Глава 14

Тот факт, что она скоро станет виконтессой, полностью восстановил репутацию Джулии в глазах общества. Ее мать была просто в восторге от богатства и знатности того, кто в недалеком будущем станет ее зятем. Те, кого она некогда называла друзьями, снова начали наносить визиты, горя нетерпением услышать обрывки сплетен о планах семьи, и вытягивали из Джулии интересующие их подробности. Приготовления к свадьбе окрасились в веселые тона.

На свадьбу собрались члены семьи и друзья, которые пришли, чтобы стать свидетелями прощания с привычной жизнью самого известного повесы Лондона. Присутствие герцога и герцогини, а также некоторых их титулованных друзей, равно как и надменной графини Уэнтуорд с ее окружением убедило всех, что это солидное дело, несмотря на спешку. Однако свадебная церемония оказалась самой необычной из всех, на которых им доводилось присутствовать.

Рафаэль дважды вынимал свои карманные часы, словно происходящее казалось ему крайне скучным. Он несколько раз подавлял зевоту и произнес супружеский обет так комично и монотонно, что у многих это вызвало улыбки.

Получив разрешение поцеловать новобрачную, он так крепко схватил Джулию, что у той голова запрокинулась. Сильно отклонив ее назад, он впился в ее губы и раздвинул их, дерзко ударяя языком в ее язык. Джулии не сразу удалось высвободиться.

На какое-то время оба забыли о присутствии множества изумленных лиц, священника, который, широко раскрыв глаза, смотрел на них поверх своих очков. Ноздри Рафаэля раздувались, рот кривился в улыбке.

– Хорошо, – сказал он, когда они потрясенно посмотрели друг на друга. – По крайней мере это у нас осталось.

Когда он вел ее из церкви, Джулия повернулась к нему и сказала так тихо, чтобы никто не услышал:

– Мне кажется, вы весьма довольны собой.

Рафаэль не нашелся, что ответить. Доволен собой? Да он просто напуган до потери сознания! Он женат – женат! – и изо всех сил старается не показать всем этим любопытным зрителям, какой панический страх владеет им.

Свадебный завтрак был подан в особняке Крейвенсмуров. Рафаэль опрокинул несколько бокалов шампанского, пока прохаживался среди гостей, отпуская в их адрес оскорбительные замечания. Он понимал, что губит все, но ничего не мог с собой поделать.

Когда Рафаэль и его молодая жена, уезжая после завтрака, остались одни в экипаже, его безумная беспечность утихла. Он опустился на противоположное сиденье и сложил руки на груди.

Джулия дала волю накопившейся ярости.

– Вы хотите, чтобы я вас возненавидела?

– Почему бы и нет? – Он пожал плечами. – Я у всех вызываю ненависть. К этому у меня прямо-таки талант.

– Вы пьяны.

– Совсем немножко.

– Значит, вы глупец. Он вздохнул:

– А где же эпитеты? Разве я вам не говорил, что для того, чтобы произвести впечатление, необходимо украсить свою речь этими отвратительными словами?

– Идите к черту.

– Ну вот. – Рафаэль притворился удовлетворенным. Джулия отвернулась, прекратив разговор. Всю дорогу до его дома в карете царило молчание.

Войдя в просторный вестибюль, Джулия настороженно посмотрела на Рафаэля, размышляя о том, как он намерен унизить ее теперь, когда они остались одни. Он же молча направился куда-то, оставив ее на произвол судьбы, и даже не вызвал слугу, чтобы снять с нее плащ.

Она пошла за ним, стиснув кулаки, и каблуки ее громко цокали по мраморному полу. Рафаэль закрыл за собой дверь. Она же распахнула ее, заставив его вздрогнуть. Он уже снова наливал себе бокал, стоя у буфета, уставленного множеством графинов.

Это была библиотека, помещение для мужчин. Здесь не было ничего красивого или воздушного, так любимого женщинами. Но Джулия провела слишком много времени с герцогом в его мужских владениях, чтобы пугаться тяжелых панелей и кожаных обивок.

