Только около полудня, когда солнечный жар раскалил небо и землю, все голоса начали стихать. Лишь мухи, жуки и цикады гудели, жужжали, стрекотали по - прежнему, а на отмели выползли кайманы, чтобы погреться на песке.
      "Зефир" миновал большую илистую банку, нанесенную течением посреди реки перед последним поворотом. Здесь фарватер сужался и извивался, приближаясь то к левому, то снова к правому берегу. Нужно было удерживать корабль на глубине с помощью длинных шестов, которые матросы вонзали концами в топкое дно, чтобы оттолкнуть корму на средину узкого прохода. Вода стояла исключительно низко, несмотря на прилив, который как раз кончался. Ветер дул с суши и не нагонял волну, а наоборот - отбрасывал её назад. Нужно было спешить, ведь "Зефиру" предстояло миновать лагуну и выйти за рифы до очередного прилива.
      Люди не щадили сил, экипажи шлюпок взялись за весла, чтобы помочь парусам.
      Тут издалека со стороны морского побережья долетел знакомый прерывистый рокот барабанов. Он слагался в напряженный ритм, ускользал из него долгой паузой, то спешил, то затихал, вздымался и опадал. Смолкал, словно ожидая ответа, и снова разносился, повторяя нечто бывшее вызовом, предостережением, какой-то вестью, плохой или хорошей - кто мог это знать!
      Гул опять умолк, но теперь ответ пришел немедленно. Ответ или просто верное как эхо повторение тех же ударов, пассажей и пауз? Тот другой барабан гремел дальше, выше по реке. И ещё не кончил, как отозвался третий...
      Мартен слушал, наморщив брови.
      - Прощаются с нами, - сказал Хагстоун.
      Ян отрицательно покачал головой.
      - Будь это так, сигнал бы шел не от моря в глубь суши, а наоборот. Там что-то случилось, - добавил он тихо, словно беспокоившая его мысль сама неосторожно превратилась в слова.
      Окинув взором палубу, на которой молча застыла команда, он покосился на шлюпки. Гребцы застыли выпрямившись, суша весла. Все напряженно прислушивались, словно эти слова "-Там что-то случилось" - громом разнеслись над головами.
      - Вперед! - скомандовал Мартен. - Весла на воду!
      - Эгей! - закричали из первой шлюпки. - Эй, на "Зефире"!
      - Что там? - закричал Хагстоун.
      - Наша лодка! - долетел по воде голос. - Лодка с лагуны!
      Теперь её заметил и Мартен. Лодка боролась с течением, подгоняемая торопливыми ударами индейских весел. Видна была коренастая, неуклюжая фигура Томаша Поцехи, который стоял на корме, широко расставив ноги, и отталкивался на перекатах длинным шестом.
      Быстро приближаясь, он миновал шлюпки, не отвечая на распросы товарищей.
      - Трап! - бросил Мартен. - С правого борта!
      Опущен был штормтрап - веревочная лестница с металлическими перекладинами. Поцеха повис на нем, когда лодка притерлась к борту корабля, подтянулся на руках, нащупал ногой перекладину и взобрался на палубу.
      - Говори! - бросил Мартен.
      Главный боцман "Зефира" с сомнением огляделся. Он тяжело дышал, по багровому лицу, заросшему по самые глаза светлой, жесткой как ржаная солома щетиной, стекали капли пота.
      - Говори, - повторил Мартен. - Не время что бы то ни было скрывать.
      - Восемь кораблей приближаются к заливу, - доложил Поцеха. - Идут, словно знают дорогу, лавируют так, чтобы лечь в бейдевинд со стороны островов.
      - Когда ты их заметил?
      - Часа два назад. Разумеется, тогда они шли правым галсом, и не было уверенности, куда направляются. Но позже, примерно с час назад, все легли на противоположный курс. А сейчас...
      - Никаких флагов? - перебил Мартен.
      Поцеха покрутил головой.
