Виннету - Нефтяной принц

— Ну и вопрос! Во-первых, речь идет о том, что Аризона и Невада в двадцать раз больше, нежели Саксония, а потом, обстановка… Вы хоть представляете, сколько индейских племен здесь обитают?

— Мне нет до них никакого дела.

— А представляете вы вообще себе эту страну, ее дикие ущелья и каньоны, горную глушь, унылые пустыни, особенно те, что лежат между Калифорнией, Невадой и Аризоной?

— Они меня тоже не интересуют.

— Вы понимаете языки индейцев или здешних белых?

— Зачем? Мой язык — музыка!

— Но дикий индеец едва ли оценит ваше музыкальное дарование! Вы и не подозреваете, какой опасности подвергаетесь, решив разыскивать Хромого Фрэнка.

— Ничто не может угрожать дитю искусства или любимцу муз! Он возносится над обыденностью, как скрипка над контрабасом. Его дыхание — что эфир небесных аккордов, оно не подвержено земным диссонансам [14].

— Ну хорошо. Хотел бы я послушать ваши небесные аккорды, когда индсмен будет сдирать ваш скальп от самых ушей. Здесь, на этой бренной земле, есть только одна музыка! — С этими словами Сэм стукнул ладонью по ружью и продолжил: — Именно этот инструмент издает те самые звуки, под которые танцуют в Аризоне и Неваде, а…

— Танцы — тьфу! — неожиданно прервал малыша кантор. — Кто это вспоминает о них?! Кто угодно, только не истинный деятель искусства! Во время танцев теряешь точку опоры, а потом они способны выжать пот — действо, скажу я вам, весьма неэстетичное.

— Искренне желаю вам не попасть впросак, когда совершенно против вашей артистической воли можно потерять не только точку опоры, но и саму жизнь. К сожалению, есть основания опасаться, что вас очень скоро заставят станцевать гопсер [15], а пот с вас польется в три ручья.

— Это кто же заставит?

— Те господа, что сидят позади нас у бара.

— Зачем?

— Это я объясню вам позже.

— Почему не сейчас?

— Потому что об этом я должен сказать еще и остальным. Дважды повторять, когда нет надобности, я не большой охотник, если не ошибаюсь.

Они покинули поселок и вышли на главную дорогу, которая вела к столице штата. На протяжении всего пути, да и во время разговоров кантор, сидя верхом, не переставал совершать странные движения, немало позабавившие Сэма, веселое настроение которого выдавал озорной блеск глаз. Вскоре они заметили четыре больших, тяжелых фургона, остановившихся впереди. Все поселенцы высыпали наружу, чтобы дать волам передохнуть и немного попастись.

Фуры стояли тесно друг к другу, с обращенными в одну сторону оглоблями, что показалось Сэму большой ошибкой со стороны поселенцев. Ставить повозки именно так в местности, кишащей индейцами и разного рода белым сбродом, — непростительная неосторожность. Мужчины с деловым видом сновали туда-сюда и чем-то занимались. Две женщины возились в тернистых зарослях акации, единственной древесной породе в тех местах, способной поддерживать огонь. Еще две хлопотали у горшков, в которых что-то варилась; несколько детей помогали им. Двое молодых парней черпали ведрами воду, третий осматривал колесо фургона, а четвертый — крепко сложенный мужчина, которому перевалило за пятьдесят и который, несмотря на это, был полон сил и энергии, — стоял в самом центре всей этой суеты, охраняя остальных и время от времени отдавая звучным голосом короткие приказы. Скорее всего он был вожаком отряда.

Заметив приближающихся всадников, он тотчас крикнул спутнику Сэма:

— Куда вы запропастились, герр кантор? Вечно о вас надо беспокоиться…

— Прошу вас, герр Шмидт, — прервал его Хампель, — «кантор эмеритус». Сто раз вам говорил!

