Скотт отправляется в горы

Сан-Бернардино, 21 ч. 20 мин., пятница, 18 декабря

Мне потребовалось сорок минут быстрой езды по скоростной автостраде Сан-Бернардино, чтобы добраться до Бердо. К тому времени пошел дождь, тяжелые капли стучали по капоту «кадиллака» и пластиковому верху. Показатель запаса бензина достиг нулевой отметки, и мне пришлось завернуть на станцию техобслуживания. Пока заливали бак, я оставил Алексис в машине, а сам поспешил воспользоваться телефоном и позвонить Пату.

Не успел я вымолвить: «Пат, это Скотт», как он сказал:

— Получилось. Мы выследили Рейгена.

— Где?

— Мне позвонил шофер, осуществляющий перевозки на побережье. Большой «кадиллак» Рейгена проехал мимо него по восемнадцатому шоссе за Бердо. Чертовски торопился.

Я почувствовал, что у меня на лбу выступил пот.

— Он видел его?

— Только узнал его «кадиллак». В нем сидело трое или двое парней, а за ним ехал «мерседес» — там пассажиров было гораздо больше.

— Давно это было?

— Он позвонил мне десять минут назад, не больше. «Кадиллак» Рейгена только что проехал мимо него. Я просто не знал, как связаться с тобой, Шелл. Собрался уже было ехать сам. Черт побери, не знаю, куда они все направляются!

— На восемнадцатом шоссе, говоришь?

— Угу.

Восемнадцатое шоссе от Сан-Бернардино идет прямо на север к Венцу Мирового Шоссе, которое, петляя по горам, выходит к озеру Эрроухэд, а там совсем рядом и Блю-Джей.

— Я знаю, куда они поехали, — сказал я и повесил трубку.

Служащий автозаправки как раз заканчивал заливать бак, когда я бегом помчался к «кадиллаку». Я бросил ему десятидолларовую бумажку, прыгнул в автомобиль и рванул с места так, что шины взвизгнули.

Алексис удивленно воскликнула:

— В чем дело?!

— Рейген едет в Блю-Джей. Он наверняка обнаружил, что доктор Фрост там. Каким образом это ему удалось, не знаю. Но мне стало известно, что он мчится туда на бешеной скорости.

Она сдавленно вскрикнула или всхлипнула, а потом без конца повторяла:

— О, быстрее... быстрее!

А меня и не нужно было торопить. Мы как раз въезжали на восемнадцатое шоссе, и я помчался во весь опор. А когда я мчусь во весь опор, то сидящему рядом остается только держаться и стонать. Но мне нужно было наверстывать время, а это можно сделать только на прямом участке дороги. В горах Сан-Бернардино автострада петляет, делая крутые повороты, резко спускаясь, поднимаясь, на пути к озеру Эрроухэд. В некоторых местах дорога идет над пропастью глубиной в тысячу миль, в которую можно легко сорваться при малейшей неосторожности.

Это была еще та поездка! Я всегда буду ее вспоминать с дрожью. Большую часть пути я проехал со скоростью восемьдесят, но такая скорость на извилистой горной дороге — все равно что сто пятьдесят на обычном шоссе. И к тому же дождь превратился в настоящий ливень. С высоты двухсот миль обычно видны огни Сан-Бернардино, простирающегося внизу, и раз шесть, по крайней мере, мне приходила в голову мысль, что и наши бренные тела могут оказаться распростертыми на дне какого-нибудь ущелья. Надо отдать Алексис должное: она вскрикнула только пару раз.

Когда мы добрались до поворота на Блю-Джей, в моем поле зрения не было и намека на «кадиллак» Рейгена. Значит, он намного опередил нас. Я свернул с Мирового Шоссе на дорогу, ведущую к маленькой деревушке Блю-Джей, и снова нажал на газ. Здесь недавно выпал снег, тающий под дождем, но было светло. Дорога оказалась скользкой и опасной.

— Осталось приблизительно полмили, — сказала Алексис, нервно сглотнула и продолжала слегка дрожащим голосом: — Потом крутой поворот направо. Я скажу вам где. Это узкая проселочная дорога.

