Виннету (№1) - Виннету

Сэм Хокенс повесил винтовку около окна и хотел сделать то же самое со своей шляпой. Вот он ее снял, и о Боже! В шляпе осталась вся его шевелюра. Вид совершенно голой багровой головы мог повергнуть в ужас кого угодно. Хозяйка дома вскрикнула, дети завизжали, а он, желая успокоить присутствующих, произнес речь:

— Не пугайтесь, дамы и господа, ничего страшного! У меня, как и у всякого порядочного человека, были на голове собственные волосы. И я всю жизнь прожил с ними. Но вот однажды целая дюжина индейцев напала на меня и содрала волосы вместе с кожей. Дьявольски неприятное ощущение, скажу я вам, но все обошлось благополучно. Хи-хи-хи! Потом я отправился в Текаму и купил себе новый скальп, чтоб мне лопнуть!

Это называется парик, он обошелся мне в целую связку бобровых шкурок. Ну, да я не жалею, новый скальп гораздо практичнее, особенно летом, в любую минуту можно снять, когда жарко. Хи-хи-хи!

Хокенс повесил шляпу на дуло винтовки, надел парик, а кожаную охотничью куртку снял и перебросил через спинку стула. На куртке пестрели многочисленные заплатки, причем они накладывались одна на другую, что придавало куртке невероятную твердость и толщину — ее не смогли бы взять даже острые стрелы индейцев! Под курткой на Хокенсе оказалась кожаная жилетка. За поясом торчали нож и два пистолета.

Теперь худоба тощих кривых ног знаменитого следопыта стала еще заметнее.

Вернувшись к столу, он спросил, хитро взглянув сначала на меня, потом на хозяйку дома:

— Может быть, до того как приступить к ужину, миледи скажет этому юноше, что происходит, чтоб мне лопнуть!

Хозяйка кивнула головой и, обратившись ко мне, указала на молодого гостя:

— Сэр, позвольте вам представить вашего преемника и нашего нового учителя, мистера Блэка.

Я был ошарашен:

— Моего… преемника?

— Надо же было позаботиться о новом учителе для детей, ведь сегодня мы прощаемся с вами.

— Прощаетесь… со мной? Да что же, в самом деле, здесь происходит?

— Хотя вся наша семья полюбила вас, — продолжила хозяйка, — мы не хотим мешать вашему счастью. Нам очень грустно расставаться с вами, но что поделаешь? Счастливого пути, и храни вас Бог!

Ничего не понимая, я лишь бормотал:

— Какой путь? Куда я должен ехать?

Сэм Хокенс хлопнул меня по плечу и усмехнулся:

— Со мной, на Дикий Запад. Куда же еще? Вы прекрасно выдержали экзамен, хи-хи-хи! Вся экспедиция уже в пути. Меня, Дика Стоуна и Билла Паркера взяли проводниками в группу геодезистов на строительство железной дороги вдоль реки Канейдиан до Нью-Мексико. Не собираетесь же вы, в самом деле, остаться гринхорном до конца своих дней!

Тут словно пелена спала со моих глаз. Так, значит, все было заранее подстроено! Меня ждала работа геодезиста на строительстве одной из крупнейших дорог! Мой дорогой старый Генри все объяснил мне:

— Я к вам очень привязался, и вы знаете почему. Но роль домашнего учителя — не дело для настоящего мужчины, которым можно стать лишь на Диком Западе. Поэтому я обратился в «Атлантик Пасифик Компани», но до этого проверил ваши знания в геодезии. Вы с честью прошли все испытания, и вот контракт на работу в геодезической экспедиции.

С этими словами он протянул мне документ, где была проставлена такая сумма вознаграждения, что я не поверил своим глазам. А старик Генри продолжал:

— Ехать надо на лошадях, значит, нужен хороший конь. Вот я и подумал, а не купить ли того жеребца, которого вы так ловко объездили? Взял и купил. Дальше. Без оружия в прерии делать нечего, поэтому возьмите с собой флинт. Мне он уже вряд ли понадобится, к тому же вы так метко из него стреляете. Что скажете, сэр?