С этими словами он остановил лошадь и сполз с нее вниз, но как! Сначала он поднял вверх правую ногу, чтобы перенести ее влево и вниз, но, подумав, что это слишком опасно, вынул из стремени левую ногу, готовый спуститься на землю с другой стороны. Однако и этот маневр показался ему рискованным. Тогда он уперся обеими руками в луку седла, слегка приподнялся и толкнул себя назад так, что оказался на крупе животного. Оттуда он медленно соскользнул, проехавшись по хвосту лошади. Последняя стояла кроткой овечкой, ибо очень утомилась и спокойно позволила кантору закончить его весьма странную и смешную процедуру. Поселенцы уже давно привыкли к странностям Хампеля, поэтому никто из них не обратил на это никакого внимания. Но добряку Хокенсу было не так легко сдержаться от смеха.

— Подумаешь, эмеритус, — грубовато проворчал Шмидт. — Для нас вы всегда герр кантор. Вас отправили на пенсию, и это — дело ваше. Для нас это не причина, чтобы пережевывать всякие чужеродные словечки. Почему вы вечно отстаете? Постоянно приходится за вами присматривать!

— Пиано, пиано [16], дорогой Шмидт! Я слышу вас очень хорошо, даже если вы не кричите. Мне тут в голову пришла одна музыкальная мысль. Я верю, что во время увертюры [17], когда отсутствует в оркестре виолончель, ее голос можно передать третьей трубе. Разве нет?

— Передайте его большому барабану! Я знаю, пожалуй, что фургон нужно смазать, если не хочешь иметь проблем, но понятия не имею, что должно барабанить в увертюре. На кой ляд вы притащили с собой этого шута?

С этими словами он кивнул в сторону Сэма. Кантор ответил, не обращая внимания на явное оскорбление:

— Этот господин… хм… да я и сам толком не знаю, кто он. Повстречал его в поселке и спросил о вас, а он оказался столь любезен, что сумел модулировать [18] меня прямо к вам. А самое главное — он тоже саксонец!

— Саксонец? — Шмидт не смог скрыть своего удивления и принялся пожирать Хокенса глазами с головы до ног. — Не верю! Если у нас, в Саксонии, кто-нибудь появится на улице в таком виде, его тут же арестуют.

— Но мы, к счастью, не в Саксонии, — дружелюбно ответил Сэм Хокенс, — и потому я сумею сохранить свободу, если не ошибаюсь. Здесь, на Диком Западе, вы еще и не такие костюмчики встретите. Куда путь держим, господа?

— Что? — Шмидт категорично махнул рукой. — Мы привыкли, чтобы к нам обращались на «вы» и прежде всего хотели бы знать, кто вы такой, что вам нужно и куда направляетесь.

— Ладно, сейчас узнаете. Моя фамилия Фальке, родом я из Саксонии, а живу здесь как вестмен и воздаю каждому по заслугам. Вот и все. Отвечать вам теперь на мой вопрос или нет — дело ваше. А если какой-нибудь осел еще раз оскорбит меня без причины, то придется его огорчить.

— Дьявольщина! Может, вы меня имели в виду? — Шмидт резко отступил на шаг назад.

— А кого же еще? — улыбнулся старик, хладнокровно взглянув собеседнику в глаза.

— Тогда проваливайте отсюда, да поживее, если хотите сберечь свои кости!

— Уйду, уйду. А вы оставайтесь… Но прежде все же исполню свой долг земляка, чтобы предостеречь вас.

— От кого?

— От тех двенадцати всадников, что уже встречались сегодня с вами.

— Не стоит. У нас хватит ума не совершать глупостей. Эти парни не собирались нападать на нас, даже когда не получили ответа на свой вопрос. Так что ваши поучения ни к чему.

Шмидт отвернулся, давая понять, что разговор с Сэмом окончен. Тот хотел было удалиться, однако задержался.

— Еще одно слово, мастер Шмидт!

— Что? — грубо прозвучало в ответ.

— Раз поучения вам не нужны, я охотно придержу их при себе. Но позвольте мне спросить: вы так и оставите фургоны стоять близко друг к другу?

— Что за вопрос?

— Лучшего способа подвергнуться нападению и оказаться ограбленным не придумать! Если бы я здесь распоряжался, то посоветовал бы вам поставить фуры квадратом, внутри которого людям… хи-хи-хи… придется провести с быками всю ночь. И не забудьте до утра выставить часовых.