      - Я не смог толком рассмотреть даже их силуэты. Трудно сказать наверняка. Первый похож на небольшую каравеллу, тонн на четыреста. Высокие двухъярусные надстройки на носу и корме. Три мачты. Теперь все будет видно, как на ладони - добавил он. - Они уже должны быть совсем близко.
      - Да, - протянул Мартен. - Отступать нам некуда, - заметил он скорее самому себе. - Чем скорей, тем лучше.
      Ясно было одно - назад пути нет. "Зефир" невозможно было развернуть носом вверх по реке, а если даже и удалось бы в одном из узких протоков между мелями, то буксировка против течения во время отлива оказалась бы не под силу столь скудной команде. А якорная стоянка на этом месте не уберегла бы их перед обнаружением пришельцами, разве что в некоторой степени - от огня их орудий, поскольку до самой лагуны уже не оставалось поворотов, за исключением единственного перед самым устьем.
      Положение было трудное, но - по мнению Мартена - не отчаянное. Он изложил это своей команде в нескольких словах, закончив с бесспорной убежденностью:
      - У нас один лишь выход: мы должны пробиться в открытое море - и мы пробьемся! Я сам поведу корабль через лагуну. Ветер нам благоприятен, а "Зефир" быстр и маневренен, как птица. От вас зависит быстрота маневров и прицельность нашего огня. Покажите испанцам, на что вы способны, и через час мы их оставим далеко за кормой.
      Его спокойствие и уверенность в себе произвели нужное впечатление. Люди воспрянули духом и поверили ему. Но ведь "Зефир" не раз был окружен и все равно уходил от противника, нанося ему тяжелые потери. Почему бы и сейчас не выйти из переделки с честью?
      Мартен доверил Хагстоуну и Поцехе подготовку орудий, а когда они миновали последний поворот, приказал срочно поднять шлюпки на палубу и ставить все паруса.
      Каротт и Ворст управились в неправдоподобно короткое время. Матросы взлетали вверх по вантам, разбегались по реям, распускали огромные полотнища парусов и сломя голову скатывались вниз, как дьяволы в человечьем облике. Реи уже были развернуты, шкоты натянуты и закреплены, "Зефир" немедленно подхватил ветер и начал набирать ход.
      Прямо перед ним лежала широкая светлая лагуна, и только атолл, заметный под вспененным прибоем, отделял залив от открытого моря.
      Но чтобы туда попасть, нужно было миновать все банки и мели по обе стороны ничем не обозначенного извилистого фарватера. Правда, Мартен знал его наизусть, но никогда ещё не проходил под всеми парусами и при таком сильном ветре.
      Каротт, ловя каждый его жест, со скудной вахтой дежурил при фок-мачте, сам сомневаясь в удаче. Впрочем, он с самого начала сомневался в успехе грядущей битвы против восьми кораблей, запиравших выход из залива. Был убежден, что если даже "Зефир" не сядет на мели, если сумеет проскочить мимо них на таком ходу и не будет сразу после этого разнесен ядрами в клочья, то во всяком случае получит серьезные повреждения и не сможет оторваться от погони.
      Француз не выдавал своих сомнений, но готовился к смерти. К смерти в бою, разумеется.
      Тем временем последние деревья по обе стороны реки расступились в стороны, берега широко разошлись и "Зефир" вылетел в лагуну.
      - Флаг на мачту! - крикнул Мартен.
      Ворст сам поднял его. Черный флаг с золотой куницей громко захлопал, закрепленный у верхушки мачты, под лапами серебряного орла, который украшал её вершину.
      Все взгляды поднялись к нему и вновь уставились в море.
      По ту сторону атолла стояли пять кораблей, два под зарифленными парусами маневрировали у выхода из бухты, один, с оголенными реями, на буксире у шлюпок медленно входил в бухту, держась глубины.
      "- Ну, этого мы приструним сразу, - подумал Мартен. Пусть только выйдет на простор, чтобы потом я мог его миновать."
      - К повороту! - во весь голос скомандовал он.
      Ему пришлось свернуть влево перед большой банкой, нанесенной течением реки, а сразу после этого - вправо, ближе к берегу. Рассчитывал, что именно тогда небольшая каравелла дойдет до места расширения фарватера.
