Виннету (№1) - Виннету

Инчу-Чуна, озираясь по сторонам, высматривал меня.

Следующий отрезок моего подводного пути был самым долгим: надо было добраться до того места, где начинался лес и ветви деревьев свисали над водой. Мне удалось доплыть туда и под прикрытием зарослей выбраться на берег.

Перебраться на другой берег я мог только за излучиной реки, там, где она не видна индейцам. Я проделал это в несколько прыжков. Однако я не мог удержаться, чтобы не взглянуть на тех, кого мне удалось обмануть. Все они стояли на берегу, кричали, жестикулировали, а вождь все плавал туда и обратно, не теряя надежды, что я все-таки выплыву, хотя всем было ясно — столько времени я не мог пробыть под водой. Интересно, вспомнил ли сейчас Сэм о том, что я ему говорил: «Если я утону, мы будем спасены»?

Лесом я пробежал излучину реки, потом опять вошел в воду и беспрепятственно переплыл на другой берег. Так мне удалось осуществить свой замысел благодаря тому, что апачи поверили, что я трус и скверный пловец.

Пройдя по противоположному берегу вниз по реке до конца леса и скрывшись в кустах, я с нескрываемым удовольствием наблюдал, как несколько индейцев прыгнули в воду и копьями тыкали в дно в поисках пленника. Сейчас никто не мешал мне добежать до кедра и выиграть поединок, но я не сделал этого. Мне хотелось не только победить, но и проучить Инчу-Чуну. И еще — заставить оценить мое благородство.

Вождь все плавал туда и сюда, ему даже не приходило в голову взглянуть на другой берег. Я опять погрузился в воду, лег на спину, высунув только нос и рот, медленно плыл по течению. Никто меня не заметил. Таким образом я доплыл до песчаной отмели, нырнул, проплыл немножко еще, вынырнул и, выпрямившись в воде, громко крикнул:

— Сэм, вы выиграли, выиграли!

Что тут началось! Услышав мой крик, все повернулись ко мне. Такого воя мне еще не приходилось слышать! Казалось, воют и улюлюкают тысячи чертей, разом выпущенных из ада. Тот, кто хоть раз в жизни слышал нечто подобное, никогда этого не забудет. Инчу-Чуна, увидев меня, бросился вперед, рассекая воду длинными, сильными взмахами рук. Он словно летел ко мне. Нельзя было подпускать его слишком близко. Я тоже поспешил на берег, вышел из воды и встал.

— Бегите, бегите, сэр! — орал Сэм Хокенс. — Бегите к кедру!

Никто не мешал мне так и поступить, но я решил проучить Инчу-Чуну и не двинулся с места, пока вождь не приблизился на сорок шагов. Только тогда я повернулся и побежал к дереву. Томагавка я не боялся: чтоб метко бросить его, Инчу-Чуна должен был выйти из воды.

Дерево росло шагах в трехстах от берега. Я пробежал половину пути, остановился, обернулся. Вождь выбирался на берег и шел в подготовленную западню.

Он выхватил томагавк из-за пояса и бегом бросился ко мне. Я выждал и, только когда он приблизился на опасное расстояние, сделал вид, что убегаю. Инчу-Чуна, думал я, не решится бросить томагавк, пока я стою, так как я легко уклонюсь от удара, отпрыгнув в сторону. Значит, он пустит в ход свое оружие, когда я повернусь к нему спиной и побегу к кедру. И я сделал вид, что убегаю, но внезапно остановился и повернулся лицом к вождю.

Я рассчитал верно. Именно в этот момент Инчу-Чуна замахнулся томагавком и метнул его, не сомневаясь в точности своего броска. Я отскочил в сторону, топор пролетел мимо и, упав на землю, зарылся глубоко в песок. Именно этого я и ждал: подбежав и подняв томагавк, я медленно пошел навстречу вождю. С яростным криком тот бросился ко мне.

Я замахнулся томагавком и грозно прикрикнул:

— Остановись, Инчу-Чуна! Хочешь получить по голове собственным топором?

Вождь остановился и крикнул:

— Собака, как ты ушел от меня в воде? Злой Дух опять помог тебе!