— Зачем?

— Затем, что вы находитесь на Диком Западе, а не дома, где-нибудь под Лейпцигом или Дрезденом.

— Где мы и что мы — сами знаем, и шутовские басни нам ни к чему. Убирайтесь отсюда сами, а не то я помогу вам это сделать!

— Ладно, ухожу, если не ошибаюсь. Хотел добро сделать, но если ослу комфортно танцевать польку на льду, не имею ничего против.

Резко развернувшись, Сэм удалился прочь. Шмидт недовольно проворчал кантору:

— Что за болвана вы притащили? Настоящий клоун, да еще и глупый как пробка. Таких земляков век бы не видел!

— Но со мной он был весьма учтив и любезен, — рискнул возразить кантор эмеритус. — Это потому, что я к нему обратился, как говорят музыканты, очень дольче [19]. А вы выражались слишком сфорцандо [20].

— Только потому что он бесцеремонно ворвался к нам как бродяга и…

Голос Шмидта вдруг оборвался. Те двое молодых людей, что раньше разговаривали с искателями, успели помыть лошадей в реке и теперь возвращались в лагерь. Одному из них, выходцу из Старого Света со свежевыбритым интеллигентным лицом, было не больше восемнадцати. Издали он казался скорее коренастым, чем высоким. Сформировавшиеся мужественные черты лица его напарника вызывали в памяти образы юных индейских вождей. Однако его лицу не хватало остроты, присущей каждому индсмену, да и скулы едва ли казались шире обычного для белого человека. Матовая бронза кожи его лица резко контрастировала с копной светлых волос и блеском серых зорких глаз. Фигура его выглядела стройной, но не менее крепкой, нежели у его приятеля, с которым они были ровесниками. Одетые по-европейски, оба были превосходно вооружены и сидели на отличных жеребцах.

Сероглазый юноша, первым увидев улепетывающего прочь из лагеря Хокенса, издал громкий возглас удивления, заставивший Шмидта прерваться.

— Эй, в чем дело? — повысил голос последний.

Юноша быстро приблизился, осадил жеребца прямо перед Шмидтом и ответил по-немецки, хотя и не без акцента:

— Кто тот маленький человек, который только что умчался отсюда? Я не видел его лица, да и одет он по-другому, но его походка кого-то мне напоминает. У него была борода?

— Да.

— А глаза?

— Очень маленькие.

— Нос?

— Страшнее не придумаешь, черт возьми!

— Тогда все верно. У него парик?

— Откуда мне знать?

— Так. Его парик очень похож на настоящие волосы. Вы знаете, кто он?

— Назвался вестменом.

— И это верно. А как его звать? Уж не Сэм Хокенс?

— Нет. Он — немец и назвал фамилию Фальке.

— Странно, хотя и это тоже можно понять. Фальке по-немецки — «сокол», и многие немцы здесь охотно берут себе английские имена. Почему бы какому-нибудь Фальке не назваться Хокенсом [21] или наоборот? Однако я не верю, что Сэм Хокенс — немец, по крайней мере он никогда об этом не говорил и всегда давал понять, что родился западнее Атлантики. Но вот фигура… и эта крадущаяся походка… Каждый настоящий вестмен умеет незаметно подкрадываться, но так может двигаться только Сэм Хокенс. Может, во время разговора он как-нибудь по-особому смеялся?

— Да. Он презрительно отзывался о людях и быках.

— Я имею в виду его голос, интонацию, как он смеялся?

— Скорее хихикал, чем ржал.

— В самом деле? — оживился юноша. — Тогда это действительно мог быть он. Сэм Хокенс со своим лукавым «хи-хи-хи» просто неподражаем! И еще, не повторял ли он временами одну и ту же фразу, например, «если не ошибаюсь»?

— Возможно, он и сказал что-нибудь подобное, но я не обратил на это внимание.

— Хм, тогда это не он. Старый Сэм говорит ее так часто, что этого нельзя не заметить. Значит, я ошибся.

С этими словами парень и его спутник ловко соскочили с жеребцов и пустили их погулять.

