Следовало ожидать обращения в ООН и Совет Европы. Состоялся конфиденциальный телефонный разговор между Шеварнадзе и Ельциным, после чего Шеварнадзе выступил по грузинскому государственному телевидению. Он в частности высказался за то, чтобы не продлевать срок пребывания российских миротворческих сил в Абхазии, а заменить их силами ООН, лучше из государств-членов НАТО. И вообще, по его мнению, на территории Грузии слишком много российских войск. Это и авиабаза под Тбилиси, и морские пограничные части, и радиолокационные станции. В заключение президент пригрозил выйти из состава СНГ. Про спирт и застрявшую в горах автоколонну не было сказано ни слова.
      На следующий день зашевелились и российские парламентарии. В кулуарах шли серьезные разговоры, в которых как раз настойчиво повторялась тема спирта. Да, везут, да, пошлин и акцизов не платят. Но вы поймите - это основа стабильности на Северном Кавказе. Если у людей есть работа и постоянные доходы, им в голову не придет отделяться от России. А из каких средств наполнять республиканские бюджеты? Дотации Москва декларирует, реальной же помощи никакой. По пенсионному фонду задолженность пять месяцев, бюджетникам задержка зарплаты полгода, а трансферты ещё за апрель из минфина не поступали. В Осетии только официальных триста сорок семь ликеро-водочных заводов - это многие тысячи занятых людей. А платить акцизы за импортный спирт никак нельзя - себестоимость подскочит раз в десять, сбыт резко сократится. Как следствие, производство остановится, и появятся тысячи безработных. А это повлечет неизбежную вспышку преступности, похищений людей, политическую нестабильность и сепаратистские настроения. Мало вам одной Чечни?
      Одной Чечни было более чем достаточно. Когда на чаше весов лежит большая кавказская война, а на другой сколько-то там тысяч гектолитров незаконно произведенного алкоголя, то черт с ней, с водкой. Власть и сама все это прекрасно понимала, поэтому никто не пытался контролировать водочное производство или закрывать заводы Осетии, Дагестана, Ингушетии и Кабардино-Балкарии. Предпочитали перехватывать товар на пути в Центральную Россию.
      Грузии транзитный спирт давал два доллара пошлины с каждой тонны. Валютные доходы маленького, но гордого государства были слишком малы, чтобы брезговать такими деньгами. Впрочем, деньги оказались вполне приличными, ведь счет шел на десятки тысяч тонн. После того, как курортное побережье Абхазии вместе с мандариновыми плантациями и делянками табака оказалось в руках местных сепаратистов, экспортные доходы страны резко упали. Откуда долларам взяться? Чайные плантации были доведены до ручки ещё в советское время. Грузины, как известно, чай не пьют, им вина достаточно. Тот же Шеварнадзе в свое время дал негласную установку на сворачивание чаеводства. Вино и фрукты оказались не конкурентноспособны по сравнению с испанским и греческим товаром. А никакого другого транзита, кроме спирта, ждать не приходилось. Именно поэтому в порту Поти были экстренно рождены морские части погранвойск Республики Грузия. На скорую руку была перекрашена в военно-морской цвет пара сейнеров, на них поставили по крупнокалиберному станковому пулемету ДШК и подняли флаги. Россиян, которые охраняли морскую границу СНГ в соответствии с межправительственным договором, попросили убраться из порта Поти. Прочие участки они могли охранять по-прежнему. А в Поти пошли танкера со спиртом. И прозябавший порт начал оживать.
      А в Арцхойском ущелье произошла очередная трагедия. Ночью на дорогу обрушился камнепад и смахнул в реку "сто тридцатый зилок". Этот старый бензовоз, черный, словно закопченный, с едва проглядывающей надписью "Огнеопасно", стоял очень неудачно. Склон горы над ним был хоть и пологим, но очень каменистым. Откуда-то с самого верха вдруг сорвалась пара здоровенных глыб и сдвинула всю осыпь. Бензовоз скатился с дороги и боком лег на речную отмель. Из продавленной цистерны весь спирт вытек, и наутро в Нижнем Арцхое мальчишки руками ловили пьяную форель и усачей. Водителя, спавшего в кабине и очнувшегося уже в воде со сломанным ребром, на руках отнесли к таможне, в больницу его отвезли пограничники. Его напарник, выспавшийся днем, а ночью распивавший вино с какими-то новыми приятелями, остался сторожить искалеченную машину. Интересно, что "зилок" был астраханским, туда же и направлялся. За все время арцхойского стояния это был единственный случай схода каменной лавины. Ходили разговоры, что глыбам помогли сорваться.
