Убийца с крестом

Уолкер пошел навстречу садящемуся солнцу с протянутыми руками. Он опустился на колени и поблагодарил своего Бога, своего Христа.

Он знал, кем он был сейчас.

Он был правой рукой Бога.

Он был мстящим ангелом.

Он был защитником Христа.

В его руках сосредоточилась судьба всего мира.

Никто не мог навредить ему. Теперь он это знал. Он был бессмертен. Пули отлетали от него прошлой ночью. Он это видел.

Он был бессмертным.

Он был убийцей за Христа. Даже враг сказал ему это.

Мстящим за Христа.

Мстящим за Священного Барана.

Убийца за Христа.

Мстящим за Христа.

Христос.

Он был Христос.

Теперь он это понял. Вот почему они хотели погубить его, эти евреи. Вот почему они его так боялись. Он был Христос. Он!

– Я – Иисус! – прокричал он заходящему солнцу. Потом помочился на песок и повалился на спину, извалявшись в смеси песка и мочи.

5.07 вечера

Кларк Джонсон не мог этому поверить.

Он смотрел на часы снова и удивлялся: 17.07!

Он прибыл на два часа раньше. Это просто невозможно! Что-то случилось – два часа!

Он припарковался перед домом Эстер Фиббс на бульваре Креншо, пытаясь объяснить себе, как взрослый, достаточно зрелый мужчина умудрился приехать на два часа раньше.

Кларк уехал из испытательного центра в полдень, отпросившись на остаток дня. Какая польза от суеты в такой важный день? Съев свой легкий завтрак, салат из тунца и немного фруктов, он отправился в спортивный зал для разминки, затем заехал в химчистку и забрал пиджак и серые слаксы, принял душ, оделся, сел в машину, и вот он здесь – на два часа раньше, как школьник на первом свидании.

Какого черта...

Неожиданно на улице показался фургон Эстер. Кларк похолодел, боясь, что она увидит его. Эстер выбралась из машины, захватив с собой пакет с заднего сиденья. На ней были кроссовки, джинсы и плотная футболка. Она зашла в дом.

О Боже, подумал он, я как последний идиот, примчался раньше на два часа, а она еще не начинала собираться.

Что за черт? Что со мной?

Вдруг он подумал, что Эстер может выйти из дома, увидеть его, приехавшего на два часа раньше. Он – дурак.

Кларк завел машину и резко рванул от дома, все время смотря в зеркало заднего обзора, и перевел дыхание, лишь когда отъехал на два квартала от дома.

Он въехал в парк Креншо. В парке был тихий пруд, окруженный песчаными холмами. Ему рассказывали, что когда-то в пруду водились утки, но их переловили подростки. Давным-давно местные жители здесь играли после наступления сумерек, теперь же парк превратился в дурно пахнущее место.

Кларк уселся на разрушающуюся бетонную скамью у самой кромки воды и уставился на голую однорукую куклу, плавающую в грязной воде.

Он взглянул на часы – 17.32.

О Боже, каким занудливым может быть человек!

Очень занудливым. Занудливым настолько, чтобы приехать на два часа раньше. Зануда! Зануда, постоянно приходящий минута в минуту, вежливый, опрятный, пунктуальный, заботливый, спокойный, лояльный. Занудливый.

Занудливый настолько, чтобы сводить окружающих с ума. Особенно женщин.

Он довел до ручки жену. Она ушла к другому.

«Кларк! – крикнула она, стоя в дверях, а ее друг сидел и ждал в машине. – Пойди посмотри в гардеробе, все ли в порядке с носками!»

Когда Ивон ушла, он решил попробовать. Он старался. Он бросил одежду на пол, оставил грязные тарелки в раковине и не завел будильник.

Он лежал в кровати и пялился на потолок.

Утром он встал в четыре часа, пошел в комнату дочери, которую Ивон забрала с собой. Он заплакал. А потом вымыл пол и убрал весь дом.

Это было шестнадцать лет назад.

