Снова задул ветер, метет поперек гребня снег. Нас окутало облако, видимость есть только на снежных участках, на скалах--полная темнота. Часто теряем друг друга из виду. Обходим слева по склону гребня. Луна уже поднялась, но мы в тени заслоняющей свет громадной скальной башни, идем вдоль ее основания влево-вверх. Мне кажется, что пора подниматься вправо на гребень, идти дальше в обход башни нельзя. Опять что-то с подачей кислорода. Тереблю шланг с индикатором. Работает. Тогда разминаю резиновый мешочек. В нем замерз конденсат и не пускает кислород в маску. Так было уже дважды.
      Деталей рельефа скалы практически не видно. Валера пытается подняться прямо вверх по скалам, но там слишком круто, в кошках по таким скалам не пролезешь. Идем вправо-вверх по снежным полкам и стенкам. Скала сильно разрушена, но зато есть выступы для страховки. Вылезаем на гребень. Здесь очень сильный ветер, облака клубятся вокруг, закрывая от нас луну. Тогда совсем трудно идти, почти ничего не видно. Проходим крутой снежник. Дальше опять мощный скальный барьер. Крутая черная скальная стена метров 20 высотой. Валера, к моему удивлению, уверенно начинает подъем. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел выступы и полочки на стене. У основания в снегу торчит какой-то баллон не нашего производства. Валера сверху что-то кричит, из-за воя ветра не разобрать слов.
      318
      Начинаю подъем по скалам, он меня страхует. Подхожу к нему. Он снова лезет с моей страховкой и выходит на гребень. Свистит мне, Я уже жду, что скоро мы увидим вершину, и каждый раз, когда Валера сверху что-то кричит, мне хочется услышать, что он видит вершину.
      Поднимаюсь к нему. Выше опять скалы, но чувствуется, что уже скоро. Видимость метров 50, и по крутизне левого и правого склонов можно сделать вывод, что уже скоро где-то над головой они сойдутся, что вершина рядом. Настроение заметно улучшилось.
      В голове крутятся одни и те же строчки: "...ну как тебе рассказать, что такое гора? Гора--это небо, покрытое камнем и снегом..." Кругом только скалы и снег, освещенные голубым лунным светом, вокруг клубятся тучи, иногда закрывая луну. Снег в ее неверном свете кажется серебряным, а скалы не черные, а темно-синие. Меня не покидает ощущение,, что скоро нас догонит другая связка. Кто именно--я не пойму, но они где-то рядом. С трудом удерживаю себя, чтобы не оглянуться, не посмотреть вниз, на гребень. Это что-то неосязаемое, невидимое. Может, с нами мысли наших друзей, которые волнуются за нас... Это какое-то не передаваемое словами сложное и тонкое чувство. Такое со мной впервые. Но я как будто вижу их--не глазами, а каким-то шестым чувством. Мы были не одни на этой гигантской горе.
      Потом, внизу, я Валере рассказывал об этом. Он, оказывается, пережил что-то в этом роде. Ему казалось, что с нами, третьим, в одной связке идет кто-то еще. Кто именно--он не знал, но было такое чувство, что кто-то незримо присутствует с нами, помогает нам.
      Валера снова лезет где-то впереди в тени скал. Как только стемнело, он начал мерзнуть, греется только движением. Я иду в пуховых брюках, мне тепло. Прошел метров 10, чувствую, что опять нет подачи кислорода. Снимаю рюкзак, манометр показывает "О". Надо сменить баллон. Валера сверху что-то кричит, дергает веревку. Я кричу ему, что у меня кончился кислород, но он не слышит. Дважды я пытался перекричать вой ветра, но бесполезно. Да и дышу как на финише стометровки. Очень тяжело. Сменив баллон, спешу наверх, к Валере. Снова идем влево-вверх по снежным полкам и скоро выходим вправо на снежный гребень. Он плавно поднимается вверх, и уже виден его перегиб. Скоро вершина! Валера проходит метров 40--50 и останавливается, выбирает идущую от меня к нему веревку. Я подхожу, дважды останавливаясь на отдых. Метрах в 15 виден перегиб гребня, потом его горизонтальная часть и на ней какие-то темные предметы. Валера жестом показывает, чтобы я шел первым. Неужели вершина рядом, вот здесь, в 15 метрах?! Валера кричит мне в ухо:
      -- Да, это вершина!
