На Юго-Западном направлении, 1943-1945, Воспоминания командарма (Книга II)

      Мое положение командующего армией, конечно, позволяло мне видеть многие предстоящие трудности. Так уж случилось, что даже в оборонительный период войны я с вверенными мне войсками не раз выполнял наступательные задачи. А последние полтора года, начиная с января 1943 г., мы почти непрерывно гнали врага на запад. Но при этом не было еще случая, чтобы перед началом операции оборона противника, его силы и средства, а также система огня были недостаточно изучены. Теперь же я столкнулся именно с такой обстановкой, и она не могла не тревожить.
      Однако, как я уже говорил, в тот момент это были лишь смутные опасения, и они оказались не в состоянии заглушить радостное ощущение величия свершившихся и ждавших нас впереди событий. И, конечно, я, как и вся наша армия, чувствовал себя счастливым от сознания того, что нам отведена важная роль в осуществлении всей фронтовой операции.
      Приближались дни, когда мы полной мерой испытали и трудности, которых опасались, и радость новой победы.
       
      Глава XII. Сандомирская операция
      I
      К началу операции в составе нашей 38-й армии было три стрелковых корпуса 101-й, 67-й и вновь переданный нам 52-й, насчитывавшие десять стрелковых дивизий. Мы получили задачу прорвать оборону противника северо-западнее Тернополя на 6-километровом участке Бзовица, Богдановка и, развивая главный удар семью дивизиями в направлении Перемышляны, Городок, во взаимодействии с 4-й танковой и 60-й армиями разгромить львовскую группировку противника. Нам было приказано одновременно, свертывая оборону противника на юго-запад, силами трех дивизий обеспечить на второй день операции ввод ударной группировки 1-й гвардейской армии для развития наступления на Галич.
      К исходу первого дня операции войска армии должны были выйти на рубеж Плугув, Козова (глубина до 20 км), к исходу второго дня - на линию Зашкув, Павлув (40 км). В дальнейшем нам ставилась такая задача: развивая стремительное наступление и отрезая пути отхода противника из Львова на юго-запад, ударом двух стрелковых дивизий с юга и юго-запада во взаимодействии с 60-й армией овладеть Львовом. На рубеж Городок, Николаев мы должны были выйти к исходу пятого дня операции.
      Ознакомившись с директивой фронта, я не мог не увидеть, что устанавливаемые ею темпы наступления для пехоты значительно превышали возможности войск. Городок находился в 160 км, а Николаев в 140 км по прямой от исходного рубежа для наступления. Достичь его на пятый день операции могли лишь небольшие подвижные группы на механической тяге, имевшиеся в составе армии.
      Это подтвердилось, когда мы 10 июля на картах и ящике с песком отрабатывали все детали предстоящей операции. В тот день я собрал у нас в штабе руководящий состав 38-й армии, ее корпусов, дивизий и приданных частей, а также 4-й танковой армии, которая должна была вводиться в прорыв в нашей полосе.
      На занятиях присутствовал командующий фронтом. Выслушав наши доклады и решения, он отметил, что удовлетворен ими. Маршал И. С. Конев также подчеркнул в своем выступлении, что они соответствуют его указаниям, данным при разборе зимне-весенних операций войск фронта. Командующий фронтом дал ряд указаний по проведению этой операции. После тщательного анализа он согласился уменьшить темпы наступления.
      Впоследствии, много лет спустя, из воспоминаний К. В. Крайнюкова я узнал, что этот вопрос возникал и в Москве при рассмотрении представленного И. С. Коневым плана Львовско-Сандомирской операции. Тогда "Ставка и Генштаб обратили внимание Военного совета фронта на то, что запланированные темпы наступательной операции (30-35 км в сутки) для пехоты завышены и нереальны"{247}. Далее К. В. Крайнюков отмечает: "Впоследствии мы убедились, что это замечание было вполне справедливо"{248}.
      Итак, подготовка операции подходила к концу. 11 июля войскам армии был отдан боевой приказ на наступление. Срок готовности - к 21 часу 13 июля.
      Принятое мною решение предусматривало прорыв обороны противника силами всех трех стрелковых корпусов. В первом эшелоне должны были действовать четыре стрелковые дивизии, во втором - пять. Свертывание обороны противника на юго-запад и юг возлагалось на 52-й стрелковый корпус. Одновременно с его ударом главные силы армии должны были продолжать безостановочное наступление в направлении Зборов, Поморжаны, Перемышляны, Городок.
