Щит героя

      Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
      НЕПРИЯТНОСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
      Неожиданно, еще не было семи, позвонил Фунтовой:
      - Валерий, это я - Олег. Не разбудил? Ты справочник просил по иномаркам, так вот: достал, правда, не в собственность, а на время. Я недалеко и могу закинуть.
      - Спасибо, - сказал Карич, - заезжай, чаю дадим.
      - Нет-нет, никаких чаев, дежурю. Заеду на одну минуту. Если кого в город подкинуть, могу...
      Надо ли говорить, что появление двухцветной милицейской "Волги" не прошло мимо синюхинских глаз. Милиция! У подъезда Петелиных! Может, Гарька и не напрасно говорил!..
      А когда минут через десять из дому вышли Ирина и Валерий Васильевич в сопровождении рослого капитана милиции и юркнули в оперативную машину, Варвара Филипповна едва не задохнулась от любопытства. Как была в домашнем халате, в шлепанцах на босу ногу, так и помчалась в петелинскую квартиру, на ходу придумывая повод для столь раннего визита. Двери открыла Галина Михайловна.
      - Извини, Галочка, вчера еще собиралась забежать, да не успела...
      - Заходите, Варвара Филипповна. Что-нибудь случилось?
      "Это же надо! - подумала Синюхина. - Тут такое творится, девку потянули, мужика в милицию увезли, а ей хоть бы что!" Но сказала она совсем другое:
      - Белла Борисовна очень недовольна нашими мальчиками, Галя, так, может, нам сходить в школу?
      - Вы сейчас собираетесь идти, к первому уроку?
      - Не знаю, можно и позже... хотела с тобой посоветоваться. - В это время из ванной вышел Игорь. - А, Игорек, доброе утро! А Иришка тоже встала?
      - Ирина на работу уехала, - сказала Галина Михайловна.
      - На р а б о т у? И Валерий Васильевич - на р а б о т у?
      - И Валерий Васильевич...
      - Эх, Галина, Галина, чего от подруги скрывать? Нехорошо!.. Я к тебе всем сердцем, всей душой, можно сказать, а ты? Разве Варвара хоть раз в жизни подвела тебя? А могла ведь! - Тут на глазах Синюхиной появились неподдельные слезы, и она, махнув рукой, поспешно ретировалась.
      - С ума она, что ли, сошла? - входя в кухню и обращаясь не то к Игорю, не то рассуждая сама с собой, выговорила Галина Михайловна.
      - Это я Гарьке натрубил, а он, конечно, ей, - расплылся в улыбке Игорь.
      - Чего ты наболтал Гарьке?
      И Игорь, торопливо дожевывая завтрак, поглядывая на часы - времени оставалось не так много, - передал матери свой разговор с Гарькой и импровизированный детектив, сочиненный под луной.
      - Для чего это тебе понадобилось?! Ты представляешь, что она теперь плести будет?
      - Ну и что? Пусть плетет. Шакалы воют, а караван идет! - не задумываясь, объявил Игорь и, схватив портфель, направился к двери.
      - Довоспитывала тебя Ирина на собственную голову. - Но этих слов Игорь уже не услыхал, перепрыгивая через три ступеньки, он скатывался по лестнице во двор.
      Галина Михайловна прибиралась в доме. Добралась до книжного шкафа и стала перетирать книги. И тут ей попал в руки старый альбом с фотографиями. Она не открывала его уже много лет. Теперь вот открыла и первое, что увидела, - Пепе с роскошным аккордеоном в руках. Вспомнилось: вскоре после войны экипаж Федора Ивановича Баракова (Пепе был у него тогда вторым пилотом), того самого Баракова, что недавно стал генерал-майором и дважды дедушкой, возвращался из командировки. Они отогнали в капитальный ремонт старенький Ли-2 и ехали домой поездом. В дороге их обокрали. Уцелел только аккордеон, Пепе был тогда в полосе увлечения музыкой и постоянно таскал его за собой. Бараков сказал:
      - Придется, Петька, аккордеон продавать... Не подыхать же с голодухи?
