"Ванно" стремительно завалился под ветер и - словно ткнувшись носом в невидимую преграду - стал разворачиваться на месте, все выше задирая корму.
      - Тонут! - крикнул Поцеха. - Там! Каравелла...
      Вихрь рвал слова, мешая их с криками команды. В том месте, где блеснул залп, на миг, словно зловещий призрак, мелькнул силуэт испанского корабля и растворился среди туч.
      Каротт до последней секунды прекрасно знал, где находится и куда плывет. Отдавал себе отчет и о положении всех неприятельских кораблей, по крайней мере по тому состоянию, какое существовало до начала бури. Хотел миновать их под покровом ливня, верно полагая, что в таких условиях те не тронутся с места. Он не мог однако предвидеть, что якоря одной из каравелл, стоявшей ближе всех к устью Пануко, уступят напору ветра и волн, вспахивая мягкое илистое дно. На протяжении получаса капитан этой каравеллы неоднократно пробовал найти лучший грунт, и на самом деле его обнаружил, но тем временем его корабль продрейфовал почти на две мили дальше к западу.
      Обнаружив на своем пути каравеллу, вынырнувшую из туч на расстоянии пушечного залпа, Каротт уже никак не мог увернуться. Не мог и переменить курс из-за близости мелей, о существовании которых предупреждали характерные изломы волн. Приказал готовить орудия, но не успев открыть огонь, "Ванно" был просто изрешечен залпом испанцев и тут же стал тонуть, стремительно погружаясь в воду. Две трети экипажа пали под огнем, многие были тяжело ранены. Каротт сам был ранен в шею и в голову, но пока не терял сознания. Успел ещё спустить две шлюпки, из которых первую перевернула волна. До второй добрался вплавь последним, причем сумел спасти нескольких своих матросов, но настолько был ослаблен потерей крови и борьбой за собственную жизнь, что мысли его путались, как в горячке, глаза застилала мгла, а в сознании осталось только щемящее чувство жалости и боли от утраты "Ванно". Видимо потому он не отдал гребцам никакого приказа и шлюпка, влекомая волнами, оказалась на пути "Зефира", который летел прямо на неё на всех парусах, словно дух разрушения и мести.
      Каротт заметил его в тот миг, когда шлюпка, отброшенная гребнем огромной волны, падала в глубокую, белую от пены пропасть. Увидел слишком поздно, чтобы увернуться, и утратив самообладание, рухнул навзничь и уже не пытался подняться.
      Он был уверен, что пришел конец; когда шлюпку подбросило вновь, увидел длинный, мокрый от брызг бушприт и сверкавший торс крылатого юноши, а за ним темную массу корабля, возносившуюся прямо в облака. Зажмурился в ожидании, что все это рухнет на него, но вместо треска раскалывавшейся шлюпки сквозь рев ветра и моря услышал далекую, но все равно отчетливую команду Мартена:
      - Руль право на борт!
      Приоткрыв глаза, Каротт с трудом поднялся. Глубоко ушедший в воду левый борт, косо торчавшие мачты и пирамида парусов, вибрирующий от напряжения, промелькнули так низко над ним, что, казалось, их можно было достать поднятым веслом. Под защитой "Зефира" ветер словно ножом отрезало, а через несколько минут он с удвоенной яростью налетел из-за кормы, так что шлюпку отбросило в сторону на добрых двадцать ярдов. Быть может, именно благодаря этому команда наконец сбросила апатию, а Каротт, поддерживаемый своей небывалой жизненной силой, перебрался к рулю и, приняв команду, велел грести так, чтобы в положении носом к волне удерживаться на месте или по крайней мере уменьшить дрейф.
      Тем временем "Зефир" проскочил уже почти полмили, прежде чем Мартен сумел выполнить разворот, взяв на гитовы паруса и перебрасопив реи. Теперь он возвращался в наступавших сумерках, медленно лавируя в полветра, смазанный ливнем, который накрыл его вновь вместе со шлюпкой Каротта и сузил видимость до десятка ярдов.