Глава 2

Сорванные планы

Сэм вернулся в кабак и снова подсел к Дику и Уиллу. Надо было хоть что-нибудь заказать. Вестмены взяли еще по порции виски, тут же разбавив его водой. У искателей это вызвало лишь усмешку, на которую никто из троих не ответил.

Когда стемнело, ирландец зажег фонарь, висевший на дереве, а сам ушел в дом, вероятно, поужинать. Теперь площадка перед хижиной хорошо освещалась.

Прошло немного времени. Батлер поднялся из-за стола, подал знак трем сообщникам и вместе с ними куда-то удалился.

— С чего бы это? — вполголоса осведомился Паркер. — Куда это они?

— Не догадываешься? — улыбнулся Сэм.

— Нет. Я же не провидец.

— Я тоже. Но не знать это может только такой гринхорн, как Уилл Паркер! Они пошли за мясом.

— Где они его возьмут, черт возьми?

— У поселенцев.

—А-а, точно! У тех полно копченого мяса, а эти хотят его прибрать к рукам.

— Держи карман шире! Искателям нужно свежее мясо. Там, у фургонов, пасутся шестнадцать волов. Теперь ты понял, дорогой мой Уилл?

— А-а, волы… Точно-точно! — кивнул Паркер. — Этим «джентльменам» гораздо проще стянуть бесхозного вола, нежели лезть за жесткой ветчиной в охраняемую повозку. Они ползком доберутся до животного и тихо уволокут его из лагеря.

— Точно! Так они и сделают, хи-хи-хи! Похоже, раньше ты был неплохим волокрадом, если не ошибаюсь…

— Помалкивай, старый енот! Мне жаль этих людей, если они потеряют упряжного зверя. Тебя только что осенило или ты догадывался об этом раньше?

— Еще когда Батлер говорил о мясе:

—И ты был у поселенцев, но не предупредил их?

—Кто тебе сказал, что я этого не сделал? Однако меня обозвали шутом, в советах которого не нуждаются. Сэм Хокенс — шут, хи-хи-хи! Меня это не только дико позабавило, но и взволновало. А этот их кантор похож на паяца все же больше, чем я, если не ошибаюсь.

— Смеешься? Сдается мне, ты позабыл, что нас пригласили на ужин?

— Ничего я не забыл! Я голоден, как волк прерий, которому солнце жгло пустое брюхо пару недель.

— Будешь трескать ворованное мясо?

— И с большим удовольствием!

— Не узнаю тебя, Сэм! Ты же честный малый! Делай что хочешь, но я в этом не участвую.

— Сэм Хокенс — тоже нет. Более того, я заплачу за все!

— А-а, ты имеешь в виду…

— Вот именно, — кивнул малыш. — Меня оскорбили, прогнали, а потому мешать я не стану. Наказание полезно, особенно когда учит уму-разуму, если не ошибаюсь. Но я не только буду с аппетитом есть, а еще и позабочусь о вознаграждении обворованных.

— Если так, то и я присоединюсь. Но надо держать ухо востро! Немало удивлюсь, если искатели дадут нам спокойно уйти.

— Мы их тоже немного пощекочем… Глядите!

Не прошло и четверти часа, как Батлер и сотоварищи уже вернулись. Они притащили увесистую бычью ногу и заволокли ее в дом, чтобы поджарить. Пока процесс шел полным ходом, опустели еще несколько бутылок виски. Когда негритянка наконец сообщила, что жаркое готово, Батлер подошел к вестменам, собираясь пригласить всех в дом.

— Может, сегодня обойдемся без приглашений? Зачем такие траты с вашей стороны? — спросил у него Сэм.

— Нет, — послышалось в ответ. — Наши гости должны сидеть с нами! Разве вы не знаете, что вином наслаждаются только в компании?

— Вином? Откуда оно здесь? — удивился Сэм.

— Ха! Вас это удивляет, а? Говорю вам, вас пригласили в гости настоящие джентльмены. Мы видели, что виски вам не по вкусу, а потому решили оказать вам любезность и убедили хозяина откупорить другой бочонок из неприкосновенных запасов… Это настоящее вино, которого вы, пожалуй, еще не пробовали. Итак, идемте, джентльмены!