      Ян оглянулся на Ворста.
      - Скажи Хагстоуну, чтобы дал залп из трех орудий, как только этот корабль будет по левому борту, - поспешно бросил он. - Целить по корпусу на уровне ватерлинии. И точно!
      Ворст отскочил к трапу, повторил приказ вниз и вернулся. Было уже пора: волны пенились на мели в десятке ярдов перед носом "Зефира".
      - Выбирай шкоты! - скомандовал Мартен.
      Реи развернулись, спицы рулевого колеса покатились влево. "Зефир" накренился, качнулся и вновь выровнялся.
      - К развороту! - последовала команда.
      Матросы потянули брасы. Берег по носу стал уходить влево, и вот уже его место заняла далекая дуга атолла, потом корма каравеллы, потом её правый борт...
      И тут раздался громкий крик Ворста:
      - Не стрелять! Ради Бога, не стрелять!
      - Ты с ума сошел! - рявкнул на него Мартен. Но в тот же миг сам понял, что произошло: капитан каравеллы торопливо поднимал английский флаг, и на мачтах остальных семи кораблей стали разворачиваться такие же - с гербами Тюдоров, тремя леопардами и ирландской арфой.
      - Да это "Санта-Вероника" - срывающимся голосом прохрипел Ворст.
      У Мартена уже не осталось ни малейшего сомнения: он заметил фигуру Генриха Шульца на кормовой надстройке, а на носу - название корабля, выложенное полированными бронзовыми литерами.
      - "Торо" входит в бухту! - крикнул боцман с марса. - Эге! За ним "Ибекс"!
      - Верхние паруса спустить! - разнеслась команда Мартена.
      И сразу после этого:
      - Всю команду на палубу! Верхние паруса на гитовы! Отдать оба якоря, Тессари!
      Пока выполнялись эти команды, "Зефир" приблизился к "Веронике", поравнялся с ней и стал расходиться левым бортом, медленно теряя ход.
      Генрих Шульц кончиком языка облизнул губы. Сердце его безумно билось, кровь стучала в висках. Мартен стоял за рулем своего корабля с рукой, воздетой в знак приветствия - или может быть угрозы - и смотрел на него через узкую полоску воды.
      - Наконец-то! - воскликнул он. - Долго же вы заставляете себя ждать!
      Шульц машинально взмахнул рукой, но ответить не смог. В голове у него гудело.
      "- Как же так? Ничего не случилось? За восемь месяцев? Ничего?!"
      Он искал на лице Мартена следы катастрофы, на которую надеялся, но не мог их найти. Ян держался прямо, стоял с гордо поднятой головой и смотрел на него сверкающими глазами, в которых видны были только возбуждение и триумф.
      - Кто с вами прибыл? - крикнул он.
      - Френсис Дрейк! - с трудом прокричал в ответ Генрих, проглотив наконец комок в горле.
      Хотел что-то спросить, но пока собирался, "Зефир" миновал его и бросил якорь, и лязг якорных цепей загремел над заливом, как гром перед бурей.
      ГЛАВА XX
      Двое суток девять корсарских кораблей стояли на рейде Пристани беглецов, и на палубе "Золотой Лани" не первый час шло совещание. В результате возник детально проработанный план взятия Сьюдад Руэда и уничтожения главных сил военного флота вицекороля.
      Сьюдад Руэда не мог сравниться богатством и значением с такими городами, как Вера Крус или даже Тампико. Он был всего лишь столицей небольшой провинции, резиденцией губернатора и представителя ордена иезуитов. Но порт Сьюдад Руэда в то время уступал размером только Ла Хабане на острове Куба и мог вместить весь флот Новой Испании, охранявший Мексиканский залив.
      Бласко, сын губернатора Диего де Рамиреса, командовал флотилией хорошо вооруженных каравелл, которая имела там свою постоянную базу. Кроме неё в Сьюдад Руэда базировались и корабли полегче, бригантины и фрегаты, построенные по голландскому образцу и предназначенные для прибрежной и патрульной службы. Всего их было около тридцати, что составляло почти треть так называемого Северовосточного Флота.