      Два десятка индейцев и негров, взгромоздившись на носовую надстройку, напрасно высматривали шлюпку, и Ян уже начал терять надежду, что её удастся отыскать. Опасался, что та могла затонуть, когда"Зефир"миновал её, поднимая на ходу огромные волны. Однако шлюпку наконец все-таки заметили в провале между двумя вспененными водными хребтами. Ловко брошенные лини точно угодили прямо в руки потерпевших крушение и через минуту Каротт уже жал руку Мартена, который помогал ему взобраться на палубу.
      Немногочисленные обитатели северо-западного побережья залива, бедные рыбаки, которые несмотря на ночную тьму дежурили у своих пирог и сетей в страхе перед волнами, разбивавшимися под самыми стенами их хижин, рассказывали позднее, что поблизости от их деревни состоялась страшная расправа над душами гугенотов и еретиков. Целые стаи чудовищ и дьяволов слетелись отовсюду, и о страшных схватках свидетельствовали нечеловеческие крики, визги и вой утопающих, тела которых дьявольским происками превратились в конские и коровьи туши.
      Когда весть о столь невероятном происшествии долетела до возглавлявшего коллегию инквизиции Алонсо Муньоса, специальная комиссия отправилась на безлюдное побережье и - к ужасу обывателей Тампико установила, что действительно волны выбросили на берег несколько десятков коровьих и конских туш с перерезанными горлами.
      Преподобный Муньос велел собрать эти подозрительные туши, а заодно на всякий случай - арестовать рыбаков. Этих последних подвергли суровым допросам и пыткам, а когда наутро поблизости от деревни были схвачены ещё несколько потерпевших крушение с английских и французских кораблей, всех вместе сожгли на костре заодно с тушами животных. Столь простым и радикальным способом Святая инквизиция справилась и с дьявольской, и с еретической заразой.
      Но победа над силами ада была неполной: портовые власти утверждали, что один из кораблей корсаров не был потоплен и совершенно точно не вышел из залива в открытое море, но несмотря на это исчез бесследно.
      Слухи эти подтвердил и адмирал: единственный выход был заблокирован тремя каравеллами, которые правда с началом бури укрылись на внутреннем рейде, но ни на миг не покидали фарватер, так что ни один корсар не мог их миновать. Из показаний свидетелей - капитанов каравелл и их команд - ясно следовало, что огнем орудий потоплены только четыре фрегата и одна бригантина, и один фрегат разбился на берегу. Но ведь все видели собственными глазами, что флотилия корсаров состояла из семи кораблей!
      Поиски, предпринятые эскадрой вицекороля и рыбацкими лодками не дали результатов: легко нашли пять разбитых кораблей, мачты которых торчали над поверхностью воды, не считая фрегата, разбившегося на северном берегу; седьмого корабля не было...Не было его и в водах Пануко и Темесы, хотя экипаж каравеллы, которая потопила фрегат "Ванно", видела какой-то парусник, плывший следом за ним в сторону рукавов дельты, уходивших в море к западу от залива. Там, однако, никогда не плавал ни один крупный корабль, а при низкой воде даже шкиперы малых шхун избегали туда заплывать, если шли с грузом.
      Тайна так и осталась бы невыясненной, не раскрой её преподобный Алонсо Муньос. Он недолго думая заявил, что поскольку кораблем, который исчез столь сверхъестественным способом, был"Зефир", принадлежавший стократно проклятому еретику Мартену - в этом факте нет ничего удивительного. Просто это колдовские чары: Мартен сам вызвал бурю и ураганный ветер, который нагнал массы морской воды в рукава дельты, а потом, тоже с помощью магических штучек, настолько увеличил уровень прилива, что легко прошел одним из них в море.