Батлер направился к двери, в проеме которой уже исчезли его приятели. А Сэм улучил момент и прошептал друзьям:

— Они хотят подпоить нас, а потом ограбить. Думают, что у нас кошачьи желудки, раз мы отказались от отравы ирландца. Хи-хи-хи, придется разочаровать их, если не ошибаюсь! Сэм Хокенс пьет как бездонная бочка, а разве в такой бочке что-нибудь остается? Так вот, ребята, смотрите за мной в оба! Сделаем только вид, что пьем.

— Если они всех нас раньше не порешат! — мрачно усмехнулся Уилл.

— Что за чепуха?! Мы же не кролики! Пули и клинки им обеспечены! Пусть себе думают, что мы совсем пьяны и ничего не соображаем. Так что, не дрожи, старый гринхорн! Сэм Хокенс не какой-нибудь там Уилл Паркер, он совершенно точно знает, когда можно рискнуть.

Во время короткой беседы все трое делали вид, будто занимаются лошадьми, что спокойно стояли рядом. Справа находилась кухня с неким подобием плиты. Там горел огонь, на котором негритянка поджаривала сочное мясо. Слева стояли два длинных стола из необструганных древесных стволов и досок со скамейками из того же материала. Места хватало для всех. Бочка с вином стояла в углу, на березовом чурбане. Ирландец зачерпнул из нее два кувшина, из которых теперь предстояло пить развеселой компании. Стаканов не было.

Искатели намеревались изображать из себя благодетелей только до того момента, пока не свалятся три гостя. Они постоянно пускали кувшин по кругу, создавая впечатление, что пьют много, хотя в действительности делали только маленькие глотки.

Вино, однако, в самом деле оказалось отличным; оно понравилось всем. Искатели не смогли устоять и потихоньку начали глотать все больше.

Жаркое тоже было превосходным; его нахваливали, а когда ненадолго прервали трапезу, оказалось, что все уже кончилось. В тот момент в хижину неожиданно ввалился предводитель поселенцев, за ним — старый Шмидт и еще трое мужчин весьма воинственного вида. У всех были ружья. Окинув беглым взглядом помещение, предводитель подошел ближе и произнес:

— Добрый вечер, «милорды»! Что, пожелать вам приятного аппетита?

— А почему бы и нет? — спокойно ответил Батлер. — Присаживайтесь, гостями будете. Правда, мы уже почти закончили, и, похоже, даже костей не осталось.

— Жаль. Неужели костей нет? А может, у вас было только филе?

— Угадали — сочная бизонья вырезка.

— Разве здесь еще водятся бизоны? Или это была домашняя корова?

— Все возможно… Но мы купили уже разделанное филе.

— И где же, хотел бы я знать?

— На ранчо Родес, что в долине Санта-Крус. Помните, мы встречались с вами по дороге?

— Поклажа у вас и правда была тяжелой, но мы почему-то ничего не заметили.

— Каждый нес свой кусок при себе, если вы не имеете ничего против, сэр, — ответил Батлер с ухмылкой на лице.

— Ну хорошо, мистер. А что скажете насчет нашего пропавшего быка?

— У вас быка увели? Сколько же вас там было?

Искатели дружно расхохотались. Вожак поселенцев понял, что он на правильном пути, и продолжил:

— У нас пропал вол из упряжки. Куда он мог деться? Как вы думаете, джентльмены?

— А вы что, доверили нам его охранять? Ищите сами!

— Уже нашли.

— Рад за вас, сэр, только оставьте нас в покое с вашим быком! Мы его в глаза не видели.

— Возможно. Дело в том, что его утащили в сумерках, а потом зарезали. Это же настоящее скотокрадство!

— Вам лучше поторопиться. Может, поймаете их. Это единственный совет, который я могу дать.

— Мы ему уже последовали. Дело в том, что у зарезанного быка не хватает как раз филейной части.

— Не вижу ничего странного. Все предельно ясно. Воры прекрасно знают, что брать, а что нет!

— Ну хорошо! Ваше жаркое ведь тоже из филе! И я полагаю, что это кусок вола, а не бизона.

