- На пишущей машинке, что ли? - удивился Олег.
      - Нет! - замахал руками Юсуф. - Какой ты, мастер, бестолковый! Картинки печатать, как в книжках. Как это называется?
      - Это типография называется, - объяснил ему Олег. - А ты, Юсуф, уж не деньги ли собрался здесь печатать?
      - Неправильно говоришь, нехорошо, - укорил его Юсуф. - Лучше всяких денег. Надо этикетки для бутылок напечатать. Придумать, чего на них написать. Чтобы водка была, и в то же время не водка. Вот ты тогда придумал в пакеты наливать, "Синеглазка" получилась. А сейчас надо в маленькие бутылки придумать.
      - Сейчас мне надо придумать сюда мебель. Чтобы мог улечься и размышлять. А потом сесть на стул к столу и написать.
      - Завтра все получишь, - заверил его Юсуф. - Прямо с утра бери "Газель", я тебе все дам.
      - И аванс, - напомнил Олег.
      - И аванс. А сейчас поехали. Куда тебя отвезти? По дороге говорить будем.
      С БАРСКОГО СТОЛА
      К сентябрю на территории Уральского края в основном завершился процесс раздела алкогольных производственных мощностей. Контрольный пакет Тальницкого биохимического завода, выпускающего медицинский и пищевой спирт, остался в руках краевого комитета по управлению государственным имуществом. Зато четыре гидролизных завода - Травдинский, Ревдельский, Ново-Балялинский и Лосевский оказались в подчинении у Василия Бородулина. Никто так и не понял, каким образом это получилось. На последних торгах в Госимуществе, где продавали мелкие пакеты акций этих предприятий, их скупили четыре неизвестных финансовых фирмы. Считалось, что с целью дальнейшей перепродажи. Возможно, они их даже перепродали, но, опять таки, неизвестно кому.
      Особенно сильно местную деловую общественность волновала судьба Травдинского завода, потому что на нем завершились пусконаладочные работы в новом цеху. В строй действующих вступала мощная ректификационная колонна. Это позволяло предприятию выпускать спирт высшего качества очистки. И все прекрасно понимали, какими прибылями это должно было отозваться в недалеком будущем.
      В начале сентября в клубе поселка Авангард состоялось внеочередное собрание акционеров Травдинского гидролизного завода. Главными его участниками стали олигарх Василий Бородулин - 14% акций; Зоя Морозова, представитель сразу трех оффшорных фирм, имеющая доверенность на 12% акций; адвокат Вовтузенко, также по доверенности представляющий интересы двух финансовых компаний, владеющих 20%; ответственный сотрудник "Финамко-банка" с 7% и полтораста человек работников завода и пенсионеров, имеющих в общей сложности 0, 5% акций. Акционеры, владеющие остальными более чем сорока процентами акций, представлены не были. Либо им вовремя не сообщили о собрании, либо они не удосужились явиться. Впрочем, это не имело значения, поскольку вся четверка основных участников собрания представляла одну финансово-промышленную группу "Финамко".
      Заслушав отчет директора завода, акционеры признали его работу неудовлетворительной, и уволили в полном соответствии с контрактом и трудовым законодательством. После этого представитель "Финамко-банка" рассказал о кредитах, предоставленных для завершения ввода в строй установки ректификации. Он умолчал, что установку эту начали монтировать ещё в советские времена и уже с год она стояла, готовая на девяносто процентов. Огромный банковский кредит был перекачан посреднической фирме и ушел на один из оффшорных счетов все того же Бородулина. Непосредственно на завершение строительства была израсходована едва ли десятая часть всей суммы. Но долг этот, отягощенный грабительскими процентами, висел на заводе. Ближайшие десять лет львиная доля официальных доходов от реализации спирта должна была перечисляться банку в погашение этого кредита. Банкир заявил, что банк заинтересован в бесперебойной работе спиртзавода и повышении его прибыльности. Это была чистая правда.
