-- Все нормально, устраиваемся на ночевку.
      А вот включается лагерь II. Это уже 7300. Голос сбивающийся, как после стометровки, Володи Балыбердина:
      -- Сейчас сделали одну площадку... Из снега... должна примерзнуть... Мысловский... ушел с Колей... вниз... Мы будем... здесь... ночевать...
      Видно, что лагерь наш уже освещен солнцем, а значит, ребята встали. Нам надо тоже поторапливаться, а то скоро и к нам придет солнце, и начнется пекло, и будет опасно проскакивать под ненадежными ледовыми столбами. Ребята перепаковываются. Ухожу вперед. Дорога знакомая. 3 дня назад мы с Леней Трощиненко занимались здесь ремонтными работами, восстанавливали дорогу через ледопад. Тогда все случилось, как я и предполагал. Я не смог выйти на акклиматизацию с Ильинским. 2 дня пролежал в палатке, глотая антибиотики. Потом с остатком каравана пришел Леня Трощиненко, и мы с ним собрались наверх. Перед выходом нам сказали, что самое опасное и сложное место--это перед выходом из ледопада. Там висят 3-пролетные металлические лестницы.
      Как-то Овчинников заметил, что таких лестниц Кхумбу еще не видел. Действительно, легкие и жесткие дюралевые коробчатые конструкции проварены по всем швам, имеют стыковочные узлы и могут наращиваться по 2--3 секции из 2-метровых лестниц. Подойдя к этому "Проходу удачи", как я для себя его окрестил, я решил сделать несколько снимков. Вижу: Трощиненко медленно движется впереди, но, подойдя к лестнице, вдруг быстро пошел вверх. Когда я подошел к этому месту, шлось тяжело -- все-таки первый выход. Я удивился, как это Леня так быстро проскочил, но вскоре все понял. Над узким коридором, подводящим к лестнице, повисли зеленые глыбы льда, готовые обрушиться. Чувствую, что ноги у меня стали работать быстрее, несмотря на хрипы в груди. Наверху долго не мог отдышаться.
      И вот, подходя к этому месту, я заметил, что рельеф "Прохода удачи" как-то изменился за 3 дня. Трещина перед лестницей разошлась метра на 2, и стало видно, что край, на котором стою,--это крыша на ледовых подпорках. По закрепленной перильной веревке маятником пролетел до противоположной стены. Когда на жумарах вышел наверх, к лестнице, понял, что жить этой ажурной конструкции осталось дни, а может, и часы, а над ней серак, отделенный от общей ледовой массы, отливающий в трещинах прохода перламутром и зеленью. Снизу подошли молодые шерпы Пемба и Фурба. Смотрю -- молятся. Почему-то стали раздеваться, верхние куртки бросили на лед. Все-таки плохая слава у Кхумбу, Шерпы его боятся, и, видимо, не случайно. У многих экспедиций были ЧП на ледопаде. Пока принес сверху лестницу, пока бросил через трещину, подошли Миша и Валя. Солнце уже вышло из-за склона горы. Одного взгляда им было достаточно, чтобы оценить ситуацию.
      -- Мужики, надо мотать отсюда, -- говорит Мишка. Когда выскочили наверх, поняли, что этой дорогой уже не ходить. Пемба с Фурбой тоже успели проскочить. Оба трясутся. Решили, что мы с Мишкой останемся и попытаемся проложить дорогу в другом месте. Тут увидели, что группа Мысловского спускается к нам.
      Пока Эдик с Туркевичем искали новый проход, мы с Шопиным ушли снимать старый путь. Володя спускался вниз, выкручивая крючья, высвобождая лестницы. Я страховал, стоя у разломанного серака, и вдруг услышал, как лед ритмично "задышал". В самый раз было молиться. Потом понял, что это резонируют шаги Балыбердина, спускающегося на кошках к нам. Через 2 часа новый путь был проложен, и группа Мысловского ушла вниз, а мы с Мишкой -- наверх. "Занимаетесь не своим делом" -- будет потом оценка действий нашей группы. Кто прав, кто не прав? Это сейчас понятно и просто. Оглядываясь назад, видишь, как было все на самом деле и что стояло за тем или иным решением, за тем или иным распоряжением. Связь между двумя мирами, верхом и низом, шла только через радио. Скупая информация без всяких эмоций: "Поставили лагерь... Обработали пять веревок... Сделали ходку с грузом..."
