13 февраля командующий войсками фронта в докладе Верховному Главнокомандующему изложил свои соображения о последующих действиях войск{328}. Имелось в виду нанести удар с целью разгрома противостоявших сил, выхода на рубеж р. Влтава и овладения Прагой. Операция общей глубиной до 350 км должна была осуществляться в три этапа в течение 40- 45 дней. Первые два этапа намечалось провести на глубину 115-120 км каждый. На один из них отводилось 8 дней, на другой - 15. Наступать предполагалось через упоминавшийся промышленный район в обход Моравской Остравы с юга, далее на Оломоуц и, наконец, на Прагу.
      Удар должны были нанести войска правого крыла фронта. Левому же предстояло активными действиями сковать вражеские войска и не допустить их переброски на главное направление. Наращивание удара в ходе третьего этапа операции возлагалось на резерв фронта - два стрелковых корпуса и одну танковую бригаду. Что касается механизированного корпуса, то планировалось ввести его в бой для развития успеха еще на первом этапе наступления. Был определен и ориентировочный срок готовности войск: 8-10 марта.
      17 февраля Ставка утвердила этот план. А спустя еще шесть дней штаб фронта разработал директиву на первый этап наступления, возлагавшую на нашу 38-ю армию нанесение главного удара. Директива гласила:
      "Основная задача армии, - нанося главный удар в направлении Моравская Острава, Границе, Оломоуц, выйти на рубеж Бениш, Берн, Оломоуц и овладеть Оломоуц.
      Ближайшая задача армии - к исходу 4-го дня операции главными силами выйти на рубеж Вигштадтль, Одры, ст. Суходол. Овладеть Моравской Остравой.
      Выполнение задачи осуществить следующим образом: группировкой в шесть стрелковых дивизий и трех стрелковых бригад прорвать оборону противника на участке Павловице, иск. Яжомбковице и, наступая на запад, к исходу первого дня наступления форсировать р. Ольша и овладеть рубежом Нерад, Немецка Лутыне, Дьетмаровице, Совинец.
      С рубежа Нерад, Совинец наступать частью сил в направлении Надражи-Богумин, Петржковице и, обходя Моравскую Остраву с севера, выйти на рубеж р. Опава. Главными силами нанести удар между Моравской Остравой и Карвинна ц, обходя Моравскую Остраву с юга, к исходу второго дня наступления выйти на рубеж Витковице, Нова, Пасков.
      В последующем наступать по основному направлению"{329} .
      В директиве также указывалось, что после прорыва обороны противника на глубину 5-6 км в полосе армии будет введена в бой подвижная группа фронта 5-й гвардейский механизированный корпус под командованием генерал-майора Б. М. Скворцова. Ее продвижение нам приказывалось обеспечить всеми имевшимися огневыми средствами.
      Напомню, что еще за пять дней до получения директивы на проведение Моравско-Остравской наступательной операции мною был отдан приказ о переходе армии к обороне. Войска нуждались в отдыхе и пополнении личного состава и материальных ресурсов. Одновременно соединения и части совершенствовали свои позиции и отражали попытки гитлеровцев вести разведку боем. Штабы организовали боевую подготовку, изучали противника, его оборону и намерения.
      На подготовку операции отводилось 12-14 дней. За это время нам предстояло привести войска в соответствие с предстоявшими им задачами, осуществить перегруппировку и сосредоточение сил и средств. Срок, на первый взгляд, немалый. Однако мы уложились с трудом, что объяснялось неблагоприятными условиями погоды и поздним прибытием пополнения.
      Конец февраля и начало марта, когда войска армии готовились к новой наступательной операции, обычно отличаются в этих местах сложностью метеорологической обстановки. Воздух постепенно нагревается, тают снега, всю местность неделями окутывают туманы, начинается паводок. Так было и на этот раз. Размытые грунтовые дороги резко осложнили перегруппировку и сосредоточение войск. Серьезные трудности возникли в таких условиях и при подготовке исходных позиций для наступления.
      Полоса, в которой нам предстояло нанести удар, была узкой и имела слишком мало дорог с твердым покрытием. Это ограничивало районы сосредоточения соединений и движение транспорта. Для бесперебойного снабжения войск боеприпасами и горючим пришлось пойти на установление строгого режима использования дорог в период наступления. Был разработан график движения автомашин вслед за пехотой и танками, вводимыми в прорыв. Транспортные подразделения, водители и повозочные получили специальные инструкции.
