— Нет, я носил ленту вокруг головы, не позволяющую волосам открыть уши. Не абсолютная надежность, но все же… На чем я остановился?

— На освобождении Эйриха.

— А, ну да. Собственно, это почти все. В тот же день он нанялся охранником каравана, уходившего в Харбад, и, конечно, взял с собой меня в благодарность за то, что я для него сделал, — эльф с довольным видом посмотрел на Эйриха, и тот ответил ему взглядом, явственно говорившим «Йолленгел, я, конечно, рад, что вы меня вытащили, но, между прочим, в тюрьму я тоже угодил из-за вас! «

Дела Элины шли на поправку. Рана еще побаливала, но температура была нормальной, и в целом графиня чувствовала себя неплохо — а после того, как ей удалось впервые за много дней вымыться в бочке, так и вовсе хорошо. Не считая этой процедуры, ее почти не оставляли одну; в первое время в номере практически все время находились и Эйрих, и Йолленгел, затем Эйрих стал подолгу отлучаться, наказывая остающимся помнить об осторожности и открывать дверь лишь на условный стук. Трудно сказать, чего он боялся — раз уж никто не причинил вреда Элине, когда она лежала в комнате одна, раненая и беспомощная — но, как видно, у него были свои основания. Жили они в эти дни на остатки гонорара Йолленгела и платы, полученной Эйрихом. Денег этих было мало, и их приходилось экономить — если в одну из первых своих отлучек Эйрих купил Элине новую рубашку, то столь же удобная куртка западного образца оказалась непозволительной роскошью, и пришлось пока что заштопать грубыми нитками прорехи в старой.

Оставаясь в обществе Йолленгела, Элина выслушивала эльфийские легенды и баллады; поначалу ей было интересно, но затем ее деятельная натура стала тяготиться подобным праздным времяпровождением. Однако стоило ей подумать, как поступил бы на ее месте Артен, и она выругала себя за недогадливость: рядом с ней сидит, может быть, последний в мире эльф и рассказывает легенды своего народа, которые умрут вместе с ним, а она ничего не делает, чтобы сохранить их для потомков! Элина попросила Эйриха раздобыть побольше бумаги (тот скривился — бумага стоила недешево — но в тот же день принес стопку неровно разрезанных желтоватых листов) и стала записывать. Сам эльф писать не умел, причем не только на западных языках, но и на собственном; к тому времени, как он родился, из жалкой кучки еще остававшихся в живых его сородичей лишь один старик знал письменность, да и тот вскоре умер. Говорил он с Элиной, как обычно, на своем «людском» диалекте, представлявшем собой испорченный луситский, разбавляемый отдельными западными словами; последних за время общения с графиней и Эйрихом стало больше, и все в основном тарвилонские. Разумеется, все красоты эльфийского языка (того из них, что был родным для Йолленгела) при переводе на эту смесь утрачивались безвозвратно, и восхитительно совершенные поэмы превращались в длинные и порою нудные рассказы. Элина выразила было желание познакомиться с языком народа Йолленгела поближе, но его чрезвычайная сложность быстро охладила ее пыл. В нем было 14 склонений и 28 падежей, не говоря уже о многообразии всевозможных глагольных форм и способов построения предложения, сильной зависимости значения слова от контекста и прочем наследии многотысячелетнего развития с тщательным сохранением традиций, без единой упрощающей реформы; даже для Элины, с детства знакомой с разными языками, это оказалось чересчур. По правде говоря, даже и сам Йолленгел владел этим языком не в полном объеме; бывало, что целые фразы из заученных им баллад он не мог перевести дословно, а всего лишь приблизительно знал их смысл.

Прошло уже почти две недели со времени прибытия спутников Элины в Харбад. Графиня совершенно оправилась от раны и хотя пока еще, по совету Эйриха, не возобновляла ежедневных упражнений с мечом, но готова была в любую минуту двинуться в путь. Однако случай пока не представлялся — караваны уходили на восток не каждый день.

