Наконец начался последний подготовительный сбор в Крылатском. Нас разместили на стадионе для стрельбы из лука. Ежедневно с утра проводилась тренировка на лыж? для поддержания спортивной формы, а после обеда нач
      налось самое главное--упаковка грузов в баулы по 30 кг. Такой вес понесет каждый из 450 носильщиков. Составлялась опись каждого места, они пронумеровывались. Две комнаты, предназначенные для работы, были буквально забиты вещами, консервами и всяким экспедиционным добром, все и все постоянно перемещалось с места на место. На мой вопрос, где мне раскладывать свою медицину, Е. И. Тамм спокойно ответил:
      -- Здесь же.
      Мне предстояло рассортировать по группам медикаменты, таблетки, ампулы, инструменты, перевязочный материал, флаконы. Все должно быть продублировано в разных баулах, так как опыт предыдущих экспедиций подсказывал, что бывали случаи, когда носильщики, потеряв равновесие над кручей, роняли свой груз. Возможность оказаться в базовом лагере полностью без какого-либо лекарства или инструмента--скажем, без ножниц--меня пугала. Мне вспоминалось то чувство растерянности и страха, с которым я подходил к уличной толпе, окружившей человека, сбитого автомобилем. Пройти мимо нельзя--ты врач, но ничего в руках нет, никакой помощи оказать не можешь.
      С укладкой медикаментов был один выход: везти все домой вместе с напольными весами и работать там. Погрузили все коробки, пакеты, бочки, баулы в ПАЗик, затем перегрузили в лифт, и вот уже коридорчик и двухкомнатная квартира полностью заняты. Жена, придя с работы, после краткого молчания спросила:
      -- Куда и как ты все это уберешь?
      Я молча продолжал все распаковывать, и вот уже не осталось ни кусочка свободной поверхности пола. Поразмыслив, я сделал узкие тропочки, по которым одному человеку можно было пробраться, не наступив на что-нибудь жизненно важное. Целую неделю мы с Еленой сортировали, упаковывали, обертывали и укладывали, перепечатывали описи на каждую бочку и баул. Наконец все уложено, пронумеровано, нарисованы красные кресты.
      Но это еще не все: открыть багаж предстоит только в базовом лагере, следовательно, я должен иметь при себе на период пребывания в Катманду и перехода до базового лагеря минимальный необходимый медицинский набор. Короче говоря, в моем личном рюкзаке оказалась походная аптечка весом 6 кг.
      И вот все собрано, отправлено, остается только дожить до дня отъезда, 10 марта. Я хожу на работу, преподаю студентам, немного оперирую, немного лечу больных, но часто осознаю свое отсутствие. Вижу, что в клинике и другие это замечают.
      Мой шеф академик АМН СССР Юрий Федорович Исаков спрашивает меня:
      На какой высоте будет твой госпиталь?
      Пять тысяч триста метров.
      Юрий Федорович замечает:
      -- Не очень все это легко и хорошо, но раз ты так
      хочешь, я тебя отпускаю с самыми искренними пожелани
      ями успеха. Но выше--ни шагу!
      Через несколько дней мое полуприсутствие в клинике и дома закончилось.
      Базовый лагерь
      В базовый лагерь пришли 21 марта. Здесь уже обжилась наша передовая группа во главе с А. Г. Овчинниковым. Сказывается высота, да и стремительный подъем тоже не способствовал хорошему самочувствию, но время торопит. У меня побаливает временами голова, у некоторых сухой, болезненный в гортани кашель, неприятный, типичный для высокогорья. Но работа продолжается. Поставили много bull;^Кемпингов", в том числе и для госпиталя. Все мои драгоценные грузы пока еще в пути, со мной только
      походная аптечка, так что разворачивать нечего. Я помогаю на других работах.
