Глава 8

ШАБАШКА

Они прикинулись бригадой шабашников, несли с собой инструменты, какие-то дурацкие трубы на плечах, мотки проводов. Шлепая одетыми в калоши валенками по раскисшему снегу, Васинцов зорко осматривался по сторонам. Пока ничего примечательного, обычный пригород Москвы за МКАД, где современные многоэтажки соседствуют с приземистыми деревенскими домиками за покосившимися заборами.

— Ничего не замечаешь необычного? — тихо спросил Васинцов. Юдин оглянулся по сторонам: на серые стены домов, на мусорные контейнеры, огороженные сеткой, наполненные уже, несмотря на ранее время, на спортивную площадку, окруженную такой же сеткой, что и помойка, видно, муниципальщики одновременно варили.

— Вроде все в норме, а что?

— Кошек нет и собак. Даже у помойки. И сизарей совсем мало. Странно как-то.

Кайметов шел впереди, он, пыхтя, волок голубой финский унитаз с бачком и каждому встречному кричал:

— Эй, уважаемый, возмы сантехник, нэдорого! Тыща всего!

Встречные улыбались, но товар не брали. Видно, в этой дыре финскую сантехнику считали непозволительной роскошью. Около колонки одна сердобольная женщина с ведрами остановилась и посоветовала:

— Милок, да тута никто и не возьмет такого. Это тебе к многоэтажкам надоть, тама народ побогаче, тама ремонты делают, евра, тама возьмут.

— Полные ведра, — подумал Васинцов, — хорошая примета.

Он принял у женщины ведра, несмотря на ее заверения, что она «еще баба крепкая, хоть куда», и направился к серым кубам общежитий.

— Издаля вы, работнички? — спросила женщина.

— Кто откуда, — неопределенно ответил Васинцов.

— То-то я смотрю, этот парень с вунитазом не иначе как татарин, красивый. А вот тому, со скулами, ты скажи, чтобы особо здесь не ходил. Нехорошее лицо у него, может, и добрый он человек, а побить могут.

Васинцов понял, что речь шла о Кориче:

— Да что ты, мать, он хороший парень, и работник отличный. А что, балуют у вас?

— Балуют, сынок, ой балуют. По ночам особо. А днем нет, днем ходи спокойно. Днем Господь свою благодать посылает. Вот и дом мой…

Васинцов внимательно оглядел серый склеп с бойницами окошек, некоторые из которых были заколочены досками.

— И что, давно у вас воды нет?

— Так как комбинат закрылся, так и отключили. Иногда дают часа на два, чтоб трубы, значит, не промерзли. Хорошо хоть свет есть. Лесков из градоуправы приезжал к нам, посмотрел, за голову схватился, обещал все наладить, нас в новое жилье переселить. А потом забыл, наверно, мы ж — не Москва, мы ж — «за кольцом». А немцы, что комбинат купили, сначала покопались, ям поразрыли и сказали, что эти дома сносить надо на хрен вместе с комбинатом. Так и живем. Может, чайку попьете? У меня хороший чай, индийский, еще от старых запасов осталось.

Конечно, женщина предлагала скорее из вежливости, но Дзюба тихо свистнул, указав на стайку подростков, шмыгнувших внутрь барака. Васинцов подумал и неожиданно согласился.

— Матушка, а нельзя ли у вас на время инструменты оставить, мы бы заплатили…

Женщина поджала губы, по всему было видно, лишние деньги ей совсем не помешали бы, но с последнего торка прошло совсем немного времени, и она сказала:

— Какие уж деньги, так оставляйте. Слушайте, а электрика среди вас нет?

— Найдется, — ответил Васинцов.

— Может, посмотрите, а то у соседа Мишки свету нет.

— Отчего ж не посмотреть. А не натопчем?