      ГЛАВА XYII
      Объяснения святого инквизитора соответствовали истине в той части, что действительно в решающую ночь морской прилив был исключительно высоким, правда не в следствии колдовских чар Мартена, а по причине полнолуния, что Алонсо Муньосу и в голову не приходило. Зато о нем знали и Мартен, и Каротт, причем не на основании теоретических познаний в астрономии, а в результате многолетнего опыта и мореплавательской практики. Знали также, что уровень воды в устье лениво текущих рукавов Темеси должен значительно подняться из-за ветра, дующего с открытого моря, что в итоге на короткое время создавало возможность прохода даже для такого крупного корабля, как "Зефир", при условии избавления от груза.
      По совету Пьера Мартен велел забить всех коров и лошадей, закупленных в Тампико, и выбросить их за борт, а следом вынужден был избавиться ещё и от всех крупных орудий. С тяжелым сердцем пошел он на это, после чего, спустив все шлюпки, высадил в них большую часть экипажа, чтобы как можно сильнее облегчить корабль, и когда буря начала стихать, преодолел те "непроходимые препятствия", о которых поминал инквизитор.
      Выбравшись в открытое море из ловушки Тампико, "Зефир" имел на палубе на тридцать с лишним человек больше, чем входя в этот порт. Число это состояло из спасенных с "Ванно" и с двух шлюпок, которым удалось избежать огня испанских пушек. Пять капитанов, двенадцать помощников и главных боцманов, около шестисот матросов либо утонули, либо скончались от ран, либо сгорели на костре. Это действительно была ночь печали для корсаров...
      Мартен не слишком долго горевал над их судьбой, особенно не ведая о жестокой смерти тех, которых схватили испанцы. Сочувствовал он больше живым, чем мертвым, особенно Пьеру Каротту, который потерял свой прекрасный корабль. Он представлял себе - а скорее не мог представить - собственного отчаяния, потеряй он "Зефир". Потому Ян даже не пытался утешать приятеля, понимая, что никакие слова тут не помогут.
      Каротт переносил потерю по-мужски, со спокойствием, которое вызвало уважение Мартена. Тот не отчаивался и даже вслух не вспоминал "Ванно". И больше того - не замкнулся в себе и с первой минуты, сразу после перевязки полученных ран, занялся делами "Зефира", выполняя обязанности рулевого наравне с Томашем Поцехой, тут же найдя с тем общий язык. В сердце его однако остался рубец, и куда глубже того, что на лице.
      Мартен кипел от гнева и жажды отомстить испанцам. Готов был добраться до самого вицекороля за предательски нарушенное честное слово. Однако граф Энрикес де Сото и Феран наверняка продолжал свое неспешное, полное монаршей роскоши путешествие в столицу Мексики, он же, утратив большинство орудий и весь груз, должен был думать о возвращении к Пристани Беглецов.
      И эта мысль жгла его огнем. Как показаться там без обещанных припасов, без тех коров и лошадей, которых пришлось забить, без добычи, на полуразоруженном корабле? Он собирался вернуться роскошно и величественно, во всем блеске своей корсарской славы, а возвращался как беглец, едва избегнув гибели.
      Что ответить Инике на вопрос, что он привез? Как перенести испытующий взгляд Квиче, с которым перед самым выходом в это злосчастное плавание он обсуждал способы распространения скотоводства? Каким образом объяснить оставшимся в Нагуа, что "Зефир" вернулся без запасов соли и вообще без всякого груза. Какую мину сделает этот осел Хагстоун, заметив нехватку орудий на борту?
      Это было слишком унизительно! Попросту непереносимо!
      Каротт не спрашивал, куда они плывут, и это ещё больше мешало Мартену быть с ним искренним, чего он подсознательно желал. Но на второй день плавания на восток, когда подошло время принимать решение на смену курса, первым заговорил об этом француз.
      - Не знаю, что ты собираешься делать, - заметил он во время завтрака, - но мне кажется, что прежде чем что нибудь предпринять, надо бы подумать о пополнении артиллерии "Зефира". С тем, что осталось, можно в лучшем случае отважиться добыть немного фернамбуко, но трудно отстоять даже такой груз от первого встречного противника.
      - Фернамбуко? - презрительно буркнул Мартен. - К дьяволу фернамбуко! Будь у меня мои мортиры и фальконеты, за месяц с лихвой перекрыл бы все потери. И задал такого жару испанцам, что те подняли бы награду за мою голову вдвое.
