Учитывая разницу в компоновке танка в СССР и Германии, он сделал вывод о том, что все германские танки являлись легкими1633 . В принципе подобный подход является вполне возможным вариантом решения этого непростого вопроса, однако следует учитывать, что американская классификация все же ближе к советской, нежели к германской. Поэтому в таблице 60 приводятся не только количественные данные по типам танков в Красной Армии и вермахте, но и в скобках указаны вес и вооружение (количество и калибр орудий и пулеметов), что, по нашему мнению, позволяет более объективно сопоставить бронетанковую технику сторон. В течение 38 лет отечественная историография утверждала, что к 15 июня 1941 г. 29% советских танков старых типов нуждалось в среднем, а 44% - в капитальном ремонте1634 . Однако доступные ныне материалы полностью опровергают эту версию, и в таблице 60 в скобках указано количество исправных танков обеих армий.
      Для полной картины состояния танкового парка вермахта и Красной Армии следует помнить, что в июне 1941 г. в СССР было произведено 305 танков, а в Германии - 312. Потери вермахта в Африке до 22 июня составили 16 танков1636 .
      В отечественной историографии широко распространены утверждения о том, что, кроме Т-34 и КВ, все остальные танки были устаревшими1637 . Однако сопоставление тактико-технических данных советских и германских танков показывает, что никакого существенного превосходства германская техника не имела. Какие-то параметры были лучше у танков противника, а какие-то - у советских танков. Большая скорость и лучшая проходимость позволяли использовать советские "устаревшие" танки для борьбы с немецкими на равных. Ход боевых действий в 1941 г. показал, что если советские "устаревшие" танки примерно соответствовали германской технике, то Т-34 и особенно КВ существенно превосходили все типы танков вермахта. Более того, оказалось, что германские войска вообще не располагают средствами, которые позволили бы на равных бороться с этими типами танков Красной Армии. Однако нельзя не отметить, что танковые войска вермахта имели опыт современной маневренной войны, четкого взаимодействия с другими родами войск на поле боя, что позволило им получить определенное качественное превосходство над советскими танковыми войсками, которые не закончили очередную реорганизацию и были вынуждены зачастую вступать в бои без поддержки не только авиации, но и пехоты или артиллерии.
      Сопоставление качественных показателей артиллерии обеих сторон показывает, что ни о каком качественном превосходстве немецкой артиллерии не может быть и речи. Если же учесть, что большинство орудий противника были модернизированными образцами эпохи Первой мировой войны, а советские создавались в 1930-е гг., то необходимо признать, что задел для совершенствования советской артиллерии был существеннее немецкого. Кроме того, Красная Армия получила на вооружение БМ-13 - знаменитую "катюшу", ликвидировав германскую монополию на реактивные системы залпового огня в сухопутных войсках. Так что говорить о превосходстве немцев в качестве артиллерии нет никаких оснований. Другое дело, что артиллерийские части вермахта имели боевой опыт и отработанное взаимодействие с другими родами войск на поле боя. Используя свой опыт современной войны, германские артиллеристы в начале войны действовали более умело и добивались серьезных успехов.
      С авиацией дело обстояло несколько иначе. Сопоставляя тактико-технические данные авиационной техники, нельзя не отметить, что советские самолеты, принятые на вооружение в первой половине 1930-х гг., существенно уступали однотипным самолетам противника, которые были модернизированы с учетом опыта войны в Европе. Советские самолеты новых конструкций, принятые на вооружение в 1939-1941 гг., не только не уступали самолетам люфтваффе, но и имели значительно больший потенциал для дальнейшего совершенствования. Но в советских ВВС новые самолеты составляли около 25% общего количества и не были еще освоены личным составом. Нужно также отметить и лучшую организацию ВВС Германии, которые располагали крупными авиационными соединениями. Советская авиация была раздроблена между армиями, фронтами и авиацией дальнего действия. Кроме того, подготовка летного состава люфтваффе была лучше, и он имел в массе боевой опыт. Подготовка же советских летчиков была слабее, у большинства из них не было и боевого опыта. Так, летная подготовка советских летчиков составляла 30-180 часов, а немецких - 450 часов. Следовательно, немецкие ВВС имели качественное превосходство.