— Ничего, приберусь…

В коридоре общаги устойчиво пахло мочой, краски на стенах почти не осталось, они были процарапаны чуть ли не до кирпича. Превалировали почему-то надписи, славившие футбольный клуб ЦСКА, не иначе как фанаты отметились…

— До вечера-то заберете? — спросила женщина. — Тогда складывайте сюда, это соседкина комната, она на север уехала, на заработки, ключи мне оставила. Сейчас здесь ее старший Мишка живет, он щас в школе. А проводка, сами видите, порвалась, света нет, Мишка уроков делать не может. Посмотрите?

Пока «бригада» складывала инструменты вдоль стены, Васинцов оглядывал стены над письменным столом неизвестного Михаила. Обычные мальчишеские плакаты: Шварценеггер с мускулатурой, Рэмбо с пулеметом, вратарь ЦСКА Полуянов. Но почему-то из общей гармонии выбивался небольшой по формату, но очень качественный плакат. С него скалился в лютой ненависти матерый волчище-альбинос. Внизу словно кровью было написано «Белый волк».

— А сколько Мишке-то вашему?

— Да пятнадцать летом будет.

— Так, ребята! — громко скомандовал Васинцов, пройдясь по обеим комнатам. — Чай будем потом пить, а сейчас за работу. Гулин, Вазгян, меняйте к чертям всю проводку, а то они погорят на хрен, Кайметов, привинчивай свой сральник в туалет, старый давно на помойку пора, Дзюба, Стерх, займитесь с полами на кухне, а то хозяйка провалится, Юдин и Корич, ваш потолок в комнате пацана. Я помогу…

«Бригада» недоуменно уставилась на своего командира, но он подмигнул, и все взялись разбирать инструменты.

— Сынки, да не надо этого, у меня ж и денежек таких нету…

— Не в деньгах счастье, мать, — сурово сказал Васинцов, — хотим за доброту тебя отблагодарить, чужих людей приветила. Вот что, мы тут не местные, где магазин у вас, не знаем. Будь добра, купи-ка чего поесть на всю бригаду, ну и выпить, — и Васинцов протянул женщине мятую тысячерублевку старыми. — Принимают у вас еще старые-то?

— Принимают, принимают, — обрадованно сказала хозяйка, — все принимают.

Выходя, она обернулась, задумчиво посмотрела на Васинцова, на «работничков», разбирающих инструмент, и сказала:

— Видно, сильно торкнуло-то вас поутру, ребята, ну да помоги вам Бог!

— Эх, и торкнет меня завтра за незаконный обыск, — сказал Васинцов вслух и первым делом принялся за стол. Ничего необычного в ящиках не было, кроме тетрадок и учебников, обычная мальчишеская дребедень: журналы с картинками, комиксы, старые фломастеры, какие-то крашеные солдатики, модель танка «Тигр» с отломанной пушкой, много аудиокассет и потрепанный плейер. Верхний ящик стола был заперт, Васинцов взял обычную скрепку, умело согнул ее и быстро справился с замком.

Тоже ничего необычного на первый взгляд: жестяная коробка из-под чая «со слониками», в них какая-то мелочь, несколько смятых старых пятидесятирублевок и три новых рубля с киевской матерью городов русских на водяном знаке. Два фотоальбома, один с умильным карапузом на обложке, второй — в клеенчатой обложке с болидом Шумахера. Альбомы он выложил на стол и увидел… черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами, зловещего вида шипастый кастет, два куска водопроводной трубы, спаянных куском цепи. И еще черная шапочка с прорезями на месте глаз. Интересно, интересно… В первом альбоме был в основном малолетний Миша с мамой и сестренкой. Милый белобрысый парень с чуть оттопыренными ушами. Вот он первоклассник с большим букетом цветов, здесь на утреннике в плаще мушкетера, а вот он заяц-выбегаец на новогодней елке. А мама — настоящая красавица с чувственными влажными глазами. Почему-то именно такие красивые женщины бывают в России очень несчастливы. Пару раз промелькнули фотографии красавца морского офицера. Видимо, Мишин папа.