— Если и помогал какой-то дух, так только добрый Маниту!

Глаза Инчу-Чуны хищно сузились, в них блеснула злоба. Я предостерегающе сказал:

— Стой! По твоим глазам вижу, что ты сейчас бросишься на меня! Я буду защищаться и убью тебя. Ты знаешь, я и без оружия могу убить человека, а сейчас у меня в руках томагавк. Я не собираюсь нападать на тебя, я и в самом деле люблю тебя и Виннету. Будь благоразумен и…

Инчу-Чуна не дал мне договорить. То, что я провел его, как мальчишку, лишило вождя обычного хладнокровия. Не помня себя от бешенства, он кинулся на меня, пытаясь схватить, но я быстро уклонился, и Инчу-Чуна, потеряв равновесие, упал.

Одним прыжком я оказался рядом с ним и придавил его коленями, левой рукой сдавил шею, а правой занес томагавк:

— Инчу-Чуна просит пощады?

— Нет.

— Я размозжу тебе голову!

— Убей меня, белый пес! — простонал вождь, тщетно пытаясь освободиться.

— Нет, ты отец Виннету и будешь жить, а сейчас — извини.

И я ударил его по голове плашмя томагавком. Инчу-Чуна захрипел, вздрогнул и замер. Издали могло показаться, что я его убил. До моих ушей донесся вой страшнее предыдущего. Связав Инчу-Чуне руки, я отнес его под кедр и там уложил на землю — надо было выполнить условие договора, хотя мне это и казалось ненужной тратой времени.

Оставив потерявшего сознание Инчу-Чуну лежать под кедром, я бегом направился к реке. Толпа индейцев во главе с Виннету бросились в воду, чтобы переплыть на мой берег. Боясь, что краснокожие расправятся с моими друзьями, я громко крикнул:

— Остановитесь! Вождь жив, я не причинил ему зла, но убью его, если вы приплывете сюда. Я хочу говорить только с Виннету!

Никто не обращал внимания на мои предостережения, но Виннету подал знак и выкрикнул несколько слов, которых я не понял. Апачи выполнили его приказ — все повернули назад. Виннету один плыл ко мне. Я ожидал его на берегу и сразу же сказал:

— Я благодарен тебе, что ты отослал воинов назад и предотвратил несчастье.

— Ты убил моего отца?

— Нет. Я был вынужден оглушить его, он не хотел сдаваться.

— Ты мог его убить!

— Мог, но я всегда стараюсь щадить врага, а тут был отец моего брата Виннету. Возьми его оружие! Ты решишь, победил я или нет, от тебя зависит, будут ли выполнены условия нашего договора.

Виннету взял томагавк и долго, долго смотрел мне в глаза. Его лицо смягчилось, тревога и жестокость в его глазах сменились радостью.

— Сэки-Лата странный человек! — наконец сказал он. — Кто сможет его понять?

— Ты научишься понимать меня.

— Ты вернул мне томагавк, хотя еще не знал, выполним ли мы уговор! Ты мог бы им защищаться. Сейчас твоя жизнь в моих руках!

— Я не боюсь! У меня есть руки и кулаки, а Виннету не лжец, он благородный воин, который держит слово.

Виннету протянул мне руку и ответил:

— Ты прав. Возвращаю свободу тебе и твоим друзьям за исключением Рэттлера. Я верю тебе.

— Пойдем к Инчу-Чуне, — сказал я.

— Да, пойдем. Хочу своими глазами убедиться, что он жив.

Мы подошли к кедру и развязали вождя. Виннету осмотрел отца и заметил:

— Он жив, но долго еще не проснется, а потом у него будет болеть голова. Я не могу оставаться здесь, пришлю сюда несколько человек. Пусть мой брат идет со мной!

Так он впервые назвал меня братом. Сколько раз потом он обращался так же ко мне, с любовью и глубоким уважением произнося эти дорогие для меня слова!

Мы подошли к реке и вместе переплыли на другой берег. Краснокожие с нетерпением ждали нас.

Выйдя из воды, Виннету взял меня за руку и громко объявил:

— Сэки-Лата победил! Он и его три товарища — свободны!