– Вы чувствуете себя оскорбленным, Рафаэль? – спросила она, упершись рукой в бедро.

Судя по всему, это его позабавило, словно он нашел ее смешной.

– Сегодня мы дерзим, да?

– Этому я научилась у вас.

Он повернулся, чтобы налить себе вина.

– Мне кажется, вы выпили уже достаточно, – сказала она. – Или вы хотите придать себе храбрости?

В ответ она услышала резкое презрительное рявканье, но все же он налил себе только полбокала. «Как-никак, уступка», – удовлетворенно подумала Джулия.

– Когда вы сядете, я вам кое-что скажу.

Он взял бокал и лениво растянулся в кресле.

– Я в вашем распоряжении, жена. Она села напротив него.

– Вы произносите это слово так, словно это непристойность.

Рафаэль молча бросил на нее страдальческий взгляд, а потом поднес бокал ко рту.

– Я не понимаю, что я сделала, чтобы заслужить вашу ненависть. Я имею в виду – сделала на самом деле, а не то, что вам привиделось в вашем воображении.

Опершись на локоть, он погладил себя по подбородку и уставился на нее.

А Джулия продолжала:

– В воображении, которое так удачно для вас забыло о вашем собственном участии в событиях, приведших к этому браку.

Брови его взлетели вверх.

– А вы предпочли бы, чтобы я оставил вас в покое? Вы бы умерли от скуки, выйдя замуж за Блейка и старательно отвоевывая себе место в сердцах светских дураков.

Она покачала головой:

– Я не жалею, что не вышла замуж за Саймона, хотя он и хороший человек. Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы мое сердце оставалось непоколебимым. Тогда и неприятностей было бы меньше.

Он смотрел на нее, прикусив губу. Джулия продолжала:

– Но я обвенчана с вами. Я не помогала привести дело к такому концу, в чем вы меня обвиняете. И вам это прекрасно известно. Просто вы ищете, на кого бы свалить вину. Как бы то ни было, теперь мы женаты. И я не понимаю, почему вы обращаетесь со мной с такой неприязнью. Раньше мы не вызывали друг у друга раздражения. А точнее, мы прекрасно ладили. Кажется… – В голове у нее мелькнула некая мысль. Их взгляды встретились. – Разве только все это было затеяно, чтобы… вы получили возможность… Если только речь не шла о том, чтобы спать со мной, а все остальное было враньем.

Ему стало не по себе, и он отвел глаза.

Джулия встала, задумчиво наморщив лоб. Она хотела было что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Она быстро повернулась и вышла.

Вон оно что! Вот почему он ее презирает. Рафаэль чувствовал к ней влечение некоторое время, но вовсе не любил ее, а не просто делал вид, что не любит. Господи, да ему действительно противно, что она его жена – и дело вовсе не в его уязвленной гордости.

Чувства, которые она ему приписывала, существовали только у нее в голове. То была мечта, созданная ее любовью. Она для него ничто, совершенное ничто.

Остановившись в коридоре, Джулия беспомощно огляделась. Рафаэль не позаботился сообщить ей, где ее комната. Не желая, чтобы ее застали расстроенной, готовой вот-вот расплакаться, она быстро прошла через гостиную в какую-то темную комнату. Там было прохладнее. Приятно было ощущать эту прохладу на своем пылающем лице.

Комната была забита всевозможными вещами. Куклы с пустыми фарфоровыми личиками, смотрящие в пространство, шерстяные нитки, частично смотанные в клубки, начатое вязанье, пожелтевшие бумажные веера. Резким контрастом с неоклассическим изяществом остального дома выглядели висящие повсюду плотные драпировки с алой бахромой. Везде были раскиданы диванные подушки, словно это была не комната в центре фешенебельного Лондона, а шатер какого-нибудь шейха среди аравийской пустыни.