И вот наконец Эйрих, вернувшийся, как обычно, вечером, принес обнадеживающую весть. Он сообщил, что ему удалось сговориться с хозяином каравана, отправлявшегося три дня спустя в Фаррак.

— Фаррак, конечно, не Дулпур, — сказал Эйрих, — но оттуда уже близко. И четырехсот миль не будет.

Элина меж тем смотрела на Эйриха с удивлением — его поза была не вполне обычной для рассказчика: он стоял, прижавшись к стене и повернув к ней голову, словно прислушиваясь, что происходит в соседнем номере. Что-нибудь услышать таким образом было вполне реально — стена была деревянной, некогда ей разделили более крупную общую комнату.

— Труднее всего было убедить хозяина каравана, что нам можно доверять,

— продолжал рассказывать Эйрих; одновременно он полошел к столу, взял листок бумаги и принялся что-то быстро царапать на ней грифелем. — Что я не подослан бандитами. Как ни странно, похоже, что моя расовая чужеродность на сей раз сыграла в нашу пользу. В городе, конечно, любой мог бы нанять и белого убийцу, но шансов на то, что грабители из пустыни заручатся поддержкой прибывшего с Запада чужака, намного меньше. А ваш народ, Йолленгел, практиковал караванную торговлю?

Эльф был удивлен этим внезапным вопросом, но прежде, чем он успел ответить, Эйрих показал своим собеседникам бумагу, где крупными буквами значилось по-луситски и тарвилонски: «ПРОДОЛЖАЙТЕ РАЗГОВОР, КАК БУДТО Я ЗДЕСЬ». Эйрих до сих пор не удосужился выяснить, что эльф неграмотен. Йолленгел беспомощно посмотрел на Элину.

— В самом деле, интересно, — поддержала она заданный вслух вопрос, слегка кивнув эльфу.

— В том смысле, как это понимается у вас — нет, — начал рассказывать Йолленгел. — Каждая… лэиннох… ну, в общем, это что-то вроде общины — обеспечивала себя всем, что необходимо в практическом смысле. Не забывайте, что лес служил нам, где бы мы ни жили. Единственное, что могло по-настоящему заинтересовать нас в других лэиннох — это их искусство. Время от времени какой-нибудь мастер — поэт, музыкант, художник, создатель музыкальных инструментов — отправлялся странствовать, навещая другие лэиннох, перенимая их искусство и делясь с ними собственным. Бывало, что мастера странствовали целыми группами — чаще пешком, ибо в те времена нам некуда было спешить, но бывало, что и на спинах животных. Вот это, пожалуй, было ближе всего к вашим караванам. Иногда, посетив несколько общин, они возвращались обратно и делились свежим опытом, иногда оседали на новом месте. Некоторые путешествовали всю жизнь, нигде подолгу не задерживаясь. Их называли фаэнар-сэллик — вечные скитальцы.

Пока он все это говорил, Эйрих на удивление беззвучно выбрался из комнаты, не забыв прихватить с собой меч. Элина, лишенная возможности активно участвовать в происходящем, проводила его чуть ли не ненавидящим взглядом.

Отлучки Эйриха в эти дни носили, в основном, более чем прозаический характер: лишившись всех средств в эль-хасарской тюрьме, он теперь зарабатывал деньги разгрузкой судов в порту. В его арсенале имелись и более эффективные — хотя, конечно, куда менее законные — способы пополнения бюджета, и в былые годы он бы скорее прибегнул именно к ним, однако теперь предпочел не рисковать. Он был уже не один, в отличие от прежних времен, и это сковывало свободу маневра; к тому же не сдедовало недооценивать суровость харбадских законов.

Однако добыча денег была не единственной интересовавшей его темой. Мысль о том, что он так и не выяснил, что за таинственный преследователь сопровождал их через луситские земли, давно уже неприятным осадком лежала на дне его сознания, хотя логика и подсказывала, что, даже если то и был враг, они, скорее всего, давнымдавно от него оторвались. И несколько дней назад выяснилось, что подозрения не были беспочвенными. Один из грузчиков — местный, как и прочие — отозвал Эйриха в сторонку и сообщил, что накануне, когда Эйрих работал на другом конце порта, какой-то белый парень, прибывший на корабле из Хатканы (Хаткана находилась между Эль-Хасаром и Харбадом), интересовался, не сходили ли в последние дни в этом порту трое путешественников с Запада: один из них — юноша с мечом, второй — постарше, высокий и с длинными светлыми волосами…

— А третий сильно на тебя смахивает, — закончил грузчик.