      - Я лично не мечтаю ни о чем подобном, - заметил Каротт. Что касается моей головы, мне безразлично, во что её оценят. А вот что касается пушек...
      - Что касается пушек, - гневно прервал его Мартен, - те лежат на дне Пануко и Темесы. И оттуда их не добыть!
      - Разумеется, - согласился Каротт. - Гораздо легче было бы заполучить их, например, в Кампече. Я знаю там одного человека, который ими торгует.
      Мартен насторожился.
      - Где?
      - На северовосток от алакранских рифов. У нас с ним деловые счеты, и сальдо в мою пользу довольно круглое. Так что если хочешь...
      - Hombre! - вскричал Мартен. - Беру тебя в долю, если это устроишь!
      - Только пропорционально моему вкладу, - предостерег Пьер. - Я не приму от тебя ни гроша, ведь ты же спас мне жизнь, но в результате придется как-то на неё зарабатывать...Должен также признаться, что не имею желания возвращаться в Европу жертвой кораблекрушения.
      - Я вовсе не хочу возвращаться, - отрезал Мартен. - Разве что на время; только для того, чтобы в надлежащее время добиться протектората Англии над неким королевством. И если ты мне сейчас поможешь...Вдвоем мы совершим великие дела!
      Он начал с запалом говорить о своих планах, касавшихся Амахи, о деталях, которых не поверял до тех пор никому, даже Инике и её отцу.
      Каротт слушал его молча, со все большим удивлением и интересом. Не прерывал, не усмехался иронично, не пожимал плечами, никак не выказал сомнений в возможности реализации столь фантастичных планов.
      "- Если кто и может совершить такое, так именно Ян,"подумал он о Мартене, а вслух сказал:
      - Это так необычно, так небывало и дерзко, что почти невозможно. Но Кортес, и Веласкес также совершали вещи на первый взгляд невозможные, причем одной жестокостью и насилием. Если тебе удастся...
      - Удастся! - заверил Мартен. - Это вопрос времени. За несколько лет Амаха станет неодолимой. Тогда я поплыву в Англию. Постараюсь убедить королеву. А потом...потом отвоюю огромную территорию к северу от Рио Гранде. Вышвырну испанцев из Матаморос. Построю флот, какой не снился и Филиппу. Организую корсаров. Превращу Мексиканский залив и Карибское море в запретную для испанских кораблей зону. Завладею Мексикой и Антилами. Создам индейскую империю, какой не видел свет!
      "- Ошалел! - подумал Каротт. - Но ему только двадцать пять лет и быть может - два раза по столько впереди; хватит времени для разочарований и сомнений..."
      Двумя днями позднее "Зефир" бросил якорь у берегов одного из бесчисленных островков, рассеянных на мелких водах залива Кампече, а ещё через четыре дня вышел в море, вооруженный новыми орудиями.
      Но теперь, казалось, счастье от Мартена отвернулось.
      Единственной добычей, которую удалось перехватить, был небольшой бриг с жалким грузом.
      Его захватили у западных берегов Кубы, после короткой погони и обстрела, вызвавшего пожар на палубе. Потом две недели они напрасно лавировали между Флоридой и Багамскими островами, поджидая испанские суда, и наконец, обогнув с востока Гаити, вышли в Карибское море.
      Там Мартен углубился в лабиринт Подветренных островов и наконец встретил большой конвой судов, плывших в направлении Панамы.
      Выглядели те весьма многообещающе, но их стерегли несколько крупных кораблей, так что покружив вокруг три дня и три ночи, высматривая отставших, в конце концов Ян решился на рискованную атаку на рассвете.
      Не желая, чтобы грохот выстрелов насторожил мощные каравеллы, каждая из которых несла пушек втрое больше, чем"Зефир", он подкрался поближе под прикрытием острова Аве де Барловенте и ловким маневром притерся борт к борту крупного и неуклюжего судна, несколько отставшего от других. На его ванты с палубы "Зефира" полетели абордажные крючья, после чего Мартен и Томаш Поцеха во главе орды белых, индейцев и негров ворвались на палубу, чтобы взять купца на абордаж.