С того дня он смирился со своим совершенством. Просто он был слишком правильным с самого начала, как сказала одна из его сестер.

Мальчишка с учебником зашел в парк и сел на скамью на другой стороне озера, лицом к Кларку Джонсону. Их разделяло пятьдесят футов грязной воды. Мальчишка открыл книгу и начал читать. Джонсону стало жарко. Он встал со скамьи, снял пиджак и сел снова, аккуратно свернув его на коленях.

После развода он пытался флиртовать со всеми женщинами, которые ему встречались. Это было ошибкой, потому что он старался стать тем, кем он на самом деле не был. Женщины это чувствовали и отклоняли его приглашения. Потом у него был «монашеский» период, когда он всю свою сексуальную энергию изливал во время бега или игры в гандбол, по крайней мере, ему казалось, что он изливал до тех пор, пока как-то раз не оказался в кинотеатре, специализирующемся на порно. На экране две девицы занимались любовью, а какой-то мексиканец с соседнего ряда улыбался ему.

Когда в понедельник утром он появился на работе, он уже принял решение. Ему надо встречаться с женщинами. А поскольку в светских кругах он не вращался, знакомиться нужно было на работе. Так как пять лаборанток и три секретарши из испытательного центра были замужем, оставались только жены, дочери и сестры его «клиентов».

Да, Эстер как раз являлась одной из этих – она была супругой выпущенного под честное слово человека, и далеко не первой чужой женой, которую он приглашал на ужин. До нее он познакомился с двумя женщинами, правда, случились эти знакомства уже давно, и конец этих историй оказался просто ужасным. Он тогда как раз только начал работать в испытательном центре, и женщина, супруга которой он упек в тюрьму, угрожала разоблачить их связь, если Кларк не вызволит его на волю. Другая женщина, приходившаяся сестрой его «клиенту», просто хотела, чтобы он доставал ей наркотики. Она уверяла, что это укрепит их любовь.

Каких трудов ему стоило отделаться от обеих женщин и умудриться избежать огласки и конца карьеры! В ход было пущено все: взятки, угрозы, лесть, так что этот урок ему надолго запомнился. Он больше не старался завязать отношений с женами «клиентов». Пока не появилась Эстер.

На другой стороне пруда появился другой мальчишка и присоединился к сидящему. Они болтали, громко смеялись и оживленно размахивали руками.

Он долго ждал женщину, подобную Эстер: спокойную, сильную, трудолюбивую, знающую жизнь. Женщину, которой нужны были его внимание и забота. Короче, ту, которая могла по достоинству оценить Кларка Джонсона.

Уже потом он почувствовал всю ее притягательность. Эстер была высокой, худощавой, спокойной – как раз такой женщиной, какие ему нравились, и полной противоположностью низенькой и бойкой Ивон. На лице Эстер явно отражались ее сильный характер, ум, решительность. Не то что у большинства калифорнийских девушек.

Джонсон улыбался, думая об Эстер. Он был очарован ею, и мысль об Эстер привела его в возбуждение. Он бросил взгляд на мальчишек и нервно поднялся со своего места.

Он не мог поверить в свою удачу, когда он нашел ее, а потом – когда Бобби Фиббс бросил ее. Это была явная ошибка Фиббса.

На другой стороне, пруда один из мальчишек, сидевших на скамейке, протянул другому маленький, завернутый в фольгу пакетик а второй сунул в его руку свернутую в трубочку банкноту.

Наркотик! Чертов продавец наркотиков! Прямо рядом с ним! Это так неприятно поразило Кларка, что он отвлекся от мыслей об Эстер. Он быстро встал и пошел через парк к машине.

Медленно пробираясь сквозь оживленное уличное движение, он пытался представить, что Эстер думала о нем. Может быть, то же, что думали о нем остальные женщины – что он старомоден, стеснительный зануда, неисправимый лох и т. д. Но он знал, что он может предложить Эстер, а также любой другой женщине, которая оценила бы его. То, о чем его «клиенты» не могли и мечтать, – он предлагал будущее. Просто хорошее будущее. И он понял, встретив ее, что это было именно то, о чем она мечтала больше всего в жизни.