      Потом какие-то работяги попытались устроить долгие прения по поводу регулярной невыплаты зарплаты, её мизерности и трудности жизни вообще. Но тут кто-то в неплотно прикрытую дверь актового зала заметил, что в фойе накрываются столы для банкета. В зале возникло тихое жужжание, переросшее в гул, и недовольных жизнью ораторов прервали дружными выкриками с мест. После этого собрание галопом понеслось по пунктам повестки дня. Быстренько сформировали совет директоров сплошь из сотрудников "Финамко".
      Впрочем, по предложению депутата Вовтузенко, в него включили одного рабочего. Им оказался Николай Никифоров, передовик и победитель соцсоревнования, бывший член райкома и профкома, кавалер ордена Трудового Красного знамени, много лет служивший маяком и прожектором для всего заводского коллектива. Пенсионеры, всю жизнь отмантулившие на гидролизном и выслужившие по одной-две акции, с привычной радостью проголосовали за человека, которого привыкли видеть в президиуме всех собраний. Никифоров поблагодарил всех собравшихся и с огромным волнением заверил, что не пожалеет сил в борьбе за права и высокую производительность. Его волнение очень растрогало мелких акционеров. Хотя взволновало Никифорова вовсе не высокое доверие, а сумма ежемесячного вознаграждения, положенная члену совета. Депутат Вовтузенко сказал ему её на ушко. И клятвы Никифорова служить верой и правдой были вполне искренни. Он и парткому, и профкому тоже служил верно. За что ему и воздавалось. Такими людьми не бросаются, они всегда нужны.
      Генерального директора выбирали чуть ли не на бегу. Народ даже отказался от тайного голосования, лишь бы время не тянуть. Тем более, что все решали хозяева контрольного пакета. А от дверей уже передавали по рядам, что столы в фойе накрыты. Единогласным поднятием рук собрание было фактически закончено. Заключительных слов и слушать никто не стал. Мелкий акционер, роняя стулья, ринулся к дверям.
      Фуршетные столы ломились под грузом яств. Забытые пенсионерами деликатесы развратно возлежали на одноразовых пластиковых тарелочках: сервелатик, прессованная ветчинка, красная рыбка горбуша, грудинка, принимаемая за буженинку, шпроты прямо в баночках и тому подобное. Тут же стояли потные бутылки водки и красного сладкого вина "Уральские зори". Для диетиков имелись фрукты, овощные салатики и пирожки с разными начинками, специально напеченные в местной столовой. Пир удался на славу. Что не съели, унесли с собой, включая одноразовую посуду. Банкет перешел в разряд легенд и вспоминался годами, обрастая удивительными подробностями. Многие его участники потом утверждали, что ели черную икру ложками, хотя икрой там и не пахло. Но таково уж свойство человеческой памяти.
      А вот крупные акционеры, никем не замеченные, покинули клуб через служебный вход. Рассевшись по солидным автомобилям представительского класса, они на полной скорости рванули домой. В Горнозаводске их ждал свой банкет. С паровой севрюжкой для диетика Бородулина, куропатками в кляре для Вовтузенко, устрицами и шабли для молодого пижона банкира, телятинкой в портвейне под крабовым соусом для стремительно делающей карьеру Зои Морозовой. Икра там тоже присутствовала. Куда ж без икры русскому бизнесмену. Это все равно, что без мобильника, чувствуешь себя неполноценным.
      В ГОРОДЕ СОЧИ БЕРУТ ЧТО ЕСТЬ МОЧИ
      У крупного бизнесмена и неприятности крупные. Как говорится, по "Титанику" и айсберг. У Василия Бородулина проблем всегда хватало. То налоговая наедет, то пенсионный фонд через прокуратуру требует выплатить задолженность за полтора года. Случались и убытки. Года полтора назад давний друг, с которым ещё в десятом классе в подворотне портвейн из горлышка пили, кинул на полмиллиона зелеными. Отмел налево доверенные ему финансы и сам слинял. Осел где-нибудь в Канаде, натурализовался и вестей не подает. Даже родственники ничего о нем не знают.