— И что ты ему сказал? — равнодушно осведомился Эйрих.

— Ясное дело, сказал, что видел. Монету мне с этого парня надо было получить, как ты думаешь? Он, конечно, стал распрашивать, где вас в этом городе найти можно.

— Почему это «нас»? Я, как видишь, один, и на корабле не приплывал.

— Не так уж много вас, лупоглазых, тут ошивается, чтобы путать. Но если тебе неинтересно, могу не продолжать.

— Ну почему, любопытно, что ты ему наплел.

— Вообще-то он дал мне дихраз, чтобы я помалкивал.

— Ну хорошо, вот тебе другой дихраз, чтобы ты об этом забыл.

— И зачем ты только работаешь грузчиком, если такой богатый? Ясное дело, я не знаю, где ты живешь. Но я сказал ему, где обычно останавливаются приезжие.

Среди перечисленных грузчиком мест оказался и тот самый караван-сарай. Теперь не приходилось сомневаться, что в ближайшие дни неизвестный там появится. Эйрих решил не суетиться и ждать. Он пожертвовал частью скудных финансов, чтобы купить усердие слуг караван-сарая; теперь те должны были информировать Эйриха о вселении любого человека с Запада, а особенно подходящего под полученное от грузчика описание.

Незнакомец появился накануне и поселился в соседнем номере, восхитив Эйриха своей наглостью. Впрочем, если он не подозревал, что его здесь уже ждут, ничего такого особо наглого в его действиях не было. Эйрих как раз возвращался с новостью об успешных переговорах с караванщиком, когда его перехватил слуга и представил свой отчет. В результате Эйрих ничего не сказал своим товарищам — ни о преследователе, ни о караване — однако наутро, хоть и покинул, как обычно, номер, но не пошел в порт. Прямое столкновение с неизвестным пока не входило в его планы — Эйрих всегда предпочитал сначала собрать информацию — хотя сомнений во враждебности загадочного преследователя у него почти не было. В противном случае, зачем бы тот стал таиться?

Двери как комнаты, где жили Эйрих и его товарищи, так и соседней, выходили на галерею, опоясывавшую двор с внутренней стороны на уровне второго этажа. Таким образом, примостившись гденибудь в противоположном углу двора за повозками, можно было наблюдать за всеми входящими и выходящими из комнаты незнакомца.

Первые несколько часов не дали Эйриху никаких результатов. Затем дверь отворилась, и Эйрих впервые увидел незнакомца. Тот и впрямь отвечал описанию, и вид его еще больше утвердил Эйриха в мысли, что перед ним — не самостоятельный игрок, а чей-то агент, что явно усложняло ситуацию. Эйриху крайне хотелось осмотреть комнату неизвестного, однако тот не дал такой возможности, прогулявшись лишь до отхожего места и обратно. Эйрих перебрал несколько вариантов, которые могли бы выманить незнакомца в город, однако любой из них означал вспугивание дичи (пока что считавшей себя охотником), а если этот человек действовал не один, подобного следовало избегать. Оставалось только захватить его врасплох и выбить, если потребуется, всю правду.

Эйрих продолжал свои наблюдения до темноты и в конце концов вернулся в комнату. Он решил, что теперь самое время поведать о скором отбытии из Харбада, и огласил свою новость громко, стоя у самой стены. Когда он прижал к стене ухо, ему показалось, что он различил шорох с той стороны. Ну разумеется, тот тип был просто обязан прислушиваться к подобным разговорам! Что ж, настало время преподнести ему сюрприз.