      Я пытаюсь его подтолкнуть вперед--ведь он всю ночь шел впереди, так пусть первым ступит на Вершину Мира Нет. Хрищатый и здесь остается самим собой. Я знаю, что его бесполезно уговаривать, и иду первым: В 3 шагах от высшей точки остановился и смотрю вперед. Да, это вершина. За ровной гладью гребня идет резкое понижение, за ним теряется в облаках уходящий вниз гребень Эвереста. Подзываю Валеру. Он подходит, и мы вместе делаем последние несколько шагов. Это не просто, так как гребень не больше полуметра шириной.
      Мы стоим обнявшись на Вершине Земли!
      Дорогой мой друг, сильный, добрый, великодушный, упрямый и несговорчивый. После более чем сотни совместных восхождений мы с тобой, именно с тобой, на вершине Эвереста! Мы почти ничего не говорим, только дружески похлопываем друг друга по плечу. Не знаю, что переживает Валера, но у меня в душе очень много теплых слов для него. Но у альпинистов не принято произносить на вершине речи. Просто стоим и молчим.
      Мы сделали трудную, но в принципе привычную для
      альпинистов работу, и я чувствую глубокое удовлетворение. Восхождение еще не кончилось, предстоит трудный спуск в темноте, это опаснее, чем подъем. Но все равно--здорово, что мы здесь!
      Смотрю на часы--1 час 48 минут 8 мая 1982 года. Наша "Электроника-5" не подвела. Работает как часы. Шерпы говорили, что японские электронные часы выше 8000 м не работают.
      У наших ног закопанный в снег наш, советский, кислородный баллон, он привязан к верхушке треноги, торчащей из снега. Рядом еще какие-то предметы. В темноте не разберешь. Достаю из карманов сувениры: кусочек эклоги-та--древнейшей в Казахстане породы, кладу рядом с баллоном, вешаю на него кое-что из личных сувениров, вымпел Казахского клуба альпинистов. Потом забираю его с собой, жалко оставлять его на вершине.
      Кругом ночь, ветер, облака то окутывают нас, то открывают окно луне. Вижу справа и слева от гребня выступы скал. Дальше--облака.
      Валера спускается к ближайшему выходу скал, чтобы набрать камней с вершины, торопит меня. Очень холодно. Пора уходить.
      Прощай, Вершина вершин! Наверное, я уже никогда к тебе не приду!
      Начинаем спускаться. Страховка попеременная. Я иду первым. Валера сзади страхует меня. Иногда меняемся. Спустились на несколько веревок, выбрали выступ скалы, за которым можно спрятаться от ветра. Наша одежда покрыта тонкой коркой льда. Ветрозащитная маска вся в белом инее, а с кислородной свисает сосулька. У Валеры под подбородком толстая корка льда покрыла воротник и верхнюю часть молнии куртки. Он говорит, что у меня то же самое. Только молния застегнута не до самого верха, и я с трудом достаю рацию. Вызываю базу, но сигнальная лампочка не горит. Рация опять замерзла. Но я все равно передаю,--может, кто-нибудь услышит наш голос в эфире:
      -- База, база! Мы спускаемся с вершины, у нас все хорошо!