      - Да ты что! - возмутился Пепе. - Я тебя этим ящиком сто лет кормить могу!
      И Пепе содрал засаленный аэрофлотовский китель с бортмеханика Асиновского. Рукава были ему коротки, китель выглядел на Пепе жалкой курточкой с чужого плеча, нацепил темные очки, растрепал волосы и пошел по вагонам.
      - Сестрицы и братья, к вам обращаюсь я, бывший гордый сталинский сокол, а теперь инвалид, не откажите в трудовой копейке, не дайте пропасть защитнику нашего неба, чьи крылья подпалила жестокая война с беспощадным фашистским зверем... - И он пел, импровизируя на ходу:
      От солнца в атаку тот "мессер" пошел,
      поджег мои быстрые крылья,
      и вспыхнул мотор, я глазами повел
      дерется вокруг эскадрилья!
      Прощайте, друзья, и мой полк боевой,
      за Родину я погибаю.
      Надежда одна - парашют за спиной,
      кабину я с ним покидаю...
      Он пел, наматывая строчку за строчкой, и, протягивая фуражку, шел по вагону нетвердым шагом.
      И надо же было случиться: в последнем вагоне Пепе нарвался на начальника штаба - майора Усова. Сияя орденами, наутюженный, в форме с иголочки, рано поседевший майор смотрел на него пристально и осуждающе. Отступления не было. И Пепе остановился против начальника штаба и, придав голосу наивысшую выразительность, наполняя каждое слово сдержанным рыданием, произнес:
      - И ты, поседевший в воздушных боях герой, не откажи в братской помощи товарищу по оружию. Три рубля тебя не разорят, а мне помогут добраться до дому и услыхать голоса обездоленных крошек, за которых не жалели мы ни живота своего, ни крови...
      Майор Усов щедростью не отличался, но тут, видимо, чтобы не привлекать к себе внимания, брезгливо поджал губы и положил в фуражку трешник.
      Потом, уже в части, разразился колоссальный скандал.
      И замять дело стоило немалого труда. Пожалуй, если бы не активная поддержка Баракова, пользовавшегося уже в ту пору авторитетом, трудно сказать, чем бы все кончилось.
      Галина Михайловна смотрела на старую фотографию и думала: "Ох, и многое все-таки у Игоря от отца, но почему не лучшее?"
      Игорь подсел на кровать к Ирине и осторожно начал:
      - Ты спишь, Ир? Ну, я же вижу - не спишь. Ты обиделась? А чего я такого сказал? И вообще, Варвара Филипповна и без меня может что угодно наврать. Зато ты только подумай, сколько у нее сегодня крови попортилось?! Гарька говорил - она даже капли принимала! Ир, ну Ир...
      - Чего ты хочешь? Поздно, спать надо.
      - Ладно, сейчас лягу, только ты скажи - злишься?
      - Чего на тебя, дурака, злиться, когда ты простых вещей не понимаешь.
      - Зато я теперь сложные понимаю! Знаешь, как меня Танька с Вадимом натаскали. Вчера физичка спрашивала, так у нее глазищи во как вылезли. "Чего ж ты, Петелин, - говорит, - раньше прикидывался?" Ну я ей сказал, что раньше на меня осложнение действовало, после менингита, а теперь прошло, от уколов и от витаминов. И еще я ей сказал, что, когда на меня кричат, я ничего не понимаю, а когда со мной хорошо обращаются, тогда пожалуйста.
      - И она поверила?
      - А что? Поверила. Я же правильно ей отвечал и задачу решил. Ир, а если я тебя попрошу об одном деле, ты можешь не спрашивать, зачем?
      - Не спрашивать могу, исполнить - не знаю, смотря какое дело.
      - Ничего такого не думай, потом я все расскажу, честно.
      - Чего тебе?
      - Семь рублей можешь дать?
      - Подумаю.
      Утром Игорь обнаружил около своей кровати очередную записку: "...человеку свойственно мыслить разумно, а поступать неразумно". Анатоль Франс.
      Рядом с запиской лежали семь рублей. Игорь собрался как по тревоге и мигом очутился во дворе. Быстро дошел до гаража и, запихав портфель в щель между задней стенкой и забором, выкатился на улицу.