А он мог дать это ей.

В 18.30 он припарковался на улице, где жила Эстер, порядочно не доехав до ее дома. Осталось убить еще полчаса. Он заглушил мотор и включил радио, пытаясь поймать какую-нибудь спортивную программу. Вдруг кто-то постучал в окно. Он повернулся и увидел мать Эстер. Она держала за руку маленького Бобби. Женщина что-то говорила ему. Он опустил стекло.

– Почему вы ждете на улице, мистер Джонсон? Заходите в дом.

– М-м... Я приехал слишком рано, миссис Фиббс. – Он глупо улыбнулся и постучал по циферблату часов.

– Какие глупости. Эстер одевается наверху. Заходите в дом.

– Я... я не уверен, что это удобно, миссис Фиббс.

– Конечно, вы не уверены. Но я-то знаю. Я как раз собиралась заняться приготовлением пирожных с орехами для внука.

Кларк Джонсон вылез из машины и повернулся к малышу.

– Тебя, я знаю, зовут Бобби. Мне давно хотелось познакомиться с тобой. Как поживаешь?

Маленький Бобби мрачно насупился, смотрел себе под ноги, молчал и так и не взглянул на обращавшегося к нему Кларка.

– Бобби, – начала увещевать внука миссис Фиббс, – невежливо молчать, когда от тебя ждут ответа.

– Привет, – пробурчал мальчик.

Миссис Фиббс подмигнула Джонсону.

– У маленького человечка сегодня опять неудачный день.

– Да что вы? – Джонсон подошел к ребенку поближе и сочувственно спросил:

– Что случилось, сынок?

Маленький Бобби явно не желал разговаривать.

– Ну же, малыш, – сказала пожилая женщина, подталкивая Бобби. – Ответь дяденьке.

Бобби наконец взглянул на Джонсона и упавшим голосом пожаловался:

– Меня не приняли в бейсбольную команду. Сегодня игра, а меня не взяли.

– Правда? – Джонсон взглянул на бабушку Бобби.

– Чемпионат среди начальных школ, – пояснила она.

Джонсон опять взглянул на мальчика.

– Почему же тебя не взяли в команду?

– Я... я не умею бить. – Мальчик был готов расплакаться.

– Действительно?

Малыш печально кивнул. Он смущенно вертел в руках мяч и биту.

– Дуэйн сказал, что умники не умеют бить. Он сказал, что очкарики не видят, куда бить.

– Дуэйн так и сказал? – мягко спросил Джонсон.

– Ладно, мужчины, обсуждайте это без меня, – вмешалась миссис Фиббс и направилась к дому. – А я приготовлю пирожные. Вы знаете, какой наш дом? Заходите, не стесняйтесь.

– Дай-ка мне взглянуть на мяч, Бобби, – сказал Джонсон. Мальчик протянул ему мяч. Джонсон повертел его в руках. – Знаешь, Дуэйн абсолютно не прав. Хороший игрок должен быть большим умником.

Бобби надул губы.

– Хороший игрок, – продолжал Джонсон, – должен все время думать. Какой мяч бросает подающий? Куда он хочет его направить? Где упадет мяч – в поле или нет? Как он подал в прошлый раз? Понимаешь меня, Бобби? Йоги Берра сказал, что девяносто процентов успеха в игре в бейсбол зависит от мозгов играющих. Кто твой любимый игрок?

– Дэррил Строберри. Он уехал в Креншо.

– Дэррил Строберри – великий игрок. Ты хоть раз видел, как он выступает по телевизору? Строберри очень умный парень. Все лучшие игроки – умники. Тед Вильямс, Род Карью, Мики Мантл.

– Точно? – Лицо ребенка оживилось.

– Конечно. Все эти ребята, играющие сейчас в серьезных командах, ходили в колледж. Нужно иметь хорошие мозги, чтобы играть в бейсбол. И хороший глаз.