Все это время я стоял, не в силах вымолвить и слова, а когда снова обрел дар речи, горячо поблагодарил Генри и стал отказываться от столь дорогих подарков. Как вы догадываетесь, безрезультатно. Эти благородные люди от чистого сердца желали мне добра, и не принять помощи означало их обидеть. Чтобы положить конец дальнейшим пререканиям на эту тему, хозяйка села за стол, приглашая последовать ее примеру.

После ужина мне все подробно разъяснили: принято решение построить железную дорогу, которая протянется от Сент-Луиса через индейские территории3, штаты Нью-Мексико, Аризону и Калифорнию до самого побережья Тихого океана. Столь длинную трассу необходимо изучить и, поделив на участки, произвести съемку местности. Сектор, доставшийся мне и трем другим геодезистам во главе со старшим инженером, находится между истоками рек Пекос и Канейдиан. Трое опытных проводников — Сэм Хокенс, Дик Стоун и Билл Паркер — должны сопровождать нас до места, где мы перейдем под охрану смелых и опытных вестменов. Кроме того, мы можем рассчитывать на помощь всех военных частей близлежащих фортов.

Желая сделать мне приятный сюрприз, они сказали об этом только сегодня. Поздновато, на мой взгляд. Впрочем, как оказалось, все необходимое для столь долгого путешествия было уже подготовлено. Мне оставалось лишь познакомиться с новыми друзьями, ожидавшими меня в доме старшего инженера.

Назавтра, попрощавшись с моими хозяевами, я зашел к Генри и снова принялся благодарить его, но он стиснул мне руку и не дал докончить:

— О чем говорить, сэр?! Я отправляю вас в путешествие всего лишь для того, чтобы мой «старый флинт» мог еще на что-нибудь сгодиться. Когда вернетесь, найдите меня и расскажите о своих приключениях и о том, чему вы научились. Вот тогда и увидим, что получилось из гринхорна, подобного которому не найти на всем белом свете, хотя вы и не хотите признаться в этом.

И он подтолкнул меня к двери. Уходя, я обернулся и увидел слезы на его глазах.

Глава II. КЛЕКИ-ПЕТРА

Великолепная североамериканская осень подходила к концу. Мы трудились уже три месяца, а работы еще было невпроворот, в то время как остальные сектора давно с ней покончили. Причиной тому были два обстоятельства — объективное и субъективное.

Первое из них — сложный рельеф местности, съемку которой мы проводили. Линия железной дороги должна была пройти вдоль русла Канейдиана, и направление было нам указано лишь до истоков этой реки. Дальше, от Нью-Мексико, нам следовало самим проложить наиболее удобный путь через долины и каньоны.

Очень много времени отнимали постоянные разведывательные выезды, а также изматывающие предварительные измерения. Без них мы не могли приступить к основной работе. Кроме того, нашу жизнь осложняли индейцы. Племена кайова, команчей и апачей возражали против строительства железной дороги на территориях, которые они считали своей собственностью. Нам приходилось постоянно остерегаться нападения этих племен и быть начеку, отчего наша работа затягивалась. Из-за индейцев мы боялись охотиться, иначе они выследили бы нас. Все необходимое закупалось в Санта-Фе и доставлялось в фургонах, запряженных волами. К сожалению, доставка продуктов без конца опаздывала, и мы из-за отсутствия провизии и других необходимых вещей частенько простаивали.

Субъективным обстоятельством, препятствующим работе, явились взаимоотношения в нашей геодезической группе.

Не могу не сказать, что старший инженер и другие геодезисты в Сент-Луисе отнеслись ко мне очень доброжелательно, и казалось, мы сработаемся. Однако вскоре меня ждало горькое разочарование. Мои коллеги, настоящие янки, видели во мне лишь гринхорна. Я старался работать на совесть, они же думали только о деньгах, а к своим обязанностям относились спустя рукава. Естественно, я стал для них помехой, и вскоре от прежней доброжелательности не осталось и следа. К тому же я обнаружил, что они не так уж много знают. Пользуясь тем, что я впервые в экспедиции, они взвалили на меня самую трудную работу, а сами болтались без дела и пользовались любой возможностью развлечься. Я ничего не имел против работы, она позволяла мне получить новые знания и опыт.