      Все было рассчитано: на автобусе до станции, на электричке до Москвы, с вокзала на вокзал на метро, и до пункта, где находилось суворовское училище, снова на электричке. В один конец четыре часа, на возвращение четыре, два часа на разведку, два на всякий случай... К вечеру он вернется.
      Но не все пошло гладко: он опоздал на первую электричку. В пункт назначения прибыл не через четыре, а через пять с половиной часов. Тут выяснилось, что училище на другом конце города, добираться туда не так просто. Но он все-таки разыскал проходную и доложил дежурному старшине:
      - Товарищ старшина, я от генерал-майора Баракова, к начальнику училища, по личному делу...
      Старшина подозрительно покосился на него и спросил:
      - По своему личному делу или по личному делу генерал-майора?
      - Генерал-майора, - не моргнув глазом, ответил Игорь.
      - Та-ак... Родственник генералу будешь или знакомый?
      - Мой отец служил с генерал-майором Бараковым, летал с ним на фронте...
      - Та-ак... Доложим. - И старшина, покрутив ручку полевого телефона, сказал кому-то невидимому: - Товарищ подполковник, тут к начальнику училища товарищ просится от генерал-майора Баракова, говорит, по личному делу. Какие документы, пацан. Слушаюсь, слушаюсь... Так точно.
      - Если насчет приема в училище, то подполковник велели передать: генерал-лейтенант Усов этими вопросами не занимается, надо в районный военкомат обращаться, - сказал старшина, - а если по другому вопросу, пройти можно, но придется подождать.
      Игорь прождал с полчаса, а потом по указанию старшины прошел на территорию училища, миновал просторный сад, вознесенный на бетонный постамент танк Т-34, поднялся по устланной ковровой дорожкой широкой лестнице и очутился перед высоченными белыми дверьми. Здесь ему пришлось подождать еще около часа. Наконец двери распахнулись, и из кабинета начальника училища вышла большая группа офицеров. А спустя несколько минут позвали Игоря.
      На стене, расположенной против двери, он увидел огромный, в рост, портрет Суворова. Генералиссимус смотрел вдаль, и в лице его светились ум и насмешливое лукавство. Игорь даже оробел немного. Но, взяв себя в руки, смело приблизился к столу, скользнул взглядом по погону пожилого генерала и доложил:
      - Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться по личному делу?
      - Вы от Баракова? - спросил Усов и внимательно посмотрел на Игоря. Давненько мы не виделись с Федором Ивановичем. Как он поживает?
      - Спасибо, товарищ генерал-лейтенант, хорошо поживает. Второй внук у него родился. Сам еще летает...
      - Приятно слышать. А вы ему кто?
      - Сын Героя Советского Союза, летчика-испытателя Петелина.
      - Каждый мужчина - сын своего отца, - тусклым, недружелюбным голосом сказал генерал. - Зовут вас как?
      - Игорь.
      - Игорь Петрович Петелин, стало быть? Не удивляйтесь, знавал я вашего отца. Превосходный был пилот, отчаянной смелости человек, - странно, в этих, несомненно, хороших словах Игорь явственно расслышал осуждающие нотки.
      - Чем могу быть полезен? - спросил генерал-лейтенант, спокойно и внимательно глядя в глаза Игорю.
      - Я заканчиваю восьмой класс и хотел бы знать, какие у меня шансы на зачисление в ваше училище?
      - Та-ак. Значит, имеете наследственную склонность к мистификациям и обману?
      - Что? - не понял Игорь.
      - Дежурному сказали, что приехали не по вопросу приема в училище. Нехорошо. Офицер должен быть правдив!
      - Виноват, товарищ генерал-лейтенант, но...
      - Виноваты, виноваты, и никаких "но" быть не может. Какие у вас успехи в школе, только честно?
      - Средние.
      - Следует понимать, что учитесь вы на три с плюсом?
      - Приблизительно так, товарищ генерал-лейтенант...
      - Семейные обстоятельства, позвольте спросить, какие?
      - Мама, сестра, у мамы муж...