А вот второй альбом… На первой странице была качественная фотография с того самого плаката с волком, на следующей Миша с друзьями. Васинцов внимательно просмотрел все фотографии и задумался. Совсем Миша из второго альбома не вязался с Мишей из первого. Совсем не похож был этот бритый хмельной подросток в высоких шнурованных ботинках на зайку под новогодней елкой.

Васинцов еще раз осмотрел альбом, что-то в нем показалось странным. Он сравнил толщину первой и последней страниц обложки, вторая была заметно толще. Он взял нож, решительно подковырнул краешек картона, на стол посыпались полароидовские квадратики.

Вот Миша пьет из горла в обнимку с хохочущей голой девицей. Девица тоже брита наголо, на груди ее, не по возрасту большой и упругой, ясно различима латинская буква «V». Вот Миша уже с другой девушкой, она уже не смеется, а напротив, лицо ее мокро от слез, рот раскрыт в крике. Михаил нависает над девушкой, держа ее за косу, намотанную на руку. Блузка на девушке разорвана и испачкана чем-то бурым. А вот Миша в обнимку с такими же бритыми друзьями, поставив ноги в тяжелых башмаках на какой-то бесформенный ком. Э, да это вовсе не ком, вон, рука видна, а вот и лицо, темное от крови. А снимок неясный, потому что вспышка слабовата, ночью ребята фотографировались. Остальные снимки были в том же духе…

— Да, Михаил, драть тебя надо, как Сидорову козу, если уже не поздно, — вслух сказал Васинцов.

— Думаю, что поздно, — сказал Юдин, выставляя на стол высокие шнурованные ботинки и кладя рядом тяжеленную дубину, утыканную гвоздями, большой тяжелый нож, обмотанную изолентой велосипедную цепь. Изолента была в каких-то бурых пятнах.

— Под ванной нашел, — объяснил сержант.

— Понятно, — кивнул Васинцов, достал из кармана радиомаячок и присобачил его под каблук высокого ботинка. — Маму его жалко, уж больно красивая. Так, ребята, давайте за работу, а то хозяйка скоро придет, а у нас ничего не готово. Да и к местной школе заглянуть надо…

Анна Семеновна улыбалась смущенно, не веря своему счастью. Свет горел в обеих комнатах, полы на кухне не проваливались и даже не скрипели, угол на кухне в Мишиной квартире белел свежей известкой. В обшарпанной ванной рядом с чугунным чудовищем, именуемым «сидячая ванна», голубело чудо финской сантехники. Кайметов наполнил бачок из ведра и торжественно нажал на рычаг. Вода забурлила в трубе, и то ли показалось, то ли на самом деле, пахнуть мочой стало гораздо меньше…

— Молодца, Кайметов! — похвалил сам себя прапорщик. — Ей-богу, выпрут из спецуры, пойду в сантехники…

— А я к тебе подсобным работником, — попросился Васинцов. — Ладно, ребята, поработали, пора отдохнуть и перекусить. А что, Анна Семеновна, — спросил Васинцов, разливая «Столичную» по стаканам, — как сосед ваш, Михаил, не балует?

— Да что вы, хороший мальчик, вежливый и по хозяйству помогает. И спортсмен, боксом занимается в школьной секции по вечерам. Да вы кушайте, кушайте, вот и огурчики домашние, сама солила.

Васинцов переглянулся с Дзюбой. Бокс, это интересно.

— Давай, ребята, активней ложками работай, — приказал Васинцов, — а то завечереет скоро…

— Не нравится мне это, — сказал Корич, по-собачьи понюхав воздух, и повторил: — Не нравится.

— Что не нравится?

— Еще полчаса назад там, — он кивнул в сторону школьного двора, — все было «чисто», а сейчас словно волна какая-то… Нехорошая волна и запах…

— Что за запах?

