Человек с рапирой на это не отреагировал; чуть склонив голову, округлым жестом приложил эфес рапиры к груди...и в тот же миг два ножа один за другим вонзились над самой его головой в доски открытой двери.
      Штауфль, опустив руку, скользнул к Мартену, ожидая только знака, чтобы от предупреждений перейти к решительным действиям. Но Мартен такого знака не дал, хотя рапира, завершив плавную дугу салюта, вновь застыла в руке незнакомца.
      Сам он, покосившись на две одинаковых костяных рукояти ножей, еще дрожавших на сверкавших клинках, глубоко вонзившихся в твердое дерево, уважительно покачал головой и, обращаясь к Мартену, сказал:
      - Я не принадлежу к экипажу этого судна. До этого момента был здесь узником. Полагаю, по крайней мере отчасти я обязан поблагодарить вас за возможность выбраться из этой дыры.
      Ловко перехватив рапиру в воздухе, взял её за клинок и подал рукоятью Мартену.
      - Мое имя Бельмон, - склонил он голову. - Шевалье Ричард де Бельмон, капитан корсарского корабля"Аррандора", который, к несчастью, теперь покоится на дне океана, причем в весьма дурной компании португальского фрегата, далеко отсюда. Эту мелочь мне тоже отдать? - спросил он, потянувшись к поясу за мачете.
      - Нет, - ответил Мартен. - И эту колючку можете тоже оставить себе, шевалье де Бельмон, - он весело рассмеялся. - Что касается меня, - я капитан корабля"Зефир"и зовут меня Ян Мартен. А это мой помошник Генрих Шульц.
      - Господа. - живописный оборванец поклонился, - я несказанно рад.
      Шульц, глядя на него, ни на миг не изменил меланхолической мины своего бледного лица, только в его прищуренных глазах скользнула тень подозрительного недовольства. Зато Штауфль разинул рот от удивления, прислушиваясь к странному для него раскатистому выговору шевалье де Бельмона, первого человека, который даже глазом не моргнул, когда два ножа вонзились впритык к его голове.
      Капитан"Кастро верде"тоже молчал, уставившись в пол, а когда Мартен наконец отпустил его, чтобы пожать руку Бельмона, оперся на поручни трапа и облегченно перевел дух: набрякшие сосуды на его лбу и шее свидетельствовали, что он едва не задохнулся в стальном захвате корсара.
      - Не хотел бы обременять вас просьбами, - продолжал тем временем Бельмон непринужденным тоном светского человека, - тем более судя по всему вы спешите. Но нельзя ли попросить моего бывшего...хозяина, чтобы он запер эти двери? Думаю, что человек, который сторожил меня там, некоторое время не в силах будет передвигаться без посторонней помощи, но на всякий случай...
      Шульц, стоявший ближе всех, заглянул в тесный закуток. Кроме простой лавки, стола и жесткого топчана там ничего не было. В темном углу неподвижная фигура валялась на полу.
      - Лучше забрать его отсюда, - буркнул Шульц. Кивнул Штауфлю и вдвоем они выволокли бессознательное тело в коридор. Увидев богатырское его сложение, Мартен приподнял бровь и с уважением взглянул на Бельмона.
      - Вижу, вы неплохо с ним управились, - усмехнулся он.
      - О, его больше волновала канонада, чем моя персона, - небрежно ответил шевалье де Бельмон. - Я этим воспользовался, чтоб его разоружить, а потом... - он изобразил удар ребром ладони в горло. - Что будем с ним делать? Он чертовски тяжел.
      Марен дал знак Штауфлю.
      - Наш человек им займется. Пришли ему кого-нибудь в помощь, Генрих, повернулся он к Шульцу. - Пошли!
      Капитан"Кастро верде"проводил их наверх, в кормовую надстройку. По дороге Мартен вполголоса давал Шульцу какие-то указания. Понимающе кивнув головой, помошник отправился на палубу. Де Бельмон собрался следом за ним, но корсар его задержал.
      - Я хотел бы, чтобы вы пошли со мной, - сказал он. - Вы наверняка лучше меня понимаете их язык.