      Если бы столь крупные морские силы его величества вицекороля Энрикеса де Сото и Феран были уничтожены, западное и северное побережья Мексиканского залива, а также Кампече и Гондурас, до самых Москитных банок в Карибском море стали бы почти беззащитными, тем более когда все крупные корабли стянулись на охрану Золотого Флота, прибывшего из метрополии в Панаму за сокровищами Новой Кастилии.
      Такая стратегическая обстановка склонила Френсиса Дрейка и Джона Хоукинса - младшего вначале рассмотреть предложения, выдвинутые Мартеном, а потом и разработать план действий с участием шевалье де Бельмона, который неоднократно бывал как в порту, так и в самом городе Руэда.
      Когда все детали были основательно обдуманы и согласованы, корабли подняли якоря и разделились. Джон Хоукинс на "Ревендже" с тремя другими англичанами отплыл к отмелям Кампече, чтобы привести остальную часть флотилии Дрейка, состоявшую из двенадцати фрегатов Ее королевского высочества Елизаветы; Мартен с Шульцем поплыли вдоль побережья на юг, а Дрейк на "Золотой лани", Уайт на "Ибексе" и Бельмон на "Торо" сопровождали их на расстоянии, лавируя так, чтобы не возбуждать подозрений и догадок, что действуют они вместе, но при необходимости прийти на помощь.
      Задачей Шульца был сбор по пути как можно большего количества индейских челноков в прибрежных рыбацких деревнях. Сбор, или скорее закупка, как ему с нажимом порекомендовал Мартен, и что выводило Генриха из себя. Ведь рассчитываться за челноки предстояло орудиями, привезенными им из Англии: пилами, топорами, молотами, долотами, лопатами, кирками, напильниками, ножами - и всем самого лучшего качества! Для индейцев! В обмен на пироги, которые не стоили даже десятой части этих предметов! За которые Шульц вообще не стал бы платить, а просто забрал их силой.
      Но таков уж был Мартен: легкомысленно транжирил деньги, которые в руках Генриха давали бы огромные доходы без всякого риска.
      "- Ах, будь "Зефир" моим, - думал Шульц, - я стал бы богатейшим человеком в Гданьске. Имей я такую долю в добыче, как Мартен, знал бы, куда вложить доход. Не делал бы глупостей; не строил бы замков на песке. Будь "Зефир" моим, Мартен бы подчинялся моим приказам, и тогда..."
      "- Я его спас, - продолжал он свои мысли. - Перечеркнул его безумные затеи только ему же на пользу. Но знай он об этом, убил бы! Не должен, не может узнать!"
      Он задавал себе вопрос, в Сьюдад Руэда ли Педро Альваро. И это его очень беспокоило. Могло ведь так случиться, что иезуит попадет в руки Мартена и сознается, откуда узнал Бласко Рамирес, как вести обстрел, чтобы уничтожить укрепления, как обойти мели, подняться до самого Нагуа и обратить его в руины, не подвергая опасности свои корабли.
      Мысль эта не давала ему покоя. Выяснение его роли в той катастрофе, которая была устроена "только ради добра Мартена" было слишком рискованным. Даже если Альваро погибнет или его не окажется в городе, то оба Рамиреса все равно могут знать обо всем. Удастся ли им уйти из рук Мартена, а если нет, то сохранят ли они эту тайну?
      Предупредить он их не мог, а если бы даже сумел это каким - то образом сделать, то обрек бы на неудачу всю экспедицию и вполне мог погибнуть сам.
      Нет! Не мог он пилить сук, на котором сидел! Лучше было напрячь всю свои силы, чтобы не опустить встречи Альваро и Рамиресов с Мартеном.
      "- Они должны или бежать, или погибнуть, - подумал он. Лучше погибнуть."