Через несколько секунд я начал снижать скорость, и вскоре Алексис указала:

— Вот туда. Сбавьте скорость. Вы все еще едете слишком быстро!

Я ударил по тормозам, переждал, потом опять нажал на тормоза. «Кадиллак» занесло, он заскользил по раскисшей от дождя дороге и свернул под углом к большим соснам на левой обочине, потом снова развернулся вправо. Нас занесло на повороте, автомобиль почти остановился, и я слегка прибавил газу. Дорога, узкая, грязная и изрядно разбитая, поднималась, извиваясь, вверх. Машина двигалась медленно.

— Следующий поворот, — сказала Алексис так, словно с трудом выталкивала слова, застрявшие у нее в горле. — Дорога заканчивается у самой хижины.

Когда я медленно снова повернул налево, она охнула и показала:

— Это машина папы!

Фары моего автомобиля высветили огромную каменную глыбу, вернее, ее основание. О высоте каменной глыбы судить я не мог — туда не доходил свет фар. Перед камнем была площадка, на которой могло разместиться несколько автомобилей. И сейчас она была заполнена до отказа. Я увидел маленький черный «фольксваген» и еще четыре автомобиля — большой «кадиллак» Рейгена, черно-белую машину шерифа, «мерседес» и такси. Во мне начало расти беспокойство, и сердце сжимала тревога. Я тем не менее тщательно обдумывал ситуацию, стараясь себе представить, что, черт возьми, происходит. И почему здесь оказалась патрульная машина?

Я повернул налево — шины увязли в грязи, — припарковался позади «фольксвагена» и притушил фары.

— Оставайтесь здесь, — сказал я Алексис, вытащил свой тридцать восьмой из кобуры и вышел из машины.

Холодные струи дождя, проникавшие сквозь густые сосновые лапы, обрушивались мне на голову и стекали по шее за шиворот.

Пока мы ехали, Алексис описала мне хижину и окружающую ее местность. Я знал, что хижина располагается довольно высоко на склоне холма и что к ней ведет деревянная лестница, начинающаяся у подножия каменной глыбы. В кромешной тьме я двинулся вперед, к лестнице. Под повязкой у меня в голове тупо и нескончаемо пульсировала боль.

Я отыскал ступеньки, нащупал перила, которые при этом слегка задрожали, и стал медленно подниматься вверх. Я достиг небольшой лестничной площадки, от которой ступеньки поднимались под прямым углом. Как только я добрался до этой площадки, раздался автомобильный сигнал. Он исходил оттуда, где были припаркованы автомобили, однако он не походил на сигнал моего «кадиллака». Значит, в стоящих там автомобилях кто-то есть, хотя, как мне показалось, они были совершенно пусты. Сигнал был очень короткий и прозвучал всего один раз. Мне это совсем не понравилось.

В сорока или пятидесяти футах надо мной сквозь лапы сосен просачивался слабый свет. Он шел из хижины. Я сильнее сжал кольт и стал подниматься дальше. Расшатанная ступенька закачалась под моей ногой, другая громко скрипнула, перекрывая шум дождя.

Я замер на месте, настороженно прислушиваясь, но не услышал ничего, кроме дождя. Только дождь да кровь, пульсирующая у меня в висках. Я продолжил подъем, дыша ртом, напрягая зрение в темноте.

Неожиданно наверху, в нескольких футах от меня, вспыхнул яркий свет, полоснувший меня по глазам. Я автоматически пригнулся, напрягая левую ногу и рванувшись вперед, когда мужской голос прохрипел:

— Стой, ни с места!

Но я напружинился и ринулся наверх, нацелив свой кольт на говорившего. Луч света скользнул по металлу моего кольта, потом я увидел силуэт человека с фонарем в руке, а у его ног — человека, неподвижно лежащего на ступенях, человека в форме помощника шерифа.

И в этот самый момент я разглядел мужчину с фонарем в одной руке и с короткоствольным пистолетом — в другой. Я разглядел его лицо.