      Случай этот ещё на один градус поднял накал страстей, бушующих вокруг застоявшейся колонны спиртовозов. И это вселяло оптимизм в скучающих водителей, хотя некоторые опасались новых придумок хозяев застрявшего в горах груза. Особенно переживал грузин Михо. Его "Колхида" стояла прямо перед молоковозом Мамеда.
      - А если они решат кого-нибудь убить или поджечь? - восклицал он, сверкая черными влажными глазами. - Своих осетин, конечно, не тронут. А кого тронут, спрашивается? Конечно грузина!
      Михо был молод, едва ли старше тридцати. В нем было под метр девяносто росту, и он походил на складной метр, который постоянно складывают-раскладывают и гнут в разные стороны. Темпераментный Михо не мог усидеть на месте, ему надо было постоянно с кем-то разговаривать. При этом он размахивал руками и наклонялся к собеседнику. Иконописное смуглое лицо, влажные черные глаза и густая черная борода делали его похожим на проповедника. Только непременная сигарета портила этот образ. Да ещё постоянная привычка запускать пальцы в свои курчавые волосы. Все разговоры Михо в конечном счете сводились к сексуальной тематике. То ли он просто на этом зациклился, то ли и вправду был гиперсексуалом.
      - Вот я приезжаю домой, да. Захожу, сажусь обедать. - Глаза Михо увлажняются ещё больше и начинают блестеть. - А она раздевается догола и ходит передо мной. Наливает харчо, приносит, а сама совершенно голенькая...
      Рассказы эти слушали с удовольствием. И Мамед тоже слушал. Он только не понимал, как можно такое рассказывать про собственную жену. Ведь это все равно, что на самом деле голую выставить на всеобщее обозрение. Он свою Гюзель полностью обнаженной и не видел ни разу. Это же неприлично. Да и нечего там смотреть. Но рассказы возбуждали его. Так что крашеной шлюхе не понадобилось его разогревать.
      Девка выглядела несвеже и неопрятно. Но это как раз понятно. Наверняка она торчала здесь столько же, сколько и все остальные. Возраст её Мамед на глаз определить не смог - от восемнадцати до тридцати восьми. На загорелом лице никакого макияжа, только ресницы чуть накрашены. При таком изобилии скучающих мужчин ей и не надо было особенно стараться. Она даже не причесывалась, судя по всему. На безразличном лице вокруг губ залегли презрительные складки, а взгляд она прятала под солнцезащитными очками, чтоб темные мешки под глазами не портили товарный вид. Короткий трикотажный топ ярко-красного цвета, обтягивающий не слишком выразительную грудь, оставлял открытым животик, слегка выступающий над поясом широкой мятой юбки, закрывающей колени. И это тоже было правильно, поскольку девкины ноги не отличались прямизной и красотой. Были они запылены и поцарапаны, а пальцы, выступающие из босоножек, так и вовсе грязны. Под голым животом чернела сумка-кенгуру, делавшая девку похожей на лотошницу. На плече висела большая сумка, полупустая на вид.
      - Обслужить? - спросила у Вахида, в десятый раз от скуки протиравшего фары.
      - Иди, иди отсюда, - недовольно пробурчал тот.
      - У тебя проблемы, толстячок? - девица окинула его оценивающим взглядом. - Это все от нервов. Могу минет недорого.
      Мамед сразу вскочил со своего матраса, как только услышал женский голос. Высунулся из-за машины, и шлюха сразу переключилась на него. Мгновенно оценила потенциальную возможность подработать. Обошла КАМАЗ и, нагло улыбнувшись, обеими руками задрала нижний край красного топа, тряхнула белыми грудками. И тут же опустила шторку. Этого оказалось достаточно, чтобы Мамед сразу же заозирался, замельтешил.
