Вольный стрелок

Я заранее запланировала себе этот отдых — еще когда, выйдя из ресторана, села в «фольксваген». Подумав, что расследование мое подошло к концу, ходов больше не осталось и в принципе можно начать писать материал — потому что Кисин вряд ли выполнит мою просьбу свести меня с теми, кто работал с Улитиным. Мне так показалось — что мысль не вызвала у него энтузиазма. А значит, все кончилось — вся суета, беготня, бесконечные гадания по поводу того, с кем еще связаться, бесконечные размышления о том, кто именно его убил. И это стоит отметить.

Мне понравилась эта идея — я люблю устраивать себе маленькие праздники.

С такой сумасшедшей жизнью это просто необходимо. И я еще по пути домой сказала себе, что сегодня приготовлю лазанью — съеденные суеи желудок уже забыл, это специфика японской кухни, блюдами которой наесться невозможно, тем более десятком рисовых колобков, — открою бутылку вина, поставлю любимых своих «Джипси кингз», испанских гитаристов, и посижу, сама с собой, отмечу окончание расследования. И может быть, даже заеду в булочную около дома, куплю пару пирожных — гулять так гулять. И обязательно полежу часок в йанне, а то и два — щедро побрызгав воду любимой туалетной водой от Готье. А потом натрусь кремом от него же-и буду лежать и наслаждаться запахом. И может быть, даже гладить себя — ведь отдых должен быть полноценным, правда?

В общем, я развеселилась сразу в предвкушении праздника — плюнув на Улитина и все с ним связанное. И, потолкавшись в пробках, минут через сорок оказалась в районе дома. А еще через полчаса вошла в квартиру — держа в руках пакет с мясным фаршем, коробкой пирожных и бутылкой «Ламбруско», сладкого итальянского вина, которое больше приличествовало случаю, чем мое обычное столовое. И быстренько приняла душ, после чего прикрыла голое тело передником и занялась готовкой.

Лазанья в итальянской кухне не менее популярна, чем пицца, — просто пиццу разрекламировали по всему миру, открыв кучу специализирующихся на ней заведений, а лазанья осталась в тени. Причем незаслуженно — потому что она куда вкуснее. Хотя и сложнее в приготовлении — специальные листы нужны, плоские твердые прямоугольнички тонко раскатанного теста, и соус маринара из помидоров, лука, чеснока и оливкового масла, и бешамель еще, белый соус из сливочного масла, молока и муки. Трудоемко, в общем, — минимум полчаса на приготовление и еще столько же на стояние в духовке. Но раз праздник — стоит ли думать о времени?

Так что я трудилась охотно — резала лук с чесноком, помешивала булькающий в сотейнике соус, жарила на другой конфорке фарш, потом занималась бешамелем и терла сыр. А после аккуратно выкладывала фаршем и помидорным соусом уложенные в форму листы, накрывала их новыми листами, и так слой за слоем — пока не образовалось внушительное сооружение в несколько этажей. Которое я щедро посыпала сыром и базиликом — и залила густым белым бешамелем. И, отправив форму в духовку, открыла вино — вычитала давно, что бутылку лучше открывать минут за сорок до того, как начнешь его пить, чтобы оно, так сказать, подышало.

Было где-то восемь, когда я, отключив телефон, зажгла свечку и села за стол, ощущая себя так, словно в ресторане нахожусь, тихом и уютном. А в десять, вдоволь насладившись едой, вином и музыкой, отправилась наполнять ванну.

Телефон по-прежнему был отключен — а про пейджер, лежавший в прихожей, я забыла. Да и по идее не должна была услышать его из-за запертой двери. Но услышала — всего через каких-то полчаса после того, как залезла в ароматную горячую пену. Услышала как раз в самый неподходящий момент — когда порозовевшие и отяжелевшие от воды ножки лежали на бортиках, а между ними блуждали пальцы, легко касаясь чувствительных точек и заставляя меня вздрагивать, открывать рот и закатывать глаза.