      Таблица 61
      Численность самолетов в ВВС Германии и СССР1638
      Германия СССР Соотношение
      Бомбардировщики 2 642 6 887 1: 2,6
      Разведчики 823 1 934 1: 2,3
      Истребители 2 249 9 881 1: 4,4
      Штурмовики - 57
      Прочие 1 138 5 729 1: 5
      Итого 6 852 24 488 1: 3,6
      По мнению современных германских исследователей, анализ состояния Восточной армии вермахта к 22 июня 1941 г. показывает, что "дивизии с лучшим оснащением были сосредоточены вокруг танковых групп, в то время как между ними и на флангах использовались преимущественно менее боеспособные и малоподвижные дивизии. В целом Восточная армия производила впечатление скорее "лоскутного одеяла", вопреки очень распространенному в послевоенной литературе суждению, что Гитлер, благодаря гибкой экономике молниеносной войны и ограблению оккупированных территорий, смог мобилизовать против СССР мощную однородно оснащенную армию. Этот сам по себе довольно неожиданный факт объясняется не только имевшимися тогда материальными возможностями германского военного командования, но также и тем, что решение напасть на Советский Союз не было обеспечено соответствующими энергичными мерами в области вооружения. Его производство не было соотнесено с потенциалом противника, поскольку германское руководство исходило из того, что сможет имеющимися силами уничтожить военный потенциал СССР в течение нескольких недель"1639 .
      Таким образом, явного качественного превосходства техники, как и ее количественного превосходства, у вермахта не было. Однако подготовка личного состава и эксплуатация этой техники в вермахте были более высокими, чем в Красной Армии. Явным преимуществом вермахта было то, что сосредоточенные для нападения на СССР войска находились в развернутом состоянии и полной боевой готовности, а Красная Армия еще только начала сосредоточение и развертывание войск на Западе. Германские войска имели достаточно высокий боевой дух и рассчитывали еще на одну молниеносную войну. К лету 1941 г. вермахт был сильнейшей армией мира, что делало его очень серьезным противником. И если советским конструкторам удалось еще до войны создать технику, которая стала базой для будущего качественного превосходства над германской, то Красной Армии еще только предстояло научиться бить врага этой техникой, и учеба эта была долгая и трудная.
      Все это лишний раз показывает, что попытки отечественной историографии объяснить вслед за Сталиным поражения советских войск в начале войны то количественным, то качественным превосходством германской техники недостаточно обоснованы. Существенного качественного превосходства немецкой техники не было, а количественного немцы смогли добиться лишь в личном составе и на отдельных направлениях в артиллерии. Однако общее соотношение сил позволяло Красной Армии не допустить и этого перевеса. Поэтому на первое место выходит вопрос об использовании наличных сил Красной Армии, об умении ими правильно распорядиться. Именно этого умения и не хватило советскому военно-политическому руководству, что и привело к столь трагическому началу войны. Отсутствие у советского командования четко проработанной стратегии оборонительной войны и недостатки в боевой выучке войск стали главными причинами, предопределившими поражения Красной Армии в начале войны. Войска, не будучи развернутыми и укомплектованными, должны были с ходу вступать в сражение с превосходящими их в каждом отдельном бою силами противника, который действовал в целом более профессионально. К сожалению, героизм воинов Красной Армии не мог заменить четкую и продуманную систему обороны и руководства войсками.
      Доступные исследователям материалы показывают, что, оказавшись летом 1940 г. в стратегическом тупике, германское руководство было вынуждено изыскивать новые возможности выиграть войну с Англией. Однако вскоре выяснилось, что у вермахта не хватает сил для высадки на Британских островах, которая и так слишком рискованна, а расширение боевых действий против Англии на периферии Европы требовало определенной подготовки, а главное, создания политических условий путем более тесного сотрудничества с Италией и другими заинтересованными сторонами - от Испании до Японии. Однако переговоры показали, что нейтральные страны не спешат втягиваться в войну, выжидая развития событий. Не последнее место в этих политико-стратегических расчетах Берлина занимал и СССР, переговоры с которым показали, что Москва не прочь продолжить политику сотрудничества с Германией, но при этом требует от Берлина новых территориальных уступок в отношении Финляндии, Балкан и Ближнего Востока. Все это ясно продемонстрировало, что Советский Союз не только является политически независимым мощным соседом Германии, но и стремится проводить политику обеспечения собственных интересов в Европе, что совершенно не отвечало замыслам Берлина. Исход советско-германских переговоров ноября 1940 г. явно подтолкнул германское руководство сделать ставку на военное сокрушение СССР.