      Наконец получил все свое имущество, в том числе и личное. Ближайшие 2--3 дня полностью занят разбором своих медикаментов, инструментов и препаратов. Надо было все рассортировать по однородности и так расположить, чтобы все было под рукой, доступно в любой момент. Основной рабочий набор медикаментов я разложил в кассету-укладку собственного изобретения и изготовления. Ее простота и удобство уже были проверены во время последнего сбора на Памире: на плотную ткань из легкого брезента (80x70 см) пристегивается полупрозрачный тонкий капрон, благодаря чему получается несколько рядов кармашков, 4 ряда по 8 штук, в которые я по алфавиту разложил медикаменты, наиболее часто употребляемые. Через капроновую ткань просвечивают этикетки упаковок с лекарствами, легко находить нужное даже при свете фонарика. В нижнем ряду помещаются наружные препараты и небольшое количество бинтов разной ширины, пинцет и ножницы.
      В тамбуре "Кемпинга" у окна я установил раскладной столик и три стула, в углу--пластиковую бочку со стерильными растворами для внутривенных вливаний, над ней повесил аптечку, прикрепив ее за верхние углы к каркасу палатки. На столе постоянно лежит тонометр, так как часто нужно проводить функциональные пробы с измерением артериального давления, стоит зеркало, чтобы пациенты, приходящие смазывать больные губы, могли эту процедуру делать самостоятельно.
      Во внутренней палатке я поставил раскладную походную кровать и металлический ящик (выпускаемый для любителей подледной рыбалки) с ампулированными препаратами. На утепленной мягкой крышке его удобно сидеть. Больше в палатке ничего нет, ведь если кто-то заболеет,-- будет лежать рядом. Возле "Кемпинга" в непромокаемой емкости находится запас перевязочных средств, не боящихся холода, и напольные весы для периодического взвешивания. Динамика массы тела при таких экстремальных условиях, какие ожидают нашу команду, представляет не только научный интерес, но является объективным критерием и переносимости высотных нагрузок и восстановления при отдыхе.
      В первые же дни жизни в базовом лагере я провел профилактический осмотр всех членов экспедиции с исследованием функциональных проб. Все оказались здоровы, ни у кого не было повышенного артериального давления, а пробы с нагрузкой говорили о хорошем функциональном состоянии спортсменов.
      Первый более или менее серьезный случай был 28 марта. У 29-летнего шерпы Санама--нашего очень вежливого и старательного кухонного работника--сильно заболел зуб. К таким пациентам я подготовился еще в Москве. У меня была портативная бормашина на питании от аккумулятора, материал для пломбирования зубов и инструменты на случай удаления. Поскольку я никогда не занимался стоматологией, пришлось попрактиковаться под наблюдением опытных специалистов,--правда, за несколько визитов в зубной кабинет твердых навыков, естественно, обрести невозможно.
      Осмотрев зуб и придя к выводу о необходимости его экстракции, я начал готовиться к операции. Во-первых, через переводчика Ю. Кононова я выяснил, что за 29 лет жизни нашему пациенту ни разу не делали никаких уколов. Мы объяснили ему наши намерения обезболить зуб с помощью укола и что после этого будет совсем не больно. Во-вторых, я подобрал инструменты: шприц, иглу, 2%-ный новокаин. Установил, какие шприцы для верхней челюсти. Приготовил салфетки и прочие мелочи. Кроме этого, я пригласил в ассистенты Н. Черного, поставив перед ним задачу: держать пациента за руки, так как, может быть, он
      337
      не понял, что не будет больно, а может, и будет больно на самом деле. Выслушав, Николай спросил:
      А ты зубы-то удалял?
      Да, и много, уже пять раз,--слегка преувеличив,
      ответил я.
      Мне показалось, что Коля отнесся к моему сообщению с некоторым недоверием. Санама усадили на маленький стульчик, сзади примостился Николай на бочке--он был на страховке. Пациент очень боялся.
      Инъекция прошла спокойно. Через 5 минут, постучав по зубу инструментом, я убедился, что анестезия удалась. Отделив десну от области четвертого левого зуба верхней челюсти, я плотно наложил щипцы и удалил зуб. Так легко и просто завершилась экстракция зуба (как для доктора, так и для пациента), хотя это и произошло в самой высокой амбулатории на земном шаре.