      Вся информация превращается в отметки на планах и графиках нашего начальника, руководителя экспедиции Евгения Игоревича Тамма, человека, который жил раздвоенной жизнью. Физически он -- в базовом лагере, в нижнем измерении; мыслями, думами -- всегда там, наверху. И жил там он постоянно и без выходных дней, но жил своим особым миром, не похожим ни на один, потому что мир этот построен только со слов радиосвязи, где все сглаживается, где "все нормально", даже если не все нормально, но еще не сказывается на общем ходе экспедиции, и спускающиеся вниз тоже не расписывают, как там было. И только сейчас, после экспедиции, выясняются все подробности. Стоим с Шопиным на балконе гостиницы, он рассказывает:
      -- Я вернулся к палатке, чтобы переодеться, расстегнул вход... Когда я очнулся (видимо, заснул), вижу, что лежу наполовину в палатке, ноги наружу (палатка лагеря II стояла на маленьком узком скальном гребешке). Залез, снял ботинки, опять отключился. Не знаю, сколько пролежал, затем оделся и пошел наверх к ребятам.
      Да и зачем эмоции? На эмоциях эту гору не пройдешь. План, графики и работоспособные люди. Вот что нужно, а недопонимание и даже обиды--они неизбежны. Но, видимо, большие задачи делают людей большими. Никто не опустился до выяснения отношений -- тогда. Важно было отработать и выполнить, что тебе поручено. Вот показались палатки промежуточного лагеря. Впереди белая равнина Западного цирка. Идут облака, закрывая временами солнце, как будто закрывается и открывается дверца гигантской печи. То жаром обдаст, то опять холод. Подходим к оранжевому "Кемпингу"--нашему складу. Там на кислородных баллонах кипит на примусе чай.
      -- Посмотрели бы кислородчики, как мы используем баллоны,--рассуждает Сережа Бершов.--Им бы плохо стало.
      Пемба с Фурбой убегают вниз. Спешат, пока ледник еще не прогрет солнцем. Добираем по грузам то, что необходимо для верха. Надо не забыть стойки для палатки, а то почему-то у Мысловского наверху оказались не те стойки. Ох, и высказался он тогда на связи, даже его знаменитая выдержка подвела... Его можно понять. Из-за этого двойке пришлось уйти вниз из лагеря II. Собираем разбросанный груз, стаскиваем в палатку. Все-таки за шерпами нужен глаз да глаз. Чисто как дети. Принесли. Где сбросили, там и оставили. Вскрыли рационы, съели что повкуснее, остальное -- в сторону. Возмущаться и совестить бесполезно -- просто не поймут. Один выход: учитывать эту их особенность и стараться самим следить за порядком. Надо понимать, что они просто на работе. Конечно, в своих экспедициях, в своих горах мы привыкли полагаться только на самих себя, и, если есть возможность что-то еще сделать, каждый делает, не ожидая распоряжения.
      Интересна была первая встреча с шерпами. В аэропорту подвозят на тележках баулы и ящики. Рядом стоят ребята -- шерпы, которым с нами работать. Они направляются к тележкам, естественно, бросаемся и мы. Ребята смущенно и вежливо уступают нам дорогу. Получается -- мы таскаем, они смотрят. Подходит Сурский, секретарь нашего посольства:
      -- Ребята, они же специалисты своего дела. Не одна экспедиция за плечами. Сделают все не хуже вас.
      Останавливаемся. Действительно, работа у них в руках закипела. С улыбочками, шуточками бегают, кидают наши баулы. Через несколько минут машина загружена. У сирдара Пембы Норбу это 25-я экспедиция, у повара Анга Норбу -- 11-я. Кормил он французов и итальянцев, японцев и англичан. Поэтому наши пожелания по питанию схватывал на лету, много объяснять не требовалось. Но вот наша гречневая каша поставила его в тупик. Долго смотрел.
      -- Что это?