— Уфф, уфф, уфф! — раздались крики апачей.

Тангуа стоял в стороне и угрюмо смотрел вдаль. Мне еще предстояло свести с ним счеты, наказать его, и не только за то, что он оклеветал нас: нельзя было допускать, чтобы такой мерзавец мог и в будущем убивать и грабить ни в чем не повинных людей.

Виннету прошел мимо него, не удостоив взглядом, и подвел меня к столбам, к которым все еще были привязаны мои друзья.

— Мы спасены, — воскликнул Сэм. — Нас не угробят! Дорогой сэр, друг, воин и гринхорн, как вам это удалось?

Виннету протянул мне свой нож и предложил:

— Освободи их! Ты это заслужил.

Я разрезал путы. Мои товарищи, как только почувствовали свободу, схватили меня в объятия сразу все вместе, тискали и давили так, что я испугался за свои ребра. Сэм даже поцеловал мне руку, а из его маленьких глазок в густую бороду текли слезы.

— Сэр, — говорил он, — пусть меня слопает первый встречный медведь, если я забуду, чем вам обязан. Как же вам это удалось? Вы просто исчезли. Вы так боялись воды, и все подумали, что вы утонули.

— Разве я не сказал: если утону, мы будем спасены?

— Сэки-Лата так сказал? — спросил Виннету. — Значит, ты притворялся?

— Да, — признался я.

— Мой брат знал, что делал. Я думаю, ты поплыл под водой против течения, а потом вниз по реке. Мой брат не только силен как медведь, но и хитер как лисица. Враги должны бояться его!

— Виннету был моим врагом…

— Да, но не сейчас.

— Ты не веришь больше этому лжецу Тангуа?

Тот же долгий, испытующий взгляд, как и на том берегу, потом крепкое пожатие руки.

— В твоих глазах я вижу доброту, а твоему сердцу чужда несправедливость. Я верю тебе.

Я оделся, достал из кармана блузы жестянку из-под сардин и сказал:

— Мой брат Виннету хорошо меня понял. А сейчас я еще раз докажу, что сердце мое не знает измены. Ты увидишь предмет, который должен узнать.

Я открыл банку, достал из нее прядь волос и подал Виннету. Он уже протянул руку, чтобы взять «предмет», но, увидев его, пораженный, воскликнул:

— Это мои волосы! Кто их тебе дал?

— Инчу-Чуна в своей торжественной речи упомянул, что, когда вы стояли, привязанные к деревьям, добрый Маниту послал вам незримого спасителя. Да, его не было видно, тогда он не мог показаться на глаза кайова, но сейчас у него нет причины скрываться от них. Мне кажется, ты должен поверить, что я всегда был твоим Другом.

— Значит, это ты… ты… ты нас освободил? Тебе мы обязаны и свободой, и жизнью! — донельзя взволнованный, вскричал Виннету.

Куда подевались его обычная невозмутимость! Он взял меня за руку и повел к сестре, которая стояла в стороне, не сводя с нас глаз. Он остановился перед ней и сказал:

— Ншо-Чи видит смелого воина, который освободил меня и отца, когда кайова привязали нас к деревьям. Пусть Ншо-Чи поблагодарит его!

Виннету прижал меня к груди и поцеловал в обе щеки, а Ншо-Чи подала мне руку и произнесла только одно слово:

— Прости!

Вместо благодарности девушка просила прощения! За что? Я все понял. За то, что в душе она усомнилась во мне. Она знала меня лучше других, но поверила в мою мнимую трусость. Усомнилась в моей честности и отваге; для нее важнее благодарности, которой требовал от нее Виннету, было получить мое прощение. Я пожал ей руку и ответил:

— Ншо-Чи вспомнила, о чем я ей говорил? Мои слова сбылись. Теперь моя сестра верит мне?

— Я верю моему белому брату!

Тангуа стоял поблизости, злой и угрюмый. Я подошел к нему и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Вождь кайова Тангуа лжец или он предпочитает правду?

— Ты хочешь меня обидеть?

— Нет, но я хочу знать, что думать о тебе. Отвечай!

— Шеттерхэнд знает, что я люблю правду.