      Испанская команда, ошеломленная внезапной атакой, защищалась вяло, только нескольким матросам удалось прорваться к вантам и взобраться на марсы, откуда началась стрельба. Мартен знал, что времени у него нет, и скомандовал Пьеру снять их оттуда парой залпов из аркебуз, но тут кому-то из безрассудных вояк пришло в голову поджечь паруса.
      Сухое полотно занялось сразу и пламя взлетело ввысь. Правда, жар согнал стрелков, но огонь немедленно привлек внимание конвоя, а вдобавок стал угрожать парусам и мачтам "Зефира".
      К счастью Каротт вовремя сориентировался, приказал убрать паруса и послал на реи людей с полными ведрами, чтобы помешать пожару перекинуться на собственный борт, тем не менее три ближние каравеллы уже развернулись под ветер и оказались всего в нескольких милях от сцепившихся противников.
      Испанцы наверняка сочли атакованный корабль безвозвратно утраченным, ибо не колеблясь открыли огонь. Первые ядра дали недолет, но Мартен понял, что если немедленно не отступит, то ему конец.
      Он скомандовал отход, но когда дошло до отчаливания от борта уже почти добытого трофея, оказалось, что реи того рухнули из-за перегоревших топенантов и увязли в такелаже обоих кораблей. Это вызвало новую задержку, и когда наконец "Зефир" был освобожден и вновь начал окрыляться парусами, одно из испанских ядер угодило в гротмачту и переломило её между брамреей и верхней марсареей, сорвав или повредив при этом все ванты, штаги и шкоты.
      Мартен не утратил хладнокровия. Пользуясь неосторожностью испанцев, которые были уверены, что он у них в руках, и торопливо приближались, встретил их залпом всего левого борта прямо по парусам.
      Ближняя каравелла оказалась раздета почти догола и развернулась так круто, что шедшей следом тоже пришлось отвернуть, чтобы избежать столкновения. А третья обошла их по дуге, не обратив внимания на то, что тем самым попадает под огонь с другого борта развернувшегося "Зефира".
      И этот промах тут же был использован: семь ядер угодило ей на палубу, вызвав замешательство, которое позволило Мартену перебросить реи и изрядно удалиться. "Зефир", искалеченный утратой верхней части гротмачты, от которой теперь и вовсе не было проку, тем не менее сохранил достаточно хода, чтобы выйти из-под огня испанских пушек. Но его обычная скорость теперь упала минимум на треть и явно не превышала скорости обычной каравеллы, а испанцы явно собирались в погоню.
      Эта отчаянная гонка, начавшаяся на рассвете среди Малых Антильских островов, длилась целые сутки и закончилась только из - за бури, которая разбросала каравеллы и заставила испанских капитанов укрыться под защитой островов Лос Херманос и Бланкилья. "Зефир" же, основательно потрепанный ветром и волнами, добрался до Тестигос и только там бросил якорь на ночь, чтобы хоть немного исправить повреждения.
      Но едва лишь матросы под командой Поцехи и Ворста успели растянуть новые штаги, закрепившие обломок гротмачты настолько, чтобы на него можно было навесить три реи, как с юга показалась новая флотилия испанцев, состоявшая из четырех кораблей, и Мартену вновь пришлось пуститься в бега.
      Судьба словно ополчилась на него. Ян не только не компенсировал потерь в Тампико, но и понес новые, и теперь уже не мог рассчитывать на успех, пока "Зефир" плыл с искалеченной мачтой, лишенный свободы маневра, атакуемый и преследуемый вдалеке от своего безопасного убежища.