      - Отца своего помните?
      - Помню.
      - Я тоже его помню. Хорошо помню. В давние времена состоял начальником штаба части, где после войны проходил службу капитан Петелин. Встречались. Превосходным пилотом был Петр Максимович, отчаянным... Генерал встал и, заканчивая разговор, сказал: - Порядок поступления общий - заявление от родителей, личное заявление, свидетельство о рождении - все подадите в районный военный комиссариат, пройдете медицинскую комиссию. Ну а шансы? Шансы у вас минимальные, мой друг. Успехи оставляют желать лучшего, а то, что вы сын Героя Советского Союза, о чем нескромно упомянули в первых же словах нашей беседы, это ничего прибавить не может. Не смею задерживать...
      И училище оказалось за спиной.
      Игорь шел по темнеющему незнакомому городу, терзался.
      "Пусть я зря сказал, что отец был Героем Советского Союза, пусть, думал Игорь. - Но почему он так на меня? Что я сделал?"
      Игорь добрался до моста и, шагая уже по гулкому деревянному настилу, все еще не мог прийти в себя. Ему хотелось, чтобы сейчас кто-нибудь завопил из реки: "Тону!" А он бы тогда бросился в ледяную воду. И пусть генерал узнал бы потом, кого он прогнал из кабинета! Но с реки не доносилось призыва о помощи...
      Пусть бы загорелся дом. Тогда, задыхаясь от дыма, он вытащил бы какого-нибудь ребенка или даже взрослую тетку... И все бы узнали... Но окружающие дома почему-то не горели, пламя не лизало их сонные фасады, и черный дым не валил из слепых, глупых окон...
      Когда не везет, тогда не везет!
      Игорь ужасно проголодался, слюна так и набегала, и он то и дело сплевывал себе под ноги. За мостом он заметил светящуюся витрину - не то кафе, не то буфет - и решил зайти.
      Старый швейцар неодобрительно взглянул на мальчишку с беспокойными, голодными глазами, но ничего не сказал. Игорь присел к столику, ему показалось, что прошло, по крайней мере, часа два, пока подошла официантка, и попросил:
      - Чего-нибудь пожевать, пожалуйста, или бутерброд, или котлету - все равно.
      - Можно с колбасой, можно с сыром бутерброд, есть еще салатик свежий...
      - Пожалуйста, с колбасой, с сыром и салат тоже, пожалуйста.
      - А пить что будете: кофе есть, лимонад есть, пиво имеется.
      - Все равно, - сказал Игорь. Его уже тошнило от голода.
      В кафе было тепло. Не сказать - уютно, но все-таки; после строгой, укрытой красной ковровой дорожкой лестницы, после высоченных белых дверей, после благоговейной тишины училищных сводов здесь пахло чем-то домашним, повседневным.
      Игорь пригрелся в кафе, расслабился и как-то незаметно утратил ощущение времени. Он даже не очень переживал свою неудачу у генерала Усова. Думал и вспоминал о всякой чепухе - как он когда-то давно-давно ходил с Иркой в лес, как они собирали землянику, крупную и душистую; как он в другой раз едва не устроил пожара в доме - от его "научных" опытов загорелась занавеска в кухне; потом он вспомнил Иркину подругу длинноногую Олю... И все кончилось тем, что к поезду он опоздал. Опоздал на каких-нибудь пять минут, но беда была в том, что следующий поезд отходил только в четыре пятьдесят семь утра. И ничего другого не оставалось - только ждать...
      Ирина делала матери уже второй укол камфары (Галину Михайловну прихватил сердечный приступ) и, подражая кому-то из своих коллег, приговаривала ласково-воркующим голосом:
      - Ну вот, голубушка, сейчас полегчает, лежи спокойненько, не думай ни о чем, постарайся заснуть...
      - Перестань болтать глупости, - тихо сказала Галина Михайловна, - ты не в больнице. Ну как ты могла, не спросив на что, дать ему деньги? Он же никогда раньше столько не просил. Семь рублей все-таки...
