— Правда? — Акила были зачарован. Сам любитель книг, он читал много удивительных волшебных сказок Джадора. — Правда ли, что там ездят на ящерах?

— Они называют их «крилы». Да, это правда. Посмотрите-ка сюда. — Он покопался под рубахой и извлек ожерелье. На нем висел острый зуб, напоминающий акулий. — Это зуб крила. Мне дал его джадорийский торговец, когда мне было лет двадцать.

Акила смотрел широко открытыми глазами. Он потрогал зуб пальцем, почувствовал его остроту. В глазах Фиггиса вспыхнула гордость.

— Если я приму эту должность, я хотел бы продолжить изучение Джадора.

Акила посмотрел на него.

— Вы имеете в виду, если я дам вам эту должность.

— Как скажете.

Да, это был дерзкий человек, и его эксцентричность бросалась в глаза, но Акилу заинтриговали все эти загадки.

— Пойдемте со мной, Фиггис, — сказал он, отделяясь от остальных. Через секунду за спиной послышались шаги ученого. Акила не стал приглашать Грэйга и Брека, ибо хотел пообщаться с гостем наедине.

— Милорд? Куда мы идем? — спросил Фиггис.

Акила не отвечал. Он подвел Фиггиса к огромной куче камня, которую притащили рабочие. Груда была высотой с дом; она будет еще расти по мере продолжения работы. Акила замер перед ней, оглядывая.

— Посмотрите на это, — сказал он. — Фиггис, мне нужен тот, кто превратит эту груду камней в великую библиотеку.

— Я не архитектор, милорд.

— Не будьте олухом. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. — Акила улыбнулся. — Вы производите впечатление очень умного человека. В вашей голове покоится множество ценных знаний, я уверен, весьма полезных для общества. Но для этого проекта недостаточно просто мозгов.

— Что вы имеете в виду?

Акила подумал минуту. Какими словами описать свою мечту?

— Это будет не просто библиотека, — наконец, начал он. — Я называю ее Собором Знания. Это будет маяк, место, предназначенное не только для ученых и знати. Оно для всего народа, Фиггис. Для всех людей. Я хочу, чтобы библиотека помогла мне все изменить. Поэтому мне нужен мудрый человек, обладающий видением.

Фиггис ухмыльнулся.

— Видение — вещь опасная, милорд.

— Поэтому мне и нужен смелый человек. Тот, кто станет действовать, невзирая на политические происки, и не отступит со своего пути. Не стану вам лгать; в Доме Герцогов есть те, кто противостоит мне. Несмотря на это, они поддержали меня материально, ибо я заключил мир с Рииком, и это они одобряют. Не знаю, насколько далеко простирается их добрая воля. Когда она исчезнет, мне придется бороться с ними, чтобы этот проект жил. И мне нужна поддержка.

Библиотекарь снял шляпу и теребил ее поля, слушая Акилу. Его лысина сверкала под лучами солнца. Он перевел взгляд на обезьянку. Пеко как будто уловил дилемму, которую решал хозяин: он начал верещать. Фиггис кивнул на мартышку.

— Не говорите мне, что он умеет разговаривать, — усмехнулся Акила.

— Достаточно того, что мы с Пеко понимаем друг друга.

— Правда? Ну, хорошо. И что он предлагает вам делать?

Перед тем, как Фиггис ответил, за его спиной вырос Грэйг. Начальник стражи привлек внимание короля.

— Прошу извинить, милорд, но я думаю, вам пора возвращаться. Уже время для Милостивого Суда.

— Я уже иду, Грэйг. — Акила повернулся к Фиггису. — Итак, старина? Каков будет ваш ответ? Готовы ли вы организовывать мою библиотеку?

Фиггис надел шляпу и огляделся вокруг.

— Я побывал во многих местах, милорд. Видел множество вещей, сменил много видов деятельности. Я стар и устал и могу умереть к тому времени, как этот проект будет завершен.