      На следующий день за завтраком появился довольный Санам и подал еду мне первому, держа миску двумя руками--особый знак почтения. Евгений Игоревич, которому раньше постоянно первому подавали блюдо, спросил:
      -- Это что, Свет получает гонорар?
      Я в ответ пошутил:
      -- Я предупредил Санама, что если не будет меня
      обслуживать первым, то зуб вставлю обратно.
      Дни проходили быстро, наполненные делами, связанными с восхождением. Все выходящие группы имели с собой небольшие аптечки.
      6 апреля на вечерней связи я обратил внимание на то, что говорил не руководитель группы Слава Онищенко, а Валера Хомутов. От базы говорил Тамм. Я попросил:
      Узнайте, почему на связи не Слава.
      Хомутов ответил:
      Онищенко охрип, ему трудно говорить.
      Меня как-то насторожило, что со мной не советуются по поводу лечения Славы, но он все-таки сам врач и, наверное, сам в себе разбирается.
      Назавтра, 7 апреля, на связи с утра опять Хомутов. Опять у Славы хрипота. 8-го начали спуск вниз. Шел он сам, дышал кислородом. Из-за непогоды шли медленно и к вечеру пришли в лагерь I. Состояние не улучшилось, и только тогда группа сообщила, что уже 6 апреля на высоте 7300 окружающие заметили неправильность в поведении Славы и нарушение координации движений. Поэтому он сам и не выходил на радиосвязь. 8 апреля, расценивая его состояние как тяжелое, Голодов решил ввести ему внутримышечно эфедрин и коргликон. В ночь на 9 апреля Ю. Голодов, не советуясь, сделал инъекцию лазикса. За ночь состояние ни капли не улучшилось. К счастью, Слава нашел в себе силы передвигаться самостоятельно, где со страховкой, где с поддержкой под руки, и благодаря этому к вечеру удалось преодолеть весь ледопад и в сумерках прийти в базовый лагерь.
      Еще издали было видно, что человек идет буквально на последнем вдохе. Он покачивался, ноги были непослушными, голова, казалось, вот-вот упадет на грудь. Весь спуск он получал кислород по 2 литра в минуту.
      Привожу запись из медицинского журнала: "9 апреля 19 час. Базовый лагерь. Онищенко. Т 36,8° С. Общее состояние очень тяжелое. На вопросы отвечает с трудом. Губы розовые. Кисти рук холодны. Зрачки равномерные, 2 мм в диаметре, реакция на свет живая, глазные яблоки плавают, очень вял, сидя сразу засыпает. Сознание затемнено. Черепно-мозговые нервы без видимой патологии. Пальценосовая проба положительная. Подробный неврологический осмотр провести не удается из-за наступившей темноты и с нею холода. Пульс на лучевой артерии нитевидный, столь слабый, что не сосчитывается, на плечевой--120 уд/мин, ритмичный. АД 50/0. При осмотре засыпает, отнимает руку и прячет в спальный мешок. Сердечные тоны глухие, в легких хрипы не прослушиваются.
      338
      Заключение: горная болезнь с нарушением периферического и мозгового кровообращения".
      Спустилась ночь. Темно и холодно. Я решил положить Славу в столовой, потому что было ясно--предстоит серьезно поработать. Состояние стало столь тяжелым за несколько дней, что одной-двумя инъекциями из такого состояния выйти не удастся. Нужно провести внутривенное введение целого ряда сильнодействующих средств и растворов, чтобы нормализовать периферическое кровообращение и увеличить объем циркулирующей крови.
      Все готовы помочь. Я превратился в дирижера, мой взгляд и мысли ловят на лету, все чувствуют напряженность ситуации, и я кратко даю распоряжения:
      зажечь две керосиновые лампы;
      убрать со стола, унести посуду;
      двум помощникам чисто вымыть руки;
      полиэтиленовый пакет с кровозаменяющим раство
      ром держать за пазухой, чтобы согреть.