      - Пятьдесят долларов, - предупредила девка.
      Мамед перестал пыхтеть. Красная цена таким плечевым-трассовым пятьдесят рублей. С учетом дефицита и особого статуса приграничной полосы можно и побольше запросить, но не до такой же степени.
      - Сто рублей! - объявил Мамед как можно тверже.
      - Ну не-ет, - капризно протянула шлюха. Она понимала, что её товар сегодня в цене. - Хотя бы триста.
      - Двести! - пошел на уступку Мамед.
      Если бы она не согласилась, отдал бы триста. Очень уж захотелось эту белобрысую. Уже который день без бабы. Да и ночь предстояла опасная. Вдруг убьют, потом обидно станет, что даже не потрахался перед смертью. Но белобрысая согласилась. Протянула руку.
      - Деньги вперед.
      Мамед поспешно вытащил из кармана брюк смятые купюры, принялся разворачивать синие "полтинники".
      - За презерватив ещё десять рублей, - добавила девка. - Или у тебя свои?
      - Какой ещё презерватив? - Мамед даже рассердился. - Я этим не пользуюсь.
      - Как скажешь, - она пожала плечами. - Где будем? Прямо здесь или в кабине?
      Она отставила узкий зад, положив руку на колесо. Мамед воровато огляделся. Их КАМАЗ стоял хорошо, прикрывая небольшую выемку в скале, где лежал матрас. Вроде, никто не видит и не мешает. Перспектива секса на открытом воздухе в двух шагах от других людей неожиданно сильно взволновала и возбудила его. Такого прилива он давненько не испытывал.
      - Давай тут, - махнул рукой и принялся расстегивать ширинку.
      Девка не спеша убрала деньги в сумку на животе, закинула юбку на спину, пригнулась к колесу. Трусов на ней не оказалось, только светлый треугольник на фоне загара. По бледной коже треугольника некрасиво рассыпались какие-то прыщики, и темнело несколько свежих синяков. То ли щипали её за задницу, то ли пинков словила. Но Мамед не собирался ничего разглядывать, не живопись в музее. Сперва он хотел её на матрас уложить, а потом решил его не пачкать. Дрожа от нетерпения, всунул напряженный член в хлюпнувшее скользкое лоно. Задергался.
      Девка с утра пропустила, небось, уже с десяток таких гостей, если не два. Все в ней было расслаблено и мерзко чмокало. Мамед по ходу дела пошарил руками по её хилой груди, бедрам, наткнулся на набрюшную сумку и понял, что возбуждение уходит. Девка это тоже поняла и напряглась, стиснула вагину. Мамед сразу взбодрился и быстренько закончил. Не сказать, чтоб бешеное удовольствие, но облегчился и двести рублей было не очень жалко. Девка при этом лениво протянула: "О-о, милый..," - лениво изобразила оргазм.
      Она вытащила из большой сумки пластиковую бутылку с водой и, присев на корточки, быстренько подмылась. Мамед, увидев лужу возле кабины, рассердился и хотел дать девке пинка, но штаны были спущены, не получилось. Тут Вахид открыл дверцу и крикнул сверху:
      - Эй, рыжая, залезай сюда!
      Шлюха, подхватила свою суму и мигом оказалась в кабине. Через полминуты послышалось довольное урчанье Вахида.
      Мамед расслабленно поковылял к грузинской "Колхиде". Длинный Михо в окружении нескольких шоферов рассуждал о степени риска при прорыве через пограничный шлагбаум и уже начинал горячиться.
      - Не, первому легче всего! Они ведь не знают, что ты будешь шлагбаум таранить. А ты - раз и проскочил! Тут же за тобой второй, третий. Пока они проснутся, ты уже во Владикавказе.
      - По колесам выстрелят! - перебил его рыжий парень в мятом спортивном костюме. - Дадут из автомата, и встанешь.
      - Э-э, какой из автомата! - не уступал Михо, складываясь и распрямляясь. - Ночь, понял, темно. А там уже второй, третий. Вот в него могут стрелять. А могут и не стрелять!