– О-о! – горько протянул Бобби и дотронулся пальцем до своих очков с толстыми линзами. – А я ношу вот это.

– Но разве ты плохо видишь, Бобби? Ты же видишь лучше, чем те, кто не носит очки. У тебя огромное преимущество!

– Да? – удивился мальчик.

– Естественно. Когда офтальмолог проверил наше зрение, он прописал нам такие очки, в которых мы все видим. У тех, кто не носит очки, не важно, как хорошо они видят, все равно нет такого зрения, как у нас, кто их носит.

– Вы не шутите?

– Смотри. Регги Джексон – лучший игрок, который когда-либо играл в бейсбол. Он сделал три рекордных перебежки в одной из игр. Он всю жизнь носит очки.

– И правда! – воскликнул маленький Бобби.

– Конечно, правда. В очках Регги видит мяч, как ястреб кролика. – Они шли по направлению к дому, Джонсон с мячом, ребенок – с битой в руках. – Знаешь, Бобби, бейсбол больше наука, чем спорт. А искусство удара построено на принципах, которые можно выучить, как математику.

– Я хорошо знаю математику! – счастливо произнес Бобби.

– Следить за мячом, делать удар, не срываясь слишком рано, – всему этому можно научиться. Слушай, встань-ка туда, а я кину тебе несколько мячей.

* * *

Почти час спустя миссис Фиббс вышла на маленькое крылечко И увидела своего внука, запульнувшего мяч так, что он ударился о крышу новой «тойоты» господина Кима. Кларк поймал крутящийся мяч и вместе с Бобби кинулся бежать, громко хохоча.

– Видела, бабушка? Это был по крайней мере двойной удар!

– Тройной, – сказал Джонсон.

– Тройной? – закричал мальчик. – Ты так думаешь?

– Безусловно.

Миссис Фиббс посмотрела на обоих и вздохнула.

– Тройной, бабушка! – снова завопил Бобби.

– Не кричи так, дорогой. Пирожные готовы.

На кофейном столике в гостиной стоял поднос со стаканом молока, кофейником, чашками и свежеиспеченными пирожными.

– Присаживайтесь, мистер Джонсон, – предложила миссис Фиббс. – Не стесняйтесь. К сожалению, не могу предложить чего-нибудь покрепче. Эстер не держит в доме ничего подобного. Мой покойный муж, дьякон, говаривал, что ни один американский дом не может быть полной чашей без бутылки хорошего бурбонского из Кентукки. Думаю, что я согласна с ним.

Она окинула Джонсона оценивающим взглядом.

– Вы ведь не законченный трезвенник, мистер Джонсон?

Бобби поглощал еще теплые пирожные и запивал их молоком.

– Конечно нет, миссис Фиббс, – ответил Джонсон, беря чашку кофе. – Хотя, боюсь, я слишком хорошо знаю, чем заканчивается чрезмерная приверженность к наркотикам и спиртным напиткам.

Он встревоженно посмотрел на миссис Фиббс.

– Я не хотел вас обидеть, миссис Фиббс.

Она махнула рукой.

– Что вы, что вы, молодой человек. Мне слишком много лет, чтобы обижаться на кого-то.

– А чем вы занимаетесь? – вдруг поинтересовался Бобби, запихивая в рот третье пирожное. – Где вы работаете?

Джонсон улыбнулся.

– Я работаю в испытательном центре.

– Я знаю, где это. Мой папа туда ходит.

Джонсон бросил быстрый взгляд на миссис Фиббс.

– Я знаю.

– Моего папы сейчас нет. Мама говорит, что он больше не придет.

Миссис Фиббс и Кларк Джонсон посмотрели на мальчика и ничего не ответили.

– Я очень рад, – сказал Бобби и взял стакан с молоком. – Я его ненавижу.

Затем его глаза округлились.

– Мама, – воскликнул он. – Неужели это ты!

Эстер спустилась по лестнице в гостиную. На ней был черный, с большими плечами, атласный костюм, украшенный фальшивыми бриллиантами. Короткие волосы она завила, уложив их в маленькие кудряшки. Она с трудом сдерживала себя, пытаясь не выглядеть самодовольной.