      Пытались объяснить, как варить. Приготовил, собралось много шерпов, недоверчиво попробовали. Особого удовольствия на лицах нет. Не понравилось. В вопросах питания в Непале чувствуется сильное влияние английской кухни. В ресторанах при отелях завтрак чисто английский -- овсяная каша, омлет, кофе, гренки, сливочное масло. Правда, это только в дорогих европейских отелях. По стране, где проложены туристские маршруты либо пути экспедиций, масса маленьких отелей под громкими названиями, за которыми скрывается деревянный либо каменный сарай с нарами, где можно получить ночлег за несколько рупий, на обед вареный рис (бат) с острой подливой из гороховой муки (дал), чай с молоком (дудх чиа). Все это готовится тут же на костре в медной посуде, а дым выходит прямо из-под крыши. Выше, в горах, где из-за высоты рис уже плохо готовится, некоторые используют скороварки.
      Вот и мы, сидя в кемпинге, попив чай, ждали, когда приготовится наш обед в автоклаве. Небо очистилось от облаков. Долина Безмолвия (так называют Западный цирк) -- как раскаленная сковородка. Ни ветерка. Решено было переждать эти часы и выйти в первый лагерь в 4, когда появится тень от гребня Нупцзе. Заваливаемся в высотные палатки на отдых.
      -- Опять скажут: работали не как все. Все утром пытаются проскочить, а мы вот разлеглись,-- ворчит Иванов.
      3 дня назад мы с Леней ночевали здесь вместе с шерпами, которые работали по переноске груза из 6100 в 6500 уже 10-й день подряд. Лежали, разговаривали с Лакпа Церингом. Сухощавый, средних лет, очень энергичный, подвижный. Когда однажды он пытался объяснить Туркевичу и Бершову опасность и неудобство прохода в ледопаде, то устроил целую красочную пантомиму. Мишка все веселился и подначивал:
      -- Ну, давай, давай, еще покажи, как там.
      В соседней палатке что-то рассказывал Дава Норбу. Смех не прекращался.
      -- Лакпа, ты давно ходишь в экспедиции?
      -- Это одиннадцатая и, наверное, последняя.
      -- А что так?
      -- Да родители и жена против. Говорят, хватит. Надо и о семье подумать.
      Видимо, у них все так же, как и у нас.
      -- А какая самая трудная была?
      -- Не знаю,--смеется, разводит руками. ...-- Пора собираться, хватит спать,--будит голос Бершова. Видимо, я незаметно задремал.
      И снова в путь по ровному Западному цирку. Многокилометровая дорога по плотному фирну и льду. Тропа набита кошками. Муторный 3-часовой проход. Громадный амфитеатр Эвереста--Лхоцзе--Нупцзе. Вроде и ветрам неоткуда взяться, но, врываясь сверху в этот колодец, они творят жуткие вещи. Не могу оторваться от нашего маршрута. Очень сложные стены выше 8000. Пока дошло только до 7500. А сколько сил ушло на организацию лагеря II ! He хватает веревок. 2 упаковки с ними так и не дошли до базового лагеря. Сейчас наверху группа Казбека. Обрабатывают стены выше 7500. Слышали, что они прошли сегодня 10 веревок.
      В палатке-шатре лагеря I нас встречает Хута Хергиани. Вообще-то его имя Акакий, но почему-то все зовут Хутой. Я принес ему кинопленку от нашего оператора Димы Коваленко и задание, что снимать и когда. Мы с ним устроились ночевать в маленькой высотной палатке. Завтра наша группа уходит на заброску грузов в лагерь II. А нам с Хутой задание выровнять площадки под палатки, укрепить и натянуть оттяжки -- в общем, стационарно оборудовать лагерь I на долгие времена. А на следующие 2 дня подключиться к группе. Прямо в зените, над каменной чашей вершин почти полная луна. Скоро полнолуние, а значит -непогода. Брелок-термометр на палатке показывает -12°С.
      С утра начались долгие сборы. В палатке-шатре раскиданы многочисленные распотрошенные рационы. Чай, сахар, масса упаковок хлеба -- маленьких, с ноготь, буханочек, запечатанных в целлофан. Может, в космосе они и удобны для пользования, а здесь что-то плохо идут. Круп нет. Перетрясли все пакеты, прежде чем сделали завтрак. Почему Мысловский не сказал, что продуктов мало? Могли захватить из промежуточного лагеря. Только ребята ушли, снизу подошла группа Славы Онищенко -- начала нам помогать. Стащили все разбросанные грузы в одно место, укрепили палатки. Все-таки жизнь налаживается в сравнении с первым выходом, когда не хватало карематов, ложек, кружек.