      Бельмон с неудовольствием оглядел остатки своей одежды, но Мартен решительно взял его под руку.
      - Это не визит ко двору. Переоденетесь позднее.
      Пассажиры-трое мужчин и две женщины-ждали в обширной, хотя и низкой каюте, которая занимала всю корму. Там царила роскошь-если и не королевская, как решил Мартен, то по крайней мере не присущая обычным судам: стены, обшитые полированным деревом, восточные ковры, тяжелые мягкие кресла, обитые атласом, столы и скамьи из красного дерева и палисандра...
      На одной из скамей в глубине сидел седовласый старец в величественной позе, опираясь на эбеновую трость с золотым набалдашником. На его длинных тонких пальцах сверкали два перстня-один с розеткой из сапфиров, другой с большим брильянтом.
      Рядом, вполоборота к нему, сидела молодая, необыкновенно красивая женщина с черными волосами, высоко поднятыми под золотой сеткой, и диадеме с жемчугами. На ней было легкое голубое платье, отделанное белыми венецианскими кружевами, и брыжжи, заколотые у шеи богатой брошью из золота и драгоценных камней. В руке она держала огромный, оправленный слоновой костью веер из белых страусовых перьев, до половины заслонявший лицо. Чуть шевеля им время от времени, вызывала легкий звон браслетов на запястьях. По дугами нахмуренных бровей как крылья бабочки трепетали её роскошные длинные ресницы, скрывая глаза, чей взгляд напрасно ловил Мартен.
      По обе стороны скамьи, чуть позади, стояли двое мужчин-один уже в годах, весь в черном, с кружевным воротником вокруг короткой толстой шеи, и с золотой цепью, свисавшей на большой живот; второй-молодой, с одутловатым бледным лицом и срезанным подбородком. Еще дальше, в самом углу, сгорбилась чья-то девичья фигурка, сдавленно рыдая в скомканный платочек.
      - Кто они? - спросил Мартен, обращаясь к Бельмону.
      Живописный оборванец ткнул концом рапиры молчащего португальца, повторил вопрос на его родном языке, после чего, выслушав ответ, пояснил:
      - Перед вами, капитан Мартен, его превосходительство Хуан де Толоса, королевский уполномоченный по делам Восточных Индий. Та прелестная и гордая дама, которая нас словно не замечает, - его дочь и зовут её синьора Франциска де Визелла. Ее муж в настоящее время-губернатор Явы. Толстяк с цепью-это дон Диего де Ибарра, владелец огромных поместий на Яве, откуда возвращается на свои виноградники в долине Дуэро. Могу похвастаться, капитан, что знаю толк в хороших винах; лучшего портвейна не сыскать во всем свете. Надеюсь, среди запасов на борту"Кастро верде"найдется и бочонок этого нектара из личных запасов дона Диего, и мы сможем осушить его до конца нашего дивного путешествия, хотя я лично и предпочитаю бургундское.
      - Хорошо, а этот? - нетерпеливо спросил Мартен, указывая пальцем на бледного юношу.
      - Благородный кабальеро Формозо да Ланча, личный секретарь его превосходительства, - сообщил Бельмон. - Одно из лучших семейств в Тразос Монтес. А хорошенькая и весьма расстроенная малышка, которая заливается слезами, не переставая при этом с восторгом на вас поглядывать, что между прочим говорит о её хорошем вкусе, выполняет обязанности камеристки синьоры Франчески.
      Мартен взглянул на девушку и действительно перехватил блеск её черных глаз. Рассмеялся, позабавленный наблюдательностью своего случайного переводчика, но тут же на его лбу появилась морщинка, а лицо приобрело выражение серьезное и озабоченное. Закусив черный ус, мягко вившийся над верхней губой, казалось, молча он всерьез взвешивает в уме судьбы этих пятерых.
      Де Бельмон вполголоса выпытывал о чем-то португальского капитана, благородный старец каменным взором неподвижно уставился перед собой, синьора де Визелла пару раз шевельнула веером и опустила руки, отчего драгоценные браслеты испуганно звякнули, а двое стоявших за ней мужчин коротко переглянулись.
      - Прислуга этих господ находится на палубе вместе с командой, заметил Бельмон.