Это был человек, которого я видел вчера в газетном хранилище, в Вашингтоне. И имя которого я слышал в последнее время постоянно. Имя, лицо, пистолет, нацеленный на меня...

Да, это был тот самый человек, с которым я так хотел встретиться. И вот наконец встретился.

Я встретился с Четом Драмом.

Драм получает пинок от Скотта

Блю-Джей, 20 ч. 08 мин., пятница, 18 декабря

Я услышал автомобильный сигнал, донесшийся снизу. Это наверняка таксист о чем-то предупреждает меня. Затем послышались шаги человека, поднимающегося по скрипучей лестнице.

Когда человек подошел ко мне достаточно близко, я направил на него слепящий луч карманного фонаря и крикнул:

— Стой, ни с места!

Но он не остановился. Луч фонаря высветил лицо с резкими чертами и белесыми бровями и такой же, как брови, белесый ежик. Я нацелил на него свой «магнум», но он вцепился мне в запястье. У него тоже было оружие, и теперь он вынудил меня опустить пистолет. Он навел его на меня. Я поднырнул ему под руку и, бросив фонарь, левой рукой отвел его нацеленный на меня кольт. Я попытался сбросить его с лестницы, но он удержался и высвободил свою левую руку, продолжавшую сжимать мне запястье, для приема дзюдо, метя мне в висок. Ударь он чуть ниже, и моя шея могла оказаться сломанной.

Затем мы споткнулись о ноги помощника шерифа. «Магнум» выстрелил, расцветив темноту оранжевой вспышкой, но не причинив никому вреда. И мы вместе покатились вниз по шатким ступеням. Под тяжестью наших сцепленных тел перила прогибались, словно спички. Мы катились вниз с шумом и грохотом, болезненно ощущая телом каждую ступеньку. Я понял, что мы скатились вниз, когда вдруг очутился в холодном месиве грязи.

Когда белобрысый мужчина скатился с меня, я встал на колени, но тут же снова рухнул в грязь, смутно опасаясь, что у меня сломаны кости, но отнюдь не придавая этому значения в тот момент. Я еще раз попытался подняться на ноги, но упал лицом в грязную жижу.

И тут я услышал женский голос:

— Шелл! Что происходит, Шелл? — Женщина оказалась возле меня и заговорила уже иным тоном: — Вы ведь не...

Я посмотрел на нее. На ней было жемчужно-белое пальто спортивного покроя. На лице поблескивали дождевые капли.

Это была Алексис Сэнд.

— Что?! Это вы, Чет Драм?

По деревянным ступеням загрохотали вниз чьи-то шаги.

Я шарил в грязи, ища свой триста пятьдесят седьмой, но не мог его отыскать.

— Драм? — хрипло окликнул меня чей-то голос. Это говорил мужчина. Он с трудом поднялся на колени, потом попытался сделать шаг ко мне, но упал в грязь. Женщина приняла меня за него и назвала Шеллом. Не много требовалось ума, чтобы сообразить, что я наконец-то встретился с Шеллом Скоттом. — Драм? — повторил он.

— Скотт?! — завопил я во всю мощь своих легких.

И мы двинулись друг к другу, словно борцы в замедленной съемке; схватка на площадке, залитой грязью.

На лестнице больше не было слышно шагов, и Алексис закричала:

— Сзади, они...

И тут затылок мой разверзся и поглотил и дождь, и темноту, и все остальное — даже Шелла Скотта.

Шелл Скотт сметает крошки со стола

Блю-Джей, 22 ч. 10 мин., пятница, 18 декабря

Единственное, что я мог отчетливо видеть перед собой, было его лицо. Лицо Чета Драма. Взметнувшийся в его руке пистолет побудил меня к быстрому действию, и я левой рукой крепко сжал его запястье.

Я выхватил свой собственный пистолет у него под носом, почувствовал, как он уперся во что-то, возможно в его руку или тело, когда вспыхнул фонарь у него в руке и осветил нависшие над нами сосновые лапы. И тут мы сцепились. Наши тела с силой шмякнулись друг об друга. От удара я весь содрогнулся, в висках запульсировала боль. Боковым зрением я увидел, как падает, вращаясь, фонарик, услышал, как он со стуком катится по деревянным ступенькам. Драм в ярости бросился на меня, а я занес над ним левую руку, изготовившись к рубящему удару ладонью по шее. Однако почувствовал, что удар пришелся ему по черепу.