      Как потом мне рассказывали, на базе всю ночь у включенной рации дежурили ребята, и они услышали первые мои 2--3 слова. Это немного их успокоило, а то они нас уже потеряли и сильно волновались. Валера здесь сменил свой опустевший баллон на другой, полный, и мы продолжили спуск. Особенно неприятно было слезать в кошках по крутым скальным стенкам в полной темноте. Здесь приходилось особенно трудно Валере--ведь он шел с нижней страховкой. Подниматься по скалам было значительно легче. Иногда нам удавалось найти хороший выступ, и тогда спускались по сдвоенной веревке. Наконец мы преодолели спуск с вершины башни. Идем по фирновым участкам, попеременно страхуя друг друга через ледорубы. Здесь спуск не очень крутой, идти стало тяжелее. Валера просит меня пореже останавливаться: он сильно мерзнет. Я и так стараюсь идти как можно быстрее и осторожнее. Но если посмотреть со стороны, я иду пошатываясь, ноги как будто ватные, заплетаются, дыхание очень тяжелое. Донимает сухой кашель и при этом резкая боль в боку. Но я заставляю себя идти, переставлять ноги в кошках как можно точнее, потому что вправо уходит крутой склон без каких-либо выступов и при срыве мы можем улететь на 2 км вниз по стене "на ледник Ронгбук, в Китай.
      Начало светать. Облачности почти нет, и отсюда, с высоты примерно 8750, очень далеко видно. Солнце еще не встало, но видимость отличная. Далеко на северо-западе поднимается мощный горный массив с сильным оледенением. Он стоит одиноко среди невысоких, почти без снега гор. Ближе сюда к Эвересту молчаливая громада Чо-Ойю, но эта вершина значительно ниже нас. На север далеко внизу плавные языки ледников массива Эверест, а за ними горные долины Тибета до самого горизонта.
      Прямо по направлению нашего спуска за ледяной стеной Нупцзе море снежных вершин, где-то слева должны быть массивы Макалу и Канченджанги, но они закрыты от нас скалами Западного гребня Эвереста.
      Идем по скальным плитам, осторожно спускаемся с крутых скальных ступеней. Все ниже и ниже. Встает солнце. Просыпающиеся Гималаи с этой высоты--зрелище потрясающее. Я невольно останавливаюсь и, завороженный, смотрю, как меняется окраска ледяных гигантов. Сначала они были какими-то полупрозрачными, призрачными в предрассветных сумерках, потом--нежно-голубыми. И вот первые лучи солнца коснулись их вершин, и они окрасились в светло-розовый цвет. Но это было недолго. Во время следующей остановки я вновь огляделся. Вершины уже были светло-желтые. Я обернулся и крикнул Валере, чтобы он тоже посмотрел, какая везде красотища.
      -- Я уже давно наблюдаю,--ответил он.
      И снова спуск. В кошках по плитам вниз идти очень опасно, иногда приходится буквально сползать с них. Я делаю 10--15 шагов, останавливаюсь, отдышавшись, снова делаю десяток шагов и опять отдыхаю. Чувствую, что меня качает от усталости, но стараюсь держать себя в руках. Мы уже очень долго идем,--по-видимому, уже около 6 часов утра, поэтому даже глубокие ущелья освещены солнцем. Вдруг из-под ног срывается крупный камень и улетает вниз по стене. Я инстинктивно присел, ухватившись за скалу. Опять приступ кашля. После него долго не могу отдышаться. Надо посмотреть, что там с кислородом. Валера сверху кричит, чтобы я не задерживался. Но я сижу на скале и не могу отдышаться. Снимаю рюкзак, на манометре редуктора "О". А я-то думал: что же со мной творится последнее время--прохожу метров 10 и сажусь, да и приступы кашля участились? Теперь мне все ясно. Срываю маску, теперь уже бесполезную,--она только мешает мне дышать, отсоединяю баллон, и он, соскользнув со скалы, улетает вниз по стене. Прячу маску и редуктор в рюкзак,--по-моему, стало легче дышать. Бреду влево, траверсирую скальные плиты. Уже близко Западный гребень, до него не более 60 м, но как я долго иду! Делаю рывок, почти не дыша прохожу 8--10 м, потом останавливаюсь, хватая ртом сухой, разреженный воздух, кашляю, пытаюсь побыстрее отдышаться и снова заставляю себя пройти этот десяток шагов. И так бесчисленное количество раз. У Валеры чуть позже тоже кончается кислород, и теперь мы вдвоем медленно бредем по этому гигантскому склону. У меня мелькает мысль, что вот-вот за очередным поворотом скал мы встретим идущую на штурм двойку наших друзей Ильинского и Чепчева, но их нет.