– Отлично выглядите, – выдохнул Кларк, поднимаясь.

– Что эта старая штучка? – спросила Эстер, и жен-шины засмеялись.

– Куда ты идешь, мамочка?

– Мы идем на балет, сынок. Не так ли, мистер Джонсон?

– Кларк, – поправил он, улыбаясь.

– А потом мы поужинаем и потанцуем. Это вы мне обещали. – И она улыбнулась Кларку.

– Будьте осторожнее, не ездите в Вест-Сайд, – предупредила миссис Фиббс. – Этот сумасшедший Убийца с крестом, похоже, убьет кого-нибудь сегодня ночью. И полиция, кажется, не сможет его остановить. Если бы это был черный, они быстро его поймали бы. Ручаюсь, тут же линчевали и схоронили.

– Согласно информации, поступающей в Центр, – произнес Джонсон официальным тоном, – я бы не исключал возможности скорого ареста.

Все трое уставились на него.

– Сомневаюсь, – пробурчала миссис Фиббс, больше обращаясь к себе, чем к кому-либо еще.

– В любом случае, – продолжил Кларк Джонсон, – мы не собираемся заезжать в район Беверли-Ферфакс. Танцы будут в Пасадене, в Посольском представительстве, а ресторан находится в деловой части города. Ваша дочь будет в безопасности, миссис Фиббс, уверяю вас.

– Это не имеет никакого значения, – усмехнулась Эстер. – Мама, я работаю в районе Вест-Сайда каждую ночь.

– Это вовсе не значит, что это должно нравиться, – парировала миссис Фиббс.

– Я не хочу забивать себе голову сплетнями о каком-то сумасшедшем. Мне надо обеспечить себя и ребенка. Полиция, насколько я знаю, не собирается оплачивать мои счета.

Тень пробежала по лицу миссис Фиббс.

– Все равно мне это не нравится.

Кларк Джонсон посмотрел на часы:

– Думаю, нам пора идти, Эстер. Занавес поднимается точно в восемь.

На улице миссис Фиббс заговорщически прошептала:

– Я заберу Бобби домой. Развлекайтесь. – Она обняла Эстер. – Ни о чем не волнуйся. Мистер Джонсон, будьте осторожнее.

Джонсон взял Эстер за руку и повел по дорожке.

– У вас замечательная семья. Очень.

Эстер улыбнулась.

– Они, безусловно, очарованы вами.

– Надеюсь, оставшиеся присоединятся к ним.

Он подвел ее к машине, распахнул дверь. Эстер посмотрела на красную машину, потом на него, затем снова на машину и удивленно покачала головой.

– Мистер Джонсон, – сказала она, залезая в «порше» одной из последних моделей, – вы человек, постоянно преподносящий сюрпризы.

– Кларк, – поправил он, усмехаясь.

7.31 вечера

Голд направил свой старый «форд» в напоминавшее пещеру здание стоянки «Сенчури-Сити». По темному коридору, извивавшемуся спиралью, он направился к верхним этажам. На третьем этаже припарковался недалеко от подъемников, чудом втиснувшись между двумя машинами. Голд включил радио и приготовился ждать.

Через несколько минут он поймал себя на том, что начинает дремать. Пожалев, что не прихватил с собой термос с кофе, он с силой хлопнул себя по лицу. Вполне понятно – он не мог припомнить, когда за последнее время он мог спокойно отдохнуть. В конце концов, у него была очень тяжелая неделя. И похоже, она никогда не закончится.

Взять, к примеру, сегодняшний день.