— Проверим! Ты всегда выполняешь условия договора?

— Да.

— Тогда так должно быть всегда, ибо тот, кто не соблюдает обещание, достоин презрения. Помнишь, что ты мне обещал?

— Когда?

— Когда я стоял у столба.

— Тогда я о многом говорил.

— Это правда, но ведь ты догадываешься, о чем я веду речь?

— Нет.

— Тогда я вынужден напомнить тебе — ты желал разделаться со мной.

Он весь съежился.

— В самом деле?

— Да. Тебе хотелось размозжить мне череп.

Тангуа явно испугался.

— Не… помню… — запинаясь, прошептал он. — Шеттерхэнд неправильно меня понял.

— Виннету все слышал и может подтвердить.

— Да, — с готовностью подтвердил Виннету. — Тангуа хотел рассчитаться с Шеттерхэндом и хвастался, что размозжит ему череп.

— Слышишь? Это твои слова! Что ж, выполняй обещание!

— Ты этого требуешь?

— Да. Ты назвал меня трусливой жабой. Ты оклеветал меня и сделал все, чтобы погубить нас. Тогда ты был храбрым. Хватит ли тебе теперь храбрости, чтобы сражаться со мной?

— Я сражаюсь только с вождями!

— Я и есть вождь!

— Как это ты докажешь?

— Просто: повешу тебя на первом попавшемся дереве, если ты откажешься от боя со мной.

Для индейца угроза быть повешенным является смертельной обидой. Выхватив из-за пояса нож, Тангуа разразился угрозами и бранью:

— Собака, я заколю тебя!

— Хорошо, но только в честном поединке!

— И не подумаю! Я не хочу иметь дела с Шеттерхэндом!

— А когда я был связан и беззащитен, ты хотел иметь со мной дело, подлый трус!

Тангуа был готов кинуться на меня, но между нами встал Виннету.

— Мой брат Сэки-Лата прав. Тангуа пытался очернить и погубить тебя. Если теперь Тангуа не сдержит слово, значит, он трус и должен быть изгнан из своего племени. Решай немедленно, мы не хотим, чтобы говорили, будто апачи принимают у себя трусов. Что собирается сделать вождь кайова?

Тангуа обвел взглядом плотные ряды индейцев. Апачей было в четыре раза больше, чем кайова, к тому же последние находились на чужой территории. Нельзя было допустить ссоры между двумя племенами, особенно сейчас, когда кайова доставили богатый выкуп, а их вождь все еще был пленником апачей.

— Я подумаю, — ответил уклончиво Тангуа.

— Мужественный воин долго не думает. Либо будешь бороться, либо тебя всю жизнь будут называть трусом.

— Тангуа трус? Тому, кто осмелится так сказать, я вонжу нож в сердце!

— Я так скажу, — гордо и спокойно произнес Виннету, — если ты не сдержишь слово, данное Шеттерхэнду.

— Сдержу!

— Значит, ты готов сразиться с ним?

— Да.

— Немедленно?

— Немедленно! Я жажду его крови!

— Теперь надо решить, каким видом оружия вы будете сражаться.

— Кто должен решить?

— Сэки-Лата.

— Почему?

— Потому что ты его обидел.

— Нет, это я должен выбирать оружие.

— Ты?

— Да, я, потому что это он обидел меня. Я вождь, а он просто бледнолицый. Значит, я важнее его.

Я решил спор:

— Пусть Тангуа выбирает, мне все равно, каким оружием победить его.

— Ты не победишь меня! — крикнул Тангуа. — Неужели ты думаешь, я соглашусь сражаться на кулаках, зная, что ты всегда побеждаешь в таком поединке, или на ножах, чтобы ты убил меня, как Мэтан-Акву, или на томагавках, что даже для Инчу-Чуны оказалось не под силу?

— Что же ты выбираешь?

— Мы будем стреляться, и моя пуля пронзит твое сердце!

— Согласен. А мой брат Виннету заметил, в чем признался Тангуа?

— Нет.

— Тангуа подтвердил, что я сражался с Ножом-Молнией, чтобы освободить апачей; до сих пор Тангуа отрицал это. Видишь, я имею право называть его лжецом!