— Агрессия, очень сильная волна. И сразу, накатом…

Они сидели у ржавых гаражей за расшатанным столиком и делали вид, что выпивают. Обычное дело, бригада шабашников-строителей отмечает окончание трудного рабочего дня честно заработанным портвейном «Кавказ», снова в обилии появившемся в российских магазинах после очередной смены грузинского президента.

Сама школа была освещена огнями на всех трех этажах, около центрального входа ее уже собирались родители из народной дружины. «Продленка» уже выстроилась парами, воспитатели громко загоняли в строй еще резвившихся мальчуганов, после наступления темноты детям запрещалось появляться на улице без взрослых.

Раздался резкий свист, это Юдин оповещал, что появились чужие. Через пару минут послышался скрип снега. Из-за большого гаража появилась толпа из двух десятков людей. На плечах у некоторых Васинцов заметил ремни охотничьих ружей.

— Эй, придурки, вам че здесь надо?

— Да ниче, отдохнуть присели, щас пойдем, — ответил за всех Васинцов, незаметно дав знак приготовиться.

— Не хрена здесь сидеть, — сказал, выходя из толпы, высокий мужчина в толстой армейской куртке. — Школа здесь рядом, а вы винище жрете, посовестились бы.

— Эй, старшой, — раздалось из толпы, — у них молотки с ломами, может, они гаражи вскрывают?

— Не, строители мы, — быстро ответил Васинцов, разглядывая повязку на рукаве старшего. Народная дружина, ничего страшного…

— Документики имеются? — спросил названный «старшим», поправляя на плече охотничью двустволку.

Васинцов покорно полез за пазуху и вытащил свой старый российский паспорт. «Старшой» внимательно просмотрел документ, удивленно вскинул брови.

— Прописка мордовская. Далеко же вас занесло.

— Что поделаешь, дома с работой плохо, а здесь заработки хорошие…

— Оно и понятно. Ладно, скажи своим, чтобы руки показали…

«Старшой» внимательно осмотрел руки «артельщиков», не до конца отмытые после ударного трудового дня, и кивнул головой.

— Порядок. Вы бы, ребята, двигали побыстрее в сторону станции. Тут вечерами опасно. Если ночевать негде, могу в местном техникуме разместить в спортзале, там у нас штаб народной дружины. Правда, там только матрасы в подсобке, но зато тепло…

— Спасибо, добрый человек, — сказал Васинцов, неожиданно растрогавшись. — Не, мы домой, в Дмитров, там у нас общага, устали очень…

— Ну и с Богом! Только приберите за собой. — «Старшой» махнул рукой на пустую тару, остатки закуски на газетке и двинулся в сторону школы, выговаривая на ходу парню в пуховике:

— Еще раз услышу, что ты незнакомых придурками обзываешь, вышибу из дружины на хрен, понял?! Ребята вкалывают, может быть, больше твоего, а ты им «придурки». В Москве десять миллионов живет, а строить некому, вот и едут за москвичей работать… Чтоб тебя торкнуло завтра больше обычного. Быстро извинился перед трудягами!

Молодой парень в оранжевом пуховике робко подошел к «бригаде» и, низко поклонившись, попросил прощения.

Глава 9

ВОЛЧАТА

— Ну-ка, ребята, попрыгали, — приказал Васинцов.

Команда, одетая в одинаковые черные комбинезоны, в «сферах», увенчанных фонариками, запрыгала на месте.

— Юдин, у тебя что-то звякает, сними наручники с пояса, спрячь в карман. Сколько раз говорил, что пластиковая «вязка» лучше и надежнее наручников. Ну, опять ты про свой «психологический эффект», мент поганый, прям, как ребенок. Еще раз попрыгали. Отлично! Приборы ночного видения у всех в порядке? Еще раз напоминаю: один вяжет, второй прикрывает спину. Не гонитесь за количеством, все равно район окружен, действуйте наверняка. Корича ведем парами, Вазгян с Юдиным первые…

Корич единственный из группы был одет в обычную матерчатую куртку, черную вязаную шапочку, высокие ботинки-говнодавы. Он выглядел абсолютно спокойным, только скулы шевелились без остановки.