Оживление Акилы пошло на убыль.

— Но все-таки, рано или поздно человек должен осесть где-то и назвать это место своим домом. Так давайте же возводить собор, милорд.

Акила прибыл в Канцелярию Суда с опозданием на пять минут. Эта маленькая задержка привела к тому, что у здания скопилась толпа людей с прошениями.

Суд Милости был одним из первых и лучших учреждений Акилы, возможностью для людей увидеться и поговорить с молодым королем, чтобы получить прощение за преступления, как мелкие, так и значительные. Акила занял трон несколько месяцев назад, и Суд Милости проводился теперь еженедельно. Акила являлся в Канцелярию Суда и занимал место в красном кожаном кресле, где обычно сидел Канцлер Нилз, и ждал, пока просители заполнят зал суда. Вначале все казалось простым делом, всего на несколько часов. Но слава о доброжелательности нового короля быстро распространялась, и теперь ритуал занимал целый день. Сегодня у дверей канцелярии собралась целая толпа. Акила знал: ему не удастся вернуться в Лайонкип до захода солнца. Таково было правило Суда Милости: король должен выслушать всех просителей до заката. Тем же несчастливцам, которым не удастся получить его справедливый суд на этот раз, придется вернуться на следующей неделе либо попытать счастья с Канцлером Нилзом и его судьями.

В этот день, когда Акила проходил через канцелярию, его окружила толпа лиирийцев с подарками и подношениями; люди протягивали петиции, написанные на пергаменте. Как всегда, Акила сообщил, чтобы каждый входил по очереди, дабы получить справедливый суд. Не желая быть обвиненным в подкупе, он вежливо отклонил все дары: отказался даже от яблочного пирога, испеченного одной старой женщиной. В противоположном конце зала его ждал канцлер Нилз, его старое, угрюмое лицо вытянулось от беспокойства. Нилз был хорошим человеком и справедливым судьей, он верно служил отцу Акилы. Но, подобно многим канцлерам Лиирии, уже хлебнул горя благодаря идеализму нового короля. Идея Суда Милости ему вообще не нравилась. Он низко поклонился Акиле и велел помощникам в серых мантиях отворить двери. Акила прокладывал путь сквозь толпу; он приветствовал Нилза улыбкой. Старый канцлер сухо улыбнулся в ответ.

— Нынче снова собралась толпа, милорд, — сообщил он, отступая в сторонку, чтобы Акила мог пройти.

— Да. Разве не радостно видеть, как они покидают зал суда, канцлер?

— Все это напоминает мне сутолоку в конюшне, милорд.

Акила прошествовал в зал суда. Помощники канцлера закрыли за ним дверь, и внезапно воцарилась тишина. Судейское кресло в канцелярии являло собой громоздкое, даже пугающее сооружение. Огромная скамья стояла в дальнем конце зала, возвышаясь над ящиком для петиций, рядом с которым находился единственный стул. Там же были ряды скамеек для просителей и бюсты бывших канцлеров, выстроившиеся вдоль стен розового дерева и взирающих на Акилу с холодным отчуждением. Акила прошел мимо скамеек и сел в кожаное кресло. Он вдруг почувствовал свое величие, а потом вспомнил, почему начал проводить Суд Милости. В Лиирии люди, подобные Нилзу, обладали неограниченной властью.

— Ну что же, приглашайте людей, — велел он помощнику. Фигуры в угольно-серых мантиях распахнули двери зала суда. И просители толпой хлынули в зал. У каждого была деревянная дощечка с номером, но это не удержало их от борьбы за первые места. Акила расположился поудобнее: сидеть придется целый день.

Первый час прошел незаметно. Акила выслушивал жалобы фермеров и домохозяек, бондарей и землевладельцев, а также купцов — все жаловались на одно и то же. Сплошные мелкие ссоры и тяжбы, но Акила выслушивал с полным вниманием, не позволяя себе раздражаться из-за незначительности вопроса. Он любил проводить Суд Милости и выносил суждения без предрассудков, не позволяя виновным нести чересчур жестокое наказание, а невинным — пострадать от несправедливости.