Я никогда не представляю себе никого конкретного, когда занимаюсь самоудовлетворением — что-то неявное, неясное, расплывчато-туманное. Этакий полусон, отлет в виртуальный мир. И потому когда в этот мир ворвался перезвон пейджера, он сразу стал расползаться, отступать, уходя от меня, выталкивая меня в реальность. Будь иначе, я могла бы сказать себе, что это звонит он, тот, с кем я вижу себя сейчас, — но так как я никого не видела, то было понятно, что звонит некто, не имеющий к моему сладкому полузабытью никакого отношения.

Некто, кому я нужна по делу — и кто вполне может подождать.

Пейджер успокоился быстро — но через пару минут затрезвонил вновь. И снова замолчал, и снова затрезвонил. Видно, я очень была нужна тому, кто меня беспокоил, видно, он хотел найти меня любой ценой, где бы я ни находилась. И заставить отозваться, не давая этими постоянными повторами вызова себя проигнорировать, требуя моего внимания. Видно, этот некто попросил оператора пейджинго-вой станции вызвать меня десять раз через каждые две минуты — потому что пейджер разрывался буквально.

Я задумалась, кто бы это мог быть с таким срочным делом, и пальцы, тут. же заскучав, прекратили свое сладострастное блуждание под водой, а жирненькие ножки уныло соскользнули с бортиков, вызвав локальное цунами. Но вылезать мне все равно не хотелось — и я протянула руку к предусмотрительно захваченным с собой сигаретам, ждавшим меня на стиральной машине, и прикурила. И тихо выругалась, когда он опять заверещал, прямоугольный кусочек пластика, чертова машинка, лишающая человека покоя. И, бросив сигарету в остывающую воду, вылезла тяжело, накидывая на себя халат. Поминая не самыми добрыми словами того, кто оторвал меня от такого приятного расслабления, — но лениво поминая, потому что я собиралась ответить на вызов, а потом, допив остававшееся в бутылке вино, вернуться к прерванному занятию.

Правда, делать звонок мне сразу расхотелось — потому что на пейджере высветилось послание от Яшки Левицкого. Еще неделю назад давшего мне снимки Улитина взамен на обещание попробовать пристроить их куда-нибудь за нормальные деньги. И вот теперь спохватившегося — и явно намеренного долго и нудно упрекать меня в обмане, а потом повествовать о жадности и несправедливости мира в целом. Но в конце концов я все равно уже вылезла из ванны — и включила телефон. Зазвонивший как раз в тот момент, когда я подумывала над тем, чтобы вернуться в ванную.

— Мать, ну ты чего не подходишь?! — В голосе Левицкого было веселое возмущение. — По пейджеру не отвечаешь, дома трубу не берет никто. С мужиком развлекалась?

— С двумя, — ответила автоматически, думая про себя, что не устроенные в личном плане типы с их однообразными вопросами мне надоели. — Было трое — один заснул.

— Утомила, значит. — Левицкий произнес это таким тоном, словно прекрасно был осведомлен о моих сексуальных способностях. И вовсе не понаслышке. — Замуж, мать, пора. Замуж — спокойная жизнь, супруг, ребенок. А то мужиков как перчатки меняешь — остепениться бы надо…

— Между прочим, я перчатки не меняла уже пару лет! — отрезала холодно, давая понять, что не стоит намекать на мой возраст, — хотя и знала, что он все равно не поймет, для него это слишком тонко. — Так что…

— А чего не перезваниваешь? — Яшка, кажется, услышал холод, и хотя вряд ли понял, чем он вызван, быстро сменил тему:

— Я все жду, когда объявишься, скажешь, кому снимки продаем и сколько платят, — а ты…

Я вдруг вспомнила, что вместе с фотографиями, которые он оставил для меня в фотолаборатории в центре, лежал проект новой газеты. На который требуется всего-то десяток миллионов долларов — и который я пообещала показать вымышленным знакомым, обладающим такими деньгами. Но Яшка, к счастью, об этом не вспоминал — может потому, что подобные проекты у него возникали довольно часто и довольно быстро им же хоронились. А может, ждал, пока я сама не заговорю о его очередной утопии. Но дождаться ему было не суждено — обсуждать этот бред я не собиралась.