      Карибское море кишело испанскими военными кораблями. Казалось, здесь сконцентрировалась вся морская мощь Филиппа II, и исключительно для того, чтобы уничтожить"Зефир". Мартен скрипел зубами, сыпал проклятиями, но сохранил достаточно рассудка, чтобы не нарываться на явное поражение. Он ускользал, лавировал меж островов и рифов, уже решившись на возврат в Амаху, где мог приготовиться к решительному отпору. Но от Пристани беглецов его отделяли почти две тысячи пятьсот морских миль, то есть в лучшем случае больше двух недель плавания.
      В действительности путь оказался гораздо дольше и занял больше месяца. Два островка, отмечавшие вход в лагуну, он увидел только на сто шестьдесят четвертый день с того момента, как потерял их из виду, отправляясь в это злосчастное плавание, которое по его планам должно было продлиться всего несколько недель.
      Увидел он их на спокойном море, при ярком свете дня, вскоре после восхода солнца, которое, казалось, улыбалось ласково и беззаботно. Глубокая тишина лежала над темной полосой берега, а клочья утреннего тумана, подгоняемые легким бризом, расплывались в ласковом теплом воздухе.
      Этот сонный покой успокаивающе подействовал на Мартена, суля отдых ему, команде, кораблю после смертельных схваток с людьми, штормами, ветром, с завистливой, коварной судьбой, которая без малого пять месяцев преследовала "Зефир" и его команду, грозя им гибелью. Тут они были в безопасности. Прямая линия, проведенная через кучку кустов на плоской вершине одного из них и через седло между двумя горбами другого, служила границей, отделявшей безумие остального мира от благословенного покоя Пристани беглецов. Ни один неприятель, ни одна враждебная сила не могли вторгнуться в страну, лежащую среди джунглей за полной опасных мелей лагуной. Глубь страны была открыта лишь для тех, кто знал тайные проходы в коварных водах Амахи.
      Мартен сам стал к штурвалу, проводя "Зефир" в бухту. Его несколько удивило, что ни одна пирога не вышла к ним навстречу. Не заметил он и ни одной рыбацкой лодки, а из-за темных мангровых зарослей, затянувших берег, не долетало ни звука, никаких признаков жизни. В мертвой тишине, повисшей над спокойным морем под сияющим небом с застывшими облаками, раздались громкие команды, босые ноги затопали по доскам палубы, заскрипели блоки, с шумом опали косые паруса, реи развернулись и стали вдоль корпуса.
      Корабль двигался по зеркальной воде, медленно теряя ход, пока из клюза не выскользнул якорь и грохот якорной цепи не разорвал тишину, которая содрогнулась, лопнула и вновь повисла над лагуной.
      Но и это громкая весть о возвращении "Зефира" не вызвала никакого отклика на берегу. Темная чаща леса не дрогнула, не донеслось ни звука, не забубнили свои таинственные сигналы индейские барабаны, гладкой поверхности воды не разрезали морщины от плывущих лодок. Суша - таинственная, глухая и слепая - не заговорила, не очнулась, словно на неё легла печать молчания.
      "- Странно," - подумал Мартен, чувствуя, как его охватывает беспокойство.
      Он велел спустить ялик и, стоя на корме, направил его к причалу, укрытому среди гигантских мангровых кореньев.
      Ялик ткнулся в пристань, Ян тут же выпрыгнул на почерневшие бревна и торопливо зашагал вперед под зеленым покровом ветвей, листьев и лиан, но на другом его конце вдруг стал, как вкопанный. В десяти шагах перед ним, поперек тропинки, ведущей к форту, сооруженному Броером Ворстом, лежали разложившиеся останки какого-то негра. Ужасная вонь стояла вокруг, рой огромных синих мух гудел над трупом.
      Холодный пот покрыл лоб Мартена.
      Что тут произошло?
      Задержав дыхание, он шагнул вперед, перешагнул останки и побежал, подгоняемый худшими предчувствиями. Вскоре ему пришлось остановиться: глубокие рытвины от пушечных ядер и сваленные огнем деревья преграждали дорогу. Миновав их, продрался через чащу и по изрытому валу шанца взобрался наверх.