      Я чувствую, что мы уже очень долго ходим, солнце освещает Западный гребень, значит, уже 7--8 часов утра, а второй нашей связки не видно.
      Вылезаю на гребень. Здесь очень сильный ветер. Конечности уже давно сильно замерзли. Валера, наверное, промерз насквозь. Стараюсь идти как можно дольше между отдыхами. Я вдруг обнаружил, что если что-нибудь говорить вслух, громко, то период отдыха проходит не так болезненно, меньше кашляю. Тогда я начал громко разговаривать сам с собой во время отдыха, петь песни Высоцкого, ругать себя последними словами, чтобы долго не сидел, гнал себя вперед по гребню. Во время очередного отдыха сижу на снегу и, пока глубоко дышу, думаю, в чем же дело, почему нет ребят? Погода отличная, ветер сильный, но вполне терпимый.
      Несмотря на то что иду тяжело, настроение отличное, в душе полное удовлетворение, покой. Мы победили. Победа далась нелегко, но от этого она дороже.
      Несколько раз останавливался, пока прошел последнюю сотню метров гребня. Мы уже в 15--20 м от палатки, немного выше ее, на гребне, я ее уже вижу. Сейчас должна быть утренняя радиосвязь, и поэтому я кричу:
      319
      -- Эй, вы, в палатке! Кто там есть живой?
      Палатка затряслась,, из нее вылез Сережа Чепчев. Я
      уже скатился к концу перил, возле самой палатки мы встретились.
      -- Ну, как вы?--спросил Серега.
      -- Все в порядке. Отстегни от меня веревку. Валеру
      принимай,--задыхаясь от длинной речи, попросил я.
      Серега стянул с меня всю беседку с карабинами. Валера кричит сверху, чтобы мы поторопились. Я подхожу к палатке, снимаю рюкзак, кладу рядом. В палатке тихо.
      В палатку-то можно?--спрашиваю.
      Эрик:
      Давай лезь!
      Я, не снимая кошек, нырнул в палатку и растянулся на полу.
      Эрик сидел в углу полностью одетый, в кошках. Я опять закашлялся, согнувшись от боли в боку. Он без слов прижал мне к лицу свою маску и включил подачу кислорода из одного из своих баллонов. Минуты 2--3 я молча дышал, приходя в себя. Через пару минут мы были уже вчетвером.
      Валера промерз насквозь и очень беспокоился за пальцы ног и рук. А обморожения у него проходят очень болезненно.
      В 9.00 Эрик Ильинский связался по рации с базовым лагерем. Там ждали. Эрик передал вниз, что мы были на вершине, выглядим довольно уставшими. База запросила, есть ли у нас обморожения.
      -- Возможно, будут волдыри на пальцах--вторая сте
      пень обморожения,--ответил Ильинский.
      Тогда Тамм предложил связке Ильинский--Чепчев сопровождать нас на спуске. Этот приказ был как гром среди ясного неба. Оно и вправду было ясное, ветер не сильный. Погода идеальная для штурма, видимо, полоса непогоды уже миновала. И время еще не упущено, всего 9 часов утра. Ребята уже полностью готовы к штурму, одеты, поели, чувствуют себя отлично. У них 5 полных баллонов кислорода. Конечно, мы отдали почти все силы для успешного штурма, но ведь дальше спуск по перилам, то есть надежная страховка, и мы считаем, что это нам вполне по силам.
      Видимо, такое решение Евгений Игоревич принял под впечатлением обморожений Эдика Мысловского. Накануне он благополучно спустился в базовый лагерь, и там увидели его черные, обмороженные пальцы рук. С такими руками, конечно, ему было трудно и небезопасно спускаться 2 дня по веревочным перилам, перестегивая карабины на многочисленных крючьях. Там им кажется по коротким фразам отсюда, что мы в таком же состоянии. Поэтому, наверное, Евгений Игоревич решил, что в целях безопасности нам необходима помощь Эрика и Сергея. Но ведь нам здесь виднее. У меня руки и ноги целы. На пальцах рук нет даже никаких следов обморожений. Сережа снял с меня внутренние ботинки и носки, осмотрел ноги. Все в порядке. Только вот кашель жестокий. Я лежу, отдыхаю и стараюсь много не говорить, так как сразу возникает этот кашель, а за ним резкая боль в боку. У Валеры хуже. Кончики пальцев на руках и ногах явно прихвачены морозом. Но он уже пьет таблетки. Собираемся сделать ему уколы--ведь у нас по одной ампуле компламина и трентала.