— Что, снова чувствуешь?

Корич кивнул.

Они шли след в след. Девять человек, служивших в разных родах войск, проходивших обучение в разных школах спецназа, у разных учителей и преподавателей, теперь действовали как единый, слаженный организм.

Корич уже дал знак, что почувствовал стаю. Он шел, покачиваясь, умело разыгрывая пьяного, из сумки в его руке торчало заткнутое свернутой газетой горлышко литровой бутыли и кончик батона вареной колбасы. Васинцов уже заметил трех подростков, внимательно следящих за Коричем. Они отставали шагов на пятьдесят и медленно сокращали расстояние. Васинцов скомандовал группе остановиться, отправив вперед только Вазгяна с Юдиным для подстраховки Корича, и связался с Первым.

— «Лосята» пошли, их зацепили, — сказал полковник более чем лаконично, — ни пуха…

Корич прислонился к фонарному столбу и стал очень натурально ковыряться в ширинке. Что такого, выпил мужик, отлить захотел, а туалетов общественных здесь не предусмотрено.

— Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь! — с надрывом проорал Корич, орошая снег, мощной струей.

Да, меняются времена, портятся нравы, никаких тебе «Закурить не найдется» или «Как пройти в библиотеку», трое пацанов, на ходу вытаскивая из-под курток велосипедные цепи и дубинки, кинулись на «пьяного». По-всему первый же удар дубинкой должен был опуститься на голову Корича, но вместо этого резина звучно шлепнулась о дерево. Пацан даже как-то удивленно посмотрел на свое орудие, промазавшее по такой легкой цели. Цепь второго скользнула по рукаву куртки прапорщика, бейсбольная бита третьего и вовсе только свистнула в воздухе.

— Вы не, пацаны, вы не? — не выходил из роли Корич, умело прячась от ударов за столбом.

— Иди сюда, козел, иди сюда! — визгливо проорал один из нападавших, снова замахиваясь дубинкой. Он-то первым и полетел в снег от мощного удара в горло.

— Ах ты, сука! — заорал «велосипедист» и тоже немедленно повалился в сугроб. Третьего Коричу пришлось даже догонять, правда, тот ушел недалеко. Тут же два черных силуэта появились на едва освещенной тусклым фонарем дороге и, ухватив лежащие тела за шиворот, исчезли в кустах. Третьего Корич сам взвалил на плечо и отправился туда же.

— Можно считать, «языки» есть, — сказал тихо Васинцов, — на войне, как на войне.

— Пустите, менты! Мне еще четырнадцати нет, я жаловаться буду! — заорал «велосипедист», едва изо рта его вытащили собственную перчатку. Корич легонько ткнул его под дых, тот немедленно заткнулся.

— Тем более на малолетку пойдешь, — объяснил прапорщик спокойно, — попытка убийства.

— Хрен докажешь! — просипел, ловя воздух ртом, как рыба на берегу, упрямец.

— И доказывать не надо. — Корич отмотал пленку на цифровой камере чуть назад и продемонстрировал юнцу сцену нападения.

— А мы пошутили, — наконец восстановив дыхание, сказал любитель велосипедных цепей.

— Конечно, пошутили, — согласился Корич, — но вот прокуроры у нас вовсе без чувства юмора. «Восьмера» тебе светит, мой юный друг, а если Апостолам попадешься, и того больше.

— Апостолов давно отменили, — сквозь зубы прошипел волчонок.

— А это мы сегодня и проверим. Ладно, времени нет с тобой препираться. Сколько вас, кто главный, где место сбора сегодня?