      Первоначально в Берлине задумались о реализации идеи "Восточного похода" в эйфории от победы над Францией. Однако неудачные попытки вывести из войны Англию привели к тому, что в германском руководстве стали рассматривать будущую войну с СССР как реальный шанс достичь победы на Западе. Считалось, что быстрый разгром Советского Союза позволит Берлину получить широкую сырьевую базу, использование которой сделает Германию способной противостоять в затяжной войне Англии и США. Подобному восприятию проблемы "Восточного похода" способствовала недооценка военно-экономической мощи и политической стабильности СССР и крайняя переоценка сил вермахта. Даже когда в ходе подготовки войны на Востоке выяснилось, что Германия не располагает силами, способными нанести гарантированное поражение Советскому Союзу, германское руководство вместо поисков иного выхода из стратегического тупика решило по опыту войны в Европе сделать ставку на максимально сильный первоначальный удар, который, вероятно, должен был привести к краху Советского государства. Более того, зная об ограниченности германских сил, в Берлине всерьез планировали победоносно завершить "Восточный поход" самое позднее в ноябре 1941 года, поскольку, как отмечают современные германские исследователи, "германское командование было уверено в том, что, если не в материальном отношении, то в оперативном искусстве ведения войны, оно сможет достичь решающего военного превосходства"1640 .
      Ретроспективное рассмотрение этой проблемы показывает: все военное планирование "Восточного похода" было настолько авантюристичным, что невольно возникают сомнения, руководствовалось ли вообще германское военно-политическое руководство здравым смыслом. Во-первых, с самого начала было ясно, что разгром СССР в рамках краткосрочной молниеносной кампании неосуществим хотя бы в силу географических причин. Во-вторых, затяжная война на Востоке поставила бы Германию в ситуацию войны на два фронта, что означало бы ее неизбежное поражение. Не представляя себе реальной мощи СССР и стабильности советской политической системы, германское руководство приняло совершенно невыполнимое решение. Причем разгромить СССР собирались за 5 месяцев с мая (позднее - июня) по октябрь (ноябрь) 1941 г. Даже если бы вермахту удалось оккупировать советскую территорию до линии Архангельск - Астрахань, это не означало разгрома СССР, который в этом случае сохранил бы значительные людские ресурсы и определенную экономическую базу для продолжения войны. В результате все расчеты Берлина на быструю победу над СССР были построены на ожидании чуда. Чуда не произошло, сухопутные войска Германии оказались скованными на Востоке в то время, как Англия получила передышку и время для наращивания своих военно-экономических усилий. Германия утратила инициативу в войне и теперь ее поражение было лишь вопросом времени.
      В-третьих, как осторожно сформулировал эту мысль А. Филиппи, "действовавшие на Восточном фронте германские сухопутные войска и выделявшиеся для их поддержки средства из состава других видов вооруженных сил едва ли были в состоянии выполнить такого рода задачи"1641 . Иными словами, у Германии просто не было сил для разгрома Красной Армии. И, кстати, германский Генштаб прекрасно знал о том, что в случае войны русские могли мобилизовать до 12 млн человек, но, исходя из ошибочных сведений о советском военном производстве, полагал, что у Красной Армии не хватит вооружения для столь большой численности войск. При том, что вермахт имел резерв для восполнения потерь всего лишь в 475 тыс. человек, разрыв в мобилизационных возможностях, не говоря уже о том, что на Восток были брошены буквально все боеспособные части, лишь подтверждает вывод германского генерала. Если же еще учесть, в-четвертых, то, что советский военно-промышленный комплекс был гораздо более приспособлен для снабжения армии в ходе затяжной войны необходимой техникой, то весь "Восточный поход" нельзя расценить иначе как самоубийственную авантюру германского руководства. Или, как отметил после войны ее участник генерал Г. Блюментрит, "приняв это роковое решение, Германия проиграла войну"1642 .
      Заключение
      Рассмотрение на широком фоне военно-политических проблем кануна Великой Отечественной войны с учетом новейшей историографии и ставших доступными для исследователей документов показывает, что созданная еще в советский период концепция событий 1939-1941 гг. нуждается в существенной модернизации. Прежде всего следует отрешиться от навеянной советской пропагандой совершенно фантастической идеи о некоем патологическом миролюбии СССР. Возникшие еще в 1970-1980-е гг. по этому поводу шутливые афоризмы типа: "Кто над нашим миролюбием насмеется, тот кровавыми слезами обольется" и "Нам нужен мир, желательно весь!" показывают, что население уже в то время относилось к этой идее довольно иронично. Конечно, в историографии никаких вольностей не допускалось, и в результате сложилась довольно оригинальная картина. Если все прочие государства в своей международной политике руководствовались собственными интересами, то Советский Союз занимался лишь тем, что демонстрировал свое миролюбие и боролся за мир. В принципе, конечно, признавалось, что у СССР также есть собственные интересы, но обычно о них говорилось столь невнятно, что понять побудительные мотивы советской внешней политики было практически невозможно.