      - Прислуга? - повторил Мартен.
      - Да. Шесть человек, не считая камеристки.
      - К черту прислугу, - буркнул Мартен. - Я думаю, что с ними делать...
      В этот момент Хуан де Толоса медленно поднялся с места и, опираясь на трость, сделал два шага вперед.
      - Капитан Мартен, - заговорил он по-английски, - не хотите ли вы меня выслушать?
      Мартен взглянул на него немного растерянно. Высокий и худой, гордо выпрямившийся Толоса, казалось, смотрит на него сверху вниз, хотя и был ниже ростом. Его дочь тоже встала и подошла ближе. Только теперь стало заметно, что она на последних месяцах беременности, что ещё больше смутило Мартена. Особенно когда он встретил её враждебный, презрительный взгляд. Отвернувшись, та бросила отцу несколько гневных слов, после чего удалилась к противоположной стене и снова опустилась в глубокое кресло.
      - Слушаю, - сказал Мартен.
      - Я достаточно богат, чтобы заплатить любую цену за её жизнь и здоровье, - сказал старик. - Синьор Ибарра, несомненно, тоже вознаградит вас так, как вы пожелаете, а родители этого юноши тоже на выкуп не поскупятся.
      - Где и когда? - небрежно спросил Мартен.
      - Не знаю, куда вы плывете, - протянул синьор Толоса. - Но если бы вы согласились зайти в Бордо или в Ля-Рошель, можно было бы...
      - Я не собираюсь заходить в французские порты, - перебил Мартен.
      Толоса нетерпеливо пожал плечами.
      - Я собираюсь заплатить за нашу свободу такую сумму, которая обеспечила бы вас на всю жизнь...на спокойную жизнь - терпеливо начал он.
      Но Мартен только рассмеялся.
      - Ни за какие деньги я не соглашусь на спокойную жизнь, также как ни за какие деньги я не согласился бы продать свой корабль. Вы должны это понять, ваше превосходительство.
      Он на миг отвернулся, ибо в эту минуту вошел в каюту Генрих Шульц.
      - Все готово, - доложил он вполголоса.
      Мартен кивнул.
      - Эти двое перейдут на "Ибекс"-показал он на дона Диего и шевалье да Ланча. - Уайт должен обращаться с ними как следует. Женщины займут твою каюту на"Зефире". А вы, ваше превосходительство, - обратился он к Толосе-останетесь на"Кастро верде"под опекой моего офицера.
      Толоса побледнел и задрожал, услышав это решение. В отчаянии взглянул на дочь. Но синьора де Визелла ласково улыбнулась.
      - Успокойся, отец, - сказала она. - Этот мозо не посмеет меня коснуться. А если, то...пор Диос! Живой ему меня не взять!
      Четыре фрегата, возглавляемые"Золотой ланью", описали широкую дугу вокруг места, где вода кипела от пузырей воздуха, вздымавшихся из трюмов тонущей испанской каравеллы. Ее склонившиеся назад мачты погружались все быстрее, а красно-золотой флаг отчаянно трепетал на ветру, пока набежавшая волна не слизнула его с поверхности моря. Тогда пять английских флагов приспустились и вновь вернулись на место, а"Зефир","Ибекс"и"Кастро верде"ответили таким же салютом.
      Ричард де Бельмон, вымытый, выбритый, надушенный и освеженный, сверкающий локонами цвета воронова крыла, одетый в снежно-белую сорочку тончайшего фламандского полотна, черный бархатные панталоны до колен и легкий сюртук из мягкой кожи серны, стоял на корме "Зефира"рядом с Мартеном, смотревшим на восток, где ещё маячили в спускавшися сумерках паруса испанских шлюпок и плотов с обоих затонувших кораблей.
      - Дня за три-четыре доплывут, - заметил Мартен. - До берега недалеко.
      - Повезло им, что нарвались на вас, - ответил Бельмон. - Дрейк наверняка не стал бы о них так заботиться.
      - Дрейк сейчас был бы на дне, если бы не я, - довольно заметил Мартен.
      Бельмон, покосившись на него, усмехнулся.