Из всей компании наиболее образованным был старший инженер Бэнкрофт, но, как оказалось, он любил выпить. В Санта-Фе на наши фургоны погрузили несколько бочонков бренди, и с тех пор начальник экспедиции интересовался больше их содержимым, чем измерительными приборами. Нередко он по полдня валялся пьяным где-нибудь в кустах. К сожалению, за бренди должны были платить все, включая и меня, так что трое геодезистов — Риггс, Мэрси и Виллер, дабы деньги не пропадали даром, пили с Бэнкрофтом за компанию. Понятно, что и эти джентльмены не всегда были в наилучшей форме. Какая уж тут работа? Поскольку я спиртного в рот не брал, то выходило, что в основном работал я один, в то время как они пьянствовали или отсыпались. Более сносно, чем другие, ко мне относился Виллер, ибо у него хватало ума понять, что я один отдувался за всех них.

Немногим лучше были и остальные члены нашей группы. Нам выделили для охраны и помощи двенадцать вестменов. Они ждали нас уже на месте работ. Поначалу я относился к ним с огромным уважением, однако позже убедился, что имею дело с людьми весьма безнравственными.

К счастью, в течение трех месяцев не произошло ничего такого, что заставило бы меня искать у них защиты, а что до помощи, то тут можно смело сказать: здесь как на подбор собралась компания самых отъявленных бездельников во всех Соединенных Штатах. Поэтому с дисциплиной у нас было из рук вон плохо.

Бэнкрофт, комендант лагеря и старший по должности, изображал из себя большого начальника, но его никто не слушал. Над ним открыто смеялись, он в ответ сыпал ужасными проклятиями, но все кончалось бренди, которым он вознаграждал себя за труды. Риггс, Мэрси и Виллер ни в чем ему не уступали и пили с ним наперегонки. Вот так и получилось, что я работал за всю группу, и при этом мне еще приходилось считаться с их честолюбием, ведь подчиняться столь молодому и неопытному человеку, как я, для них было оскорбительным. Будь я поглупее и говори с ними в приказном тоне, нарвался бы лишь на насмешки, но я вел себя осторожно, как умная жена, которая так умеет управлять упрямым мужем, что он об этом и не догадывается. Эти необузданные, грубые люди, обзывая меня гринхорном, тем не менее подчинялись мне и при этом были убеждены, что действуют исключительно по собственной воле.

Неоценимую помощь мне оказывали Сэм Хокенс и два его товарища, Дик Стоун и Билл Паркер. Это были в высшей степени порядочные люди, а главное, опытные, умные и смелые следопыты-разведчики, слава о которых недаром простиралась так далеко. Они больше держались меня и сторонились других, однако с оглядкой, стараясь не задевать остальных.

Конечно, главной моей опорой был Сэм Хокенс. Несмотря на свою чудаковатость, он пользовался всеобщим уважением в группе, хотя его и недолюбливали. Сэм всегда приходил мне на помощь, делая это в своей полусерьезной-полунасмешливой манере.

Постепенно между нами установились отношения, которые напоминали отношения опекуна с подопечным. Хокенс взял меня под защиту, не спрашивая моего на то согласия.

Для меня, новичка, он, опытный вестмен, был непогрешимым образцом, а его поступки — единственно верными. Пользуясь любым случаем, он преподносил мне теоретические и практические уроки того, что должен знать и уметь каждый, отправляясь на Дикий Запад.

Сегодня, не погрешив против истины, я должен признать: высшими премудростями этой науки я овладел значительно позже, в общении с Виннету, с Сэмом же научился азам, без которых уроки высшей школы пропали бы даром.