Эйрих не сомневался, что дверь незнакомца заперта изнутри, но искусство тургунайских гвардейцев, способных голой ногой сломать кирпич, знакомо было и ему. Прежде, чем изготовиться для удара, он обратил внимание на отсутствие света под дверью. Можно было подумать, что внутри никого нет. Эйрих мысленно усмехнулся и некоторое время постоял, привыкая к темноте.

В следующую секунду его сапог обрушился на дверь. С хрустом треснуло дерево, железную скобу, державшую засов изнутри, вырвало из косяка, и дверь распахнулась. В сумраке Эйрих различил силуэт у стены и бросился на него.

Хотя у Эйриха был при себе меч, шпион был нужен ему живым, и он атаковал, намереваясь захватить противника голыми руками. Однако тот был не так прост и, несмотря на внезапность нападения, успел занять оборонительную позицию. Враги сцепились и покатились по полу.

Уже по тому, как быстро незнакомец изготовился к защите, Эйрих понял, что его не слишком внушительная внешность обманчива; однако это был еще не самый удивительный и неприятный сюрприз. Через несколько секунд Эйрих убедился, что против него используют приемы той же школы, к которой принадлежал он сам — тайного искусства, которым владели весьма немногие! Что ж, это означало серьезные осложнения. Но прежде следовало провести переговоры. Эйрих ослабил захват и сделал тайный знак.

И тут же попал в жестокий удушающий зажим! Изумлению и гневу Эйриха не было предела. Ни один из членов Ордена не смел игнорировать Знак Принадлежности! Однако, помимо размышлений на тему, куда же катится мир, если нарушаются столь незыблемые законы, у Эйриха были и более насущные проблемы. Он пытался избавиться от захвата, но его противник весьма грамотно делал свое дело. В ушах начинало звенеть, и голову наполняла неприятная легкость.

— Эрвард! — попытался крикнуть Эйрих. Из горла вырвался лишь сдавленный хрип, слишком слабый и невразумительный, чтобы служить надежным призывом о помощи.

Однако не следовало недооценивать Элину. Уже услышав звук выбиваемой в соседней комнате двери, она была на ногах и с мечом. К тому моменту, как Эйрих позвал на помощь (во второй раз с тех пор, как ему исполнилось 15), она уже стояла поблизости, всматриваясь в темноту; звуки борьбы, конечно, указывали место поединка, но ей не хотелось по ошибке ударить своего. Как только Эйрих подал голос, Элина метнулась вперед и нанесла удар. Хватка противника Эйриха обмякла, и он повалился на пол.

Эйрих немедленно оседлал поверженного врага, перевернув его на живот и заламывая ему руки к лопаткам.

— Надеюсь, вы его не убили? — осведомился он.

— Думаю, нет. Я бил мечом в ножнах.

— Принесите веревку из моей котомки. И лампа не помешает.

Полминуты спустя Элина вернулась, неся то и другое. За ней на пороге робкой тенью нарисовался Йолленгел.

Элина невольно залюбовалась ловкостью, с которой Эйрих связывал недавнего противника. Руки пленника были выкручены под углом, исключавшим всякое сопротивление; Эйрих туго обмотал сперва одно запястье, потом примотал к нему другое, затем перекрестил веревки между кистями перпендикулярными петлями и затянул их. Можно было не сомневаться, что связанному таким образом не удастся освободиться без посторонней помощи, даже если надолго оставить его без присмотра. По крайней мере, для обычного человека таких пут было бы более чем достаточно; но Эйрих уже знал, что имеет дело с не совсем обычным человеком. Поэтому он потянул веревку от рук дальше, затягивая ее вокруг шеи, так, чтобы любая попытка освободиться — или просто шевельнуть руками — вела к удушению. В этот момент пленник, лежавший на полу вниз лицом, начал приходить в себя.

Почувствовав боль в плечах, он рефлекторно попытался выпрямить руки, и тут же петля на шее заставила его поднять голову. В комнате раздалось сразу два удивленных возгласа. И Элина, и Йолленгел узнали лежавшего на полу.

— Развяжите его, Эйрих, — сказала графиня.

— Вы его знаете?