      - Вы нашли в нем друга, - сказал он. - Это стоит побольше, чем этот трофей, - он кивнул на потругальское судно, дрейфовавшее рядом.
      "Золотая лань"миновала их всего в нескольких десятках ярдов. Френсис Дрейк стоял на высоко поднятом юте за плечами рулевого. Ветер трепал его рыжие кудри медного оттенка. Когда корабли поравнялись, подняв правую руку, крикнул:
      - Встретимся в Англии, капитан Мартен! Найдете меня в Дептфорде!
      - До встречи, капитан Дрейк! - прокричал в ответ Мартен. - Мы наверняка встретимся!
      Потом повернулся к Бельмону и взяв его под руку сказал:
      - Моя дружба, шевалье де Бельмон, стоит не меньше, чем дружба Дрейка. Разве что их цену кто-то стал бы измерять только числом кораблей и пушек или весом захваченного каждым из нас золота и серебра. Полагаю, вы к таким не относитесь?
      Бельмон смотрел на него со все большим интересом.
      "- Нельзя сказать, чтобы этот балтийский авантюрист грешил лишней скромностью, - подумал он. - Во всяком случае то, что он сумел совершить, доказывает, что лучше не стоять у него на пути. Даже защищая честь прелестной синьоры де Визелла..."-добавил про себя.
      - Не отношусь, - сказал он вслух. - Но все же умею ценить силу орудийного огня и мощь золота. Правда, за золото нельзя купить истинной дружбы, но с его помощью можно добыть и вооружить корабль. А я, капитан Мартен, потерял свою"Аррандору"...
      Горечь прозвучала в последних его словах и Ян Куна по прозвищу Мартен тут же почувствовал её и все понял.
      - Не могу предложить вам ни этот трофей, - сказал он, указывая на могучий корпус "Кастро верде", - ни даже доли, которую получат мои люди от продажи груза. Могу предложить вам только место первого помошника на"Зефире"-такое же, как занимает здесь Шульц. Принимаете?
      Казалось, шевалье де Бельмон колеблется, что явно сердило Мартена. Экипаж судна-трофея ему пришлось укомплектовать своими людьми, оставив часть португальцев и забрав боцмана от Уайта. В результате он сам остался без помошника и Бельмон пришелся бы очень кстати. С другой стороны, свое предложение он считал небывало великодушным. Ведь ещё перу часов назад этот человек, познавший удары судьбы, был узником в руках своих врагов, и вот перед ним открывается возможность, которой позавидовал бы любой не менее опытный моряк даже в гораздо более благоприятной ситуации. А этот колебался вместо того, чтоб с благодарностью ухватиться за такой шанс!
      - Можете рассчитывать на меня до конца плавания, - наконец решил тот, и Мартен вдруг почувствовал себя так, словно ему оказали неоценимую услугу.
      Глава III
      Соломон Уайт, капитан корсарского фрегата"Ибекс", с трудом взобрался по трапу, спущенному с борта"Зефира", и постукивая деревяшкой, заменявшей ему левую ногу, неторопливо поковылял на корму. Шульц отдал какое-то распоряжение гребцам ялика, который доставил их сюда, и поровнявшись со старым корсаром, заметил:
      - Можете предложить ему по пятнадцать шилингов за фунт. Рыночная цена составит около двадцати пяти. Таким образом каждый из нас заработает по три тысячи гиней сверх своей доли.
      Уайт, приостановившись, в упор взглянул ему в глаза. Лунный свет отражался на его лысом черепе, обтянутом гладкой, желтой как пергамент кожей, образуя вокруг головы что-то вроде ореола на остатках редких седеющих волос на висках и за оттопыренными ушами. Сморщенные щеки, напоминавшие почерневшие сушеные груши, покрытые белесой плесенью щетины, и но, острый словно клюв хищной птицы, тонули в тени. Только пара пылающих глаз светилась в глубоко запавших глазницах, казалось, просвечивая насквозь каждого, на кого только падал взгляд.
      Генрих Шульц таких вещей не любил и машинально отшатнулся.
      - В чем дело?
      Уайт ощерил зубы в злобной ухмылке, обнажая остатки почерневших зубов.