Сэм собственноручно сплел лассо и к тому же сам со своей лошадью добровольно стал объектом для моих упражнений. Когда петля, брошенная мной, намертво обвивала цель (а потом это получалось уже при каждом броске лассо), он искренне радовался и, удовлетворенный, с трудом освобождаясь от петли, поучительно замечал:

— Великолепно! Прекрасно, мой юный друг! Надеюсь, однако, что моя похвала не вскружит вам голову, ведь учитель время от времени вынужден хвалить даже самого глупого ученика, если хочет, чтобы тот добился успехов. Скольких воспитал я на своем веку, и все они учились прилежней и были куда понятливей вас. Если так дело пойдет и дальше, то лет эдак через шесть-семь уже никто не осмелится назвать вас гринхорном. Но не падайте духом, ведь и дураку случается добиваться таких же успехов, что и умному, а иногда и перещеголять его, чтоб мне лопнуть!

Все это он говорил очень внушительно — в педагогических целях, а я делал вид, будто всерьез воспринимаю его слова, хотя в глубине души знал — он вовсе так не думает. Полезней всего для меня были практические советы Сэма и обучение навыкам, без которых не выжить в прерии. Если бы не Хокенс, вряд ли я нашел бы время для упражнений с лассо, ведь работа поглощала меня целиком. Впрочем, мы держали наши уроки в тайне от всех, выбирая место подальше от лагеря, чтобы никто не мог нас видеть. Этого требовал Сэм Хокенс, а когда я однажды спросил его — почему, он ответил:

— Да все из-за вас, сэр! Вы так неловки и неумелы, что я умер бы со стыда, если бы нас увидели эти типы. Теперь понятно почему? Хи-хи-хи! Примите это к сведению!

Вот так получилось, что навыками вестмена я овладел втайне, и никому из нашего окружения и в голову не могло прийти в случае опасности рассчитывать на мою физическую силу или умение владеть оружием и лассо.

Несмотря на все перечисленные сложности, работа все-таки продвигалась, и наконец ее осталось примерно на неделю. За это время, по нашим расчетам, мы должны были выйти к границе соседнего сектора. Об этом следовало известить соседей, послав гонца, что мы обычно и делали, когда возникала необходимость связаться с ними. Бэнкрофт заявил, что поедет сам под охраной одного из наших вестменов.

В воскресенье, с утра пораньше, Бэнкрофт собрался в путь. Перед этим, отправляясь в дальнюю дорогу, следовало обязательно выпить на посошок. Само собой разумеется, в выпивке приняла участие вся братия. Не пригласили только меня, а Сэм Хокенс, Дик Стоун и Билл Паркер от приглашения отказались. Как я и ожидал, попойка затянулась и закончилась только тогда, когда Бэнкрофт уже лыка не вязал. Остальные не отставали от него и тоже были крепко пьяны. О поездке не могло быть и речи. Захмелевшая компания, как обычно, забралась в кусты, чтобы проспаться.

Что было делать? Теперь пьянчуг не добудишься до полудня, а гонца выслать необходимо. Получалось, что ехать, кроме меня, некому. На поездку уйдет по меньшей мере дня четыре, значит, работа снова встанет, никто палец о палец не ударит. Пока я обдумывал все это, собираясь посоветоваться с Сэмом, он вдруг указал рукой на запад:

— Сэр, вам не придется ехать, можно все передать через вон тех двоих, которые едут сюда.

Посмотрев в указанном Сэмом направлении, я увидел двух всадников. Это были белые. В одном я узнал старого проводника, который уже не раз приезжал с известиями из соседнего сектора, а рядом с ним ехал незнакомый мне молодой мужчина, одетый иначе, чем принято на Диком Западе. Всадники приблизились к нам, и незнакомец спросил мое имя. Как только я назвал себя, он дружелюбно посмотрел на меня:

— Так вы и есть тот молодой человек, который делает здесь всю работу, в то время как остальные бездельничают? Вам наверняка известна моя фамилия, я — Уайт.

Это был начальник соседнего, западного, сектора, по отзывам — человек весьма энергичный. Именно к нему мы и собирались отправить гонца.

Его приезд был вызван, без сомнения, какой-то веской причиной. Он спешился, пожал мне руку и осмотрелся. Увидев спящих в зарослях гуляк и рядом с ними бочонок из-под бренди, он с пониманием и укоризной покачал головой.