— Это герцог Редрих Урмаранд. Сын бывшего регента Тарвилона.

— Я тоже рад вас видеть, графиня, — попытался усмехнуться Редрих, — хотя вы и чуть не проломили мне череп.

— То есть это вам он назвался герцогом. Этот человек не тот, за кого себя выдает, — уверенно заявил Эйрих.

— Где вы подобрали этого маньяка? — скривился Редрих, хотя и знал ответ на этот вопрос с точностью до города. — То он набрасывается на меня ни с того, ни с сего, теперь не верит, что я — это я…

— О доверии мы с тобой еще потолкуем, — зловеще посулил Эйрих. — Ац фалги буадиш.

— Что? — переспросил юноша.

— Не понимаешь? — делано удивился Эйрих.

— Эйрих, я не понимаю, о чем вы, но это действительно герцог Урмаранд,

— настаивала Элина. — Он назывался этим именем даже тогда, когда любое другое было бы для него гораздо предпочтительней. И потом, фамильное сходство… я, правда, не видела его отца, все портреты были уничтожены, но мой отец знал старшего Урмаранда лично и говорил, что похож.

Эйрих впервые усомнился в своей правоте.

— Ну и где вы научились так драться, господин герцог? — поинтересовался он все еще недоверчивым тоном.

— Человек, заменивший мне отца, учил меня… Слушайте, может, вы все-таки меня развяжете? Трудно говорить с петлей на горле…

— Этот человек жив? — настаивал Эйрих.

— Не знаю… Он исчез.

Эйрих ничего не сказал, но про себя подумал, что мир пока еще не катится в сильно неправильную сторону, раз законы исполняются и кара настигает отступников, нарушающих обет тайны.

— Вы уверены, что это не враг? — спросил он Элину. — Он Урмаранд, а вы — Айзендорг.

— Полагаю, что мы решили эту проблему.

— Это тот самый бывший враг, которому вы спасли жизнь?

— У вас хорошая память.

— Пока не жалуюсь.

— Так, может, освободите герцога, пока он снова не почувствовал себя моим врагом?

— Ну ладно, — Эйрих с явной неохотой принялся распутывать узлы.

Весь этот диалог происходил на тарвилонском, поэтому эльф понимал от силы треть, но кое-что он все же уяснил.

— Эрвард, — нерешительно спросил он, — вас что, на самом деле зовут по-другому?

— Да, — признала графиня, чувствуя, что дальнейший маскарад лишен смысла. — Мое настоящее имя — Элина Айзендорг. И… я не мужчина.

— Не человек? — глаза Йолленгела зажглись удивлением и надеждой. В луситском, как и во многих западных языках, слова «мужчина» и «человек» были синонимами.

— Я имею в виду, что я девушка, — произнесла Элина тоном намного более воинственным, чем содержание ее фразы.

Удивление эльфа возросло, но надежда погасла. Он покачал головой.

Редрих поднялся с пола, растирая запястья и поводя шеей.

— Йолленгел, это тот человек, у которого вы украли лошадь? — спросил Эйрих по-луситски.

Эльф смущенно кивнул.

— Простите меня, сударь, но мое положение было отчаянным… вы понимаете луситский?

— Слегка, — кивнул Редрих. — Так это был вы. Вам повезло, что я тогда не проснуться. Я мог убить вам. Я был жутко зол.

Йолленгел ничего не ответил, но вспомнил, как держал Редриха на прицеле, и подумал, что тому повезло не меньше.

— Вы не похож на лусит, — продолжил герцог. — Я так и не понять, откуда вы взяться и какой народ быть.

Йолленгел замялся.

— Сегодня — день разоблачений, — усмехнулась Элина. — Йолленгел — эльф.

— Настоящий эльф?! — совсем по-детски изумился Редрих.

Йолленгел молча отодвинул назад волосы, обнажая уши.

— А вы, Эйрих, ничего не хотите сказать герцогу? — осведомилась Элина по-тарвилонски.