      Но особенно крепко мучили Бородулина разного рода экономические стихийные бедствия - обвалы рубля, крушение товарной биржи, выпадение акций из биржевого оборота, резкий подъем налогового давления и пошлин, понижение котировок и тому подобное. Про такие суровые события, как "черный вторник" и августовский дефолт и говорить не стоит. Беда в том, что финансовая империя Бородулина создавалась за счет спекуляций, и вся её деятельность основывалась на спекуляции. Богатство империи "Финамко" состояло главным образом из акций, облигаций, векселей, обязательств, бондов и тому подобных бумаг и записей.
      Конечно, наличные деньги тоже имелись, но они целиком уходили на расходы. Больше всего приходилось тратить на взятки. Именно взятка была главным инструментом Бородулина. Когда его родной папа, один из руководителей регионального электрического хозяйства, начал перегонять и обналичивать через фирму сына солидные бюджетные деньги, он дал ему всего один деловой совет - будь щедрым с нужными людьми.
      И сын, который без папы не поднялся бы выше менеджера средней руки, усвоив эту простую истину, вскоре стал одним из самых богатых людей региона. В то время как разорялись заводы, производство рушилось на глазах, голодные шахтеры штабелями ложились на рельсы, и даже добыча нефти падала, в стране стремительно креп и развивался финансовый рынок. Именно сюда перекачивались деньги из промышленности, будь то оборотные средства, банковские кредиты, бюджетные субсидии и дотации или транши Международного валютного фонда. Бородулин щедро делился с директорами и главбухами заводов, помогая им сливать деньги на левые счета и перегонять за рубеж. Впрочем, они-то думали, что это как раз они с ним делятся, отстегивая проценты за помощь в откате денег. Но система увода денег принадлежала ему, и как-то так странно получалось, что, в конечном счете, как раз директорам и оставался приемлемый процент. Но Бородулин никогда не кидал своих партнеров на всю сумму, как некоторые, и поэтому у него всегда хватало клиентов.
      На растущем рынке корпоративных акций он тоже неплохо погрел руки, скупая и перепродавая крупные пакеты. Если денег не хватало, он закладывал все те же акции, прикупал еще, и уже более крупный пакет продавал ещё дороже. Для привлечения средств вскоре пришлось основать банк и сеть банков поменьше, чтобы в них прятать концы. Очень хорошо поживился Бородулин, проглотив полтора десятка чековых фондов. Вступая в сговор с их руководителями, он покупал у них недорого пакеты наиболее ликвидных и растущих акций, а взамен дорого продавал им всякое барахло. Все фонды разорились, а их "неудачливые" президенты отправились строить себе особняки в коттеджные поселки, где уже обосновались директора и главбухи заводов.
      И так получилось, что Бородулин оказался владельцем контрольных пакетов целого ряда крупных промышленных предприятий. Тут были заводы, рудники, горно-обогатительный комбинат, леспромхозы и разная мелочевка типа автобаз. Как и все российские олигархи, он и не думал развивать эти предприятия и увеличивать производство. Он просто высасывал из них финансовые средства. То, чем раньше занимались директора и главбухи на свой страх и риск, он превратил в законную систему.
      Поставки сырья и оборудования, продажа готовой продукции, даже перечисление налогов проходили через посреднические структуры, входящие в "Финамко". Естественно, предприятию доставались крохи, да и те вечно застревали в каких-то банковских лабиринтах. Поэтому, чтобы вовремя платить зарплату, приходилось брать кредит в "Финамко-банке", а потом рассчитываться, запутываясь все больше в долгах. В один прекрасный момент предприятие банкротилось, и "Финамко", как основной кредитор, оказывался первым в очереди на возврат долгов.
      Эта система была очень хороша. Единственным слабым звеном оказался "черный нал". Его катастрофически не хватало. А для смазывания многочисленных бюрократических колесиков его требовалось много. И тут как нельзя кстати оказались гидролизные заводы. Покупатели платили за спирт в головном офисе наличными нигде не учитываемыми деньгами и получали на заводах нигде не учитываемый продукт.