      Казалось, у Галины Михайловны должно быть тренированное сердце Игорь доставлял матери, увы, далеко не первую неприятность, ему уже случалось исчезать из дому, не показываться в школе, словом, многое уже было, но в этот день напряжение начало расти с самого утра.
      Сначала пришли соседские девочки и принесли Галине Михайловне Игорев портфель. Из сбивчивого рассказа двух подружек она с трудом поняла, что девочки нашли портфель между гаражом и забором, когда играли в прятки.
      Потом последовал звонок из школы. Классная руководительница чуть не плакала в телефон:
      - Ну, что ж это такое, Галина Михайловна? Только-только пошли наши дела на поправку, и, пожалуйста, Игоря опять нет в школе.
      Приехала из своей больницы Ирина и тоже не успокоила мать. Эти несчастные семь рублей гвоздем засели в голове Галины Михайловны.
      Наконец вернулся с работы Валерий Васильевич, выслушал, нахмурился и стал успокаивать Галину Михайловну:
      - Куда его понесло, я, конечно, не знаю, но совершенно уверен, что ничего с ним плохого не случилось. Отрицательная информация поступает всегда намного быстрее, чем положительная, точно.
      Время шло, наступила ночь, а информации не было никакой. И тогда Валерий Васильевич позвонил Фунтовому.
      - Извини, Олег, но такое дело... - И он коротко рассказал о случившемся. - Не можешь ли ты навести справки... ну да, по своим каналам?
      Фунтовой отнесся к просьбе Валерия Васильевича прежде всего профессионально и стал задавать вопросы:
      - Когда ом ушел из дому? Так, записано. Какие-нибудь документы при нем были? Сомневаешься? Резонно. Так, а в чем он был одет? Так, так... Портфель, говоришь, оказался спрятанным...
      Когда Галина Михайловна услыхала, как Карич перечислял: брюки синие вельветовые, куртка темно-серая нейлоновая с воротником, ей сделалось плохо.
      Часа через полтора Олег Павлович сообщил.
      - По городу и области никаких подходящих дорожных происшествий не было; я просил дополнительно навести еще справки по больницам, но, кажется, и там ничего, что могло бы нас насторожить, не отмечается.
      Неопределенность не рассеивалась, а время шло. Никто в доме не спал, ночь казалась невероятно длинной, угнетающей и бесконечной.
      - Вот что я бы хотела понять: откуда в нем такое бессердечие? Поехал по своим делам, не рассчитал, задержался - это все может быть, допускаю, так позвони. Есть же телефон! Предупреди: не беспокойтесь, буду утром, или там завтра, или через три дня, - в какой уже раз повторяла Галина Михайловна, - подумай - мать с ума сходит.
      И тут Галина Михайловна заплакала, что с ней случалось чрезвычайно редко. Она умела сдерживаться, уходить в свою скорлупу. Жизнь давно уже выучила ее трудной науке - ждать. Ждать, не поддаваясь панике, ждать, веря в лучшее, даже в тех случаях, когда для надежды остается совсем мало оснований...
      Только в начале восьмого тихо повернулся ключ в двери, и в дом вошел Игорь.
      Вид у него был достаточно встрепанный: волосы торчком, куртка измятая, глаза подпухшие, какие бывают после трудной бессонницы. Он возник на пороге, тупо глядя перед собой, не зная, что сказать, как объяснить свое исчезновение.
      Ирина молча вышла из комнаты.
      Галина Михайловна только и смогла, что спросить:
      - А позвонить ты не мог?
      Он не ответил.
      Карич поднялся с кресла и сказал коротко:
      - Пошли.
      Когда они оказались на кухне вдвоем, Валерий Васильевич спросил:
      - Где ты был?
      - В суворовское ездил.
      - Что ж ты там делал ночью?
      - Я опоздал на поезд, пришлось ждать. На вокзале...
      - Дрожал и жалел себя: в школе все вверх ногами идет, в суворовском, могу предположить, по тебе не сильно скучают... Жалел себя? А о матери почему, подлец, не подумал?!
      - Не имеете права...
      - Что-о? Душу из тебя вытряхну и буду прав! Ты как смеешь родную мать убивать? За что?