Тут Батлер поднялся и с угрозой в голосе произнес:

— Что это значит, сэр? Хотите сказать, что наше жаркое — это ваше филе?

— Да, и надеюсь, вы не станете возражать.

В один миг Батлер схватился за ружье, его приятели тотчас вскочили с мест, готовые броситься на пришельцев.

— Эй, — крикнул Батлер проводнику, — вы не ведаете, что творите! А ну повторите-ка, что вы там пролаяли!

— Спокойно, я только выполнил свой долг! Я всего лишь проводник поселенцев, которые мне доверили свои жизни. Они из Германии и не говорят по-английски. Все, что вы сейчас слышали, я передал вам от их имени. Теперь я могу идти. Я скаут, а не погонщик волов. Что будет дальше — им самим решать.

Сказав это, проводник неожиданно развернулся и исчез. По его мнению, он поступил правильно. Кто он? Просто наемник, выполняющий указанную работу, за что ему и платят. Собственно, он и так уже сделал немало, рискнув бросить обвинение в лицо опасным вооруженным людям. Немцы, вероятно, полагали, что скаут сам разрешит проблему, поскольку продолжали беспомощно чего-то ждать, даже когда скаут удалился.

Первым обрел дар речи старый Шмидт. Он обратился к Сэму Хокенсу, продолжавшему спокойно трапезничать со своими друзьями, не обращая никакого внимания на происходящее:

— Герр Фальке, вы слышали, что сказал наш проводник?

— Да уж… — ответил малыш с куском мяса во рту.

— Мы так и не поняли: сказал ли он этим людям, что они воры?

— Да.

— А что было дальше?

— Дальше? Хм, дальше он ушел.

— Черт возьми! Думаете, я просто так оставлю моего быка?

— Вы его уже оставили, если не ошибаюсь.

Шмидт насторожился, обратив внимание на последние слова старика-вестмена. Затем он продолжил:

— За такое надо наказывать!

— Кто этим займется?

— Суд. Я должен получать возмещение ущерба!

— От кого?

— От этих мерзавцев!

— Так и обращайтесь в суд или к самим мерзавцам.

— Я не понимаю английского!

— Вы ничего не решили бы, даже если понимали бы его.

— Так помогите мне! Вы немец, стало быть, земляк… и… и просто обязаны позаботиться о своих.

— Обязан? Какую помощь вы ждете от клоуна? Если бы вы последовали моему совету, поставили бы правильно фургоны и спокойно охраняли бы ваш скот, никакого вола у вас никто не украл бы. Ничем не могу вам помочь, ничем!

— Но сидеть здесь, вместе с мошенниками, и уплетать украденное жаркое… Разве это по-божески?

— Я сейчас ем, потому что меня они пригласили отужинать, если не ошибаюсь.

Шмидт снова насторожился, услышав последнюю фразу. Со злостью ткнув прикладом ружья в пол, он крикнул:

— Тогда спасибо вам за солидарность, а я помогу себе сам!

— С чего начнете?

— Заставлю их заплатить! Нас четверо, и у нас есть ружья…

— А их двенадцать, — перебил его Хокенс. — Все обращаются с оружием не хуже вашего. Не делайте глупостей! Вола уже не воскресить!

— Знаю, ну а деньги?

— У этих людей нет никаких денег, и даже если у них есть что-нибудь, силой вы от них ничего не добьетесь.

— А хитростью?

— Вы не тот человек. Медведю не стать лисой, а рохле — хитрецом, если не ошибаюсь.

Шмидт хотел было грубо ответить, но последние слова Хокенса заставили его отказаться от этого намерения. Он быстро спросил:

— «Если не ошибаюсь»? Вы сказали это уже три раза. Вас действительно зовут Фальке?

— Да, если не ошибаюсь.

— Такую фразу частенько повторяет один вестмен и…

— Что за вестмен?

— Ши-Со назвал мне его имя, но я забыл.

— Ши-Со? — наигранно удивился Сэм. — Кто это?

— Наш молодой проводник, сын вождя навахо, которого зовут Нитсас-Ини.

Тут Сэм не стал скрывать свою радость и воскликнул:

— Сын Нитсас-Ини у вас? Разве он вернулся из Германии?