      Войскам приказывалось к исходу первого дня операции прорвать тактическую зону обороны противника на глубину до 20 км и выйти на рубеж населенных пунктов Славна, Травотлоки, Конюхы, Козова. На следующее утро наступающим корпусам предстояло обеспечить ввод в прорыв 4-й танковой армии с рубежа Славна, Травотлоки. Используя ее успех в преодолении тыловых рубежей по рекам Золотая Липа и Гнилая Липа, стрелковые войска к исходу третьего дня должны были прорвать оборону на глубину до 65 км и, выйдя на линию Подъяркув, Стоки, Новые Стрелища, Беньковка, обойти Львов с юга.
      Оперативное построение армии было определено в один эшелон: впереди стрелковые корпуса в одну линию и в резерве одна стрелковая дивизия. Имелась, конечно, возможность строить армию и по-другому: два корпуса в первом эшелоне и один - во втором. Но нельзя было не учитывать, что их командирам требовалось времени на ввод в бой стрелковых дивизий из второго эшелона меньше, чем армии, и это улучшало условия для наращивания удара с целью безостановочного движения в глубину. Кроме того, при таком оперативном построении армии командирам корпусов предоставлялось больше творческой инициативы, и их роль в бою резко повышалась.
      Что же касается боевого порядка соединений, то и он имел два эшелона. В первом из них 101-й и 52-й стрелковые корпуса - по две стрелковые дивизии, во втором - одну, а дивизия соответственно - по два и по одному полку. Лишь расположенный в центре 67-й стрелковый корпус был построен в три эшелона. Все его дивизии заняли исходное положение в затылок одна другой. Такой боевой порядок, эшелонированный в глубину, соответствовал указаниям командующего фронтом об обеспечении прорыва глубоко эшелонированной обороны и непрерывности атаки.
      Для прорыва обороны противника и стремительного наступления силы 38-й армии сосредоточились с расчетом создания решительного превосходства на участке прорыва, находившемся у нас на правом фланге. Его протяженность по фронту составляла 8,6 км, или меньше четверти всей полосы наступления армии. Но на нем было сосредоточено свыше 70% стрелковых дивизий, артиллерии и минометов, все имевшиеся танки и самоходно-артиллерийские установки. Здесь для участия в артиллерийской подготовке привлекались также артиллерия и минометы 4-й танковой армии и даже часть сил 1-й гвардейской армии, которая должна была перейти в наступление сутки спустя. Для сравнения отмечу, что в то же время на левофланговом 14-километровом участке мы оставили всего лишь один стрелковый полк.
      Как уже знает читатель, дивизии первых эшелонов корпусов заняли исходные позиции для наступления в ночь на 13 июля.
      Той же ночью нам стало известно, что в полосе 3-й гвардейской и 13-й армий, готовившихся нанести удар на рава-русском направлении, разведка боем установила начавшийся отход войск противника под прикрытием арьергардов с главной полосы обороны. Поэтому там уже на рассвете начали действовать передовые батальоны, а затем в бой вступила также часть сил первых эшелонов стрелковых дивизий 3-й гвардейской и 13-й армий. К концу дня они продвинулись на 8-15 км.
      Иначе сложилась обстановка в полосе наступления 60-й и 38-й армий.
      Мы также провели разведку боем силами сменявшейся 140-й стрелковой дивизии. После этого и здесь по плану фронта должны были вступить в дело передовые батальоны, усиленные танками и артиллерией. Однако противник вел себя совсем не так, как на правом крыле фронта. Разведка боем показала, что, проявляя крайнюю настороженность, он оказал яростное сопротивление разведывательным отрядам и явно стремился удержать свои позиции. Отменив в связи с этим ввод в бой передовых батальонов в полосах 60-й и 38-й армий, но все еще не исключая возможность отхода врага и на этом участке прорыва, командование фронта перенесло их действия на сутки.
      Наступило раннее утро 14 июля. Мы с членом Военного совета А. А. Епишевым еще до рассвета приехали на участок к востоку от г. Обыдра.