      Тут Игорь хотел повернуться и гордо уйти из кухни, но Карич схватил его за шиворот, тряхнул, как котенка, и шепотом, чтобы не услышала Галина Михайловна, проговорил:
      - За маму... прикончу...
      Впервые Игорь увидел бешеные глаза Валерия Васильевича и испугался.
      - Ступай к матери, - тоном, не терпящим возражения, сказал Карич, - в ногах валяйся, на коленях ползай, а успокой. Понятно?
      Игорь молча повернулся и вышел из кухни.
      В большой комнате он присел на ковер, рядом с диваном. Поглядел на мать, она лежала бледная, измученная, с прикрытыми глазами. Игорь дотронулся до руки Галины Михайловны. Рука эта была холодная, как неживая. Он ткнулся лицом в эту страшную, неживую руку и... заплакал.
      Когда минут через двадцать выбритый и одетый Валерий Васильевич появился в комнате, он увидел сгорбившегося на диване Игоря и Галину Михайловну, тихо выговаривавшую что-то сыну.
      - Умывайся, переодевайся, жуй - десять минут на все и вместе пойдем в школу, - никак не называя Игоря, решительно распорядился Карич.
      - Он же спать умирает хочет, - сказала Галина Михайловна и вопросительно-жалостливо взглянула на Карича: "Неужели не понимаешь?" спрашивал ее взгляд.
      - Я тоже, между прочим, очень сильно хочу спать, - сказал Карич, - но это, к сожалению, еще не основание, чтобы не идти на работу.
      Игорь не сказал ни слова и покорно вышел из комнаты.
      - Он же уснет на уроке, - попыталась еще раз вступиться за него Галина Михайловна.
      - От этого не умирают.
      Молча дошли они до школы - Игорь и Карич.
      Перед самыми дверьми Игорь остановился и вопросительно взглянул на Валерия Васильевича.
      - Ступай в класс, а я пойду к Белле Борисовне, скажу, что мы всю ночь не спали - у матери был приступ. Противно мне распинаться, но что делать, не вижу никакого выхода.
      Прошло несколько дней. С утра Карич возился в гараже. Перемонтировал проколотую накануне запаску, вытряхнул заодно коврики и собирался помыть машину, но тут пришел Игорь, оценил обстановку и предложил:
      - Помочь?
      - Помоги. Открой капот и запусти двигатель. Я буду регулировать малый газ, что-то обороты гонит.
      Игорь открыл капот, уселся на водительское место и запустил мотор. Сквозь ветровое стекло он видел широкую спину Валерия Васильевича, склоненную над карбюратором, седеющую голову, он слышал его короткие команды: "Дай газ. Сбрось. Еще дай, плавненько, так... Сбрось резко".
      Игорь дышал теплым автомобильным запахом, ни о чем не думал, просто воображал себя мчащимся по шоссе. Какой мальчишка не грезит машиной?
      Карич опустил капот, подошел к дверке и сказал, нагибаясь к Игорю:
      - Выгони машину во двор, а я пока руки ополосну и шланг достану.
      Игорь плавненько отпустил сцепление и осторожно попятил машину к воротам. Он слышал, как приподнялись на пороге задние скаты - и тут же провалились, потом подпрыгнул передок, и "Жигуленок" оказался во дворе. Игорь поглядел на гараж, но Карича не увидел. Тогда он отъехал еще немного задним ходом, переключил передачу и аккуратно развернулся. Валерий Васильевич все не показывался из гаража.
      Игорь тихонько объехал вокруг двора и поставил машину около водостока. Тут и Карич показался. Подошел к машине, внимательно взглянул на Игоря, но ничего не сказал.
      Вместе они быстро помыли машину.
      Потом Карич сказал:
      - Поднимись в дом, Игорь, и скажи матери, что мы поедем на полчасика. Если спросит куда, объясни - прогуляться и тормоза проверить.
      Они выехали за границу городка, прокатили по шоссе километра три, и Валерий Васильевич свернул на узкую лесную дорогу. Здесь он остановился, вылез, обошел машину спереди, открыл правую переднюю дверку.