      Под вечер вернулись ребята. Первым пришел Туркевич. Было еще светло. Сел прямо перед палаткой, ноги в стороны. Сидит, поглядывает снизу вверх, балаболит. Повышенная общительность и шуточки -- это признак, что здорово "наелся". Не стал ждать остальных, что-то пожевал, одно, другое, чай подогрел себе в кружке.
      -- Мишка, в автоклаве суп, сейчас горячий чай будет.
      -- Да нет, я так, по-западному.
      Нырнул в мешок. Уже в темноте подошли Бершов и Пучков. Серега как таран--в палатку.
      -- Ну шо? Где место? Где спальник?
      Залезает Пучков. Молча ищет свои вещи, мешок.
      -- Ребята, еда готова.
      Не до того, каждый занимается собой. Через полчаса пришел Валя. Вижу в лунном свете на морене метрах в 5 от палатки сидит без движения. Вот наконец собираются все у стола. Леша Москальцов подсвечивает фонарем. Чувствуется усталость в жестах, замечаниях. Почти все кашляют, сипят.
      -- Туберкулезный санаторий пришел,--кивает Хомутов на Юру Голодова.
      Перед сном ищут таблетки от кашля. А ведь это только начало. Путь по сложности пока самый легкий, стены впереди. Завтра и я впрягусь в эту адову работу. 30 сороковок с грузом вверх, затем вниз, и на другой день опять. На другой день, отработав 10 часов, спустились на 6500. Четверка Славы Онищенко осталась ночевать в лагере II на 7350. У них задача -- попытаться пройти выше обработанного пути и поставить III лагерь. От этого дня в дневнике осталось только несколько слов: "Что-то не помню, чтобы так вырабатывался. Не хочется писать. Пришлось заниматься регулировкой обеда".
      Да, когда мы спустились в лагерь, в палатке были шерпы, примусы заняты. 10 человек лежали на спальниках и о чем-то весело рассуждали. Стропы у палатки ослабли, стенки обвисли.
      -- Ну, что лежите? Пошли ставить палатку.
      Ребята выскочили, через минуту оба шатра стояли натянутыми, как струна. Подошел Валя и попросил, чтобы я урегулировал вопрос об ужине с шерпами. Нам бы тоже надо поесть. Договариваюсь, чтобы они и на нас сварили рис. Через полчаса Церинг подает малый автоклав:
      -- Это вам.
      Потом с Церингом (он довольно прилично говорит по-английски) выяснили вопрос, кто где будет спать и кто завтра пойдет с грузами. Ночь прошла тревожно. Сильный ветер трепал палатку. Утро не принесло радости. Началась непогода. Ветер еще усилился, небо затянулось облаками, страшно высовываться из ревущей палатки, но надо идти. Вверху у ребят только 2 спальных мешка на четверых. Опять накладка. Выходим. Двигаться можно. Все не так ужасно, как казалось в палатке. Правда, я на себя надел все, что было: 2 свитера, пуховый жилет, анорак, сверху пуховую куртку, подшлемник, очки.
      Опять вверх по уже знакомому пути, по перильным веревкам, которым, кажется, не будет конца. Нет никакого желания работать. На последней стенке перед выходом к палаткам увидел спускающихся Пучкова и Иванова. Они уже идут пустые. В палатке с удивлением увидел Юру Голодова. Помахал мне рукой, -мол, заходи. Протискиваюсь в проход. Все четверо сидят в палатке.
      -- Что не пошли наверх?
      -- Уж очень дует.
      Ребята напоили чаем. Мне пора, Затягиваю капюшон, цепляюсь к перилам и вниз. 20-я веревка, 25-я... сбился со счета. Ноги не слушаются, дыхание сбивается. Кругом ничего не видно, метель метет. Как будто спуск в никуда. Радует только--завтра все, завтра вниз, свое отработали. Утром не спешим. Куда торопиться? Соберемся и пойдем. На завтрак Сергей приготовил рис с икрой.
