Не мир принес

— Да, не уберег тебя крестик-то, — грустно сказал эксперт. — Со следами дело плохо, видно, рыбачки затоптали. Кровь, по-видимому, вся ее, а вот это очень, очень интересно.

Он поднял пинцет и показал клочок какой-то бурой шерсти.

— В кулаке сжимала, и под ногтями кое-что есть. Обожаю длинные ногти, нет ничего лучше для эксперта, чем длинные ногти. Слышь, Белов, ты телевизор-то в последнее время не смотрел?

— А че?

— Не помнишь, не говорили, что в городе опять медведи появились?

Белов хотел было огрызнуться и сказать, что эксперт и сам дурак, и шутки у него дурацкие, но еще раз глянул на труп и внутренне согласился, что все это очень похоже на нападение косолапого: страшные царапины, разорванное горло и эта шерсть. Но эксперт с одного взгляда определил изнасилование, а представить себе медведя — сексуального маньяка Белов как-то не смог.

— Ладно, разберемся, — сказал «старшой» группы, рассматривая документы из сумки убитой, — давайте-ка ее на носилки, а ты, Борь, огляди окрестности.

Сначала он нашел в сугробе ботинок, судя по качеству кожи и подошвы — очень дорогой. Шагов через пять он нашел и второй труп: красивый высокий парень с пистолетом в руках. У парня была свернута шея. И следы, четкие следы босых человеческих ног. Белов крикнул группе, чтобы подошли, осторожно вытащил оружие из застывшей руки, положил его в целлофановый пакетик, засунул тот в карман и, подсвечивая фонариком, решительно двинулся вперед, параллельно следам. Идти было трудно, он проваливался в снег по колено, удивляясь, как это босому, по чьим следам он шел, удавалось делать такие широкие шаги. Лиственницы кончились, и продираться сквозь густой кустарник стало еще тяжелее.

«Зачем было ему идти сквозь кустарник, вон ведь есть тропинка прямо к железнодорожным путям», — подумал Белов.

— Бело-о-о-ов, — раздалось из-за деревьев, — где ты, мать твою?!

Сбоку что-то хрустнуло, он вздрогнул и схватился за кобуру. Что-то большое и темное быстро, очень быстро, какими-то неимоверными прыжками, двигалось прямо на него…

— Стой, стой! — закричал Белов, судорожно передергивая затвор. — Стрелять бу…

Он все-таки успел нажать на курок, когда огромная туша сбила его с ног…

— Ничего не понимаю. — Следователь прокуратуры сделал еще круг по палате и снова остановился у койки Белова.

— Следствие ведут Колобки, — сказал старший следователь, рисуя на листке забавную рожицу с рожками.

— Что?

— Старый мультик такой, «Следствие ведут Колобки» называется, там один Колобок был такой умный, а второй смешной, все время говорил: «Ничего не понимаю».

— Умный, конечно, вы, Сергей Павлович, а смешной я.

— Смешные мы оба. И еще немного, над нами вся прокуратура будет смеяться. У нас трое пострадавших, из них — двое мертвых, есть раненый мент, который видел убийцу, но не может сказать, как он выглядит. Еще у нас есть заверение губернского прокурора, что это дело он берет под личный контроль, и горячее пожелание губернатора, чтобы убийца был найден в кратчайший срок. Единственное, что радует, — покойный господин Мешков находился с вышеупомянутой Ольгой Томиной в греховной связи, и вдова Мешкова сделала все, чтобы похороны прошли как можно скромнее и чтобы в прессе это дело не так раздувалось. А то бы от нас только пух да перья давно бы уже полетели.

— А что, вдова молодая, красивая, богатая. Ты ее водителя-то видел? Этот жеребец любую вдову успокоит.

— Кстати, ты его алиби проверил? Не исключена заказуха: одним махом устранить и мужа-изменщика, и его любовницу-разлучницу. Над последней к тому же надругаться.

— Проверил, чист он как стекло, три десятка свидетелей в стриптиз-баре, да и не похоже на заказник. Куда легче было гранату под днище «БМВ» присобачить, и собирай их ошметки со стен «Самовара».