— Да покупатель-то на снимки, кажется, есть… — начала нерешительно. Я совершенно не ждала, что он мне позвонит, и была уверена, что он забыл давно о том, что напечатал мне пять фотографий. — Но фактуры не хватает. Кое-что я о нем знаю уже, о покойнике, — но маловато. Вот найду кого-нибудь, кто его знал хорошо, — и…

— Я, понимаешь, по первой твоей просьбе весь архив перерываю, в лабораторию лечу, карточки делаю… — Он говорил это так, словно напечатал для меня по меньшей мере сотню фотографий, перед этим пару ночей разгребая заваленный негативами склад размером с самолетный ангар. — А ты, мать, меня кидаешь. Так дела не делают — ты сначала материал готовь, потом ко мне обращайся. Печать-то денег стоит…

— Хорошо, я заплачу — по ценам обычной фотомастерской, без учета того, что тебе как постоянному клиенту скидки делают. — Я пустила в голос усталость, мне и вправду не хотелось сейчас слушать все это занудство. Тем более что у меня был праздник. А нравоучения от какого-то неудачника меня просто взбесили.

— Пять картинок примерно по тридцать центов за карточку — полтора доллара, так?

С учетом срочности и морального ущерба пусть будет пятнадцать. Устраивает?

— Ну, мать, не ждал! — На том конце обиженно запыхтели. — От кого, от кого, а от тебя не ждал…

— Я тоже, — ответила сухо, надеясь, что он попрощается сейчас и повесит трубку. А через какое-то время позвонит как ни в чем не бывало — он отходчив.

Тем более что обижаться ему было не на что — если проанализировать наши отношения, то получалось, что он должен мне куда больше, чем я ему. Потому что я не раз пристраивала его карточки в нашу газету — по старой, так сказать, дружбе, — хотя он и ныл потом, что ему за них слишком мало заплатили. Потому что я не раз по его просьбе писала к его картинкам тексты, без которых фотографии у него не брали, — и никогда не выясняла, какой именно гонорар он получил. Потому что когда в прошлом году он влип в очередную неприятную историю — а он в них часто влипает, — выручила его именно я.

Яшка, несмотря на все свое занудство, тип довольно комичный — с ним вечно приключается какая-то ерунда. То его скрепя сердце аккредитуют на какое-нибудь мероприятие типа вручения премий «Тэфи» — Яшку везде уже знают благодаря его приметности и скандальности, — а он потом начинает высказывать устроителям претензии по. поводу того, что ему как фотографу не было создано условий для работы. То он ругается с охраной какой-нибудь заезжей звезды типа Сталлоне — вполне справедливо ограждающей клиента от Назойливых типов — и получает исподтишка удар по печени или почкам. То печатает снимки, которые вызывают недовольство у того, кого он снял.

В тот раз было еще смешнее. Яшка снимал в одном клубе достаточно известную певицу, находившуюся в приличном подпитии и потому особо разошедшуюся, — а через пару недель на очередной музыкальной тусовке, куда он чудом проник, к нему подошли двое крепких парней, предложив ему выйти и побеседовать на свежем воздухе. Спасло Яшку только то, что организаторы мероприятия его знали и за него вступились — не ради него самого, но дабы не омрачать событие. Однако те, кто звал его прогуляться, пообещали, не стесняясь в выражениях, что разберутся с ним завтра или послезавтра — после чего ему придется сменить профессию, так как ему переломают все пальцы, разобьют камеру и, возможно, еще и оторвут голову.

Как выяснилось, виной всему были фотографии, появившиеся в одной из скандальных газет — с которой Яшка сотрудничал, как, впрочем, со всеми изданиями, готовыми брать его снимки. И на фотографиях этих была та самая певица в пьяном виде и в максимально неудачных позах, свидетельствовавших неоспоримо о том, что она сильно пьяна, — причем на одной из фотографий мини-юбка задралась чуть ли не до пупка, и камера отчетливо запечатлела отсутствие под колготками нижнего белья.