      Обломки высокого палисада торчали вокруг разрушенных укреплений, разбитые орудия лежали, погребенные землей, из которой уже пробилась буйная растительность. Трупы чернокожих пушкарей, изъеденные крысами и муравьями, валялись вокруг, белея высохшими ребрами и черепами.
      Внезапное хлопание крыльев обратило его внимание. Посреди остывших пепелищ поселка, лежавших неподалеку от форта, взвились несколько стервятников с черно-белыми крыльями и красными шеями. Ян взглянул туда. Посреди площади, которую когда-то с трех сторон окружали деревянные дома, торчали три столба, врытых в землю, и с них свисали три скелета. Лохмотья, представлявшие остатки европейской одежды, указывали, что это были белые моряки, которых Мартен оставил в помощь Хагстоуну. Те явно погибли здесь после жестоких пыток. Но кто убил их? Как это случилось?
      Мартен миновал место казни и пошел дальше. Тропинка, уже заросшая молодыми побегами и кустами, едва заметная в чаще, привела его на берег ниже пристани, где когда-то стояли хижины индейских рыбаков. От тех не осталось даже следа: обугленные стены рассыпались, а пепел смыли дожди. Высокая трава, папоротники и вьюнки наступали со всех сторон и вновь захватили почву, отнятую у них людьми. Ни единой пироги не было видно у берега. Остались только рваные, изодранные сети, разметанные ветром и занесенные в чащу.
      Мартен вернулся. Холодный обруч ужаса, сдавивший его сердце и мозг, казалось, ослабел. Мозг теперь лихорадочно работал, мысли летели наперегонки.
      Судя по следам ядер и по направлении, в котором рухнули поверженные деревья, нападение произошло со стороны моря. И совершить его могли только испанцы. Наверно, захватили местных рыбаков и пытками добились от них сведений о расположении укреплений над лагуной. Значит что-то прослышали про убежище "Зефира". Слухи о Пристани беглецов давно кружили по Мексиканскому заливу, индейцы и негры, бежавшие с испанских плантаций, находили дорогу в Амаху; почему же не могли найти её испанцы?
      Вошли ли их корабли в лагуну?
      Мартен в этом сомневался, хотя, конечно, под руководством людей, хорошо знающих расположение мелей, можно было попытаться провести тяжелые каравеллы даже вверх по реке. Так или иначе, после артиллерийского обстрела нападавшие наверняка высадили сильный десант, который расправился с оставшимися в живых защитниками форта и перебил или захватил местных жителей, если тем не удалось сбежать вглубь джунглей.
      А Хагстоун? Был он тут или в Нагуа? Погиб или ещё жив?
      Задав себе этот вопрос, Мартен задумался. Он не заметил тел других белых кроме трех несчастных у столбов посреди площади. Притерпевшись к ужасному зрелищу и удушающему зловонию, Ян решился взглянуть на жертвы вблизи. Их тела, или точнее кости и иссохшие сухожилия, ещё удерживавшие оголенные кости в суставах, были неузнаваемы. Лишь на черепах сохранились остатки черных волос, а у Хагстоуна волосы были каштановыми.
      "- Это ничего не доказывает, - подумал Мартен. - Его могли забрать с собой. Могли заставить показать дорогу в Нагуа."
      Мысль эта жгла его огнем. Ян не хотел, не мог поверить в столь ужасную возможность. Это было бы хуже всего, слишком непереносимо и жестоко...
      "- Нет, Хагстоун не трус, - продолжил он мысль, - если даже каким-то образом его захватили живым, он должен был знать, что никакой ценой не избежал бы судьбы тех, кого замучили здесь насмерть. Скорее завел бы их корабли на мель, чем провел туда. Закупорил бы реку - это ясно! Ему нечего было терять!"
      Эти рассуждения несколько его успокоили, но всех опасений не развеяли.
      "- Нужно попасть туда как можно скорее," - подумал он.
      Уже собрался возвращаться, когда его внимание привлекла небольшая дощечка, криво прибитая над головой скелета, свисавшего на среднем столбе. Там была какая-то надпись, хотя дожди её почти смыли. Мартен сорвал её и попытался прочитать поблекшие письмена. Напрасно; только в правом углу внизу осталось несколько не совсем стертых литер.