      Во избежание толчеи и суеты прошу лишних выйти, но стоять рядом с палаткой на случай необходимости. Так быстро сложилась бригада для проведения интенсивной терапии.
      Тамм делает на пологе палатки подвеску для капельницы, Коваленко крепко держит руку Славы, который подсознательно все время пытается спрятать ее в спальный мешок. Я ввожу толстую иглу в локтевую вену, и мы начинаем вливать. За несколько часов введено 500 мл 5%-ной глюкозы с норадреналином и строфантином, 500 мл неогемодеза с витаминами.
      К 3 часам ночи состояние значительно улучшилось. Руки стали теплыми, пульс на лучевой артерии хороший, артериальное давление 110/60 мм ртутного столба. У Славы появился физиологический сон, при пробуждении сознание стало ясным, легко вступает в контакт. Всю ночь он получал кислород, пил сладкий чай и соки.
      Утром мы перенесли Славу в его палатку, и уже на следующий день его жизнь была вне опасности, хотя и оставались кашель, слабость, сонливость. Но когда я разрешил ему встать, стало ясно, что его завидное здоровье еще полностью к нему не вернулось. Резкие нарушения в двигательной сфере буквально не давали ему возможности передвигаться среди камней базового лагеря. Я доложил начальнику, что Онищенко надо спускать вниз, где в атмосфере больше кислорода.
      14 апреля Славу в сопровождении Б. Т. Романова три шерпы на станке понесли вниз. Романову, врачу по специальности, я передал шприцы и церебролизин, чтобы продолжить курс лечения. Естественно, что радиосвязи с ними не было, но кое-какие сведения нам приносили туристы. 19 апреля новозеландцы сообщили, что двое русских идут в сторону лагеря и что один из них "доктор Борис".
      22 апреля Онищенко и Романов прибыли в базовый лагерь. Здоровье Славы восстановилось, он даже имел робкую надежду попытаться снова пойти наверх, но мне пришлось его категорически огорчить. Самое неприятное и почти непреодолимое для меня как для врача--это кашель, сухой, неприятный, жесткий и колючий, от которого даже в базовом лагере нет возможности избавиться. Он обусловлен раздражением и катаральным воспалением гортани и трахеи вследствие форсированного дыхания сухим и холодным воздухом. Все, что есть в нашей аптеке, пущено в ход: ингаляции, горчичники, перцовый пластырь, всевозможные полоскания, термопсис и другие противокаш-левые препараты, и все безуспешно. У некоторых временами наступала такая осиплость, что они могли говорить только шепотом. Помимо неприятных субъективных ощущений у многих альпинистов были и серьезные опасения, что это перейдет в такую форму, которая может стать препятствием для восхождения.
      20 апреля после спуска со второго выхода ко мне
      зашел В. Иванов. У него распух и сильно болел указательный палец правой кисти. При осмотре стал сразу ясен диагноз. Под ногтем и в околоногтевом ложе просвечивал гной--это панариции. В обычных условиях для излечения в таких случаях удаляется ноготь, и тогда максимально быстро удается приостановить гнойный процесс. Но здесь! Технически это можно сделать так же, как и везде: есть для этого и инструменты, и возможность обезболить, но Иванов без ногтя не сможет работать на скалах и даже просто с веревкой. Поразмыслив и посоветовавшись сам с собой, я решил сделать атипичную операцию и удалил ему после обезболивания угол ногтя у его основания. Вышел гной, через имеющееся окно теперь можно активно промывать два раза в день рану, накладывать мазевые повязки, делать ванночки. Надо сказать, что Валентин очень сознательно и очень старательно выполнял мои предписания, и уже через 2 дня наступило выздоровление. Оставленный ноготь позволил ему выполнять любую работу этой рукой и остаться в строю и подняться на Эверест.