Самое смешное, что снимки были не Яшкины — под ними вообще не было подписи, видно, тот, кто их продал, просчитал возможность возникновения конфликтной ситуации, — но так как на мероприятие от той газеты аккреди-товывался именно Левицкий, претензии предъявили ему.

Думаю, что последствия обещали быть не из приятных. Яшка, похоже, думал так же — даже куда более пессимистично. Начав обзванивать имеющихся у него знакомых в поисках защиты — не знакомых даже, друзей, как он любит говорить, при этом прекрасно зная, что те, кого он считает друзьями, его зачастую даже не узнают. К тому моменту как очередь дошла до меня — думаю, я была в ней сотой примерно, вряд ли в поисках помощи женщине звонят в первую очередь, — надежд у Яшки уже не оставалось. Но со мной ему повезло — я набрала Кисину, который уладил конфликт на следующий же день.

Яшка, правда, его услугу отработал — по крайней мере на следующих соревнованиях, спонсируемых бывшим чемпионом, Яшка летал по залу с видом самого важного здесь человека, фамильярно похлопывая по плечам спортсменов и без устали щелкая камерой. Меня же вполне устроило его «спасибо». Так что сейчас я сказала себе, что если он продолжит ныть, я ему напомню про тот случай — просто чтобы не надоедал. Но Яшка, похоже, тоже про него вспомнил — потому что обиженное сопение наконец прекратилось.

— Ой, мать, — огорчила ты меня, пострадал я опять из-за доброты своей, — миролюбиво произнес Левицкий, как бы меня прощая милостиво. — Вот всегда так — звонишь человеку, хочешь его обрадовать, а он тебя мордой в грязь…

— Ну так обрадуй! — Я сменила холодность на капризность. — Давай, давай — что молчишь?

— Вот снимок тебе еще нашел по твоей теме — по Улитину. — В голосе Яшки было плохо скрываемое желание услышать от меня бурное изъявление восторга. — Но раз не надо…

— Ну конечно, надо, Яш! Ты такой молодец, я тебе так благодарна! — затараторила, зная, что иначе он так и будет ходить вокруг да около. — Я всегда всем говорю — яужны снимки, которых нет у других, звоните Левицкому, у него все есть. Всем тебя рекомендую как лучшего фотографа Москвы — видишь, как ценю?

— Да толку-то, — уныло прореагировал Яшка. — Звонить-то звонят — а толку нуль. Вот на днях…

Я тихо перевела дыхание — зануда Левицкий снова сел на любимого конька, на котором мог сидеть хоть час, хоть два, вспоминая, кто и как его обманул.

Совершенно упуская из виду, что все это я уже сто раз слышала — а новые истории до боли похожи на старые, потому что сюжет у них неизменен: Яшкино желание получать за свои картинки кучу денег — при том, что, даже на мой взгляд, они этого не стоят, — и нежелание заказчиков эти самые деньги платить. Потому что всегда можно найти того, кто продаст куда дешевле — пусть даже качество будет чуть похуже.

— Может, сначала о хорошем? — поинтересовалась весело. — Давай, Яш, — пожалуйста…

— Ладно. — Яшка не обиделся — он привык, видно, к тому, что его занудство слушать никому неохота. — Тут в архиве копался вчера, нашел кое-что — с Улитиным твоим связано. Я когда юбилей «Нефтабанка» снимал, там в первый день с ним жена была — официальное ж мероприятие, — а на второй девчонка такая симпатичная. Высокая, худая, типичная модель — мне такие как раз девчонки нравятся. Я еще подумал, что ничего вкус у банкира — губа не дура…

Покойный Улитин, наверное, перевернулся в гробу — услышав, что непреуспевающий, мягко .говоря, фотограф одобрил и разделил его вкусы в плане женщин. Да что Улитин — даже я еле сдержалась от язвительной реплики или деланно удивленного возгласа. А если бы курила, точно поперхнулась бы дымом. Но вместо этого просто скорчила физиономию — благо лицо мое Левицкий видеть не мог. И значит, мог истолковать мое молчание как то, что я спокойно проглотила фразу — не увидев в ней ничего комичного.