— В смысле? — насторожился тот. — А… ну да. Я приношу свои извинения. Однако вы сами виноваты — если вы не враг, нечего было скрытно следить за нами.

— Собственно, я только вчера нагнал вас, — пояснил Редрих. — Думаете, это было легко? Я несколько раз терял ваш след, через степи кочевников мне вообще удалось пробраться чудом… А вчера — да, я действительно не спешил представиться, потому что мне хотелось понаблюдать со стороны. Не шпионит ли за вами кто-нибудь еще.

— Почему вы решили, что за нами должны шпионить? — брови Эйриха чуть заметно сдвинулись к переносице.

— Потому что есть еще кто-то, кто вами интересуется. Когда я распрашивал о вас по дороге, мне пару раз говорили, что я не первый, кто задает такие вопросы. Правда, в последний раз это было еще на пепелище Чекнева. Наверное, тот человек или люди давно отстали, может быть, сгинули в степи…

По лицу Эйриха было видно, что он не слишком на это полагается.

— А сами-то вы почему едете за нами? — задала резонный вопрос Элина.

За время своего пути Редрих не раз задумывался, как он ответит на этот вопрос. Ему хотелось бросить что-нибудь небрежное, вроде: «Просто в прошлый раз мне помешали нормально попрощаться, а я не хотел бы прослыть невежливым». На что, однако, язвительная Элина, вероятно, ответила бы «Ну что ж, прощайте, герцог, приятно было с вами побеседовать. Теперь ваш долг исполнен, и вы можете ехать назад». Была у него и мысль изобразить, что он путешествует на восток по своей надобности, а встреча произошла чисто случайно, но нынешние обстоятельства полностью разрушили этот сценарий. В конечном итоге Редрих не нашел ничего лучше, чем пробурчать:

— Просто подумал, что там, куда вы едете, лишний меч вам не помешает… Как не помешал мне ваш тогда, на улице Роллендаля, — добавил он, словно оправдываясь.

— Кстати, как вы тогда выбрались из города? — любопытство Элины, как обычно, превалировало над этикетом.

— В ту ночь я счел за благо не связываться со стражниками у ворот. Какое-то время я кружил по улицам в поисках подходящего убежища и наткнулся на пьяницу, дрыхнувшего в подворотне. Я забрал его одежду, он даже не проснулся.

— И оставили ему свою?

— Гм… нет. Это бы навело на мой след, вы же понимаете.

— Вы просто украли чужие вещи? — возмутилась Элина.

— Ну, считайте это военным трофеем. У меня были основания считать Роллендаль враждебным городом, не так ли? Да и что за одежда это была, так, лохмотья… Мне, собственно, именно такое и было нужно. Два дня я отсиживался в каком-то подвале, дожидаясь, пока уляжется шум, а потом покинул город среди бела дня.

— Вам повезло, что вас не узнали, даже и в лохмотьях. Слишком многие тогда вас запомнили и горели желанием отыскать.

— Я прикинулся калекой. Шел, скривив физиономию, скособочившись и приволакивая ногу. Ее легко было приволакивать — в штанину был засунут меч. Гарду я прикрыл котомкой.

— Ясно. И что вы поделывали потом?

— Решил воспользоваться примером вашего отца и вступить в армию где-нибудь за пределами Тарвилона. Я даже успел дослужиться до капрала в Пирвадии. А потом до меня дошел слух о вашем путешествии.

— Слух? Я как раз собиралась спросить, откуда вы узнали. Вам вообще известно, куда и зачем я еду?

— Куда-то на восток, кажется, в Тургунай, спасать принца Вангейского. («И впрямь день разоблачений», — подумала Элина, до сих пор не открывавшая это Эйриху. ) Эта новость быстро достигла соседних стран.

— Странно… — пробормотала графиня. Она была уверена, что это сохранят в тайне. Однако гордость тут же взяла верх над осторожностью: — Так вы говорите, обо мне знают не только в Тарвилоне, но даже в соседних странах?

— Вы — дочь знаменитого графа Айзендорга, — криво усмехнулся Редрих,

— а принц — кузен короля Тирлондского.