      -- Сейчас бы точно сменил красную икру на баклажанную,--рассуждает Валя.
      -- Да нет, знаешь, и красная с рисом идет нормально. -- Пучков старательно выскребывает баночку ложкой.
      Через 3 часа сидели внизу на камешках. Конец ледопада. Скинули "сбрую", кошки. Подумал: "Вот так же вернется какая-то группа с вершины, как с тяжелой работы". Когда же это будет? Все еще не установлен лагерь III.
      -- Кажется, подходим к кульминационному моменту,-- говорит Иванов.--Начинается высота, сложность, нехватка веревок.
      Да, веревка становится проблемой. Группа Вапиева, проработав 3 дня, использовала весь запас. 3 веревки не хватило до гребня, где можно было установить лагерь. На 3 веревки потом ушло еще почти 5 дней. Веревку пришлось потом купить внизу, в Намче-Базаре, в лавке.
      До чего же большая все-таки Гора! Большая и суровая, Даже когда светит солнце, сверху передают: "Холодно, сильный ветер, давайте перенесем связь". Бороться с ней невозможно. Можно только гадать: допустит -- не допустит? Но что интересно, там, наверху, ни разу не вспомнил, что где-то тепло, уютно, сытно. Живешь только местом и настоящим временем, тем, что тебе надо сделать, и мечтаешь -- скорее бы забраться в палатку, съесть что-нибудь горячее и скорее заснуть, чтобы завтра не проспать, чтобы успели высохнуть отсыревшие за день носки и стельки, чтобы под ветром не лопнули оттяжки у палатки. И тогда все нормально. Завтра снова можно идти работать, тащить свой груз. Все просто: пристегнись к перилам и двигай ногами.
      Сейчас двигать ногами не надо. Мы наконец-то дома, в базовом лагере. А как там было -- даже вспоминать не хочется. Все-таки хорошо лежать в своем "Кемпинге" и знать, что впереди у тебя несколько дней отдыха! Где-то на 6500 один Ерванд, выше, на 7300 -- еще четверо. Как там у них дела? Хомутов плохо кашляет. Онищенко, видимо, тоже не в лучшем состоянии. На связи его нет. Информацию дает Хомутов, хотя всегда выходил на связь Слава. Наверное, завтра будут спускаться вниз. Ночью они использовали кислород. Передали, что "выпили" 2 баллона. Рановато вроде для такой высоты. На смену им выходят новые силы. Начинается 3-й круг. Завтра группа 1 выходит с заданием поставить лагерь IV. Неужели мужики дойдут? Было бы здорово! На столике догорает свеча.
      Где-то в глубоком прошлом путешествие по Непалу. Носильщики, или портеры, как их называют, убогие отели и лоджии. Шах и Дик -- два непальца, знающие русский язык, помогавшие нам в пути, зелень и бананы -- все это как будто было в прошлом сезоне. А дом, двор, почему-то называемый "дворянским гнездом", две женщины за кухонным столом, маленькая и большая, повернувшиеся на звук открывающейся двери, -- это близко в памяти, но как-то нереально, как картинки из книги или кадры из фильма, который тебе почему-то очень дорог. В кармане пуховки завалялся финик. Лениво жую. Между моим и спальником Иванова на коробке из-под вибрамов галеты, очки, открытый кулек с сухофруктами, рядом груда журналов, фотография стены Эвереста. Второй день отдыха пошел к концу. Час ночи. Экспедиция продолжала работать по плану. Шел 43-й день с момента вылета грузового рейса из Москвы и 17-й с того момента, как был вбит первый крюк в Юго-западную стену Эвереста. Было 12 апреля. После завтрака Валя сообщил:
      - Завтра выходим, будем устанавливать IV лагерь. Приготовить на выход аптеку.
      Это значит, будем пробиваться на высоту 8300. Как-то получится? Ведь ночевали мы только на 6500. Правда, выходили на 7300, но не спали там.