      4 мая, когда наша первая двойка Мысловский-- Балыбердин вышла на штурм вершины из лагеря V, из базового лагеря в I вышли Голодов и Москальцов. Они покинули лагерь рано, но в 8.30 Голодов по радио сообщил, что Москальцов упал в глубокую трещину, ушиб ногу и голову и что им необходима помощь. Это произошло в верхнем участке ледопада Кхумбу, при переходе через трещину по горизонтальной лестнице.
      Я поговорил по радио с Юрием Голодовым. Он довольно спокоен, говорит, что Москальцов в сознании, считает, что его можно спускать на своих ногах. Решили, что они будут на месте ждать нашего прихода. Евгений Игоревич распорядился:
      -- С доктором пойдут Трощиненко, Пучков, Хомутов.
      Мы сели наспех позавтракать, попутно обсуждая, что
      взять. Я рассуждал вслух:
      -- Если бы Москальцов мог действительно идти сам,
      они бы и пошли вдвоем. Уж очень настойчиво Голодов
      вызывал доктора и группу сопровождения.
      У меня были основания сомневаться в объективности Голодова еще по случаю с Онищенко, когда в сообщениях долго все было терпимо, а на самом деле--уж очень нехорошо.
      Я взял аптечку для выходов, в которой всегда лежали мои оптические очки. Трощиненко--станок с рюкзаком, куда положили аптечку и кинокамеру, и быстро пошли в сторону ледопада. Путь был мне знаком: я уже 4 раза проходил по ледопаду с группой Трощиненко для восстановления трассы--где надо было перенести флажки, где поднять упавшую лестницу или перенести ее на другое место. Помимо простого желания ходить по этому маршруту надо было поддерживать спортивную форму на случай экстренного выхода навстречу пострадавшему, на спасательные работы.
      Мы довольно быстро (за полтора часа) подошли к ожидавшим нас ребятам, первым--Трощиненко. Я был еще в 70--80 м, когда по фигуре Лени понял, что дело серьезное.
      Алексей лежал на расстеленной одежде в сознании. Было солнечно, и между ледяными глыбами тихо и тепло. Вот моя запись из госпитального журнала: "Свободное падение в ледяную трещину с высоты 16 м. Ударился головой и получил множественные ушибы тела об лед. Были неоднократные кратковременные потери сознания, по 3--5 минут. Выбрался из трещины с помощью Голодова. Жалуется на сильную головную боль, при осмотре продолжается обильное носовое кровотечение. При осмотре в сознании, вялый, плаксивый, но контактный, о случившемся не помнит (признак сотрясения мозга). При обследовании обильная рвота кровью (проглоченной, стекавшей из носа в глотку). Пульс 92 удара в минуту, ритмичный, среднего
      наполнения. Губы розовые. Левое веко резко отечно, синего цвета за счет растущей гематомы. На лбу слева обширная флюктуирующая припухлость, в левой теменной области ссадина, некровоточащая, здесь же обширная припухлость, 8x10 см. Слух и зрение сохранены. Глазные яблоки не повреждены, зрачки узкие, одинаковые, реакция их на свет живая. Вертикальный и горизонтальный нистагм. Правая носогубная складка сглажена,' язык по средней линии. Брюшные рефлексы отсутствуют, сухожильные--живые, равномерные. Живот мягкий во всех отделах. В легких дыхание с обеих сторон, сердечные тоны- достаточно громкие. На передней поверхности нижней трети левой голени рана 0,5x1,5 см, некровоточащая, очевидно, нанесена зубом кошки. Туалет ран, повязка. В нос вставлена турунда с санорином, кровотечение прекратилось.
      Заключение: черепно-мозговая травма, сотрясение мозга, множественные ушибы тела. Нельзя исключать перелом костей черепа. Самостоятельно передвигаться противопоказано. Решено транспортировать по ледопаду сидя на станке, далее на носилках в базовый лагерь".
      Мы тут же сообщили базе свое решение, и скоро навстречу вышла большая группа членов экспедиции и шерпы.