      Но легких денег становилось все меньше. Разоренные заводы начинали простаивать, рабочие бастовать, а налоговики вникать в проблемы. Да и краевые власти решили поднимать производство и взыскивать долги в бюджет. Волна стремительных банкротств привела на предприятия внешних управляющих, которые сразу перекрыли все каналы слива денег на сторону. Империя "Финамко" тут же дала трещину.
      И тогда Бородулин пустил в ход прием, популярный в начале девяностых, но в наши дни уже не применяемый из-за его стопроцентной криминальности. Нынешний уголовный кодекс подобные недобросовестные приемы квалифицировал как мошенничество. Тем не менее, Бородулин преспокойно стал продавать пакеты акций, которые ему никогда не принадлежали. Он предъявлял поддельные депозитные справки, о якобы зарегистрированных на его предприятия акциях, и совершал сделку купли-продажи. Суммы были в сотни тысяч долларов, а то и в миллионы. С них аккуратно платились налоги, они проводились по всем бухгалтерским документам. Самое забавное, что в большинстве случаев никаких конфликтов не возникало.
      Если же обнаруживалось, что никакого пакета не существует, начиналась долгая судебная тяжба, разбирательства в арбитраже и переписка с депозитарием, который свято хранил тайну депонирования. Иногда жертвам аферы удавалось добиться справедливости, сделка признавалась недействительной, и тогда приходилось деньги возвращать. Естественно, суммы были так объедены инфляцией, что Бородулин о них не сожалел.
      Прокололся он на пакете Кочегарского горно-обогатительного комбината. И как раз потому, что тридцатипроцентный пакет акций у него имелся на самом деле. После августовского кризиса, когда курс рубля упал втрое, промышленность начала стремительно оживать. Если бы Бородулин вкладывал деньги не в коррумпирование чиновников, а в производство, он бы озолотился. Экспорт металла стал приносить огромные прибыли. И, понятно, вырос спрос на металлургическое сырье. Еще вчера прозябавший Кочегарский обогатительный, быстро набрал обороты. Не хватало вагонов, чтобы вывозить железорудные окатыши на металлургические комбинаты.
      Понятно, что курс акций "Кочегарки" начал расти. За ними начали охоту те, кто как раз контролировал предприятия черной металлургии. Их не интересовали дивиденды, им нужны были бесперебойные поставки сырья по минимальной цене. Ну, и оставить без этого сырья конкурентов.
      Когда к Бородулину обратился некий Фильчиков, местный житель, представляющий московскую фирму "ТРИ ЛТД", с предложением продать пакет акций обогатительного, тот поторговавшись, согласился. Уж очень сумма оказалась соблазнительна - пять с половиной миллионов долларов. Был заключен договор, Фильчиков перевел деньги на указанный ему расчетный счет. После этого началась обычная волынка. Под разными предлогами Бородулин стал уклоняться от передачи акций новому владельцу. Он же не знал, что малоизвестная "ТРИ ЛТД" покупала акции по поручению мощной финансовой группы. Но даже когда узнал, продолжал свою игру.
      Но здесь произошел сбой. Вместо того, чтобы, как все порядочные бизнесмены, обратиться в арбитраж, Фильчиков пошел в прокуратуру. И там завели дело о мошенничестве. Бородулин не испугался, ведь он был депутатом краевой думы, лицом неприкосновенным. Он от души посмеялся. Так, смеясь, он и рассказал об этом своему консультанту и партнеру адвокату Вовтузенко. Но тот даже не улыбнулся, а, наоборот, осуждающе покачал головой.
      - Василий, - сказал он, - лучше бы ты заплакал. Твое депутатство, так же как и мое, закончится через шесть месяцев. А снова в краевую думу тебя не выберут.
      - Разве у меня деньги кончились? - удивился Бородулин. - Ну, потрачу не три миллиона, а пять.
      - Да хоть десять! Дума распускается за два месяца до выборов. Тебя сразу арестуют, а на все активы наложат арест. Тут много желающих увидеть тебя на нарах. А последний арестант, которого избрали в депутаты, был Мавроди.