— Да, он приехал вместе с нами.

— Раз так, то вы не зря теряли время, прося меня о помощи. Спокойно возвращайтесь в лагерь. За быка свое получите.

Сногсшибательная новость, которую только что услышал Сэм, сделала его намного сговорчивее.

— Хотите поскорее от меня избавиться? — спросил Шмидт недоверчиво.

— Нет. Даю вам слово, что убытки вам возместят. А может, и больше получите. Сколько стоил вол?

— Сто тридцать долларов.

— Вы их получаете, как пить дать! Можете мне поверить, если не ошибаюсь.

— Может быть, вы и есть тот вестмен, о котором говорил Ши-Со?

— Похоже на то, ибо эти слова часто сами собой слетают с языка. Это уже привычка. Я не раз встречался с Ши-Со, когда гостил в племени его отца. Скажите ему, что на рассвете я появлюсь в лагере, чтобы приветствовать его. Где же он был, когда я к вам заглядывал?

— Лошадей мыл.

— А ваш скаут, которого я тогда тоже не видел?

— Охотился на диких индюков. Придется промыть ему мозги за то, что он позорно оставил нас здесь.

— Пользы вам от этого никакой. Пока вы ему не заплатите за то, чтобы он охранял вас и ваш скарб, требовать от него рисковать жизнью бессмысленно. А теперь идите. Пора успокоить ваших людей, сейчас время работает против вас.

— Вы сдержите слово?

— Можете на меня положиться.

— Я ухожу, но больше никогда никому не позволю украсть у меня что-нибудь.

— Если будете действовать как сегодня, еще не раз придется поплакать, пока вы, наконец, не поумнеете.

— Не волнуйтесь. Впредь я буду прислушиваться к дельным советам.

— Тогда послушайте еще один: здесь, на Диком Западе, человека встречают не по одежке. Запомните это!

Когда Шмидт с тремя спутниками покинул хижину, Батлер спросил у старика Сэма:

— Мы не поняли ни слова. О чем тут болтал этот парень?

— Он требовал возместить ущерб.

— И что вы ответили?

— Послал его подальше.

Сэм не солгал, хотя, естественно, не сказал ничего лишнего. Искатель усмехнулся и произнес:

— Его счастье, что он вас послушал. Мы не привыкли лясы точить с проклятыми голландцами [22]. Ладно, рассаживайтесь поудобнее. Эти болваны аппетит нам не испортили.

Присутствующие снова принялись за еду и выпивку. Что касается первой, то ее осталось совсем мало, а вот второй… Когда бочка наполовину опустела, Сэм сделал вид, что вино наконец подействовало. Дик и Уилл последовали его примеру. Это чрезвычайно порадовало искателей — их усилия не напрасны! Казалось, еще совсем чуть-чуть — и их жертвы уснут мертвым сном. Теперь кувшины стучали еще громче и чаще, чем прежде. Время потянулось быстрее.

Сэм делал вид, что едва мог разодрать глаза, да и искатели, похоже, были совсем пьяны, только по-настоящему.

Первым, кого свалила выпивка, оказался ирландец. Сидя у очага, он клевал носом все ниже и ниже, пока наконец не грохнулся с табурета на пол и не растянулся там во весь рост.

Сэм усердно обрабатывал вожака искателей, беспрерывно накачивая того вином. Вскоре Батлер уже поддерживал голову руками, а локтями не без труда упирался в столешницу, чтобы не потерять равновесия. Вино, похоже, затуманило его разум, но он изо всех сил старался не ударить лицом в грязь перед присутствующими. Он украдкой подмигивал своим, чтобы те верили, что он только притворяется.

Его сообщники не отставали и из кожи вон лезли, изображая из себя трезвенников. Немудрено, что вскоре вся развеселая компания угомонилась. Наступила непривычная тишина.

Хокенс все время поднимался, наполняя кружки. Он ходил и будил то одного, то другого, заставляя их допивать, пока на дне бочки не осталось ни одной капли.