— Пьяные?

Я кивнул.

— Все?

— Да. Мистер Бэнкрофт собрался ехать к вам, вот и выпили на посошок. Сейчас разбужу его.

— Погодите! — прервал он. — Я хотел бы поговорить с вами без свидетелей. Отойдем в сторону и не будем пока будить их. Кто эти трое, что стояли с вами, когда мы подъехали?

— Это Сэм Хокенс, Дик Стоун и Билл Паркер, наши проводники, люди, вполне заслуживающие доверия.

— Ах, Хокенс, этот чудак. Он честный малый, я слышал о нем. Пусть все трое пойдут с нами.

Я выполнил его просьбу и поинтересовался:

— Вы здесь по собственной инициативе, мистер Уайт, или произошло что-то серьезное?

— Отнюдь. Хотелось только убедиться, все ли здесь в порядке, и заодно поговорить с вами. На нашем секторе мы уже все закончили, а тут, как я вижу, работы еще непочатый край.

— Виной тому сложный рельеф. Я собираюсь…

— Знаю, знаю! — прервал он меня. — Мне все известно. Если бы не вы, Бэнкрофт все еще топтался бы в самом начале сектора.

— Ну, не совсем так, мистер Уайт. Уж не знаю, кто ввел вас в заблуждение, будто я один работаю, так что из чувства справедливости…

— Спокойно, сэр, спокойно. Посыльные регулярно ходили от нас к вам и обратно, так что мне известно истинное положение дел. Очень благородно с вашей стороны, что вы вступаетесь за этих пьянчуг и лодырей, но мне хотелось бы знать правду. Раз уж вы скромничаете, придется расспросить Сэма Хокенса.

Мы направились к палатке. Уайт, усевшись перед ней на траву, жестом предложил нам сделать то же самое, и принялся расспрашивать Сэма Хокенса, Стоуна и Паркера, которые без обиняков выложили ему всю правду. Все мои попытки вступиться за товарищей Уайт моментально пресекал, советуя не тратить напрасно слов.

Узнав все, что требовалось, Уайт попросил показать наши чертежи и мой дневник наблюдений. Я мог бы не выполнить его просьбу, но мне не хотелось обижать хорошего человека, к тому же я чувствовал, что он расположен ко мне.

Уайт очень внимательно просмотрел материалы и поинтересовался, не я ли автор чертежей. Я не стал отпираться, так как действительно ни один из нашей веселой компании не сделал на них ни одной черточки, не вписал ни одной буквы.

— Из дневника не понять, сколько работы выполнил каждый в отдельности. Пожалуй, вы слишком далеко зашли в своем достойном похвалы чувстве товарищества, — сказал Уайт.

Посмеиваясь, Сэм посоветовал:

— Загляните к нему в карман, мистер Уайт. Возможно, там найдется нечто жестяное, такое, знаете, в чем бывают сардины. Сардин, правда, давно нет, но зато есть кое-что бумажное. По-видимому, личный дневник, если не ошибаюсь. Там-то уж наверняка все описано иначе, нежели в официальном отчете, где он пытается покрыть нерадивых товарищей.

Хокенс знал, что я веду записи для себя и держу их в жестянке из-под сардин. Мне стало досадно, что он выдал мою тайну. Уайт попросил показать мои личные записи. Что ж мне оставалось делать? Да и заслужили ли мои коллеги, чтобы я покрывал их, один надрываясь на работе, в то время как они лишь пьянствовали да посмеивались надо мной?

Мстить я не собирался, но и Уайту не хотелось противоречить. Я отдал дневник с непременным условием, что он никому не расскажет о его содержании. Закончив чтение, Уайт вернул мне его со словами:

— В принципе, я должен взять эти записки с собой и передать начальству. Ваши коллеги — негодяи, не стоящие ломаного гроша, а вам надо оплатить работу за троих. Впрочем, это дело ваше, но советую припрятать получше этот дневник, он наверняка еще пригодится. А теперь давайте разбудим этих славных джентльменов.

