ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сон был чудесный. Он давно таких не видел.

На его кровати лежит голая женщина. Ее руки и ноги связаны, во рту кляп. Она совершенно беспомощна и смотрит на него с ужасом. Он улыбается и обещает, что ей будет хорошо.

Он гладит и целует её грудь. У неё большие соски, которые становятся твердыми. Теперь он целует её живот и то, что находится внизу живота. Он чувствует, как её тело откликается на его ласки. Он медленно целует каждый сантиметр её тела. В отличие от других мужчин, которые до него любили это тело, он никуда не торопится. Разве кто-нибудь из них был так внимателен и нежен с ней?

Он настоящий любовник, он знает, как доставить женщине удовольствие. Он входит в нее, и она больше не сопротивляется, напротив, она движется в такт с ним, вместе с ним. Они достигают оргазма одновременно.

После этого он берет в руки хлыст. Ее глаза испуганно расширяются. Она ещё не понимает, что он может доставить ей только удовольствие. Он вынужден ей это объяснить. Он сдерживает себя и разговаривает с ней мягко и неторопливо, хотя его самого сжигает страсть.

— Ты же любишь секс. Ты любишь секс больше всего на свете. Ведь я прав? Ну, признайся, — говорит он. — Ты боишься себе самой в этом признаться. Я помогу тебе.

И он наносит первый удар. Свист хлыста успокаивает его.

Неверно полагать, будто садист причиняет женщине боль для того, чтобы заставить её страдать. Он вовсе не хочет быть жестоким. Он вынужден делать женщине больно, но он действует в её же интересах. Он стремится к тому, чтобы она испытала наслаждение, недостижимое иным путем.

Он поступает так, как поступала его мать, когда заставляла ребенком глотать отвратительное на вкус лекарство — «иначе ты не выздоровеешь».

Садистские фантазии — это отголоски детской борьбы за расположение матери, это то, что недоступно женщинам, это страдания младенческого ума, оказавшегося во взрослом теле.

Садист пускает в ход силу для того, чтобы помочь женщине расслабиться и заставить её испытать настоящую радость любви. Разве это его вина, что женщина не в состоянии понять, в чем состоит радость жизни? Он желает слышать стоны, рожденные не страданием, а наслаждением. Все, что нужно садисту, это услышать от женщины вожделенное: да!

Он начинает хлестать её, и ему становится хорошо от того, что он способен доставить женщине удовольствие. Он возбуждается сам. И в эту сладостную минуту он пробуждается.

Вилли Кайзер проснулся весь мокрый от пота, сердце у него отчаянно колотилось, во рту пересохло. Он сбросил с себя тяжелое одеяло и спустил ноги на пол. Возле кровати валялась пустая бутылка из-под армянского коньяка. За эти годы он превратился в законченного алкоголика.

Перебравшись в ГДР, Кайзер вынужден был отказаться от любимого бурбона. Он перешел на армянский коньяк, который ему приносили ящиками опекавшие его офицеры Министерства госбезопасности. Переход от виски к коньяку Вилли пережил легко.

Хуже было то, что у него возникли проблемы с женщинами. Публичных домов в ГДР не было. Он намекнул своим кураторам, что настоящему мужчине одному скучно.

В Восточном Берлине быстро утратили интерес к Кайзеру. Примерно год он активно выступал, его использовали в пропаганде против Запада, но он исчерпался.

Тем не менее к его просьбе отнеслись с пониманием. Ему нашли молодую аппетитную женщину, из числа тех, кто часто выполнял такого рода поручения органов госбезопасности. Ее предупредили, что у Кайзера специфические вкусы и что она должна подыграть ему, изобразить недотрогу, предоставляя ему возможность как бы взять её силой.

Она пришла к Кайзеру в короткой юбочке, кокетничала с ним и здорово его раззадорила. Он выпил и попытался повалить её на постель. Она не давалась, посмеиваясь, но убежать не пыталась. И тогда пьяный Кайзер понял, что она, как и всякая женщина, мечтает быть изнасилованной. Он набросился на нее, и она покорилась его силе.

Но когда на следующий день он попробовал на ней свои штуки с хлыстом, она с криками убежала и больше не вернулась.

Девушка была негласным помощником органов госбезопасности, но партийная дисциплина тоже имеет свои пределы. Терпеть такие издевательства — с какой стати?

Вилли Кайзер остался один или, точнее сказать, один на один со своими запасами армянского коньяка. Он почти все время пребывал в состоянии алкогольного опьянения и однажды утром подумал: если здесь делать абсолютно нечего, то почему бы, собственно, не вернуться на Запад?