      И вот теперь здесь начали наступление на вражеские позиции подразделения 896-го полка 211-й стрелковой дивизии при поддержке двух артиллерийских полков. Одновременно атаковали противника передовые отряды остальных дивизий, также поддерживаемые артиллерией. Враг встретил их артиллерийско-минометным огнем, который велся преимущественно с дальних позиций и отдельными орудиями и минометами с ближних. Тем не менее к 9 часам передовые отряды овладели траншеями первой и второй линий, выполнив поставленную задачу. Дальнейшее их продвижение замедлилось упорным сопротивлением врага, который резко усилил артиллерийский и минометный огонь{249}.
      Погода в первой половине дня была крайне неблагоприятной для действий авиации. Между тем нам было приказано наступать силами дивизий первого эшелона лишь после нанесения удара по противнику с воздуха. Во второй половине дня метеорологические условия, наконец, улучшились.
      В 16 часов, после полуторачасовой артиллерийской подготовки, бомбардировочных и штурмовых действий авиации, войска 60-й и 38-й армий по приказу командующего фронтом перешли в наступление. К концу дня мы вклинились в оборону противника на 3-7 км.
      Я был глубоко не удовлетворен результатами первого дня.
      Все мы, узнав, что противник начал отвод своих войск на рава-русском направлении на вторую полосу обороны, в свою очередь ожидали такого же маневра на львовском направлении. И поэтому опасались израсходовать накопленные боеприпасы на оставленные им позиции. Это привело к потере темпа и времени. Враг незамедлительно воспользовался нашим упущением. Стало ясно, что он не намеревался отходить. Более того, оказалось, что командование противника заблаговременно предприняло весьма энергичные меры, для срыва нашего наступления и подтянуло, как выяснилось в ходе боя, тактические резервы, а также 1-ю и 8-ю танковые дивизии и использовало, их в главной полосе обороны, нанеся контрудар.
      Я до сих пор убежден, что итоги первого дня наступления могли быть более значительными, если бы мы не дожидались улучшения погоды и удара с воздуха, а сразу же после вклинения передовых батальонов во вторую траншею ввели в бой дивизии первого эшелона стрелковых корпусов. Обстановка, действительно была не совсем ясной, но в ходе решительных действий она должна была бы проясниться.
      Что же помешало мне активно, энергично действовать?
      Мое положение осложнялось тем, что сам я не мог принять решение о вводе первого эшелона в бой. Дело в том, что прорыв мы осуществляли на правом фланге, смежном с 60-й армией. взаимодействуя с ней под непосредственным руководством командующего фронтом, который, естественно, не мог допустить изолированных действий одной из двух армий, наступавших на общем направлении.
      Известная же скованность была, полагаю, вызвана все тем же ожиданием отвода войск противника, навеянным обстановкой в полосе наступления 3-й гвардейской и 13-й армий.
      С другой стороны, восторжествовала хорошо известная истина о том, что наступление при поддержке бомбардировочной и штурмовой авиации всегда оказывает более мощное воздействие на противника. Между тем в данном конкретном случае, после того как противнику стало известно место давно ожидаемого им удара, отсрочка была неоправданна. Это лишний раз подтверждает, что нет правил без исключения, нет положений, которые были бы применимы в любых условиях.
      Тем более это относится к описываемому здесь случаю, когда и после улучшения погоды далеко не полностью осуществились возлагавшиеся надежды на удар с воздуха. Он был нанесен главным образом по целям, расположенным в глубине. В то же время авиация недостаточно воздействовала на главную полосу обороны противника ввиду смещения ее переднего края после успешных действий передовых батальонов.
      В ходе артиллерийской подготовки, длившейся полтора часа, далеко не полностью были уничтожены живая сила и огневые средства врага на занимаемом рубеже. Правда, его связь и управление были нарушены, но ненадолго. Противнику удалось скрытно произвести перегруппировку огневых средств, подтянуть часть их из глубины и усилить оборону после действий передовых батальонов. Словом, эффективность этой артиллерийской подготовки не идет ни в какое сравнение с той, о которой я рассказывал при описании Киевской или Житомирско-Бердичевской наступательных операций.
      Иначе говоря, артиллерийская и авиационная подготовка не выполнила полностью своей роли. Маршал Г. К. Жуков впоследствии писал: "Организуя подготовку операции на львовском направлении, разведка... полностью не смогла вскрыть всю систему обороны противника... В результате недостаточного изучения расположения огневой системы противника с большими дефектами была спланирована артиллерийская и авиационная подготовка"{250}.