Итак, бочка была пуста, искатели спали глубоким сном, храпя на разные лады. Сэм для проверки попробовал растолкать пару человек. Те в ответ бормотали какую-то ерунду, но в сознание не приходили. Один из них уставился безжизненным взглядом на Сэма и спросил:

— Ну что, они пьяны, Батлер?

— Да, в стельку, — уверил его Сэм.

— Тогда покончим с ними! Нож меж ребер — и все! Пора делить деньги, а их закопать…

Старик молча ухмыльнулся, а искатель пробормотал заплетающимся языком:

— Чего молчишь? Может, отпустить их хочешь? Не пойдет! Где… где мой нож? Я возьму на себя этого маленького… толстого…

Сказав это, искатель сунул руку за пояс, чтобы вытащить клинок. Он даже поднялся, но не смог удержаться и грохнулся на пол, так и оставшись лежать без движений.

— Вот так лежали бы мы… — философски прошептал Дик Стоун. — Прикончили бы они нас, а потом обобрали. Ты был прав, старый Сэм. Что нам теперь делать?

— Проще некуда — мы их свяжем. Ремней и веревок в доме, пожалуй, хватит.

Да, веревок имелось достаточно, и вскоре трое по рукам и ногам связали не только искателей, но и хозяина со старой негритянкой, которая тоже не могла стоять на ногах. Сэм оставил двух друзей охранять пленников, а сам направился к лагерю немецких переселенцев. Когда он приблизился, услышал вдруг бодрый молодой голос, вопрошающий по-английски:

— Эй! Кто там? Стреляю!

— Сэм Хокенс, — спокойно ответил вестмен.

— Уже?! Ну, великолепно! Подойдите ближе, сэр. Вы так быстро возвращаетесь… надеюсь, с хорошей вестью?

— Может и с дурной. Что же мне теперь — летать, что ли?

— Где ваши спутники? Без них вам точно не взлететь! Ну да ладно… Раз они остались в поселке — так тому и быть.

Забирайтесь сюда, внутрь, сэр, перелезайте прямо через оглобли.

— Для этого я слишком мал. Лучше уж проползу под фургоном.

От Сэма не ускользнуло то обстоятельство, что фуры стояли четырехугольником, а волов завели внутрь. Стало быть, поселенцы вняли его совету, хотя и поздно. Тот, что стоял на часах и окликнул его, протянул руку в знак приветствия. Это был Ши-Со — сын индейского вождя, великолепно говоривший по-английски. Теперь уже спрашивал Сэм:

— Надеюсь, вы и по-немецки сумеете, друг мой. Вы ведь шесть лет провели в Германии!

— Почему бы и нет.

— Тогда разбудите ваших сонь — по-нашему пощебечем! Они-то уж знают толк в этом упражнении… Тихо! Кто это там?

Оба прислушались. Со стороны поселка доносился легкий топот копыт.

— Всадник. Кажется, один, — прошептал Ши-Со. — Кто это может быть?

— Это не всадник. Такой удар копытом я знаю слишком хорошо. Это моя старая добрая Мэри! Соскучилась, поди… Вы ее знаете?

— Знаю. Только, пожалуйста, не говорите мне «вы»! Я — индсмен, хочу им остаться и не собираюсь нарушать обычаи моего племени.

— Конечно, мой мальчик. Раз гордыня тебя там не сгубила, то и старый Сэм верен тебе. Тебе еще многое надо мне рассказать, но сейчас не время. Обсудим все позже.

Мулица тем временем приблизилась к оглоблям фуры, у которой все еще стоял Хокенс, и уткнулась мордой ему в плечо. Начали подтягиваться сонные поселенцы, разбуженные громкими голосами. Огонь не горел, поэтому Сэма они поначалу не увидели. Когда же его заметили, Шмидт принял малыша совершенно иначе, нежели в первый раз, а старик тотчас дал указание зажечь костер. Когда огонь осветил место, Хокенс потребовал назвать имена присутствующих. Ши-Со представил ему людей. Фамилии трех самых молодых, но уже женатых поселенцев звучали как Штраух, Эберсбах и Ульман, а друга Ши-Со звали Адольф Вольф. Дальше Сэм слушать не стал, решив, что познакомится со всеми позже. Сейчас самое главное — дело.