      Однако отказ от такого идеологизированного подхода делает советскую внешнюю политику столь же понятной, как и политику любой другой страны. Рассмотрение международной ситуации в рамках историко-политологического анализа развития систем международных отношений показывает, что советское руководство в начале 1920-х гг. столкнулось со сложной, но довольно традиционной проблемой. В годы Революции и Гражданской войны Советская Россия утратила завоеванные Российской империей позиции на международной арене и территории в Восточной Европе. По уровню своего влияния в Европе страна оказалась отброшенной на 200 лет в прошлое. В этих условиях советское руководство могло либо согласиться с региональным статусом СССР, либо вновь начать борьбу за возвращение в клуб великих держав. Сделав выбор в пользу второй альтернативы, советское руководство взяло на вооружение концепцию "мировой революции", совмещавшую новую идеологию и традиционные задачи внешней политики по усилению влияния страны в мире. Стратегической целью внешней политики Москвы стало глобальное переустройство системы международных отношений, что делало основными противниками Англию, Францию и их союзников.
      В 1920-е гг. Советскому Союзу удалось добиться дипломатического признания, но попытки усилить свои позиции в Европе и на Дальнем Востоке не дали заметных результатов. Кроме того, события конца 1920-х гг. высветили целый ряд внутренних проблем СССР, ограничивавших внешнеполитическую активность страны. Поэтому период мирового экономического кризиса был в целом удачно использован советским руководством для начала радикальной экономической модернизации с опорой на новейшие технологические достижения Запада.
      В 1930-е гг. международная ситуация существенно изменилась в связи с началом открытой борьбы ряда великих держав за пересмотр Версальско-Вашингтонской системы. Сделав ставку на неизбежность возникновения нового межимпериалистического конфликта, СССР стремился не допустить консолидации остальных великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. Советское руководство умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, пацифистские идеи, антифашизм, помощь некоторым жертвам агрессоров для создания имиджа главного борца за мир и социальный прогресс. Борьба за "коллективную безопасность" стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации остальных великих держав без своего участия. Однако события 1938 г. наглядно показали, что СССР не только все еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться европейскими великими державами как объект их политики. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.
      Этим устремлениям Москвы способствовало то, что в ходе политических кризисов 1930-х гг. Версальско-Вашингтонская система в Европе и на Дальнем Востоке оказалась практически разрушенной, что не могло не привести к очередному столкновению между великими державами. В этом смысле можно говорить о том, что Вторая мировая война была закономерным явлением в период смены систем международных отношений и вряд ли могла бы быть предотвращена, поскольку неравномерность экономического развития вела к изменению баланса сил великих держав, каждая из которых в той или иной степени оказалась заинтересованной в реорганизации Версальско-Вашингтонской системы международных отношений. Германия, США и СССР стремились к полному переустройству системы международных отношений, Англия и Франция были готовы на некоторые изменения, не затрагивающие их ведущего положения в мире, а Италия и Япония старались расширить свое влияние на региональном уровне.
      В ходе политического кризиса 1939 г. в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и германо-итальянский, каждый из которых был заинтересован в соглашении с СССР. Со своей стороны, Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально ее использовала, балансируя между различными военно-политическими блоками. Международные отношения весны - лета 1939 г. в Европе представляли собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей. События параллельно развивались по нескольким направлениям: шли тайные и явные англо-франко-советские, англо-германские и советско-германские переговоры; происходило оформление англо-франко-польской и германо-итальянской коалиций. Москва в своих расчетах исходила из того, что возникновение войны в Европе - как при участии СССР в англо-французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета - открывало новые перспективы для усиления советского влияния на континенте. Союз с Англией и Францией делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Исходя из подобных расчетов был определен советский внешнеполитический курс.
      Ход англо-франко-советских переговоров показал, что Англия и Франция не готовы к равноправному партнерству с СССР. В этих условиях предложения Германии оказались более привлекательными, и 23 августа 1939 г. в Москве был подписан советско-германский договор о ненападении, ставший значительной удачей советской дипломатии. СССР удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах, и при этом свалить вину за срыв англо-франко-советских переговоров на Лондон и Париж. Благодаря соглашению с Германией, СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. В 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно-политических лагеря: англо-французский, германо-итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне.