Но Суд Милости — не только мелкие ссоры. Это и настоящие преступления, особенно воровство. Незадолго до полудня Акила выслушал жалобу человека по имени Региал, обвиняемого в краже овец два года назад и все еще содержавшегося в Бориоре, тюрьме Кота. Региал попал в тюрьму в возрасте двадцати трех лет. Теперь же, по прошествии двух лет, он выглядел гораздо старше Акилы. Изможденное лицо было страшно бледным из-за долгого заточения в сырых стенах тюрьмы, потухшие глаза с подозрением оглядывали зал. Стоя перед Акилой возле ящика для петиций, он облизывал пересохшие губы, не желая садиться, а может, будучи не в состоянии. У него не было адвоката, кроме помощника канцлера Д’марака, зачитывавшего жалобы заключенного таким тоном, будто хотел сказать: все это выдумки от начала до конца. Акила с интересом смотрел на Региала, недоумевая, как этот молодой человек мог угодить в тюрьму. Суд отца Акилы был жестоким. Король протянул Региалу стакан воды.

— Вот, выпей.

Но Региал был в кандалах и не двинулся с места. Поэтому Акила протянул стакан помощнику канцлера, чтобы тот подал воду заключенному.

Помощник на секунду приподнял брови, потом подошел к скамье и взял у Акилы стакан. Передал его Региалу, который едва смог поднести его к губам, ибо наручники сковывали запястья. Заключенный медленно выпил всю воду и вернул стакан. Д’марак с раздражением поставил стакан перед тем, как продолжить чтение жалобы.

— Как я уже говорил, мой король, он отсидел два года из восьми, присужденных по приговору. И прибыл сюда, так как услышал о Суде Милости и не давал тюремщикам покоя, пока они позволили ему поговорить с вами. — Д’марак нахмурился, взглянув на Региала. — Итак, ты здесь, вор. Сообщи свою просьбу.

Региал неловко двинулся вперед. Взгляд измученных глаз был устремлен вниз.

— Мой король, я не знаю, что сказать. Как я могу просить за себя?

Акила отвечал:

— Это Суд Милости. Расскажи мне, о какой милости ты просишь?

— Я уже два года провел в Бориоре, — сказал Региал. — Этого достаточно, чтобы искупить мою вину.

— Тебя приговорили к восьми годам, — напомнил помощник канцлера. — Ты просто отнимаешь время у короля.

Региал пришел в волнение. Он поднял руки в наручниках.

— Мой король, мне двадцать пять лет. Я украл несколько овец и жалею об этом с первой минуты. Но ведь я могу трудиться, зачем же запирать меня в клетку, точно прокаженного?

— Ты украл девятнадцать овец, если говорить точнее, — заметил Д’марак. — С личного пастбища барона Гласса.

— Да, точно, — усмехнулся Региал. — Не самый умный ход.

Зал суда рассмеялся. Даже Акила.

— Если барон Гласс обнаружит, что тебя освободили, он потребует плату за своих овец, — сказал он.

— Он уже получил своих поганых овец обратно, когда меня поймали.

— Но ты все равно должен заплатить, — напомнил Акила. — Ты сам сказал, что в порядке и можешь работать, мне тоже так кажется. Может, ты немного истощен, но еда и солнце сделают свою работу.

Лицо Региала просветлело.

— Так я свободен?

— Не вижу причин держать тебя в Бориоре, — ответил Акила.

Ассистент канцлера громко откашлялся, прочищая горло, бросая в сторону короля предостерегающие взгляды. Акила исподлобья посмотрел на него.

— Я сделал что-то не так, Д’марак?