Поднятый им шум разбудил «джентльменов», и они выползли из зарослей, всклокоченные, с опухшими лицами. Бэнкрофт со злости, что его разбудили, принялся было браниться, но притих, узнав, что приехал мистер Уайт. Старший инженер, по своему обыкновению, для начала предложил выпить, что с его стороны было весьма опрометчиво. Пользуясь случаем, Уайт прочел ему такую проповедь, которой тот отродясь не слыхал. Некоторое время Бэнкрофт озадаченно молчал, потом вдруг подскочил к Уайту и, схватив его за плечо, закричал:

— Сэр, кто вы такой?

— Я — Уайт, старший инженер соседнего сектора.

— И кто-нибудь там командует вами?

— Думаю, что нет.

— То-то, а я — Бэнкрофт, старший инженер этого сектора, и никто не вправе тут командовать мною, а уж тем более вы, мистер Уайт!

— Ну что ж, — спокойно возразил мистер Уайт, — мы равны, и никто из нас не вправе приказывать другому, но мой долг — указать на ошибки и недостойное поведение, если они наносят вред общему делу. Вы ищете смысл жизни на дне бочки с бренди, да и ваши подчиненные, все шестнадцать человек, лежали мертвецки пьяные, когда я приехал сюда два часа назад.

— Два часа назад? Вы уже столько времени здесь находитесь?

— Разумеется. Я успел уже посмотреть чертежи и узнать, кто их делал. Вы тут жили как в раю, а всю работу взвалили на одного человека, к тому же самого молодого из вас.

Услышав такое, Бэнкрофт прошипел мне:

— Успели настроить его против нас? Не отпирайтесь. подлый обманщик и предатель!

— Ошибаетесь, — возразил мистер Уайт, — ваш молодой коллега поступил как настоящий джентльмен: говорил о вас только хорошее и всячески пытался выгородить. Так что советую извиниться перед ним.

Бэнкрофт издевательски захохотал:

— Извиниться перед ним? Да ни за что на свете! Гринхорн не в состоянии отличить треугольник от квадрата, а воображает себя геодезистом! Из-за него-то мы и не успели в срок сделать работу, ведь он только все путает и портит чертежи, а теперь еще, вместо того чтобы чистосердечно признаться в этом, воспользовался случаем и наговорил на нас…

Закончить он не успел. Многие месяцы я терпеливо сносил насмешки и издевательства этих людей, но тут мое терпение лопнуло. Схватив Бэнкрофта за плечо, я так сильно сжал его, что тот вскрикнул от боли.

— Мистер Бэнкрофт, вы выпили слишком много и не успели еще проспаться. Вы пьяны, поэтому будем считать, что я не слышал ваших оскорблений в мой адрес, — произнес я.

— Я — пьян? Да вы с ума сошли! — завопил он.

— Да, вы пьяны и не отдаете отчета в том, что говорите, не то за умышленное оскорбление я бы просто ударил вас, как последнего негодяя. Ясно? Так вы пьяны или нет?

Я не отпускал Бэнкрофта. Он не был трусом', да и силой его бог не обделил, но выражение моего лица, видимо, напугало его. Признаться, что он пьян, Бэнкрофту не хотелось, но и возразить не хватало мужества. Он попытался найти выход из неловкого положения, обратившись к начальнику наших вестменов; — Мистер Рэттлер, неужели вы позволите, чтобы этот человек поднял на меня руку? Ведь вы тут для того, чтобы охранять нас!

Рэттлер, мощного сложения вульгарный тип и постоянный собутыльник Бэнкрофта, не выносил меня и с удовольствием воспользовался случаем, чтобы свести ее мной счеты.

— Нет, этого я не могу позволить, мистер Бэнкрофт. Сопляк не износил еще своих первых чулочков, а уже осмеливается угрожать взрослым мужчинам, да еще в присутствии посторонних? Не смей поднимать руку на мистера Бэнкрофта, гринхорн! — он схватил меня за плечо, точь-в-точь как я Бэнкрофта.