Начальник полиции Гунц вызвал его и Долли Мэдисона в семь утра и орал почти до восьми. «Результаты, результаты», – втолковывал он. «Аресты, слежки, хоть что-нибудь», – орал он. Голд, конечно, возразил ему, что, если Гунц считает, что справится с работой лучше, то мог бы сделать ее сам. Все прошло так, как и предполагал Голд, Гунц предупредил, что Голд давно нарывается на скандал и что он теряет поддержку даже со стороны своих «собратьев». На что Голд ответил, что он не хочет быть ни мэром Лос-Анджелеса, ни премьер-министром Израиля, так что он, Гунц, мог убираться к черту со своими угрозами. Долли Мэдисон как будто съежился под обвинительной тирадой шефа, и Голду стало даже жаль Долли, тем более что на улице ему показалось, что он заметил в его глазах застывшие слезинки.

По крайней мере, у них было описание этого человека, хотя свидетели из кафе Гусмана так и не смогли прийти к согласию в деталях. Преступнику двадцать – сорок лет, рост от пяти до шести футов, вес – 175 – 225 фунтов; волосы русые, глаза же не запомнил никто. Два свидетеля были уверены, что на руках убийцы видели татуировку. Остальные этого подтвердить не могли.

Данные были немедленно введены в компьютер и разосланы по всем агентствам в Южной Калифорнии. Остаток утра был посвящен детальному разбору поступавших сведений. Ничего нового. Проверили многих, оказавшихся под подозрением, но у всех было алиби. Полиция оставила в списке людей, чье алиби нужно было проверить, остальных вычеркнули.

В полдень Голд приказал Заморе оставаться на посту, сам же в одиночестве отправился обедать. Он выбрался на машине из Центра Паркера через задний вход, тщательно избегая сотен репортеров, устроившихся на Лос-Анджелес-стрит. Один раз он остановился, чтобы купить пинту виски и пакет печенья, и по дороге в Анахим наскоро перекусил. У ворот на склад стояли новые охранники, они тщательно проверили удостоверение Голда и лишь затем пустили его внутрь.

В этот раз Голд не обратил внимания на красный чемодан. Он взял обшарпанный саквояж, прикрытый старым ковриком. В саквояже было оружие – револьверы, автоматы, обрезы, которые он и Корлисс начали собирать шестнадцатью годами раньше, накрыв притон. Постепенно запас незаконного оружия пополнялся. Уличный полицейский никогда не знает, в какой момент ему может понадобиться хорошее, не зарегистрированное нигде оружие. Особенно тот, кто часто занимается частным бизнесом. Внимание Голда сначала привлек смертоносный семимиллиметровый пистолет, но он все-таки выбрал отделанный серебром пистолет 5-го калибра. Он больше подходил для стрельбы в близкую цель. К нему была даже коробка патронов. Он закрыл саквояж потрепанным ковриком и закрыл дверь.

Вернувшись в офис, Голд отпустил Замору на ленч. После его ухода он сел за стол и тщательно прочистил и смазал пистолет. Что может быть более естественным, чем полицейский, чистящий оружие!

Теперь, сидя в «форде» на стоянке с сигаретой в зубах и следя за «роллсом» Нэтти, Голд скользнул рукой по штанине брюк и в носке нащупал пистолет.

К восьми часам на третьем уровне остались только три машины: «форд» Голда, «роллс-ройс» и оранжевый «корвет», стоящий рядом с «роллсом».

В 20.30 двери подъемника раздвинулись, и на этаже появился Нэтти Сэперстейн. Его сопровождал молодой парень, носивший стрижку под панка и выкрашенный в неестественный желтый цвет. Правая рука парня была в перчатке без пальцев, одет в черные кожаные шорты и черную футболку. Парочка медленно скользила мимо машин. Сэперстейн одной рукой обнимал парня и нежно поглаживал ему спину. Они немного поговорили, посмеялись, потом нежно поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи. «Роллс» Сэперстейна зарокотал, уносясь со стоянки, за ним последовал оранжевый «корвет» панка.

Голд еще раз пощупал оружие, завел «форд» и последовал за ними с двадцатисекундной задержкой. «Корвет» резко повернул на запад, к заходящему солнцу. Голд сумел влиться в поток транспорта на три машины позади «роллса» Нэтти. Когда Нэтти свернул с бульвара Сан-сет на стоянку «Ле Парк», Голд притормозил у обочины и стал наблюдать. Нэтти бросил ключи улыбающемуся охраннику и вошел в ресторан.