— Мой король, этот человек — преступник, не искупивший греха. Его приговорили к восьми годам, потому что он заслужил это. — Он постучал по книге. — Здесь все записи. Он прожил жизнь вора. Если вы отпустите его, он снова украдет.

Акила подумал минутку, откинувшись в кресле. Суд Милости не должен быть посмешищем, и он меньше всего хотел отпускать опасных для общества людей. Но Региал вовсе не выглядел опасным. Он был грязным, а в остальном напоминал Лукьена, когда тот впервые попал в замок.

— Региал, Суд Милости значит для меня очень много, но не менее важен он для остальных. Если я отпущу человека, который потом опять совершит преступление, весь суд потеряет смысл. Я прекращу оказывать милости и принимать прошения, а суд прекратит свое существование. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Молодой человек быстро кивнул.

— Да, мой король.

— И ты обещаешь больше не воровать?

Региал положил руку на сердце.

— Обещаю, мой король.

— Обещает! — сердито воскликнул Д’марак. — Король Акила, пожалуйста…

Акила поднял руку.

— Вопрос решен! Отпустите его и отведите в Лайонкип. — Он обратился к Региалу: — Мы собираемся отправить тебя работать в замке, приятель. И я лично стану не спускать с тебя глаз. И предупреждаю: я знаю наперечет каждый серебряный прибор в замке. Если ложки начнут пропадать, отправишься назад в Бориор.

Региал заулыбался. Д’марак вздохнул, а толпа просителей зашушукалась, пораженная щедростью короля.

— Спасибо, о мой король, — с поклоном произнес Региал. — Я не разочарую вас, вот увидите.

— Посмотрим, посмотрим, — отозвался Акила. Он был доволен собой, а также уважением, которое отразилось на лицах людей.

Весь остаток дня просители попадались самые обыкновенные. Привели еще двоих заключенных из Бориора, но ни один из них ничего не украл у барона, поэтому они не произвели такого впечатления на толпу. Д’марак, все еще уязвленный отказом Акилы прислушаться к его увещеваниям, сидел тихо весь процесс, просто зачитывая жалобы и отвечая на вопросы Акилы, который чувствовал, что помощник канцлера находится в смятении.

Наконец, был объявлен последний проситель: день близился к закату.

— Номер сорок три.

Из толпы выступил человек, держа в руке табличку. Он был хорошо одет, блестящие черные волосы тщательно расчесаны на пробор, на стройной фигуре отлично сидел костюм. Он выступил вперед, поклонившись сначала Д’мараку, затем — Акиле. И представился, с улыбкой и немного нервно.

— Спасибо, что согласились выслушать мое прошение, мой король, — сказал он. — Меня зовут Горлон из Кота.

— Добро пожаловать, Горлон, — ответил Акила. День подходил к концу, и он устал, но старался слушать со вниманием. — Ты выглядишь испуганным. Не бойся. Это Суд Милости. Помощник канцлера, в чем состоит дело?

Д’марак пролистал книжечку, пока не дошел до номера сорок три. Усмехнувшись, он произнес:

— Прелюбодеяние, милорд.

Улыбка Акилы исчезла.

— Прелюбодеяние? Это правда, Горлон?

Тот нервно сглотнул.

— Мне очень жаль, но это так, милорд.

В Лиирии прелюбодеяние не являлось преступлением, как изнасилование или кража, но проступком, за который человек был вправе требовать возмещения ущерба. Он мог наказать жену, либо потребовать компенсацию за разрушенный семейный очаг или за разбитое сердце. Суд Милости Акилы имел дело с ворами, проститутками и даже с насильниками, но с прелюбодеями — никогда прежде. Он невзлюбил этого человека по непонятной ему самому причине.

— Не думаю, что стоит отнимать у вас время, мой король, — заметил Д’марак. — Я уверен, что Горлон раскаивается. — Он повернулся к молодому человеку. — В моем гроссбухе указано, что с вас потребовали двадцать соверенов за ущерб. Можете заплатить половину этой суммы?