— Лжецом? — крикнул Тангуа. — Ты поплатишься жизнью. Поскорее дайте ему ружье! Пусть поединок начнется немедленно, я заткну глотку этой собаке!

Свое ружье Тангуа держал в руке. Виннету послал воина в пуэбло за моим карабином и патронами, которые я всегда носил с собой, пока был на свободе. Все сохранялось в полном порядке. Виннету хоть и считал меня врагом, заботился о моих вещах.

— Пусть мой брат скажет, сколько раз и с какого расстояния вы будете стрелять, — обратился ко мне Виннету.

— Мне совершенно все равно, — ответил я. — Кто выбирает оружие, тот пусть и ставит условия.

— Да, я решу, — сказал Тангуа. — Стреляться с двухсот шагов до тех пор, пока один из нас не упадет и не сможет подняться.

— Хорошо, — согласился Виннету. — Я буду следить за соблюдением правил. Стреляете по очереди. Я встану рядом и пристрелю того, кто осмелится нарушить условия. Кто стреляет первым?

— Я, конечно, — выкрикнул Тангуа.

Виннету холодно произнес:

— Тангуа пытается получить все преимущества. Первым будет стрелять Шеттерхэнд.

— Нет! — ответил я. — Пусть будет, как ему хочется. Он выстрелит один раз, потом я, и все будет кончено.

— Нет! — возразил Тангуа. — Мы будем стрелять до тех пор, пока один из нас не упадет!

— Конечно, именно это я и хотел сказать, потому что мой первый выстрел свалит тебя.

— Хвастун!

— Посмотрим! И знай: хотя я должен убить тебя за твою подлость, я не сделаю этого. Я накажу тебя тем, что прострелю твое правое колено.

— Вы слышали? — расхохотался Тангуа. — Этот бледнолицый, которого его друзья называют гринхорном, предупреждает, что с. двухсот шагов размозжит мне колено! Смейтесь, воины, смейтесь!

Он посмотрел вокруг, но никто не рассмеялся, и Тангуа сказал:

— Вы боитесь его, а я с ним разделаюсь! Пойдемте, отмерим двести шагов!

Принесли мой флинт. Я осмотрел его и убедился, что все в полном порядке, а стволы заряжены. На всякий случай я выстрелил из обоих стволов и зарядил ружье повторно. Тут подошел ко мне Сэм и сказал:

— Мне бы хотелось задать вам сто вопросов, но у меня нет ни времени, ни возможности. Поэтому спрошу только об одном: вы действительно собираетесь прострелить ему колено?

— Да.

— Только колено?

— Такого наказания вполне хватит.

— Нет! Такую мразь надо уничтожить без пощады, чтоб мне лопнуть! Вы только вспомните, сколько несчастий произошло с тех пор, как он решил украсть лошадей апачей!

— Его подговорили какие-то белые.

— А он поддался на уговоры! Я просто всадил бы ему пулю в лоб. Уж он-то будет целиться вам в голову!

— Или в грудь. Я в этом уверен.

— Он не попадет. Хлопушка этого негодяя ни на что не годится.

Тем временем индейцы отмерили двести шагов, и мы заняли свои места. Я стоял молча, зато Тангуа безостановочно извергал потоки брани, которую и повторить невозможно. Виннету не выдержал:

— Вождь кайова должен замолчать. Начинаем! Я считаю до трех, и только тогда стреляйте. Кто выстрелит раньше, получит пулю в лоб.

Легко представить, сколь напряженно ожидали дальнейших событий все присутствующие. Они встали в два ряда, образуя широкий коридор, в конце которого стояли мы. Воцарилась тишина.

— Вождь кайова начинает, — сказал Виннету. — Один… Два… Три!

Я стоял неподвижно, лицом к своему противнику. Тот прицелился и выстрелил. Пуля пролетела рядом со мной. Никто не издал ни звука.

— Теперь очередь Шеттерхэнда, — произнес Виннету. — Один… Два…

— Минуточку, — остановил я его. — Вождь кайова повернулся ко мне боком, хотя я стоял прямо.

— Как хочу, так и стою! — ответил Тангуа. — Никто не может мне запретить. В условиях этого не было!