Джулия бросилась на груду подушек и затаилась.

Она немного задремала, вовсе не намереваясь этого делать, и очнулась, когда в комнату кто-то вошел. Молодая женщина испуганно села, чем напугала вошедшую.

Графиня Уэнтуорд резко остановилась, ошеломленно глядя на Джулию и прижимая руку, усыпанную драгоценностями, к своей обширной груди.

– Господи, Джулия, как вы меня напугали. Уходите отсюда сию же минуту.

Джулия встала. Ноги у нее дрожали, как у нашалившей восьмилетней девочки. Графиня показалась ей женщиной жесткой, лишенной сантиментов.

– Прошу прощения, миледи, – пробормотала она, едва сдерживая унизительные слезы, навернувшиеся на глаза. – Я не знала, куда мне идти. То есть где моя комната.

– Этот негодник не показал вам вашей комнаты? – Графиня вздохнула и медленно направилась к креслу. – Он дуется. Он всегда бывает в плохом настроении, когда проигрывает.

Услышав, что ее брак с Рафаэлем называют проигрышем, Джулия все-таки расплакалась.

– Извините меня, я пойду к себе, если только вы велите кому-нибудь проводить меня.

– Сядьте, милочка, и вытрите слезы. Они еще никогда ничему не помогали.

Джулию уже достаточно поучали за этот день. Она выпрямилась и сказала:

– Очень даже помогали. Если не изменить что-либо, то хотя бы уменьшить сердечную боль.

– Что? Кто это сказал такой вздор? Хм-м. Вот уж не думала, что у вас хорошо подвешен язык. Внук нашел себе дерзкую жену – только чтобы досадить мне. Я слышала, что вы понятливы. – Графиня усмехнулась и пожала плечами. – Но с другой стороны, вы не залезли бы к нему в постель, будь вы тем, за кого вас принимают. Верно?

Тут негодование Джулии превратилось в раскаленную добела ярость.

– Если вы решили насмехаться надо мной, предупреждаю, что с меня хватит. Я могу забыть о приличиях.

К ее изумлению, графиня посмотрела на нее с довольным видом, растянув губы в скупой улыбке.

– Что же это такое? Барышня с характером! Ха! Поделом этому молодому негодяю. Сядьте, сядьте же, милочка. Я велю принести чаю.

– Я не голо…

– Сядьте. – Графиня взяла в руку колокольчик и громко позвонила.

Джулия села со страдальческим видом. Неприятный звон резал ей ухо.

Рафаэль решил напиться, однако он сидел, задумчиво глядя в пространство и забыв о том, что нужно наполнять свой бокал виски. Поняв, что за целый час уровень виски в бутылке не понизился, он оставил эту мысль.

Рафаэль часто в своей жизни играл с огнем. Он считал, что имеет право выходить сухим из воды. Почему же раньше это не казалось ему проявлением невыносимой заносчивости?

Конечно, он не думал, что скандал устроила Джулия, но, как она тонко заметила, этот вариант его устраивал, потому что нужно же было кого-то винить в случившемся. Он готов был согласиться, что она не виновата – но тогда кто? Кто знал об их тайных свиданиях? Его прислуга вне подозрений. Была некоторая вероятность, что от них что-то слышала его бабка. Ее-то, конечно, устраивало, что он женится и приведет в дом молодую женщину любую молодую женщину. Или это Блейк узнал что-то и отомстил тем, что навлек на них осуждение общества?

Он зажмурился и потер виски. Ответа на эти вопросы не было.

Только теперь Рафаэль вспомнил, что так и не показал Джулии ее комнаты. На самом деле он еще даже не решил, какая комната будет ее, не сумев сделать выбор между комнатой для гостей и красиво убранной комнатой, примыкавшей к его спальне. Он не был вполне уверен, что ему хочется настолько примириться с их ролями мужа и жены, чтобы поселить Джулию так близко к своим владениям.