Хорошо, что это сделал именно он — более достойный по силе противник, чем старший инженер. Если я проучу его, это придаст мне больше веса, чем победа над Бэнкрофтом. Я вырвал руку и с вызовом переспросил:

— Это я-то гринхорн? Сейчас же возьмите свои слова назад, мистер Рэттлер, иначе я разделаю вас под орех!

— Что? — засмеялся тот. — Этот гринхорн воображает…

Он не докончил: я ударил его кулаком в висок, и он тяжело, как подкошенный, рухнул на землю.

Все ошарашенно молчали, затем один из приятелей Рэттлера в ярости проревел:

— Ко всем чертям! Мы что же, спокойно будем смотреть, как гринхорн бьет нашего начальника? А ну-ка всыплем ему по первое число! — И он кинулся было на меня, но я выхватил из-за пояса оба револьвера и угрожающе произнес:

— Ну, кто смелый? Подходи!

Это охладило пыл банды Рэттлера. Они нерешительно поглядывали друг на друга, а я продолжал:

— Слушайте, вы! Кто приблизится ко мне хотя бы на шаг, получит пулю в лоб! Гринхорн я или нет, но справляюсь с дюжиной таких вестменов, как вы!

Тут рядом со мной встал Сэм Хокенс и сказал:

— Учтите, этот юноша под моей защитой. Я продырявлю голову любому, кто хоть пальцем тронет его. Прошу зарубить это себе на носу. Я не шучу. Хи-хи-хи!

Дик Стоун и Билл Паркер встали рядом с нами, и это произвело должное впечатление на противников. Они отступили и, бормоча себе под нос проклятия, занялись лежавшим на земле Рэттлером, пытаясь привести его в чувство. Бэнкрофт благоразумно скрылся в палатке.

Уайт смотрел на меня широко раскрытыми от удивления глазами. Покачав головой, он сказал:

— Однако, сэр, не хотел бы я попасться вам под горячую руку. Одним ударом вы уложили на землю такого громилу. Надо же так точно ударить. Ну и разящая же у вас рука! Никогда ничего подобного не видел.

Сэм Хокенс весело хохотнул:

— Шеттерхэнд!4 Хи-хи-хи! Такое воинственное прозвище у гринхорна! Прямо совсем как Файерхэнд5, а ведь этого имени удостоен опытнейший вестмен. Дик! Билл! Как вам нравится прозвище Шеттерхэнд?

Что они ответили — не знаю, так как Уайт, взяв меня за руку, отвел в сторону и сказал:

— Вы мне очень нравитесь, сэр. Может, перейдете ко мне?

— Хотел бы, но не могу.

— Почему?

— Мой долг — закончить работу здесь.

— Я беру это на себя.

— Вы меня не поняли. Я перестану себя уважать, если брошу работу, не завершив ее.

— Но ведь Бэнкрофт может ее закончить с теми тремя.

— Сомнительно, да и когда это будет?

— Подумайте, ведь вам небезопасно здесь оставаться.

— Почему?

— Вы еще спрашиваете? Неужели вы еще не поняли, что теперь эти люди — ваши лютые враги?

— Может быть, и так, но я не боюсь. И потом, своим поступком я завоевал их уважение. Теперь вряд ли кто-нибудь отважится полезть ко мне. Кроме того, за меня стоят горой Хокенс, Стоун и Паркер.

— Дело ваше. Вольному — воля. А мне бы вы очень пригодились. Но хоть проводить меня вы не откажетесь?

— Когда?

— Сейчас.

— Вы уже уезжаете, мистер Уайт?

— Разумеется, долго гостить здесь — сомнительное удовольствие.

— Но хоть перекусите перед дорогой.

— Это лишнее. У меня в переметных сумах есть все необходимое.

— Вы не проститесь с Бэнкрофтом?

— Нет.

— Но вы же приехали поговорить с ним о делах?

— О делах я поговорил с вами, ведь в них вы разбираетесь лучше его. И еще я хотел предупредить вас, что индейцы где-то рядом.

— Вы их видели?