Драм споткнулся о тело помощника шерифа, и его пушка выстрелила вверх, а мы покатились вместе, с грохотом считая телами ступеньки. Я выхватил свой кольт, попытался оглушить Драма, но тут мы ударились о перила. И неожиданно стали падать.

Я отцепился от него и падал в темноту. Чернота внизу становилась твердой и неслась мне навстречу, Я приземлился на бок, перекатился, почувствовал, как чуть было не свернул себе шею, стукнулся головой и оказался в грязи. На мгновение мне показалось, что моя макушка отделилась от черепа, и боль острым ножом резанула мне по мозгам.

Я не мог сдвинуться с места. Из меня вышибло дух, и я судорожно открывал рот в надежде глотнуть свежего воздуха, но вместо воздуха втянул в себя жидкую грязь, и она попала в горло. Я закашлялся, сплюнул, приподнялся на колени. Голова, казалось, раскололась как орех, а потом сомкнулась с пульсирующей болью, отчего у меня началось головокружение.

Наконец я услышал женский голос. Алексис. Она окликнула меня по имени. У меня в голове слегка прояснилось, но тут я услышал, как она уже громко воскликнула:

— Что?! Это вы, Чет Драм?

Я не мог его видеть. Я позвал:

— Драм... Драм!

В ответ он выкрикнул мое имя. Я сообразил, откуда исходит голос, и повернул туда голову. Мне казалось, что Драм находится в нескольких ярдах от меня, у лестницы. Алексис что-то крикнула, когда я услышал грохот ног по ступеням наверху.

Множество ног, словно несколько человек поспешно сбегали вниз по лестнице.

Вспыхнул свет, осветив грязную землю рядом со мной. Я успел заметить Алексис и двоих мужчин, почти спустившихся с лестницы. Я не мог знать, сколько человек не попало в полосу света, но один из двоих внизу был Кэнди, а грузный мужчина с гривой седых волос с руками, заведенными за спину, — доктор Гедеон Фрост. Громадный неповоротливый Кэнди толкал Фроста вперед, держа его за запястья.

До того как луч фонарика направили на меня, я выстрелил в Кэнди, потом выстрелил еще раз и понял, что пуля достигла цели, потом быстро перекатился влево, стараясь держаться вне досягаемости света фонаря. Я еще раз перекатился, грязь хлюпала подо мной, и тут ночь взорвалась выстрелами по крайней мере двух пистолетов, а возможно, и больше; вырывавшееся пламя как бы повисало в воздухе, слегка разбухая, а потом сразу же угасало. Пули посыпались в грязь рядом со мной, одна врезалась в дерево.

Я услышал, как кто-то застонал, выплевывая нечленораздельные ругательства. Человек, в которого я попал, держал в руках фонарь. Теперь света больше не было. Я остался неподвижно лежать в темноте, опираясь левой рукой о шершавую кору сосны, а в правой сжимая скользкое дуло своего кольта.

Шум дождя заглушал все другие звуки. Я медленно поднялся на ноги, постоял немного, потом сделал шаг вперед. Тут я услышал скрежет стартера, рев двигателя. Потом завелся двигатель еще одного автомобиля. Через мгновение зажглись фары. И я бросился бежать.

Я зацепился за что-то правой ногой и растянулся на земле.

Звук автомобильного мотора стал слабее. Мне потребовалось некоторое время, чтобы подняться, и на какой-то безумный миг я оказался в полной темноте. Мои мысли путались. Казалось, будто я плыву в плотном черном космическом пространстве, ничего не чувствуя, не зная, где низ, а где верх, абсолютно утратив ориентацию. Словно я растворился в воздухе или погребен под слоем жидкой грязи. Это был момент безумия, очень страшный момент.