      Интересно, сколько нас останется после этого. В голове крутятся слова песни: "Нас уже не хватает в шеренгах по восемь". Вот и Слава Онищенко уходит вниз, в Катманду. Здесь ему оставаться нельзя. Хорошо, что успели его спустить вовремя. Когда Славу поздно вечером привели в лагерь, он с трудом передвигал ноги. Надо отдать должное его воле. Поддерживаемый с двух сторон, он все-таки шел сам. Его трудно было узнать -- так он изменился за эти дни. Всю ночь около него дежурили Свет Орловский и Дима Коваленко. Уколы, капельница. Через день Слава мог самостоятельно передвигаться, но о том, чтобы оставаться ему в базовом, не могло быть и речи.
      2 дня назад первой группой был установлен лагерь III. Это стоило двоим потери здоровья. При интенсивной работе на холоде застудился и потерял голос Николай Черный. Больное горло вынудило его спуститься вниз. Через день стало известно, что Володя Шопин тоже заболел. У него появились сильные боли в боку, и он тоже ушел вниз. Я тоже не в лучшей форме. Насморк, горло сипит. Опять возвратилась простуда. Перед ужином зашел к Свету. Вижу: в "Кемпинге" несколько человек, понюхал -- запах вполне определенный.
      -- Ну что, ребята, наливайте и мне.
      Свет взял слово:
      -- Эти символические несколько капель за тех, кто прокладывает первую тропу, за Гагарина и таких, как он. За двенадцатое апреля.
      Сергей Бершов
      Ночной визит к богине
      Мои страницы путевого дневника писались в экспедиции-- и в базовом лагере, и во время выходов и восхождения. Дома я этот дневник переписал и обработал. По поводу восхождения. Вся наша команда была подчинена одной цели--покорить Эверест. И все же у каждой группы, взошедшей на вершину, были разные условия, а от этого и разные восприятия, Я описывал Свои впечатления... С уважением
      С. Бершов
      Из письма к- редактору книги
      16.04.82. Лагерь III.
      Проснулись в 6 утра. Палатка изнутри вся в инее. Мишка начал кочегарить примус. Оттаявший иней течет за шиворот и в спальники. К 9 часам оделись и позавтракали. Так как места в палатке мало, одеваться приходится по очереди. Мы с Мишей вылезли из палатки в 9.30 и начали здесь надевать страховочные обвязки и кислородную аппаратуру. Очень сильно мерзнут руки и ноги. Когда настроили .маски и включили кислород, сразу стало теплее. Мы взяли по 2 веревки и снаряжение. Прошли 8 веревок, навешенных группой МыслОвского. Во время передвижения очень сильно запотевают солнцезащитные очки. Приходится постоянно их протирать и поправлять. К 12 часам я подошел к концу закрепленной веревки. Вернее, закреплены были Юм этой последней веревки, а остальная часть была захлестнута петлей вокруг выступа. Мы продернули эту веревку. На полке были оставлены 4 веревки. Мы рассовали их по 2 штуки себе в рюкзаки. После подъема я уже отдышался, и мы решили, что первым начну я. Поэтому мой рюкзак был облегчен примерно на 10--12 кг, а у Миши он соответственно стал тяжелее.
      Путь вначале проходил по 10-метровой вертикальной стенке. Скалы типа сланцев, заснежены. Прежде чем взяться за зацепку или Поставить ногу, приходится очищать скалу от снега. Хорошо, что день выдался относительно теплый и можно лезть в тонких хлопчатобумажных перчатках. Подачу кислорода мы поставили 1 литр в минуту. Очки так запотевают, что приходится их снимать. Пройдя 3--4 м, останавливаюсь, чтобы отдышаться. Строение скал не позволяет забивать нужное для страховки количество крючьев, мало трещин. Карабинов и крючьев тоже маловато. Лазание требует большого напряжения Скалы разрушены, и, прежде чем сделать очередной шаг, приходится тщательно опробовать каждую зацепку, каждый выступ. Чувствуется, что восхождение проходит выше 8000. Предполагаемый путь не облегчается, а становится еще более сложным. Над нами нависает 400-метровая стена. Справа и слева крутые сбросы. Так что идти можно только по этой стене.
      Пройдено 40 м. Я закрепляю веревку на 2 забитых мною крючьях, сблокировав их.