— Нет, но их следы попадаются все чаще. В это время года кочуют на юг стада мустангов и бизонов, и краснокожие покидают свои стоянки, чтобы охотиться на них. Кайова можно не опасаться, с ними есть договоренность о строительстве железной дороги, а вот команчи и апачи не знают о нашем договоре, и лучше не попадаться им на глаза. Мы в своем секторе работы закончили и покидаем эти края, так что бояться нам уже нечего, а вот вам следует поостеречься и поспешить. Здесь становится весьма опасно… А теперь седлайте коня и спросите, не хочет ли Сэм Хокенс составить нам компанию.

Сэм, конечно, хотел. Я отправился в палатку Бэнкрофта и сообщил, что сегодня работать не буду, а вместе с Хокенсом еду провожать Уайта. В ответ услышал:

— Катитесь ко всем чертям! Может, шеи себе свернете!

Кто бы мог предположить, что это «ласковое» пожелание чуть не сбылось!

Уже несколько дней я никуда не выезжал, и мой пегий жеребец радостно заржал, когда я принялся его седлать. Кстати, он оказался замечательным конем, и я уже предвкушал, как буду рассказывать об этом старине Генри.

Мы неспешно ехали в блеске прекрасного осеннего утра, рассуждая о строительстве новых железных дорог и других делах, близких нашему сердцу. Уайт дал несколько дельных советов о том, как лучше соединить наши участки.

Около полудня мы сделали привал возле ручья, чтобы отдохнуть и перекусить, а затем Уайт с проводником отправились дальше, а мы с Сэмом немного отдохнули, изредка переговариваясь.

Пора было в путь, и я нагнулся над ручьем, чтобы зачерпнуть воды. Вода в ручье была кристально-чистая. И вдруг на дне я увидел следы человека и показал их Сэму. Он долго рассматривал их, а потом сказал:

— Уайт был совершенно прав: индейцы рядом.

— Вы считаете, что это след индейца?

— Да, это след индейских мокасин. Что скажете, сэр?

— Да ничего.

— Но вы же должны при этом что-то предполагать, ощущать, думать, наконец!

— Думаю, что здесь был краснокожий.

— То есть вы хотите сказать, что вам совершенно не страшно?

— Нисколько.

— Признайтесь, что вы встревожились.

— Тоже нет.

— Значит, вы просто не знаете краснокожих!

— Вот и узнаю. Они, наверное, такие же люди, как и мы: враги своих врагов и друзья своих друзей. Во всяком случае, я не собираюсь враждовать с ними, и, думаю, мне нечего их опасаться.

— Вы гринхорн, и, похоже, останетесь им навсегда. С краснокожими все зависит от чистой случайности, а не от вашей воли. Вы убедитесь в этом на собственном опыте, и я от души желаю, чтобы за драгоценный опыт вам не пришлось поплатиться какой-либо частью тела, не говоря уже о жизни.

— Как по-вашему, когда краснокожий прошел здесь?

— Вероятно, уже дня два назад, иначе его следы были бы заметны и на траве, а сами видите — она нигде не примята.

— Думаете, это разведчик?

— Да, он выслеживал бизонов. Сейчас между многими племенами заключено перемирие, так что вряд ли это военный разведчик. Он был очень неосторожен, как видно, молодой еще. Опытный воин никогда не ступит в такой мелкий ручей, ведь на его дне след остается надолго. Здесь прошел гринхорн вроде вас, только краснокожий. Хи-хи-хи!

Тихо посмеиваясь себе под нос, Сэм встал, чтобы оседлать коня. Я уже привык к тому, что он постоянно называл меня гринхорном, и не обижался, зная, что он желает мне только добра.

Мы могли бы вернуться прежней дорогой, но мне необходимо было разведать трассу, поэтому мы немного отклонились в сторону и поехали параллельно уже известной дороге.

Вскоре мы выехали к широкой долине, буйно заросшей травой. Вокруг возвышались холмы, покрытые у подножия густым кустарником. На вершинах темнел лес. Небольшая, всего на полчаса пути, долина хорошо просматривалась. Не успели мы проехать и несколько шагов, как Сэм Хокенс вдруг остановил коня и стал внимательно вглядываться в даль.