      - Я случайно знаю, что рыночная цена кошенили составляет больше тридцати шилингов за фунт, - негромко сказал он. - Если ты собираешься иметь со мной дело, не пытайся обмануть, понятно?
      - У меня и в мыслях такого не было, - полным обиды тоном возразил Шульц. - Мы уже не раз совершали сделки, и разве когда что теряли, а? Если все так, как вы говорите...
      - Я знаю, что говорю, - рявкнул Уайт. - Тридцать шилингов и ни пенса меньше!
      - Может быть вы все же войдете? - раздался за их плечами любезный голос, в тоне которого явно была заметна легкая ирония.
      Шульц вздрогнул и едва не отскочил в сторону, словно на него кипятком плеснули; Уайт выпрямился и, бросив торопливый взгляд через плечо, машинально схватился за рукоять ножа, торчавшего за поясом.
      - Капитан Мартен ждет вас к ужину, - продолжал шевалье де Бельмон в своей обычной манере, - а синьора Франческа де Визелла удостоит нас за столом своим обществом. Прошу, господа, - он слегка поклонился, протянув руку в сторону входа в кормовую надстройку.
      Уайт презрительно пожал плечами.
      - Я дорогу знаю, - буркнул он, - и не надо мне указывать.
      Двинувшись вперед, он вошел в ярко освещенную каюту, которую действительно хорошо знал, но которая теперь показалась ему переменившейся словно по волшебству. Простые дубовые стулья, стоявшие здесь ещё вчера, были заменены дорогой мебелью с богатой резьбой, пол покрывали ковры, а низкий стол красного дерева сверкал зеркальной полировкой поверхности, в которой отражались серебряные приборы, китайский фарфор и венецианский хрусталь.
      При виде всего этого Уайт поморщился и хмуро уставился на шевалье де Бельмона, словно молча его в чем-то обвиняя. Его пуританская простота содрогалась от отвращения к такой роскоши. Он даже склонен был допустить, что вся эта роскошь-дело сатаны и что Бельмон при содействии адских сил уже сумел опутать Мартена.
      "- А может, эта женщина?.."-подумал он.
      Ее он ещё не видел, но знал от Шульца, что та-жена португальского вельможи,"папистка"-как все испанцы и португальцы, которых он одинаково ненавидел.
      И сесть за тол в её обществе! Мысль эта лишала его покоя, как яд травила его кровь. С какой же целью Мартен принуждал его к этому? Был это только каприз, или это чертов Бельмон вместе с ней затеял какой-то заговор против них всех?
      Бельмон подошел к тяжелой портьере из бордового бархата, которая заслоняла проход в каюту Шульца, откинул её, словно собираясь переступить порог, но услышав возбужденный и гневный женский голос, заколебался.
      - Да я лучше умру от голода и жажды! - долетели к нему последние слова.
      Усмехнувшись, опустил портьеру.
      - Похоже, у синьоры де Визеллы нет аппетита, - произнес он как бы про себя.
      И тут за ним хлопнули двери, тяжелая ткань резко отлетела в сторону от рывка могучей руки и Ян Мартен вошел в каюту. Брови его сердито хмурились, а глаза пылали гневом, но встретив удивленные и любопытные взгляды троих мужчин, он вдруг прыснул от смеха.
      - Легче захватить португальскую каравеллу, чем убедить эту даму, что ничто не грозит её чести! - сказал он. - Садитесь: пусть мы недостойны её общества, но надеюсь, как-нибудь это переживем.
      Все подошли к столу, Уайт, перекрестившись, вполголоса прочел молитву. Шульц набожно сложил руки, чуть отвернулся, чтобы его не видеть, и беззвучно шевелил губами, уставившись на хрустальный графин.