      За три дня неторопливого плавания с частыми стоянками в маленьких бухточках, у побережья островков и в устьях мелких речушек, где Генрих Шульц вел необычную торговлю, скупая пироги у местных индейцев, "Санта вероника" и "Зефир" добрались до западного края залива Кампече, после чего направились на восток, чтобы подальше обогнуть Вера Крус и направиться на сборный пункт в районе островов Аренас Кей.
      Оба корабля являли собой странное зрелище: на палубах их громоздились лодки - десятки пирог, соединенных попарно борт к борту легкими поперечинами, на которых Броер Ворст и Герман Штауфль установили небольшие мачты с парусами. Пьер Каротт вооружил эту флотилию своеобразным оружием: у бортов и на носах пирог закрепили короткие трубы из дерева тагуара, наполненные порохом, со смоляными пыжами, соединенными фитилем в цепочки. После поджигания фитиля порох в тех трубах вспыхивал по очереди, а горящие пыжи разлетались во все стороны, так что в конце концов и пироги охватывало пламя. Тогда происходил дополнительный взрыв всего заряда, помещенного внутри их. В результате деревянным домам, причалам, кораблям и всем горючим предметам, которые оказались бы поблизости от этой самодельной артиллерии, грозил пожар.
      После первой удачной пробы, произведенной у берегов Аренас Кей, Каротт рассчитал скорость горения фитиля, так что в зависимости от его длины мог регулировать время начала огня.
      Закончив эти приготовления, Мартен, Дрейк и Хоукинс определили окончательно время и порядок действий, после чего "Зефир", "Санта Вероника" и"Торо", а также шесть фрегатов королевы Англии отплыли на северо-запад, прямо к побережью перешейка Техуантепек.
      Штурм Сьюдад Руэда и захват порта девятью кораблями корсаров и флота Елизаветы под командой её адмирала Френсиса Дрейка потрясли Новую Испанию. Этот первый удар, нанесенный в открытой войне по колониям Филиппа II, отразился, быть может, на его позднейших решениях и ускорил тысячекратно откладываемую вооруженную расправу с Англией, хотя официальная история внятно ничего на этот счет не говорит. Во всяком случае все, что произошло позднее - захват Гаити, сожжение Санто-Доминго, опустошение побережья Кубы и Флориды - не произвело уже столь потрясающего впечатления, как молниеносный налет на Сьюдад Руэда, проведенный всего за одну ночь и увенчавшийся небывалой победой.
      Ночь эта - безлунная и темная - казалось, помогала корсарам. Несколько их кораблей незаметно приблизились к берегу всего в трех милях от восточных бастионов порта Руэда и вошли в небольшой пустынный залив, чтобы стать там на якорь посреди спокойной водной глади. Там был высажен на сушу отряд из пары сотен человек, который немедленно, без выстрелов, завладел окрестными латифундиями и ранчо. Оттуда забрали повозки, лошадей, мулов и волов, а людей - как креолов, так и индейцев - заставили помогать в перевозке корабельных орудий на заранее выбранные позиции, бросили на отсыпку шанцев и оборудование артиллерийских позиций.
      Тем временем другой отряд в составе шестисот гребцов направился на индейских пирогах вверх по перекатам одного их несудоходных рукавов устья реки Минатитлан, соединявшегося с главным руслом в трех милях к западу от прибрежных портовых укреплений. Шестьдесят лодок, соединенных бортами попарно для большей остойчивости, нужно было неоднократно переносить через пороги пересыхающей протоки или перетаскивать через мели, но и с этим управились ещё до полуночи. Потом лодки спустились вниз по Минатитлан и причалили в полумиле от моста, который со стороны суши соединял валы Восточного бастиона с городом.
      Ровно в час, вместе с боем часов на городской ратуше, начался шквальный артиллерийский огонь с двенадцати кораблей, заблокировавших выход из порта. Тяжелые ядра сокрушали позиции испанской береговой артиллерии, а захваченная врасплох прислуга только после нескольких залпов сориентировалась, откуда по ним стреляют.