Он вспомнил, как чудесно проводил время в Гамбурге, и решил, что не желает больше оставаться в социалистической ГДР.

В Западный Берлин его перевез пожилой английский корреспондент, который тем самым получил возможность первым опубликовать сенсационный материал о возвращении беглого контрразведчика. Кайзер попросил высадить его перед зданием правящего сената Западного Берлина. Но прежде чем обратиться к властям, он решил вспомнить забытый вкус бурбона.

Он вспоминал слишком долго, и, когда перед закрытием бара выяснилось, что у него нет западных марок, чтобы расплатиться, владелец бара вызвал полицию.

Вилли Кайзер предстал перед вахмистром, который решил, что это просто старый алкоголик. От него за версту разило спиртным, он что-то бормотал и настойчиво хватал вахмистра за рукав. Западноберлинские полицейские известны своей вежливостью, но всему же есть предел. Возмущенный до глубины души вахмистр велел запереть пьяницу, пока не проспится.

Когда пьяницу потащили по коридору, он стал кричать:

— Я Вилли Кайзер! Вы обязаны меня выслушать и обращаться со мной уважительно!

Вахмистр махнул было рукой, но вдруг вспомнил эту фамилию. Он вытащил папку со старыми циркулярами. Ну, конечно же, это знаменитый Вилли Кайзер, глава ведомства по охране конституции, который убежал в Восточную Германию.

Давняя ориентировка успела пожелтеть. И на фотографии Кайзер вдвое моложе, но так ведь сколько лет прошло!.. Вахмистр сел за телефон. Он докладывал начальству, а сам разглядывал Кайзера. Бывший начальник Федерального ведомства по защите конституции был хорошо одет, но выглядел неважно. Руки у него дрожали.

Свой отпуск Кристи, как всегда, провела вместе с Конни. Она жила ради одного месяца в году, когда они могли соединиться где-нибудь в укромном европейском уголке и любить друг друга.

Так продолжалось год за годом. Но Кристи не теряла надежды на то, что рано или поздно они смогут пожениться и жить вдвоем, открыто, как муж и жена. Конни никогда не просил её подождать. Он вообще почти всегда молчал. Но по его глазам она понимала, что придется потерпеть. Москва ещё не готова была позволить ей жить тихой семейной жизнью.

Она, конечно же, понимала, что любовь к Конни превратила её в шпионку, что она работала на советскую разведку. Но она утешала себя тем, что не приносит никакого ущерба своей родине. Напротив, чем лучше в Москве будут понимать Западную Германию, тем лучше будет всем.

Но главное состояло в другом. Прошло немало лет с тех пор, как они с Конни познакомились, но её любовь нисколько не угасла. Конни был для неё мужчиной на всю жизнь. И он поклялся любить её до смерти.

Однажды Конни пришлось вернуться из отпуска на два дня раньше запланированного, и эти два дня Кристи провела у родителей. Мать и отец были счастливы.

Перед отъездом в Кельн Кристи вышла из родительского дома, чтобы проститься с родным городом. Она прощалась с широкими полями, с бело-кирпичными домиками вокруг холма, на котором стоят церковь и замок. Она прощалась с лежащей за холмом бескрайней равниной, болотами, покрытыми густым мхом, с тяжелыми клубящимися облаками.

Ей почему-то показалось, что все это она больше никогда не увидит, что все это только веселый мираж, который на её глазах гаснет, растворяется, исчезает в голубовато-белом сиянии.

Кристи остановилась на мостике через Вюрм. Под мостиком в светлой воде мелькали стаи рыбок. Вокруг города было множество речушек, ручьев, узких каналов, которые стекались из мхов и болот в реку, пересекающую город с юго-запада на северо-восток.

Город сверкал свежей побелкой и краской. Город выглядел как хороший дом после весенней уборки. Но молодежь не любила город. Даже подростки торопились освоить мотоцикл, чтобы вечером сгонять в соседний Мюнхен. Это всего четверть часа быстрой езды.

Жаль, что замок закрыт, подумала Кристи. Замок открывали для посетителей только в выходные на пару часов. Утешение Кристи нашла в саду с длинными рядами яблонь, цветущим кустарником, алыми маками, пионами, ирисами. На табличке, укрепленной на арке ворот, Кристи прочитала, каких птиц можно увидеть в парке. Здесь водились садовый краснохвост и завирушка лесная, хищники — карликовая ушастая сова, мохноногий сыч, орлан-белохвост.

Из сада открывался сказочный вид на бесконечную равнину. Словно на зелено-пестрой скатерти расставлены миниатюрные кофейники, солонки, перечницы и сахарницы — это виднелись высотные здания, церкви и трубы Мюнхена. А дальше Кристи разглядела Альпы, подернутые дымкой на горизонте.

