В Москве на последнем этапе медицинского отбора его вдруг забраковали. Сколько было споров и пересуд! Сколько раз на всех уровнях возвращались к этому вопросу! В результате у меня сложилось твердое мнение, что это ошибка.
      Да и сам запрет был не полный и категоричный, с ясным объяснением, а что-то половинчатое и расплывчатое. Эдик поехал с нами, но мне была дана директива (уже не медиками) не выпускать выше 6000 м. Однако события требовали другого, они же подтверждали мнение об ошибочности запрета. И он не был отстранен от работы наверху. Это вызвало раздражение в Москве.
      Наконец, не выдержав, оттуда в Катманду с особыми полномочиями командировали Ильдара Азисовича Калиму-лина. Удивленный его неожиданным приездом и очередным запросом о Мысловском, я передал ему 23 апреля радиограмму:
      "...Хочу чтобы Вы четко поняли ситуацию:
      Мы всегда говорили, что основным препятствием
      может быть погода. В этом сезоне она отвратительная. До
      сих пор ежедневно идет снег, холодно, говорят даже в
      районе Тхъянгбоче еще не распустились цветы. Вам, навер
      ное, уже сказали, что в Катманду лишь несколько дней
      назад открылись горы -- месяц их там не видали. И это
      внизу, а на маршруте условия сверхтяжелые -
      заснеженность, ветер и очень сильный холод. Создается
      впечатление, что в этом году нет предмуссонного периода,
      благоприятного для восхождений, и условия близки к
      зимним. Я говорю это для того, чтобы стало ясно: ребятам
      приходится работать в тяжелейших условиях.
      Маршрут, как мы и ожидали, технически сложный
      даже для нормальных высот. Много участков высшей
      категории -- и все это в тех условиях, о которых только что
      говорилось. Убежден, что этот маршрут (если его не
      повторит кто-нибудь в следующем году, когда будут еще
      целы наши веревки) долго не пройдет ни одна группа. И
      если мы его одолеем, это будет действительно новое слово
      в высотном альпинизме.
      ...Все участники работают на пределе возможно
      стей--только так можно одолеть этот маршрут. А они,
      возможности, не у всех одинаковые. В условиях, когда
      число выходов должно быть ограниченным, чтобы люди
      выдержали до конца, на первых порах не все справлялись с
      заданиями. Группы понесли урон--сократились, а дело
      должно было двигаться неукоснительно, иначе невозможен
      успех. Должны были появиться сильные лидеры, которые
      показали бы всем, что можно работать с запланированными
      заданиями. Такими лидерами оказались сначала двое -
      Мысловский и Балыбердин. Они, когда это стало необходи
      мо, выполняли работу за четверых. Но надо было, чтобы в
      каждой группе появился лидер, способный доводить дело
      до конца. Иначе недоработка на выходе любой одной группы срывала все дело.
      Итак, когда дорог был просто каждый участник, способный работать на высоте, не говоря уже о лидерах, я должен был либо слепо, повторяю--слепо и трусливо руководствоваться директивой и снять с работы одного из выявившихся лидеров и тем самым целиком одну группу (в ней оставалось в то время только двое полностью трудоспособных), либо исходить из здравого смысла, условий на месте и интересов основной задачи (опасность для здоровья Мыс-ловского здесь такая же, как и других). Я, естественно, выбрал второй путь и менять решение не могу и не вижу оснований. Очень прошу до окончания работы не возвращаться к этому вопросу. Сейчас наступила ответственная фаза работы и надо сосредоточиться не на полемике по уже решенному делу, а на очень трудных моментах сегодняшней работы: все дается нам с огромным трудом и усилиями. И сейчас вновь я выпускаю (речь шла о последнем, четвертом, выходе) двойку Мысловский -- Балыбердин. Предвидеть заранее, что на этом этапе работы они составят основную двойку, мы, конечно, не могли. Это уже просто естественный отбор, который, как всегда, происходит в тяжелейших условиях".