А потом я услышал какой-то шум. Это был жуткий звук, устрашающий. Он исходил откуда-то сзади. Я повернулся, вглядываясь во тьму, но ничего не увидел. Звук повторился — сдавленный хлюпающий звук, затем еще раз и еще. И ему вторил тихий стон, невнятный, напоминающий лепет плачущего ребенка.

Я медленно поднялся и пошел на звук. Но стоило мне сделать шаг, как я услышал тот же самый хлюпающий звук рядом.

Хлюпали и «стонали» мои собственные ноги. Я испытал облегчение и мысленно последовал за теми, другими шагами. Наверняка это был мужчина, идущий по грязи.

Хлюпающие звуки участились, но стали менее слышными.

Я услышал какой-то удар, словно человек наткнулся на дерево. И тогда до меня донесся его голос, слабый, прерывающийся от боли и шока:

— О господи... Боже мой. Помогите, помогите... О господи...

Это был человек, в которого угодила моя пуля. Я узнал его голос. Но даже эти жалобные слова человека, раненного, истекающего кровью и, возможно, умирающего, не вызвали у меня сочувствия.

Это был голос Минка.

Других звуков, кроме его стона да шума дождя, не было слышно. Я пошел его искать, и, когда наконец набрел на него неподалеку от хижины, Минк зашатался, сделал несколько нетвердых шагов от хижины, потом упал и покатился по крутому склону, оказавшись почти на его середине. Я прислушался, определил, откуда доносятся его стоны, и отыскал его в темноте. Опустился рядом с ним на колени.

— Минк, — сказал я. — Ты меня слышишь?

— Помогите!

— Конечно. Это Скотт, дружище. Шелл Скотт.

Минк застонал. Я наклонился и ощупал его тело. Одна пуля попала ему прямо в грудь. Стоны сопровождались булькающим звуком. Пуля разворотила его грудную клетку, застряв в легких.

Кровь теперь подкрадывалась к его горлу — отсюда и этот булькающий звук. Она вот-вот хлынет у него изо рта, смешиваясь с дождем.

— Минк, — сказал я. — Ты тяжело ранен.

— Господи, я знаю. Я... — Последовала продолжительная пауза, потом он с трудом выдавил из себя: — Умираю.

— Да, Минк. Как Браун. Браун Торн. Счет сравнялся, не так ли?

— Я... тебе все расскажу. Скотт, я не убивал его. Это Рейген и Кэнди.

— Клянусь. Мы с Кэнди все время следовали по пятам за женой Сэнда — от дома Фроста до твоей квартиры. Когда она оттуда вышла, мы прекратили слежку за тобой и... х-х-х! — Его голос исказился, как только приступ боли настиг его. Мгновение спустя он сказал: — О господи, боже мой! Я умираю! Господи, я умираю!

— Точно, Минк. Тебе не долго осталось.

Некоторое время он говорил тихой, опасливой скороговоркой, словно пытался высказать все разом.

— ...стреляли в тебя и проводили ее до «Амбассадора»... позвонили Рейгену, который находился в Спринг-Каньоне с Торном. Он приказал мне следовать за дамой, а Кэнди — пересесть в «бьюик» и ехать к нему. Автомобиль был поврежден... и ты это видел. Кэнди поехал к Рейгену. Они вдвоем и сделали это. А не я, Скотт. — Минк умолк, а потом слабым голосом спросил: — А где Рейген... и ребята?

— Они бросили тебя. Унесли ноги. Теперь мы с тобой остались один на один, Минк. Поэтому давай выкладывай правду. Этот серый «бьюик», в котором ты был... ты воспользовался им, чтобы загнать Брауна в кювет?

Он говорил с трудом. Его дыхание отдавало кровью.

— Да. Мы с Кэнди. Мы... следили за домом Фроста, понимали, что Торн скорее всего пойдет туда, чтобы сообщить о пленках, которые украл. Мы... заметили Торна, когда он выходил от Фроста, схватили его и притащили к Рейгену. Должно быть, Фрост удрал, пока мы занимались Торном.

— Я знаю, как Браун заполучил эти пленки, Минк. И что такое важное было в них? Взял ли он что-нибудь еще?

— Да, но эти... пленки — главное. Это телефонные разговоры Сэнда, его звонки из Вашингтона в Лос-Анджелес. Не из здания «Братства», а... из телефонной будки поблизости. Сэнд считал, что обезопасил себя, но...

Минк замолчал на несколько секунд — в тишине, казалось, дождь забарабанил еще сильнее, — потом продолжил:

— Рейген приказал Хольту поставить «жучок». Рейген знал, что эти пленки помогут разделаться с Сэндом, а Фрост... может, и не воспользуется ими. Жена Сэнда...

Голос его затих.

— А что же Браун Торн? Что было дальше?

Минк, застонав, продолжал свой рассказ. Каждое слово было подобно стону и сопровождалось вздохом. Однако он все еще мог выдавливать их из себя.

— Потом Рейген рассказывал, что они его избили, выбросили в Спринг-Каньоне... Торн не сказал ни слова. Хотя они здорово его отделали, он... кинулся бежать. Обрабатывал его Кэнди, а Рейген потом вынул пушку и пристрелил его. Он не хотел убивать его... пока тот не расколется и не скажет им, отдал ли он эти пленки Фросту. Рейген не мог позволить ему уйти из опасения, что Торн доберется до шоссе и остановит попутную машину.

Минк замолчал. Я подумал, что он умер. Поискал пульс у него на шее, нащупал его. Пульс едва прослушивался, но Минк был еще жив.

— Минк!

Он не ответил. Я затряс его, и он застонал.

— Минк, — сказал я. — Куда они поехали? Ведь Фроста они прихватили с собой, верно?

— Да.

Я едва его слышал. Шум дождя заглушал его слова. Я наклонился, подставил ухо к самому его рту. Он проговорил тихим, прерывистым шепотом:

— Рейген... самолет. Полетят с Фростом и с... материалами, которые дал ему Торн...

— Куда полетят?

— На встречу, в воскресенье ночью. С Сэндом... Аббой... окончательная договоренность...

Он закашлялся, плевки теплой крови из его рта попали мне на лицо. Я сглотнул, но не отстранил уха от его губ.

— Куда, Минк? Куда?

— За городом. На Бен... — Голос его прервался. И затих.

Затих навсегда.

Я медленно встал, отер щеку мокрой от дождя рукой и подставил ее под капли дождя. Теперь ничто не нарушало тишину ночи. Я вспомнил об Алексис и несколько раз окликнул ее, но ответа не последовало.

Скользя по жидкой грязи, я направился к своему «кадиллаку». Алексис в машине не было. Не оказалось и чемодана, который она взяла с собой из «Статлера» и все время держала при себе. Я подумал, что скорее всего она уехала с Рейгеном. Он не мог ее не заметить, а она конечно же увидела его... со своим отцом. Поэтому они вряд ли оставили ее здесь.

Если они направляются к аэродрому, им неминуемо придется вернуться к Венцу Мирового Шоссе. Я не надеялся их догнать. Но попытаться стоило. Я дал задний ход, поворачивая на проселочную дорогу. При этом фары моего автомобиля высветили площадку для стоянки машин, и я увидел три стоявших на ней автомобиля: «фольксваген», автомобиль шерифа и такси. «Кадиллак» и «мерседес» Рейгена уехали. Никого не было видно. Я направился к шоссе, свернул налево и, добравшись до Венца Мирового Шоссе, покатил по нему вниз.

Честер Драм возвращается ни с чем

Блю-Джей, 22 ч. 40 мин., пятница, 18 декабря

— Ладненько, — прокаркал чей-то голос. — Головорезы Рейгена были в хижине с доктором Фростом и готовились спуститься вниз. Шелл Скотт поджидал их на дороге на случай осложнений. И тут появляюсь я. Осложнение в коротеньких штанишках до колен. Они вывели меня из игры, как сопливого новичка-гангстера.

— Ладно, ладно, — сказал другой голос, — успокойтесь.

Этот голос я узнал. Он принадлежал таксисту. Я видел его темную фигуру, согнувшуюся под дождем. Первый голос, не далекий и не близкий, а потерявшийся где-то между сознанием и бесчувствием, принадлежал мне.