      Вид десятка парусников, которые, - как подумали поначалу испанцы попытались атаковать с моря мощные укрепления, позволил защитникам перевести дух. Но когда офицеры уже успели справиться с паникой и погнали своих пушкарей к орудиям, загремели пушки и мортиры с суши, и сразу после этого начался отчаянный штурм с тыла - на наименее укрепленные валы у моста.
      Этот неожиданный удар, нанесенный с небывалой яростью и быстротой, решил судьбу Восточного бастиона, и едва не общего поражения испанцев. Гарнизон его был вырезан наголову, орудия обращены на порт, мост взят и дорога со стороны суши открыта.
      И тогда же командир флотилии каравелл Бласко де Рамирес совершил ошибку, которая окончательно погубила все корабли, стоявшие в порту. Понадеявшись на защиту орудий другого бастиона, возвышавшегося на левом берегу у входа в порт, видя в море только двенадцать противников, он решил выйти из бухты и разбить их, чтобы отрезать - как он полагал - возможность отхода неприятельскому десанту.
      Каравеллы, а за ними легкие фрегаты и бригантины, торопливо поднимали якоря, чтобы лавируя под ветер покинуть безопасное убежище и выйти на внешний рейд, где безнаказанно маневрировали небольшие английские парусники. Но как раз тогда от моста на Минатитлан тронулись попарно лодки с парусами. Подгоняемые течением реки, почти неразличимые в темноте, они затесались в ряды флота вицекороля и вдруг начали метать во все стороны огненные шары, а потом взлетать на воздух, сея вокруг пожары и опустошение.
      Испанские экипажи охватила паника. Сгрудившиеся корабли вспыхивали один от другого, пылали паруса и мачты, занимались палубы, гудели в огне надстройки, а когда огонь проникал глубже, с грохотом взрывались пороховые погреба.
      Капитаны потеряли головы; многие их них вместо того, чтобы укрыться под левым бастионом, в панике мчались прямо под выстрелы орудий правого или поспешно спускали шлюпки, оставляя даже не затронутые огнем фрегаты и бриги на милость ветра, который гнал те обратно вглубь порта.
      "Санта Мария", флагманский корабль Бласко де Рамиреса, один из первых был охвачен пожаром, а его капитан отнюдь не подал примера мужества и хладнокровия перед лицом незнакомого и столь действенного оружия, каким оказались индейские пироги с адской пиротехникой. Его полная беспомощность, путаные приказания, и наконец бегство в первой же спущенной на воду шлюпке лишь усилили замешательство и вызвали полный упадок боевого духа среди подчиненных. Никто уже не думал о спасении пылающих кораблей; задуманная контратака лучшей эскадры Северовосточного флота в течении получаса сменилась её полным разгромом.
      Тем временем оба десантных отряда корсаров соединились и, захватив после короткой схватки противоположную сторону моста, перешли на левый берег Минатитлан, чтобы занять город и со всех сторон окружить западные укрепления.
      Гарнизон почти не оказывал сопротивления. Оборонялась только ратуша, и то весьма недолго, и ещё казармы на склонах гор между собором и каким - то женским монастырем, куда сбежались богатейшие креольские семейства.
      Мартен узнал о бегстве Бласко де Рамиреса от матросов с сожженных кораблей, взятых в плен на портовой набережной. Это склонило его к немедленному броску на дворец губернатора; но, окружив резиденцию, он убедился, что кроме перепуганной прислуги там никого нет. И тогда повернул в сторону казарм, откуда доносились звуки частой стрельбы и где видно было зарево большого пожара.
      Вместе с Генрихом Шульцем, который с самого начала неотступно следовал за ним, они добрались под соборные стены в тот момент, когда шевалье де Бельмон во главе сотни моряков из экипажа "Торо" готовился к новому штурму. У Мартена также было с собой около сотни матросов с "Зефира" и "Санта Вероники", за ним подтягивался Каротт, волоча захваченные по дороге два легких фальконета.
      Дождавшись их подхода под защитой монастырских стен, сразу открыли орудийный огонь по забаррикадированным воротам, которые после нескольких выстрелов рухнули, сорванные с могучих навесов. Произошло это в полной темноте, ибо пожар оказался столь же кратковременным, как и буйным.