      Ильдар Азисович все понял и сделал так, что больше к этому вопросу никто не возвращался. Никто, кроме, наверное, нас с Эдиком. И то подсознательно. А вот теперь, ожидая вестей сверху, я думаю, что этот пресловутый запрет висит над ним как дамоклов меч и мешает спокойно работать.
      Они вышли из базового лагеря 27 апреля с заданием обработать участок от 8250 до 8500 м и установить лагерь V, а если после этого хватит сил, выйти на штурм вершины. Оба проделали огромную работу и с чистой совестью могли сегодня утром начать спуск, но пошли вверх. И, как бы ни было им трудно все эти дни, мы с Анатолием Георгиевичем верили, что так и поступят два этих очень разных, ярких человека, которых объединяет лишь высочайшее чувство ответственности и редкое умение выкладываться -- отдавать всего себя без остатка, когда это нужно. А это бывает очень трудно делать изо дня в день, да еще когда тебя никто не видит! Когда почти все время под тобой многокилометровая пропасть. Когда ветер и стужа выдувают из тебя все живое и стремятся сбросить вниз. Когда любой неверный шаг.., но об этом не думают. Когда короткий сон -- не сон, а не приносящее отдыха забытье. Когда каждое движение (высота!) требует неимоверного напряжения. И когда к тому же никто не пожурит и ничего не скажет, если ты не выдержишь и уйдешь вниз.
      Итак, в 15.15 они начали спуск с вершины. А вскоре Володя понял, что сил у них может не хватить. У Эдика кончился кислород. Сам Балыбердин днем всегда работал без кислорода.
      Около 17 часов вновь заработала рация. Балыбердин вызвал базу. Его слушала одновременно и группа Валентина Иванова, уже поднявшаяся к этому времени в лагерь V на высоте 8500. Володя информировал, что движение происходит чрезвычайно медленно. Если дело пойдет так и дальше, то не исключена холодная ночевка. Это уже был сигнал тревоги. Холодная ночевка вконец вымотанных людей на высоте 8500 м без кислорода практически невозможное дело. Вот отрывок записи этого сеанса связи.
      Балыбердин: Я думаю, что до восемь четыреста* мы не спустимся, где-нибудь восемь пятьсот. Хотя бы вышли навстречу с кислородом, что ли, потому что исключительно медленно все. С кислородом, и если есть у вас возмож
      * Балыбердин полагал, что лагерь V находится на высоте 8400 м. По уточненным данным, лагерь V располагался ближе к высоте 8500 м.--Ред.
      260
      кость, то что-нибудь горячее, чай какой-нибудь. Как поняли?
      Иванов: Хорошо, мы сейчас что-нибудь сообразим.
      Тамм: А где вы сейчас? Как ты, Володя, оцениваешь? Сколько вы от вершины спустились?
      Балыбердин: Я оцениваю высоту восемь восемьсот.
      (За два часа они спустились, только на 50 метров! На равнине это эквивалентно примерно одному шагу в минуту.)
      Тамм: Понял, понял. Как идет Эдик? Прием.
      Балыбердин: А у него кончается кислород.
      (Трудно не оценить деликатность ответа!)
      Тамм: Ясно, ясно! Имей в виду, что мы все время на связи, но главное--с Валей, с Валей связь поддерживай!
      Разговор между базой, Балыбердиным и Ивановым продолжался еще некоторое время (уточняли наличие кислорода), потом я снова вызвал Иванова.
      Тамм: Валя, значит, двойке, двойке надо выходить. Выходить вперед. Второй, может быть, пока не двигаться, не двигаться. Запас кислорода взять на двоих--из расчета спуска двоих, и Володе тоже с кислородом. Как понял?
      Иванов: База, понял.
      Балыбердин: Мне, видимо, кислород не надо. Мне бы попить или поесть что-либо горячее, слегка так, восстановить силы. Прием.
      Тамм: Володя, это пока, а позже, позже нужен будет кислород. Принесут, сэкономишь--очень хорошо, очень хорошо будет. А немножко подпитаться нужно. Сложно будет спускаться, а если ночь холодная, совсем сложно будет. (Молчание).