Голд зажег потухшую сигару, а затем резко направил машину направо. Он доехал по Сансет-бульвару до Ферфакс-авеню, потом объехал еврейский квартал, сделал круг около кафе Хаймена Гусмана. Потом завернул на бульвар Санта-Моника. Он включил фары и сирену, выскочил на центральную полосу и съехал на противоположную сторону улицы. В конце Ферфакс-авеню Ассоциация евреев перегородила дорогу, вытащив на нее старые покрышки и брошенные машины. Члены Ассоциации в бледно-голубых футболках проверяли водительские удостоверения. Не обладавших еврейской фамилией и наружностью спрашивали, что они делают в этом районе. Тем, кто проезжал через район, следуя привычному маршруту, собираясь затем выехать из него, приходилось делать круг. Завязывались споры, но охранники твердо стояли на своем, вооруженные автоматическими винтовками. Группа полицейских, одетых в штатское, с вытянувшимися лицами наблюдала за происходящим. Голд заметил Долли Мэдисона, что-то вешающего в рацию. Голд оставил «форд» посреди улицы и подошел к Долли.

– Что здесь происходит, черт возьми?

Мэдисон оторвался от рации.

– Что это? Войска специального назначения.

– Что?

– Дополнительные войска специального назначения. Мэр только что говорил с Джерри Каном и Оренцстайном. Сейчас Ассоциация евреев отправляет здесь правосудие. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем маньяка.

Голд покачал головой.

– Трудно поверить. А что Гунц думает об этом?

– Шеф в ярости. Но мэр сказал ему, что ситуация вышла из-под контроля. Приказал ему заткнуться и выполнять свою работу. Если ему это не по силам, он может отправляться в отставку.

Голд недоверчиво произнес:

– Странно, что город рвется на части из-за одного сумасшедшего.

– В этом нельзя винить мэра, – ответил Мэдисон. – Он просто пытается себя защитить от обвинений в мягком отношении к антисемитам и террористам.

– Я не о мэре говорил, задница, – прошипел Голд, и Долли Мэдисон явно обиделся.

Садящееся на западе солнце тускнело. Группы евреев торопились в синагоги. Их охраняли вооруженные члены Ассоциации евреев. Ортодоксальные евреи предпочитали находиться под охраной полицейских, отказываясь сотрудничать с теми, кто призывал к разбою. Люди собирались у ступеней храмов, обсуждая ужасные события, происходящие в их районе. Последний луч солнца упал на спокойную гладь моря. Неизбежные сумерки опустились на землю. Голд бродил по улице, попыхивая сигарой. Часовые неодобрительно посматривали на него. Вскоре он сел в машину и укатил прочь.

10.45 вечера

Нож Эстер легко вонзился в отбивную. Ей никогда в жизни не приходилось есть такую вкусную говядину.

– Нравится? – заботливо спросил сидящий напротив нее Кларк Джонсон.

Эстер прожевала кусок. На лице не отразилось ни малейшего восторга.

– Ничего.

Джонсон разволновался.

– Что-то не так? Может, отправим его на кухню?

Эстер взглянула на него.

– Нет, все в порядке.

– И все-таки, – настаивал он, положив на белую скатерть свою вилку, – если тебе не по вкусу, мы можем послать это обратно...

Эстер засмеялась. Этот мужчина казался абсолютно неопытным, скорее невинным. Как он смог сделать карьеру в Испытательном центре?

– Если честно, Кларк, это превосходно. Просто здорово, – быстро сказала она и проглотила второй кусок, чтобы подтвердить свои слова.

Джонсон просветлел.