Элина поняла, что означала эта горькая усмешка. При других обстоятельствах Редрих мог быть теперь выше их обоих — наследником короны, а может быть, уже даже и королем Тарвилона. Понял это и Эйрих. «Этот парень никогда не смирится с тем, как все сложилось, — говорил его взгляд, — я бы не стал ему слишком доверять. « Кажется, Редрих уловил жалость во взгляде девушки и не замедлил отплатить.

— Между прочим, графиня, это ваше предприятие совершенно безумно.

— Поэтому вы и решили к нему присоединиться? — осведомилась Элина.

— Именно поэтому, — буркнул герцог.

— Что ж, после вашего участия в турнире от вас можно было ждать безумств.

— Впрочем, вы столь легко заводите знакомства, что к Тургунаю, вероятно, подойдете в составе небольшой армии.

— Пока что вы первый, кто по-настоящему в нее вступает, — миролюбиво заметила Элина. — Эйрих с нами только до Дулпура. А Йолленгел… Йолленгел,

— она вновь перешла на луситский, — вы еще не решили, где вам поселиться?

— Говоря по правде, пока что мне не слишком нравится восток, — смущенно улыбнулся эльф. — Посмотрим, что будет дальше.

— Учтите, Йолленгел, — хмыкнул Эйрих, — даже и Великий континент где-нибудь кончается.

— Итак, герцог, вам известны наши ближайшие планы? Мы едем с караваном в Фаррак, — уточнила Элина.

— Да, я уже знаю. Здесь тонкие стены. Надеюсь, мне тоже удастся наняться в охрану каравана. И, кстати говоря, я думаю, в походных условиях мы можем отбросить титулы. Можете звать меня просто Редрихом.

— Отлично, в таком случае, можете звать меня просто Эрвардом, — ответила Элина. По лицу молодого человека скользнула мгновенная тень. Эйрих одобрительно кивнул:

— Хоть мы и устроили день разоблачений, однако для внешнего мира графиня должна оставаться Эрвардом Эльбертином. И во избежание путаницы мы, как и прежде, будем придерживаться этого имени и внутри нашей компании.

— А не стало ли это имя слишком известным в последнее время? — задумалась вслух Элина. — Может, пора его сменить?

— Я искал вас не по имени, а по внешнему описанию, — возразил Редрих.

— Да, — согласился Эйрих, — мы уже находимся в той части континента, где выходцы с Запада — слишком большая редкость, чтобы затеряться в толпе. Если нами кто-то интересуется, чехарда с именами не поможет скрыться, а лишь может привлечь дополнительное внимание. Вы, Редрих, ничего не выяснили об этом загадочном втором преследователе — или преследователях?

— Увы, — покачал головой герцог. — Даже не знаю, сколько их. Сдается мне, он или они не хотели светиться и приняли меры.

— Ну что ж, — резюмировал Эйрих, — друзья это или враги, нам остается лишь учитывать возможность встречи с ними, однако планов менять не будем. Завтра утром, Редрих, пойдете со мной к караванщику и покажете ему, на что вы годны.

В тот вечер они еще несколько часов просидели в комнате Редриха. Молодой герцог рассказывал о перипетиях своего путешествия; ему явно нравилось, что он оказался в центре внимания. Его путь выдался не столь богатым на битвы, как у Элины — лишь пару раз пришлось отбиваться от заурядных грабителей — однако более серьезные угрозы возникали не раз. Повествуя о пережитых опасностях, он, даже сам того не осознавая, поглядывал на реакцию Элины, но графиня была явно не из тех, кто ахает и всплескивает руками в таких случаях. Наконец троица собралась уходить.

— Эйрих! — окликнул Редрих.

— Да?

— Вы не хотите заплатить за дверь?

— По-моему, хозяин этого чулана сам должен доплачивать постояльцам за такое качество дверей, — Эйрих подобрал с пола щеколду и скобу с торчащими гвоздями, приладил все это на прежнее место и несколько раз ударил по гвоздям рукоятью меча. — Вот и все. От серьезного противника, как вы видели, она все равно не защищала, а символически держаться будет.