— Конечно, и Тангуа может встать как захочет. Он повернулся боком и думает, что я не попаду в него. Он ошибается, я обязательно попаду и могу выстрелить, ничего не сказав, но хочу поступить честно. Я обещал прострелить ему правое колено, но если он встал боком, пуля раздробит оба колена. Пусть теперь поступает как хочет: я его предупредил. Хуг!

— Стреляй пулями, не словами! — орал Тангуа, и не подумав встать прямо.

— Шеттерхэнд стреляет, — повторил Виннету. — Один… Два… Три!

Раздался выстрел, Тангуа издал громкий крик, уронил ружье, раскинул руки и рухнул на землю.

— Уфф, уфф, уфф! — раздались крики со всех сторон, и индейцы, столпившись, стали рассматривать, куда попала моя пуля.

Я тоже подошел, и краснокожие с уважением пропустили меня к Тангуа.

— В оба колена, в оба колена, — слышалось справа и слева.

Наклонившись, Виннету осматривал рану стонущего Тангуа и, увидев меня, сказал:

— Пуля прошла именно так, как предсказал мой брат: колени раздроблены. Тангуа никогда не поедет верхом, чтобы пересчитать чужие стада.

При виде меня раненый разразился ужасной бранью. Я прикрикнул на него, и он умолк.

— Я предостерегал тебя, но ты не послушался.

Тангуа старался не стонать, потому что индеец должен стойко переносить боль. Он прикусил губу и угрюмо смотрел вдаль. Потом, собравшись с силой, сказал:

— Я ранен и не смогу вернуться домой, придется пока остаться у наших братьев апачей.

Виннету отрицательно покачал головой и решительно возразил:

— Ты покинешь наше пуэбло, мы не станем держать у себя конокрадов и убийц. Хватит того, что мы взяли с вас выкуп вместо крови.

— Но я не смогу сесть на лошадь!

— Рана Сэки-Латы была тяжелее, и он тоже не мог ехать верхом, однако прибыл сюда. Думай о нем почаще! Тебе это будет полезно. Кайова собирались сегодня уехать от нас, и пусть будет так. Если завтра мы встретим на наших пастбищах кого-нибудь из вас, то поступим с ним так, как вы собирались поступить с Сэки-Латой. Я сказал! Хуг!

Виннету взял меня за руку и увел. Толпа расступилась перед нами. Подойдя к реке, мы увидели Инчу-Чуну в лодке, которой управляли два посланных к нему апача. Виннету поспешил к реке, а я подошел к друзьям поговорить.

— Наконец-то, наконец-то мы можем с вами поговорить! — воскликнул Сэм. — Скажите нам, что это за волосы вы показали Виннету?

— Те самые, что я отрезал у него.

— Когда?

— Когда освободил его и Инчу-Чуну.

— Разве вы… ко всем чертям… вы… гринхорн… вы их освободили?!

— Самой собой…

— И не сказали нам ни слова?

— А зачем?

— Как вы это сделали?

— Как любой гринхорн.

— Да говорите же толком, сэр! Это же было невероятно трудно.

— Да, вы даже сомневались, сможете ли вы сделать это — А вы сделали! Либо у меня совсем нет мозгов, либо они малость подпортились.

— Первое, Сэм, первое!

— Что за дурацкие шутки! Нет, посмотрите на него! Освобождает индейцев, носит при себе чудодейственную прядь волос и никому об этом ни слова! А на вид такой порядочный! О, как обманчива бывает внешность! А что же произошло сегодня? Я так и не понял. Вы утонули и вдруг опять выплыли!

Я ему все рассказал, а когда закончил, Сэм воскликнул:

— Дорогой мой человек! Что за тяга к проделкам, чтоб мне лопнуть! Простите, я вынужден еще раз спросить: вы действительно впервые на Западе?

— Да.

— А в Соединенных Штатах?

— Тоже.

— Ну тогда мне этого просто не понять. Во всем новичок — и одновременно мастер. Никогда такого не встречал! Я вынужден похвалить вас, именно похвалить. Вы очень хитро вели себя, хи-хи-хи! Только не вздумайте возомнить о себе Бог знает что. Вы еще успеете натворить глупостей, и вам очень далеко до настоящего вестмена!