Поднявшись с кресла, Рафаэль пошел искать Джулию. С каждым шагом пульс его бился быстрее из-за дурных предчувствий. Туман владевшей им ярости несколько развеялся, и под ним оказалось все то же несомненное желание, которое свело их вместе с самого начала.

В конце концов, она его жена. Законная жена. Его жена.

Он увидел бабку, которая шла по коридору, направляясь от его комнаты. Она, наверное, ищет его, у нее, конечно же, есть что сказать по поводу его сегодняшнего поведения. Поскольку меньше всего ему хотелось в настоящий момент разговаривать именно с ней, он попробовал пройти мимо, но она схватила его за руку.

– Оставьте ее. Она спит, – сказала графиня.

А, значит, бабушка взяла все в свои руки и поместила Джулию в комнату по соседству с ним. Рафаэль удивился, насколько это пришлось ему по душе, несмотря на все его недавние опасения. Однако, не изменив своего резкого тона, возразил:

– Чья она жена – ваша или моя? Графиня вздохнула:

– Я понимаю, Фонвийе, что это может показаться вам невыполнимой задачей, но попробуйте вести себя не как осел. Клянусь, вы с каждым днем все больше напоминаете мне…

– Да, я знаю, моего отца. – Услышав слова бабки, он подавил знакомое чувство неудовольствия. Интересно, как она прореагировала бы, если бы он сказал, что между ним и Марке скорее всего нет кровного родства.

Она холодно посмотрела на внука.

– Оба вы бездушные люди. А эта вот, – указала она глазами на закрытую дверь в комнату, где поселилась Джулия, – меня удивила. Вовсе не так глупа и никчемна, как мне представлялось.

– В отличие от моей матери, хотите вы сказать. – Господи, теперь он выпустил наружу всех демонов.

Изборожденное морщинами лицо не изменилось.

– Эта девочка – не Виолетта, и ей не нужна ваша жалость.

– Ваше отношение к моей жене весьма трогательно. – Он самоуверенно усмехнулся, чтобы скрыть эффект, произведенный ее словами. Разумеется, Джулия – не его мать. Зачем же констатировать такую очевидную вещь? И почему это его так резануло? Он шутливо добавил: – Боюсь, что я сейчас разрыдаюсь.

– Хотелось бы мне знать, Фонвийе, есть в вас что-нибудь, кроме желчи? – Графиня покачала головой. – Что же до вашей жены, я неожиданно полюбила эту девочку. Сама не понимаю, как это случилось, да еще так быстро, но она удивила меня, забравшись в мое логово, и мы с ней пили чай. У нее есть характер, но в то же время в ней есть искренность и мягкость. Она слишком хороша для вас. – Графиня снова устремила взгляд на внука, и взгляд этот стал угрожающим. – Даю слово, вы пожалеете, если будете плохо с ней обращаться.

– Я лишил ее невинности и вынудил вступить в брак, потому что в обществе разыгрался скандал. Господи, бабушка, разве я могу сделать еще что-то худшее?

– Какое странное замечание, – сказала она, внимательно всматриваясь в него. – Ведь не можете же вы страдать от такой вещи, как угрызения совести, а, Фонвийе?

Рафаэль приблизил к ней свое лицо.

– Ах, бабушка, это сделало бы меня совсем уж похожим на человека. Вы должны бы это знать.

После чего он удалился. Словно бросая вызов ее указу, он пошел прямо в комнату Джулии. Рафаэль даже не удосужился постучать перед тем, как войти.

Джулия стояла прямо перед ним. Испуганная его появлением, она замерла со сложенной одеждой в руках. На кровати лежал раскрытый чемодан.

Ее пухлые губы были слегка сжаты, настороженные глаза широко раскрыты. Рафаэль смотрел на нее, почему-то потеряв дар речи. Как будто стоило ему увидеть ее в своем доме распаковывающей вещи, и то, что он считал плодом своего воображения, стало реальностью.

В горле у него вдруг пересохло.