— Ничего такая девчонка — мы с ней потрепались даже. Телефончик думал взять — а потом не стал, думаю, еще поймет банкир не так, обидится, денег не отдаст. Знать бы, что и так не заплатит, — точно взял бы, — как ни в чем не бывало продолжал Яшка. Кажется, в данный момент веря, что любовница банкира охотно бы пообщалась с ним, великим фотографом. — И внешность у девчонки классная, и толковая оказалась. Я-то уж на моделей насмотрелся — им лишь бы мужика с бабками найти, только деньги в голове. А эта толковая…

— Надо было тебе ее отбить, — выдавила наконец, потому что Яшка замолчал, кажется, предлагая мне сказать что-нибудь. — Предложил бы ей фотосессию устроить, а там, глядишь, и до снимков в стиле ню дошло бы, а там уж…

— Так я и предложил — ты че думаешь, мать?! — Яшка аж возмутился — такой опытный соблазнитель в моих советах точно не нуждался. — Думал, хахаль ее заплатит, а я картинки нормальные сделаю и с девчонкой приятной пообщаюсь.

Думал, объявить ему так десятку или пятнашку — студия же нужна, визажист, свет, да и работа не на один день, на неделю минимум. Говорю ей — тебе б в модели, а она мне — а я и есть модель. Вот и закинул ей — не нужен тебе, спрашиваю, портфолио? А она мне — у меня есть, но качество не очень нравится. Знаешь же, мать, как фотографы эти модные работают — им лишь бы бабок срубить, халтурщикам. Все крутые такие, камер дорогих накупили, сами все из себя, а снимать не умеют…

Я закурила наконец — и затянулась намеренно шумно, чтобы не комментировать Яшкины высказывания. И не заверять его, что, естественно, лучше его, никогда не снимавшего моделей, никто их и не снимет — а все фотографы страны, и модные, и спортивные, и прочие, не годятся ему в подметки.

— Потрепались мы с ней — я ж всех моделей знаю и агентства тоже. Но я так понял, что этот ее чуть не в первый месяц работы подцепил, чуть не на первом показе, — и, видать, работать не дал, не хотел, чтоб на его телку другие мужики пялились да трахнуться ей предлагали. — Яшка рассказывал со знанием дела — хотя к модельному бизнесу имел такое же отношение, как я к торговле нефтью. — Но я ей все равно закинул насчет съемки — намекнул, что хоть на плакат можно сделать, лишь бы хахаль ее оплатил. Да хоть на рекламный щит — что, плохая реклама для банка, если красивая девчонка на ней будет? Визитку ей дал — думал, раскрутит банкира. Да куда там — если он, сволочь, мне не заплатил за работу, видать, и на ней решил сэкономить. А представь, реклама банка была бы — красивая телка в короткой юбке и с грудью полуобнаженной кредитку в руках держит?

На мой взгляд, солидному банку такая реклама бы только повредила — если бы он, конечно, не надумал обслуживать жриц любви, изобретя для них какой-нибудь особый вид вклада. Тех бы, может, такая реклама и привлекла — а вот остальные бы ее не поняли.

— Упустил ты, Яшка, девчонку, — ляпнула, чтобы поддержать разговор. — Хвататься надо было руками и ногами — а ты…

— Да чего хвататься, когда рядом с ней такой жлоб! — Яшка помрачнел, кажется, слишком всерьез восприняв мои слова. — Жалко, конечно, — классная телка.

— Да ладно, другую найдешь, — выдала философское, вдруг спохватившись и поняв наконец, о чем речь. Он так меня заболтал с самого начала, что я толком и не задумалась над егo словами — но теперь вдруг осознала все в один момент. — Подожди — ты же говорил, что у тебя негативы забрали и не вернули?

— Негативы они, гады, сперли — а я тут картинку одну искал, деятеля одного мне заказали, ну и полез в архив. Он тусовочный такой мужик — а у меня с тусовок разных две коробки негативов. Я ж везде хожу, куда пускают — чтобы навык не утратить, и люди интересные бывают, да и нельзя, чтоб забывали, из обоймы тут же выпадешь… — Яшка бубнил монотонно, но слова его вопреки обыкновению не оказывали на меня усыпляюще-отупляющего действия. Я слушала внимательно все, что он говорил, отсеивая ненужное как шелуху. — И тут смотрю — и она там есть, девчонка эта. А я еще на юбилее банка думаю — где-то я ее видел раньше, а никак вспомнить не могу. А оказывается, я ее снимал уже. Знаешь, как бывает — на тусовку приходишь, ну и пока народ тусуется, снимаешь всех, кто нужен. Да и кто не нужен тоже — вдруг пригодится? И ее щелкнул — может, подумал, что какая-нибудь новая певица, их вон сколько каждый день появляется.

Щелкнул, контрольки напечатал и забыл — а тут нашел. И Улитин там твой тоже был — я тогда не знал, кто такой, специально его не снимал, а ее снял. Девчонка классная — и фигура, и лицо, и голова есть…

Яшка начал повторяться — но я слушала терпеливо, одновременно думая о своем. О том, что, возможно, это та самая девица, которая сидела с Улитиным в его машине — которая исчезла из дома после его смерти, забыв свои трусики в спешке. О том, как мне найти тех охранников, которые дежурили в поселке в ту последнюю для Улитина ночь, — и как убедить их мне помочь. О том, что после истории с соседом Перепелкина, начальником той смены охранников, это будет очень сложно — но попытаться все равно надо. Потому что мне выпал шанс, на который я не рассчитывала — и который не собиралась упускать.

— Слушай, Яш… — Я постаралась, чтобы голос мой звучал почти безразлично, — мне не хотелось, чтобы он понял, как важно для меня то, что я от него услышала. Настолько важно, что у меня внутри замерло все — и говорить я начала тихо и осторожно, продумывая каждое слово. — Ты говоришь, что она как модель себя пробовала — может, знаешь, в каком агентстве? Ты же везде тусуешься, сам говоришь, что со всеми моделями знаком, — может, кто-то из них насчет ее что-нибудь подскажет? Может, кто-то фамилию ее помнит, может, у кого-то телефон есть? Мы бы ее нашли вместе, как раз фактура недостающая появилась бы, я бы материал написала, и снимки твои, и..

— Да не — я ж говорю, что он ее чуть не на первом показе снял. Я по всем показам хожу — ее нигде не видел. Завязала, наверное. Хотя, если хахаль помер, может, появится. — В Яшкином голосе появился интерес — мысль его, похоже, приободрила. — Да запросто — хахаль помер, ей прямая дорога обратно в модели, если возьмут. А че, он жлоб такой был, небось и ей не особо бабок давал — куда ей податься теперь?

— Яш, есть дело… — Я старалась говорить вкрадчиво, чтобы убедить его сделать то, что мне надо. — Я завтра утром приезжаю к твоему дому, отвожу тебя в лабораторию, ты печатаешь эти снимки — и мы с тобой едем по модельным агентствам и выясняем, в каком именно она работала, и находим ее координаты.

Мне фактура — тебе девчонка. Утешишь ее, посочувствуешь — ей сейчас знаешь как нужен мужчина рядом? Окажешься в нужный момент в нужном месте — и…

— Да не, мать, у меня съемка на завтра намечалась — и поспать я подольше хотел, совсем замотался. Не, не пойдет — да и на кой она тебе? Ну расскажет, как у них в койке было, — и че? Да и в агентствах этих народ гнилой — начнут выяснять, что да зачем, знаю я их. — Судя по враз поскучневшему тону, Яшка вернулся с небес на землю и расхотел разыскивать девицу — прекрасно понимая, что ему там ловить нечего, и пытаясь скрыть это от меня своей якобы чрезмерной занятостью. Забыв о том, как повествовал мне о своих связях в модельном бизнесе, сейчас признавая, что на самом деле никаких связей у него нет. — Картинки напечатаю на днях — буду свои печатать и эти штампану, там их три штуки всего, две так себе, одна неплохая. Ладно, мать, пойду телевизор посмотрю — хоть узнать, что в мире творится…

Мне стало жалко Яшку на мгновение. Я вдруг представила себе, как он сидит там в своей однокомнатной квартирке, замотанный постоянной беготней и попытками пристроить хоть куда-нибудь свои карточки, — и набирает мой номер просто для того, чтобы в разговоре со мной ощутить себя крутым парнем.

Суперфотографом, который крутится в мире банкиров и фотомоделей и может легко соблазнить банкирских любовниц — было бы желание. А я все опошлила. Предложив найти ту, которую он предпочитал вспоминать как свою потенциальную подругу и которая в реальности быть таковой просто не могла. Вернув его из возвышенных мечтаний в тоскливую действительность.

— Вот так — предлагаешь мужчине провести с ним день, а он от тебя шарахается как от огня! — произнесла весело, говоря себе, что в принципе модельные агентства я могу объехать и без него. Потому что Людка Белкина, которая пишет у нас о моде, наверняка знает людей — а если и нет, я лично отыщу все адреса и телефоны и придумаю, как вытащить интересующую меня информацию. — А представляешь, я бы тебе ночь предложила вместе провести — вот удар бы был по моему самолюбию…

— Так ты ж не предлагаешь. — Яшка немного оживился, видно, я его утешила слегка своим кокетством. — Ты ведь что предлагаешь — по офисам мотаться целый день, а потом разбегаться в разные стороны. Да и чего по ним мотаться — я и так знаю, как ее найти. Зовут Иркой, учится в университете иностранных языков на переводчика — сама рассказала. Так чего там искать-то?

— Хорошо, я тебе предложу кое-что другое — в девять ноль-ноль я у тебя, едем печатать фотографии, а потом в Иняз. — Я говорила шутливо-приказным тоном, чтобы не задеть всего такого из себя чувствительного Левицкого, но и показывая ему одновременно, что я с него теперь не слезу. В переносном, разумеется, смысле. — И не возражай — без тебя я ее не узнаю. Она на фото наверняка в вечернем макияже, а может, и прическу специально сделала по такому случаю — да и вообще никакого сходства может не быть. А ты ее видел, так сказать, в оригинале — ты узнаешь. Мы с ней все обсудим — ты можешь не беседовать, если не захочешь, мне главное, чтобы ты пальцем в нее ткнул — и с меня ресторан. По твоему выбору…

Я плохо представляла себе, как мы будем искать в институте — ставшем университетом в силу моды на громкие названия — эту девицу. Я ведь училась когда-то в Инязе, и хотя он не такой огромный, как какой-нибудь технический вуз, но все равно три корпуса, и студентов тысячи три на дневном. Но это можно было решить — как и то, что с ней делать, когда мы ее найдем, как ее разговорить и что она мне вообще может дать. А вот каково мне будет в ресторане рядом с Яшкой, который, увы, не выберет убогое заведение, как Перепелкин, а назовет какое-нибудь более-менее приличное место в центре, — это был большой вопрос. Но сейчас все это было не важно — важно было лишь то, что в темном туннеле вдруг забрезжил слабый свет.

— Да чего ресторан — я тебя и сам пригласить могу, — начал было Левицкий, но и так понятно было, что он сдается. — Ладно, ты адрес мой запиши.

И не в девять приезжай, а в десять. А еще лучше в одиннадцать — выспаться охота…

— Как скажешь. — Теперь, когда я добилась своего, можно было побыть любезной. — В одиннадцать — значит, в одиннадцать. И знай, что я буду думать о тебе весь остаток вечера — и всю ночь…

…И вот сейчас я сидела в кабинете декана факультета, совершенно не зная, чего мне ждать. Потому что шансов на то, что девица соврала насчет института или просто выдала желаемое за действительное, было много. Равно как и на то, что Левицкий перепутал название учебного заведения — уж больно он неуверенно себя почувствовал, когда мы сюда приехали. Уж больно не хотел стоять рядом со мной у входа и изучать входящих и выходящих студентов, уж больно горячо убеждал меня, что никого мы тут не увидим, уж больно колебался насчет того, правильно ли расслышал ее слова, уж больно уговаривал меня уехать.