      "- ...анта...рия, - с трудом расшифровал он. - ...ско де...мирес."
      - Бласко де Рамирес, - вскричал он. - Значит он сюда все-таки добрался!..
      ГЛАВА XYIII
      - Напали на нас ночью, - рассказывал Уильям Хагстоун, сидевший напротив Мартена и Каротта в капитанской каюте "Зефира". - Это было так внезапно и неожиданно, что разбудил меня только грохот первого выстрела. Накануне я приплыл из Нагуа, оставив там только младшего боцмана Уэбстера, и ночевал в форте, где все застал в наилучшем порядке. Спал крепко, но даже если бы бодрствовал, это никак не могло повлиять на ход событий. У Рамиреса было шесть каравелл и три-четыре сотни орудий разного калибра, а у меня только четыре пушки и восемь мортир. Попробуй он войти в лагуну и оттуда открыть огонь, потерял бы не меньше половины кораблей, поскольку те пришлось на буксире у шлюпок проводить по узкому извилистому фарватеру, а тот у нас был пристрелян на всех учениях. Но он туда даже не сунулся. Насколько я мог понять по направлению огня, стал на якоре напротив тех двух островков, что указывают проход в залив, и первым же залпом снес главный шанец вместе с двумя тяжелыми орудиями. Потом на форт обрушился такой ад, словно произошло землетрясение. Нет, описать я не сумею...Вы сами видели.
      Хагстоун перевел взгляд на Мартена, который уставился в пространство, казалось, ничего не видя и не слыша.
      - Я даже не успел развернуть орудия в сторону моря, как их уже разбило, - продолжал Хагстоун. - Да все равно это ничего бы не дало, ведь я не видел цели и не знал толком их расположения. Обстрел продолжался с четверть часа, но уже после третьего залпа у меня уцелело не больше трех десятков людей. Паркинс и Ройд были ранены; с помощью Боуэна мне удалось отправить их в селение. Там я собрал всех уцелевших в надежде, что испанцы удовлетворятся уничтожением форта и уплывут. Но они не уплыли. Высадили десанты: один - со стороны моря, другой - на берегу лагуны. Взяли нас в кольцо, и на каждого из моих людей пришелся с десяток солдат.
      Мы оборонялись в домах, которые по очереди поджигали, потом в руинах форта. Оттуда я отправил Боуэна с двумя неграми в рыбацкое селение. Они должны были прокрасться через лес, схватить первую попавшуюся пирогу и плыть в Нагуа с известиями для Квиче. Но не вышло: испанцы взяли их живьем. Я уже боялся, что и нас ждет то же, поскольку кончились заряды, и потому решил пробиться к причалу, где стояли несколько лодок, и либо погибнуть, либо уйти вверх по реке. В атаку я пошел во главе полутора десятков людей, - всего столько осталось способных ещё вести бой. Но до причала нас добралось только четверо. Прыгнули в единственную лодку, которая ещё осталась неповрежденной, и сумели уйти.
      Я был ранен в бедро, но пуля не задела кость, так что после перевязки терпеть было можно. В Нагуа мы приплыли вечером. Тут уже все знали, что произошло. Индейские барабаны непрерывно гремели в глубине лесов вдоль реки, толстый черт Уатолок отвечал им раз за разом из своего курятника и как мне кажется - уговаривал Мудреца оставить столицу. На месте Квиче я велел бы его повесить. Черт его знает, не был ли он в сговоре с Рамиресом.
      Я не допускал, чтобы испанцы отважились буксировать свои корабли вверх по Амахе. Откуда они могли знать о существовании Нагуа? Даже вырви эти ведения от Боуэна, в чем я сомневаюсь, кто, дьявол его забери, мог бы показать им нужную дорогу? Для меня до сих пор это неразрешимая загадка. Но именно так все и случилось: барабаны предупредили нас, что четыре каравеллы спустили шлюпки и плывут к нам.