Редрих остался один, и оживление тут же сошло с его лица, точно стертое чьей-то рукой. Он еще долго сидел с мрачным видом, подпирая кулаком подбородок, а затем встряхнулся и принялся полировать меч.

Наутро Эйрих, как и обещал, представил Редриха караванщику. То был, на самом деле, не владелец каравана, а человек, нанятый владельцами — несколькими богатыми купцами — чтобы довести караван до Фаррака. На Западе такого человека обычно называли капитаном, а здесь, на Востоке — караван-баши. Ему было, должно быть, за пятьдесят, он был сед, нетороплив в речи и движениях, и его широкий алый кушак поддерживал солидных размеров пузо. Свой ятаган в ножнах он носил теперь в основном как украшение и знак статуса, а не как оружие. Однако черная повязка на правом глазу и наискось пересекавший лунообразное лицо шрам доказывали, что некогда он знал и другие времена.

Караван-баши был не в восторге от того, что к ранее заявленным чужеземцам вдруг присоединяется еще один, владеющий оружием. Тем не менее, число лояльных охранников каравана было слишком большим, чтобы один лишний воин, даже если бы он и оказался лазутчиком, мог что-то принципиально изменить. С другой стороны, дополнительный меч на своей стороне в пустыне никогда не бывает лишним — караван-баши хорошо усвоил это за свою богатую биографию; оплата же наемников все равно шла не из его кармана. Так что он брюзгливым тоном позволил Редриху показательно сразиться с одним из охранников и был полностью удовлетворен результатом.

В оставшиеся перед отбытием дни Элина оставалась в караван-сарае. Хотя она и знала от Эйриха, что «Иль-бадияр» давно покинула порт, все произошедшее с нею как-то отбило у нее охоту гулять по харбадским улицам. Вместо этого она преисполнилась энтузиазма по поводу новой своей идеи — сохранить для истории наследие эльфийской культуры. Все свое время она проводила в обществе Йолленгела, который, хоть и охрип от бесконечных рассказов, был чрезвычайно доволен таким вниманием к собственной расе. Элина время от времени улыбалась при мысли о том, как поведает Артену о своем вкладе в мировую науку, и какое удивление отразится на лице принца, когда он узнает, что его кузина умеет не только махать мечом — а, пожалуй, не только удивление, но и зависть! Конечно, это был не единственный и не главный мотив Элины, но думать об этом было приятно.

Кому не было приятно, так это Редриху, бывшему в центре внимания лишь в первый вечер, а теперь явственно чувствовавшему себя лишним. Он даже не мог слушать Йолленгела — герцог слишком плохо знал луситский, а эльф — тарвилонский. И все же на другой день после встречи с караван-баши — и, стало быть, за день до отправления каравана — Редриху удалось раздобыть себе собеседника в лице Эйриха.

От внимания герцога не укрылось, что в «день разоблачений» Эйрих оказался единственным, кого эти разоблачения не затронули. Он по-прежнему оставался просто Эйрихом, человеком, случайно встреченным Элиной в небольшом пралецком городке и неизвестно зачем едущим через полконтинента в Дулпур — если, конечно, Дулпур вообще не был придуманным на ходу предлогом. По словам Элины, правда, выходило, что Эйрих — друг, сомневаться в котором не приходится, но у Редриха были слишком свежи в памяти обстоятельства его собственного знакомства с этим человеком. Помнил он и фразу на неизвестном языке, которую якобы должен был понять. У герцога хватило мудрости не спрашивать Эйриха теперь об этой фразе, но, в свете предстоявшего совместного путешествия, он бы дорого дал, чтобы узнать ее смысл.

В противоположность Редриху, Эйрих знал о своем новом знакомце более чем достаточно. Конечно, ему не были известны отдельные подробности биографии молодого герцога, однако того, что он знал от Элины, и собственных наблюдений вполне хватало, чтобы составить вполне правдоподобный портрет Урмаранда. И это не был портрет человека, которого Эйрих хотел бы иметь у себя за спиной.