      - Ну! Чего сидишь? Давай...
      Еще раньше чем Игорь окончательно понял, чего хочет Карич, ноги его сами собой задрались и перекинулись через рычаг переключателя скоростей, и он очутился за рулем.
      Валерий Васильевич уселся на место Игоря и сказал совсем буднично, будто в тысячный, а не в первый раз:
      - Поехали.
      По узенькой, к тому же не просохшей еще лесной дороге было не разогнаться, и Игорь волей-неволей вынужден был вести машину на малой скорости, аккуратно переключаясь со второй передачи на третью и снова на вторую.
      Карич не делал ему никаких замечаний. Так, молча, они и выехали на просторную поляну, поросшую штучными старыми елями.
      - Остановись, - сказал Валерий Васильевич. - Обрати внимание вот на что: торопишься переходить на третью. Не надо. Эта машина любит разгон. А нет разгона - лучше идти на пониженной передаче. Ясно?
      - Да, - сказал Игорь.
      - Я вылезу, сделай круг влево, потом - вправо. Не торопись и лишнего не газуй.
      Покрывшись легкой испариной, Игорь выполнил задание.
      - Хорошо, - сказал Карич, снова уселся на правое сиденье и поглядел на часы: - А теперь давай к дому.
      Игорь ожидал, что на выезде из лесу Валерий Васильевич велит остановиться и сядет за руль сам. Но он ничего не сказал.
      - На шоссе выезжать? - спросил Игорь.
      - Если не боишься, выезжай. Посмотри влево - чисто?
      - Чисто.
      - Давай. Газу меньше. Поворот включи.
      На шоссе легко набиралась скорость - шестьдесят, восемьдесят...
      - Обороты меньше. Скорость - пятьдесят. Поставь и держи!
      Их обогнала сначала "Волга" и следом громадный крытый фургон. Игорь было прибавил газу и потянулся за уходившим вперед фургоном, но Карич сказал строго:
      - Пятьдесят!
      Так они доехали до границы городка.
      "Ну здесь он меня точно высадит", - подумал Игорь. Пожалуй, он даже желал этого - Игорь устал. Но Карич молчал.
      - Дальше мне самому ехать? - спросил Игорь.
      - Если можешь, давай. Только осторожно. Люди кругом. Дети.
      До дому они добрались благополучно. В воротах им встретился Гарька, и осмелевший под конец Игорь даже помахал ему рукой, за что, правда, тут же схлопотал легкий подзатыльник.
      - За нахальство! - сказал Валерий Васильевич.
      Перед гаражом Валерий Васильевич спросил:
      - Загонишь?
      - Лучше ты, - и, сам того не ожидая, спросил: - А можно я вообще буду вам говорить "ты"?
      - Можно.
      Шла контрольная по математике. Может быть, первый раз в жизни Игорь решал примеры, ничего не слыша и не замечая вокруг. За последние недели он сделал кое-какие успехи, и усилия его, направляемые Алешей, поощряемые Валерием Васильевичем, близко принимаемые к сердцу Таней, Вадимом, Ириной и, конечно, матерью, давали себя чувствовать.
      Как подошел Иван Карлович, Игорь не заметил, как нагнулся и протянул руку, тоже не видел. И, только услышав вопрос учителя, с полным недоумением уставился на математика.
      - Что это такое? - спрашивал Иван Карлович.
      - Не знаю, - поспешно ответил Гарька, - первый раз...
      - И ты, Петелин, тоже первый раз?
      - Что первый раз?
      Учитель показал Игорю крохотный квадратик фотографической бумаги, значками-маковками на нем были изображены формулы.
      Игорь молчал. Теперь-то он понял, в чем дело - шпаргалка и, надо сказать, очень хорошая! - принадлежала Гарьке. Иван Карлович засек ее случайно - по части сдувания Синюхин был непревзойденный мастер. Согласно школьному этикету Игорь не мог ответить математику, молчал, и только тоскливая волна поднималась откуда-то из глубин живота к груди.
      Теперь... Его опять будут ругать, будут звонить домой, потащат к Белле Борисовне...