      Физически он чувствует себя лучше меня. Только очень расстраивается за свои конечности. Мы считаем, что помогать на спуске нам не надо. Но Тамм неумолим. Переносим связь на 11 часов, пока внизу заседает тренерский совет. У нас здесь, на 8500 м, тоже совещание. Мы пытаемся уговорить Эрика и Сергея выходить на штурм bull; немедленно, не ожидая решения снизу, не теряя времени. Эрик колеблется. Слишком большая ответственность легла на его плечи. Если бы они вышли раньше и мы встретились не здесь, а на гребне! Все было бы по-другому. Мы
      320
      отогрелись бы в палатке и продолжали спуск. Эрик Ильинский--парторг экспедиции. Нет, ему нельзя нарушать приказ. Поэтому мы ждем решения тренерского совета.
      В 11 часов нам передали решение начальника экспедиции, тренерский совет его утвердил, и мы должны спускаться вниз вчетвером. Я беру рацию и в перерывах между приступами кашля пытаюсь объяснить, что нам помощь не нужна, мы не нуждаемся в сопровождении. Меня с Валерой никогда никто не сопровождал, до сих пор мы были только в роли спасателей. Но решение принято, и меня не слушают. Да и мы связываемся с базой через группу Хомутова, прямой связи нет.
      Эрик предлагает такой вариант: он сопровождает нас, а Сергей останется здесь ждать группу Хомутова и с ними будет штурмовать вершину. База отдает решение этого вопроса группе Хомутова. Валера предлагает связаться через час, пока он посовещается с ребятами--они все трое сегодня переходят в лагерь IV.
      Я спросил Эрика:
      Почему не пойдешь на штурм ты сам, не использу
      ешь этот шанс? Почему пойдет Сергей?
      Сережа в лучшей форме, чем я, он моложе, это у
      него лучше получится,--ответил на мой вопрос Эрик.
      Через час группа Хомутова отказалась от компании Чепчева. Они объясняют это тем, что пока они дойдут в лагерь V, Сергей уже пробудет двое суток на такой высоте, потеряет силы и может подвести их на штурме, они не хотят рисковать. Мы возмущены. Сергей схватил рацию и -попытался доказать Хомутову, что он в отличной форме, что у него куча кислорода, что он не подведет. Он может даже спуститься в IV лагерь, чтобы не сидеть здесь, а потом вместе с ними снова подняться сюда. Но они не согласны...
      Мы считаем, что решение начальства--это перестраховка. Конечно, уже 8 человек поднялись на вершину. Начальство не хочет рисковать успехом экспедиции.
      Что же, будем спускаться вчетвером...
      Эрик сделал Валере 2 укола. Больше ампул не было, остальные Валера отдал Мысловскому. Мы не торопясь собрались и начали спускаться. Один полный баллон кислорода мы оставили в палатке, к другим подключили редукторы и спускались с применением кислорода. Это дело нетрудное. Я чувствовал себя неплохо и спускался первым, за мной на расстоянии 40--50 м Чепчев, потом Валера. Последним шел Эрик Ильинский.
      К нашей большой радости примешалось горькое чувство того, что Эрик и Сергей спускаются вместе с .нами, отказавшись от штурма в какой-то мере из-за нас. Я очень был зол на наше руководство за то, что оно не поверило нам. Потом, внизу, когда они долго жали нам руки, поздравляли, кто-то вдруг вспомнил, что у нас же руки поморожены! Все стали осматривать пальцы рук и убедились, что они у нас абсолютно целы, и всем стало ясно, что мы там, наверху, были правы и руководство перестраховывалось, заставив Эрика и Сергея сопровождать нас, лишив возможности штурма.