      Сняв маску, кричу Мише, что веревка закреплена и можно идти. Миша идет очень тяжело. И это понятно: вес его рюкзака больше 20 кг. Пока Миша подходит ко мне, я готовлю следующую веревку. Отдышавшись, любуюсь открывшейся с этой высоты панорамой. Напротив нашего маршрута сверкает снегом и льдом Нупцзе. Мы уже нахо
      303
      димся выше ее. Слева от Нупцзе возвышается вершина Лхоцзе--четвертая вершина мира. Хорошо виден путь, по которому в прошлом году восходила на Лхоцзе болгарская экспедиция. Причудливы склоны этой вершины. По скалам идут гигантские горизонтальные светлые полосы, как у зебры.
      А дальше на север и юг простирается панорама Гималайских гор.
      Подходит Миша, измотанный своим тяжелым рюкзаком. А я, отдохнувший, иду дальше. Пока вес рюкзака убывает только у меня. Дальше путь идет по крутым стенкам, между которыми есть полки. Пройдя первую стенку, закрепляю веревку и кричу Мише, чтобы он подходил. Мы стараемся все время быть в поле зрения друг друга. Дело в том, что маска приглушает звук и через 10--15 м уже плохо слышно, а альпинисты во время восхождения должны между собой переговариваться. И это не от скуки, а чисто технические разговоры типа: "выдай веревку", "закрепи", "выбери".
      Миша подходит ко мне и становится на страховку. А я иду дальше. Но передо мной вертикальная стенка с малым количеством зацепок. Поэтому Миша подставляет мне бедро. Я становлюсь на него ногой, затем ставлю ноги ему на плечи и выхожу вверх во внутренний угол.
      Скалы заснежены и разрушены. Внутренний угол приводит под карниз. Дальше путь идет вправо-вверх между скальной стенкой и огромным снежным надувом. Эта щель так узка, что приходится протискиваться в нее, сняв рюкзак, и я оказываюсь на узкой полке. Справа отвес в кулуар Бонингтона. Прямо вверх крутая скальная стенка. Закрепив веревку и крикнув Мише, что можно идти, я полез выше и пришел к нависающей стене. Здесь нет трещин для забивки крючьев. С трудом удалось забить один крюк и закрепить веревку еще и за выступ. Принимаю Мишу. Дальше предлагаю лезть по крутому внутреннему углу прямо вверх, но с очень трудным началом.
      Но Миша успел просмотреть путь влево по стене. Здесь тоже крутое начало. Для того чтобы сделать шаг влево, забит крюк, повешена петля-оттяжка, и, взявшись за нее, я, качнувшись маятником, переваливаюсь на зацепки. И это на высоте 8200! Мы переговариваемся через маски, как поросята. Звук глухой. А когда лезешь, клапаны маски срабатывают и издают хрюкающие звуки. Через 20 м, пройдя по неявно выраженной полочке, забиваю 2 хороших крюка и принимаю Мишу.
      Дальше прямо вверх крутой внутренний угол, который заканчивается нависаниями. Пройдя это место с напряжением, забиваю крюк, который не вызывает у меня уверенности. Но бить больше некуда, и я его оставляю. Дальше путь идет вправо-вверх.
      Снизу слышим крики Иванова и Ефимова, чтобы мы возвращались вниз. Уже 16 часов, а внизу, в III лагере, мы договорились, что к этому времени закончим обработку. (Когда мы спустились в III лагерь, ребята сказали нам, что очень удивились, когда увидели, что мы лезем как мухи по нависающей скале. Иванов сравнил это с Пти-Дрю.) Мы крикнули им, что будем работать до 17.00, и они, оставив веревки и снаряжение, начали спускаться вниз.
      Я полез дальше по полке. Через 20 м я попытался пройти на правое ребро стенки. Заклинился между двумя выступами и оказался в очень неудобном положении, из которого мне было очень трудно выбраться или вернуться обратно. Миша в это время страховал меня внизу за перегибом и не видел, каково мне. Поэтому он начал кричать, что я лазаю без страховки, мало бью крючьев. Но крюк у меня был забит, а ответить ему я не мог--были заняты руки, я держался за скалу: чтобы ответить или спросить что-либо громко, нужно было снять кислородную маску.
      Разозлившись, я все же вывернулся из этого невыгодного положения и пролез прямо вверх 10 м очень сложных и крутых скал.
      Здесь на маленькой площадочке закрепил веревку и крикнул Мише, что веревка закреплена и можно идти. А
      304
      сам, отдышавшись, полез дальше около Юм вверх по скалам 4-й категории трудности.
