите здесь.

Пол вернулся с ее накидкой. Ему удалось ловко увести ее. Выйдя из дома, он повел ее к поджидающему экипажу.

Стоя у дверцы, Пол поставил ногу на ступеньку и проговорил:

– Надеюсь, я не сказал ничего такого, что вас огорчило?

– Дело не в вас. Вы были очень галантны. Я очень вам признательна.

– Могу ли я говорить откровенно, госпожа виконтесса? Джулия колебалась. Она не была уверена, что ей хочется выслушивать его откровенные речи, но она все же кивнула. Пол с сочувствием посмотрел на нее.

– Я был в Лондоне в прошлую зиму. Голос ее дрожал, когда она спросила:

– Мы с вами встречались?

– Нет. Но у меня были дела с вашим мужем. И я знаю, какова его репутация. Среди тех, кто бывает в клубе «Уайтс», многие считают, что его… болезнь – возмездие.

– Прошу вас, – запротестовала она, отворачиваясь к темной карете.

– Нет, позвольте мне закончить. И если они сердились на него за дурные поступки, которые он совершал до вашего брака, то они были просто вне себя, когда он так поступил с вами.

Пол имел в виду разрыв ее помолвки с Саймоном. Все считали, что виноват Рафаэль. Да так оно и было – разве нет?

– Если это вас огорчает, госпожа виконтесса, мне очень жаль. Мне просто хотелось, чтобы вы знали, что у вас есть друг, который всегда выслушает вас с сочувствием. Я всю осень проведу у моей тетушки Евлалии.

– Благодарю вас.

Он закрыл дверцу и велел кучеру трогать.

До Гленвуд-Парка было всего полчаса езды. Джулия вышла из кареты и вошла в вестибюль, где горели канделябры и бра. Перед отъездом она предупредила, что не хочет возвращаться в темный дом. Теперь слуги стали исполнительнее. Пожалуй, только мистер Конрад не желал работать усерднее. Она спокойно предупредила дворецкого, что не задумываясь уволит его, если он не оправдает ее ожиданий. Она пошла на эту хитрость, чтобы привлечь его на свою сторону.

Джулия огляделась. Теперь дом сверкал чистотой. Благодаря помощи графини и маркизы Джулии многое удалось здесь изменить.

И все же место это не походило на дом, как это было и раньше. Молодая женщина пошла к лестнице, и звонкое постукивание ее каблуков по мраморному полу отдалось эхом по всему вестибюлю. Проходя мимо открытой двери в кабинет, она с удивлением увидела там Рафаэля. Он поднял на нее глаза.

– Зайдите сюда, – позвал он сдавленным голосом. Он, наверное, пил. Глупо к нему идти.

– Я устала, – отозвалась она. Он подкатил к порогу.

– От танцев? Вы не протерли туфельки до дыр?

– Уже поздно.

Джулия повернулась и пошла к лестнице.

– Да. Вы были очень заняты в эти дни. Она обернулась:

– Что это значит, Рафаэль? Почему это вы вдруг заинтересовались тем, что я делаю?

Напускная веселость исчезла с его лица.

– Потому. Что. Вы. Моя. Жена. – Каждое его слово падало словно тяжелый камень.

– Жена? – О Господи! Джулия почувствовала, как все, что она сдерживала в последнее время, вырвалось наружу. – Да вы с вашими лакеями обращаетесь любезнее!

– Вероятно, потому, что они не уходят танцевать всю ночь напролет. Вы с кем-нибудь танцевали?

– Что? – Она ошеломленно заморгала, потом призналась: – Один раз.

На скулах его заходили желваки.

– С кем вы танцевали?

Джулия заметила, что он стиснул подлокотники кресла. Ей вдруг стало совестно. Что бы он там ни думал, он был прав. Она ведь действительно флиртовала с Полом Бентли.

Но при этом только сильнее скучала по Рафаэлю.

А теперь он в такой ярости из-за того, что она ходила на эти танцы. Джулия не понимала, как это можно – так относиться к ней и в то же время беспокоиться, что она ходила куда-то вечером без него.

Ах… он даже, кажется, ревнует.

«Как же я себялюбива!» – вдруг подумала она.

– Ну, Рафаэль, извините меня. Я не хотела быть легкомысленной. Просто мне и в голову не пришло, что вы будете возражать. – Она подошла к нему ближе, сложив перед собой руки, опустив голову, и пробормотала: – Ведь вам, кажется, нужно от меня только одно – чтобы я держалась от вас подальше.