— Да, охотно, — кивнул Горлон.

Д’марак сделал пометку в книжечке.

— Отлично. Значит, с этим покончено, мой король. Если вы не…

— Стойте, — произнес Акила. — Мы не покончили с этим, помощник канцлера.

Д’марак побледнел, побледнел и Горлон, не ожидавший от короля такого тона. Он сделал шаг назад.

— Объяснитесь, Горлон, — приказал Акила. Он наклонился вперед, сверля взглядом ответчика. — Я хочу знать все о вашем преступлении.

— Мой король, тут нечего объяснять, — забормотал тот. — Я любил замужнюю женщину. И это все. Только моя глупость привела меня сюда.

— А также твоя похоть, — бросил Акила.

— Увы, и это тоже, — согласился Горлон. — Но я не причинил даме никакого вреда. Она охотно пошла со мной и мужу своему сказала то же самое.

— Не причинили вреда? Вы уверены в этом?

Горлон кивнул.

— Да, милорд. Но у меня нет двадцати соверенов, чтобы заплатить этому человеку за ущерб. Если десяти будет достаточно…

— Недостаточно, сэр, — ответил Акила. — Он закрыл глаза и потер виски: начиналась головная боль. Как горделиво держится в суде этот наглый Горлон…

— Мой король, почему бы не позволить ему заплатить десять соверенов и не завершить дело? — спросил Д’марак. — Ведь уже поздно. И это только прелюбодеяние.

— Только прелюбодеяние? — взвился Акила. Он внезапно вскочил, окидывая взглядом зал. — Прелюбодеяние считается преступлением в Лиирии.

Д’марак хихикнул.

— Но ведь это не то же самое, что убийство, король Акила.

Акила повернулся к Горлону:

— Что есть брак?

— Милорд?

— Давайте, отвечайте мне! Что есть брак?

— Это… — Горлон запнулся. — Это союз, милорд.

— Какого рода союз? — прорычал Акила.

Горлон снова запнулся:

— Милорд?

— Это узаконенный союз! Это означает, что два человека препоручают себя друг другу, свидетельствуя перед судом Лиирии. И передо мной лично. И такой союз не может быть разрушен лишь потому, что мужчина почувствовал вожделение, а женщина согласилась раздвинуть ноги.

— Милорд, я никогда…

— Тихо, — Акила повернулся к Д’мараку. — Сколько просит муж? Двадцать соверенов?

— Да, — ответил тот. — И довольно немного, надо сказать.

Много ли это, думал Акила. Сколько стоит брак? И сколько должен уплатить этот скряга, чтобы восстановить семью? Акила вдруг перестал владеть собой. Вся милость вылетела у него из головы, словно ее выдуло ветром. Он увидел Горлона, стоящего перед ним, горделивого красавца, уверенного, что может явиться в Суд Милости и заключить выгодную сделку. Акила вспомнил себя в юности, такого неуклюжего. И больше ничего не мог увидеть.

— Отлично, — кивнул он. — Горлон, вы заплатите обманутому мужу сорок соверенов.

— Сорок? — закричал Горлон. — Но, милорд, он просит всего двадцать!

— Сорок. И не повышайте на меня голос.

Горлон обратился к помощнику канцлера за поддержкой, но тот смотрел на короля, разинув рот.

— Вы считаете меня жестоким, так ведь? Вам еще повезло, что я не отослал вас в Бориор!

— Король Акила, пожалуйста…

— Посмотрите на себя: стоите здесь в лучшем костюме, такой красавец. Я повидал таких молодчиков в своей жизни. Думаете, одной вашей улыбки достаточно, чтобы все сошло вам с рук?

Горлон потупился и не сказал ничего.

— Хорошо, не в этот раз, — Акила поднялся со скамьи. — Д’марак, с него сорок соверенов. И ни пенни меньше.

Он покинул зал суда, и вид пораженных зрителей доставлял ему нестерпимые мучения.