      - И что мне теперь делать? - растерялся олигарх.
      - Отдай им либо деньги, либо акции.
      - Акции разбросаны по дочерним фирмам. Частично заложены, частично переоформлены... Да и жалко мне их отдавать. Что касается денег, то по условиям договора я обязан возместить текущую биржевую стоимость пакета. А он сейчас тянет аж на восемнадцать миллионов долларов. Эти подлецы гоняют между двумя своими брокерскими конторами дюжину акций и потихонечку возгоняют котировку.
      - Тогда у тебя только один путь - прекращение уголовного дела. Задвинь встречное обвинение, скажем, в вымогательстве, укатай этого Фильчикова самого на нары и спи спокойно. Свести тебя с нужными людьми в прокуратуре?
      Но нужные люди указывали пальцем куда-то наверх и говорили:
      - Оттуда все идет. Команда завести дело из Москвы пришла, там и отбой сыграть должны.
      Надо было выходить на самый верх, в Генеральную прокуратуру, и гасить дело там. Но именно в Генпрокуратуре подыгрывали его врагам. Бородулин приуныл, но вовремя вспомнил об одном знакомом юристе - председателе Заводского районного суда Георгии Тришском. У того выход на столичные верха имелся. Да ещё какой!
      Все дело в том, что Тришский, как и все горнозаводские юристы, закончил знаменитую Уральскую юридическую академию. Эта признанная кузница кадров дала стране многих членов Верховного суда, министров юстиции и генеральных прокуроров. Как раз с нынешним генеральным Тришский крепко дружил ещё со студенческих времен. Хлебали из одной кастрюльки, жили в одной комнате общежития, к девкам вместе бегали, шпаргалками перекидывались, да мало ли чего еще. Обычно такая студенческая дружба самая крепкая и сохраняется на всю жизнь. И молодой генеральный прокурор Шкуратов, которому едва минуло сорок, дорожил старым другом Жорой.
      Сделав стремительную карьеру, выходец из провинции Шкуратов попал в атмосферу столичных интриг, подсиживаний, политических дрязг и склок. Нельзя сказать, что он был чужд всего этого. Напротив, не имея опыта и склонности к интригам, он никогда не достиг бы таких высот. И он прекрасно понимал, что в первую очередь эта среда сжирает людей честных. Когда кругом воруют и берут взятки, нельзя быть белой вороной. Но и наглеть нельзя. И надо держаться за свой круг, тогда и тебя в обиду не дадут.
      В начале сентября Шкуратов отправился на недельку в Сочи. Работы много, приходилось делить отпуск вот на такие кусочки. Сюда же собирался прилететь на отдых закадычный дружок Жора Тришский. Вместе с другом прилетел его знакомый Бородулин. Здесь, в Сочи, на закрытом теннисном корте и состоялся разговор без обиняков.
      На следующий день Бородулин улетел домой. Вскоре уголовное дело о мошенничестве было закрыто. Зато гражданин Фильчиков, вызванный для дачи показаний, неожиданно оказался арестован и препровожден в камеру предварительного заключения. На следующий допрос его вызвали только через месяц и сообщили, что он подозревается в вымогательстве у гражданина Бородулина восемнадцати миллионов долларов.
      Народный судья Тришский за то, что познакомил Бородулина со своим старым студенческим другом, получил от олигарха пятьдесят тысяч долларов. Кстати, он стал первым судьей в России, который на работу в районный суд ездил на "шестисотом" "Мерседесе".
      НОВАЯ ЖИЗНЬ В НОВОМ ДОМЕ
      Утром Люба очень странно смотрела на Олега. Словно что-то хотела спросить, но не решилась. Спали они все в той же не слишком просторной постели, и девушка, по своей детской привычке сворачивающаяся клубочком, дважды чуть не сбросила Олега с кровати. Она разобрала свои вещи, которые Олег не глядя затолкал в сумки, и лежала, как полагается, в длинной ночной рубашке. И уже без лифчика. Олег, приобняв её, случайно наткнулся рукой на остренький сосок и сразу убрал ладонь, смутившись.