      А пока мы не торопясь спускались и около 17 часов уже были в лагере IV.
      Валерий Хрищатый Фотографии памяти
      ...Получил Ваше письмо, но, к сожалению, слишком мало времени для написания. Поэтому прошу прощения за эмоциональную сухость текста. О том, что все приглашены участвовать в этой книге, я узнал впервые из Вашего письма. Ведь я, если, Вы помните, уехал из Катманду, где Вы вели эти переговоры, раньше, поэтому захвачен несколько врасплох, и, возможно, моя писанина идет не совсем по теме, но что-либо переделывать у меня нет времени. Если она ни в какие ворота не лезет, то просто ее не включайте в общий текст. Это мои впечатления о Горе, возможно еще не совсем до конца осмысленные, можно сказать'--лишь только скелет. Всего Вам хорошего.
      В. Хрищатый
      Из письма к редактору книги
      Предстоит наш 2-й выход--обработка маршрута к лагерю III, лагерь II уже установлен. Вечером накануне выхода мы сидели в Большой палатке. Евгений Игоревич давал задание по работе в направлении лагеря III. Предполагалось, и не без основания, что это наиболее сложный и ответственный участок пути к вершине. Вошли Бершов и Туркевич. Согласно плану, им предстояла работа по переноске грузов из лагеря I в лагерь II. Они выразили свое недовольство и сказали, что их, одних из лучших скалолазов Союза, использукэт не по назначению, что задание, которое выдают, алмаатинцам, должны выполнять они. Меня такая постановка вопроса задела за живое, и я ответил:
      -- Ребята, если мы не сможем где-нибудь пролезть, то вызовем вас по радиосвязи.
      Они почувствовали, что немного перегнули, и, чтобы как-то смягчить ситуацию, сказали, что мы их не совсем правильно поняли--они и в мыслях не держали, что мы где-то можем не пройти, просто на скале они будут работать значительно быстрее. Это было уже не так обидно, и мы смолчали. Просто ребята не учли, что высота, на которой предстоит работать на скале, почти уравнивает наши возможности. Тамм остался непоколебим, и наутро мы отправились выполнять свое задание.
      Навесили мы 17 веревок (700--750 м). Было видно, что до гребня совсем близко, веревки 2--3 (90--130 м). Но, к сожалению, снаряжение мы больше не имели и, завесив грузы на конце 17-й веревки, вынуждены были спуститься вниз. Встретили по пути группу Славы Онищенко, пожелали успешной работы.
      Чувствуем удовлетворение от выполненной работы, но в то же время немного досадно, что не хватило веревок до гребня. Украинцы завидуют нам и жалуются на "деспотизм" и несговорчивость начальства. Последняя ходка у них была почти холостой. Вещей для заброски в лагерь II было мало, шерпы еще не успели акклиматизироваться, и грузов в лагерь I было поднесено недостаточно. В основном они пока работали на дооборудовании лагеря I.
      На другой день мы спустились в базовый лагерь. Вечером пришло сообщение, что Слава Онищенко плохо себя чувствует и завтра утром ребята начнут его спускать. Из лагеря II вышли они около обеда. Слава идет с кислородом.
      Еще одна ночь в лагере I, и опять почему-то поздний выход. Врач Свет Петрович Орловский уже подготовился к встрече больного. Часть ребят вышла навстречу и помогла спустить Славу по ледопаду.
      С. Орловскому пришлось серьезно поработать, чтобы в конце концов поставить его на ноги. Иногда он говорил Е. И. Тамму и А. Г. Овчинникову, что с Мысловским в любой момент может произойти нечто подобное и что они возлагают на себя слишком большую ответственность, выпуская его на большие высоты.
      В конечном итоге двойка из группы Онищенко сумела сделать один выход, дошла до конца навешенных нами перил, провесив еще одну веревку в сторону^уже очень близкого гребня, закрепила грузы на конце и спустилась вниз.