      В 16 часов доставили Алексея в базовый лагерь. Москальцов транспортировку перенес хорошо. Укладываем его в свою палатку на строгий постельный режим. Иду в "кхумбулаторию", как ребята называют мой госпиталь, привожу в порядок руки, надеваю перчатки, ввожу внутримышечно 25%-ный раствор сульфата магния и 40%-ную глюкозу внутривенно. На ночь я Алексею дал таблетку седалгина и радедорма. Ночь он провел спокойно, и наутро, по данным самочувствия и результатам неврологического осмотра, состояние не ухудшилось и стабилизировалось, хотя внешний вид его стал более устрашающим за счет потемневших ссадин и увеличившихся гематом. Особенно впечатлял левый глаз. Огромное черно-синее верхнее левое веко я едва отодвинул, чтобы осмотреть глаз.
      Я решил оставить Москальцбва в базовом лагере лечить и по его состоянию в динамике решить вопрос об эвакуации. Он получал ежедневно: линкомицин в капсулах, глюкозу внутривенно, сульфат магния, лазикс и цереброли-зин внутримышечно при строгом постельном режиме. Внутримышечные инъекции особых технических трудностей не представляют и выполнимы даже в очень трудных условиях. Несколько сложнее с внутривенными вливаниями: больной лежит в спальном мешке, я стою на четвереньках, с другой стороны от пациента--ассистент, который накладывает на руку жгут. Под руку подкладывается пленка, а шприцы лежат рядом в крышке от стерилизатора.
      В то же утро 5 мая на связи с V лагерем выяснилось, что Мысловский серьезно обморозил кисти рук. Сергей Бершов подробно ответил на все мои вопросы, из чего стало ясно, что у Мысловского имеется серьезное обморожение III степени. Тут же мы с Бершовым начали интенсивное лечение: инъекции гидрокортизона, компламина и гепарина 2 раза в сутки. Во время спуска Сергей продолжал лечение до самого прихода в базовый лагерь. Эдуард проявил большое мужество, спустившись самостоятельно со стены, где и шагу нельзя пройти без работы руками.
      7 мая базовый лагерь встретил две первые двойки победителей, и одновременно мой заочный пациент Мысловский превратился в очного. Вот что записано в моем журнале: "Общее состояние соответствует статусу спустившегося с большой высоты после длительного пребывания. Артериальное давление 125/80 мм ртутного столба, пульс 78 ударов в минуту, хорошего наполнения. Вес 67,5 кг. Походка не нарушена. Большие пальцы обеих стоп циано-тичны. Концевые фаланги 1, 2, 3 и 4-го пальцев левой кисти, 1, 4 и 5-го пальцев правой кисти холодны на ощупь, сине-черного цвета, включая ногти, чувствительность этих пальцев отсутствует.
      339
      Заключение: отморожение пальцев стоп I--II степени, отморожение пальцев кистей III степени".
      Алексей Москальцов выздоравливает. Его левый глаз уже не вызывает у окружающих желание запечатлеть его на фотоснимке, но он продолжает лежать, выполняет все назначения и предписания врача.
      Пальцы Эдуарда, к сожалению, подверглись морозом необратимым явлениям. Концевые фаланги чернеют, омертвение становится более выраженным, наступает сухой некроз. Ясно, что придется ампутировать эти фаланги. Операция в таких случаях делается в поздние сроки, когда появляется так называемая демаркационная линия, чтобы максимально сберечь здоровую ткань и в то же время культю пальца покрыть несомненно здоровой кожей.
      Теперь каждый день у нас праздник. Блестящие победы, радостные встречи восходителей, 9 Мая, в годовщину Победы, Пучков, Хомутов и Голодов завершают восхождение на Эверест.