      Игорь мимоходом взглянул на Гарьку: "Видишь, молчу, но и ты-то не должен на меня сваливать", - говорил этот взгляд.
      Синюхин, конечно, понял Игоря, он сказал преувеличенно громко, чтобы его услышал не только Иван Карлович, но и все ребята:
      - Чего ты на меня так смотришь? Я-то при чем?
      Но старый Иван Карлович, немногословный и справедливый человек, правильно понял и мгновенно оценил ситуацию.
      - Синюхин свободен. В классе задерживать не смею. А Петелин, - марш за мой стол, заканчивай работу.
      Игорь без особой охоты перебрался за учительский стол. Гарька, гримасничая и пожимая плечами, убрался из класса.
      Давно уже, однако, замечено: если уж не везет, то не везет! Не успел Гарька притворить за собой дверь, как наткнулся на Беллу Борисовну.
      - В чем дело, Синюхин? - строго спросила завуч. - Разве сейчас перемена?
      - Выгнали, - обреченно пояснил Синюхин. - Писали контрольную. Иван Карлович подкатился, увидел на столе шпагу и вот... Гуляю.
      - Выходит, все дело в том, что ты не сумел вовремя припрятать шпаргалку?
      - Я бы припрятал, не сомневайтесь...
      - После уроков зайдете ко мне вместе с Петелиным.
      Во время перемены между Гарькой и Игорем состоялось первое в этот день объяснение.
      - Уж не мог толкануть, Карлыч-то с твоей стороны крался?! возмущенно кипел Синюхин.
      - Не видел я его, понимаешь, решал и не видел.
      - А когда он спрашивать стал, чья шпага, на меня показал! Скажешь, не показывал? Так я-то точно уж видел...
      - За такие слова... - вспыхнул Игорь.
      - Горячий больно... Не жди - я тебя тоже перед Беллой выгораживать не стану.
      - А Белла-то при чем?
      - При том: велела после уроков прийти.
      - Никуда я не пойду. - И не пошел. К Белле Борисовне явился один Синюхин.
      - Где же твой друг? - спросила Белла Борисовна.
      - А что мне, его силой вести?
      - Но ты ему сказал, что я звала вас обоих?
      Гарька пожал плечами и отвернулся к окну. Понимать его следовало так: не заставляйте меня наговаривать на друга. Все, что вы мне велели, я исполнил, а за результат отвечать не могу.
      - Не понимаю, Синюхин, вы с Петелиным дружите или не дружите?
      - В одном доме живем, на одной парте сидим...
      - Петелин, на твой взгляд, хороший человек?
      - А я знаю? Сегодня такой, а завтра...
      - Петелин раньше подводил тебя?
      - Вообще-то... из-за сестры...
      - Сестра у него? Она как будто взрослая?
      - Ясно взрослая и спуталась с проходимцем. Я спросил у Петелина, что за тип, он расписал - фарцовщик и вообще. Я с матерью поделился, а она его матери сказала... И мне же досталось.
      Белла Борисовна брезгливо поморщилась. Разговор принимал совершенно нежелательное направление, и она попыталась изменить тему:
      - Ладно, оставим сестру в покое, что произошло в классе?
      В это время Игорь сообразил, если он не явится к Белле Борисовне, она снова будет звонить, жаловаться, и все получится еще хуже. Идти к завучу было неприятно, но он все-таки заставил себя.
      Когда Игорь тихонько приоткрыл дверь кабинета Беллы Борисовны и хотел попросить разрешения войти, он услышал голос Синюхина:
      - Ладно, раз велите, я про сестру его больше ничего говорить не буду, хотя все это вместе, к одному идет...
      Позабыв спросить разрешения, Игорь мигом очутился в кабинете и с порога крикнул:
      - Ты чего, гад, Ирку тут поливаешь?
      Белла Борисовна даже вздрогнула от неожиданности. А Гарька и вовсе отпрянул в сторону.
      - Петелин! Все-таки изволил явиться! Очень разумно, - сказала Белла Борисовна. - Я как раз стараюсь выяснить, что у вас произошло на математике? Одну версию я уже прослушала, теперь твое слово, Игорь.