      Было определено, что в первые два дня наступления дороги с твердым покрытием будут использоваться только для движения боевой техники и автотранспорта с боеприпасами в сторону фронта. Что касается продовольствия, то личному составу на эти двое суток был выдан сухой паек. Эвакуация в тыл поврежденной техники запрещалась. Весь гужевой и вьючный транспорт, а также артиллерия на конной тяге могли передвигаться только по полевым и проселочным дорогам.
      Особые ограничения были определены на первый день наступления, когда для транспорта действовали специальные пропуска. Даже раненых приказывалось вывозить только по проселочным дорогам, в связи с чем усиливалось медицинское обеспечение.
      К началу наступления в состав нашей 38-й армии входили все те же 52, 67 и 101-й стрелковые корпуса, которыми по-прежнему командовали генерал-майор С. М. Бушев, генерал-майор И. С. Шмыго и генерал-лейтенант А. Л. Бондарев, а также 127-й легкий горнострелковый корпус генерала Г. А. Жукова, 31-я и 42-я гвардейские танковые бригады полковников С. А. Хопко и В. С. Гаева, 24-я артиллерийская дивизия прорыва полковника Г. М. Джинчарадзе и ряд частей усиления. Кроме того, в полосе армии находились уже упоминавшийся 5-й гвардейский механизированный корпус генерал-майора Б. М. Скворцова и 95-й стрелковый корпус генерал-майора И. И. Мельникова, состоявший в резерве фронта.
      Корпуса генералов Бондарева и Шмыго действовали в составе нашей армии уже в течение года. Корпус же генерала Бушева формировался еще на Курской дуге в составе 40-й армии, которой я тогда командовал. Временами он убывал на участки других армий, но с июля 1944 г. до конца войны оставался в 38-й.
      Я упоминаю об этом потому, что имел возможность хорошо узнать личный состав этих соединений и их командиров, а это всегда играет далеко не последнюю роль при выполнении боевых задач. Личное знакомство, продолжительное общение, ясное представление о способностях и особенностях людей, знание их сильных сторон и недостатков облегчают подготовку, организацию и проведение операции.
      Не могу в связи с этим не вспомнить то время, когда я командовал 1-й гвардейской армией под Сталинградом в 1942 г. Дивизии тогда менялись у нас так часто, что иного командира соединения приходилось видеть раз-другой. За месяц боев в составе армии успело побывать в разное время 27 стрелковых дивизий, причем некоторые из них - только по нескольку дней. Это определенно создавало затруднения в управлении войсками.
      Впоследствии этот недостаток, общий для многих армий, постепенно устранялся, особенно начиная с Курской битвы. А с Львовско-Сандомирской наступательной операции основной состав, например, в нашей 38-й армии не менялся. Иногда лишь на тот или иной срок включались дополнительные соединения, которые убывали после выполнения отдельных задач.
      Таким образом, накануне Моравско-Остравской наступательной операции наша армия имела стабильный состав. Это помогло и намного ускорило проведение многочисленных подготовительных мероприятий.
      Среди них, как всегда, одно из важнейших мест занимала партийно-политическая работа в войсках. Она и на этот раз была направлена на всестороннюю подготовку к предстоявшим боям, проводимую в соответствии с задачами, поставленными перед Красной Армией в приказе Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1945 г. Этому посвящались проведенные во всех частях и подразделениях собрания партийного актива, первичных партийных и комсомольских организаций, а также политзанятия со всем личным составом. Политработники организовывали встречи бывалых солдат с молодым, необстрелянным пополнением. Особой популярностью пользовались рассказы воинов, совершивших героические подвиги. Такие встречи действовали на молодежь зажигающе, рождали стремление столь же самоотверженно громить врага, ширили наступательный порыв войск.