      Старая Канарейка, часов с шести громыхавшая на кухне, как только он вышел из комнаты, сразу начала что-то свиристеть насчет оплаты, порядка и норм поведения. Олег сунул ей в клюв пятьдесят рублей, и она упорхнула в свою комнату.
      А вечером Олег приехал на "Газели" и увез Любу в халупу на окраине.
      - Да, - вздохнула Люба, - от чего уехала, к тому и приехала. Хотя в Нижнем Палыме и дом был больше.
      - Ничего, - постарался ободрить её Олег, - надеюсь, мы тут не слишком долго задержимся.
      Рустам пялился на Любу, словно первый раз в жизни белую девушку увидел. А потом сказал Олегу с завистью:
      - Ты, Мастер, всего два дня погулял на стороне и сразу бабу себе нашел. А я целый год найти не могу. Все какие-то животные.
      - Зато теперь ты знаешь, чем мастер отличается от подмастерья, утешил его Олег. - Но я могу дать тебе бесплатный совет. Веди себя с женщиной, как человек. А то так в мире животных и погубишь молодость.
      Как только они остались вдвоем, Люба тут же принялась мыть пол, разорвав на тряпки один из старых своих халатов. А Олег воду таскал с колонки. Жилище было обставлено всяким старьем, которое Юсуф и Мамед до сегодняшнего дня держали в своих гаражах. Главное, имелось на чем спать. Старая раздвижная софа с протертой до дыр обивкой радовала своими размерами. Теперь Люба могла сколько угодно сворачиваться клубком, места хватит обоим. Шкаф для одежды Олег купил в комиссионке за очень смешные деньги, но и выглядел он смешно. Одна створка у него была приблудной, черной, словно крышка фортепиано. Стол, почти насквозь прожженный утюгом, служил в гараже верстаком, а потому вонял бензином и машинным маслом. Из гаража прибыла и табуретка. А ободранный стул - один из тех трех, что квартировали в приемном пункте стеклотары. Рустик по этому поводу долго ворчал. Он любил вечерком посидеть под тополем, а теперь, совершенно понятно, как самый младший, остался без сиденья. С фермы Олег привез все свои вещи, включая посуду и электроплитку.
      Весь вечер Люба переходила из одной крохотной комнаты в другую и планировала, где поставит холодильник, где телевизор. Какого цвета обои наклеит, какую люстру повесит. Долго решала, стелить в кухне линолеум, или все же ковровое покрытие. Впечатления от нового жилья и неожиданно свалившиеся домашние хлопоты совершенно вышибли из её памяти предателя Васю, негодяя Труню и прочие неприятности. Вот вам одно из преимуществ молодости: все новое помогает хорошо забыть все старое.
      Он уже спать лег, подложив под голову вместо подушки всякое тряпье, а она все рассуждала, что, где и куда. И только через час осторожно пробралась под тоненькое старое одеялко, чуть прижалась бочком.
      СТРЕЛЯТЬ ПОДАНО!
      На другой день пришел КАМАЗ, кузов которого был набит синими пластиковыми пятидесятилитровыми бочонками. Пустыми. С водителем приехал рябой Алик. Грузовик встал задом к распахнутым воротам, и Алик принялся валить из кузова бочки прямо на землю. Он передал указание Юсуфа быть дома и уехал. Олег и Люба часа два собирали раскатившиеся бочонки в аккуратный длинный штабель.
      Уже по вечер прикатил Вахид на своем молоковозе, по самую горловину налитом спиртом. Он обрадовался Олегу, как старому другу, обнял его и раз десять сообщил, что ему привет из Травды от женщин. Что они его помнят, спрашивают, когда снова приедет. А телевизор работает у них хорошо.
      Тут Люба подошла, державшаяся до этого в сторонке, И Вахид в меру своего горского воспитания перед ней расшаркался и сказал Олегу:
      - Эта девка тоже хорошая. Молодая.