— А может, наоборот, мужская ревность? Она, пострадавшая, вроде с баскетбольной командой дружила. Вот один из ревнивцев узнал, что его любимая с коммерсантом якшается, прыгнул на «тачку» и того…

— Это из Владимира-то? У них игра поздно вечером закончилась, потом их тренер по полной программе «шатал», продулись они позорно. Да и с трудом я себе представляю босого баскетболиста, бегающего по снегу, тем более нет там рыжих.

— Ладно, тогда еще раз подытожим: что нам вообще про него известно? Известно, что убийца крупный, рыжий, с длинными острыми ногтями или в перчатках, как у Фреди Крюгера. Он равнодушен к материальным ценностям, имеет полуметровую «балду», про диаметр я уже не говорю. Спермы в нем было, на стадо коров хватит. Он предпочитает бегать по снегу босиком и не любит, когда в него стреляют. Снежный человек с задатками маньяка. Слышь, Борь, может, еще чего вспомнишь?

Белов открыл глаза:

— Нет, больше ничего не помню. Я стрелял-то уже падая. Огромная туша, дыхание зловонное, вроде как лука обожрался и тухлятины. Навалился, царапнул чем-то острым по шее, вздрогнул от выстрела и…

— Что «и»?

— И убежал, наверное, иначе чего ж я жив остался?

— Ты хоть попал в него?

— Хрен его знает. Если вздрогнул, значит, попал.

— Следов крови нет, ни капельки. Только твоя.

— Так затоптали, наверное…

— Следов нет, понимаешь? Вот до тебя следы есть, а дальше нет. Мы по его следам прошли, он с места убийства прошел вдоль всей лесопосадки, но у железнодорожного моста почему-то повернул назад и вышел прямо на тебя. Зачем ему было возвращаться?

— Хрен его знает… А мотивы вообще есть? — спросил Белов.

— Среди знакомых Оленьки Томиной, фотомодели агентства «Шанс», знакомых с сорок шестым размером ноги нет, не считая баскетболистов городской команды, но они были все на игре во Владимире. Погибший — Дмитрий Мешков, личность в городе известная, предприниматель, недругов у него хватает, но… Но какого черта они оказались в этой лесопосадке? Это же дурдом какой-то! Они сидели в ресторане «Самовар», хорошо провели вечер, целовались под шампанское, около трех расплатились и засобирались домой. На стоянке у «Самовара» стоял «БМВ» Мешкова, какого черта они оказались пешком у «железки»?

— Мост, — тихо сказал Белов.

— Что?

— Мост, — повторил Белов, — ночью ремонтируют мост через железную дорогу. Меняют плиты покрытия. Будь ты хоть суперкрутым, хрен проедешь. А как раз через посадку казино «Подкова», там совсем близко. Оттепель, молодые люди под градусом, в посадке — елочки.

Следак пожал плечами:

— Маловероятно, но за версию принять можно. Тем более все равно ничего другого нету.

Глава 4

ЧИКАТИЛЫ

— Эй, служивые, дрыхните, что ли?

— Че надо?

— Железнодорожная комендатура, старший лейтенант Дзюба. Документики приготовили.

— Дзюба, говоришь? А ну-ка сам документы покажь.

Старлей в ушанке и парадной шинели с повязкой «Патруль» на рукаве и соответствующим жетоном на груди дал знак сопровождавшим его автоматчикам с погонами курсантов опустить оружие и сунул раскрытые «корочки» в вагонное окно. Окно тут же захлопнулось, видимо, обитатели выгона берегли тепло, через минуту стекло снова чуть опустилось:

— Ладно, ща открою, идите к двери.

Дзюба первым вошел в «подозрительный вагон», на всякий случай держа руку с пистолетом в кармане. Мало ли кто может быть в почтово-багажном вагоне старого типа, почему-то загнанном в тупик железнодорожной станции. Странный какой-то вагон. Половина вроде как обычная, с окнами, с трубой, из которой вился легкий дымок, вторая, обваренная железными листами, промерзшая, словно мертвая.

— Капитан Васинцов, — отдал честь высокий мужчина в камуфляже.

— Васинцов, говоришь? Надо же, прям художник, — ухмыльнулся Дзюба, рассматривая военный билет и командировочное предписание капитана. Краем глаза он быстро осмотрел вагон изнутри. Похоже на комнату охраны, двухэтажные нары вдоль стен, на двух верхних кто-то спит одетым, в углу оружейный сейф с замком и печатью. В центре печка-буржуйка, на ней что-то булькает в кастрюльке, пахнет вкусно. Воин в тельняшке, тот, что говорил через окно и дверь открывал, сидит картошку чистит, к патрулю военному трепета не испытывая. Впервой, видно, здесь, не слышал еще фамилии Дзюба. Ладно, разберемся…

— Так, спецгруппа системы УИН. Маршрут Саранск — Москва — Саранск, назначение — охрана особо важного груза. Капитан Васинцов, с ним восемь человек взвода охраны. И где твои воины, капитан? Пока вижу только троих. И из тех двое дрыхнут.

— Это отдыхающая смена, еще трое — на посту, остальных я отпустил в город.

— На посту? Что-то я не видел никакого поста.

— Зато он вас видел. — Капитан кивнул на монитор в углу помещения.

Только теперь Дзюба заметил, что в углу на столе стоит довольно приличный комп, экран монитора был поделен на четыре части, каждая из них показывала свою картинку. Не иначе как камера слежения работает.

— Ну и где твой пост?

Капитан взял со стола наушники, совмещенные с микрофоном, нацепил их на уши.

— Третий, третий, слышишь меня?

— Третий слышит, — раздалось из колонок вместе с треском.

— Как обстановка, третий?

— Норма.

— Покажись на экране, третий, тут на тебя посмотреть хотят.

Сугроб на экране зашевелился, из него вылез человек в белом маскхалате со странным короткоствольным ружьем, выкрашенным в белый цвет. Дзюба узнал тот самый сугроб, на который они за десять минут до этого карабкались, чтобы заглянуть в окошко вагона. Впрочем, без особого успеха: мороз, из-за инея ничего не видно.

— Нормально, третий, продолжай нести службу.

— Погреться бы, командир, — жалобно сказал воин в маскхалате.

— Успеешь, — Васинцов глянул на часы, — двадцать минут осталось, погреешься еще. Отбой связи!

«Третий» снова нырнул в сугроб и словно исчез.

— Лихо, — оценил Дзюба, — а те, что в город ушли, они…

— Кремль хотят посмотреть и Царь-Пушку, — объяснил капитан. — Впервые в Москве, жаль такой случай упускать.

— А что везете, капитан, с такой мощной охраной? Если не секрет, конечно.

— Какой уж тут секрет. Чикатилов везем.

Дзюба судорожно проглотил слюну:

— Чикатилов? Чикатилов в Москву?! А на хрена они здесь? Что, в Москве своих чикатилов не хватает?

— Не знаю, может, и не хватает. Эти — особые, еще до Исхода торкнутые.

— До Исхода? — протянул Дзюба удивленно. — А я и не знал, что такие бывают.

— На свете много чего бывает, — неопределенно сказал капитан.

— И какие они?

— Хотите глянуть? — как-то просто предложил капитан.

Неожиданно для самого себя Дзюба кивнул.

— Коль, ты проследи за этим. — Васинцов кивнул в сторону экрана наблюдения. Парень в тельнике кивнул, не отрываясь от картошки, мол, какой базар, командир, сделаем…

Васинцов долго возился с ключами, наконец открыл вторую половину вагона. Дзюба поморщился, в нос резко ударил запах немытого тела и человеческих испражнений. Тут же в нос ему уперся ствол автомата.

— Свои, второй, свои! — торопливо сказал Васинцов. — Я ж сигналил…

— Инструкция, — хрюкнуло из-под поднятого овчинного воротника.

Когда глаза привыкли к полумраку, Дзюба заметил, что нижняя часть лица «Второго» закрыта респиратором. И то правильно, а то от вони аж глаза щиплет. За толстой железной решеткой во всю ширину вагона что-то зашуршало, обозначилось какое-то движение.