      Он не был уверен, что не совершает смертного греха, вознося молитву рядом с еретиком, чуть не вместе с ним, и вдобавок при Мартене, о котором знал, что тот сын колдуньи Катаржины Скоржанки, и внук Агнешки, сожженной на костре. Кто мог ручаться, что Ян не прибегает к помощи сатаны в своих головокружительных авантюрах? Все семь лет, с того момента, как "Зефир"ускользнул от датского флота, стерегущего Зунд, Мартену неизменно сопутствовала удача; он благополучно уходил от смертельной опасности, пули его не брали, он не был даже задет ни в одной из битв, хоть вокруг него люди падали как колосья в жатву. Погиб его отец, Миколай Куна, смерть скосила половину старой гданьской команды"Зефира", у любого из уцелевших тело было покрыто рубцами от ран, только он один не пролил ни капли своей крови, проливая столько чужой...
      С той поры-после смерти матери и прорыва через Зунд и Каттегат в Северное море-Ян ни разу не был в церкви, не исповедовался, не постился. Порвал с церковью, связался с еретиком Уайтом, а теперь вот приютил этого Бельмона, который-как и он сам-даже не перекрестился, садясь к столу.
      - И избавь нас от лукавого, аминь, - прошептал он, и вздохнув в глубине души, повторил ещё дважды это заклятие с мыслью о двух других-англичанине и французе.
      Мартен терпеливо ждал, пока они кончат, а Бельмон искоса приглядывался к ним, не проявляя особого интереса к этому обряду, хотя ничто из происходящего и не ушло от его внимания.
      Наконец уселись все четверо и когда слегка утолили голод, Мартен спросил Уайта, что, по его мнению, нужно теперь предпринять: возвращаться кратчайшим путем в Англию, или использовать захваченные запасы и далее искать счастья между архипелагом Зеленого мыса, Канарскими островами и Мадейрой.
      - Возвращаться, - без раздумья ответил Уайт. - Возвращаться так быстро, как только сможем. Не понимаю, чего мы ждем; почему не отплыли вместе с кораблями Дрейка, раз уж Провидение дало нам шанс их встретить.
      Мартен поднес к губам бокал с вином. Пил и поглядывал сквозь хрустальное стекло на суровое хмурое лицо старого корсара. В шлифованной резьбе и розетках бокала многократно отражались лица Бельмона и Шульца. Заметил быстрый взгляд, которым последний обменялся с Уайтом, заметил и ироничный изгиб губ Бельмона, который в молчании наблюдал их обоих.
      "- Они что-то от меня скрывают, - подумал он, - А Бельмон об этом знает."
      Издавна он закрывал глаза на их мелкое жульничество при продаже добычи. Его это не волновало; не было желания вдаваться в мелочные подсчеты и контролировать их коммерческие аферы. Наверняка и на сей раз их поспешность продиктована какой-то спекуляцией, на которой рассчитывали сорвать немного больше, чем им причиталось.
      - У трофейного судна были перебиты реи и сорваны паруса. Нужно привести все в порядок. Кроме того, нужно было разместить португальский экипаж в шлюпках испанцев, и притом таким образом, чтобы они не повыкидывали друг друга за борт. Приняли их там не слишком гостеприимно: едва хватало места для своих, но ведь не могли мы лишиться шлюпок с"Кастро верде".
      - Еще бы этого недоставало, - буркнул Уайт. - Так или иначе гореть им в аду.
      - А что вы думаете об этом, шевалье де Бельмон?
      - Про ад или про возвращение?
      - Про возвращение или продолжение плавания.
      Бельмон взглянул вначале на Уайта, потом на Шульца и наконец прямо в глаза Мартену.
      - Мне ничего не причитается с "Кастро верде", - сказал он после короткого колебания. - Так что в моих интересах захват новых трофеев. Но такая возможность может нам предоставиться с тем же успехом на обратном пути. Будем плыть под ветер, причем не прямо, а то одним, то другим галсом. Придется уравнивать ход"Зефира"и"Ибекса"со скоростью"Кастро верде", которому в этом с ними не сравниться. И наконец, - он сделал паузу и, взяв свой бокал, посмотрел его на свет. - И наконец, - повторил он, - насколько мне известно, сейчас самое время, чтобы получить высокую цену за пряности, да и за кошениль тоже, в Англии.
      Помолчав, поднял бокал.
      - За ваше здоровье, капитан, - он слегка склонил голову. - И за ваше, господа, - повернулся поочередно в сторону Шульца и Уайта.