– Это дело прислуги, – сказал он, и голос его прозвучал как грубый скрежет.

– Ничего страшного.

Целый поток самых противоречивых чувств захлестнул его. Рафаэль сделал шаг вперед. Его движения были резкими, отнюдь не плавными, лишенными той кошачьей грациозности, которую он культивировал как часть своего шарма. Еще шаг.

– Джулия, – сказал он и протянул к ней руки.

Она отпрянула. Это привело его в такой ужас, что он сказал:

– Простите меня, – еще не поняв, что он это скажет. А потом он сказал это еще раз.

Одежда, которую она держала в руках, выпала из ее онемевших рук и опустилась на пол, забытая. Она не отрывала от него глаз. Рафаэль шагнул к ней. На этот раз она не отступила.

– Простите меня. – Рафаэль обнял ее и зарылся лицом в ее волосы, втягивая ее запах долгими жадными вдохами. От нее пахло жасмином – или розой; запах был неопределенным и таинственным, как сама эта женщина. Он тихо повторял эти слова снова и снова, потом произнес ее имя.

А потом поцеловал ее.

Она ответила на его поцелуй, и ему показалось, что сердце его сейчас разобьется на тысячу кусочков.

Прошло несколько недель. Как-то раз Рафаэль, войдя в парадную гостиную своего дома, остановился, чтобы рассмотреть гостя, сидевшего там, а затем направился к камину. Он принял надменную позу, положив руку на каминную доску, и сухо заметил:

– Не слишком ли рано для тебя, Этверз?

– Сейчас полдень, при обычных обстоятельствах для меня это все равно что петушиный крик. Но с тех пор как ты бросил нас, мои кутежи уже не те. – У Этверза хватило наглости посмотреть на Рафаэля с упреком.

Рафаэль предпочел проигнорировать этот выпад.

– Но тем не менее нам нужно покончить с одним дельцем. – Этверз открыл бумажник и вынул оттуда пачку свежих банкнот. – Стратфорд попросил меня сделать это за него. Да, еще он послал тебе записку. – Этверз рассмеялся, став при этом похожим на гиену, его узкие плечи заходили вверх-вниз. – Я думаю, он был сильно увлечен этой сестрицей Джулии. Ему хотелось убедиться в том, что я в точности передам тебе – как бишь он выразился? – а, да! Ты должен охранять ее и убедиться, что тот, в кого она влюбится, достоин ее. И мне кажется, он говорил серьезно! – Этверз заухал, затопал ногами. Протянув Рафаэлю записку, сказал: – Да, вот пять тысяч.

Быстрым движением Рафаэль выхватил деньги у него из рук. Потом бросил взгляд на открытую дверь и сунул пачку во внутренний карман. Хорошо, что никто ничего не видел.

– Где Стратфорд? – нетерпеливо спросил он. – И где Мартинвейл?

Лицо Этверза затуманилось.

– Разбежались, мерзавцы. Стратфорд уехал в деревню. Ходят слухи, что его ухаживание за Люси Гленкоу ничем не кончилось и его родители им очень недовольны. Мартинвейл же не желает меня принимать, но ведь он никогда серьезно и не участвовал в наших играх. Итак, – сказал он, громко хлопнув в ладоши и потирая руки, – когда же наш красавчик новобрачный покончит со своими обязанностями, – он закатил глаза, и лицо у него стало плотоядным, – и будет готов заняться старыми играми? Ведь теперь мы можем рассказать всем о пари и о том, как ты хитроумно его выиграл…

– Не смей! – прогремел Рафаэль. Он быстро подошел к Этверзу, навис над ним, испуганно осевшим в своем кресле, и рявкнул: – Оставь это дело, Этверз! Ты уже и так слишком много им занимался!

Маленький человечек недоверчиво смотрел на предмет своего обожания.