— Они все смылись, — сказал таксист, словно клещами вцепившись в мое плечо, когда я начал бесцельно двигаться по парковочной площадке. «Фольксваген» доктора Фроста, черно-белая патрульная машина и такси все еще стояли там. Глубокие следы от автомобильных шин отпечатались в грязи, покрывавшей площадку.

— Они спускались по лестнице строем, как военные, — добавил таксист. — Один из них вырубил вас. Возникла перестрелка. Мне пришлось спрятаться за деревьями.

Я не мог осуждать его за это. У него не было причин ввязываться в разборки профессионалов. Даже я выступил на вторых ролях. «Но если Скотт поджидал Рейгена и его ребят, — подумал я, — поджидал, чтобы им помочь, тогда почему с ним находилась Алексис Сэнд?» Я пожал плечами. Ведь она приехала в Вашингтон, чтобы передать документы отца «Братству», не так ли?

Нет, тут что-то не так. Она привезла их Майку Сэнду. Она отказалась отдать их Аббамонте. Тогда, подумал я, возможно, Сэнд решил спасти что можно, объединившись с Рейгеном против Аббамонте.

Помощник шерифа, пошатываясь, спустился по деревянным ступенькам и завяз в грязи. Когда я сообщил ему, кто я такой, и по возможности кратко изложил происшедшее, он прошествовал в патрульную машину, оснащенную радиосвязью.

— Вероятно, уже поздно что-то предпринимать, но я попытаюсь связаться по радио с полицейскими машинами.

— А как насчет аэропортов и железнодорожных вокзалов? — осведомился я.

— Вы считаете, что они попытаются вывезти доктора Фроста из страны? Не думаете же вы, что они собираются его убить?

— Он им нужен. В «Братстве» произошел раскол. Кто-то из них хочет привлечь доктора Фроста на свою сторону. Дочь его уже на их стороне.

Помощник шерифа поморщился и снова включил радиосвязь. После этого мы вместе поднялись по лестнице в хижину доктора Фроста. Это было пристанище одинокого человека — односпальная кровать, недоеденный обед на сколоченном из толстых досок столе, одежда, висящая на крючках в спальне. Мы не могли обнаружить никаких признаков насилия со стороны «незваных гостей».

Таксист отвез меня назад в Лос-Анджелес. Когда я вытащил бумажник возле дома Моуди, он покачал головой, отвел мою руку и вернул мне пушку Рекса Маркера:

— Я не возьму у вас денег.

Я не смог заставить его изменить свое решение.

— Вот послушайте, — сказал он, прежде чем отъехать. — Я проникся к вам большим уважением. Вы собираетесь размазать этих ребят из «Братства» по стенке. Когда это произойдет, приятель, я буду просто счастлив. Вот это и будет вашей платой. Удачи вам.

— Опасность миновала, — сказала Кора Моуди. — Он поправится. Он... — Тут она меня изумила, быстро сказав: — Ему так стыдно, мистер Драм! Он пытался объяснить вам. Однако не смог, потому что... выглядел бы в ваших глазах трусом, а он — самый храбрый человек, которого мне когда-либо доводилось...

— О чем вы говорите?

— О Дэне. Вы разве не понимаете? Он попросил меня передать вам. Маркер сказал ему, где скрывается доктор Фрост. Видите ли, Маркер собирался дать показания доктору Фросту, но тот уехал из города и позвонил Маркеру из Блю-Джей. К тому времени Маркер стал колебаться по поводу дачи показаний, но тем не менее Дэн связался с ним. Головорезы Рейгена под пыткой заставили Дэна сказать, что он узнал от Маркера. В том числе и насчет Блю-Джей. Они его били. Вы видели, в каком он состоянии. Тогда я ничего не сказал. Какого черта винить во всем Дэна Моуди? Но, по крайней мере, это объясняет, откуда Рейгену и Скотту стало известно местонахождение Фроста.

— Он... — Кора расплакалась. — Если бы только он успел рассказать вам обо всем этом! Тогда вы смогли бы оказаться там раньше их! Вы смогли бы...

— Ладно. Что сделано, то сделано. Дэн не мог себя превозмочь.

Она высморкала нос, еще немножко поплакала, чихнула и снова высморкалась.

— Правда? Вы... вы не будете держать на него зла?

— А вы что думали?

Кора ничего не ответила. Она сказала, что мне звонил сенатор Хартселл и просил позвонить ему в любое время суток.

Она приготовила кофе — крепкий, черный, приправленный бренди — и подала мне, пока я набирал номер.

— Фрост у них, — сказал я в трубку. — Он скрывался в горной хижине, и они его сцапали. Головорезы Рейгена с Шеллом Скоттом.

— Со Скоттом? Я слышал, он был здесь, в Вашингтоне.

— Когда?

— В четверг.

— Ну, значит, прилетел обратно.

— Заварил тут кашу и смылся.

— Какую еще кашу? — Я отпил кофе.

— Да насчет мотивов Чарли Дерлета.

— Я думал, он признался в убийстве Таунсенда Хольта.

— И я так думал. Теперь копы Фронт-Ройала отрицают это. У них ордер на арест нового подозреваемого. И бумаги на передачу подсудимого другому штату. Вот о чем я хотел переговорить с вами.

Я отпил большой глоток кофе с бренди. У меня возникло подозрение в отношении человека, на которого теперь может пасть подозрение.

— Чет, ты — их человек, — сказал сенатор, укрепляя меня в моей догадке. — У них есть парочка негодяев по имени Кейн и Магоу, которые клянутся, что видели, как ты выбегал из дома Торгесена во Фронт-Ройале, когда было совершено убийство.

— Тогда зачем же я вернулся назад — чтобы порыдать над трупом?

— Потому что ты испугался и не взял того, за чем пришел.

— Бумаги Торгесена?

— Да, его дневник. Мы получили эту информацию от Хоуп Дерлет. Видишь ли, Хольт вернулся туда за дневником Торгесена, но, хотя ему было важно знать содержание дневника, у него были свои резоны дневник не брать. Он вызвал Хоуп Дерлет, чтобы та застенографировала нужные ему записи, но, когда она приехала туда, он был уже мертв.

Я покончил с кофе и ощупал пальцами шишку на голове.

— Почему он просто не убрался оттуда, прихватив с собой дневник?

— Из стратегических соображений, Чет. Взгляни на ситуацию шире. Хольт продавал Майка Сэнда калифорнийским боссам. Рейгену, например. Как Майк Сэнд того и желал, он не хотел, чтобы дневник стал вещественным доказательством.

Посчитав, что Торгесен может его уничтожить под давлением Сэнда, он решил выудить оттуда нужную ему информацию. Располагая этой информацией, но не втягивая Хольта в процесс, Рейген смог бы сместить Сэнда с поста и занять его место. Но Хольт убит, а дневник украден или уничтожен.

— У Рейгена и своих хлопот будет полон рот, — сказал я и объяснил, что привезу с собой в Вашингтон Рекса Маркера.

Сенатор был доволен. Поскольку публичные слушания начинаются в понедельник, а Фрост исчез, Маркер — это уже нечто, с чего можно начать.

— И это еще не все, — сказал сенатор. — Чарли Дерлет сделал признание. Не нам, а своей сестре. А она с нами сотрудничает.

— И что это за признание?

— Подробности узнаешь, когда вернешься. Что тебе придется сделать, несмотря, кстати сказать, на Кейна с Магоу и ордер на твой арест. Основание для ареста само по себе весьма зыбкое, особенно если учесть, что во Фронт-Ройале имеется один довольно хороший, нет, просто блестящий полицейский по имени Баллинджер.

— Но есть и некий гнилой фрукт по имени Линдсей.

— Точно. И Баллинджер раскусил его, когда Линдсей разрешил Эрику Торгесену выдать себя за юриста комиссии. Но именно Линдсей разбил в пух и прах фальшивое признание Чарли Дерлета. Зачем он это сделал, ума не приложу.