      Наконец, о танках.
      1-й Украинский фронт имел свыше 2 тыс. танков и самоходно-артиллерийских установок. Но основная масса танков находилась на вооружении танковых армий и корпусов, предназначавшихся для действий в оперативной глубине противника. Группам непосредственной поддержки пехоты (НПП) было выделено мизерное количество боевых машин.
      Так, в 38-й армии было только 29 танков и 45 самоходно-артиллерийских установок СУ-76. Их хватило лишь для обеспечения действий передовых батальонов. Когда же после артиллерийской подготовки в наступление перешли стрелковые дивизии первого эшелона, то это была атака пехоты без достаточного обеспечения танками непосредственной поддержки пехоты. А если учесть вышесказанное, то и без достаточно эффективной поддержки артиллерии и авиации.
      При таких условиях в современном бою трудно ожидать большого успеха. И он действительно был в первый день операции незначительным.
      В то же время позади нас находилась танковая армия. Согласно приказу, она ждала, когда стрелковые войска прорвут оборону противника и очистят ей путь для действий в оперативной глубине.
      Надо признать, что мы с Д. Д. Лелюшенко, командующим 4-й танковой армией, допустили просчет в использовании его танков. Следовало часть их выделить для действий совместно с пехотой до преодоления тактической зоны обороны противника. Для этой цели были выделены 63-я гвардейская танковая и 17-я гвардейская механизированная бригады, но в бою от первой принимало участие 10 танков, а от второй - передовой отряд в составе танковой роты{251}. Не сомневаюсь, что большее количество танков могло ускорить прорыв, а тем самым и выход 4-й танковой армии на оперативный простор и разгром оперативных резервов врага.
      Упомянутые недостатки позволили противнику организовать сильное огневое сопротивление на заранее подготовленной и оборудованной второй полосе обороны. Результатом этого и явилось незначительное продвижение наших войск в первый день наступления.
      Примерно такая же обстановка сложилась тогда и в полосе 60-й армии.
      II
      В течение ночи на 15 июля войска 38-й армии разведывательными отрядами устанавливали группировку противника и его огневую систему, а с рассвета артиллерия вела пристрелку целей, Затем мы провели часовую артиллерийскую подготовку в сочетании с авиационным ударом.
      В 8 часов 30 минут стрелковые дивизии под прикрытием огневого вала возобновили наступление. Атакующие части встретили огневое сопротивление, которое усилилось с окончанием сопровождения пехоты артиллерийским огневым валом. Выявилось много огневых точек, которые накануне не были засечены. Вражеские войска не только упорно сопротивлялись, но и начали проводить целую серию контратак. Например, части 101-го стрелкового корпуса только до 10 часов отбили 10 контратак. Каждая из них предпринималась силами до двух батальонов при поддержке 20-25 танков. Это явилось для нас неожиданностью. Было совершенно ясно, что противник стремился не только затормозить наше наступление, но сорвать его и восстановить первоначальное положение. Вскоре выяснилось, что нас атаковали 1-я и часть сил 8-й танковых дивизий.
      Требовалось уничтожить атакующие танки, которые начали теснить наши боевые порядки.
      Еще на рассвете мы с А. А. Епишевым приехали в 101-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. Л. Бондарева, так что события развертывались на наших глазах. Увидев угрозу срыва наступления, я не стал терять времени на переезд на командный пункт армии, а остался на месте, поддерживая через штаб армии связь со всеми корпусами и штабом фронта.
      Вражеский контрудар вначале грозил большими неприятностями. Танкам противника удалось прорваться через наши цепи и приблизиться к артиллерийским позициям. Там их встретила огнем дивизионная и корпусная артиллерия. В результате огневого удара, в котором приняла участие также армейская артиллерийская группа и вся приданная артиллерия, танки противника были остановлены, потеряли 40-50 машин и начали отход. К этому времени подоспела и наша авиация, начавшая штурмовать танки с малых высот. Наиболее эффективно действовали бомбардировщики 2-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса генерал-майора И. С. Полбина.
      В итоге комбинированного удара противотанковых средств стрелковых дивизий, артиллерии и авиации мы отразили контрудар противника и отбросили его танковую группировку.