– Для чего же хранить все это в тайне? Ты столько сил вложил в это обольщение, а теперь хочешь сунуть все это дело в шкаф и забыть о нем? Значит, поэтому ты мне сказал, что больше никто не будет с ней спать?

И тут Рафаэль все понял. Ему стало жарко и беспокойно. Он выпрямился.

– Боже мой! Какой же ты идиот, Этверз! – Отойдя на несколько шагов, Рафаэль остановился и еще крепче сжал челюсти. Чтобы немного снять напряжение, ущипнул себя за переносицу. – Это сделал ты. Ты устроил скандал. Черт бы тебя побрал, Этверз!

Защищаясь, Этверз ответил тонким скулящим голосом:

– Я в тот вечер сидел в гостиной, где твой лакей оставил меня ждать, и услышал голоса. Я заглянул в дверную щель, увидел, как ты ведешь ее вниз по лестнице, и мне все стало ясно. Несколько дней я ждал, что ты объявишь о своей победе. Ведь ты же это сделал – и ничего не сказал, ни слова! Как мог ты надуть меня?

Рафаэль широко открыл глаза. Этверз продолжал объяснения, вцепившись в подлокотники своего кресла.

– Похоже было, что пари тебя больше не интересует. Ты мог бы стать посмешищем, Фонвийе – уж Стратфорд постарался бы. Я должен был что-то предпринять. Люди уже поговаривали, что ты изменился. У тебя несколько месяцев не было любовницы, ты вращался в высшем обществе так, словно превратился в денди, опьяненного его чарами. Посещал балы, бывал в «Олмаксе», подумать только! Я должен был это сделать, показать им, что ты остался прежним Фонвийе – вожаком «Бичей общества».

Быстрее, чем змея кидается на свою жертву, Рафаэль бросился к Этверзу, схватил за воротник и, поставив на ноги, толкнул к дверям.

– Ах ты безмозглый кривляка! Я мог бы свернуть тебе шею голыми руками. Ты понимаешь, что ты натворил?

Этверз споткнулся, от изумления у него отвисла челюсть.

– Я же не знал, что тебя заставят на ней жениться! Мне и в голову не пришло, что дойдет до этого! Мне очень жаль! Но ведь эта дурацкая церемония почти ничего не меняет.

– Хватит испытывать мое терпение, червяк. Я тебя предупредил. – Рафаэль снова толкнул его к двери. – Вон отсюда, иначе я тебя придушу.

На заплетающихся ногах Этверз бросился к выходу. Перед дверью он остановился, заставив себя изобразить нечто вроде оскорбленной невинности.

– Когда ты поймешь, что я был прав, ты остынешь.

Рафаэль ринулся к нему, и он выскочил за дверь.

Рафаэль не преследовал Этверза. Ему хотелось только напугать его и заставить уйти, чтобы избавиться от этого раздражающего подонка.

Усевшись у камина, он задумался. Посещение Этверза ощущалось им сейчас как вторжение незваного гостя, как насилие. Его теперешняя жизнь имела слишком мало общего с его прошлым, и, к своему удивлению, Рафаэль понял, что ему хочется сохранить такое положение вещей.

После первой ночи, проведенной вместе, его отношения с Джулией стали неожиданно приятными. Нет, слово «приятные» недостаточно сильное, но выразиться посильнее он был не готов даже с самим собой. В ту первую ночь он обнимал ее, целовал и открыл что-то в самом себе.

Это что-то заставило их сбросить полупустой чемодан с большой кровати с четырьмя столбиками, стоявшей в ее комнате, – типично женского предмета меблировки, задуманного как нечто сказочное. Там он раздел ее, целовал, ласкал, и их соединение было страстным, чувственным и великолепным. На следующую ночь они испытали просторную кровать красного дерева под полубалдахином, стоявшую в его спальне. С тех пор Джулия больше не спала среди женственных оборок своей спальни, потому что оба предпочитали, чтобы она лежала рядом с ним, и он мог бы прикасаться к ней и ласкать, когда ему пожелается.