      Балыбердин: Валя, в общем, решайте сами, а мы пока продолжим спуск.
      Иванов: У тебя маска есть с собой, Володя? Прием.
      Балыбердин: Нет, у меня все в палатке.
      Иванов: Ну, все ясно, ну, давайте спускайтесь.
      Тамм: Валя, информируйте нас, информируйте каждый час, а пока я жду ваше решение, жду. Прием.
      Иванов: Понятно.
      Через несколько минут Иванов вызвал базу.
      Иванов: Нам нужно у Света узнать, что у нас здесь в аптечке возбуждающее, для поддержки. Просим узнать. Выходят Бершов и Туркевич и берут рацию.
      Тамм: Понял, понял я. Сейчас даю Света Петровича.
      Иванов: Свет, Свет, вот мы берем наверх для них возбуждающее--центедрин, чтобы ночью шли. Правильно мы делаем? Прием.
      После подробной консультации связка Бершов -- Туркевич вышла вверх. В 18.00, во время штатной связи групп, они информировали нас о своем движении уже с маршрута.
      Темнело. Вскоре базу вызвал Балыбердин и узнал, что двойка движется к ним с кислородом, питанием и медикаментами. Володя беспокоился, что они могут разминуться в темноте, идя по разные стороны гребня. Из-за ветра они не услышат друг друга. Удалось связать их с Бершовым, и все затихло.
      С тех пор почти 2 часа --ни звука. Я мотаюсь по лагерю и не могу отвести глаз от далекого предвершинного гребня. Как и луна, он время от времени пропадает в жутком вихре несущихся там облаков. Очередной раз дойдя до "Кхумбулатории", собрался развернуться, когда наконец-то шипение прекратилось. Раздался голос Балыбердина. Он заметно торопился. Сразу же попросил отвечать без задержек, так как "питание сейчас сядет и связи не будет". Сообщил, что они встретились, получили горячее и кислород. Теперь могут идти вниз сами. Потом неожиданно передал, что Бершов просит разрешить их двойке подняться на вершину:
      -- Она здесь рядом.
      Промелькнуло в мыслях что-то вроде: "Тоже мне, придумали! До лагеря V уставшей двойке еще идти да идти.
      Нельзя считать, что критическое положение миновало, впереди ночь. А они вверх!"
      Пока все это прокручивалось сознанием, ответил:
      -- Нет!
      И тут раздался голос Сережи Бершова:
      -- Евгений Игоревич, почему нет? Сейчас луна светит
      и ветер стих. Мы быстро и догоним ребят...
      Действительно, почему нет? Надо подумать, но все время мешает, просто давит мысль, что связь сейчас может прекратиться... Чувствую, что кто-то, услыхав, наконец, разговор, подошел и стоит рядом. Кажется, это Кононов. Так почему же все-таки нельзя?
      Допустим, они спускаются в V лагерь, а там еще двое. 6 человек в маленькой палатке. Двое из них предельно уставшие и беспомощные. Это не отдых перед тем, как одним продолжить долгий спуск, а другим идти на штурм. А кислород! Хватит ли его? Если первая двойка, как они говорят, спустится сама, то можно успеть отдохнуть, пока вернутся с вершины Бершов и Туркевич. А там уже будет время выходить вверх Иванову и Ефимову. В палатке вновь останутся четверо. Это только варилось в голове и окончательно не созрело, когда задавал Бершову вопрос:
      А сколько у вас кислорода?
      Он ответил сразу:
      По триста атмосфер на каждого.
      Все стало на свои места--имеет смысл идти к вершине. Они получили "добро" раньше, чем прервалась связь...
      Итак, первая группа еще не вернулась в лагерь V, а вторая уже идет к вершине. Я не думал об ответственности за столь спорное решение. Анатолий Георгиевич, когда я рассказал ему о переговорах, как всегда в таких случаях, поддержал меня. Подобное единство взглядов было очень существенно для работы всей экспедиции.