      Мартен на это внимания не обращал. Бросился вперед, увлекая за собой остальных. Столкнулся с кем-то в темноте, свалил его с ног и прорычав:" Огня!" - ворвался на лестницу.
      Выстрел в упор из мушкета обжег ему щеку. Вслепую ткнув шпагой, услышал вопль, миновал катящееся вниз тело и уже мчался по коридору вдогонку за топотом шагов убегавшего.
      Шульц, оставшийся чуть сзади, отталкиваемый обгонявшими его матросами, оглушенный их криками, не в силах перевести дух прижался к стене у вершины лестницы. Нужно было хоть чуть отдохнуть. Он слышал топот и уже начал различать во мраке дико мечущиеся вокруг фигуры. В окнах, выходивших на двор, вставало багровое зарево молодой луны, а внизу замелькало пламя факелов.
      - Туда! Наверх! - разносились крики. - Дайте огня!
      Новая волна потных, орущих людей промелькнула мимо Генриха и ринулась за первой. Золотое пламя металось над их головами как трепещущие флаги, а глубокие тени, притаившиеся в нишах и под стенами, наклонялись вперед и отскакивали назад, словно черные чудища, любопытные и вместе с тем пугливые.
      Шульц уже собирался двинуться следом, когда его внимание привлек громкий стон, долетевший снизу. Он огляделся. Там было уже почти светло от многочисленных факелов и горевших под окнами монастырских сараев. Несколько корсаров прогнали перед собой пленников.
      Он содрогнулся: это были священники и монахи.
      Шульц колебался: он ведь мог их спасти. В числе конвойных он узнал ремесленников, которых по заданию Мартена привез из Англии - кузнецов, столяров и слесарей. Знал, что только исключительные обстоятельства вынудили их поступить на службу на "Зефире". Но как быстро они стали авантюристами и как легко превратились в морских разбойников, несмотря на былые протесты! Они были англичанами, еретиками: истребление "папистов", особенно священников, было для них лишь заслугой перед их безумной верой.
      Подчинятся ли они приказу? Или накинутся на него самого, если он станет на сторону испанцев? Нет, опасно было нарываться на их гнев, тем более именно он обманул их: они должны были получить спокойную, хорошо оплачиваемую работу, а попали в такую переделку...
      "- Ничего я не смогу сделать, - подумал Генрих. - А грех этот падет на голову Мартена. Я ни в чем не виноват. У меня руки чисты."
      Тут среди других увидел он знакомое лицо и фигуру в черной сутане, перепоясанной шарфом.
      - Альваро!
      Ему показалось, что он громко крикнул это имя, хотя в самом деле произнес его едва слышным шепотом.
      "- Рисковать нельзя," - подумал он, и, скатившись по лестнице, схватил за рукав старшего боцмана, который там командовал.
      - Куда вы ведете этих гадов?
      Боцман его узнал и сверкнул зубами в улыбке.
      - Пойдут благославлять штурм фортов, - ответил он. - Капитан Бельмон велел.
      - Мне нужен один из них в качестве проводника, - перебил его Шульц. Я заберу этого, - показал он на Педро Альваро.
      И не дожидаясь ответа, ухватил иезуита за ворот и вытянул из толпы.
      - Веди в монастырь, - бросил он по-испански. - Живо!
      Пхнул его к выходу, а когда они оказались снаружи, поравнялся с ним и повторил:
      - В монастырь, отец Педро. Там уже никого нет, и дальше путь свободен. Окружить весь город они не успели.
      Торопливо миновав горевшие постройки, они выбрались на монастырский двор, за которым обсаженная деревьями дорога сворачивала к задним воротам.
      - Что там? - спросил Шульц.
      - Кладбище, - ответил Альваро. - Дальше только виноградники и поля.
      "- Самым умным было бы покончить с ним, - подумал Генрих. - Но мне не решиться на такое...Не могу. Никто, даже сам Святой Отец не простил бы мне такого греха. Нет, на это мне не отважиться..."