      Мартен чокнулся с ним бокалами. Шульц побледнел ещё больше, так что его желтоватое лицо приобрело землистый оттенок. Уайт, который не пил ничего, кроме воды, машинально схватился за бокал, причем рука его заметно задрожала.
      "- Он их напугал, - подумал Мартен. - Наверняка что-то знает."
      - Что касается кошенили, продолжал шевалье де Бельмон, - знаю, что оптом за неё платят по восемнадцать шилингов за фунт.
      Мартен довольно рассмеялся.
      "- На этот раз им не удастся ничего заработать", - довольно подумал он.
      - Ты слышал? - спросил он вслух, обращаясь к Шульцу, который облегченно вздохнул.
      - Я слышал о пятнадцати, - ответил помошник, потупив глаза. - Но...
      - У шевалье де Бельмона явно слух получше, раз он слышал о восемнадцати, - прервал его Мартен. - Полагаю, он захочет тебе помочь, если сам не сможешь найти купца, который готов будет заплатить столько.
      - Разумеется, - любезно подтвердил Бельмон.
      Уайт встал, перекрестился и заявил, что возвращается на свой корабль. Мартен удержал его; предстояло ещё установить, когда и каким курсом они поплывут, как будут держать связь и какого строя придерживаться.
      Обсуждение это прервали громкие крики, донесшиеся с палубы. Экипаж "Зефира"пил под открытым небом за здоровье своего капитана.
      - Выйду к ним, - сказал Мартен. - Через пару минут вернусь. Подождите.
      Уайт в ярости сжал увядшие губы. Когда за Мартеном закрылись двери, дикий крик снаружи ещё усилился.
      "- А его любят, - подумал Бельмон. - Пойдут за ним хоть в ад, если прикажет."
      Взглянув на своих молчащих товарищей, налил себе вина и, цедя его понемногу, заговорил, глядя прямо перед собой, словно размышляя вслух о деле, целиком захватившем его в эту минуту.
      - Цена на фунт кошенили в Лондоне доходит до тридцати трех шилингов. Зимой цена подскочит до тридцати шести. Но не будем ждать до зимы и, по-видимому, не получим больше тридцати двух шилингов за фунт. Поскольку от имени нас троих я предложил капитану Мартену по восемнадцать, вся сделка принесет нам восемь тысяч четыреста гиней...
      Отставил опустевший бокал.
      - То есть на две тысячи четыреста больше, чем вы рассчитывали, - вдруг повернулся он к Шульцу, словно сам потрясенный результатом своих расчетов.
      Шульц лениво взглянул на него из-под опущенных век и тыльной стороной ладони отер капельки пота, которые выступили у него над верхней губой.
      - И что дальше? - спросил он.
      - Остается только вопрос раздела этой суммы, - ответил Бельмон. Полагаю, скромная надбавка причитается тому, кто сумел её добиться, то есть мне. Остальное поделим на троих. Таким образом каждый из вас получит по две тысячи сверх своей доли.
      - Это все? - снова спросил Шульц.
      - Насчет кошенили-все, - отрезал Бельмон. - Что касается иных сделок, посоветуемся в Лондоне или в Плимуте. Всегда готов помочь, если...
      Неожиданно молниеносно повернулся к Уайту.
      - Прекратите, капитан, - повелительно бросил он. Шульц удивленно уставился на них. В руке Бельмона сверкнул пистолет, оправленный в серебро и слоновую кость. Непонятно было, ни откуда он взялся, ни когда шевалье де Бельмон успел его выхватить. Правая рука Уайта ещё миг блуждала где-то на боку, где в кожаных ножнах торчал длинный толедский стилет, но потом упала вниз.
      - Руки на стол! - приказал Бельмон. - Эта игрушка может выстрелить, добавил он, оскалив в усмешке зубы.
      Уайт пронизал его яростным взглядом, но послушался.
      - Господа Бога вашего чтите, и он вас вырвет из рук всех врагов ваших. И пришельцев, которые гостями у вас, будете иметь за рабов ваших, прошептал он.