      Люба почему-то обиделась и ушла. Поэтому Мамед, вылезший из кабины и тоже вошедший под крышу, увидел её только сзади, уже уходящую. Но он о ней даже не спросил. Он спросил:
      - Мастер, у тебя выпить нет?
      - Да вот же у тебя целая цистерна, - удивился Олег.
      - Нет, - замахал руками Мамед, как испуганный гиббон, - коньяк надо.
      - Сейчас приедешь домой и выпьешь, - пожал плечами Олег. - Уж дотерпи как-нибудь. Там жена тебе нальет.
      - Мы домой через час только попадем, - сказал Вахид. - Я тебе цистерну оставлю, сами на автобус пойдем. В кабине шланг лежит, ты спирт в бочки разлей. Я завтра утром за машиной приду.
      - Это что же, мне всю ночь, как пожарнику, со шлангом в руках провести?
      - Правильно говоришь, - похвалил Вахид. - Стой и шланг в дырки вставляй.
      - Самая ночная работа, - безрадостно согласился Олег. - Ладно, зарплату все равно надо отрабатывать.
      Вахид загнал цистерну под навес и ушел вместе с Мамедом. Олег запер ворота, включил освещение и начал разбираться со шлангом. Но тут прикатил рябой Алик на юсуфовской серой "волге" и велел ехать с ним. Пришлось плюнуть на все и ехать. Поколесив по городу, Алик вывел машину к знакомому автосервису с флагом, музыкой и праздничной иллюминацией. Здесь он остановился и повернул к Олегу каменное лицо.
      - Слушай, Мастер, там в багажнике коробка стоит. Ты её открой. Там будет сумка лежать. Ее открывать не надо. Только отнеси вдоль того бетонного забора и положи в кусты. Там недалеко от кафе кусты, увидишь. Туда положи. И обратно уходи сюда.
      Ничего не выражала, кроме удивления, рябая физиономия. Словно сам удивлялся предложению унести сумку. Олег, понятно, сразу сообразил, что дело пахнет криминалом. Но отказаться он не мог. Даже думать не хотелось о последствиях отказа. Он вылез из машины, открыл багажник. Картонная коробка оказалась заклеена скотчем. Даже, вроде, бы на ней что-то было написано. Наверное адрес, по которому якобы отправлялась эта посылка. Закамуфлировали, сделали вид, как будто не знают, что и куда везут. Содрав скотч, Олег раскрыл коробку, вытащил объемистую черную спортивную сумку. Сумка выглядела совершенно новой, необмятой, от неё даже пахло синтетическим фабричным запахом.
      Олег вытащил сумку. В ней лежало что-то тяжелое. Он даже подумал, что это, может быть, мина. Надев ручки сумки на плечо, чтобы легче было нести, Олег отправился к забору. Черная сумка совершенно терялась в наступающей вечерней тьме, и Олег подумал, что его, может, никто и не увидит. Он чуть отпустил молнию сумку, и сунул руку в образовавшуюся щель. Ощупал предмет, завернутый в ткань, и сразу понял, что это автомат. Под ним лежал ещё один. Судя по толщине ствола и конструкции складывающегося приклада, один из них - АКМС калибра семь шестьдесят два. А вот второй - укороченный АКС калибра пять сорок пять. К обоим были примкнуты магазины.
      Стараясь держаться ближе к забору, Олег довольно быстро добрался до кафе. В узких окнах под крышей брезжил мутный свет. Возле входа, как и в прошлый раз стояли две иномарки - БМВ и какая-то "японка", приплюснутая, низко сидящая, с закрывающимися фарами.
      Не доходя до павильона четыре бетонных секции забора, Олег впоролся в потемках в кусты. Они, правда, оказались зарослями какого-то чертополоха и репейника. Но ничего более приличного поблизости не обнаружилось, и Олег пристроил сумку в этот бурьян. Потом сразу развернулся и очень быстро пошел прочь, почти прижимаясь к забору. Под конец едва не сорвался на бег. Пока нес сумку, страшно не было. Тяжесть оружия придавала уверенности. Но сейчас вся спина вспотела. Казалось, в любое мгновение его может остановить окрик. Или выстрел в спину.