      Разбор выхода этой группы прошел весьма сдержанно. Присутствие множества разных школ альпинизма на этом разборе не позволило до конца не только вскрыть ошибки ребят, но даже указать явные. С этого момента стали появляться между группами, а часто и внутри четверок недовысказанные мнения, недовыясненные ошибки. Ребята стали замыкаться в себе. Ходили ощетинившиеся, надутые. В работе некоторых групп стали проявляться, на мой взгляд, более открыто хитрости, что еще больше разделяло разных, 'собранных со всего Союза вместе людей.
      Предстоял третий, последний, акклиматизационно-забросочный выход перед штурмом вершины. Необходимо организовать еще 3 высотных лагеря. Для установки лагеря III нужно провесить не более 4 веревок. Работу начинает группа Мысловского. От конца перил провешивается 2,5 веревки и устанавливается лагерь III. Впереди все время работает Володя Балыбердин, парень скромный, несколько замкнутый, но чувствуется в нем одержимость. Хорошо подготовлен физически. Первую ночь провели они вчетвером во вновь организованном лагере.
      Наутро Мысловский и Балыбердин вышли на обработку, а Коля Черный и Володя Шопин должны были спуститься в лагерь II. Но Мысловский случайно надел ботинки Шопина, и двойке пришлось дожидаться своих товарищей, после чего скатились все вместе. На другой день около обеда тройка собирается вверх, а Коля Черный отправляется вниз: застудил горло, совсем потерял голос. Наша группа как раз заняла лагерь I, и вечером он был у нас.
      Пройдя 3--4 веревки с грузом в направлении III лагеря, Шопин оставил свой груз и тоже отправился вниз. Балыбердин и Мысловский, оставшись вдвоем, вытащили что смогли из снаряжения для дальнейшей обработки. После ночевки в лагере III они навесили еще 6--8 веревок и, закончив свой срок пребывания, спустились вниз. Мы их встретили, когда поднимались в лагерь II.
      Эрик еще не успел акклиматизироваться и ходил в составе других групп. Вместо Наванга к нам в группу включили Акакия Хергиани. До этого момента он имел ночевку на высоте 7300 в лагере II. Нам предстояло перебросить около 150 кг груза из II в III лагерь. В физическом отношении работа довольно сложная. Между лагерями нужно сделать по 3 ходки. Можно сказать, что это было закреплением акклиматизации, полученной в прошлый выход.
      Группе Иванова, вышедшей следом за нами, дали задание провешивать перила к IV лагерю, то есть им предстояла работа с 8000 м и выше. До этого момента они имели ночевку только на высоте 6500 (лагерь I). Ввиду того что мы имели более высокую акклиматизацию, чем иванов-цы, в базовом лагере при получении задания мы просили
      321
      руководство поменяться с ними ролями, но получили отрицательный ответ, и каждый занялся исполнением порученного ему.
      После первой ходки мы заночевали в лагере III. На спуске за следующим грузом встретились с Валей Ивановым и его ребятами. Они поднимались в лагерь III, а мы уходили во II лагерь, чтобы завтра повторить ходку, но уже сразу со спуском, без ночевки. После 1-й ходки Хергиани отказался от следующих и наутро ушел в лагерь I. Никакие наши уговоры и разговоры о Мише, его легендарном двоюродном брате, не смогли его остановить. Да, он чувствовал себя не совсем хорошо. Нас осталось трое.
      С горечью вспомнили, как уговаривали Е. И. Тамма оставить в группе Наванга. Сейчас, после того как в "простреле" оказалась группа Онищенко, каждые рабочие руки на высоте были на вес золота. Нам предстоят еще 2 ходки, а нас уже только трое. 2-я ходка уже далась тяжело, на 3-ю вышли через "не могу", на злости и понимании-- надо. "Надо" стало у нас девизом на Эвересте. Надо вынести, надо выдержать, надо сделать, надо выйти и все--надо, надо, надо... Как бы тяжело ни было--надо.
      На следующий день после 3-й ходки мы позволили себе подольше поспать. Около обеда вышли из лагеря II и часа в 4 были в I. В базовый лагерь идти уже поздно.