* * *

Двухчасовой балет показался Эстер самым длинным мероприятием, на котором она когда-либо присутствовала. Ей пришлось максимально сконцентрироваться, чтобы не заснуть. Дело не в том, что танцоры были плохими. Напротив, она сразу поняла, что это была отличная труппа, состоящая из прекрасных танцоров. Хрупкости и грациозности балерин Эстер даже позавидовала. Мужчины поражали крепкими мускулами и изящностью движений. Первые двадцать минут Эстер даже была увлечена музыкой Стравинского и гибкими телами, вращающимися, изгибающимися и прыгающими на сцене, демонстрируя почти нечеловеческую координацию. И хотя Эстер в глубине души оценила все мастерство актеров, тем более что музыка во втором отделении ей понравилась больше, но балет не был зрелищем, которое ее увлекало.

После представления они пошли по зеленым улицам Пасадены к красному «порше», и Кларк Джонсон всю дорогу без умолку говорил о концерте. Хореография показалась ему блестящей, хотя немного скучноватой, а игра актеров – потрясающей. В общем, он был в восторге.

Эстер улыбалась про себя, слушая Кларка. Он был, без сомнения, самым странным из черных мужчин, которых ей приходилось знать. В обществе на далеком Юге, где она выросла, такие люди были объектами насмешек. Их называли Мистер Чернозадый, считали претенциозными и фальшивыми. Сама Эстер не раз смеялась над шутками в их адрес. А теперь она видела, что ее сын будет именно таким черным мужчиной. Именно этого ей и хотелось. Маленький Бобби был необычным, очень необычным ребенком. Ему суждено было стать серьезным человеком – врачом, адвокатом, журналистом или сенатором – кем он сам захочет. Она об этом позаботится. Ребенок – смысл ее жизни. Эстер волновало лишь то, что когда-нибудь мальчик перерастет свою необразованную мать, и появятся причины, чтобы ее стесняться. Эта мысль буквально убивала ее, и она молилась, чтобы такого никогда не произошло. С помощью необыкновенного человека, подобного Кларку Джонсону, Эстер могла избежать такого будущего.

* * *

Эстер подцепила вилкой очередной кусок и улыбнулась через стол Кларку, который продолжал:

– И когда я вернулся из Вьетнама...

– Ты был во Вьетнаме?

– Ты удивлена? Почему? – спросил он, поднося бокал к губам.

Эстер пожала плечами.

– Я не знаю. Просто спросила. Ты не похож на тех, кто был во Вьетнаме и которых я знаю.

– Да? Чем же они отличаются? Эстер почувствовала себя неудобно.

– Ну... они менее... менее...

– Чопорные?

– Нет, – нервно засмеялась она. – Пожалуйста, извини. Я не хотела прерывать тебя. Продолжай, пожалуйста, Кларк.

Он улыбнулся.

– Я хотел остаться в армии. Я серьезно подумывал о карьере, и мне нравилось служить. Меня даже приглашали в школу офицеров. Но тяга к гражданским профессиям взяла верх.

– И тогда ты решил стать офицером полиции по режиму?

– Это не было осознанным решением. – Он вытер рот салфеткой. – Я был назначен на острове Окинава в береговой патруль, и мне это пришлось по душе. После увольнения я отправился в Лос-Анджелес и хотел работать в полиции. Но в то время у них был излишек кадров, и мне отказали. Но один из чернокожих офицеров сказал, что в отдел по режиму и в испытательный центр требуются люди. Он считал, что, когда в полицию понадобятся люди, гораздо охотнее возьмут в штат тех, кто работал в государственном учреждении.

Официант, проходя мимо их стола, остановился, чтобы наполнить бокалы вином. Кларк Джонсон забрал у него графин с «божоле» и поставил на стол. Официант улыбнулся, но ничего не сказал.

– Тебе настолько понравилось работать в испытательном центре, что ты решил остаться. Так?

Джонсон кивнул.

– В январе будет четырнадцать лет. Мне нравится работать со сложными людьми. Это интереснее, чем в полиции. Мне кажется, я помогаю окружающим, по крайней мере тем, кто нуждается в этом.

Эстер смотрела на него, попивая вино из бокала.

– Работа дает мне возможность продолжить образование.

– Правда? Ты посещаешь лекции в колледже?

Джонсон полил тушеные помидоры сметаной.