      Далеко обойдя автосервис, пройдя между гравийных куч намечающейся стройки, Олег, наконец вышел на дорогу и двинулся по обочине. Он уже начал нервничать, как откуда-то сбоку выехала "волга", и Юсуф распахнул дверцу. Всю дорогу ехали молча. Только под конец Алик спросил:
      - Как твои дети, Мастер, здоровы?
      - Вроде здоровы, - ответил Олег.
      - Ты их береги. Дети - самое дорогое.
      А когда явился домой, в маленькую халупу на окраине, Люба так и ахнула:
      - Где ж тебя носило! Весь в репьях, как собачий хвост.
      Всю ночь Олег таскал шланг, наполняя бочонки спиртом. Сонная Люба заворачивала пробки. У Олега, наоборот, сна ни в одном глазу не было. Он прекрасно понимал, что стал соучастником заказного убийства. Никаких угрызений совести по поводу смерти этих людей в кафе, однако, не испытывал. Хватило одного раза взглянуть на бритоголового Гасана и его холуев, чтобы никогда не сожалеть об их преждевременной смерти. Чего бы ему их жалеть? Небось, они прихлопнули б его, как муху, и глазом не моргнули. Другое дело, если покушение не удастся. В этом случае банда Гасана запросто докопается до всех участников нападения.
      Опять же, милиция. Хоть и считается, что заказные убийства у нас не раскрываются, но здесь явно не тот случай. Одно дело, когда профессиональные киллеры этим занимаются, а тут вообще непонятно кто. Наоставляют следов, попадутся. "А где автоматы взяли?" "Да Мастер принес. Арестуйте его. Это он все придумал." Ну, допустим, сойдет им это с рук. А кто гарантирует, что Юсуфу не взбредет в голову избавиться от соучастника и свидетеля? Во всех кинофильмах убийцы только тем и занимаются, что свидетелей разыскивают и приканчивают. На этом, правда, и сыплются. Алик, впрочем, намекнул насчет детей. Стало быть, расчитывает на его молчание. Да и так понимает, что не дурак Мастер, болтать не станет.
      Спирта набралось сто шестьдесят восемь бочонков. И запах у него был другой. Совсем не похожий на резкий дух технического "шила", какое Олег получал на гидролизном в Травде. Этот запах был слабей, тоньше, и, если можно так выразиться, приятней. Он навевал какие-то больничные воспоминания - шприцы, прививки, медсестра протирает место укола холодной влажной ваткой.
      ОТКАТ СПИРТА БОЧКАМИ
      Спать лег под утро. И тут же приснилось, будто сидит он в какой-то забегаловке. Там вдруг оказывается лысый Гасан с телохранителями. "Это ты, Мастер, придумал меня убить? Вот тебе, Мастер! Получи, Мастер!" Хватает бутылку и начинает лупить ею Олега по голове. Голова сразу наполняется стеклянный звоном. Олег пытается уклониться, дергается и просыпается.
      Кто-то стучит в окно кухни и зовет: "Мастер!" Люба тоже проснулась, бормочет что-то испуганно. Олег встал, мимоходом глянув на светящийся циферблат наручных часов - без десяти семь. Кого там черт принес в такую рань? Глянул в щель поверх газеты, закрывающей окно вместо шторки. Вахид толчется на улице, нахохлился, кутаясь в кожаную куртку.
      Олег быстро натянул брюки, накинул куртку, сунул ноги в кроссовки. Вышел.
      - Вахид, ты чего в такую рань?
      - Машину забирать надо. Мастер, ты все из неё вылил? Много получилось?
      - Сто шестьдесят восемь бочонков. Мало?
      - Хорошо, хорошо, - обрадовался Вахид. - Юсуфу скажи - сто шестьдесят шесть. Одну бочку я возьму, одну ты. У меня восемь тонн было, как раз нормально получится. А у Юсуфа и так денег много.