      Начало европейской войны позволило СССР приступить к ревизии своих западных границ, навязанных ему в 1920-1921 гг. Тем самым Москва получила возможность вернуть контроль над территориями, большая часть которых ранее входила в состав Российской империи. 17 сентября 1939 г. Красная Армия вторглась в Польшу, что означало фактическое вступление СССР во Вторую мировую войну в качестве самостоятельной военно-политической силы, пока более лояльной в отношении Германии. Советское военно-политическое проникновение в Прибалтийские государства прошло два этапа. На первом из них этим странам были навязаны договоры о взаимопомощи и советские военные базы, а на втором - летом 1940 г. Прибалтика была присоединена к СССР. Военно-дипломатические успехи СССР по установлению советского контроля над сферой интересов в Восточной Европе оказались прерванными Финляндией, которая ценой войны с СССР в условиях угрозы вмешательства Англии и Франции сумела сохранить независимость, хотя и уступила некоторые территории. Во второй половине июня 1940 г. была довольно быстро решена Бессарабская проблема.
      Таким образом, к середине 1940 г. Советский Союз в результате Польской, Финской, Прибалтийской и Бессарабской кампаний смог присоединить большую часть территории Восточной Европы, которая была отнесена к его сфере интересов согласно советско-германским договоренностям 1939 г.1643 (в международно-правовом плане эти территории были закреплены в составе СССР благодаря договорам 1945-1947 гг.). Это значительно улучшило его стратегические позиции и укрепило обороноспособность. Не следует забывать, что большая часть этих территорий оказалась отторгнута от России в результате внешней агрессии. Поэтому события 1939-1940 гг. были в определенном смысле советским реваншем за поражения времен Гражданской войны. Поэтому, как справедливо отметил А. Тэйлор, "права России на балтийские государства и восточную часть Польши (а также Бессарабию. М.М.) были гораздо более обоснованными по сравнению с правами Соединенных Штатов на Нью-Мексико"1644 . В этом смысле невозможно не присоединиться к мнению Н.М. Карамзина: "Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое"1645 . В итоге Советскому Союзу вновь удалось совместить политическую и геополитическую границы между "Западной" и "Российской" цивилизациями, как это уже имело место в конце XVIII века1646 .
      Советско-английские и советско-французские отношения осенью 1939 г. ухудшились, так как Англия и Франция были недовольны тем, что им не удалось использовать СССР в своих интересах, и русские осмелились предпочесть какие-то свои собственные интересы "общему делу" защиты западных демократий. В Лондоне и Париже были склонны рассматривать Москву в качестве невоюющего союзника Берлина, нанесение ущерба которому было формой косвенного давления на Германию. Противодействуя этим настроениям, советское руководство вело осторожный внешнеполитический курс, всячески демонстрируя свой нейтралитет в европейской войне. Однако советско-финская война и обострение борьбы за Скандинавию зимой 1939-1940 гг. поставило СССР перед реальной угрозой возникновения войны с Англией и Францией. Советское руководство попыталось избежать возможного конфликта, предприняв в то же время ряд военных мер, которые позволили бы дать адекватный ответ на англо-французское нападение. В этих условиях в Москве с облегчением узнали о вторжении Германии в Скандинавию, а позднее и во Францию, что полностью устранило угрозу столкновения СССР с западными союзниками. Вместе с тем советское руководство, хотя и заняло более твердую позицию на переговорах с Англией, не собиралось окончательно портить отношения с ней. Москва продолжала лавировать между Берлином и Лондоном, который стремился любыми способами ухудшить советско-германские отношения, чтобы отвлечь Германию на Восток. Со своей стороны, Кремль рассматривал Германию в качестве силы, способной подорвать позиции Англии, расшатать "капиталистическую систему". Затем в подходящий момент Красная Армия разгромит Германию и освободит Европу и от фашизма, и от "загнивающего капитализма".
      Советско-германские отношения в 1939-1941 гг. развивались довольно неоднозначно. В них было и военно-экономическое сотрудничество, при котором стороны твердо отстаивали свои интересы, но все же находили компромисс. Случались и затяжные споры по целому ряду проблем. Конечно, ни одна из сторон не забывала о вероятности военного столкновения между ними и внимательно следила за действиями партнера-соперника. Взаимная подозрительность сторон явно стала нарастать с лета 1940 г., когда после неожиданно быстрого разгрома Франции Германия стала гегемоном Западной Европы и освободилась от сухопутного фронта, хотя продолжение войны с Англией сковывало ее военно-морские и военно-воздушные силы. Правда, хотя победы вермахта в Западной Европе и произвели сильное впечатление на мировое общественное мнение, они не решили главную задачу Германии вывести из войны Англию. Уже летом 1940 г. стало окончательно ясно, что война приняла затяжной характер, а положение Германии оставалось сложным. В этих условиях германское руководство, поставленное перед необходимостью ведения затяжной войны с Англией, попыталось создать континентальный антибританский блок с участием СССР. В Москве, видимо, были заинтересованы в ослаблении руками Германии английского влияния в континентальной Европе, но вовсе не собирались отдавать ее в безраздельное господство Берлину. Наоборот, советское руководство намеревалось получить от Германии новые территориально-политические уступки в Скандинавии, на Балканах и Ближнем Востоке, но советско-германские переговоры в ноябре 1940 г. показали, что Берлин рассматривает Европу как сферу своего безраздельного влияния, и новый компромисс оказался невозможным.
      В последние годы в некоторых, особенно публицистических работах, можно встретить утверждение, что создание полноценного союза между Германией и СССР, к которому могли примкнуть Италия и Япония, позволило бы выиграть войну и полностью перестроить систему международных отношений в собственных интересах, поскольку Англия и США ничего не смогли бы противопоставить Евро-Азиатскому блоку. В принципе такой вывод справедлив, однако он слишком умозрителен. Как правило, совершенно не учитывается, что интересы Москвы и Берлина были противоположны. Обе стороны стремились к мировому господству, следовательно, партнеру заранее отводилась подчиненная роль. Понятно, что ни Гитлер, ни Сталин не могли пойти на подобную уступку. В результате такого союза СССР должен был бы оказать военную помощь Германии, то есть воевать за ее интересы, усиливая своего старшего партнера. Как известно, даже гораздо более реальный франко-русский союз 1807-1812 гг. окончился войной между Францией и Россией. Что уж говорить о советско-германских отношениях 1939-1941 гг., никогда не выходивших за ограниченные рамки внешней нормализации, которая для обеих сторон была лишь временным маневром.
      Кроме того, СССР должен был бы отказаться от любых попыток проникновения в Европу, которая полностью передавалась бы под контроль Германии и Италии. Поскольку этот континент в течение нескольких последних веков считался политическим центром мира, главным очагом технического прогресса, отказ от борьбы за Европу отодвигал Москву на обочину мирового развития, вынуждал бы получать любые технические новинки из рук Германии. То есть второсортный статус СССР только закреплялся. Даже если бы советское руководство и согласилось стать второстепенным партнером Германии, это вовсе не гарантировало бы от новых разногласий, недовольства, обид и т.п., что в итоге вело бы к новой схватке за передел мира, но в менее благоприятных для СССР условиях. Если же учесть, что все вышесказанное не учитывает идеологических разногласий между СССР и Германией, субъективных оценок, господствовавших в Кремле и рейхсканцелярии, то вполне очевидно, что советско-германский союз в конкретных исторических условиях 1940 г. не мог быть реализован.
      С ноября 1940 г. стало ясно, что именно Берлин является основным препятствием для советского проникновения в Европу, и советско-германские отношения вступили в новую фазу - фазу непосредственной подготовки к войне, которая была порождена борьбой Германии и СССР за господство в Европе, ускорили же ее столкновения советских и германских интересов по конкретным политическим вопросам. Формально Москва и Берлин сохраняли нормальные отношения, но вели нарастающую дипломатическую борьбу, особенно на Балканах. Советское руководство, не доводя дело до открытого конфликта, твердо отстаивало свои интересы в Болгарии и Югославии. Результатом советско-германской дипломатической борьбы за влияние на невоюющие малые страны Северной и Юго-Восточной Европы стало их сближение с Германией, поскольку их правящие элиты видели в ней единственную защиту от "красной опасности". Военные действия на Балканах в апреле - мае 1941 г. были в целом на руку Москве, поскольку подтверждали невозможность германо-английского компромисса. Соответственно советское руководство всячески демонстрировало Берлину свое понимание действий Германии в Восточном Средиземноморье1647 , так как расширение боевых действий на Ближнем Востоке могло отвлечь наиболее боеспособные части вермахта из Восточной Европы. В этих условиях Советский Союз мог спокойно и последовательно проводить подготовку к войне с Германией.
      Это требовало от советского руководства определенных дипломатических шагов в отношении Англии и США для того, чтобы предстать в качестве их союзника и затруднить возможность прекращения англо-германской войны.