      - Помнишь, генерал приезжал? - не уступал рыжий. - Говорил, остановят всеми мерами, вплоть до применения оружия.
      - Какое оружие? Вот, смотри, моя "Колхида". - Он ударил кулаком в облупленный бок цистерны. - Четырнадцать тонн спирта. Если рванет, от них тут ничего не останется! Кто стрелять будет?
      - А от тебя что-нибудь останется? - засмеялся другой шофер, русский мужик, показывая золотые коронки на клыках.
      - А на меня им наплевать! Им о себе думать надо. Поэтому я первым буду записываться.
      - Куда записываться? - встрял Мамед, он ничего не понял из сказанного.
      - Ты что, спал, да? Ничего не знаешь? - удивился Михо и, сложившись пополам, громко зашептал. - Сегодня ночью будем прорываться. С каждой машины берут по сто долларов. Платить будут тому, кто шлагбаум проломит. А за ним первые пять машин бесплатно, не надо сто долларов платить. Теперь понял?
      - Теперь понял, - кивнул Мамед. Все куски разговора моментально сложились в голове в цельную картинку, и он добавил: - Я сразу за тобой поеду.
      - Вот молодец! - Обрадовался Михо, разогнулся и принялся в такт словам двигать рукой, словно в ней зажат рог с вином, а он произносит тост. Настоящий мужчина никогда не боится идти лицо в лицо навстречу опасности! Пошли к Тимуру, скажем, что едем первыми.
      Усатый и смуглый Тимур сидел в середине колонны под полотняным тентом в складном пляжном кресле. Тут была оборудована целая шашлычная, совмещенная с буфетом и магазинчиком. Настоящий "фри шоп" на нейтральной земле. Правда, здесь жутко воняло отбросами и стремительно носились большие зеленые мухи, поблескивая на солнце глянцевыми брюшками.
      Но записали их только четвертым и пятым. Оказывается три первых были определены заранее. Здесь же неподалеку стоял старый черный КрАЗ, которому предстояло сносить шлагбаум. Из-под задранного капота торчали две задницы в грязных штанах. Какие-то спецы пытались привести в рабочее состояние эту старую рухлядь. Понятно, что грузовик купили за сущие гроши для одного единственного рейса.
      Когда Мамед сообщил Вахиду, что ночью они идут в голове колонны на прорыв границы, тот особой радости не проявил. Наоборот, стал отговаривать от этой авантюры. Лучше загорать на солнце, чем голову подставлять под пули. Но Мамед на правах старшего велел напарнику готовить машину в дорогу.
      Вначале он чувствовал воодушевление. Очень хотелось показать себя. Но ближе к вечеру Мамеда начали одолевать сомненья. А потом он и вовсе испугался. Он даже пошел к Михо, чтобы осторожно выяснить, каким образом можно отказаться от этой нелепой затеи. Но грузин встретил его радостными объятиями и предложил выпить. Ведь за рулем будут сидеть напарники, а им можно и расслабиться. И Мамед устыдился своего страха. Они выпили грузинского вина, совсем чуть-чуть. Больше в пластиковой канистре не осталось ничего. Михо очень удивился, наверное, думал, что канистра у него неиссякаема.
      Вечером в темноте началась возня вдоль всей колонны. Спиртовозы готовились к прорыву. Грели моторы. Мамеда глодала тоска, а Вахид вел себя по-деловому. Возле дверцы приладил сложенный вдвое матрас - для защиты от пуль.
      В полночь началось формирование колонны. Усатый Тимур лично регулировал передвижения машин. Автоцистерны осторожно выворачивали со своих мест и вставали друг за другом. Примерно в час ночи по колонне пронеслось: "Пошли!"
      Передовой КрАЗ, натужно гудя, начал разгоняться. За ним двинулись все остальные. Трудно было поверить, что пограничники не заметили приготовлений и не предприняли каких-то мер, но на таможне прорыва не ждали - нормальная российская безалаберность. Какой-то безоружный воин мелькнул в свете фар и тут же выпал куда-то вбок, чтоб не очутиться под колесами. Следом за ним с громким звоном улетели в темноту обломки шлагбаума. КрАЗ прогромыхал через досмотровую площадку и шумно сверзился в реку.
      Когда КАМАЗ Мамеда проезжал мимо, в открытых дверях вагончика стоял человек - черная фигурка на светлом фоне - и лупил из автомата в воздух. Мелькнул за окном дверцы и пропал. И на Мамеда накатила волна дурной радости - проскочили! Скоро они скатятся в долину, а там на трассу, и через пару дней он будет дома. Там обнимет сына, а покорная Гюзель накроет стол...
      Он ликовал до тех пор, пока красная струя трассирующих пуль не пронеслась над кабиной. Впереди прямо по осевой волокла четырнадцатикубовую цистерну "Колхида" Михо...
      ИСПЫТАНИЕ МАСТЕРА
      Третью неделю так называемая "третья столица" страны и первая столица Урала город Горнозаводск изнывал от жары. Как и в прошлом году, повторялся климатический катаклизм - до мая лежал снег, ночные заморозки чуть не до середины июня, а затем дурная жара за тридцать градусов.
      На балкон третьего этажа вышел худощавый мужчина лет тридцати и уныло поглядел на поникшую зелень узкого двора. В его серых глазах читалось безразличие, а овальное правильное лицо было абсолютно ординарно и невыразительно, прямые русые волосы коротко пострижены. Такие лица не запоминаются. Единственной особой приметой могли считаться металлические зубы. Они блеснули, когда мужчина с отвращением сплюнул вниз. Белая футболка с выцветшей символикой Барселонской олимпиады и потертые коричневые вельветовые брюки, окончательно вышедшие из моды лет пятнадцать назад, свидетельствовали о благородной бедности - бедненько, но аккуратно.
      Перегнувшись через балконные перила, мужчина сквозь пыльную листву тополей поглядел на видневшиеся вдали киоски. Разглядев все, что надо, он прошел в квартиру. Его убогая одежда вопиюще контрастировала с богатой обстановкой. Мягкая итальянская мебель, хрустальная люстра, широкоэкранный телевизор "Сони", мощный музыкальный центр "Пионер", огромный бельгийский ковер на полу. На кухне, куда он прошел, блистал пластиком и никелем немецкий гарнитур со встроенной бытовой техникой. Двухэтажный холодильник "Индезит" возвышался, как айсберг.
      На пластиковой столешнице возле сверкающей нержавейкой мойки обсыхали пивные бутылки, десятка полтора. Мужчина сложил их в большую прочную полиэтиленовую сумку и вышел в прихожую. Сбросив тапочки, он надел крепкие ещё кроссовки и покинул квартиру. Массивная дверь мягко захлопнулась, щелкнув американским автоматическим замком. С угрюмым видом мужчина вышел на улицу. Ему явно не хотелось встречаться с пожилой соседкой, но увернуться не было никакой возможности.
      - Добрый день, Инна Ивановна, - он попытался сделать приветливое лицо.
      - Здравствуй, Олег. - Женщина остановилась с явным намерением поговорить, подтянула отворот линялого домашнего халата, распираемого изнутри обильной плотью. - Так комбинат-то ваш банкротить хотят. Сама по телевизору вчера слышала.
      - Вроде, хотят, - безрадостно подтвердил мужчина, названный Олегом.
      - Так хоть зарплату выплатят. - Соседке было скучно торчать одной во дворе, ей требовались общение и информация для пересудов.
      - Как же, - усмехнулся Олег. - Долгов выше крыши, на торги уже выставляют. Кто зарплату платить будет? Новый хозяин, что ли?
      - Так он, может, наладит все...
      - Мэр приезжал на собрание и прямо сказал, что городу не нужны два молокозавода. - В глазах Олега мелькнула обида. - Его же муниципальный банк нас и подловил с кредитами. Так что закрыли временно, но навсегда. Если и будет у меня там работа, так только оборудование демонтировать. Уже деятели какие-то ходили по цехам, говорят, под оптовые склады занять хотят.
      - Ну да, ну да, - закивала соседка, - место хорошее. Рядом вокзал, с одной стороны Сибирский тракт, с другой выход на Московскую дорогу...
      - Ладно, - прервал её рассуждения Олег, - как-нибудь переживем.
      Он решительно направился по тротуару вдоль дома, пересек небольшой захламленный пустырь между сетчатым забором школьного двора и пустующим фотоателье, вышел к мини-рынку возле магазинов. Здесь стояли в ряд зеркальные киоски и павильоны, круглосуточно торгующие всем, что продавалось в магазинах напротив, и тем, чего там отродясь не бывало. Лицом к киоскам тянулись открытые прилавки и лотки под цветными капроновыми тентами. Здесь главным товаром служили овощи и фрукты, а так же всякая мелочевка и жестянка - крышки для консервирования, рабочий инструмент, посуда, бытовая химия. Опиумные "чеки" и "косячки" анаши бабушки в белых платочках продавали из-под полы.
      Несколько сбоку прижался к стене дома большой железный сарай, выкрашенный коричневой половой краской. Он напоминал гараж, но не для легковушки, а, скажем, для автофургона. Железные ворота сарая были распахнуты настежь. Олег перехватил из одной руки в другую лямки сумки и направился к воротам.
      Здесь располагался пункт приема стеклотары. Внутри сарая громоздились штабеля пластиковых ящиков. Сбоку к стенке прибита узенькая полочка, на ней стоят образцы принимаемой посуды, то есть пустые бутылки разных видов и размеров. На каждую приклеен бумажный квадрат с крупными цифрами - ценник. Дороже всех идут темные пивные бутылки - по семьдесят копеек. Дешевле всего светлые - десять копеек. Чекушки - пятнадцать. Водочные - тридцать, водочные под винтовую пробку - сорок.
      Чуть в сторонке в тени раскоряченного, кривоствольного тополя, как обычно, сидели хозяева приемного пункта стеклотары - лица кавказской национальности. Сидели они на обшарпанных стульчиках из стальных трубок с крашеными фанерными сиденьями и спинками. Такие стулья раньше стояли в студенческих столовых. Хозяев было трое. Главный из них, по имени Юсуф, сорокалетний толстячок с толстыми черными усами на широкой верхней губе под мясистым носом, сидел в центре. Его серая трикотажная рубашка с коротким рукавом темнела влажными пятнами пота. Вообще-то он являлся хозяином целой системы приемных пунктов стеклотары, складов и киосков, а тут у него располагался своего рода офис на свежем воздухе.
      Непосредственным руководителем железного сарая состоял Алик, сидевший справа от босса. У него тоже имелись усы и брюшко, но меньших размеров, а на лице, покрытом частыми синими оспинами, застыло выражение бесконечного удивления. Очень сильно удивился Алик ещё в возрасте тринадцати лет, когда в руках у него вспыхнула банка с порохом. С тех пор лицевые мышцы, нашпигованные несгоревшими порошинками, так и замерли, утратив подвижность. С юными пиротехниками такое случается нередко. Инструктаж по технике безопасности, как правило, с ними проводится уже после того. О чем ставится роспись отцовским ремнем на мягком месте обучаемого.
      А слева от Юсуфа сидел рослый молодой парень с туповатым круглым лицом совершенно славянского типа, но тоже азербайджанец, Рустик, стало быть Рустам. Он позволил себе обнажиться до пояса и остался только в сползающих спортивных штанах цвета звездного неба - темно-фиолетовых в мелких дырках. Дырки возникли от сигаретного пепла, потому как Рустик курил много, а стряхивать пепел так и не научился - тот падал сам. Обычно на штаны и рубашку.
      Эту троицу знала вся округа, подрабатывающая сдачей "стеклопушнины", соответственно, и заготпунктовское начальство знало в лицо всю местную клиентуру. И Рустик, вытащив сигарету изо рта, первый поприветствовал подошедшего Олега:
      - О, Железные Зубы пришли! Ставь туда, в ящик!
      Пластиковый ящик стоял на земле перед распахнутыми воротами сарая. Олег неторопливо составил в ячейки пустые бутылки, сложил и убрал в карман полиэтиленовую сумку. После этого подошел и окинул троицу насмешливым взглядом:
      - Привет трем богатырям! Как идет обдирка чешуи зеленого змия?
      - Э-э, совсем плохо, - вяло махнул пухлой рукой Юсуф. - Такая жара, а пиво никто не пьет.
      Тут босс лукавил. Пиво народ пил, и ещё как. Просто в киосках пустые бутылки принимали по девяносто копеек, а не по семьдесят. А в сарай под тополя несли светлое стекло и водочную тару, которые в киоски не брали. Но Олег свою "пушнину" всегда сдавал этим азербайджанцам. Здесь он меньше комплексовал. У киосков же у него всегда возникало унизительное ощущение равенства с мальчишками, суетливыми пенсионерками и сизоносыми алкашами, тоже промышлявшими сдачей пустых бутылок.
      Алик, не вставая со стула, вытянул шею и руку, издалека посчитал бутылки:
      - Четырнадцать по семьдесят... Это будет...
      - Шестнадцать, - поправил его Олег, - и будет это двенадцать двадцать.
      - Эй-эй! - подпрыгнул Алик. - Одиннадцать двадцать!
      - Ну вот, а говорил, считать не умеешь, - усмехнулся Олег, сверкнув стальными зубами.
      Юсуф утробно захохотал. Ему эта сцена явно доставляла удовольствие. И то сказать: жара, скука... Алик поднял с земли фанерку, замахал перед носом Олега.
      - Вот, все написано! Шестнадцать "чебурашек" - одиннадцать двадцать!
      - Ну, раз написано, - Олег снова сверкнул железными мостами, - гони одиннадцать двадцать. А то - четырнадцать бутылок... Счетовод...
      Алик бросил обратно на землю фанерку с написанной в несколько колонок таблицей умножения для приемщиков посуды. Полез в боковой карман полотняной куртки, висевшей на спинке стула. Наполненный монетами карман отвисал чуть не до земли. Принялся звенеть мелочью.
      Сбоку подошла смуглая молодая женщина с худеньким мальчиком лет семи, катившим велосипед. Мальчик хныкал, шмыгал носом и в придачу хромал. Похоже, он только что как следует треснулся с велика и всплакнул. Мальчишка подкатил велосипед к Юсуфу и неразборчиво заныл. Олег подумал, что это сын Юсуфа, но оказалось - племянник. Женщина же - сестра Юсуфа по имени Гюзель, следовательно, мальчик - её сын. Никто, разумеется, их не знакомил. Из разговора стало понятно. Гюзель спрашивала, нет ли вестей о Мамеде, её муже. У Юсуфа вестей не было и он почему-то рассердился. А женщина, до того встревоженная, наоборот, повеселела.
      Мальчик хлюпал носом и жаловался, что велосипед сломался, а он упал и ушиб ногу. Велосипедная цепь растянулась и соскакивала с шестеренки-звездочки. Всех дел было - звездочку подвинуть и цепь натянуть. Но "три богатыря" устроили шумный консилиум и пришли к выводу, что цепь надо разрезать, укоротить и снова склепать. Олег только хмыкал.
      - Эй, Зубы, велосипедную мастерскую знаешь? - спросил его Алик.
      - Гаечные ключи найдутся? - спросил в ответ Олег.
      - Пойди к Феде, принеси ключи, - скомандовал толстый Юсуф круглолицему Рустику.
      Тот вскочил со стула и пошел к киоскам.
      - На двенадцать и на четырнадцать! - крикнул вслед Олег. Он уже понял, где Рустам возьмет ключи.
      Один из лотков занимал торговец инструментом, похожий на сделавшего карьеру сантехника - прилично одетый и трезвый. На земле возле лотка возвышался штабель унитазов и смывных бачков, в основном бывших в употреблении и даже не очень отмытых. А лоток был завален ключами, отвертками, молотками, коробками с гвоздями и шурупами. Все это стоило весьма дешево, поскольку досталось продавцу почти бесплатно. Весь товар сплошной "секонд-хенд", но очищенный от ржавчины. Наверное, спившиеся слесаря со всей округи сплавили на этот лоток ставшие ненужными орудия труда.
      Через минуту Рустам прибежал, сжимая в широкой ладони целую пачку разнокалиберных ключей.
      - Я же просил на двенадцать и на четырнадцать, - укоризненно сказал Олег.
      - Я четырнадцать и принес, - обиделся Рустик, со звоном бросая ключи на землю. - Можешь пересчитать, счетовод!
      Качая головой и посмеиваясь, Олег выбрал пару нужных ключей. Принялся неторопливо за работу, искоса поглядывая на женщину. Та с интересом смотрела, как он возится с велосипедом. Мальчик перестал ныть и стоял рядом, задумчиво ковыряя в носу.
      Олег не торопился. Спешить все равно некуда. Он посматривал на женщину - пожалуй, в его вкусе. Невысокая, сложена нормально - есть и бедра, и грудь, и талия. Не сказать, чтобы пухленькая, но и не худая. Как говорится, в соку. Одета, конечно, по-азиатски: атласная белая блузка с какими-то дурацкими рюшками и блестками, вверху тюлевая вставка - якобы декольте, длинная черная юбка до щиколоток, но с разрезом сзади чуть выше колен. За каким-то чертом в такую жару черные колготки и туфли. Туфли новые, тоже черные, каблучок низкий. Венец всему - турецкий платок с люрексом. В общем, выходной наряд образцовой кавказской женщины.
      Он перевел взгляд на её лицо. Гюзель смутилась, отвела глаза и слегка порозовела. А она ничего, подумал Олег. Смугленькая, глаза большие, карие. Брови тоненькими дугами, не иначе - выщипывает. И губки пухленькие. В общем, хорошенькая дамочка не старше тридцати, подвел Олег итог. Не королева красоты, но привлекательная. Вот какую надо жену иметь - тихая, покорная, исполнительная. И помалкивает все время.
      Он поставил велосипед на колеса и кивнул мальчику:
      - Держи, джигит, своего скакуна. Железный конь пришел на смену детской коляске.
      Счастливый мальчуган тут же влез в седло.
      - А спасибо сказать? - окликнула его мать.
      Но карапуз уже выехал на тротуар и покатил вдоль дома. Пришлось Гюзели самой говорить спасибо. Но больше всех обрадовался Юсуф. Проблема решилась, и он на радостях отправил Рустика за пивом. Тот собрал гаечные ключи и отправился выполнять поручение. А каменнолицый Алик тут же убежал в сарай и вернулся с раздолбанной ручной тележкой.
      - Вот, - сказал Алик, - колесо совсем не крутится.
      Олег неторопливо перевернул бренчавшую колымажку вверх колесами, поставил на дугообразную ручку. Крутнул одно колесо, попробовал другое. Оно не шелохнулось. Хмыкнув, Олег снова перевернул тележку, взялся поудобней и хрястнул о землю.
      - Эй! Ты что делаешь! - возмутился Алик.
      - Текущий ремонт, - пояснил Олег. - Тебе её подарил кто-то или на помойке нашел?
      - Какой нашел! - продолжал возмущаться Алик, синие оспины резко выделялись на покрасневшем удивленном лице. - Купил!
      - Купил - пользуйся, - посоветовал Олег. - Видишь - колесо на место встало. - Он покатал тележку. - Только ящики с бутылками на ней не вози упадут и разобьются.
      Тут подбежал Рустик, в каждой руке по паре бутылок пива. Поставил на стул и поддернул штаны.
      - Почему ящики упадут? - продолжал возмущаться Алик. - Я что, безрукий, да?
      - Там трещины на трубках внизу, - продолжил объяснять Олег. - Пока маленькие, но будут больше. А потом как-нибудь лопнут под грузом, и повалятся твои ящики. Эта телега свой ресурс давно выработала. Можно ещё какие-нибудь железки на переломы приварить, но проще новую купить.
      Олег взял со стула влажную бутылку, зацепил край пробки за одну из торчащих железок расхлябанной тележки и одним движением распечатал пиво. Над урезом бутылочного горлышка вспух бугорок пены. Олег быстро слизнул его и припал к бутылке. Хорошо!
      Унылый Алик, разглядев, наконец, трещины, тоже взялся за бутылку.
      - Пойду к Феде, может, знает, где сварку сделать.
      Юсуф засмеялся, аж толстое брюхо заходило ходуном. Спросил Олега: