– Конечно. Ты скоро его увидишь и Доменика тоже. – Господин Лафит движением руки отпустил слуг. – Милый брат, ты не представляешь, как я рад тебе! Последний раз я видел тебя двенадцатилетним мальчиком. Ты сильно изменился.
– Просто я вырос.
Братья прошли в кабинет Пьера.
– Дядя Рене теперь тоже живет в Новом Орлеане?
– Не совсем.
Жан Лафит опустился в кресло и вытянул ноги.
– Пьер, я вижу, многое переменилось с тех пор, как умерла бабушка и я уехал во Францию. Этот дом, слуги, лошади, кабриолет, деньги, которые ты оставил в залог, чтобы меня выпустила полиция. Откуда все это? В Картахене мы едва сводили концы с концами. Отец даже занял у ростовщика семьдесят пять песо, чтобы оплатить мою дорогу в Европу.
– Да, все это так. Многое изменилось, как и мир, в котором мы теперь живем. – Пьер Лафит сел за письменный стол, взглянул на разложенные бумаги. – Мой милый Жано, я отвечу на все твои вопросы за ужином. Переоденься. Эстерсита подберет тебе что-нибудь из моей одежды – мы одного роста. А завтра прокатимся по городу и купим все необходимое. Тебе нужно обновить гардероб. – Пьер улыбнулся. – Теперь ты – брат господина Лафита.
Через час мсье Пьер, закончив работать, убрал в стол бумаги, покинул кабинет и прошел в столовую, где Донна расставляла серебряный сервиз, испанские и французские вина, бокалы, фрукты, раскладывала салфетки.
– На ужин я приготовила жареную свинину, сеньор, гаванский соус к ней, суп из раков, запеченный паштет…
– Не сомневаюсь, Донна, что все будет вкусно, как всегда.
Негр тенью спустился со второго этажа по винтовой лестнице и замер на последней ступеньке.
– Джим, поднимись к брату и скажи, что я жду его в столовой.
– Ваш брат спит, хозяин. Я не стал его будить, – сказал негр.
Пьер Лафит обошел вокруг стола, повертел в руках бутылки.
– Прошедшая ночь не прошла для него даром. Что ж, пусть Жан отдыхает, впереди его ждет немало сюрпризов.
4
В одиночестве Пьер Лафит отдал должное кулинарному искусству Донны и лучшим испанским виноделам. Кофе Джим принес в кабинет, и у камина в кресле, за сигарой, под треск поленьев, нахлынули давние воспоминания.
Пьеру было пять лет, когда его отец Мариус Лафит, кожевенник из Прованса, надумал переселиться в Америку на французскую часть острова Гаити. Кузен кожевенника капитан Рене Белюш рассказывал удивительные вещи: на Сан-Доминго многие простые люди получили землю и стали господами. Мариус Лафит после долгих раздумий посоветовался со своей женой Зорой, красивой испанской еврейкой, древней тещей, помнившей еще времена инквизиции, и, когда в очередной раз нечем было платить молочнику, объявил на семейном совете о принятом решении.
– Здесь мы оставляем нищету, а там нас ждет надежда.
Старшему сыну кожевенника Доменику исполнилось восемь лет. Он уже понимал, что в его жизни настают большие перемены.
Весной 1788 года Мариус Лафит продал дом и погрузился со своим семейством на корабль капитана Белюша. На Сан-Доминго лучшие земли давно имели своих хозяев. Сначала Мариус Лафит получил надел в горах, начав выращивать кофе и индиго. Но через два года открыл в Порт-о-Пренсе, столице колонии, лавку по скупке и выделке кож. В Европе они пользовались большим спросом, а местные охотники обеспечивали сырьем чуть ли не задаром. Дела Мариуса Лафита пошли в гору. В декабре 1790 года в семье появился третий сын, которого назвали Жаном. Через три года кожевенник купил дом, его красавица жена разбила за ним замечательный сад, где бабушка занималась воспитанием внуков. Мариус Лафит благословлял Бога за перемену судьбы.
Неожиданно гроза разразилась тогда, когда стихия жизни вроде улеглась и вошла в русло. Флюиды свободы французской революции взбудоражили полмиллиона рабов на острове, и они восстали. Пьер Лафит хорошо помнил горящий дом, детский страх за свою жизнь и похороны матери; улицы Порт-о-Пренс и городскую площадь, покрытые трупами. Пока Туссеи Луверетюр, вождь рабов, не объяснил, что не все белые их враги, а только плантаторы, надсмотрщики и солдаты, негры успели растерзать десять тысяч горожан.
Начавшиеся войны в Европе аукнулись и в Америке. Порт-о-Пренс захватили англичане. В это тяжелое время Мариус Лафит, едва оправившийся от потери верной жены, решил переехать в Картахену, поближе к брату. Рене Белюш уже несколько лет жил в Новой Гранаде. У Мариуса Лафита оставался небольшой капитал, но, сломленный гибелью жены, он потерял интерес к жизни. Забота о семье легла на плечи бабушки, матери Зоры. Обладая природным умом, она еще в молодости сама выучилась читать религиозные книги и много повидала на своем веку. Дочь преследуемого народа, она в совершенстве постигла науку выживания, хорошо знала жизнь и прекрасно разбиралась в людях. Бабушка сама занималась образованием младших внуков. Старшего – долговязого Доменика – взял юнгой на свой корабль капитан Белюш.
Однажды Доменик после длительного плавания похвастался перед Пьером длинноствольным испанским пистолетом и дюжиной серебряных монет. Ночью, когда младший Жан, которого пока еще не интересовала жизнь взрослых, крепко уснул, старший брат рассказал Пьеру, что дядя Рене водит дружбу с известным французским корсаром Луи Ори. И они вместе делают дела, о которых Доменик. напустив туману, распространяться не стал.
– Ты еще слишком мал, Пьер…
– Мне скоро четырнадцать, – обиделся мальчик. Белокурый стройный красавец капитан Белюш часто бывал в доме двоюродного брата Мариуса. Два раза в год он плавал во Францию, и каждый раз рассказывал неслыханные новости с родины. Французы отрубили голову своему королю и теперь успешно воюют со всей Европой. Родная сестра дяди Рене вышла замуж за полковника французской армии, который познакомил шурина-моряка с генералом Минадой, выходцем из Южной Америки.
– Мир меняется на глазах, – говорил Белюш брату. – Нельзя в такое время равнодушно взирать на жизнь, как это делаешь ты, Мариус, когда люди за считанные годы сколачивают целые состояния, солдаты становятся генералами, а рабы – свободными. Очнись! В Европе идет война. Будет она и в Америке.
В начале 1803 года обрушилось новое несчастье: умерла бабушка братьев Лафит. Пьер в это время изучал коммерцию в Каракасе и смог приехать домой только на каникулы, два месяца спустя после похорон. Младший братишка, двенадцатилетний Жан, собирался в дорогу. Рене Белюш определил племянника в военную школу для сирот, основанную во Франции генералом Мирандой. Тогда Пьер в последний раз видел младшего брата. Блокада Франции с моря, начатая англичанами после Трафальгарской битвы, надолго прервала связь с Европой.
5
На следующий день у ворот Калабуса, испанского замка в центре города на площади, в котором размещалась тюрьма, суд и ратуша, остановился служебный фаэтон окружного прокурора Джона Рэндолфа Граймза. Сэр Джон ступил на землю, кивнул скучающему жандарму у ворот, быстро прошел во двор, где его поджидал жизнерадостный толстяк в шляпе и с тростью, которую он в нетерпении вертел в руках.
– Доброе утро, господин прокурор, – быстро заговорил он и засеменил рядом с Граймзом. – Всего два слова для «Луизианского курьера». Собираетесь ли вы предъявить обвинение брату мсье Лафита и подтверждаете ли вы наличие трехсот тысяч долларов в чемодане убитого?
Граймз резко остановился и выпрямился, словно натолкнулся на невидимую преграду. Его маленькие змеиные глазки с ненавистью впились в газетчика.
– Откуда вы знаете про доллары?
– Это моя профессия, сударь, первому узнавать новости и сообщать их читателям. А в каждой работе есть свои секреты.
Граймз глянул по сторонам, взяв толстяка за пуговицу сюртука, осторожно притянул в себе.
– Ну, вот что, Леклерк, – понизив голос, прошипел он. – Если вы только намекнете о долларах в своей газетенке, я немедленно ее закрою, а вас арестуют за разглашение государственной тайны. На этот раз я не шучу. Вы мне надоели, Леклерк. Я не люблю, когда посторонние суют нос в мою работу и подшучивают над властями. Вы меня поняли?
Жан Леклерк, хозяин и главный редактор «Луизианского курьера», безропотно выслушал угрожающую тираду.
– Дело касается государственной тайны? – сделал он удивленные глаза.
– Я предупредил вас, Леклерк.
Отпустив пуговицу главного редактора, прокурор поднялся по ступенькам в малый зал замка, где за перегородкой сидел констебль.
– Найдите мне инспектора Левье, – сказал ему Граймз. – Быстро.
– Левье на совещании у начальника полиции, сэр, – доложил констебль.
Граймз поморщился и посмотрел па часы. У него было еще полчаса, пока Роберт Бертон закончит свою утреннюю возню с инспекторами. Прокурор как-то раз присутствовал при этом: инспектора сидели и дымили трубками во главе с начальником полиции, неторопливо вели треп о ночных происшествиях, пили пиво, закусывали и острили на французский манер. Джона Рэндолфа Граймза, получившего юридическое образование в Лондоне, англомана по воспитанию, тошнило от таких методов работы.
– Передайте Левье, констебль, что я жду его у себя, как только закончится балаган у начальника полиции.
Инспектор Левье поднялся по крутой лестнице в левую башню замка. Здесь размещался кабинет окружного прокурора.
Начавшийся сезон дождей и штормов давал о себе знать. Хронический насморк инспектора в это время обострялся, глаза краснели и слезились. Прежде чем постучать в дверь, Левье тщательно высморкался в большой грязный платок, какой бывает у неухоженных холостяков, и сунул его в длинные штаны французского покроя времен Консульства Бонапарта.
Левье вошел. Близоруко щурясь воспаленными глазами, он производил впечатление жалкого и нелепого человека. Но это было не так. За обманчивой внешностью скрывался лучший сыщик в штате. В прошлом якобинец Левье в дни правления Наполеона I возглавлял тайный комитет, занимающийся политическим сыском под руководством самого Жозефа Фуше, всемогущего министра французской полиции. Это Левье выследил родственника Бурбонов герцога Энгиенского, расстрел которого поверг в шок монархическую Европу. Неожиданная опала Фуше в 1810 году коснулась и его ближайших помощников.
Оказавшись на улице, без средств к существованию, Левье в отчаянии сначала решил идти в армию и попросил совета у бывшего патрона, макиавеллистический ум которого очень ценил.
– Наш император, не задумываясь, принесет Францию в жертву своему честолюбию, – поделился Фуше сокровенными мыслями. – Если не хотите стать пушечным мясом, уезжайте, Левье. Лучше за океан, в Америку, подальше от безумных идей о мировом господстве.
С собой в отставку предусмотрительный бывший министр не забыл захватить различные полезные в этой жизни бланки с печатями. Он за полчаса выправил для Левье все нужные бумаги для выезда за границу.
– Входите, Левье. Вы опять простужены?
– Пустяки, господин прокурор.
Инспектор приблизился, сел на стул у стены и, стараясь не дышать в сторону Граймза, застыл в ожидании.
– Я вас вызвал, инспектор, чтобы узнать, как продвигается дело Лафита. Арестованный действительно брат Пьера Лафита?
Левье шмыгнул носом и низким голосом произнес:
– Да, собственно, дела никакого и нет.
– Как это нет?
– Атак. Шеф сам вчера занялся этим происшествием. В «Масперо» поссорились иностранцы, потом была дуэль. Француз заколол шпагой английского шпиона, возможно, курьера британской агентуры, подрывающей фальшивыми долларами экономику Луизианы. Это сфера деятельности федеральной полиции. Шеф привез сюда господина Лафита и произвел опознание. Потом распорядился отпустить Жана Лафита под залог.
– Отпустить, чтобы оказать любезность господину Лафиту? – Сцепив длинные пальцы, Граймз положил руки на стол. – Ведь есть свидетели убийства?
– Это была дуэль между иностранцами, не повлекшая за собой опасность для жителей штата. Благодаря ей триста тысяч фальшивых долларов и зашифрованные бумаги шпиона лежат запертыми в подвале. – Левье чихнул и полез за платком. – Я только выполнял указания начальника полиции.
– Бертон знает, что у вас в штате еще пет постоянно действующей федеральной полиции, как и то, что его стиль работы годится разве что для поимки мелких жуликов и начинающих контрабандистов, поэтому и не хочет заниматься этим делом.
Левье промолчал. Из-за плотных темных портьер пробились лучи солнца, и он подумал о том, что может быть погода наладиться и пройдет этот проклятый насморк.
– Сколько вам лет, Левье? – неожиданно спросил Граймз, переменив тон на более мягкий и доверительный.
Инспектор сразу насторожился.
– Какое это имеет отношение к делу?
– Это имеет отношение к вашей жизни. Вам сорок шесть лет. Выслеживать воров и бандитов холодными ночами в таком возрасте очень опасно, Левье. У вас уже не та сноровка и здоровье.
Левье усмехнулся, прогудев сквозь платок:
– Разве это кого-нибудь интересует?
– Мне о вас, Левье, рассказывал шериф с Плакмайн Бенд, – продолжал Граймз, – там вы начинали после эмиграции. Учитывая хорошие отзывы и ваш богатый опыт, я могу предложить вам более интересную и спокойную работу судебного следователя.
– Вы это серьезно, господин прокурор?
– Разве я похож на человека, который шутит подобными вещами? Мне нужны такие люди, как вы, Левье, профессионалы. Правда, что вашим учителем был сам Жозеф Фуше?
– Да, господин прокурор. Это был непревзойденный мастер сыска, шпионажа, интриги и подкупа, абсолютно лишенный морали, что так важно в нашем деле.
– Вы циник, Левье, как все старые якобинцы. Я с удовольствием выслушаю как-нибудь ваши воспоминания, но теперь о деле. – Граймз расцепил пальцы, закинул руки за голову, распрямляя затекшую спину. – Меня уже давно интересует господин Лафит. Все только о нем и говорят. Человек, начавший свое дело с кузницы четыре года назад и превратившийся за это время в богача, который в прошлом году пожертвовал городу на проведение карнавала десять тысяч долларов. Быстро нажитые состояния всегда подозрительны.
– Пьер Лафит – сильный противник, господин прокурор. У него очень большие связи. Жена губернатора отменяет приемы, если господин Лафит занят и не может приехать.
– Соберите о нем информацию, Левье. Дело его брата и фальшивых долларов дает нам право осторожно провести расследование. Пока ваш шеф сообщит в Вашингтон, пока пришлют людей из федеральной полиции… Не мне вас учить, Левье. Покопайте. Никогда не знаешь заранее, какая рыба клюнет в мутной воде.
– Такая работа связана с расходами.
Граймз понимающе кивнул.
– Не скупитесь, Левье. Платите щедро за любую информацию. Я распоряжусь, чтобы вам выдали полтораста долларов из фонда помощи вдовам полицейских.
Инспектор поднялся со стула, улыбнулся и стал еще беззащитней.
– Лучше двести и только серебром. Люди стали так привередливы, господин прокурор.
– Приятно иметь дело с умными людьми, – сказал Граймз на прощание. – Я рад, что мы поняли друг друга, Левье.
6
Получив деньги и покинув Калабус, Левье отправился в порт пешком. Переполненное ландо, развозившее инспектора по участкам, не стало его ждать.
Погода радовала инспектора. Тучи разошлись, над головой сияло горячее солнце, на глазах высушивая раскисшие узкие улочки, по которым месил грязь оживший в тепле сыщик. Он давно привык к кастильскому стилю города. Два пожара, случившиеся во время владычества испанцев, почти полностью уничтожили его старый французский облик, и Новый Орлеан отстроили заново. Город стал испанским, но с французским ароматом.
Вдоль кирпичных двухэтажных домов с чугунными балконами тянулись дощатые тротуары – банкетки, как их называют новоорлеанцы. Миновав улицу Шартрскую, где располагались банки, биржа, крупные страховые и торговые компании, Левье свернул на Менскую, которая вела в порт.
Богатейший город американского юга жил торговлей. Круглый год по течению Миссисипи сюда доставляли выращенные в Луизиане и прилегавших штатах хлопок, кофе, сахар, зерно, за которыми приходили суда из многих стран.
По пути инспектор заходил в кафе, таверны, игорные притоны, трактиры, гостиницы, где встречался с их хозяевами, перебрасывался несколькими словами с барменами, пьяницами и проститутками, заговаривал на улицах с нищими, запирался в отдельных кабинетах с разными темными личностями – своими агентами и осведомителями. «Хорошего полицейского кормят ноги, – поучал в свое время Жозеф Фуше ученика, – и густая паучья сеть, охватывающая все коловращение жизни снизу доверху». Левье знал, что агентом его бывшего патрона была сама императрица Жозефина, шпионившая за Наполеоном, своим мужем.
Посетил Левье и гостиницу «Масперо». Портье сразу узнал инспектора, который позавчера прибыл с констеблем на место дуэли. Служащие гостиницы хорошо запомнили события и участников того злополучного вечера. Портье до сих пор не мог отделаться от тяжкого воспоминания: один из дуэлянтов, проткнутый шпагой, весь в крови.
– Барринг на месте? – спросил Левье.
Портье кивнул и собрался дать в провожатые боя, но Левье отмахнулся:
– Не надо. Я знаю, куда идти.
Инспектор отодвинул черную бархатную штору в углу под лестницей и по слабо освещенному коридору прошел мимо подсобных помещений, свернул налево. Он легко ориентировался в любом лабиринте коридоров и дверей, улиц и домов, если хоть раз в жизни побывал там.
Барринг, утопая в огромном кожаном кресле, сосредоточенно чинил своими волосатыми ручищами гусиные перья, сопел и даже не поднял головы. Это был великолепный экземпляр человеческой породы. Расстегнутая на груди мексиканская куртка открывала мощную шею борца, повязанную синим платком.
– Привет, Джо, – сказал Левье и подвинул к себе стул. – Ты отстал от жизни. Уже несколько лет, как изобрели стальные перья.
Джо Барринг, бывший австралийский каторжник, не любил полицейских. Отметины от кандалов на щиколотках ног на всю жизнь испортили отношения между Джо и полицией.
– А кандалы на подушечках еще не изобрели? – спросили Барринг, растягивая толстые губы в ухмылке. – Разве ты в прошлый раз не все вынюхал, ищейка?
– Ослабь вожжи, Джо, а то занесет на повороте.
– Ты напугал меня до середины следующей недели, сыщик. Сваливай, пока я не порвал тебе пасть.
– Не стоит утомляться, Джо. Всего пару вопросов. Ты же не хочешь, чтобы тебя под конвоем отвезли в Калабус давать показания?
– Меня не было здесь, когда заварилась эта каша.
– Да, но это не объясняет, почему француз прямо с корабля пришел в твою гостиницу и назвал портье твое имя. Вы были знакомы раньше? Скажи мне правду, Джо. Я не стал бы тебя беспокоить по пустякам, зная о твоих симпатиях к слугам правосудия.
Барринг задумался. Вылез из кресла, сделал несколько шагов в сторону буфета, достал с верхней полки пузатую бутылку без наклейки.
– Ты раздражаешь меня, как разбавленное бренди, Левье. Выпьем. Это успокаивает и помогает людям договориться по-хорошему.
Барринг налил в мутные стаканы темной жидкости на два пальца, опрокинул в горло свою порцию, подождал, пока выпьет Левье, и вернулся в кресло.
– Восемь лет назад я приехал в Новый Орлеан, чтобы начать жизнь заново. Ты сам, Левье, эмигрант и знаешь, что значит оказаться в чужой стране без гроша в кармане. Если б я не встретил четыре года спустя на своем пути Пьера Лафита, то до сих пор бы таскал тюки с хлопком в порту, пока не сломал себе спину. – Барринг потянулся за бутылкой и выпил еще. – В это трудно поверить, но Лафит дал мне денег в долг и предложил стать совладельцем «Масперо». Потом он занялся торговлей, часто разъезжал, пропадая на несколько месяцев. Однажды в гостиницу на мое имя матрос с французского корабля принес письмо с припиской «Для П. Лафита». Когда я передал послание мсье Пьеру, он сказал, что сообщил адрес гостиницы своему брату Жану, младшему лейтенанту наполеоновской армии. Это было перед походом императора в Россию. Я рад, что Жан Лафит уцелел и приехал в Америку. Естественно, он стал разыскивать брата через меня. Вот и все, инспектор. Здесь ничего нет по вашей части.
Левье внимательно выслушал рассказ Барринга.
– Пьер Лафит до сих пор совладелец гостиницы?
– Послушай, Левье, я рассказал тебе все, что ты хотел, а теперь убирайся. Мне надоела твоя вынюхивающая физиономия.
– Хорошо, Джо, я ухожу. Последний вопрос: как называется это благородное пойло, которым ты меня угощал? Контрабанда?
– Не зли меня, ищейка. Сделай так, чтобы я тебя не видел.
Только к полудню, посетив еще несколько злачных мест, Левье с облегченным кошельком добрался до здания таможни, где располагался его участок. Из полученных двухсот долларов пятьдесят он решил оставить себе и положить их в Американский Национальный Банк, где у Левье уже скопилась небольшая сумма. Откладывать на черный день он стал недавно, почувствовав приближение старости.
Ноги Левье были уже не те. Он выбился из сил, пока добрался до своего рабочего кабинета на втором этаже таможни. В помещении еще чувствовалась сырость, и Левье затопил печку. На столе лежали отчеты двух его помощников. Инспектор бегло просмотрел их. Ничего интересного: мелкие кражи и драки между пьяными матросами. Левье собрался пойти перекусить в ближайшую кофейню. Когда он поднялся со стула, распахнулась дверь и в кабинет быстро вошел взволнованный молодой человек в расстегнутом жилете и черных нарукавниках.
– Вы инспектор Левье?
Левье где-то уже видел бесцеремонного посетителя, но сразу не мог вспомнить.
– Да, это я. Расслабьтесь, сударь, у вас неприятности?
– У меня нет, а кое у кого могут быть.
– У кого же?
Молодой человек подошел, вынул из-под мышки бумаги и положил их на край стола.
– Взгляните, инспектор. Это информационный правительственный бюллетень – списки и технические данные кораблей, не вернувшихся в порт приписки. А это – копии документов купеческого судна «Санта-Мария», которое стоит сейчас в порту напротив Мясного рынка. Капитан с разрешения владельца хочет продать корабль и, по существующим правилам, представил все нужные бумаги в канцелярию порта. Отмеченный в бюллетене американский парусник «Мэри» три месяца назад был атакован и захвачен французским корсаром в Юкатанском проливе. Описание «Мэри» полностью совпадает с «Санта-Марией», инспектор.
Левье взял и внимательно просмотрел бумаги.
– Ваше имя? – спросил он.
– Прайс. Я служу в канцелярии порта.
– Да, конечно, я вспомнил вас. Угловой стол со стороны двери. Ошибка исключена, Прайс? Может, просто совпадение?
Служащий порта самоуверенно улыбнулся и сказал:
– Ставлю десять долларов против вашего одного, инспектор, что разбойник обнаглел настолько, что появился в порту с трофеем, даже не изменив его облик, лишь слегка подделав судовую документацию.
Продолжая изучать и сравнивать документы, Левье отыскал интересующую его графу:
Капитан «Сайта-Марии» – Доменик Лафит, владелец судна – торговый дом «Лафит».
У Левье разом вспотели ладони. Такая удача! Сам безбожник Фуше в таких случаях верил в перст Божий.
– Ваша наблюдательность, Прайс, делает вам честь. Кому вы еще сказали о своем открытии?
– Да вся канцелярия знает. Они сначала подняли меня на смех, тогда я пошел к капитану порта, а он уже послал меня к вам.
– С вашего позволения я оставлю пока эти бумаги у себя. Надо все тщательно проверить. А вы передайте своим весельчакам, чтобы не болтали языками, если не хотят осложнений с полицией. Вы меня поняли, Прайс?
Отпустив посетителя, Левье убрал бумаги в несгораемый шкаф, стоявший в углу, закрыл кабинет и вышел в смежную комнату, где сидел один из его помощников.
– Слушай, Кларк, – сказал ему инспектор, – установи наблюдение за судном «Санта-Мария», что у причала Мясного рынка. Только работать чисто, не высовываться. Пошли этого молодого – Бесьера, он еще не примелькался в порту. В полночь я сам его сменю.
Левье вышел во двор таможни, нашел конюха и попросил дать ему лошадь.
– Выбирайте любую, мсье.
Инспектор отвязал под крытым навесом самую спокойную на вид кобылу. Левье опасался лошадей и пользовался ими только в крайних случаях.
По дороге он вспомнил, что сегодня, в пятницу, Французский театр на Орлеанской давал идиллический спектакль в пасторальном духе. В эти дни Роберт Бертон уходил со службы на два часа раньше, купался дома в бассейне, переодевался в мятый фрак и отправлялся на представление, где блистала его неповторимая Арлетта.
Левье щелкнул крышкой часов на цепочке. В Калабус к начальнику полиции он уже не успевал. Тогда инспектор решил сначала плотно пообедать, а потом уж посетить храм Мельпомены.
Секретарь начальника полиции Раушер вытянул ноги на стульях перед входом в апартаменты мадемуазель Арлетты. Во время антракта она принимала Бертона, и Раушер сторожил их уединение.
Роберт Бертон, бывший военный, не мог обходиться без адъютанта. Начальник полиции через месяц после вступления в должность выбрал самого толкового из писарей и выдумал для него должность секретаря с весьма своеобразными функциями.
Левье знал, где нужно искать начальника полиции, пока не прозвенел третий звонок. Инспектор прошел за кулисы театра до комнат мадемуазель, но наткнулся на длинные ноги Раушера.
– Мне надо видеть шефа.
Секретарь даже не шелохнулся.
– Он занят, инспектор. Вы же знаете, шеф не любит, когда его беспокоят вне службы.
Левье устало вздохнул.
– Передай ему, что дело срочное. И побыстрей, если не хочешь снова стать писарем.
Инспектор занял освободившийся стул: после лошадиной тряски он нуждался в отдыхе.
– Что случилось, Левье? – недовольным голосом спросил озабоченный Бертон, появившийся из туалетной примы. – Только покороче.
– Дело деликатное, шеф, – приподнял свой тощий зад инспектор и указал взглядом на Раушера. – Я бы хотел изложить его с глазу на глаз.
– Вы что, Левье, не узнаете моего секретаря? У меня нет от него секретов. Я слушаю вас.
Левье монотонным и равнодушным голосом профессионально изложил историю с купеческим судном «Санта-Мария».
–Доменик Лафит? – недоверчиво переспросил Бертон. – Еще один брат мсье Лафита? Не слишком ли много братьев за эти два дня, Левье?
Начальник полиции задумался. Он ценил незаметного на первый взгляд инспектора портового участка и знал, что дуть в рожок при ложной тревоге он не будет.
– Вот что, Левье. Продолжайте наблюдение. Все проверить. Докладывать мне лично. Раушер, держите связь с инспектором.
Прозвенел третий звонок. Арлетта в костюме пастушки выпорхнула из уборной.
– Пока, котик! – пропела актриса, спеша на сцепу. – Ты не забыл, что сегодня мы приглашены на ужин к губернатору?
– Нет, моя прелесть. Я буду ждать тебя в экипаже. Ты обворожительна в этом наряде, представляю, насколько ты ослепительна без него.
– Фу, котик, ты говоришь пошлости!
Прима, наполнив воздух запахом фиалки, упорхнула.
– Господа, вы не представляете, как женщины обожают пошлости, – поделился опытом Бертон, направляясь в партер. – Я надеюсь на вас, Левье. Раушера оставьте при себе. Он знает, где меня найти.
7
Дом губернатора Вильяма Клэрборна, взметнувшийся каменным фонтаном в центре города, представлял собой копию одного из дворцов Версаля. Расточительство Людовика XVI пролилось однажды золотым дождем и на заморскую колонию, которая была названа в честь короля Луизианой. Вензель Бурбонов до сих пор украшал шпиль дворца.
Первый этаж и балюстрада, опоясавшая второй, были ярко освещены каскадом люстр. Хозяйка дома миссис Клэрборн принимала гостей. Чернокожие слуги подавали изысканные блюда креольской кухни. Женщины, одетые по последней парижской моде, сверкали обнаженными плечами и драгоценностями. В душном вечернем воздухе носились звуки оркестра.
Миссис Клэрборн была приятно удивлена, когда Пьер Лафит представил ей своего брата Жана. Молодой человек имел приятные манеры и успел наговорить ей кучу любезностей, пока полковник Росс и майор Виллере не завели с ним скучный разговор профессиональных военных о последних кампаниях Наполеона.
– Император готов был уйти в Альпы и начать все сначала, когда союзники вошли в Париж, но его предали маршалы.
– Да, гвардия рыдала, прощаясь с императором.
– Говорят, что англичане плохо его охраняют на острове Эльба. Бурбонам вернули трон, но они не поумнели с тех пор, как Луи Несчастный лишился головы.
– Я уверен, что это был не последний выход Бонапарта. Он еще удивит мир.
Миссис Клэрборн взяла Пьера Лафита под руку, предоставив мужские разговоры мужчинам. Ей было около сорока лет, аромат чуть увядшего цветка еще сохранился, смуглая креолка была полна изящества и грации. К Пьеру Лафиту жена губернатора питала особую симпатию и не скрывала этого. Ревность мужа и рамки приличий приятно щекотали нервы чувственной женщины.
После восхитительного ужина и партии в вист, когда в расцвеченном фонариками саду подали шампанское, Роберт Бертон уединился с Клэрборном в кабинете губернатора. Их беседа затянулась, хозяин дома даже не вышел проводить гостей. Уже поздно ночью, закрыв дверь за начальником полиции, он поднялся в спальню жены.
– Ты не спишь, дорогая?
Миссис Клэрборн, взглянув на мужа, отложила в сторону французский роман. Распахнувшийся пеньюар из бенгальского муслина обнажил безупречно чистые линии еще упругой груди.
– Дорогая… – Губернатор был явно смущен тем, что долг его обязывал сказать жене. – Мы должны отказать от дома Пьеру Лафиту. Я больше не хочу, чтобы ты его принимала.
– Ах, оставь, Вильям, – капризным тоном сказала миссис Клэрборн. – В конце концов, твоя ревность становится смешна. Он специально для меня выбрал пьесу. Ты же знаешь мою любовь к театру!
– Я не ревную, дорогая. Я знаю, что у тебя хватит благоразумия не терять головы. Дело не в том. Некоторые своеобразные торговые операции господина Лафита носят весьма сомнительный характер. Завтра один из его кораблей будет арестован, и если предположения начальника полиция подтвердятся, Пьер Лафит окажется под судом!
Миссис Клэрборн не на шутку встревожилась, приподнялась на постели. От глубокого вздоха ее грудь, как морская волна, поднялась и опустилась.