Так что я не исключала даже, что он просто все придумал — может, он и в самом деле хотел подойти к этой девице, но постеснялся, и разговор между ними происходил только в его воображении. А когда я начала его напрягать с агентствами, ляпнул насчет Иняза — думая, что от меня отвяжется.

Я встала и подошла к окну, выглянула на улицу — окно выходило во двор, а Левицкий ждал меня на лавочке перед входом. По крайней мере когда я уходила — он идти внутрь отказался наотрез, заявив, что это глупость и вообще нас не пустят, потому что не объясним мы охране, что нам тут надо, — то настояла, чтобы он ждал меня там и продолжал высматривать женщину своей мечты. Хотя, возможно, он был уже где-то далеко — смотавшись сразу, как только я скрылась из виду. Сказав себе, что потом отоврется — скажет, что получил срочное сообщение на пейджер и пришлось уехать.

Я медленно и глубоко вдохнула — и так же неспешно выпустила воздух обратно. С некоторым удивлением отмечая, что слишком волнуюсь — и внутри подрагивает все, и в руках ощущается дрожь, — потому что жутко хочу отыскать эту девицу. Потому что она мой единственный шанс на то, что я узнаю об Улитине что-то еще. Не важно даже что — главное, чтобы это было то, чего я пока не знаю.

Дверь скрипнула, и я обернулась поспешно, ожидая увидеть секретаршу с чашкой чаю — но видя вместо нее мою недавнюю собеседницу. Такую приветливую и любезную каких-то десять — пятнадцать минут назад — но сейчас очень серьезную и официальную. Явно принесшую мне плохую весть.

«Значит, не судьба», — сказала себе, выдавливая улыбку, стараясь казаться веселой и абсолютно безразличной к тому, что она мне скажет. Внушая себе, что в принципе это была игра вслепую — и глупо было на что-то рассчитывать. И что Левицкий за это ответит — не знаю как, но ответит.

— Видите ли, Юля, к сожалению… — Она замялась, и я почувствовала, как дрожь прекратилась сразу, а внутри появился кусок свинца, придавивший меня к земле. — Боюсь, что не смогу вам помочь…

— Ничего страшного — и в любом случае я вам благодарна. — Появившаяся на моем лице улыбка была вымученной, но я верила, что она смотрится естественно — я давно научилась делать хорошую мину при плохой игре и скрывать от тех, с кем общаюсь, свои истинные чувства. Хотя иногда и не получается. — Главное, что мы с вами побеседовали и достигли договоренности по поводу интервью, правда?

— Мне так неудобно, Юля, — я так неловко себя чувствую. — Кажется, она не ждала моих слов — кажется, она думала, что раз не может мне помочь, то и никакого интервью не будет. И улыбалась смущенно — подтверждая мою мысль. — Но… У нас так не принято — но ведь вы журналист, вы ведь не просто с улицы.

И…

Я посмотрела на нее непонимающе, продолжая улыбаться — кажется, смутив ее еще больше.

— Дело в том, что мы не разглашаем информацию о студентах, понимаете? — Улыбка на моем лице застыла, наверное, придавая мне несколько дебильный вид окоченевшего паяца. — Эта девушка, Ирина Александровна Соболева, действительно наша студентка, второкурсница — но проблема в том, что она оформила академический отпуск, осенью. А адреса и телефоны студентов мы никому давать не можем. Вы ведь понимаете? Но я подумала… Вы ведь журналист, и…

Я тупо кивнула, еще не веря, что мне улыбнулась удача. Она не хотела мне ничего говорить — но сказала-таки самое главное. Как бы невзначай, хитро замаскировав информацию — которой с меня было более чем достаточно. Потому что пусть даже в Москве обнаружится пятьдесят Ирин Соболевых с одинаковым отчеством и родившихся в один год — я все равно найду ту, которая мне нужна.