Сэм отнюдь не собирался закончить на этом свою речь, но подошли Виннету и Инчу-Чуна. Старый вождь долго и испытующе смотрел мне в глаза, как до этого смотрел его сын, и наконец сказал:

— Виннету рассказал мне обо всем. Вы свободны. Простите нас. Сэки-Лата храбрый и хитрый воин, он победил многих врагов. Выкурим трубку мира?

— Да, я хочу быть вашим другом и братом!

— Сейчас мы пойдем в пуэбло, где мой победитель получит удобное жилье. Виннету останется здесь, чтобы навести порядок.

И мы — уже свободные — вошли в крепость, которую покидали пленниками, приговоренными к мучительной смерти.

Глава V. ЯСНЫЙ ДЕНЬ

Я вернулся в пуэбло и только теперь разглядел, какое это было огромное и величественное сооружение Почему-то принято считать, что народам Америки далеко до вершин цивилизации. Однако трудно согласиться с тем, что люди, которые сумели сдвинуть подобные каменные глыбы и построить из них крепость, неприступную даже для современного оружия, стоят на более низкой ступени развития. Споры о принадлежности современных индейцев к потомкам древних цивилизованных племен Америки не утихают до сих пор, и не следует делать поспешные выводы, будто путь к дальнейшему развитию им заказан. Разумеется, при условии, что их не сгонят с родных земель, иначе они просто-напросто погибнут.

По лестницам мы поднялись на третий этаж, где располагались лучшие комнаты пуэбло. Здесь жил с детьми Инчу-Чуна, и тут же выделили помещения для всех нас.

Моя комната оказалась просторной, правда, без окон, однако света, который падал через высокие и широкие дверные проемы, вполне хватало. В комнате было пусто. Ншо-Чи вскоре украсила ее шкурами, покрывалами и всякой всячиной, так что неожиданно для меня стало очень уютно.

Хокенс, Стоун и Паркер получили точно такой же «номер».

Когда мое жилище было прибрано и я наконец-то мог расположиться в нем, Ншо-Чи принесла красивую резную трубку мира, табак, сама набила ее и зажгла. Я затянулся раз-другой, а девушка сказала:

— Эту трубку посылает тебе мой отец, Инчу-Чуна. Он сам привез священную глину, а я вылепила мундштук. Еще ничьи губы не прикасались к нему. Прими наш подарок и всякий раз, вдыхая табачный аромат, вспоминай о нас.

— Ваша доброта безгранична, и мне стыдно, что я ничем не могу вас отблагодарить.

— Ты так много сделал для нас, это мы должны быть благодарны тебе. Сколько раз ты спасал Инчу-Чуну и Виннету от смерти! Они были в твоих руках, и ты пощадил их. Сегодня ты снова мог безнаказанно лишить Инчу-Чуну жизни, но не сделал этого. Поэтому наши сердца принадлежат тебе. Позволь воинам называть тебя своим братом.

— Это мое самое заветное желание. Инчу-Чуна славный воин и великий вождь, а Виннету я полюбил с нашей первой встречи. Вы оказали мне высокую честь, и я безмерно счастлив, что такие мужи будут называть меня своим братом. Хорошо будет, если и мои товарищи удостоятся подобной чести.

— Если они пожелают, мы назовем их братьями апачей.

— Благодарим вас. Значит, ты сама вылепила трубку из священной глины? У тебя золотые руки!

Девушка покраснела, услышав похвалу.

— Ты слишком добр! — сказала она. — Я знаю, жены и дочери бледнолицых намного искуснее нас. Подожди, я еще кое-что принесу тебе.

Она вышла и вернулась с моими револьверами, ножом и патронташем, словом, принесла все то, что у меня отобрали, когда я попал в плен, оставив лишь содержимое карманов. И вот теперь я получил все в целости и сохранности.

— А моим товарищам тоже вернут вещи?

— Обязательно. Да они, наверное, их уже получили, к ним пошел Инчу-Чуна, а меня послали к тебе.

— А что с нашими лошадьми?