      Но и наступление наших войск в тот день было по существу сорвано.
      Зато 60-я армия, избавившись благодаря стойкости корпуса генерала Бондарева от угрозы удара во фланг ее наступающих войск, начала довольно успешно продвигаться вперед. К концу дня она прорвала оборону противника на глубину 8-10 км.
      В значительной мере это объяснялось тем, что танковая группировка противника основными силами нанесла удар по войскам 8-й армии. Лишь часть сил одной из двух танковых дивизий, а именно 8-й, была нацелена против 60-й армии. К тому же эта дивизия еще на марше подверглась удару нашей авиации.
      Это подтверждает и позднейшее свидетельство бывшего начальника штаба 48-го танкового корпуса противника, противостоявшего нашим войскам. Отметив, что "маневр 1-й танковой дивизии прошел удачно", он писал далее: "Совсем иначе обстояло дело с 8-й танковой дивизией. Русские прорвали оборону в том месте, где мы и предполагали, поэтому дивизии следовало, выполняя приказ, лишь пройти через лес по заранее установленному маршруту. Но командир дивизии, к несчастью, решил уклониться от полученных указаний и для выигрыша времени начал движение по шоссе Золочев-Езерна, хотя генерал Бальк самым строжайшим образом запретил всякое передвижение войск по этой дороге. Результат нарушения приказа не замедлил сказаться. На марше 8-я танковая дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской авиацией и понесла огромные потери. Много танков и грузовиков сгорело, все надежды на контратаку рухнули"{252}.
      Там же мы находим и свидетельство относительно слабости остальных сил, противостоявших нашему правому соседу. "Галицийская дивизия СС (состоявшая из буржуазно-националистических элементов западных областей Украины.-К. М.), которая оборонялась в лесу, не смогла оказать сильного сопротивления, и русские добились глубокого вклинения на левом фланге 48-го танкового корпуса".
      Что касается 1-й танковой дивизии, действовавшей против 38-й армии, а до того скрытно сосредоточенной в районе Зборова, то ее не постигла судьба 8-й. Противник не зря выбрал район Зборова для сосредоточения танков, используя особенности местности. Почти за три века до нашей Львовско-Сандомирской операции, в августе 1649 г., славные полковники Богдана Хмельницкого Нечай, Богун, Гладкий, Глух, Воронченко и другие в лесах и неровностях именно этой местности укрыли до 60 тыс. конных казаков, которые затем внезапно напали и разгромили регулярную армию шляхетского войска. Так что особенности рельефа местности в районе Зборова позволяли укрыть не одну танковую дивизию.
      Другой важный фактор состоял в том, что в полосе 60-й армии действовали танковая и механизированная бригады 3-й гвардейской танковой армии.
      Это нужно пояснить. Директивой фронта от 7 июля 60-й армии была поставлена задача выйти к исходу первого дня операции на рубеж Подгорце, Сасов, Плугов, Золочев. На этом же участке прорыва должна была на следующее утро начать наступление 3-я гвардейская танковая армия. Ей предстояло с рубежа Сасов, Золочев развивать прорыв в направлении Буек, Каменка Струмилова, Жолкев, Янов и во взаимодействии с другими армиями фронта разгромить львовскую группировку противника. Но так как 60-я армия по известным уже причинам не вышла на указанный рубеж, то командующий 3-й гвардейской танковой армией генерал-полковник П. С. Рыбалко принял иное решение. В сложившейся обстановке он счел необходимым помочь 60-й армии завершить прорыв обороны противника передовыми отрядами для обеспечения ввода в сражение главных сил своей армии. Командующий фронтом дал согласие на это.
      В результате в бой были введены 56-я гвардейская танковая и 69-я механизированная бригады.
      В решении начать действия передовыми отрядами армии, в стремлении помочь стрелковым войскам быстрее прорвать вражескую оборону и тем самым ускорить выполнение своей задачи ярко проявились черты П. С. Рыбалко как военачальника. Он, на мой взгляд, был одним из самых выдающихся командующих танковыми армиями периода Великой Отечественной войны. П. С. Рыбалко оставил богатое наследство исследователям, которое, к сожалению, все еще ждет их внимания. Пожалуй, ни одно танковое или общевойсковое объединение не сохранило таких обширных документальных материалов, как 3-я гвардейская танковая армия. Это поистине золотой фонд, в котором можно найти анализ каждой операции армии, всех возникавших перед ней проблем. И ко всему этому приложил свою руку Павел Степанович.