— Осторожно, близко к решетке не подходите, — предупредил Васинцов, и вовремя. Из-за прутьев очень быстро метнулась тонкая ладонь, покрытая шерстью, и длинные когти царапнули по голубой шерсти парадного одеяния Дзюбы. Он испуганно отскочил, едва не сбив с ног своего курсанта, тут же за решеткой раздалось ржание. Нет, не смех и не хохот, а именно какое-то утробное ржание…

— Ще, ментяра ряженый, баклан ржавый, обосрался?! А ты подь поближе, познакомимся…

Из-за решетки появились морды, около десятка. Дзюба снова попятился назад. Да, это были именно морды, человеческими лицами их можно было назвать с большой натяжкой. Слишком широкие скулы, заросшие густой щетиной, слишком мощные челюсти, слишком крупные надбровные дуги. И глаза, глубоко посаженные глаза отливали желтым цветом. Впрочем, возможно, это из-за тусклой лампы под потолком.

— Начальник, — заорал один из урок, ухватившись волосатыми руками за прутья. На пальцах левой руки Дзюба разглядел потускневшие буквы «ВАЛЯ», пальцы правой были украшены синюшными перстнями. — Жрать давай, начальник! Беспредел творишь! Я в ООН жаловаться буду! Президенту напишу!

— Ну что ты, Валентин, — как-то умиротворяюще сказал Васинцов, — ты уже свою пайку получил, и баланды мы вам сверх нормы налили.

— Селедку давай, начальник. Я сколько раз на этапах был, селедку давать положено.

— Селедка вечером, — тоном отца, отчитывающего непослушного сына, сказал Васинцов.

— На хер вечер, щас хочу! Начальник, не будь пидором, давай селедку! А ты че, петух ряженый, уставился? — крикнул он старлею.

— За пидора и душ могу устроить, — пригрозил Васинцов.

Урка выругался и довольно метко плюнул зеленовато-бурым сгустком, но не в Васинцова, а в Дзюбу, попав прямо на погон.

— Руками не трогай, — быстро предупредил Васинцов, — там такая зараза может быть. Пойдем тряпку дам…

— Сегодня они еще спокойные, — объяснял Васинцов, подливая в кружку Дзюбе кипяточку. А как сильно торкнет, аж вагон ходуном ходит. Про ночь я вообще молчу.

— Слушай, а кто, кто они? Обычные зэки? Я видел «чикатилов», но тех от обычных людей не отличишь, а тут прямо звери какие-то.

— Что-то типа этого. Из давно торкнутых, совсем озверели. Они уже одного съели по дороге.

— Что?

— Съели, ням-ням, сырьем. Мы, конечно, попробовали отбить, из брандспойта их поливали, да куда там… Побаиваюсь, если еще пару дней здесь проторчим, еще одному хана будет. Я уж заметил, Курашин отдельно держится и побитый сильно.

Дзюба вспомнил, что действительно в правом углу клетки валялся какой-то ком лохмотьев, но представить, что это человек, он не мог.

— Кстати, капитан, судя по командировочным документам, вы прибыли на станцию три дня назад, и почему до сих пор их здесь держите? Они же опасны для окружающих! Тут рядом вокзал, там же люди…

— За ними должен прийти специальный транспорт из института Капицы. Я третий день звоню, никак связаться не могу. Сегодня вот ребят своих туда послал.

— А говорили: «Кремль, Царь-Пушка».

— Одно другому не мешает.

— Тогда хочу разочаровать вас, капитан, нет больше вашего института Капицы.

— Как нет?

— Ты, видно, служивый, телевизор не смотришь, — неожиданно для себя Дзюба перешел на «ты». — Как раз три дня назад напали на институт ночью чикатилы, очень большая стая. Все сотрудники ночной смены и охрана погибли. Следствие идет, все не могут разобраться, как они охранную полосу прошли. Там ведь разве что только танков не было. Теперь уже точно не разберутся, нет больше института, взорвался, на воздух взлетел во время штурма, группа «Гамма» в полном составе полегла. Что-то про разрыв газопровода говорили. В прямом эфире показывали…

Васинцов помолчал, потом открыл стол и вытащил бутылку водки с Сергеем Есениным на этикетке.