— Все в порядке. Ты будешь ездить на своей, а Сэм Хокенс — на Мэри.

— Ого! Ты знаешь, как зовут мула?

— Да, и название старого охотничьего ружья Сэма Хокенса тоже знаю. Мы много с ним разговаривали. Он ужасный шутник, но и отважный воин.

— Да, и главное — он настоящий и верный друг, и я очень люблю его. Но позволь мне еще кое о чем расспросить тебя. Ты скажешь мне правду?

— Ншо-Чи никогда не лжет! — гордо прозвучало в ответ. — А тебе я тем более не смогла бы сказать неправду.

— Ваши воины все отобрали у кайова?

— Да.

— И у моих товарищей тоже?

— Да.

— А почему оставили мне то, что было в карманах?

— Так приказал мой брат Виннету.

— А ты знаешь, почему он так сделал?

— Ты расположил его к себе.

— Хотя он и считал меня своим врагом?

— Да. Ты только что сказал, что полюбил его с первой минуты, и он почувствовал к тебе то же самое. Виннету очень жалел, что ты ему враг, и не только…

Она запнулась, опасаясь обидеть меня неосторожным словом.

— Говори!

— Не могу.

— Тогда скажу я. Он был сильно огорчен, думая, что я негодяй и обманщик, а вовсе не из-за того, что я враг, потому что даже враг может вызывать уважение. Верно?

— Ты правильно догадался.

— Еще один вопрос: что с Рэттлером, убийцей Клеки-Петры?

— Сейчас его привязали к столбу пыток.

— Что? Сейчас? Именно сейчас?

— Да.

— И я ничего не знаю об этом? Почему скрыли от меня?

— Так хотел Виннету.

— Но почему?

— Он подумал, что твои глаза и уши не смогут этого выдержать.

— Виннету не ошибся, но все-таки я смогу и смотреть, и слышать, хотя и с одним условием.

— Каким?

— Скачала скажи, где будет происходить казнь?

— Внизу, у реки, там, где был ты. Инчу-Чуна увел вас нарочно.

— А я хочу при этом присутствовать! Какие пытки ждут его?

— Все, какие применяются к пленникам. Рэттлер — самый коварный из всех бледнолицых, попадавших когда-либо в руки апачей. Он просто так убил учителя Виннету, которого мы все почитали и любили, поэтому его по очереди подвергнут всем пыткам.

— Но это бесчеловечно!

— Зато справедливо!

— И ты сможешь смотреть на это?

— Да.

— Ты?! Девушка?!

Опустив длинные ресницы, Ншо-Чи потупилась, затем подняла голову и, глядя мне прямо в глаза, с укором спросила:

— Ты удивлен?

— Да. Женщинам нельзя смотреть на подобное зрелище.

— Так принято у вас?

— Да.

— Это неправда. Ты не лжец, ты просто ошибаешься.

— А ты считаешь, что можно?

— Конечно.

— Выходит, ты лучше меня знаешь наших женщин и девушек!

— Просто ты их не знаешь! Когда ваши преступники предстают перед судом, то это можно слушать всем, да?

— Да, верно.

— Мне рассказывали, что в суде собирается больше слушательниц, чем слушателей. Разве это место для белых скво? И хорошо ли, что их тянет туда любопытство?

— Нет.

— А когда у вас казнят убийц, вешают или отрубают голову, разве при этом нет скво?

— Так было раньше.

— А теперь им запрещено?

— Да.

— И мужчинам тоже?

— Да.

— Значит, нельзя никому? А если бы разрешили, женщины обязательно бы пришли. Ты напрасно думаешь, что женщины бледнолицых нежные создания. Они прекрасно переносят боль, но не свою, а других людей и животных. Я не бывала у вас, но мне рассказывал об этом Клеки-Петра. Виннету тоже бывал в больших городах, а вернувшись, рассказал мне о том, что видел и слышал. Ты знаешь, что ваши скво вытворяют с животными во время приготовления пищи?

— Что же они вытворяют?

— Сдирают живьем кожу, вырывают еще из живых внутренности и живыми бросают в кипяток. А известно ли тебе, что делают шаманы бледнолицых?