      Мне неоднократно приходилось действовать совместно с ним, и всегда я убеждался вновь и вновь в том, что это человек большого ума, талантливый командарм. Он не был узким специалистом по применению подвижных танковых масс. Блестящий теоретик и практик, мысливший оперативными категориями, П. С. Рыбалко решал поставленные задачи творчески, глубоко продуманно.
      Так действовал он и во Львовско-Сандомирской операции. Генерал Рыбалко не стал ждать, когда пехота очистит путь для танковой армии. Стремясь быстрее выполнить общую задачу, он увидел новое решение, лучше отвечавшее сложившейся обстановке, и осуществил его, способствовав тем самым успеху прорыва и в дальнейшем разгрому львовской группировки противника.
      Один из передовых отрядов 3-й гвардейской танковой армии вместе с частями 15-го стрелкового корпуса днем и ночью пробивал брешь в обороне противника, а затем оторвался от пехоты, перерезал дорогу Сасов, Золочев и к утру 16 июля вышел на рубеж, с которого вся армия должна была, согласно плану, вводиться в прорыв. Позади себя передовой отряд оставил узкую полосу освобожденной советской земли, так называемый колтовский коридор, длиной 16-18 км и шириной 4-6 км.
      Но еще раньше, когда в сущности было неясно, удастся ли все же пробить эту брешь, и даже трудно было определить, явится ли она дорогой к разгрому врага, генерал Рыбалко уже подготовил свою танковую армаду для ввода в прорыв и обратился к маршалу Коневу за соответствующим разрешением.
      Был ли в этом решении риск?
      Противостоящие вражеские войска были скованы на флангах тяжелыми кровопролитными боями, в которые втянулись и ближайшие оперативные резервы 1, 8, 16 и 17-я танковые дивизии. Стратегические резервы противника перебрасывались в Белоруссию, где с каждым днем разрасталась катастрофа для гитлеровских войск группы армий "Центр". Правый наш сосед, левое крыло 1-го Белорусского фронта, изготовился нанести с 18 июля удар на Брест и Люблин, что должно было расширить масштабы наступления Красной Армии.
      И. С. Конев и сам все это великолепно понимал. Но целесообразность ввода танковой армии по узкому простреливаемому с обеих сторон коридору вызывала в штабе фронта сомнения. Высказывались опасения относительно возможных тяжелых и напрасных потерь. Но все эти возражения вскоре отпали, так как было принято во внимание, что по названному коридору пойдут не малоподвижные пехотные колонны, а танки и автомашины с войсками. Командующий фронтом приказал ввести армию в сражение, но потребовал стремительных и решительных действий. Утром 16 июля она могучим потоком хлынула в горловину коридора. Это был риск, но смелый, обоснованный.
      Однако вернемся к вражескому контрудару танковыми дивизиями. Он явился неожиданным для меня. Подобный контрудар был нанесен также на рава-русском направлении. Там действовали фашистские 16-я и 17-я танковые дивизии, наспех переброшенные со Станиславского направления. Они не успели сосредоточиться, поэтому их удар не имел существенного влияния на ход боевых действий.
      Что касается контрудара танковой группировки противника в полосах 60-й и 38-й армий, то своей внезапностью он угрожал сорвать наступление наших войск на львовском направлении. Как это могло произойти? Полагаю, что первопричиной такого промаха являлось недостаточное изучение противостоявших вражеских сил. Как фронтовые, так и армейские разведывательные органы не сумели полностью вскрыть состав, группировку и замысел врага. Отсюда и несовершенство армейских планов наступательной операции. План 38-й армии несомненно был бы несколько иным, если бы мы располагали более подробными сведениями о намерениях, силах и средствах противника. В действительности обстановка на участке прорыва армии была иная и меры по разгрому танковой группировки пришлось принимать в ходе операции.