— Давай, старлей, помянем дружков моих, они там службу несли…

— Ты что, я ж в патруле, — сказал Дзюба, покосившись на своих курсантиков, гревшихся у печки.

— Ну как знаешь, а я помяну. Это не снаружи напали, это чикатилы изнутри вырвались, я тебе точно говорю, — сказал капитан, разливая водку по стаканам. — Мы туда этих уродов уже с полсотни перевезли, и наши же ребята их охраняли. Видать, не уследили.

Дзюба еще раз оглянулся на курсантов, осторожно взял стакан двумя пальцами. Они выпили не чокаясь.

— Что собираешься делать? — спросил Дзюба сочувственно.

— Подожду своих ребят и буду связываться с управлением УИН. Слушай, не в службу, а в дружбу, нельзя ли устроить, чтобы вокзальные менты и за нашим вагоном присматривали?

— Что, боишься, что сам не справишься?

— Да, боюсь! — откровенно сказал Васинцов. — Что-то с ними сегодня не то. И опасность какую-то чувствую, как говорится, «шестое чувство». Я бы этих ублюдков давно сам в расход, но это дерьмо — ценный научный материал. Вот ведь как бывает, дерьмо, а очень ценное, как навоз на полях.

— Ну бывай, капитан, Бог даст, увидимся, — сказал Дзюба на прощание и сурово окликнул курсантов, уже разомлевших у печки: — Эй, воины, хватит греться. Родина зовет на мороз, пошли службу нести.

Дзюба был упертым службистом. Он знал, что в комендатуре его зовут за глаза «двинутый», знал, что солдаты гарнизона при одном упоминании его фамилии нецензурно матерятся. И не без причины, не одну сотню «самоходчиков» и нетрезвых воинов отправил он на нары гауптвахты. Он знал, что курсанты военных училищ, которых назначали в комендантский наряд, узнав, что старшим по наряду будет Дзюба, спешили в санчасть, прикидываясь больными. Потому что при Дзюбе наряд в городской патруль превращался из приятной прогулки с мороженым и улыбками красивых девушек в мучительное прочесывание чердаков и подвалов, в погони за солдатиками-«самоходчиками» по каким-то трущобам, в бессонные ночи у дверей ресторанов в ожидании подвыпивших офицеров. Дзюба брал любую «добычу» и знал места, где ее брать. Он сам устанавливал для себя норму задержанных и всегда ее выполнял. Многие его считали рвачом, некоторые — садистом, а большинство — просто ненормальным. Он не обижался. Он нес службу, невзирая на анекдоты, про него ходившие, несмотря на то что жена, хлопнув дверью, уехала к маме, не в силах больше жить с «долбанутым».

Правда, после той истории с тверским ОМОНом многие посмотрели на Дзюбу иначе. Тогда отряд террористов — фанатиков «мусульманские львы», проехав полстраны с документами тверских омоновцев, высадился на Казанском вокзале. Они были при оружии, при полной милицейской экипировке, с взрывчаткой в вещмешках. Взрывчатка предназначалась для центра Москвы, и только благодаря Дзюбе она не рванула. Он с двумя курсантиками-связистами остановил шествующий строем взвод и потребовал предъявить документы. Террористы прошли уже десяток проверок — и на горячем Кавказе, и в относительно спокойном центре, потому документы предъявили без особого опасения. Что-то, какая-то мелочь, какая-то заковырка не понравилась Дзюбе в служебном предписании «командированных», а может, насторожило, что слишком уж заросшие были «тверичи». И еще, менты не возмутились, что документы у них проверяет военный патруль. Подозрительно. Но виду он не подал. Козырнув, вернул документы и, проводив омоновцев взглядом, послал одного курсантика проследить. Наверняка «менты» зайдут в туалет отлить, можно незаметно глянуть, не обрезан ли «корешок» у соседа по писсуару. Второго послал в линейный отдел к ментам, предупредить. Сам вытащил служебный мобильник.

Приняв сигнал Дзюбы, в комендатуре выругались: опять этот «долбанутый» паникует, но помощь выслали и милицию оповестили, порядок такой. А когда внесли в компьютер фотографии омоновцев, полученные с вокзальных камер слежения, за голову схватились, что ни рожа, то в федеральном розыске по целому букету статей. Их взяли почти без жертв. Правоверные «львы», наверное, очень удивились, когда стекла их «пазика» посыпались и под ногами стали рваться гранаты с усыпляющим газом.

Дзюбу наградили, дали звездочку, показали по телевизору. Предлагали хорошую, непыльную должность, но он предпочел ходить в комендантские наряды. Нет, работа за столом с бумажками — не для него, ему подавай погоню и приятный холодок в животе, когда «добыча» сдается на милость победителя, на его милость…

Сейчас старший лейтенант Дзюба был в замешательстве. Хотя УИН — другое ведомство, но эти сизые рожи за решеткой клетки никак не выходили у него из головы. И еще это: «Да, боюсь», что сказал капитан. Дзюба много повидал на своем веку, этот парень, может, и не герой, но уж никак не трус.

Спугнув двух прапорщиков в камуфляже, дувших пиво из горлышка прямо на перроне, Дзюба автоматически отчитал их, дескать, негоже военнослужащим доблестной российской армии потреблять алкоголесодержащие напитки принародно, да еще напрямую — из горла, потом решительно вытащил «мобилу» и связался с комендатурой.

Сержант Юдин отложил ложку, блаженно улыбнулся, удовлетворенно похлопал себя по набитому животику и некультурно рыгнул. Тут же поднял указательный палец вверх и прислушался, улыбка мигом слетела с его лица. Васинцов, уже собиравшийся смазать его по затылку за бескультурье, так и замер с поднятой рукой. Очень тихо, не дыша, он протянул руку и потянул к себе автомат. Стараясь не щелкнуть, взвел затвор, второй рукой показал остальным, чтобы пригнулись. Полоска из несколько раз сложенного целлофана, видимо, от сигаретной пачки, осторожно поднимала крючок на двери. Ну Юдин, ну слухач! Едва дверь распахнулась, Васинцов нажал на спусковой крючок и опрокинулся на бок. И вовремя! Заточенный электрод, скрученный «пауком», резко свистнул и воткнулся в нары, как раз на уровне его головы. В дверном проеме мелькнула тень, одновременно в тамбуре раздался вой, нечеловеческий, до печенок пробирающий. Перевернувшись на полу, Васинцов дал вторую очередь, вой сменился визгом, и тут же погас свет. Единственным источником освещения оставался монитор компьютера в углу. Комп запитывался автономно, от аккумулятора.

— Юдин, Толич, вы как?

— Я в порядке, — раздался голос Юдина.

— Толич, а ты? Толич, ответь!

С пола раздался слабый стон. В ту же секунду вспыхнул фонарик.

— Он ранен, товарищ капитан, у него в спине «паук» торчит, глубоко…

— В проход, в проход свети, — приказал Васинцов, роясь в вещмешке. — Что заметишь, сразу стреляй!

Васинцов лихорадочно соображал, отыскивая «СШГ» среди разного барахла. Что это? Кто это? Неужели урки выбрались из запертого вагона? Но это невозможно, там ведь Чекалов сидит. Нападение извне? Но там Сидоренко. Почему погас свет? Если бы перерезали «нахалку», которой они запитали вагон от фонарного столба, вырубился бы и радиоприемник, а из него продолжал наяривать ДЦТ, значит, провод перерезали в тамбуре.

Найдя наконец нужное, Васинцов сковырнул колпачок и бросил «СШГ» в дверной проем. Светошумовая граната взорвалась, блеснуло и грохнуло одновременно, ярко и громко, Васинцов на секунду прикрыл глаза ладонью и тут же нажал на курок — в проходе на мгновение показался чей-то силуэт, взмахнувший руками и тут же упавший навзничь.

— Давай еще одну, командир! — прокричал Юдин.

Васинцов уже скинул колпачок второй гранаты, когда большое, покрытое инеем стекло вагона со звоном разлетелось, за ним второе. Морозный ветер ворвался внутрь и, словно обжегшись о раскаленную печку, закружился вихрем по углам временного жилища.

— Ого, да их тут много! — крикнул Юдин и со всей дури вмазал по первой роже, появившейся в оконном проеме. Из рожи полетели красные брызги. — Стрелять?

— Стреляй! — истошно заорал Васинцов, бросая в окно СШГ. Он уже не сомневался, что не просто хулиганье. Краем глаза он глянул на монитор, и на одной из «четвертушек» увидел распростертое тело в белом маскхалате. Не совсем белом, на груди халат был пропитан чем-то бурым. Лица человека не было видно, мешали два оскаленных ублюдка, топтавшихся над телом. Но Васинцов готов был поклясться, что это был Полуянов, совсем молоденький контрактник из последнего набора.

Они уже попрощались с жизнью, когда на эстакаде у складов завыла сирена и появился первый армейский «уазик» с синим маячком.

— Живем, командир! — радостно проорал Юдин и наконец дал длинную очередь. А чего жалеть, хоть и последний магазин, а помощь, вот она уже…

Выехавший следом за «уазиком» на эстакаду «ГАЗ-66» резко развернулся и осветил тупик мощной фарой. Зашуршал откидываемый брезент, раздался грохот подкованных сапог, звяканье железа.

— Я старший лейтенант Дзюба, городская комендатура! Со мной спецназ! — прохрипел мегафон с эстакады. — Приказываю всем оставаться на местах, в противном случае открываю огонь!

На улице завыло, завизжало, послышался металлический звук передергиваемых затворов, топот ног.

— Слышь, командир, давай местами махнемся, а то я задубел, и патроны все равно кончились, а ты весь дымишься, — предложил Юдин.

Васинцов глянул на себя, действительно, мазут, которым он угваздал штаны в тамбуре, дымился около раскаленной буржуйки. Да и Юдина было жалко, на улице мороз, а он в одной тельняшке около разбитого окна. Кинув сержанту «Макарова», чтобы дверь все-таки держать под прицелом, Васинцов подошел к окну и, не опуская автомата, выглянул наружу. Около десятка тел лежало вповалку у самого вагона в быстро замерзающих лужах крови. Один из нападавших стоял на четвереньках и судорожно дрыгал левой ногой, словно заводил мотоцикл. Подбежавший человек в черном комбинезоне мощным ударом сбил его на снег и крикнул:

— Эй, живы там?

— Живы, спасибо, браток, вовремя подоспели! Врач есть?

— Есть, есть, не переживай. Дзюбе спасибо скажи, он нас вызвал. Ладно, оставляю тебе санитара и десяток бойцов, а мы сами дальше. Вот черт, что творится-то! Словно взбесились все! Че в тюрьмах щас творится — не поверишь!

«Черный» вдруг присел на корточки, заглянул под вагон и дал длинную очередь:

— Вот скотина хитрая, за колесами прятался! Ладно, пока. Четвертое отделение здесь, остальные к машине!

Васинцов уселся на топчан, хотел вытащить сигарету и только сейчас заметил, что руки у него трясутся. Худощавый санитар в бронежилете с красным крестом отстранил Юдина, деловито вытащил второго «паука» из спины стонущего Толича, ловко наложил повязку. Юдин прикурил от печки и, глядя на оскаленную морду трупа, свисавшего из оконной рамы, сказал:

— Слышь, капитан, а я думал нам сегодня точно «кирдык».

Глава 5

БАЗА ОТДЫХА

Юдин вытащил из пачки последнюю сигарету, аккуратно заклеил ее посередине папиросной бумагой и прикурил, с наслаждением выпустив колечко дыма:

— Так вот, понял я, что если начну препираться с этой дурой, ночевать мне на станции, перепрыгнул через турникет и еле-еле успел запрыгнуть в последний вагон, чуть поллитру не разбил, в пакете она у меня была. Зашел, мест свободных полно, хоть ложись да дрыхни. В вагоне от силы человек тридцать, бабули, пролетарии отважные, кто ж еще в такое время поехать решится, пара девчушек молоденьких совсем у входа, прям под кнопкой вызова милиции. Опытные уже! А холодно, все окна в инее, попа чуть к кожзаму сиденья не прилипла. Я так прикидываю, что тепла не дадут, газетку на сиденье положил, уши у шапки опустил, достаю поллитру и прямо из горла. Благодать! Не поверишь, почти сразу согрелся, и похорошело мне. Сижу, потихоньку водочки отхлебываю, девчушкам напротив глазки строю. Ну, думаю, все, мытарства мои кончились, через час буду дома, как войду, сразу в койку к Люське под теплый бочок, даже телик смотреть не буду. Как же, кончились! Тут подходит ко мне мужик, здоровенный, метра два высотой, в плечах — примерно столько же, в стеганой фуфайке и шапочке вязаной. Знаешь, такие черные, как на макушке держатся — неизвестно. Вот, подходит он ко мне и смотрит так жалостливо, мол, не погуби, брат, дай хлебнуть. А мне чего, жалко, что ли? Тем более терпеть не могу пить в одиночку. Налил я ему в пластиковый стаканчик, он принял, рукавом занюхал, глянул так с благодарностью неподдельной и тут же к окошку привалился и глазоньки свои офигевшие прикрыл. Знает свою дозу — уважаю. Смотрю я на него и умиляюсь, прям-таки Илья Муромец былинный, что тридцать лет и три года сиднем сидел. Вот встанет сейчас, развернет плечо и… Тут объявляют станцию, то ли «Пролетарская», то ли «Профсоюзная», то ли «Заводская», не помню точно, вваливается компашка. У меня прям под ложечкой екнуло, волчата, точно волчата, человек десять, всем лет по шестнадцать. Ну все, думаю, приехали, а я, как назло, пистолет в «оружейку» сдал. Сколько раз зарекался по ночам с собой возить, а тут… В общем, пацаны эти вагон внимательно оглядели и шасть к девчонкам на переднее сиденье, вроде с шуточками-прибауточками, а гляжу, у одной наушники плейера с головы снимают, вроде как послушать, в сумочку к девчушке лезут. И ведь хитрые, сволочи, одного «отморозка» прямо под кнопку «тревожную» посадили, чтобы делишки свои спокойно творить. Смотрю, а девчонки уже чуть не плачут, да они и заплакали бы, коли не испугались бы так. А эти «отморозки» уже глазами рыскают, за кого дальше взяться. Я так прикидываю, что в вагоне мне больше надеяться не на кого, бабки, интеллигенты в очках, остальные все так на волчат затравленно смотрят, от страха трясутся. Я так аккуратненько ключи из кармана достал, в кулак их зажал и оторванной ручкой от пакета обмотал. И бутылочку так незаметно под правую руку ставлю, а в ней еще водочка плещется, жалко-то как. Думаю, долбану кому-нибудь из них бутылкой по башке, и пропадет водочка-то. А тут, на счастье, этот Вася, ну, тот здоровяк, икать начал. И кто-то из волчат, на свою беду, и говорит, че, мол, этот пидор разыкался. Нет, конечно, видели бы они Васю целиком, вряд ли решились бы былинного богатыря будить. Тут двое из них встали в проход вагона, на меня смотрят и так спокойненько ножички из карманов вынимают. Что мне оставалось делать? Я ногой так Васю тихонечко пихаю и спрашиваю: «Еще выпьешь?» Он проснулся, как ждал, я ему всю бутылку отдаю и ненавязчиво так намекаю, мол, эти вот козлы тебя пидором обозвали. Видел бы ты, что тут началось. Вася этот едва водкой не поперхнулся: «Меня, пидором?! Кто?! Убью!» — вскочил, тех двоих в проходе смел, как и не заметил, и на остальных. А кулаки у него, ну вот как тебе сказать, попробуй обхватить рукой трехлитровую банку, что-то типа этого получится. Волчата-то мигом смекнули, что к чему, с места вскочили и в тамбур. А Вася за ними. Хвать одного за шиворот, одна куртка в руках осталась, он снова его хватает, один свитер в руках. Короче, гнал он их три вагона, пока на следующей станции двери не открыли.