      Валерий Хрищатый уже на следующий день после штурма вершины стал отмечать боли при ходьбе в передних отделах обеих стоп. Надо сказать, что еще в 1980 г. после подъема на семитысячник у Валерия отмечались резкие боли в пальцах стоп и хромота без внешне выраженной картины отморожения и нарушения периферического кровообращения. Вскоре после спуска с гор он был обследрван несколькими специалистами московских клиник, которые расценивали его состояние как "ознобление", или "окопная" стопа. В дальнейшем при обследовании в ИМБП по моей просьбе ему была с особой тщательностью проведена холодовая проба. Результаты были оценены как нормальные.
      И вот снова у Хрищатого боли в области пальцев обеих стоп, он сильно хромает, в покое боли почти стихают. При объективном исследовании стопы и пальцы обычной окраски, на ощупь теплые, имеется умеренная отечность, пульсация артерий обеих стоп хорошая. Я расценил это как повторение ситуации 1980 г. и назначил покой, сухое тепло и трентал по 1 таблетке 3 раза в день, однако заметного улучшения не наступило.
      Приближалось время, эвакуации базового лагеря. Мы ждали прихода носильщиков для организации каравана до Луклы. У Москапьцова к этому времени прошло 8 суток после черепно-мозговой травмы, и хотя он себя чувствовал значительно лучше, идти пешком ему было абсолютно противопоказано. Было решено вызвать вертолет и эвакуировать трех наших больных: Москальцова, Хрищатого и Мысловского.
      12 мая в базовый лагерь прилетел вертолет, сел на подготовленную площадку и поочередно вывез по одному наших ребят на меньшую высоту, откуда всех троих благополучно доставили в Катманду.
      У Валерия Хрищатого состояние пальцев на ногах ухудшалось, они потемнели, и стали появляться признаки омертвения тканей. По приезде в Москву Мысловскому и Хрищатому были сделаны операции: частичные ампутации пальцев, Москальцов окончательно выздоровел.
      Каждое медицинское подразделение в конце года составляет отчет. Вот и мои краткие статистические данные:
      Всего обращений --294
      из них: первичных --132
      повторных --162
      на переходе к базовому
      лагерю -- 68
      на пути обратно -- 44
      травм -- 12
      из них отморожений -- 4
      Владимир Воскобойников Русская кухня в Гималаях
      Когда меня вызвали к начальству по вопросу питания альпинистов, у меня еще не было того необычного ощущения, которое теперь возникает при произношении слов "альпинист", "горы", еще не было волнения, охватывающего всего тебя перед началом большого, важного события в твоей жизни, не было даже просто серьезного отношения к делу, которое тебе поручают почти каждый день. Подумал: "Только этим мы еще не занимались! Можно себя поздравить!" Подумал, развел руками и пошел убеждать начальство, что нас это не касается, что мы не в состоянии этим заняться^ что все отделы перегружены, что... и т. д. и т. п.
      В кабинете сидели незнакомые люди, и по их озабоченным и недовольным лицам я понял, что беседа не клеится. При первом взгляде трудно было поверить, что среди них--лучшие альпинисты Союза, мастера спорта, а капитан сборной, "Снежный барс", показался мне настолько невзрачным и совсем не атлетичным, что я не поверил ни в серьезность проблемы, ни в авторитет наших гостей.
      Мы имели большой опыт организации питания применительно к условиям, в которые попали участники экспедиций "Комсомольской правды" на Северный полюс, женской группы "Метелица". К этому времени был введен в строй крупнейший в нашей стране цех по производству сублимированных продуктов, которые могли лечь в основу рационов питания альпинистов. Так что без особой нагрузки мы разработали опытный экспериментальный рацион, тщательно обсудив его с Валентином Ивановым, отвечавшим вместе с Николаем Черным за питание, и на этом успокоились.
      Летом 1981. г. команда выехала на тренировочные памирские сборы, и меня пригласили выехать на Памир для испытаний экспериментальных рационов.
      Шло время, а я почти не покидал лагеря, занятый своими хозяйственными заботами. Однако когда почти вся команда ушла на маршрут и даже наш повар переместился на ледник, я взмолился и попросил показать мне горы.
      Конечно же, нарушив какие-то правила, Виктор Дор-фман и Василий Барсуков, обвязав меня, повели в горы на небольшую вершину.