      Ни Шульц, ни Бельмон не могли слышать этих слов: их заглушил новый, еще громче прежних, взрыв воплей и возгласов, от которых задрожали стены каюты. Это капитан "Зефира" в свою очередь пил за здоровье своей команды.
      Синьора Франческа де Визелла стояла на коленях у изголовья своего ложа, которое Мартен велел перенести с португальского судна и установить в каюте по правому борту "Зефира". Пыталась сосредоточиться только на молитве. Но мысли то и дело разбегались, а Пресвятая Дева, чей образ в сияющем ореоле призывала она в своей памяти, казалось, не слушает её слов; отворачивает нежное лицо, удаляется, исчезает в тумане и перед взглядом Франчески-несмотря на сомкнутые веки-являлись поочередно фигуры отца, дона Диего де Ибарра, шевалье да Ланча, капитана"Кастро верде"и его блестящих офицеров. Но тут же толпа корсаров сметала их прочь, как вихрь сметает опавшие листья. Слышала их крики, гром выстрелов, рев битвы и стук собственного сердца.
      Нет, смерти она не боялась, отваги ей хватало. Гнев и презрение испытывала она и к португальскому капитану, и к его офицерам, и к испанцам тоже. Никогда бы она не поверила, что три больших корабля могут уступить столь незначительным силам корсаров; что горстка разбойников, как она их называла в душе, сможет в течении получаса разгромить несколько сотен португальских солдат. Но пришлось убедиться в этом собственными глазами. Португальские и испанские кабальерос, дворяне из лучших семей, дрогнули перед каким-то чужеземным вакеро, перед деревенщиной, которого выпороть нужно было за каждое слово, что осмеливался он им сказать, за каждый взгляд, что осмелился на них бросить! Видела его лицо, когда он разговаривал с её отцом, словно с равным. Ба! Словно разговаривал с первым попавшимся из своих бандитов, а не с наместником короля! Его мина, дерзкая усмешка, гордый и твердый взгляд, гневно нахмуренные брови-ничто не ушло от её внимания. Как смел этот простолюдин! Как он смел!
      "- Будь здесь дон Эмилио... - подумала она о муже и прикусила губу. Дон Эмилио и этот корсар?.. Нет!"
      Это к лучшему, что она не увидела их вместе. Дон Эмилио не сумел бы одолеть такого человека, не имея за спиной той власти и силы, что имел в обычных обстоятельствах.
      Нет, его фигура не была импозантной, если бы не окружала её толпа высших чиновников, офицеров и адьютантов. Дон Эмилио был человеком довольно толстым, небольшого роста, а его возвышенность и благородство бросались в глаза только когда он восседал в резном кресле за столом Королевского Совета, или когда ехал в открытой карете, небрежно поглядыая сверху на толпу. Без величия своего положения, нос к носу с молодым и лихим капитаном"Зефира", он мог бы оказаться столь же беспомощным, как и кабальеро да Ланча или дон Диего де Ибарра. Возможно, не сумел бы даже так сохранить достоинство, как сумел её отец...
      "- И лучше, что я одна, - думала Франческа. - Пресвятая Дева мне поможет, сотворит чудо; не допустит, чтобы мне пришлось посягать на собственную жизнь, спасая свою честь; вырвет меня из рук этого бандита. А я её отблагодарю: у не будет собственный собор, не только алтарь у Святого Креста в Альтер до Чао."
      В ней росло воодушевление. Разве не по воле Провидения этот корсар до сих пор не посмел её тронуть? Что его удержало? Ее состояние, близость материнства? Для таких, как он, это наверняка не имело никакого значения! А ведь он на свой плебейский манер даже выказывал ей некоторое уважение.
      Что он собирался делать? Или его соблазнила перспектива высокого выкупа? На миг она задумалась над этим вопросом. Не хотела признаться себе, что предпочла бы открыть иную причину его сдержанности. Забрал её сюда, на свой корабль, чтобы легче совершить насилие, или чтоб её от насилия спасти?
      В первый раз такая мысль пришла ей в голову, и в воображении всплыли стаи пьяных пиратов, выламывающих двери и кидающихся на нее. Содрогнулась от ужаса и омерзения. Так могло случиться; это могло её ожидать.