— Ничего я тебе не скажу, ментяра… Ой…

Случайно луч фонарика осветил лицо Корича, и пацан увидел широкие надбровные дуги, глубоко посаженые глаза, мощные челюсти…

— И ты… и вы с ними? Но как же так?.. Не бей, не бей меня, дяденька, я все скажу…

— А ты пользуешься популярностью, — сказал Васинцов, забирая у Корича камеру. — Тюрьмы они не боятся, побоев не боятся, а вот как тебя увидели, «раскололись».

— Стараемся потихоньку на благо Родины, — пробурчал Корич.

— Ладно, ребята, действуем по заранее намеченному плану. «Лосят» уже окружили и гонят к старому стадиону. Наше место — раздевалка у хоккейной коробки, там все загажено, так что место выбирайте осторожнее, сигнал — зеленая ракета.

Они бежали, скользя по подмерзшему насту, поминутно оборачиваясь. Низенький мужичок в очках и полная молодая женщина с хозяйственными сумками в руках. Хохочущая и улюлюкающая толпа сзади не отставала, но и не приближалась.

— Откройте, помогите, помогите! — истошно закричала женщина, стуча в глухие ворота какого-то дома.

— Без толку стучать, без толку, бежим! — громко крикнул мужчина, увлекая спутницу вперед. — Говорил же тебе, надо было у сестры остаться!..

Толпа сзади захохотала и заулюлюкала еще громче.

— Ты как, Карин? — шепотом спросил Петрович.

— Нормально, камера только мешает и платок сбивается.

— Ладно, давай сумку, которая потяжелей, и поднажмем вон к тому переулку.

В переулке разом захохотала еще одна компания малолеток. Чувствовалась опытная рука, их грамотно обложили и загоняли в давно намеченное место…

— Ну что, что вам от нас нужно?! Деньги? У меня только триста двадцать старыми и проездной, нате, держите! — и женщина кинула к ногам толпы потрепанный кошелек. — Шапка нужна? Коля, отдай им свою шапку! — Она сорвала с головы «мужа» потертый «пыжик» и кинула его туда же.

Толпа, окружившая жертвы на хоккейной коробке, захохотала громче и подвинулась еще на шаг, сжав кольцо. Совсем юные подростки и уже усатые парни призывного возраста размахивали дубинами, утыканными гвоздями, велосипедными цепями, битами и арматурой.

— Смотри, — прошептал Васинцов, жмурясь, — у них даже освещение предусмотрено, чувствуется опытная рука.

— И хорошо, значит, «ночники» не понадобятся, — также шепотом ответил Юдин. — Теперь только прожекторов не хватает.

Словно услышав его слова, тут же разом вспыхнули прожектора на старых ржавых мачтах по углам стадиона. И одновременно толпа затихла, в одном месте она расступилась, пропуская в центр высокого парня в черной куртке.

— Рахимов, точно он! — прошептал Юдин.

Васинцов выразительно на него глянул, мол, и без тебя вижу, чего болтать без надобности…

Парень вышел вперед, остановился в пяти шагах от жертв и поднял руку:

— Братья волки! — крикнул он. — Сегодня мы принимаем в стаю новых волков. Пусть они попробуют свежей крови жертв! Пусть живут сильные, пусть слабые станут их пищей! Только когти и зубы!

Под рев толпы из нее вышло с десяток подростков, они побросали в снег свое оружие и разом завыли.

— Вот цирк! — выругался Юдин.

— Пора, командир, пора, — тронул Васинцова за руку Гулин. — Смотри, Карина сейчас не сдержится. Не появится вожак, неужели ты не понимаешь?

Васинцов отложил бинокль и кивнул…

— Че за байда, «отморозки», почему без хозяина?

«Посвящаемые» волчата были всего в трех шагах от прижавшихся друг к другу Карины и Петровича. Они, как и все остальные, обернулись на голос. Корич стоял, опершись спиной о бортик хоккейной коробки, засунув руки в карманы, и жевал «беломорину». Как по команде толпа перевела взгляд с пришельца на вожака — Рахимова. По виду того было заметно, что незапланированное сценарием явление его довольно удивило, но он быстро собрался.

— Ты что за хрен с горы? — презрительно сказал Рахимов.

— А подойди, узнаешь, или ссышь?

Был бы это обычный мужик, с обычным лицом, он не прожил бы и минуты. Корич уже видел, как сжимают руки пацанов дубины, как оскаливаются клыки в зловещих улыбках, но… звериная рожа Корича словно завораживала…

— Так что, баклан, заржавел? — с издевкой сказал Корич и плюнул на снег.

Рахимов кивнул стоявшим рядом с ним пацанам, видимо, особо приближенным, и поднял со снега чью-то самодельную биту, утыканную гвоздями. Он сделал слишком большой разбег, он начал замахиваться слишком рано, слишком широко, четко показывая, куда будет нанесен удар. Корич даже рук не вытащил из кармана, а шагнул в сторону и пропустил мимо проскочившего по инерции Рахимова. Тут же добавил ему ускорения, врезав локтем по затылку, ногой припечатал одного приближенного к бортику коробки и увернулся от цепи третьего.

— Ловко работает, черт! — не сдержался Васинцов, не выпуская ближайших к схватке пацанов из прицела.

Корич ловко уронил оставшегося приближенного на снег и наступил ногой на горло Рахимову.

— Сдохнешь, сука! — захрипел Рахимов, силясь вытащить что-то из-за пазухи. Корич быстро нагнулся, ткнул ладонью в кадык Павлу Хайруловичу и вытащил у него из-за пазухи тяжелый «ТТ». Сунув пистолет в карман, он снова повернулся к затихшей толпе и совершенно без эмоций сказал:

— Я че, не ясно выразился, уроды? Хозяин где?! Хозяина мне! — И, чтобы окончательно сломить и подчинить себе толпу, быстро прыгнул, схватил за грудки стоявшего ближе всех пацана с палицей и заорал тому прямо в лицо: — Слышь, обмылок, где хозяин, убью!

Пацан завизжал, выронил свое грозное оружие, толпа подалась назад… Краем глаза Васинцов заметил, как Петрович увлекает Карину к краю площадки.

— Здесь хозяин! — раздалось отчетливо.

Васинцов снова вскинул винтовку и заискал прицелом. Нашел быстро. Невысокий, но очень крепкого сложения мужчина в глубоко надвинутой на глаза черной шапочке вышел из толпы и остановился перед Коричем. Тот уронил обоссавшегося пацана на снег и с интересом уставился на вожака.

— Чикатил, точно — чикатил, — громко прошептал Васинцов, разглядывая лицо крепыша через прицел. — Ярко выраженный чикатил! Вот он, вожак.

Действительно, вытянувшаяся вперед верхняя челюсть с торчащими зубами, скошенный назад лоб, сросшиеся брови, по сравнению с этой мордой даже далеко не ангельское лицо Корича выглядело красивым. Вожак медленно снял с себя куртку и одним рывком содрал майку. Толпа восхищенно ахнула и даже чуть подалась вперед. Короткий торс весь бугрился от сплетений мышц. Мощная спина была покрыта густой курчавой шерстью.

Все произошло очень быстро. Вожак что-то сказал. Нет, даже не сказал, а полупровыл, полупрорычал. Корич неожиданно ответил подобным рыком, и они кинулись друг на друга. Да, Коричу пришлось нелегко, его соперник был очень силен, невероятно силен. С ходу сбив прапорщика на снег, вожак победно заревел, открыл ужасную пасть и вцепился Коричу в горло.

— Командир, командуй, командир! — громко зашептал Юдин. — Он же загрызет его!

— Отставить! — прошипел Васинцов, хотя сам едва удерживался, чтобы не нажать на курок. Он знал, что горло Корича защищено толстенной цепью фальшивого золота, специально на этот случай. Но кто знает, на что способно это звероподобное существо. Сладит ли прапорщик?