      В первую очередь на уничтожение вражеских танков были нацелены все противотанковые средства, штатная, приданная и поддерживающая артиллерия. Командующий фронтом, твердо и уверенно управлявший войсками, извещенный мной об обострении обстановки на участке прорыва, немедленно перенацелил значительные силы 2-й воздушной армии против контратакующих танков противника. Во второй половине дня они произвели свыше 1800 самолето-вылетов и вместе с артиллерией армии сорвали вражеский контрудар. Кроме того, И. С. Конев направил в полосу армии противотанковый резерв и приказал ускорить действия 107-го и 4-го гвардейского танкового корпусов 1-й гвардейской армии из-за левого фланга 38-й армии для сковывания и разгрома вражеских войск.
      Срочные и решительные меры возымели свое действие, и угроза срыва наступления была ликвидирована.
      Кстати, в уже упоминавшихся воспоминаниях К. В. Крайнюкова говорится, что он вместе с маршалом И. С. Коневым 15 июля выезжал в 38-ю армию. Нет, в тот день к нам приезжал начальник штаба фронта генерал армии В. Д. Соколовский, о чем я хорошо помню, и это подтверждается записью в журнале боевых действий армии{253}. Он приезжал по поручению командующего, чтобы на месте ознакомиться со сложившейся обстановкой. Встретились мы на наблюдательном пункте 101-го стрелкового корпуса.
      К тому времени контрудар противника был уже отражен и он начал отводить свои танки из-под нашего огневого удара. Я рассказал Соколовскому, как развивались события и какие меры были предприняты для отражения контрудара.
      Вскоре был получен приказ командующего фронтом с задачей на 16 июля. Он предписывал войскам армии перейти утром следующего дня в наступление и продолжать выполнение ранее поставленной задачи. Предварительно, в течение ночи, мы должны были подтянуть всю артиллерию, в том числе и тяжелую, на огневые позиции в непосредственной близости от боевых порядков пехоты, определить вражескую группировку, наличие у нее танков и выявить огневую систему противника. Мной были отданы соответствующие распоряжения войскам. Генерал Соколовский одобрил их и уехал в свой штаб.
      На следующий день я получил из штаба фронта телеграмму за подписью командующего, в которой указывались недостатки, допущенные командованием и штабом 38-й армии, приведшие к невыполнению задач, поставленных ей на 15 июля. В ней указывалось на плохое ведение разведки, своевременно не вскрывшей сосредоточение танковой группировки противника, направления и времени ударов, слабо организованное использование артиллерии и нарушение управления.
      Несомненно, при отражении неожиданного контрудара были допущены некоторые ошибки и с моей стороны. Вероятно, определенное неудобство вызывало управление войсками. Хотя я находился в 101-м стрелковом корпусе и через его узел связи руководил отражением контрудара, поддерживая постоянную связь с командующим войсками фронта, штабом армии, командующими родами войск, начальниками служб армии и корпусами (при необходимости мог связаться с каждым в отдельности командиром дивизии), все же лучшим местом был бы свой наблюдательный пункт.
      Что касается работы разведывательных органов, то, по моему мнению, этот вопрос недостаточно исследован. Проще всего сказать, как это делают авторы некоторых военно-исторических работ, что командование и штабы 38-й и 60-й армий плохо организовали разведку и потому не обнаружили сосредоточения танков в глубине обороны противника. Однако это не раскрывает действительного положения дел, не объясняет причины того, что контрудар немецких танковых дивизий, несколько нарушивший первоначальный план проведения операции, был для нас неожиданным.
      Ожесточенный характер боев 14 и 15 июля, а также дальнейший ход борьбы ясно показали, что противник тщательно подготовился к отражению нашего наступления. И рубеж, перед которым застопорилось движение стрелковых дивизий 38-й армии, и заранее сосредоточенные танковые дивизии подтвердили заблаговременную подготовку контрудара, который и был нанесен сразу же после вклинения в оборону противника.
      Быть может, не стоило бы вообще касаться вопроса о том, кто именно плохо организовал разведку. Но вопрос этот выходит за рамки событий, происходивших на львовском направлении в те дни. А в истории нашей разведки, многократно показавшей в ходе войны блестящие образцы своей сложной и благородной деятельности, среди множества страниц героизма и самоотверженности, замечательных успехов и бесценных по своему значению достижений имели место и неудачи. Умалчивать о них не в наших интересах. Ибо опыт - это счет не только удач, но и ошибок, упущений. Не приходится и говорить, что бывали и такие случаи, когда необходимые сведения вообще не удавалось добыть, либо полученные данные не соответствовали действительности. Так получилось и в этот раз.