      Выйдя на гребень к снежнику, закрепил конец веревки. Подошел Миша. Было 17.00. В этот день мы с ним навесили 5 веревок. Большая часть пройденного пути была 5-й категории сложности. Оставили веревки и снаряжение, привязав все это к закрепленной веревке. Дальше путь просматривался вперед на 80 м до снежного гребешка.
      Спуск вниз занял 1,5 часа. Все время на тормозной восьмерке. В лагерь III пришли уже в темноте. На юго-западе сверкают зарницы. Последние лучи солнца подсвечивают полоску неба.
      Только в палатке, сняв снаряжение, чувствуем, что устали. Особенно весь день беспокоила жажда. Фляги с жидкостью мы не взяли. Очень сохнет горло. Это оттого, что большая сухость воздуха и сильное испарение при дыхании. Это видно очень хорошо, когда через клапан маски капает постоянно влага. В этот вечер Сережа Ефимов приготовил отличный ужин: вареный рис с ветчиной и острым соусом, кисель, чай. Спать я лег с кислородом и отлично отдохнул.
      17.04.82.
      ...Сегодня вперед выходит Миша. С ледорубом он проходит снежный гребешок и дальше идет по широкому внутреннему углу. Скалы заснежены, как и вчера, и ему приходится разгребать снег, прежде чем взяться или поставить ногу.
      Пройдя метров 60, он выходит на скально-снежную перемычку. Я с рюкзаком подхожу к нему. Сейчас я прекрасно понимаю, как тяжело было Мише вчера с рюкзаком. Если идти беспрерывно, то в глазах начинает темнеть. Поэтому приходится .через 10--12 м останавливаться. Я иду по веревочным перилам с самодельным зажимом, темляк которого у меня на кисти руки. Подстраховываюсь скользящим карабином. У нас в экспедиции многие пользуются зажимом жумар, но они тяжелые, и я их ни разу не использовал на восхождении.
      Я подхожу к Мишке на снежную перемычку. Справа-- раздвоенный кулуар Бонингтона, слева--гребень. Туркевич с большим напряжением проходит скальную стенку окоЛо 30 м длиной. На этом участке было два нависающих участка. Дальше он упирается в фирновый гребень. Крючья у него закончились, и мы ждем, когда их поднесет Ефимов. Подходит Сережа. Рельеф такой, что очень сложно забить крючья. Делаем страховку, и Миша идет по снежному гребню. Затем садится на него верхом, так как гребень становится острым и крутым. Пройдя 40 м, он долго закрепляет веревку--некуда бить крючья.
      Закрепив веревку, он перебрасывает ее на стенку правее снежного гребешка, и мы с Сережей подходим к нему.
      Здесь есть вариант поставить палатку, срезав фирновый гребень. Но нужна лопата, чтобы разгрести большое количество снега. Время 17.30. Подходит Иванов с грузами для лагеря IV. Решаем оставить снаряжение в щели и спускаться вниз. Без лопаты здесь не обойтись, а делать площадку ледорубами нет никакого смысла--жесткий фирновый снег. Спуск начали в 18.00. Я ушел вниз первым. Спускался без очков--солнце уже зашло, но на глазах какая-то пелена. В лагерь IV пришел в начале 8-го. Темно, на небе опять зарницы. Ребят не слышно.
      Во время спуска я поставил расход кислорода чуть меньше 1 литра в минуту, и мне его хватило почти до палатки. Утром я включил баллон, когда на монометре было 160 атмосфер. Этого кислорода хватило на 10 часов работы.
      22.04.82. Базовый лагерь.
      В экспедиции сложилась трудная ситуация: все группы, как было предусмотрено тактическим планом, совершили по 3 выхода, а лагерь V установить так и не удалось. МЫ
      возлагали надежды на группу Хомутова, надеясь, что они во время своего 3-го выхода обработают часть пути от лагеря IV в сторону Западного гребня, но они в этом выходе смогли сделать только площадку для лагеря IV, занести туда кислород и установить палатку. Затем Голодов вырвал под нагрузкой крюк на конце перильной веревки и, пролетев по склону 8 м, ушибся. На этом у них завершились обработка и 3-й выход.