      Альваро, задыхаясь, что-то лепетал о священниках и монахах, угнанных корсарами. Упрекал его в равнодушии к их судьбе, укорял за участие в этой резне. Генрих его не слушал.
      - Хватит! - оборвал он наконец. - Или вы не можете понять, отец Педро, что один я не сумел бы спасти вас всех?
      У кладбищенских ворот он остановился.
      - Дальше вы пойдете сами. Я спас вам жизнь. Но если кто-нибудь узнает... Ну, лучше об этом даже не думать. Не хочу от вас ничего, кроме отпущения грехов in articulo mortis и отпущения грехов, которые мне ещё придется совершить в этом году.
      Альваро неуверенно покосился на него.
      - Как это понимать, сын мой?
      - Нет времени на исповедь, - нетерпеливо перебил Шульц. Не знаю, когда у меня будет оказия исповедаться и принять отпущение грехов. Не знаю, не погибну ли я, прежде чем это случится.
      - Но я не могу... - начал было Альваро, но Шульц его перебил.
      - Можете! Можете отпустить мне грехи без исповеди, как умирающему. И Бога ради! - сделайте это поскорее, чтобы я не начал жалеть, что вырвал вас из рук еретиков.
      В его голосе звучала угроза, а Педро Альваро слишком хорошо его знал, чтобы её недооценивать. Потому он сделал то, чего хотел Генрих, и уверил его в действенности этих таинств, несмотря на не совсем формальное их проведение.
      Прежде чем они расстались, Шульц спросил ещё о губернаторе и его сыне.
      - Были там, - ответил иезуит, кивком указывая на казармы. - Дона Диего уже нет в живых. Из дворца его доставили без сознания. Уже несколько недель он был при смерти, а сегодня в полночь открылось внезапное кровотечение. Бласко с ним - то есть был при нем час назад.
      Шульц прикусил губу. В нем нарастало беспокойство.
      - Мне нужно вернуться, - сказал он. - Пусть господь ведет вас.
      В ту же самую минуту со стороны монастыря долетел новый взрыв крика и шум. Грохнуло несколько выстрелов, и потом совсем рядом раздался топот скачущего коня. Какой-то всадник промчался через монастырский двор, свернул на дорогу, словно вихрь промелькнул мимо них и исчез за воротами кладбища.
      - Кто это был? - спросил Шульц.
      - Не знаю, - ответил Альваро. - Оставайтесь с Богом.
      Подтянув сутану, он припустил следом за всадником.
      В тот момент, когда Генрих Шульц заметил преподобного Педро Альваро среди пленников, гонимых в сарай во дворе, Мартен во главе нескольких десятков моряков из команды "Зефира" одолел последнее сопротивление, которое ещё оказывали испанские содаты. Пленных уже не брали: кто бросал оружие, погибал точно так же, как и те, кто бился до последнего. Всего несколько защитников избежали этой участи благодаря Мартену, который хотел допросить их, и не в силах сразу удержать атакующих, сам преградил им дорогу, отбивая удары, пока те не остыли от запала и горячки боя.
      Кое-как ему удалось втолковать, что речь идет о захвате живьем губернатора с сыном, чему должны были помочь оставшиеся в живых испанцы. Тут его, однако, ожидало разочарование: когда выломали двери, за которыми по единодушным показаниям должны были находиться Бласко де Рамирес и генерал, командовавший гарнизоном Сьюдад Руэда, огромный зал оказался пуст. Из него не было другого выхода, и к тому же разбросанные в беспорядке бумаги, плащи и шляпы, казалось, свидетельствовали, что действительно здесь только что кипело горячка бегства.
      - Куда же, черт побери, они делись? - спросил Мартен, грозно глядя на пленников.
      Ему пришло в голову, что в одной из стен должен быть скрытый проход. Но тут же Ян сообразил, что найти его было бы слишком трудно. Оглядел шесть высоких окон, выходивших в сторону города. Те казались запертыми, и к тому же бегство этим путем казалось неправдоподобным, ибо перед главным входом стояла стража и крутились вооруженные люди из отряда Бельмона.