      Когда двойки встретились, Эдик и Володя были предельно измученными и замерзшими. Их продвижение замедлялось не только отсутствием сил. Выходя утром на штурм, они взяли лишь самое необходимое, а поскольку погода была хорошей, оставили кошки. К вечеру пошла снежная крупа, и сухие днем скальные плиты превратились для них в ловушку--приходилось идти только с попеременной страховкой. От этого оба еще больше промерзали. И все же встреча с друзьями, кончившееся одиночество, горячее питье, которое под пуховками принесли Сережа Бершов и Михаил Туркевич, и, конечно, кислород, как посчитали все четверо, достаточно восстановили силы первой двойки. Безусловно, Сережа с Мишей казались по сравнению с ними свежими и энергичными. Разгоряченные подъемом, воодушевленные своей миссией, они стремились вверх при условии, что их помощь сейчас больше не нужна. Со своей стороны, Балыбердин и Мысловский тоже очень хотели, чтобы ребята попытались выйти на вершину. Это снимало с них (не существующий на самом деле) груз моральной ответственности: они прекрасно понимали, что для этих двоих повторный подъем сюда для выхода на вершину исключен. У Бершова и Туркевича было предусмотрено все необходимое. Покидая лагерь V, они знали, что в этом их единственный шанс выйти на вершину, хотя не исключали ситуации, при которой и мысли такой не возникает -- если нужна будет постоянная помощь и опека первой двойке. Поэтому и не просили раньше времени разрешения у Тамма.
      Теперь, получив разрешение и уточнив у Володи детали дальнейшего подъема, они устремились вверх.
      Наши первые переговоры с ними состоялись в 21.30. Примерно в 22.30 дежурные у рации и я в своей палатке слышали вызов:
      -- База, база!
      Потом еще раз. И все кончилось до утра, до плановой
      261
      связи в 8.00. Казалось, мы начали привыкать ко сну и прослушиванию рации одновременно. То, что при этом можно было назвать сном, обретало привычное содержание в те короткие периоды, когда побеждала мысль: все хорошо, просто у них питание рации село.
      Как мы узнали потом, вызов "база, база!", который мы слышали примерно в половине одиннадцатого, был безуспешной попыткой сообщить радостную весть о победе. Счастливые, стояли они на вершине. Поняв, что рация на таком морозе работать не будет, прекратили вызывать базу и попытались сфотографироваться. Пробыв на вершине 25 минут, Бершов и Туркевич начали спускаться. Очень скоро они неожиданно для себя догнали Володю и Эдика. Те практически не сдвинулись с места. Надо было организовать их спуск. В таком состоянии да еще без кошек они не могли сделать этого самостоятельно. Помощь, оказанная им двумя часами ранее, не дала желаемого результата.
      Началось медленное, изнурительное движение. По маршруту спуска между Мишей и Сережей растягивалась перильная веревка--45 м. Пристегнувшись к веревке и придерживаясь за нее, вниз уходили Эдик и Володя. Потом опять работала вторая двойка, опять на очередном участке спуска натягивались перила, и все повторялось вновь. И так много часов кряду.
      Истекали сутки с тех пор, как первая двойка покинула лагерь V. Оба были уже почти в невменяемом состоянии.
      Около 6 часов утра 5 мая они наконец добрались до палатки. Позже Балыбердин записал в своем дневнике, что так близко к концу он еще никогда не был. Друзья помогли ему влезть в палатку, когда силы, казалось, покинули его.
      И вновь возникает вопрос: где же предел человеческих возможностей? Всего через несколько часов все четверо продолжили спуск, и еще 2 дня двигались они до лагеря I на отметке 6500 м. Очень скоро Володя восстановился настолько, что никакая помощь ему уже не требовалась. Для Эдика же эти 2 длинных дня продолжали быть днями испытания духа и воли. Руки были поморожены. Кончики пальцев почернели, местами лопнула кожа. Они болели сами по себе, не говоря о мучениях, вызываемых рукавицами. А надо было спускаться по сложным и крутым скалам, пользуясь непрерывной цепочкой веревочных перил. 4 км веревок, на каждые 50 м минимум по 3 крюка, то есть минимум 3 раза надо этими руками отстегнуть и вновь пристегнуть страховочный карабин. Все 4 км надо крепко держаться этими руками за веревку и жумар. Все 4 км--2 дня--надо терпеть и терпеть. Никто не мог ему в этом помочь, никто не мог за него (этого он не хотел допустить) перестегиваться и держаться. Только эти его пальцы. Только эта его воля.
      Во всем же остальном ему непрерывно помогали два ангела-хранителя--Сережа Бершов и Михаил Туркевич. И, конечно, Володя Балыбердин.
      Когда Эдик спускался в очередной лагерь, он не мог уже ничего делать сам. Ни разуться, ни переодеться, ни поесть, ни залезть в спальный мешок. Он становился капризным, как ребенок. Но это никого не выводило из равновесия--дневной работой он заслуживал большего снисхождения.
      Теперь об ангелах-хранителях или, точнее, спасителях. Оба достойны высшей похвалы. Их выдающиеся способности скалолазов были хорошо известны и раньше. Здесь же, действуя все эти дни просто замечательно, они продемонстрировали, что являются и исключительно сильными альпинистами. В Сереже, спокойном, мягком и в то же время решительном человеке, никогда не теряющем чувство собственного достоинства, можно было заранее увидеть все те качества большого человека и альпиниста, которые так ярко проявились на Эвересте.
      А вот Миша приятно удивил. Я не относил его к числу сильных альпинистов. Компанейский, веселый парень--это
      262
      да. Но бывает несдержан, не всегда контролирует себя. Таким он мне представлялся. И это подтверждалось вначале, когда ему тяжелее многих давалось врабатывание. Уставая, он готов был раздувать, и казалось с удовольствием, досадные для нас неурядицы, встречавшиеся на начальном этапе. Вместо спокойного анализа и поиска путей исправления ошибок готов был винить всех и каждого. А тут, в решительный период, когда надо было зажать себя и действовать, действовать и действовать несмотря ни на что, он сработал отлично во всех отношениях. Молодец!
      Но вернемся в базовый лагерь. Мы покинули его в ночь на 5 мая. Когда сон отступал под напором тревожных мыслей, вспоминались события этого дня. Начался он со скоротечного, но тревожного происшествия.
      Рано утром мы проводили на восхождение Лешу Моо кальцова и Юру Голодова. Это первая связка последней группы восходителей. Назавтра должны были уйти их напарники Валерий Хомутов и Владимир Пучков. Остальные двойки уже в пути. Завтра весь спортивный состав образует непрерывную цепочку групп, движущихся к вершине и подстраховывающих друг друга...
      Незадолго до утренней связи, во время которой проводился опрос групп, меня вызвал Голодов. Прошло менее 2 часов после расставания. Такие группы обычно не включались в опрос до 14-часовой связи. Мы решили, что он хочет дать информацию о состоянии дороги через ледопад. Наверное, нужны ремонтные работы.
      Вот что последовало за этим:
      Голодов: Евгений Игоревич, значит, здесь, при выходе на плато пять пятьсот метров, там, где был завал, были большие трещины и вновь была поставлена лестница, Леша упал с лестницы в трещину. Подвернул ногу. Я сейчас его вытащил, он наверху. В общем, все нормально. Он не так сильно подвернул ногу. Вероятнее всего, мне сейчас надо с ним спускаться. Как поняли меня? (А ты волнуешься, сильно волнуешься: выход на плато-- это 5700, а не 5500!)
      Тамм: Понял тебя. Навстречу выслать людей? Людей выслать?
      Голодов просил прислать Трощиненко и врача Орловского; сказал, что Леша Москальцов из трещины вылез практически сам--"я его только подтягивал". Упал Леша потому, что вырвались перила--перемерз и сломался фирновый крюк. Условились о дальнейшей связи. Юра стремился говорить один на один, когда общий опрос групп закончится. Это настораживало. Наверх вышли Трощиненко и Пучков. Готовились Орловский и Хомутов.
      После того как окончился опрос и мы узнали, что Мысловский и Балыбердин идут к вершине, состоялся второй разговор:
      Голодов: Ну, ситуация, значит, несколько хуже, чем я ожидал. У него сильное кровотечение из носа. Я ему поставил холод на нос. Просто все время капает. Ну, и с ногой, значит, сложнее. Вероятнее всего, подвернул в лодыжке. Там, где ровно,--наступает, а где какие-то градусы--уклоны, там хуже.
      Тамм: Хорошо, сейчас к вам выйдут, выходят. Как ты думаешь, нужно что-нибудь, чтобы нести его или нет?
      Договорились, что наверх поднимутся 4 человека и там, где необходимо, будут транспортировать Лешу на спинах. Чтобы Орловский--наш врач--точнее представлял ситуацию, я попросил Юру описать состояние пострадавшего.
      Голодов: Свет Петрович, общая картина, значит, такова. Вообще-то я не прощупывал, мне это и не надо делать, но у него, наверное, подвернута лодыжка. Это раз. И второе, он очень здорово ударился переносицей. Вероятнее всего, разбита переносица. Идет сильное кровотечение. Я сделал два тампона, но это не помогло. Сейчас сделал холод. Думаю минут десять подержать холод. Как меня понял?
      Свет Петрович дал необходимые указания, велел уложить Лешу поудобнее, укрыть, не двигаться до его прихода. И ушел в ледопад.
      Позже уже он сам сообщил, что у Леши, по-видимому, сотрясение мозга и его надо нести на носилках. На ледопад ушли все, кроме кухонных работников, офицеров связи и радиста. Я тоже был прикован к радиостанции: все на маршруте и на транспортировке пострадавшего, и в любой момент могла возникнуть необходимость скорректировать действия групп.
      В районе полудня Лешу принесли и уложили в палатке'.
      Вид у него был страшный. Переносица, весь левый глаз и часть лба--сплошная фиолетово-черная гематома. В единственном открытом глазу--неимоверная тоска. Встречаться с ним взглядом--мучительно.
      Страдал он не от боли. Так нелепо, по какой-то оплошности рухнула великая мечта. Рухнула, когда кончились изнурительные выходы на обработку маршрута и когда было столько сил и уверенности в себе... С каким воодушевлением и задором выходил он утром из лагеря! И вот все. И ничего уже невозможно изменить.
      Время от времени слезы текли у него из правого глаза. Какими же они должны быть горькими!
      Утешение, что главное--это жизнь, которую он сегодня по счастливой случайности сохранил, пролетев 15 метров, было для него непонятным. Кто думает об этом, когда жизнь уже сохранена? А Вершины, Вершины-то не будет!
      Начальный диагноз подтвердился: сотрясение мозга, все остальное--пустяки. Транспортировки в Катманду не требовалось. В таком состоянии главное--длительный покой. Хомутов получил команду готовиться, как и предусматривалось, утром выходить на восхождение, но уже в тройке он, Пучков и Голодов. Цепь атакующих должна сомкнуть
      ряды...
      С того момента, как Свет разрешил общаться с Лешей, и до последнего дня существования лагеря его палатка стала наиболее посещаемой. Лешу не оставляли одного. К нему сразу же приходили все спускавшиеся сверху. К нему несли все новости. Это было самостийно и естественно: Леша, наш Леша оказался в такой беде. Всем хотелось отдать ему часть своей Вершины, своей радости, которая была бы невозможной без его труда и лишений.
      Вот таким необычным и тревожным было начало первого из шести дней. А конца у него не было, он слился для нас с началом следующего.
      Утром Бершов вышел на связь, но слышимость была отвратительной. Пришлось Эрику Ильинскому из лагеря II вести ретрансляцию.
      Ильинский: База! Значит, Туркевич и Бершов вчера совершили восхождение. Балыбердин и Мысловский в тяжелом состоянии спускаются вниз. Надо, чтобы третий лагерь был свободен.
      Таим: Второй, второй (имеется в виду 2-й лагерь), спроси, пожалуйста, нужно выслать отсюда врача или достаточно, что там будете вы?
      Ильинский: Нужна консультация врача.
      Около часа длилась консультация, и все это время переговоры велись через Эрика. Стоило ему во время длительного диалога упустить какую-нибудь деталь, тут же вклинивался кто-то из участников других групп и вносил уточнения.
      Свет Петрович преобразился. Куда делась его внешняя беспечность! Скрупулезно и спокойно требовал он повторять указания, а они были четкими и конкретными. Растолковывались детали, но ничего лишнего.
      1 По уточненным данным, Москальцов был доставлен в лагерь около 16 часов,-Ред.
      Мы привыкли к Свету--балагуру и острослову. Он неистощим на шутки. Одного из наших шерпов, работника кухни, мучил больной зуб. Свет его удалил (для пациента это было первое в жизни знакомство с врачом) и сказал, чтобы отныне тот за столом подавал блюда сначала ему, Свет Петровичу, а уже потом--начальнику, иначе больной зуб будет вставлен обратно. Это привело беднягу в страшное смятение: богатый опыт предыдущих экспедиций приучил его к строгой субординации.
      Многие участники просили помочь избавиться от кашля. Сильный и сухой до крови, он мучал почти всех. Свет понимал, что ничего кардинального сделать невозможно-- наверху морозный воздух и глубокое учащенное дыхание ртом. Когда просьбы становились настойчивыми, он предлагал принять слабительное--"будете бояться кашлять".
      Но как только дело принимало серьезный оборот, Свет Петрович проявлял твердость. Чувствовалось, что дело берет в руки человек, обладающий большим профессиональным опытом и мастерством.
      Ильинский уже заканчивал ретрансляцию, когда выяснилось, что связь с лагерем V прекратилась, и мы не знали, слышал ли Бершов последние указания Орловского. Попросили Валиева вызвать лагерь V. Молчание. Даже Иванов с Западного гребня пытался помочь, но V молчал. Тогда Валиеву и Хрищатому было дано указание взять необходимые медикаменты, кислород и подыматься двойкой в лагерь IV, не дожидаясь Ильинского и Чепчева.
      Валера Хрищатый считался у нас опытным лекарем (он выполнял эту обязанность в своей постоянной группе алмаатинцев), хотелось, чтобы он оценил состояние ребят. При этом, правда, сохранялся дневной разрыв между двойками группы Ильинского.
      Теперь, чтобы соединиться с товарищами, Хрищатый и Валиев должны будут ждать их в верхних лагерях и тратить драгоценный кислород.
      Закончив переговоры с Валиевым, вызвал Иванова. Валя сообщил, что они вышли из лагеря V между 5 и 6 часами утра. Движутся уже по Западному гребню. Продолжая связь, вновь прошу ответить лагерь II. Тамм: Эрик, как у тебя твои подопечные (шерпы)? Идут наверх?
      Ильинский: Ну, мы сейчас позавтракали. Собираемся идти. Но я теперь не знаю, как быть нам-то? В свете освобождения третьего лагеря.
      Тамм: Вам подниматься в третий как предполагали. С полной загрузкой. Обязательно возьми запасное питание к рации. Вопрос, как быть с третьим лагерем, решим, когда будет ясно, как вы поднимаетесь и как будут развиваться события. Как понял?
      Ильинский: Понял Вас, понял. А как это предположительно? То есть, что мы поднимемся и назад вернемся?
      Тамм: Может быть и так, но, вероятнее, вы двое останетесь. В третьем лагере можно и вшестером расположиться. Шерпы уйдут (если вообще дойдут), вы двое останетесь и еще четверо спустятся. Вшестером третий лагерь примет людей.
      Ильинский: А Казбек как?
      Эрик хотел понять: соединится их группа сегодня или нет?
      Тамм: Казбек останется в четвертом. Важно было сохранить между двойками наверху минимальный интервал, чтобы подстраховка была действенной. Теперь оставалось ждать сведений от двойки Иванова. Эта двойка не вызывала сейчас опасений. Валя и Сергей Ефимов--надежные, опытные альпинисты, побывавшие в горах во многих переделках. Правда, здесь во время первых выходов я ожидал от них большего. Сережа задержался с караваном, пришел в базовый лагерь позже других (вместе с Е. Ильинским), немного переболел, и его трудности были понятны. А почему медленнее, чем хотелось, входил во
      вкус Валя -- не ясно. Ему бы чуть побольше физической силы, чуть побольше азарта!
      Но теперь оба после хорошего отдыха внизу работают нормально, как и подобает корифеям.
      Валя человек обстоятельный и колючий. Ко всему подходит серьезно, его действия обдуманны и выверенны. Вероятность сбоя в его работе мала. Сережа не менее обстоятелен. Привык готовить восхождения своими руками, каких бы мелочей это ни касалось. В его внешности--худой и рыжеволосый -- несмотря на несомненную привлекательность, нет ничего говорящего о мужестве, силе и воле этого человека.
      Но без этих качеств невозможно быть руководителем на таких маршрутах, которые пройдены им в наших горах. Наиболее характерная его черта--изобретательность, стремление к созиданию нового.
      В 13 часов 20 минут они были на вершине и вызвали базу.
      Тамм: Валя, Валя, как слышишь?
      Иванов: Отлично.
      Тамм: Поздравляю вас, поздравляю. Сколько у тебя кислорода осталось?
      Иванов: По целому баллону.
      Тамм: Когда думаете начать спуск?
      Иванов: Отснимем панораму и пойдем. Мы вышли на вершину минут пять-десять назад, в тринадцать двадцать. Из лагеря вышли поздно. Шли медленно, медленно шли. У нас, у обоих, все время развязывались кошки, поэтому шли медленно. Как поняли?
      Тамм: Понял тебя, понял, Валя. Больше не задерживаю. Жду вас коротко на связи в два и обязательно в восемнадцать ноль-ноль...
      День кончался. Все группы заняли свои места: Иванов-- Ефимов в лагере V; Валиев -- Хрищатый -- в IV; Мыс-ловский -- Балыбердин, Бершов -- Туркевич и Ильинский -- Чепчев -- в III; тройка Хоиутова--в I. Завтра рано утром все снова должно прийти в движение.
      ...6 мая выдалось спокойным (это не относится к погоде). Первая четверка восходителей и Валя Иванов спустились ночевать на ледник, в лагерь I. Сережа Ефимов остался во II с поднявшейся сюда группой Хомутова. Сережа не хотел быстро терять высоту--привыкал к большим давлениям (это на семи-то тысячах!). Казбек и Валера Хрищатый вышли на старт -- в лагерь V. Ждать свою вторую двойку им теперь не имело смысла: ни в IV, ни в V лагерях тратить для этого кислород нельзя. Назавтра они готовились к штурму.
      Немного настораживала только двойка Ерванд Ильинский-- Сережа Чепчев. Сегодня они поздно ушли наверх из лагеря III. Очень поздно.
      Некоторую задержку можно объяснить большой толчеей в 2-х не очень удобно поставленных палатках, там ночевало сразу 6 человек. Высота 7850 м, а надо и завтрак приготовить, и надеть все доспехи, и сложиться. Да к тому же ты все время привязан коротким репшнуром к общей страховочной веревке.
      Из этой двойки первым вверх ушел Эрик Ильинский. В 14 часов он сообщил, что остановился и ждет Чепчева:
      -- Я где-то на шестой веревке, но меня беспокоит, что
      я не вижу Сережи сзади меня. Мы договорились, что он
      выйдет попозже--на полчаса, на час. Я иду уже два с
      половиной часа, и разрыв уже большой.
      Потом Эрик сказал, что чуть раньше разминулся с Ивановым и Ефимовым, которые ушли вниз, в лагерь III. Я сразу же начал их вызывать.