      Вместе с радостью видеть горы, открывать прекрасное, вместе с приятной усталостью с каждым шагом настроение мое все ухудшалось, и к концу дня оно было испорчено полностью. Оказалось, что за целый день с самого утра и до 6 часов вечера мы ничего не захотели съесть и только жажда заставляла нас останавливаться на привал. Мысль о возможной непригодности рационов для таких условий не оставляла меня до последнего дня этих поучительных для меня сборов.
      Памирский сбор дал ответы на многие вопросы, касающиеся питания, снаряжения, одежды.
      У нас были обычные заботы: учесть результаты эксперимента, обработать анкеты, найти оптимальные решения в составе рационов, своевременно добыть фонды и получить в нужной упаковке продукты в разных районах страны. "Обычные", потому что за плечами был опыт снабжения
      340
      различных экспедиций, были опытнейший директор завода М. Л. Фрумкин, дальновидный В. Иванов, отвечающий за питание, и не выпускающая из внимания ни одной мелочи разработчик рационов серьезная и добросовестная Т. С. За-харенко. Даже проблема использования свиного сала не стала яблоком раздора, хотя специалисты в области питания доказывали его непригодность для условий с пониженным содержанием кислорода, а альпинисты настаивали на включении его в рацион. И здесь нашли разумное и, как потом выяснилось, правильное решение.
      Этот обычный ход событий нарушил Е. И. Тамм, предложивший мне участвовать в работе экспедиции непосредственно там, в Непале. Это было неожиданным, так как никто из наших специалистов никогда непосредственно не принимал участия в работе экспедиций.
      Все было против: и моя профессиональная неподготовленность, и отсутствие не только альпинистского, но и вообще спортивного опыта, и мнение моих сослуживцев по работе, и, наконец, полное отсутствие восторга у моего начальства. И до сих пор остается тайной, что толкнуло Евгения Игоревича Тамма сделать, с моей точки зрения, неосторожный шаг. Еще более неожиданным было то, как настойчиво и решительно провел свое решение в жизнь мягкий, интеллигентный, никогда не повышающий голоса Тамм.
      Но согласие дано, и началась подготовка к экспедиции, как говорят, без отрыва от производства. За неделю до отъезда позвонил Свет Петрович Орловский и сообщил, что мне нужно получить пищевую справку. А поскольку времени было в обрез, а к словам Света Петровича я относился достаточно серьезно, то бросился во все известные мне клиники с просьбой сделать требуемые анализы.
      Уже в базовом лагере с содроганием я вспоминал все, что было связано с получением медицинских справок, и огорчался, что ни одна из них в итоге никому не потребовалась. Тем более что мои помощники по кухонной работе шерпы имели о санитарии и гигиене весьма приблизительное представление.
      8 марта 1982 г. прошло в сборах. Отъезжающие были уже мысленно в дороге, а женщины, мудрые, милые женщины, старались сделать праздник по-настоящему мужским.
      Сразу же на первую высоту поднялась Татьяна Иванова, пригласив всю сборную к себе, и здесь установилась шуточная атмосфера, хотя по-прежнему не был ясен окончательный состав экспедиции. Мне сразу пришлось учиться чародействовать на кухне у всех жен одновременно.
      В этот вечер стало ясно, что отступать некуда, и от этой мысли стало легче. Мне даже показалось, что женщины успокоились, передавая своих подопечных в мои руки, и не столько из-за моего умения, сколько из-за моего желания и методического подхода.
      Начались мои самые трудные дни. Мы идем из Луклы в базовый лагерь. Ребята по установленной совместными походами привычке, двойками или тройками деловито собирают вещи и исчезают, и я до следующего привала их уже не вижу. Шерпы-помощники по кухне меняются, и мне кажется, что это происходит в тот момент, когда начинаю с ними как-то находить общий язык. В Москве в Б. Кондратьевском переулке в нашем сборном пункте рассудительный Эдуард Мысловский говорил: