Всю жизнь он сам пробивался, без избытка ласки и сантиментов, он и рассчитывал главным образом на себя. Это качество, может быть, неплохое само по себе, не привлекает в человеке, если с ним предстоит не просто работать, но и жить. Раз ты ни на кого не рассчитываешь, то можно допустить, что и на тебя нечего особенно рассчитывать. События опровергнут мою сентенцию, но Трощиненко, ленинградец, как и Балыбердин, скажет мне, что Володя необыкновенно силен и подготовлен, вероятно, лучше всех в команде, но, выбирая себе напарника в связку, он не назвал бы его первым...
      Мысловский благополучно преодолел без кислорода путь до лагеря IV, вполз в палатку и лег совершенно обессиленный и расстроенный событиями дня. Он был, по-видимому, столь обескуражен случившимся, что даже не мог разжечь по приходе примус, чтобы вскипятить чай. Впрочем и руки, прихваченные морозом, болели.
      Балыбердин навесил четыре веревки и, часов в восемь вечера вернувшись в палатку, принялся готовить ужин. Они посчитали кислород и'снаряжение. Ситуация была сложной. С рюкзаком ушло много совершенно необходимых для дела вещей. Иванов, связавшись с Балыбердиным, спросил, что им необходимо для работы и восхождения, с тем чтобы Бершов завтра им поднес. .Они считали долго.:.
      Ночью Балыбердин, который работал днем все время без кислорода, спал с кислородом. Мысловский коротал ночь без живительного газа, поскольку все его кислородное оборудование вместе с рюкзаком кануло в бездну.
      Утром 2 мая рукастый Балыбердин соорудил из мешка от палатки рюкзак Мысловскому, отдал свой редуктор и маску--силы были восстановлены, и они, захватив по три веревки, вышли на дальнейшую обработку маршрута. У Эдика на руках появились волдыри--видимо, во время истории с рюкзаком он приморозил руки.
      Кстати, ему показалось, что рюкзак упал недалеко--можно попробовать его достать. Иванов обещал посмотреть.
      В этот день группа Иванова должна была сделать плановую заброску в лагерь 8250 и вернуться на 7800. Они вышли, неся шесть баллонов кислорода для двойки, маску, редуктор, кошки, веревки, продукты. Кроме этого они захватили еще и себе кислород на дальнейшие выходы. Рюкзак, который потерял Мысловский, найти не удалось. Далеко внизу они увидели лишь моток веревки, но веревка у них была, и лезть за ней далеко не имело смысла.
      53
      Сережа Бершов, уйдя первым, проскочил лагерь IV и в два часа дня поднялся к шестой веревке над лагерем IV, где на сложном участке работали в этот момент Балыбердин с Мысловским, и оставил там три баллона кислорода.
      Группа Иванова в полном составе вернулась на ночлег в лагерь III, а Бапыбердин с Мысловским опять возвратились в лагерь IV, и опять очень поздно. За день они провесили еще шесть веревок и вышли к месту, которое им показалось приемлемым для лагеря V, хотя до Западного гребня Эвереста еще оставалось веревки две. Этот день, второй день на высоте 8250, они прожили без особенных приключений, если не считать камня, упавшего на голову Бапыбердину. Володя приготовил ужин, и они легли спать, очень, впрочем, поздно. Работа выматывала их, они запаздывали с выходами, дорабатывая уже в темноте.
      В этот же день--2 мая -- базовый лагерь проводил на штурм Валиева и Хрищатого, на следующий день--Ильинского с Чепчевым.
      3 мая Балыбердин с Мысловским вышли из лагеря IV в час дня. Перед выходом Балыбердин попросил по рации:
      -- Я очень прошу не делать шестичасовую связь. Мне обидно распаковывать рюкзак, это целая история... Я не могу сказать, когда мы придем на... место. Но... трудно держать камеру на... то есть не камеру, а это самое, рацию на приеме... Собирались сегодня очень долго. Очень много вещей. Я никак не мог их распихать по рюкзаку, потому что у Эдика же рюкзака нет. Пришлось мне все вещи объемные взять себе. Вот Эдик пошел только с кислородным оборудованием и все. Прием.
      Я не правил запись, чтобы было понятно, что и просто разговор на такой высоте -- дело не легкое.
      Мысловский шел с баллоном кислорода. Кроме этого баллона в "вещмешок" вошла палатка для установки лагеря (о которой Бэл забыл сказать на связи). У шестой веревки он должен был подобрать кислород, оставленный Бершовым,--три баллона. Балыбердин нес все остальное: спальные мешки, примус, бензин, еду, "кузню" и пару веревок--на тот случай, если после провешенной десятой веревки найдется место получше, чем они уже отыскали, поскольку до Западного гребня они не дошли. Рюкзак Балыбердина весил примерно семнадцать килограммов, и на шее еще висела камера, которая не уместилась в рюкзак.
      Мысловский не предложил Бапыбердину помочь, взяв часть его груза до шестой веревки, где Эдик должен был догрузиться кислородом. Бапыбердин не попросил об этом Мысловского. Этот безмолвный диалог был вполне в духе складывавшихся отношений. Возможно, каждый жалел о том, что не сказал. А может быть, Мысловский просто считал, что все законно... Раз у Володи рюкзак, ему и нести его. Балыбердин и нес, но про себя отметил: "Я смолчал, но отношения наши стали еще напряженнее".
      Можно предполагать, что поведение Мысловского всегда было по отношению к Балыбердину несколько без коррективов на его самолюбие. Но раньше, но тогда, дня три назад, Володя еще не
      54
      осознал свою роль в тандеме. Теперь, оценивая трезво объем и качество работы, он требовал (молча) развития отношений, признания и паритетности.
      Для Эдика паритет был бы убыточным, ибо, став на этот путь, он должен был бы (кто знает?) вскорости признать и лидерство Балыбердина...
      Итак, двойка Балыбердин --Мысловский (Балыбердин шел первым без кислорода) в тринадцать часов 3 мая вышла устанавливать последний перед вершиной штурмовой лагерь.
      По плану группа Иванова 3 мая должна была провести день в лагере III. Позже возник вариант, при котором она подн-имается вслед за двойкой, едва Балыбердин с Мысловским покинут четвертый лагерь, а там будут смотреть по ситуации. Сэкономленный день--это много на Эвересте. К тому же четверка будет ближе к штурмовой двойке. Мало ли что...
      Тамм и Овчинников поддержали идею, и четверка отправилась на 8250.
      К шести часам вечера 3 мая Балыбердин и Мысловский вышли к окончанию проложенных ими перил. Мысловский решил посмотреть, нет ли более подходящего места для палатки. Нет, не оказалось. Балыбердин на вечерней связи сообщил Тамму, что темнеет и идти дальше нет смысла.
      -- Надо ставить вам лагерь,-- сказал Тамм.-
      Дальше не идите сегодня.
      Балыбердин увидел внизу палатку четвертого лагеря и попросил Иванова выглянуть и скорректировать по рации снизу, где им лучше ставить палатку. Выглянул Туркевич:
      -- Я вижу кого-то возле облаков. Это ты или
      нет, Володя?
      Так они стояли у самой почти вершины и переговаривались. Потом Балыбердин с Мысловским установили палатку и забрались в нее. Это приятное событие было омрачено тем, что Эдик упустил в пропасть полный баллон с кислородом. Потеря существенная в их ситуации.
      К этому моменту они уже очень устали -- наступала третья ночь на высоте выше 8000, первая на 8500 и последняя перед штурмом. Они замерзли, долго не могли разжечь примус, хотя старались. Все движения были замедленными, и каждая мелочь требовала огромных усилий. Разжечь примус, растопить воду, расшнуровать ботинки... Правда, Мысловский влез в спальник не снимая ботинок. Опыт прошлых восхождений подсказывал, что так лучше сохранить тепло, кроме того, на надевание ботинок уходит слишком много дорогого утреннего времени. Балыбердин, вопреки рекомендациям, ботинки снял, потому что у него стали неметь пальцы. Сняв ботинки, он забыл от усталости положить их в спальный мешок... У Эдика болели подмороженные руки, он постанывал, но не жаловался и ничего не говорил.
      Улеглись они часам к двум ночи. Оба спали с кислородом. Накануне Иванов по радиосвязи пытался выяснить у Балыбердина, куда двойка будет спускаться после восхождения -- в пятый лагерь или сразу в четвертый. Откуда мог знать Балыбердин,
      что их ждет? Нет, они не знают, где будут ночевать после вершины, если дойдут до нее...
      Иванов с товарищами в этот вечер, расположившись в четвертом лагере, готовили вкусную еду-- рис с ветчиной и луком, открыли банку маринованных огурчиков, компот варили, беседовали. По их рассказам, обстановка была в команде вполне симпатичная, хотя все четверо люди острые. Они избрали такую манеру поведения в своем кругу: говорить правду, открыто обсуждать все проблемы и стараться выяснить все взаимные претензии до конца, чтобы они не мучали потом, когда ложишься спать и вспоминаешь по десять раз ситуацию, где тебе достаточно было сказать одно слово, чтобы избавиться от необходимости внутренне осуждать себя за то, что не проявил твердости, или оправдываться, ласково называя свой конформизм терпимостью. ("Завидую",--написал в этом месте на полях рукописи Балыбердин).
      В этой самой атмосфере они приняли решение всем четверым подниматься в лагерь V, как только Балыбердин с Мысловским уйдут к вершине.
      В чем тут была сложность? В палатке на 8500 могли с горем пополам разместиться четыре человека. Если штурмовая двойка вернется с вершины в пятый лагерь и не пойдет вниз сразу, то двум альпинистам ивановской четверки места для ночлега не останется и им придется уйти на 8250. Конечно, лучше быть ближе к вершине и ближе к двойке. Правда, при этом плане Бершову с Туркеви-чем, возможно, придется сделать лишнюю ходку вниз-вверх, но они согласны. И у них не возникал вопрос, почему именно они. Потому что они молоды, сильны, великолепно чувствуют себя на скалах. Они большую часть времени работали лидирующей двойкой. Решение было обсуждено квартетом и принято четырьмя голосами.
      Утром следующего дня они выйдут на связь с Овчинниковым, который посоветует им подняться в лагерь V, и они ответят, что сами так решили и выйдут с согласия Тамма в предвершинный лагерь, покинутый Балыбердиным и Мысловским. Таким образом, говорим мы, как обычно говорят подводя итоги, группа Иванова, проявив инициативу, поддержанную руководством экспедиции, в день восхождения окажется в лагере V, хотя по плану должна была сидеть ниже. Этот переход в предвершинный лагерь заметно приблизил четверку к цели, сократив им время пребывания на высоте, и сыграл важную роль во всей героической нашей эпопее.
      ...Итак, ночь перед штурмом, перед первым штурмом советскими альпинистами высочайшей точки планеты. Столько усилий было предпринято ради грядущего дня! Два человека в крохотной палатке на высоте 8500 метров пережидают ночь.
      Балыбердин боялся проспать. Заснул в два, проснулся в три. Он понимал, что беспокоиться о том, чтобы не пропустить время выхода; должен он. Мысловский спал и спал крепко. Володя начал его будить сразу же, как только проснулся сам. Сначала спокойно расталкивал, уговаривал, но к пяти часам дошел до крика. Эдик поднялся и начал готовиться к выходу. Балыбердин починил примус, приготовил
      чай и стал надевать задубевшие за ночь ботинки с утеплителями.
      Они вышли из палатки в шесть часов пятнадцать минут утра. Балыбердин--без кислорода, с рюкзаком, в котором были крючья, карабины, кошки, камера; сразу за ним--Мысловский с двумя баллонами кислорода.
      Никто пока не знал; когда они вышли и в каком состоянии. Шли они довольно Медленно. Мысловско-му, экономя кислород, поставили расход один литр в минуту, и шел он тяжело.
      Было очень холодно. Солнце, скрытое облаками, не грело, спасибо, что светило. Пока они шли две веревки (метров, значит, девяносто) по "нашему" гребню к Западному, ведущему к вершине, ветер не особенно мучал, но когда бышли на Западный гребень, на северную его сторону, страшный холод пронял их. Видимо, они были слишком сосредоточены на самом процессе ходьбы, потому что не оставили отметку, в каком месте сворачивать при возвращении с Западного гребня на "наш", где палатка, чтобы не проскочить ее. Впрочем, возможно, они считали, что найдут дорогу домой и так, поскольку предполагали вернуться в пятый лагерь засветло. ;
      С первых шагов оказалось, что путь к вершине сложнее, чем предполагалось. Тогда, вечность назад, все считали, что путь от лагеря V до вершины много легче того, что преодолели до лагеря V, чуть не пешая ходьба, а оказалось, что надо лазать, и лазанье это не везде простое.
      Скорость движения двойки была невысока. С таким темпом они могли оказаться у цели слишком поздно. Балыбердин, шедший первым в связке, увеличил расход кислорода Мысловскому до двух литров в минуту, и Эдик сразу ожил. Теперь они пошли быстрее.
      В восемь утра экспедиция узнала, что двойка на пути к вершине. С этой минуты рация базового лагеря была постоянно на приеме. Они шли и шли, и с каждым шагом идти становилось труднее.
      Перед началом экспедиции всех интересовало, каков рельеф и сколь сложен финальный участок пути к вершине по Западному гребню. Эти триста последних метров были впервые пройдены югославскими альпинистами в 1979 году, когда они совершали восхождение по Западному гребню. По описаниям конечная часть маршрута была лишь в двух местах bull; осложнена скалами третьей и пятой категорий трудности. Но описание--описанием, а живая Гора--это живая Гора, и на всякий случай Володя до самой почти вершины тащил молоток и крючья и прокладывал маршрут скрупулезно (насколько это ему позволяло состояние), отсекая сомнительные варианты, а надо было быстрей, быстрей...
      Вот уже у Эдика кончился первый баллон кислорода, начинался последний, а до цели они не дошли. Чтобы сэкономить кислород, уменьшили Мысловскому расход вновь до одного литра в минуту. Он пошел медленней, но уже не тормозил Балыберди-на, который сам невероятно устал...
      Они шли. Они не знали, сколько времени идут и до какой высоты добрались, но чувствовали, что
      55
      дело затягивается. Бесконечная работа на Горе отвлекала настолько, что они не замечали изменения своего самочувствия. Они вымотались вконец, не понимая этого.
      В четырнадцать часов пятнадцать минут Балыбердин вышел на связь. Он сказал, что они все идут и конца этому нет, и сил нет тоже, ни физических, ни моральных, каждый взлет, каждый пупырь принимают за вершину, а ее все нет и нет, и когда все это кончится--он не знает.
      В базовом лагере все сидели в это время в кают-компании. Тамм пытался ободрить Балыберди-на и просил его чаще выходить на связь.
      Переговоры эти слышал Иванов, который, замыкая четверку, подходил к пятому, предвершинному, лагерю, где его уже ждали товарищи.
      В этот же день Валиев с Хрищатым окажутся в третьем лагере, а Ильинский с Чепчевым--во втором.
      Вероятно, трудно уследить за всеми перемещениями и высотами, но все-таки необходимо. Что делать, если в нашей пьесе много действующих лиц. .Такой сюжет не осилить меньшим количеством героев.
      Но вернемся к действующим лицам, которые первыми вышли на сцену и теперь медленно, но неудержимо приближаются к вершине.
      И вдруг шедший первым Балыбердин понял, что дальше идти некуда.
      ...Мы сидим на солнышке, на зеленой лужайке в двух часах хода от Луклы. Почти все альпинисты ушли, только мы с Володей греемся, разговаривая, да из-за валуна выглядывает кучерявая, словно завитая, голова Валентина Иванова. Балыбердин не спешит, он ходит быстро--сможет догнать, я не спешу потому, что хожу медленно, и догнать не смогу.
      Балыбердин, вспоминая свой выход на вершину, рассказывает мне:
      Шли мы восемь часов до вершины, в конце
      концов выползли туда. Смотрю: туда спуск, сюда
      спуск, здесь Непал, здесь Тибет. Облака к этому
      времени поднялись очень, сильно перекрыли Тибет.
      Чо-Ойю не видно, Макалу не видно. Только Лхоцзе
      сквозь облака тяжело так чернеет. В общем, почти
      ничего не видно вокруг. Я вышел на самую макушку
      и увидел метрах в трех дальше железку белого
      металла. Тряпки к ней цветные, выгоревшие привя
      заны... Ну, думаю, наконец-то. Достал рацию и
      связался с Таммом:
      Во все стороны путь только вниз. Что будем
      делать?
      Это был великий момент в жизни Тамма.
      Балыбердин утверждает, что, не оценив юмора, довольно тонкого (учитывая состояние Володи и наличие всего одной трети кислорода в воздухе по отношению к уровню моря), Тамм деловым тоном спросил, где Эдик, попросил снять панораму и описать вершину для офицеров связи...
      -- Какое сегодня число,--спросил Балыбер
      дин,--и который час?
      56
      -- Четвертое мая, четырнадцать тридцать
      пять,--сказал Тамм.
      И тут кто-то сообразил крикнуть:
      -- Поздравляем от имени хоздвора!
      У Балыбердина создалось впечатление, что Тамм сух и педантичен. А он просто не мог говорить--его душили слезы. Тем не менее он утверждает, что поздравил ребят с вершиной... Помнит, что поздравлял. Закончив связь, Тамм пошел искать уединения в палатке... Ему хотелось побыть одному, дать себе волю. Он прекрасно понимал, что подъем на вершину первой двойки--это только начало большой работы, но это был и финал. Мечта многих поколений советских альпинистов стала явью. Мы были на вершине вершин. Наконец! По сложнейшему , маршруту в сложных погодных условиях. Вышли. Теперь--было бы хорошо все и дальше!
      Рации оставались на приеме. Все во всех лагерях ждали сообщений с вершины.
      (Евгений Игоревич Тамм в этом месте на полях написал: "Мне кажется, что в оригиналах у участников это сильнее". Мне это не кажется, я в этом уверен. Более того, считаю, что каждое воспоминание участвовавших в экспедиции людей, опубликованное в этой книге, необыкновенно ценно и захва- ; тывающе интересно. Без этих свидетельств мой текст, задача которого нарисовать общую картину,-- лишь контурная карта. И потому с радостью и bull; надеждой отсылаю читателя к третьему разделу " книги, написанному самими героями этого очерка). \
      А потом Балыбердин распаковывал камеру. Он I не дошел метров трех до металлического штырька ; от треноги, которую занесли китайские альпинисты i и к которой все последующие восходители привязывали что-нибудь и фотографировались.
      Позже, когда альпинисты вернутся в Катманду и 5 встретятся с Рейнгольдом Месснером, возникнет вопрос о чистоте вершины. Нужно ли заполнять ее памятными предметами или лучше содержать в чистоте. Месснер, обросший бородой (как Венделов-ский), ища беспокойными глазами поддержки у наших ребят, скажет, что каждая оставленная вещь унижает Гору. Это место--самое близкое место на Земле к небу--должно быть чистым. Сережа Ефимов заметит, что Эверест сам очищает себя. Дикий ветер и мороз разрушают все, что сделал человек и ; что принес на вершину. А в желании что-то оставить после себя есть понятное человеческое тщеславие и к тому же подтверждение, что ты действительно там был.
      Ничего страшного,--продолжал Сережа.--Вы
      согласны? е \
      Да, да,--торопливо закивал Месснер.-
      Согласен. Вершина должна быть чистой.
      Балыбердин ждал подхода Мысловского, чтобы снять его выход на вершину и проход ло девственному снегу к треноге. Мысловский подходил, и Балыбердин попросил его подождать, пока он приготовится к съемке, но Эдику не хотелось ждать. Он' слишком долго и трудно шел, чтобы останавливаться. Он прошел мимо Балыбердина, словно не видя его, сделал несколько шагов по нетронутому снегу и сел возле штыря от треноги. Все!
      Оба они почувствовали огромное облегчение.
      Дело было сделано.
      Володя, потом вспоминая этот момент, говорил, что ни торжественных, ни высоких мыслей в голову ему не приходило. Он был рад, что первым из советских альпинистов ступил на вершину.
      ("Они шли вдвоем и вдвоем достигли вершины (победы)--это самое главное для каждого из них и для нас. Когда одна связка (двое) добивается такого, никого не должно интересовать, кто из них ступил на вершину первый. Их связка была первой--вот и все. Этот успех они могут делить только поровну",--так поправит меня Тамм и будет прав, потому что в парном восхождении первого быть не может).
      Может,--устало ч настаивает Володя.-
      Каждое восхождение похоже только на себя. Но
      шли мы, конечно, вдвоем...
      Альпинизм--это работа первого,--объяснял
      мне как-то Ефимов.-- В их двойке Балыбердин- не
      просто работал впереди, а нередко просто один. Из
      всех двоек на эту пришлась самая тяжелая работа,
      а на долю Балыбердина--самая тяжелая работа в
      этой двойке. Так что в том, что Бэл первым вышел
      к вершине, несправедливости нет, и достижения
      Эдика это нисколько не умаляет.
      Выйдя лидером на Эверест, Балыбердин внутри себя как бы укрепил -свои позиции, но мысль, которая явилась ему, свидетельствовала, что он еще не осознал этих изменений. Когда Мысловский пошел к треноге и сел на снег возле нее, Балыбердин на мгновение подумал, что теперь Эдик может сказать, что первым вершины достиг он. Балыбердин запишет эту мысль в дневник--следовательно, она не была случайной. Потом, правда, отбросит ее, но сам этот факт интересен для нас тем, что он--еще один штрих в общей картине развития взаимоотношений этих двух отважных альпинистов.
      Потом они начали снимать. Сначала Балыбердин Эдика, потом Эдик Бэла. Облака были высоко, и панораму снять не удалось. Потом они вновь связались с базой. Из-за дикого холода питание в рации подсело и было слышно не очень хорошо.
      Тем не менее ребята с вершины сообщили, что они оставили у треноги пустой кислородный баллон, а Тамм посоветовал им снять панораму и быстро спускаться вниз. Он боялся, что в темноте Балыбердин с Мысловским не найдут, где сворачивать с Западного гребня к лагерю V.
      Они сами понимали, что надо торопиться. Пробыв час на вершине, они начали двигаться вниз. И тут пошел снег. Они спускались очень медленно...
      Тут мне хотелось бы напомнить читателю, что слова "шли по скалам" не обозначают ходьбу в каком бы то ни было виде. Шли вверх или вниз-- это значит лезли, ползли, карабкались в диком холоде с ветром по обледенелым камням, цепляясь за крохотные уступчики, за едва заметные полочки, и все это происходит на высоте 8800 метров.
      Цель была достигнута, задание выполнено, и они, возможно исчерпав запасы моральных и физических сил на подъем, не оставили себе ничего на
      спуск. Подъем принадлежал всем, всей экспедиции, всему советскому альпинизму, спуск--только им. Может быть, так казалось Балыбердину и Мыслов-скому и это несколько деморализовало их? Нет, это рассуждения после события, когда свершившейся практике пытаются послать вдогонку хоть какую-нибудь теорию, чтобы было посолидней... Здесь этого не надо, потому что само происходившее было Моментом, а Момент нельзя расчленить. Он существует как единое целое и вмещает в себя больше, чем практику и теорию,--он вмещает в себя жизнь.
      Иногда целиком.
      За полчаса они спустились совсем немного, оставалось часа два с половиной светлого времени, и они могли серьезно застрять на сумасшедшей высоте, обессиленные, голодные, жаждущие и без кислорода... Балыбердин сказал об этом Мыслов-скому... Он сказал Мысловскому, что им грозит холодная ночевка.
      Способность трезво оценивать трудности, реалистически подходить к своим возможностям полезна не только для альпинистов. Обмануть другого человека хоть и недостойная вещь, но понятная--там хоть какую-то цыганскую выгоду можно усмотреть, а обманывать себя вовсе убыточно. И мелочь, если убыток этот только материальный. Бог с ним.
      ...Значит, Балыбердин сказал, что им грозит холодная ночевка. Мысловский поначалу не оценил ситуацию, он считал, по-видимому, что у них есть шанс спуститься. Балыбердин убедил Мысловского, что надо сообщить базе и группе Иванова о возможной их холодной ночевке...
      Это был нормальный поступок и сильный.
      Ни Мысловский, ни Балыбердин не знали, что четверка Иванова в полном составе сидела в пятом лагере. Вернее, не сидела--ребята работали, расширяя лагерь, чтобы в нем могли ночевать четверо. Сначала они собирались разделиться, если взошедшей двойке негде будет ночевать, а потом, узнав, что Мысловский с Балыбердиным ушли с вершины поздно, решили их дождаться, уложить отдыхать, а самим пересидеть как-нибудь и утром пораньше выйти вчетвером на штурм.
      Устроив палатку и сфотографировавшись (все, кроме Туркевича, к этому моменту маски сняли; он решил, наверное, надышаться перед ужином), они забрались в нее и занялись приготовлением пищи.
      Зона смерти, а чувствуем себя нормально,-
      говорит Сережа Ефимов.
      Все, мужики, завтра будем там,--говорит Бер
      шов, и в это время рация, которая постоянно была
      включена, заговорила напряженным голосом Балы
      бердина.
      Было шестнадцать сорок пять 4 мая 1982 года. Балыбердин просил:
      Хоть бы вы вышли навстречу с кислородом,
      что ли. Потому что исключительно медленно все
      происходит. Если есть возможность, принести горя
      чий чай и что-нибудь поесть.
      Это говорил Бэл,--потом рассказывал мне
      Ефимов.--Уж если он просил помощи, значит, дей
      ствительно дело плохо. Мы поняли, что им грозит
      холодная ночевка.
      57
      Что это значит?
      Это в их ситуации значит--конец.
      Потом Мысловский, правда, будет говорить, что они могли бы спуститься к пятому лагерю сами. Никто не знает, что было бы, не вызови Балыбердин помощь, но все сходятся на мысли, что помощь была необходима и дала возможность избежать последствий куда более серьезных, чем обмороженные пальцы...
      Тамм, услышав сообщение Балыбердина, насторожился. Он спросил, как Володя оценивает высоту и как идет Эдик. У Эдика кончался кислород, а высоту они определили в 8800. С начала спуска они не одолели и пятидесяти метров.
      Иванов предложил двойке спускаться, пока есть светлое время.
      А мы вам навстречу пойдем немного...
      Но Бэл просил кардинальной помощи.
      Я думаю, до 8400 мы не спустимся*.
      Хорошо, мы сейчас что-нибудь сообразим.
      -- Я считаю, что надо двойке выходить,-- сказал
      Тамм.
      В пятом лагере тоже так считают. Балыбердин из-под вершины поинтересовался, сколько у четверки кислорода.
      -- У нас с кислородом нормально,--успокоил его
      Иванов.
      В базовом лагере воцарилась тишина. Они там, внизу, ничем не могли помочь, кроме совета. Да и советовать особенно было нечего. Никто ведь не знал, в каком состоянии альпинисты наверху, да и ситуация наверху была совершенно неясная. Понятно было, что пятьдесят метров--это слишком мало, ненормально и что нужна помощь.
      -- Валентин, надо выходить вперед. Второй
      двойке не двигаться. Брать кислород на двоих.
      Балыбердин, мы помним, шел без кислорода. Потом, в базовом лагере, когда корреспондент ТАСС Юрий Родионов попросит его рассказать о бескислородном восхождении, он скажет: "Ничего интерэсного, просто очень тяжело". Сейчас, на спуске, ему еще тяжелее, чем при восхождении, но он настаивает, не очень, впрочем, уверенно. Он понимает ценность каждого кислородного баллона для собирающейся на вершину четверки.
      Мне, видимо, кислорода не надо. Мне бы
      только попить горячего и поесть, чтобы восстано
      вить силы.
      Володя, это пока, а потом нужен будет кисло
      род. Сложно будет спускаться, а если ночь будет
      холодной, то вообще будет тяжело,-- сказал Тамм
      беспокойно.
      В общем, вы решайте, а мы продолжаем
      спуск.
      То, что они продолжали, было мало похоже на спуск. Это было мучительно тяжелое сползание с Горы. Выпавший снег сделал скалы, по которым они
      * Лагерь V находился, по уточненным данным, на высоте близкой к 8500. Автор цитирует подлинный текст переговоров. В. Балыбердин, как и многие другие альпинисты, первоначально считал, что лагерь V расположен ближе к 8400.--Ред.
      58
      недавно шли вверх, неузнаваемыми и скользкими, как обледенелая черепичная крыша. Эдик, шедший на спуске впереди, ошибся в выборе направления и ушел в сторону от маршрута на сложную стенку. Желая облегчить себе работу, обессиленный Балыбердин снял рюкзак и оставил его на скалах, намечая себе завтра быстро "сбегать" за ним из пятого лагеря. Ощущение места и времени стало притупляться.
      Темп движения еще более замедлился. Они шли, страхуя друг друга, и каждый метр спуска давался с трудом.
      Услышав просьбу Балыбердина, четверка Иванова стала решать. Идти или не идти--вопроса не было. Вопрос был -- кому идти. Готов был выйти на помощь каждый. В этот момент для четверки Эверест превратился в цель номер два, уступив место тому, что стало главным в этой ситуации--на помощь товарищам. Тот, кто пойдет за Балыберди-ным и Мысловским, дойдет до них и спустится в лагерь, возможно, уже не увидит вершины: может не хватить ни сил, ни кислорода на вторую попытку...
      Выполнить эту сложную работу должны были самые ловкие и выносливые в четверке. Им бы по бытовой логике и быть на вершине, раз они быстрее, а по логике Эвереста все получалось наоборот. Бершов и Туркевич стали готовиться к выходу. Но тут Сережа Ефимов, вспомнив, что Туркевич после прихода в пятый лагерь долго не снимал кислородную маску (это могло означать, что Миша не очень хорошо себя чувствует), предложил идти в паре с Бершовым. Возник спор. А ведь речь шла не о восхождении, а о деле, в результате которого победившие в споре, возможно,лишались выхода на вершину. Иванов не был среди кандидатов. Он понимал, что уступает всем троим (особенно Бершо-ву с Туркевичем) в скорости хождения по скалам.
      Туркевич убедил всех, что должен идти с Бершовым. И в том, что они шли вдвоем, своей связкой, были и логика и смысл. Бершов с Туркевичем-великолепные скалолазы; не раз они выигрывали призы за скоростное прохождение стенных маршрутов и у нас в стране и за рубежом. Опыт высотных восхождений у них был меньше, чем у Иванова и Ефимова, но зато в гималайском опыте все они были равны. А на прошлых выходах для провешивания веревок они работали впереди и то, что делали, делали быстро и надежно.
      Внизу волновались, каждый шорох в динамике принимали за вызов. Рация в базовом лагере была включена постоянно. Пока ничего страшного не произошло, и будь первая двойка в хорошем состоянии, она, начав спуск в половине четвертого, могла бы к вечерней связи вернуться в пятый лагерь-- ведь возвращались же и Мысловский и Балыбердин раньше с обработки маршрута, что называется, после ужина. Но тут было все иначе. Тут Балыбердин попросил помощи... "А уж если Бэл"...