      Особенностью политической работы тех дней было то, что она отражали дыхание близкой уже Победы. Весь личный состав армии, всегда тщательно готовившийся к наступлению, на этот раз ждал его с особым нетерпением. Ибо видел в нем предвестие окончательного разгрома фашистской Германии, долгожданной Победы и установления мира на земле. Советский человек, бесстрашный воин в дни угрозы свободе и независимости социалистической Родине, в душе всегда остается мирным тружеником. Таким воспитала его Коммунистическая партия, таков человек социалистического общества. И потому понятны чувства, которые испытывали наши воины в те последние месяцы войны, когда во всем чувствовалось приближение Победы.
      Вот почему и я, кадровый военный, не удивлялся, видя, какими глазами смотрели теперь наши воины на поля и заводы, через которые вели нас дороги войны. В этих взглядах я читал тоску по привычному мирному труду. Но, прежде чем вернуться к нему, нужно было, и это знал каждый советский воин, закончить другую работу, выпавшую на нашу долю, - тяжелую, кровавую, но неизбежную. К ней вынудил нас враг, жестокий и жадный до чужого, принесший нашему и другим народам неисчислимые страдания. Так пусть исчезнет этот враг - фашизм - с лица земли. И чем скорее, тем лучше для всех людей.
      С еще большей ненавистью к врагу, с еще более страстным стремлением довершить его разгром готовились воины армии к наступлению.
      Неизмеримую, неоценимую помощь продолжал оказывать нам тыл нашей страны, весь советский народ. Она заключалась не только в том, что прибывавшее пополнение, вооружение и все необходимое позволило восстановить боевую мощь нашей армии менее чем в две недели. Были еще и драгоценные треугольники писем. В них мы находили тоску разлуки и жалобы на тяготы войны, гордость своей родной Красной Армией и успехами тыла. Но главным во всех письмах, которые получали наши воины, был твердый и решительный наказ до конца разгромить врага и быстрее возвратиться с победой.
      Эти письма были реальным воплощением единства тыла и фронта. Оно и поныне остается для нас предметом величайшей гордости нашей социалистической Родиной, нашей Коммунистической партией, выковавшей невиданное еще в истории единодушие народа и армии, общность их дум и чувств, их дел и целей. А в дни, о которых здесь рассказывается, это единство было для всех наших воинов могучим источником воли к борьбе с врагом, к завершению его разгрома.
      II
      В такой атмосфере огромного подъема готовились мы к новой наступательной операции. К исходу 9 марта подготовка была закончена. В тот же вечер во всех частях были проведены митинги, на которых выступали члены Военного совета армии генерал-майоры А. А. Епишев и Ф. И. Олейник, начальник политотдела генерал-майор Д. И. Ортенберг, командиры и политработники, рядовые бойцы и сержанты. Разными словами все они говорили об одном: как бы трудна ни была поставленная нам задача, - она будет выполнена во имя быстрейшего окончательного разгрома гитлеровской Германии.
      И хотя трудности оказались во много раз большими, чем представлялось всем нам накануне наступления, и преодоление их потребовало много времени и сил, все же в конечном счете воины 38-й армии сдержали свое слово.
      На следующее утро войска армии, а также 5-й гвардейский механизированный корпус были уже на исходных позициях. Изготовилась к наступлению слева от нас и 1-я гвардейская армия. К тому времени в результате перегруппировки мы достигли некоторого превосходства в силах и средствах над противником. Однако на первых порах оно оказалось недостаточным.
      Нам предстояло на стыке с 1-й гвардейской армией осуществить прорыв 7-километрового участка фронта двумя стрелковыми корпусами в составе шести дивизий, легким горнострелковым корпусом, имевшим две горнострелковые бригады. Наступление должны были поддерживать две танковые бригады и танковый полк. К исходу первого дня надлежало форсировать р. Олыпа и захватить на ее западном берегу плацдарм, продвинувшись таким образом на 23-25 км. На следующий день армии предписывалось частью сил обойти с севера и юга и окружить г. Моравская Острава. Подвижной группе фронта ставилась задача облегчить освобождение города, перехватив дороги, ведущие к нему с юго-запада.
      Таковы были первоначальные задачи. Всего же первый этап должен продлиться, как я уже упоминал, 8 суток. Общий темп наступления на это время был определен в 15 км в сутки.
      Еще в ночь на 10 марта, когда заканчивалась смена частей на переднем крае, дивизии первого эшелона провели интенсивную разведку вражеской обороны. И везде встретили сильное огневое сопротивление. Это должно было означать, что противник находится на своих позициях на переднем крае обороны и, не зная о готовящемся наступлении, не намеревается отводить войска в глубину. Увы, очень скоро выяснилось, что это не так.
      К утру 10 марта погода окончательно испортилась. Усилился западный ветер, небо затянули густые низкие облака, начался снегопад, забушевала метель. Видимость упала до 100-200 м. Прицельные приспособления, бинокли, стереотрубы - все забивало снегом. Не лучше обстояло дело с визуальным наблюдением, так как глаза слепил встречный ветер со снегом. Короче, наблюдение почти исключалось. Не могла действовать авиация, лишились возможности вести прицельный огонь артиллеристы, танкисты, минометчики и пулеметчики.
      Как быть?
      В 6. часов 30 минут утра на наблюдательный пункт армии прибыл командующий фронтом генерал армии И. Е. Петров. Встретив его вместе с членом Военного совета А. А. Епишевым и командующим артиллерией армии полковником Н. А. Смирновым, я доложил, что войска готовы к наступлению, но условия погоды не позволяют начать артиллерийскую подготовку. Она не принесет ожидаемых результатов, говорил я, так как огонь можно вести лишь по площадям, а не по целям. В заключение изложил просьбу: позвонить Верховному Главнокомандующему и попросить перенести срок наступления.
      И. Е. Петров не согласился.
      - Сроки утверждены Ставкой, они окончательные, - ответил он. - Просить о переносе времени наступления не буду.
      После этого он позвонил командующему 1-й гвардейской армией генерал-полковнику А. А. Гречко, который после доклада о готовности войск к наступлению подчеркнул нецелесообразность начинать артиллерийскую подготовку в сложившихся условиях. Прислушиваясь к разговору, я с теплым чувством подумал об Андрее Антоновиче Гречко: и ему опыт подсказывал необходимость отсрочки наступления, так что вдвоем нам, быть может, удастся убедить в этом И. Е. Петрова. К сожалению, командующий фронтом отклонил и просьбу А. А. Гречко.
      Артиллерийская подготовка началась в запланированное время и, как мы и предполагали, не дала ощутимых результатов. Это стало ясно сразу же после того, как в 8 часов 55 минут дивизии первого эшелона перешли в наступление на фронте Павловице, Яжомбковице. Сломив огневое сопротивление противника на переднем крае обороны, они овладели линией траншей восточное железной дороги, а затем населенными пунктами Павловице, Голясовице, Яжомбковице. И все же за весь день продвинулись только на 3-4 км.
      Перед нами был оборонительный рубеж, имевший в глубину три линии траншей. Особенность его заключалась в том, что в нем широко использовались группы строений или отдельные здания в качестве опорных пунктов и огневых точек, связанных общей системой огня и ходами сообщения. Погреба каменных и кирпичных зданий служили укрытиями живой силы от артиллерийского огня. Подступы к переднему краю были заминированы или прикрыты спиралью Бруно.
      Противник умело использовал благоприятные для обороны условия местности. Оборонительные рубежи создавались за естественными преградами, а открытая местность впереди них хорошо простреливалась. Все это и обусловило напряженность боев.
      Две танковые бригады, танковый и три самоходно-артиллерийских полка действовали в боевых порядках стрелковых войск, вместе с ними медленно прогрызали вражескую оборону, но полностью прорвать ее не смогли. Таким образом, не были созданы и условия для ввода подвижной группы фронта. В целом задачи первого дня наступления как нашей 38-й, так и 1-й гвардейской армиями не были выполнены. Наступающие войска достигли только незначительного тактического успеха, который не обеспечил даже улучшения исходных позиций для дальнейшего наступления.
      При этом выяснились два тревожных обстоятельства.
      В период артиллерийской подготовки огневая система противника не была подавлена, его силы и средства не понесли существенных потерь, управление войсками и связь не были нарушены. Это означало, что эффект от артподготовки, проводившейся в условиях, когда невозможно было вести прицельный огонь, проще говоря - вслепую, был еще меньше, чем мы ожидали. Что касается авиации, то она вообще не смогла действовать по той же причине. Все это уже само по себе грозило срывом наступления.
      Но обнаружилось еще и другое: к началу нашей операции враг отвел свои войска на вторую линию обороны, оставив на переднем крае лишь прикрытие. Таким образом, артиллерийская подготовка и не могла дать должного эффекта.
      Более того, теперь стало очевидно, что противник имел сведения о времени начала нашего наступления. Как могло это случиться?
      Крупным недостатком района сосредоточения войск была открытая местность, лишенная естественных прикрытий для маскировки. Это давало противнику возможность установить сосредоточение наших войск и определить подготовку наступления. И если наблюдение с воздуха ограничивалось неблагоприятной погодой, то оставалась другая возможность раскрытия врагом наших замыслов. Дело в том, что район был заселен преимущественно немцами, среди которых, несомненно, укрывались шпионы, специально оставленные для наблюдения за действиями наших войск.
      Мы знали, что, отступая под ударами Красной Армии, противник повсюду на освобожденной нами территории оставлял свою агентуру для шпионской и диверсионной деятельности.
      Многих из фашистских разведчиков удалось выявить, в частности, в ходе Ясло-Горлицкой наступательной операции и после ее окончания. Они выдавали себя за простых солдат, не успевших отступить со своими частями, или переодевались в гражданскую одежду и оседали в местных населенных пунктах. Были выявлены и агенты, засланные фашистским командованием уже после выхода наших войск на данный рубеж. Так, с 15 января по 28 февраля в тылу армии было задержано 747 вражеских солдат, 23 офицера, 125 агентов гитлеровской разведки - абвера и 37 человек из командно-оперативного состава полиции и карательных органов{330}.
      Уже перед самым наступлением, в марте, было поймано 32 агента противника. А в г. Бельско-Бяла была обезврежена группа диверсантов в количестве 8 человек, пытавшихся подорвать электростанцию и водопровод. Наконец, в г. Дзедзице в течение нескольких дней работала вражеская радиостанция, передававшая сведения о сосредоточении наших войск и подготовке наступления.
      Как свидетельствует журнал боевых действий 38-й армии, в поимке вражеских агентов самоотверженно помогали антифашисты из числа местных жителей. Например, 6 марта было сообщено нашей службе охраны тыла, что в одном из домов в населенном пункте Микушовице (южнее Бельско-Бяла) скрывается некая подозрительная личность. Наряд красноармейцев, осматривая указанное здание, обратил внимание на то, что в одной из комнат был новый потолок, на котором еще не успела высохнуть краска. Проверка обнаружила, что потолок сделан буквально несколько часов назад: над ним и оказалось убежище, в котором прятался фашистский шпион. На чердаке этого же дома нашли еще и агента гестапо{331}.
      Но вся ли агентура противника была выловлена? Не берусь ответить на этот вопрос утвердительно. Вполне вероятно, что если уцелел хоть один шпион, то и этого было достаточно для утечки за линию фронта сведений о подготовке наступления, добытых в полосе нашей или соседних армий либо в расположении полевого управления фронта.
      Разведка 38-й армии действовала неплохо. Она постоянно захватывала "языков". Даже незадолго до наступления, 8 марта, были взяты пленные из состава 75-й и 253-й пехотных дивизий. В то же время в тылу противника действовали две разведгруппы инженерных войск - одна с 26 февраля по 5 марта, другая - со 2 по 8 марта. Но ни глубинная разведка, ни опрос пленных, ни наблюдения на переднем крае, ни, наконец, саперы, которые в ночь на 10 марта проделывали в минных полях противника проходы для атакующих подразделений, не обнаружили намерения вражеских войск оставить свои позиции на переднем крае обороны.
      И все же враг произвел такой маневр.
      Взятые в первый день наступления пленные дали показания, пролившие свет на подробности подготовки противника к отражению атаки. Вот некоторые из этих показаний:
      "Вчера вечером, когда я находился в третьей роте, командиру роты было сообщено, что завтра утром, т. е. 10 марта, ожидается генеральное наступление русских. Командиру роты было приказано в 4 часа ночи уйти на вторую линию обороны, оставив впереди только заслон из одного или двух отделений".
      "О наступлении мы были предупреждены вчера, и поэтому ничего неожиданного в нем для нас не было".
      "9 марта в 24.00 было получено сообщение, что русские утром 10 марта начинают наступление. Нам было приказано к 4.00 по немецкому времени очистить первую линию, оставив в ней одно отделение"{332} .
      Так мы узнали, почему ни действиями нашей разведки, предпринятыми до 8 марта, ни опросами захваченных в тот же период пленных не удалось выявить намерений врага. Это объяснялось тем, что приказ об отходе на вторую линию траншей был отдан командованием противника только вечером 9 марта. Отвод же войск производился уже перед рассветом 10 марта.
      Враг произвел его незаметно, воспользовавшись разбушевавшейся метелью, вероятно, как раз в то время, когда мы ожидали улучшения погоды и доказывали необходимость переноса в связи с этим начала наступления. Теперь стало ясно, что это не только избавило бы нас от необходимости вести малоэффективную артподготовку, но и позволило бы спутать расчеты противника, сорвать его план отражения нашего удара.
      По-видимому, мы были недостаточно настойчивы. И потому, полагаю, вина за срыв наступления ложилась не только на командование фронта, но и на нас, командармов.
      Итак, итоги первого дня операции были весьма скромны. Вместо прорыва на глубину 23-25 км войска армии вклинились в оборону противника на 3-4 км. Вражеские войска не были разгромлены. Все же наша ударная группировка еще обладала большими возможностями, и командующий фронтом приказал продолжать выполнение поставленной задачи. Но, прежде чем мы повторили удар, противник начал целую серию контратак. Первые из них были им предприняты в ночь на 11 марта. Утром контратаки участились. К противостоявшим войскам начало прибывать усиление с соседних неатакованных участков фронта и из глубины. Условия для прорыва вновь резко ухудшились.
      Возобновить наступление мы смогли только во второй половине дня 11 марта после 30-минутной артиллерийской подготовки. Но и теперь продвинулись только на 2-5 км.
      Ограниченное количество дорог и неблагоприятные метеорологические условия по-прежнему не позволяли эффективно применить всю огневую мощь артиллерии и минометов, сосредоточенных на участке прорыва. Механизированный корпус, вытянувшись вдоль дорог, не смог использовать свои маневренные возможности и ударную силу. Так начали отрицательно сказываться неправильный выбор направления главного удара, время его проведения и потеря элемента внезапности.
      До 18 марта включительно ударная группировка фронта продолжала наносить удары по врагу, но так и не смогла осуществить прорыв. Войска противника оказывали упорное сопротивление.
      Следует отметить, что если к началу нашего наступления перед фронтом 38-й армии оборонялись в первой линии три пехотные дивизии - 75, 253 и 544-я, то в последующие дни вражеское командование вынуждено было перебросить сюда также 68-ю пехотную, 4-ю горнострелковую, 8-ю и 16-ю танковые дивизии из полосы нашего правого соседа. Противник продолжал непрерывно контратаковать силами пехоты с танками и самоходными установками. Только за четыре дня - с 12 по 15 марта - наши части отразили 39 контратак.
      Ко всему сказанному о боевых действиях с 10 по 18 марта можно добавить, что, как они показали, план операции, разработанный фронтом, был недостаточно продуман, а в ходе его осуществления не учитывалось изменение обстановки. Намеченная к прорыву полоса не была сплошной. Между участками прорыва 38-й и 1-й гвардейской армий существовал 4-километровый разрыв, причем первая должна была прорывать оборону врага на левом берегу Вислы, а вторая - на правом, и ей, следовательно, в первый же день операции предстояло с ходу форсировать реку и продолжать наступление на юго-запад. Как уже отмечалось, не была парализована деятельность агентурной разведки противника, что лишило наступление важнейшего элемента - внезапности. Наконец, мы не взаимодействовали с войсками 1-го Украинского фронта, который готовился к проведению Верхне-Силезской наступательной операции и, начав ее 15 марта, завершил окружением и уничтожением вражеских войск.
      Сделанное мною столь подробное описание недостатков начала Моравско-Остравской наступательной операции, на мой взгляд, необходимо, так как, кроме нее, ни на одном фронте в 1944 г., а тем более в 1945 г. не складывалась подобная ситуация, не срывалось столь неожиданно наступление. И этот неуспех, если знать его причины, тоже должен быть учтен при обучении войск и подготовке штабов.
      Причем я отнюдь не отношу перечисленные недостатки только на счет командования и штаба фронта. Командование и штабы армий, в том числе и я, тоже могли сделать больше как при планировании фронтовой операции, так и в части обеспечения внезапности наступления.
      Об этом я и заявил тогда же, в середине марта, и в беседе с И. Е. Петровым и Л.З. Мехлисом, и во время телефонного разговора с генералом армии А. И. Антоновым.
      В один из первых дней наступления, когда уже стало ясно, что оно сорвано, меня вызвали на командный пункт фронта. В домике, где жил И. Е. Петров, я встретил и члена Военного совета фронта генерал-полковника Л. З. Мехлиса. Обстановка была неофициальная. Мы сидели за столом, пили чай, беседовали непринужденно. Командующий фронтом попросил высказать свое мнение о причинах постигшей нас неудачи.
      Я перечислил все то, о чем уже сказано выше. Особенно выделил неудачный выбор направления главного удара, напомнил, что не были учтены неблагоприятные метеорологические условия. На вопросы, которые были заданы и Петровым и Мехлисом, ответил, что целесообразнее наступать в районе, расположенном севернее ранее выбранного участка. И отметил, что хотя предлагаемое мною направление не является кратчайшим, тем не менее условия там более благоприятны.
      Конечно, я не мог не обратить внимания на то, что Л. З. Мехлис во время этого разговора делал записи в небольшом блокноте. Но лишь спустя несколько дней мне стало известно, что они нужны были ему для телеграммы в Москву.
      Возвратившись к себе на командный пункт, рассказал обо всем этом членам Военного совета армии А. А. Епишеву и Ф. И. Олейнику, которые беспокоились в связи с моим внезапным вызовом на КП фронта. Все мы в те дни нервничали из-за срыва наступления. Что же касается предположений о более выгодном направлении главного удара, то оба мои собеседника согласились со мной. Так мы решили искать выхода из сложившегося положения. А выход мог быть один: найти пути и способы разгрома противника.
      III
      На следующее утро мы с А. А. Епишевым поехали на правый фланг армии, а оттуда добрались и до полосы соседней 60-й армии 1-го Украинского фронта. Там, у нашего правого соседа, мы по совету полковника И. С. Черных взобрались на вершину высоты 249,0, чтобы осмотреть местность. Мы увидели как раз то, что нам хотелось: почти совершенно ровную местность, слегка подымающуюся к юго-западу.
      В полутора километрах к югу от высоты находился небольшой город Зорау. Он был невелик, но являлся узлом семи шоссейных и трех железных дорог, лучами расходившихся во все стороны. Еще ближе, непосредственно у скатов высоты, протекала небольшая речка. Ее долина до 500 м шириной представляла собой заболоченную местность с множеством искусственных прудов и прикрывала Зорау с северо-востока. Мы подошли к городу еще ближе, насколько позволяла линия фронта. Теперь от Зорау нас отделяло расстояние до 1 км. Отчетливо были видны улицы, тихие, спокойные. По ним неторопливо и так же спокойно расхаживали солдаты. Казалось, они не ожидали удара.
      Между тем нанести его следовало именно здесь. Тем более что к северо-востоку от Зорау виднелся лесной массив, который мог обеспечить скрытное сосредоточение войск и техники.
      Так возникла идея наступления в районе Зорау. Полагаю, что она пришла бы в голову и любому другому нашему командарму, окажись он на моем месте. А поскольку наступательные возможности войск армии и фронта в целом были далеко еще не исчерпаны, я изложил ее, а также результаты рекогносцировки генералу армии И. Е. Петрову. Имелось в виду нанести удар из названного района в направлении Лослау, Троппау с целью обхода Моравской Остравы с севера.
      Необычность такого выбора заключалась в том, что удар следовало наносить через город с каменными строениями. В годы войны мы всегда стремились осуществлять прорыв на равнинной и открытой местности, избегая населенных пунктов на переднем крае и в ближайшей глубине. Здесь же обстановка сулила нам успех в случае удара не в обход Зорау, а через этот город. Конечно, определенный риск тут был, но внезапность нанесения удара оправдывала его.
      План был встречен благожелательно. Командующий фронтом обещал обдумать его и сообщить свое решение. Я же, не теряя времени, приказал штабу армии приступить к разработке плана перегруппировок и сосредоточения сил и средств на новое направление.