В церкви святого Иакова стены были выкрашены в белый цвет. Фигуры святых на колоннах показывали инструменты, которыми их пытали. Варфоломей — нож, которым с него живьем содрали кожу. Матфей — топор, которым его разрубил палач. Симон Кананей — пилу, которой его распилили. Иуда Фаддей — дубину, которой его убили.

Ради Конни, подумала Кристи, она стерпит и не такое.

В углу, между изображением Христа, пойманного и подвергнутого мучениям в доме Каиафы, и изображением Марии, пронзенной семью мечами, на маленьком пульте лежала книга поминовения усопших общины.

Прекрасный летний вечер, подумала Кристи. Заиграл орган. Она стояла у окна церкви и смотрела на голубовато-сумрачное небо над городом. «Интересно, что сейчас поделывает Конни?» — с нежностью подумала Кристи.

Она потянула его в постель раньше, чем он успел выключить телевизор. Он хотел посмотреть новости, но её руки уже стащили с него рубашку, и брюки тоже не долго на нем задержались.

Руки у неё были на редкость сноровистые и жадные. Они проникли к нему под трусы даже раньше, чем он успел приготовиться. Но секундное разочарование в её глазах тут же сменилось восторгом. Если его и можно было застигнуть врасплох, то он моментально приводил себя в боевое состояние. Верное оружие ещё ни разу его не подвело.

Он откинулся на подушку, и со вздохом удовлетворения она оседлала его. «Сладенько-то как», — прошептала она.

Уже через несколько минут бешенной скачки, задыхаясь, она стала сползать с него, и он понял, что у неё очень давно не было мужчины.

Она ласково провела рукой у него между ногами и хотела прильнуть губами, но он остановил её. Все ещё только начиналось. Теперь настал его черед. Он нежно уложил её на свое место. В течение следующего часа ей казалось, что она наконец попала в рай. Она даже не подозревала, что способна получать такое удовольствие от мужчины.

Он был похож на отбойный молоток, который забыли выключить. Она умирала и рождалась вновь, она уже не кричала, а, потеряв голос, буквально ревела от восторга, а он продолжал с прежней силой любить её, женщину, с которой познакомился только сегодня.

Неутомимость в постели была главным и единственным достоинством капитана Конрада Целлера из Комитета государственной безопасности СССР.

Поставив женщину на колени, Конни довольно подумал, что отпуск начался удачно. Привилегией отдыхать в соцстранах пользовалось только высшее руководство центрального аппарата КГБ, но для Конни сделали исключение. От него зависело благополучие одного из лучших агентов, и его отправили в ГДР на две недели.

Он бросил взгляд на включенный телевизор и увидел ликующую толпу в свете прожекторов — дело происходило в Берлине, но не мог сосредоточиться. В эту минуту ничто из происходящего в мире не имело никакого значения. Он уже чувствовал приближение вершины и занялся собой.

Для женщины это было так же чудесно. Она ревела и стонала, уткнувшись лицом в подушку. Ничего подобного в её жизни ещё не было. Она и не подозревала, что этот невзрачный, коротко стриженный мужичонка с животиком и дряблой мускулатурой окажется таким опытным и изощренным любовником.

Теперь Петра Вагнер поняла, что в нем нашла её подруга Кристи, Кристина фон Хассель.

Петра встретила Конни в Магдебурге. Конни сидел в пивной и наслаждался уже шестой кружкой. А у Петры была встреча с офицером госбезопасности, который опекал бывших террористов, удалившихся на покой.

Чернявый капитан Хоффман из Министерства госбезопасности ГДР передал ей конверт с деньгами, которые Петра попросила на ремонт квартиры. Они зашли в пивную и сели за дальний столик. Когда Хоффман подзывал официанта, Петра неожиданно увидела мужчину, который сопровождал Кристи в Бейруте.

— Смотри-ка, — не сдержалась Петра и указала Хоффману на Конни, — я этого парня знаю.

Хоффман, который ещё до встречи с Петрой выпил три порции местной водки за казенный счет, оглянулся и засмеялся:

— Да ты что? Он из советского КГБ, из разведки. Капитан Целлер. Разве ты была в Москве?

— Из КГБ? — протянула удивленная Петра. — Тогда, наверное, я ошиблась.

— Вот именно, — удовлетворенно сказал Хоффман.

— А ты его знаешь? — стараясь выглядеть равнодушной, задала вопрос Петра.

— Конечно, — отрезал Хоффман.

— А почему ты к нему не подойдешь?

— Потому что он агент-вербовщик, а мы должны делать вид, что ничего об этом не знаем, иначе русские начнут выяснять, откуда нам все это известно, — пробормотал Хоффман.

Он терпеть не мог Петру Вагнер, эту дуру-лесбиянку с её дурацкими проблемами. Это был позор для него, что его отстранили от настоящей оперативной работы, перевели из центрального аппарата в областное управление госбезопасности и заставили заниматься этими бывшими террористами. И все из-за того, что он упустил Вилли Кайзера, позволил ему убежать на Запад. Кому, спрашивается, вообще нужна эта пьянь? Избавились от него, и слава богу.

Капитан Хоффман нахмурился. Возможно, ему не стоило быть с Петрой столь откровенным, хотя тут боятся нечего. Петра и её друзья-террористы никогда не дадутся в руки западников живыми.

Петра Вагнер переехала в ГДР пять лет назад. Это произошло после того, как в последний четверг октября в Багдаде встретились самые опасные немецкие террористы.

Они прилетели в Ирак через различные социалистические страны. Кое у кого были сложности из-за поддельных документов, как, например, у одной супружеской пары, летевшей через Белград. Те, кого задерживали, просили пограничников позвонить по телефону и называли номер соответствующей разведслужбы.

Разведка связывалась с палестинцами. Если те подтверждали, что немцы летят по их заданию, то вопросов больше не было. В Багдаде у немцев фальшивые паспорта забирали, но багаж, в том числе оружие и спиртное, пропускали беспрепятственно.

Молчаливые сотрудники иракской службы безопасности долго возили террористов по городу, пока не убеждались в том, что пассажиры окончательно потеряли всякую ориентацию, и тогда доставляли их к двухэтажному зданию с террасой на крыше, которое принадлежало Народному фронту освобождения Палестины — самой радикальной из палестинских террористических организаций.

Дом был обставлен по-спартански: стальные, армейского образца письменные столы, зал для собраний, гора матрасов. Хорошо оборудовано было только помещение для подделки документов. Двое террористов постоянно дежурили на крыше — все боялись внезапного нападения израильских агентов.

Товарищи по террору были не очень рады видеть друг друга. Атмосфера была нервная, агрессивная. Главная цель встречи — решить, что делать с членами организации, которые перестали быть надежными.

Самой ненадежной признали Петру Вагнер.

Обычно взъерошенная, в джинсах и сабо, какой её изображали на плакатах, она преобразилась в хорошо одетую женщину с высокой прической. Но она была потеряна для группы. «Старушка не годится даже на то, чтобы сходить за хлебом» — таково было общее мнение.

Они пришли к выводу, что Петра слишком чувствительна и слишком много сомневается. Избалованная девушка из привилегированной семьи, заблудившаяся в подполье, она так и не стала закаленным бойцом.

Через два дня после смерти Гюнтера её увезли из Бейрута. Петра была так измотана, что её больше нельзя было использовать в подпольной работе.

Вместе с ней в Багдад собирался полететь Фриц, но его больше не было.

Немецкие террористы учились в палестинских лагерях бесплатно, но палестинские руководители получали с них кровавую дань. Они посылали немцев на смерть, не предупреждая. Фриц погиб, когда по требованию таможенника в израильском аэропорту имени Бен-Гуриона открыл полученный от палестинцев портфель. Фрицу не сказали, что в портфель встроено взрывное устройство. Он думал, что должен только разведать систему охраны в аэропорту.

Отправленный на верную смерть, Фриц был услугой, оказанной палестинцам. В ответ палестинцы обещали немцам помощь в проведении боевых акций на территории Германии. Паспорта, авиабилеты, оружие, деньги — все это немцы получали из палестинских арсеналов.

В Багдаде немцы обсуждали несколько вариантов: пожелавших выйти из игры можно отправить в Мозамбик, Анголу, Никарагуа, на Кубу, в любое место, где правят товарищи по совместной борьбе.

Выбрали ГДР. У руководителя боевых операций Народного фронта освобождения Палестины Жоржа Хаббаша особо хорошие контакты сложились именно с восточными немцами.

ГДР согласилась принять и спрятать террористов только с тем условием, что они больше никогда не станут участвовать в боевых акциях. Выполнить это условие было легко — Петра Вагнер и другие больше не годились в террористы.

Вопрос о приеме террористов решился по вторник, когда в Восточном Берлине заседало политбюро ЦК СЕПГ. Когда террористы пересекли границу ГДР, их взяло под свое крыло Министерство государственной безопасности.

Опекой бывших террористов ведал специальный отдел Министерства государственной безопасности ГДР, состоявший из 40 человек.