      Группа Иванова за 2 дня протянула наверх 7--8 веревок перил, начиная оттуда, где закончили Балыбердин и Мысловский. Причем в последний день Миша Туркевич и Сережа Бершов провешивали перила, а Иванов и Ефимов дополнительно "отреставрировали" лагерь. После этого в палатках--а их было 2--можно было неплохо отдыхать. Все четверо имеют возможность спать лежа. Туркевич-Бершов, работая в кислородных масках, провесили перила до выполаживания гребня. Завесили там все поднятое снаряжение, оставили свернутую палатку и на следующий день вечером были уже в лагере I. Ночь мы провели вместе, а на следующий день после обеда прибыли в базовый лагерь.
      Четверка Мысловского спустилась к монастырю Тхъян-гбоче и там отдыхала. Группу вспомогателей, хотя она уже так не называлась по желанию руководства, возглавил Валерий Хомутов. Место четвертого в их группе занял Владимир Пучков. Они вышли на последнюю свою отработку. Перед ними ставили следующие задачи: обработка нашего гребня до Западного, основного, ведущего уже к самой вершине; установка лагеря V на высоте порядка 8500 м.
      Задача очень ответственная. До Западного гребня оставалось, по мнению Бершова и Туркевича, веревок 10--12. Как оказалось впоследствии, они не ошиблись. В лагере III находилось 6--8 баллонов с кислородом, поднятых другими группами. Хомутовцы дополнительно взяли с собой из лагеря II по 2--3 баллона. Использовали кислород и днем, во время движения, и ночью, во время сна, начиная с лагеря II.
      Поднялись к лагерю IV. Оставили грузы. Хомутов и Пучков спустились в лагерь III, с тем чтобы на следующий день вернуться с грузом. Москальцов и Голодов установили палатку, поднятую группой Иванова, заночевали.
      На следующий день попробовали обрабатывать маршрут дальше. Во время хождения по перилам крюк где-то не выдержал, и Голодов сорвался, но все обошлось благополучно. Полверевки им удалось обработать и затем вместе с подошедшими с грузами Хомутовым и Пучковым ушли в лагерь III. На следующий день Москальцов и Голодов оставили свой груз 1--2 веревками ниже. Затем все укатились вниз, опустошив за время пребывания наверху 14 баллонов с кислородом. Если сказать, что такая цена их выхода дороговата для всех участников экспедиции, то, пожалуй, сказать слишком мягко. Наша группа в это время находилась внизу, у монастыря Тхъянгбоче на отдыхе и на
      322
      разборе выхода группы Хомутова не присутствовала, если таковой вообще проводился.
      По графику первой на штурм должна выйти группа Мысловского, затем мы, алмаатинцы, потом группа Иванова и замыкающей--Хомутова. Но мы, совершая bull;грузовые ходки между II и III лагерями, отработали 4 дня вместо 3 и оказались за группой Иванова. Эрик еще не вернулся с акклиматизации, мы ждали его, нам хотелось выйти всем вместе, полным составом. И в то же время нам на отдых оставалось всего 3 дня. Даже если Эрик вернется сейчас, он не успеет восстановиться. По этой причине мы отказались от возможности выхода на штурм первыми, хотя руководством он нам был предложен. Группа Вали Иванова к штурму пока не была готова, ребятам необходимо было восстановить силы.
      Выйдя из базового лагеря 2 мая, .мы с Казбеком уже так и не "стыковались" с двойкой Ильинский--Чепчев, вышедшей 3 мая. Разрыв был создан искусственно. Спасая положение, руководство приняло следующую тактику: ввиду того что рюкзаки у первой двойки Мысловский-- Балыбердин перегружены, дополнительный кислород им должна поднести группа Иванова. Ребятам предстояла ходка с грузом из III в IV лагерь и обратно в 111. И только после этого--движение* вверх. На другой день, по замыслу, они займут лагерь IV, а наша группа--лагерь 111. Затем нам необходимо будет вытащить часть кислорода для группы Иванова в лагерь IV и снова спуститься в лагерь III. Кислород для верхней группы а состоянии вытащить одна двойка. Чтобы вторая наша двойка не имела дня отсидки на высоте 7800 (лагерь III), и был создан этот разрыв в сутки между связками.